Под грубым внешним видом жертв сексуального трафика скрываются сломанные детские судьбы: это хрупкие куклы, разбитые изнутри. В них нужно все восстанавливать заново, порой с применением силы. Именно так произошло с Мируной, маленькой блондинкой с боевым характером, которая в свои двадцать лет оставалась незрелым ребенком. Я бы даже сказала, что у нее была небольшая задержка умственного развития, причиной которого, по всей видимости, стало ее ближайшее окружение. В детстве ее нещадно лупил отец-алкоголик. Ее мать, также постоянно избиваемая мужем, не могла защитить свою дочь. Уроженка Молдавии — сельскохозяйственного региона, где уровень безработицы был особенно высоким, — Мируна приняла предложение работы от одного дальнего деревенского знакомого. Так она оказалась в борделе, расположенном в сорока километрах от ее дома. Через несколько месяцев Мируне удалось бежать. В полицейском участке ей сказали, что ничего не могут для нее сделать, и направили ко мне. Мируна была на пятом месяце беременности. Неприятности начались после рождения ее дочери Крины: Мируна упорно отказывалась следовать советам специалистов. Врач-акушер тщетно пытался объяснить ей, что грудь ребенку следует давать с регулярными интервалами: Мируна все делала по своему усмотрению. Она кормила ребенка грудью всего несколько секунд и прекращала при первых признаках его засыпания. Поскольку за первый месяц Крина совсем не набрала в весе, молодой матери предложили перейти на бутылочное кормление, от чего она наотрез отказалась. Тогда же, в разгар зимы, Мируна начала оставлять младенца перед открытым окном гостиной, чтобы «проветривать ему легкие». Все в один голос твердили ей, что так нельзя, что температура слишком низкая для новорожденного. Мируна лишь пожимала плечами. Как и предполагалось, малышка простудилась, к тому же ее начали мучить сильные поносы. Врач прописал микстуру на основе риса. Когда воспитательница приюта готовила ее на кухне, Мируна отреагировала очень агрессивно:

— Я не дам эту гадость своему ребенку! Я лучше знаю, что ему нужно, я мать!

— Мируна, у тебя нет выбора. Ты должна делать то, что велел врач. Он разбирается в этом лучше тебя.

Мируна ворча поднялась в свою комнату, чтобы покормить Крину. Несколько минут спустя воспитательница услышала отчаянный крик ребенка и бросилась наверх, где увидела, как Мируна вне себя от злости ругается и трясет Крину как грушу.

— Мируна, ты сошла с ума?

— Она не хочет есть!

— Но это не значит, что нужно на нее орать, она всего лишь ребенок!

Мы отвезли малышку в больницу, где я обратилась за советом к социальной помощнице педиатрической службы, чтобы понять, как действовать дальше. Та поговорила с Мируной, понаблюдала за тем, как она обращается с младенцем, и решила временно поместить Крину в приемную семью: Мируна сможет навещать ее, когда захочет, и таким образом научится ухаживать за дочкой. Сообщить ей об этом решении было непросто: Мируна не понимала, что она сделала плохого, и отказывалась признать свою вину.

— От свежего воздуха еще никому не становилось плохо!

— Младенец реагирует на перепад температур не так, как ты, Мируна.

— Я не виновата, я об этом не знала!

— Тебе говорили, но ты отказывалась слушать.

— Потому что вы все смеетесь надо мной. Вы мне не доверяете, думаете, что я не способна вырастить своего ребенка.

— У тебя нет опыта, и это нормально. Мы даем тебе советы не для того, чтобы выставить тебя на посмешище, а чтобы помочь.

— В приюте невозможно нормально заботиться о ребенке.

— Почему же? Здесь есть все необходимое.

— Это Сорина во всем виновата. Если бы она мылась, у меня бы не было таких проблем.

Сорина — еще одна обитательница приюта. Ей двадцать шесть лет, но она абсолютно не следит за собой. Когда она просит у меня сигарету, я вынуждена прибегать к шантажу: дам сигарету при условии, что она примет душ. И все же я не видела никакой связи между Сориной и младенцем Мируны.

