Грачья Матевосян

Наша бестолковая жизнь

Перевод Ирины Маркарян

И в жене, и в муже была врожденная серьезность, основательность, никогда и намека не было на легкомыслие, чтобы в случае чего кто-то мог сказать: значит, все-таки было что-то, таилось под спудом, да вот и выплыло, а то с чего бы им такую глупость учудить! С другой стороны, тут и дом, и хозяйство, плюс хаос мировых событий, и в особенности армянский хаос последних лет: тут поневоле разум растеряешь! Обычно их размолвки ограничивались укоризненным взглядом либо молчаливым, невысказанным упреком - тем все и кончалось, а нет, так ночь-примирительница венчала дело, и словно ничего меж ними и не было: ни косых взглядов, ни упреков, ни обид. До остального мира им дела нет: у них своя забота - дети в семье растут. Потому, что бы ни приключилось за день, он завершался ночным примирением, и новое утро вставало над миром: для них свое, особенное, для остального мира - свое. При чужом разладе они, видит Бог, ни одной из сторон не подпевали, зато и в свои неурядицы никого из умников-доброхотов в советчики да в судьи не призывали и уж тем более на весь свет о них не трубили. И как это случилось, непонятно, - точно сглазил кто, но только однажды ночью они, сами себе удивляясь, вдруг не поладили: муж настаивал на своем "да!", жена стойко держала оборону со своим "нет и нет!". Вот так среди ночи супруги рассорились друг с другом, и каждый замкнулся в молчании, в душе возводя горы обид на другого.

Муж был настроен не слишком воинственно и напролом идти не стал, а то наверняка добился бы своего. Подумал: женские штучки, это бывает. Видно, ей подуться охота. Что ж, пускай, пара дней размолвки да легкий каприз так любовь разжигают, что только держись! Но то ли самолюбие его было крепко задето, то ли взыграли старые обиды - в нем вдруг заговорила гордость, уязвленное мужское самолюбие, и он решил про себя (а может, и вслух проговорил): вот, значит, как! Ты - женщина, жена - отталкиваешь меня, на все замки от меня запираешься? Ну так я тоже могу вот прямо сейчас, среди ночи, неслышно прикрыть за собой сначала дверь спальни, потом осторожно притворить входную дверь и уйти куда глаза глядят. Поглядите на нее: мужу перечит, да еще и обиженную из себя строит! Как будто он виноват, что жизнь вокруг пошла наперекосяк! Ну так вот гляди теперь, обидчивая ты моя: передо мной весь огромный, необъятный мир, человек я молодой, здоровый - как говорится, все при мне. Опять же машина под рукой - езжай куда душа пожелает!

А жена подумала (а может, и вслух проговорила): ступай-ступай на все четыре стороны: счастливого тебе пути, давным-давно известно, что земля круглая, - куда б ты ни ушел, в конце концов домой вернешься. Жена знала, что муж далеко не убежит. Он такими цепями к ней прикован, что не разорвать: пусть мир перевернется - он своих детей не оставит. Не такой он человек, чтобы вот так просто закрыть дверь и уйти, да только с кем не бывает: жизнь круто изменилась, работа у него уже не та, что прежде, так что временами и на него дурь находит, правда ненадолго. Час-другой пройдет (ну, может, день-другой) и снова он все тот же Арто, будто и не сердились они друг на друга, не ссорились вовсе. Дети даже не догадываются, что в семье была размолвка. Вот и сейчас на него что-то нашло. Теперь он пойдет на кухню, покурит, кофе попьет, захочет - ляжет на диване в гостиной, там телевизор. Жена и подумать не могла, что сегодняшняя мужнина дурь не на пару часов и даже не на пару дней, что на сей раз она надолго к нему пристала и протянет не меньше недели, и ей еще придумывать придется, что говорить людям: куда муж подевался и почему. Нет, в роду у него такого не случалось, вздохнула жена, это приобретенное. И то сказать: ведь люди месяцами и от холода тряслись, и без света сидели, и голод уже вот-вот стоял у порога. Он ведь тоже человек: никогда не жаловался, на уличных митингах не выступал, в разговорах с попутчиками в транспорте или с соседями душу не отводил, ни единым словом не обмолвился - но ведь переживал, нелегко ему пришлось! Не в ее отказе тут дело - просто тревога и напряжение тех дней боком выходят. Но она-то тут при чем? Она что, не думает, не тревожится? У нее у самой только и мыслей что о завтрашнем дне.

