Так, незаметно, год за годом, и пролетели пять лет. За это время Зоряночка успела превратиться в пятнадцатилетнюю девушку. Цыганские одежды и наряды только подчёркивали небывалую, необыкновенную красоту её.

Но вот пришло время и наступила пора расставания Зоряночки с близкими ей людьми. Всем табором, со слезами на глазах, с заунывными песнями провожали они её в дальний путь. Ребята, сверстники девушки, тихо вздыхали в сторонке и очень сожалели, что никому из них она так и не достанется. А ведь какая красавица, какая работящая. Вот бы ведь кому-то из них всем жёнам жена была. Да ничего не поделаешь: судьба!

Шаро Баро запряг коня в кибитку.

– Прощайте все! – со слезами на глазах молвила Зоряночка. – Прощайте, милые! Я вас очень люблю и никогда не забуду, буду всегда помнить и молиться за всех вас. Даст Бог, ещё свидимся.

С этими словами кибитка, управляемая Шаро Буро, медленно двинулась по пыльной просёлочной дороге, сопровождаемая крикливой, разноголосой гурьбой ребятишек и прощальным лаем собак. Взрослое же население цыганского табора долго ещё стояло и смотрело вслед удалявшейся повозке.

Путь её был не далёк и не близок – в небольшой городок, – туда, где по предварительному уговору старого цыгана с богатеньким богатеем Вавилой Зоряночке предстояло поступить к последнему в услужение, в качестве прислужницы. А у Вавилы того была жена Пелагея, сынок Балдадур, да дочка Вереда. Что муж, что дети – одна сатана. Жадные, завистливые. Одна только Пелагея сердобольная, да добросердечная, за что в семье её никто не любил. Да и была-то она Вавиле чуть ли не десятой женой на седьмом киселе. А всех прежних своих жён он своим поведением раньше времени в могилу уложил.

Ну, привёз старый цыган Зоряночку в дом Вавилы, распрощался с ней, благословил и отправился в обратный путь.

Для жилья хозяин отвёл ей маленькую коморочку на самом чердаке трёхэтажных, тёсаных хором своих. С этого часу приступила Зоряночка к исполнению возложенных на неё обязанностей. И еду готовит, и всю семью хозяина обстирывает, за чистотой и порядком в доме следит, подневольным мастеровым хозяина в их работе помогает. А мастерили они разные детские игрушки да побрякушки. Вавила же потом ездил по городу и собственноручно продавал их маленьким детишкам. Теперь это дело он перепоручил Зоряночке, строго-настрого наказав, на каждый день, не возвращаться домой с непроданным товаром. У него-то самого последнее время продажа шла ой как из рук вон плохо.

Теперь же дела у Вавилы пошли в гору так быстро, что он даже не успевал денежки считать. Распродажа товара Зоряночкой шла очень успешно, чему Вавила был до чрезвычайности доволен. Через неделю её уже знал и полюбил весь город за доброту, отзывчивость и красоту необыкновенную.

А ещё, для пущего заработка, хозяин заставил Зоряночку петь и играть на скрипке, которую ей подарил когда-то в цыганском таборе Шаро Баро, обучив игре на ней. Поэтому в свободное от распродажи и домашних работ время девушка шла на городскую площадь, где своей игрой и пением собирала вокруг себя почти всё население города. От её звонкого, небесного голосочка на подоконниках городских квартир и в палисадниках распускались цветы, а на звучание скрипки сбегалась и слеталась вся городская живность.

Только Балдадур да Вереда не рады такому обстоятельству. Уж больно завистливыми оказались и никак не могли смириться с мыслью: как это так, что какой-то там замухрышке столько чести да внимания оказывается.

– А чем мы хуже? – оба жаловались отцу. – Подумаешь! Какая-то там Зорянка-содержанка, а всё туда же. Почему нас никто не любит, а ей такая честь? И почему до сих пор она в цыганских нарядах ходит? Она же наша прислуга. Вот пусть и одевается соответственно своему положению.