— При чем здесь Сорина?

— Ее рана на ноге загноилась, потому что она не моется. Я делала все возможное, чтобы убедить ее принимать душ, поэтому не могла заботиться о своей дочери.

— Ты несешь ответственность за своего ребенка, а не за Сорину. Никто не просил тебя заниматься ее проблемами. Ты одна виновата в том, что неправильно кормишь свою дочку.

— Что мне нужно сделать, чтобы у меня ее не забрали?

— Теперь уже поздно. Служба защиты детей решила, что так будет лучше для Крины, и мы ничего не можем изменить. Теперь ты должна доказать, что являешься ответственной матерью, если хочешь, чтобы тебе ее вернули. Мы также подыщем тебе работу: ты должна встать на ноги, чтобы иметь возможность вырастить ребенка.

Мое сердце сжалось при виде расстроенного лица Мируны. Я сама была разлучена со своим сыном в течение трех месяцев и семнадцати дней и, наверное, умерла бы, если бы мне не удалось его забрать. К сожалению, я не могла ей ничем помочь. Когда врач запретил Мируне спать в больнице со своим ребенком, она горько разрыдалась:

— Я хочу остаться с дочкой! Вы не имеете права!

Это было душераздирающее зрелище. Мируна по-прежнему отказывалась смиряться с разлукой. В последующие дни она была очень агрессивна по отношению к другим девочкам, несколько раз ходила в больницу, чтобы проведать своего ребенка. Однажды во второй половине дня мне позвонила воспитательница из педиатрической службы. Она только что беседовала с Мируной, которая в итоге во всем призналась.

— Яна, Мируна сказала мне, что била свою дочь. Она давала ей пощечины и шлепала по попе.

— Меня это не очень удивляет. Я ей уже задавала этот вопрос. Она яростно отрицала, но ребенок плакал слишком громко, мне это казалось подозрительным. С ним все в порядке?

— Да, врач осмотрел его, у него только синяк на ножке.

Определенно, нужно было как можно скорее найти приемную семью для малышки Крины: мы больше не могли допустить, чтобы Мируна причиняла ей вред. Разлука пойдет на пользу как Крине, так и самой Мируне. Решение далось нелегко, но мы не видели другого способа разорвать этот порочный круг. Мируна не была злой девочкой и не хотела делать больно своему ребенку. Просто никто не показал ей правильный путь. Она воспроизводила поведение людей своего ближайшего окружения, начиная с отца и заканчивая сутенерами: выйдя из жестокой среды, она понимала лишь язык насилия. К тому же ее столько раз обманывали, что она уже не могла никому верить.

Верить… Часто именно этому жертвы сексуального трафика должны научиться прежде всего. Когда неправительственные организации рассказывают о моем приюте девочкам, попадающим в их поле зрения, первой реакцией тех бывает недоверие. Одна только вероятность того, что существует место, где о них будут заботиться, поселят в нормальную комнату, станут кормить, отправлять в школу, обучать специальности, не причиняя при этом никакого вреда, кажется им, в лучшем случае, совершенно невозможной, а в худшем — чрезвычайно подозрительной. Поскольку именно таким способом торговцы заманивают их в свои сети:

— Пойдем со мной, и у тебя будет крыша над головой и горячая еда. Вот увидишь, о тебе будут хорошо заботиться.

К этому добавляется тот факт, что все они глубоко уверены, что не заслуживают счастья и годятся лишь для занятий проституцией — якобы такова их судьба. Некоторые девочки даже признавались мне через несколько недель после своего приезда, что первое время тоже считали меня мамкой-сутенершей, а мой приют — обычным борделем, просто чуть презентабельнее, чем другие. Растопить лед недоверия — дело нелегкое. Я не задаю им никаких вопросов о том, что с ними случилось. Я жду, когда они сами придут ко мне. Некоторые вываливают все сразу: избиение, насилие, пытки… Это тоже один из способов проверить мою реакцию. Другим требуется не одна неделя, а то и несколько месяцев, чтобы они смогли раскрыться. Замкнутые в своем унижении и стыде, они не могут никому довериться. Между собой им иногда случается сравнивать ситуации, сутенеров, но они никогда не обсуждают подробностей. Лишь наедине с воспитательницей их в итоге прорывает, и во время тяжелых бесед они вновь переживают все, что с ними произошло, захлебываясь слезами.