Арто тихонечко притворил дверь спальни, наспех оделся, потом, ступая мягко, по-кошачьи, прошел в детскую поцеловать спящих детей. Перецеловал их вкусные сонные мордашки - ничего на свете нет слаще! Укрыл каждого, улыбнулся: в темноте ему показалось, что улыбка разлетелась по комнате миллионом брызг и опустилась на спящие личики. Арто заглянул в кухню, открыл холодильник: ничего не скажешь, он хоть не вор и не министр, а в доме у него полный достаток. И "левый" свет есть, и собственный аккумулятор есть. Все соседи приходят к ним погреться, сушат детские одежки возле их печки. Так чего же тебе еще надо, женщина? Такого мужа отхватила! А времена нынче трудные, сама видишь.

Арто пошел в ванную, смочил руку под краном, пригладил волосы, потом глянул на себя в зеркало, поправил галстук, затянул узел потуже: а что, красавец, да и только! Парень, смотревший на него из зеркала, вовсе не выглядел отвергнутым. Вот только он не припомнит, чтобы еще когда-нибудь гляделся в зеркало среди ночи. Он улыбнулся. Ну разве это улыбка отвергнутого? Если при свете да с такой улыбкой к жене подойти... На секунду он задумался, потом покачал головой и на цыпочках вошел в спальню. Жена, надо думать, спит сладким сном. И ладно, но не может же он уйти, не простившись с ней, - она имеет на это полное право. Жена все-таки: детей ему в муках рожала, над хозяйством спину гнула, дом теплом наполнила. И стоило им из-за ерунды ссориться! Во всяком случае из дому с тяжелым сердцем нельзя уходить. "С женой ссориться - все равно что с домом своим в раздоре быть". Это его, Арто, собственные слова. Были б не его, а какого-нибудь древнегреческого философа их бы всюду цитировали, называли бы "мудрым изречением". Но поскольку их говорит он, Арто, да еще про себя, да к тому же среди ночи, то даже собственная жена их понимать не хочет. А ведь он уходит, отправляется странствовать по свету - разве не должна жена пожелать ему доброго пути, броситься на грудь, поцеловать жарким поцелуем и шепнуть на прощанье заветное слово? Не вслух проговорить, так одними губами прошептать, глядя мужу в глаза. И тайком ото всех плеснуть ему вслед чистой воды. Вот как надо! Арто погладил теплую, румяную от сна щеку жены, зарылся пальцами в разметавшиеся по подушке волосы. Потом сказал себе: не подкаблучник же ты, Арто! Будь, наконец, мужчиной, решил уходить - так уходи. Люди сейчас сплошь и рядом закрывают дверь своего дома и уходят кто куда. Ничего не поделаешь, жить-то надо. Работы нет, молодежь едет кто в приграничные районы, кто в Карабах. Ты не в Россию уезжаешь, не в Германию, не в Америку и, слава Богу, не воевать едешь - ты всего-навсего уходишь из дома. Правда, хоть ссоры-обиды у них и раньше бывали, но среди ночи из дому уходить еще не случалось. И все-таки, решил Арто, прямо сейчас, в ночь, и надо уходить. Жена утром глаза откроет - глядь, а его ни в постели рядом нет, ни в доме нет. Холодильник полный, в кладовке всего навалом, деньги, слава Богу, есть - он может не беспокоиться: многим трудней приходится. Что осталось сделать? Он высвободил пальцы из волос жены и про себя, а может, полушепотом в ночной тишине проговорил: "Детям скажешь, отец велел, чтобы слушались, учились как следует и мать не сердили. Будут спрашивать, куда подевался, придумай что-нибудь веселое: скажи, с другой планеты срочно вызвали". Жена точно так же, то ли мысленно, то ли вслух, ответила: "Глупая твоя голова, что я тебе, курьер, что ли? Сам и скажи". И отвернулась к стене. А если бы и не отвернулась, все равно в темноте не разглядела бы, каким ее муж франтом вырядился, даже галстук повязал, словно на официальный прием собрался.