Часто за них говорит их истерзанное тело. Физические последствия могут быть самыми разными. Я вспоминаю о бедняжке Константе, двадцатишестилетней девушке, прибывшей в приют несколько месяцев назад: в Германии она эксплуатировалась собственным отцом, который ежедневно избивал ее. Покрытая кровоподтеками с ног до головы, со сломанным запястьем и множественными переломами рук, она вынуждена была провести несколько дней в больнице, прежде чем попала к нам. Там же ей поставили диагноз «шизофрения». Было ли это последствием ее страданий? Этого никто не знает. Сложно остаться здоровым после стольких лет нечеловеческой жизни. Сифилис и другие болезни, передающиеся половым путем, не считаются серьезными физическими последствиями: они лечатся медикаментами. От проблем с желудком, возникших в результате плохого питания, или носовых и ушных инфекций, являющихся результатом многочисленных побоев, избавиться сложнее. Девочки, вынужденные целыми днями стоять на холоде раздетыми, подвержены также различным почечным осложнениям. Но особенно страдает их половая система в результате сексуального злоупотребления, которое приводит к более или менее глубоким вагинальным трещинам. Домашние методы контрацепции, навязываемые многими сутенерами, ухудшают ситуацию: сутенеры убеждают девочек предохраняться от нежелательной беременности, вводя во влагалище перед каждым половым актом небольшой кусочек губки. Разумеется, этот способ не имеет ни малейшего отношения к контрацепции. Проблема в том, что в результате постоянного введения и удаления из влагалища этой губки, на шейке матки остаются ее кусочки. Те, кому повезет, отделываются простой чисткой. Остальным может потребоваться несколько сеансов лазерной терапии, чтобы удалить эти остатки. Я испытываю особое возмущение, когда сталкиваюсь с девочками, у которых развивается рак шейки матки, причиной которого, наряду с другими, является раннее начало половой жизни и слишком большое количество партнеров. Никогда не забуду страданий Виолеты — миловидной блондинки с прозрачной кожей, которой было всего семнадцать лет, когда врачи обнаружили у нее рак шейки матки. Свои восемнадцать лет она отмечала в приюте, лежа в кровати с капельницей. Несколько дней спустя она умерла. Висящий в моем кабинете большой портрет Виолеты ежедневно напоминает мне о жестокости, на которую способны торговцы. К счастью, она была единственной, чью смерть мне пришлось оплакивать, но трагических случаев было больше чем достаточно… Как например то, что произошло с пятнадцатилетней македонкой, раненой в ходе полицейской облавы в борделе, где она работала. Торговец открыл огонь, полицейские начали отстреливаться. Девочка попала под перекрестный огонь, шальная пуля прошила ей ногу и оказалась во влагалище. Врачам пришлось прибегнуть к пластической хирургии, чтобы восстановить ее половую систему. К счастью, операция прошла успешно: на сегодняшний день она замужем и имеет двоих детей.

Не следует забывать и о психологических последствиях. Они бывают скрытыми и порой необратимыми. Среди этих девочек очень распространено членовредительство, поскольку, не имея возможности выразить свой дискомфорт по-другому, они начинают резать свое тело бутылочными осколками или прижигать сигаретами. С этим нужно бороться постепенно. Для того чтобы выжить, им приходилось делать все, что приказывал сутенер, и теперь их мучает глубокое чувство вины. Я не устаю напоминать им, что они не имели выбора и вовсе не «созданы» для проституции, как и любая другая девушка. Им очень сложно приспособиться к иному, незнакомому им миру. Обучение новой жизни идет тяжело. Частенько они опускают руки и принимаются сожалеть о своей прошлой жизни, когда не нужно было ничего решать; они убеждают себя, что, по большому счету, были не так уж и несчастны. Конечно, это самый настоящий регресс, но он вполне естественен. Вынужденные заниматься проституцией, они научились приспосабливаться. Все это время девочки были слишком заняты проблемой выживания, чтобы задумываться о плане бегства или задаваться вопросом о нравственности своего поведения. И это не считая постоянных угроз, на которые не скупился сутенер:

— Будешь себя плохо вести, продам тебя другому, который будет не такой добрый, как я.

В приюте, когда продвижение вперед требует от них много усилий, девочки сдаются:

— Хочу жить, как раньше!

— Ты уверена? Твой сутенер избивал тебя по любому поводу! Тебе так не хватает его побоев?

— Это правда, он бил меня, но на самом деле у него было доброе сердце.

— Да что ты?

— Всякий раз, когда он наказывал меня и я плакала в своем углу, он давал мне конфетку, чтобы утешить. И говорил: «Зачем ты заставляешь меня наказывать тебя? Разве ты не видишь, что причиняешь мне этим боль?»

Находить что-то хорошее в своем палаче стало для них механизмом выживания. Поняв это, можно попытаться разрушить сложившийся стереотип мышления.

— Значит, ты считаешь, что он заботился о тебе, раз давал конфетку?

— Да.

— А тебе не кажется, что он просто пытался задобрить тебя, чтобы ты выполняла все его прихоти? Думаешь, он не боялся, что ты можешь заявить на него в полицию? Он очень хорошо знал, что ты вполне можешь отправить его в тюрьму, если начнешь бунтовать. Ты ведь это понимаешь, не правда ли?

— Да…

Работа четырех социальных воспитательниц приюта заключается в том, чтобы обсуждать все это с девочками. В течение дня я помогаю им, но после пяти вечера они остаются со своими воспитанницами одни до утра. При этом я единственный психолог в команде. У воспитательниц нет никакого специального образования. Первые собеседования с претендентами сразу после открытия приюта были довольно занятными. Когда я объясняла им ситуацию, они смотрели на меня испуганными глазами.

— Вы понимаете, о чем я говорю? Дети, подвергшиеся насилию, очень уязвимы, они чувствуют себя отвергнутыми обществом… Ну, вы ведь понимаете, что я имею в виду?

— …

— Понятно… У вас тоже нет психологического образования?

— Э… нет.

Кандидаты, которых я принимала, изучали право, теологию — что угодно, но только не психологию. Я приехала из Австралии, где все социальные воспитатели были подготовлены должным образом, и теперь я спустилась с небес на землю. Мало того, что здесь почти невозможно отыскать профильного специалиста, так даже когда таковой находился, то узнав, в чем состоит работа, он давал «полный назад».

— Вы хотите сказать, что девочки могут быть жестокими?

— Не волнуйтесь, вам они не причинят никакого вреда! На самом деле, они делают больно только себе. Вам лишь следует проявлять бдительность и следить, чтобы они не поранились. Вам также придется разнимать их, если они вдруг подерутся.

— Мне очень жаль, мадам, но, учитывая условия, я не согласна…

Для других проблемой являлась ночевка в приюте. Или же речь шла об их предубеждениях:

— Я поговорила с мужем. Ему не нравится, что я буду целые дни проводить с проститутками. А уж если я еще и ночевать с ними стану…

В конце концов я постепенно сама обучила своих воспитательниц. На сегодняшний день их четверо: Марьяна, няня по образованию, Ана, Сталуя и Ралука. Помимо своих общих обязанностей каждая несет особую ответственность за четырех девочек во время всего дежурства в приюте: отвозит их в больницу, если те заболели, находит им занятие и служит социальным референтом в большинстве их передвижений. Разумеется, приют является замкнутым пространством, где возникают и неприязни, и симпатии, в зависимости от личности тех, кто там находится. Каждая воспитательница уделяет особое внимание некоторым девочкам. Самым сложным это является для Ралуки: на мой взгляд, у нее слишком мягкий характер для этой работы. Девчонки пользуются этим, чтобы лишний раз обмануть ее, и иногда относятся к ней без должного уважения. Когда Ралука не выдерживает нервного напряжения и начинает рыдать в моем кабинете, я пытаюсь ее успокоить:

— Знаешь, я пойму, если ты захочешь уйти. Раз это слишком тяжело для тебя, просто скажи мне.