Арто вышел во двор. Вот она, ереванская ночь: черным-черна, беспросветна, и горожане, словно поддавшись колдовству ее темных сил, проваливаются в сон до первых рассветных лучей. При свете дня каждый сам себе хозяин, а ты сумей-ка, Арто, ночью быть себе хозяином - вот сейчас, прямо в ночь, отправляйся в дорогу. Хороша ночка, для ночного путника в самый раз! Выбери себе в небе звезду и на всем пути не теряй ее из виду. И когда рассветет, тоже не теряй, помни, где она, твоя звезда.

Эх, что за ночь, прямо как у них в деревне! Что это ему их деревня на ум пришла, никак он туда ехать надумал? Вот где благодать что днем, что ночью! Не то что в городе: одни заботы, беготня да суета. У него, благодарение Богу, все есть, чужому куску завидовать не приходится, но вот по деревенским рассветам соскучился, это да. Уж если в такую минуту он не забыл, какие в деревне рассветы, какие вечера, значит, жизнь продолжается. Нет, он вовсе не поэт, он экономист, специалист по финансам. Но мечтой его жизни всегда было найти способ использовать солнечную энергию. Ведь у кого еще столько солнца, сколько у нас! По солнцу деревенскому он тоже соскучился. В институте он был не из последних, со своей мечтой аж до Санкт-Петербурга добрался и, если бы не развал Союза, определенно многого бы достиг. В страшные дни землетрясения всем, чем мог, людям помогал, тогда впервые и ощутил, как щедра на помощь его рука: кому-то и она слезу утерла. И позже, что бы ни приходилось делать, он делал на совесть: спасал раненых солдат, провожал в последний путь погибших. Он щедро отдавал, что мог, но ведь все не отдашь, так что и собственный дом у него есть, и машина есть. Вот сейчас он сядет за руль и помчится в свое село. По пути, в Апаране, поглядит на звезды, а к рассвету будет уже в деревне.

Ну и ну, собрался, называется, в дорогу. В кармане-то ни гроша! Однако возвращаться он ни за что не станет, копейки из дому не возьмет. Ничего, что у него в карманах пусто, у его машины тоже кармашек есть, и уж он-то всегда битком набит. Нет, вообще-то он старается не нарушать, ездит по правилам, но чем черт не шутит, вдруг ГАИ остановит, а у него в кармане ни копья, тогда как? Насчет домашних он спокоен: продукты у них есть, дети шалить не будут когда отец в отъезде, мать больше обычного строга с ними. Ну что, вроде ничего не забыл, садись в машину и ... "Был бы у меня верблюд, сел бы я на него и отправился с караваном за тридевять земель... подальше от жены, от всего...", - сказал себе Арто и сам своим словам не поверил. Усмехнулся и открыл переднюю дверцу.

Жена услышала, как машина выехала со двора, но покуда она прислушивалась, покуда дотянулась до окна, Арто уже запер ворота снаружи. Машина мягко тронулась с места и покатила вперед. Если кто не спал и слышал шум мотора, ни за что не заподозрил бы, что едет человек, распаленный ссорой. Жена, еще не отошедшая от сна, попыталась сообразить, что случилось. Неужто муж среди ночи уехал из дома? Значит, всерьез обиделся. Только она и не думала его обижать, это просто глупо. И все же, видно, он здорово расстроился. Оно и понятно, мужчина. Ну и что ей теперь делать? Завтра утром соседи придут кофе пить, поймут, что что-то не так. Не говорить же им как есть: обиделся, мол, и ушел. Начнут спрашивать, почему да отчего. Врать людям она не привыкла, придумывать не умеет. А уж они как узнают, будут, как жвачку, катать во рту такую новость: вот так и так, жена-де не приласкала, а он взял да и ушел. Скажут: видать, у Арто любовница есть, он небось только повода и ждал, вот и ушел. Ну, Арто, чтоб тебе кое-что напрочь оторвало!.. Даже в темноте жена почувствовала, что краснеет. Она встала и пошла к детям поправить одеяла. Она поняла, что Арто укрыл их, и что целовал, уходя, тоже почувствовала. Включила свет в ванной. Ишь ты, похоже, побрызгался чем-то. Ну дела! Мало нам дури дневной, теперь и ночная прибавилась. Глянула на себя в зеркало. Вот она, Сона, во всей красе: шелковая ночнушка не скрывает гладкой упругости грудей. И глаза у нее не изменились: миндалевидные, влекущие, как прежде. Кто скажет, что она мать троих детей! Так что, куда бы ты ни ушел, Арто, назад вернешься как миленький и с руки у нее есть будешь. Никуда тебе от твоей Соны не деться. Да и без детей ты дня не проживешь... Видно, все же сильно его припекло! Да ведь Арто не виноват - весь народ за последние несколько лет от тягот, от бед и напастей совсем разум потерял. Раньше Арто никогда из себя не выходил, не сердился - у него будто вовсе нервов не было. А теперь вон какой обидчивый стал. Но куда же это он среди ночи поехал?