— Нет-нет, я хочу остаться. Я должна быть здесь.

У Ралуки такое доброе сердце… Она всегда находит им оправдание! Самое сложное для воспитательниц — установить правильную дистанцию. Их ошибкой будет, если они начнут воспринимать все слишком эмоционально: воспитательница не должна играть роль матери. Она здесь лишь для того, чтобы поддержать жертву и придать ей сил идти дальше. Мы не родители, а простые воспитатели, даже если бывает сложно определить грань. Когда девочки нуждаются в матери, речь идет не обязательно о той, что дала им жизнь, но о неком материнском образе, человеке, который заботился бы о них. Мы всегда побуждаем наших подопечных поддерживать контакт со своими родителями. Последние могут навещать их в приюте. Многие девочки надеются, что однажды смогут уйти вместе с ними домой… Напрасные надежды: даже если родители не против забрать с собой дочерей, мы сами запрещаем им это делать. Ведь однажды навредив своим детям, они сделают это снова. И дело здесь даже не в отсутствии любви, а в неспособности ее проявлять.

Десять дней назад мне позвонили из службы защиты детей по поводу размещения Камелии, маленькой шестнадцатилетней брюнетки с короткими вьющимися волосами. Я навестила ее в педиатрической больнице, где она находилась после попытки самоубийства. Я коротко рассказала ей о приюте — на настоящий разговор у меня в тот день не было времени. Я лишь знала, что несколько лет назад девушка подверглась групповому изнасилованию своими сутенерами. В результате этой первой беседы я заподозрила, что ее отец также совершал над ней насильственные действия. Тогда я еще не знала, что он действительно насиловал ее с семи лет, а родная мать продала Камелию за пять сигарет, когда той исполнилось тринадцать, и что год спустя девочка сбежала и вернулась домой уже беременной. Я также не знала, что ее милая мамочка отвезла дочку в больницу на аборт, после чего снова продала торговцу за бутылку водки. На тот момент я поняла лишь то, что Камелия считалась абсолютно потерянной. Мне рассказали, что ею уже занималась воспитательница в рамках государственной программы и что их отношения вышли из-под контроля: Камелия уцепилась за воспитательницу, как за спасательный круг, начала называть ее мамой и требовать ежедневных свиданий с ней. Когда та попыталась увеличить дистанцию между ними, девочка вскрыла себе вены. Поэтому ее решили направить в другой приют. Мне бы не хотелось, чтобы подобный инцидент повторился. К сожалению, Камелия, похоже, уже остановила свой выбор на другой социальной воспитательнице, Михайле, работающей в педиатрической больнице. Как и в предыдущем случае, Камелия зовет ее мамой, а та не смеет возражать. Я попыталась вразумить Михайлу, с которой хорошо знакома, но она отказалась меня слушать. Но, поскольку отныне Камелия находится под моей опекой, мне решать, что для нее лучше, а что хуже. Поэтому мне придется запретить Михайле видеться с девочкой. Это может показаться жестоким, но я глубоко убеждена, что Камелии вряд ли удастся восстановиться, если эта неразбериха продолжится.

Наша цель — научить девочек продолжать жить без нас и подготовить их к встрече с внешним миром. Достаточно посмотреть на проблемы, с которыми они сталкиваются в школе, чтобы понять, что их ждет вовсе не радушный прием. Месяц назад я отвела пятнадцатилетнюю Иоану — еще одну из моих подопечных — в колледж Питешти, в четвертый класс. На второй день учебы один из ее преподавателей пожаловался на ее поведение: она оскорбила мальчиков в своем классе. Я поговорила с Иоаной, которая утверждала, что эти мальчики насмехались над ней. Я посчитала, что проблема урегулирована. На следующей неделе мне позвонил директор колледжа и сообщил недовольным голосом:

— Послушайте, мадам Матей, мне очень жаль, но Иоана продолжает ввязываться со всеми в драку. Мы не можем оставить ее в колледже.

— Хорошо, я разберусь.

На следующий день я в сопровождении двух социальных работников отправилась в колледж. Все ученики были в классе и ждали своего учителя. Воспитатели остались стоять за дверью, прислушиваясь к происходящему внутри. Они услышали, как мальчики начали смеяться:

— Ну что, Иоана, пососешь нам немножко?

При этих словах социальные работники вошли в класс, попросили Иоану выйти, чтобы самим поговорить с учениками.

— Послушайте, нельзя говорить подобные вещи. Иоана — ваша сверстница, она такая же, как все дети. Просто она стала жертвой, ей повезло в жизни меньше, чем другим. Вам следует встать на ее сторону и постараться помочь, а не дразнить.

Иоана вернулась на занятия. На следующий день она пришла из колледжа вся в слезах.

— Что случилось?

— Три девочки из моего класса… Они оскорбляли меня и сказали, что не сядут со мной на одну скамейку!

Я встретилась с преподавателем, и он пообещал мне поговорить с учениками. К несчастью, я не могу ничего поделать в этой ситуации. Я попросила мать Иоаны взять ее к себе, чтобы она могла сменить колледж, но та категорически отказалась:

— Не может быть и речи о том, чтобы Иоана вернулась домой! От этой девчонки одни неприятности! Мы еще не починили ворота сада, которые проломили торговцы, когда искали ее.

Все это очень грустно… Иоана обожает ходить в школу. Но если ей не дадут спокойно учиться, как она сможет начать новую жизнь? Эта девочка довольно занятна, у нее сильный и живой характер, но она очень уязвима. В другой раз она разразилась передо мной рыданиями:

— Я больше не пойду в школу, я не создана для такой жизни!

— Держись, Иоана, докажи им, что ты сможешь всего добиться.

— Я не знаю…

Бедная Иоана… Очень сложно изменить менталитет людей. Даже если проводить в школах профилактическую работу, рассказывая о проблемах секс-трафика, это ничего не изменит. Если родители дома негативно отзываются о юных проститутках, их дети будут также вести себя в школе. Нужно придумать что-то другое, чтобы изменить отношение общества к жертвам сексуального рынка.

Прошлым летом я повезла девочек в поход в горное ущелье Розия в горах Бихор — восхитительное место! Нас сопровождали инструктор-альпинист и инструктор-спелеолог, чтобы мы могли осмотреть окрестные пещеры, а также моя подруга-фотохудожник. Она объяснила девочкам свой замысел:

— Значит так, вот вам фотоаппарат на весь уикэнд, можете снимать, что захотите. Тема — великолепие природы. Наслаждайтесь!

Несмотря на свою неопытность, девочки сделали прекрасные снимки. Увидев три стога сена, снятые Мируной, один мой знакомый фотограф не поверил, что это работа любителя! Моя подруга фотографировала девочек в течение двух дней: это были даже не портреты, а скорее детали портрета: руки, губы, взгляд… Все эти снимки я собираюсь показать на выставке в Бухаресте.

Для каждой девочки я хочу найти известного артиста или звезду шоу-бизнеса, который согласится стать ее «героем» и расскажет о мечте своей подопечной в прессе. Я считаю, что без поддержки публичных людей в Румынии никогда не начнут относиться к жертвам сексуального трафика с сочувствием… Девочки еще не до конца определились со своей мечтой, но, мне кажется, это будет что-то совсем простое. Некоторые, например, признались, что их заветным желанием является возможность поговорить с актером, не отводя взгляда. Эти девочки часто не решаются смотреть взрослым в глаза, когда разговаривают с ними. Как же они смогут жить в этой жизни, если даже не могут отважиться посмотреть ей в лицо?