Эка невидаль - прозвище! У каждого жителя в деревне прозвище есть. У него, может, ни вола, ни осла нет, зато парочка прозвищ всегда найдется. В последнее время люди многого лишились: без домашней скотины остались, с надеждой на нормальную жизнь распрощались, но прозвища остались: они из области вечного, непреходящего. И потом, второе имя на вороту не виснет, есть-пить не просит... Только в роду Мурадянов есть дед, к которому прозвище так пристало, что его исконного имени никто уже и не помнит. И стар и млад только так и зовут его: Лиснехак. "Наш Лиснехак на весь мир один", "Благослови Бог дом Лиснехака", "Как он говорит, наш Лиснехак, какие мудрые советы людям дает!", "А дочка какая у Лиснехака!", "У нашего Лиснехака один осел за год двумя оборачивается". Уважают, ох как уважают на селе Лиснехака! Правда, еще вопрос, был бы Лиснехак так пылко уважаем всеми и поминали бы соседи поминутно добром его славное имя, не имей он осла. Вот и выходит, что все уважение к нему оттого, что есть у него осел. Ничего удивительного, в мире, который по-ослиному глуп, так оно, наверное, и должно быть. Ни разу в жизни ни одному из соседей, клянчивших у него осла, Лиснехак не ответил отказом. Просители приходили и, по обычаю, принимались ублажать его льстивыми речами, дескать, отец говорит, отходил я свое по горам, больше не пойду, и не уговаривайте... Вот разве что с Лиснехаком или с его ослом... И ни конь, ни автомобиль ваш мне не нужен! Какие машины ему предлагали, каких коней приводили - он даже глядеть не хочет: пойду только с Лиснехаком и его ослом - и все тут! Ну что ты скажешь!.. Лиснехак слушает, пряча улыбку, сидит, уставясь в колени, и тихо радуется: ведь и его сердце давно в горы просится. Увы, ему горы уже не под силу, но осла своего он не вправе лишать удовольствия. Нагрузят люди осла всяким-разным добром, и пойдет его питомец в душистые высокогорные луга сочную траву щипать да из студеных горных родников воду пить. Ему, Лиснехаку, туда путь заказан...

А видели бы вы, какие учтивые, верные традициям люди приходят просить у него осла! А то ведь он первому попавшемуся ишаку своего осла не даст. Нет, все должно быть честь по чести. Взял ты чужого осла, нагрузил, в горы повел, там свой груз оставил, новый ему на спину взвалил и назад в деревню привел, правильно? Ну неужто ты, возвращая осла, в благодарность не поднесешь его хозяину головку овечьего сыра, либо торбочку свежего мацуна, либо косицу авелука[1]? Не о плате речь, хозяин осла никому в руки не заглядывает, но обычай надо соблюдать? Труд осла должен быть достойно вознагражден. Это вам не людской труд, который нынче не в цене. Что? "Спасибо"? Благодарю покорно, из "спасиба" штанов не сошьешь. Нет, народ нынче обычаи забывать стал. Без труда, по сторонам поплевывая да на осла покрикивая, гору не одолеешь. Половину дороги, пока не доберутся до леса на горном склоне, бедный осел идет все время по солнцу с полным хурджином, а там, в тени и прохладе, его вдобавок хорошенько нагружают хворостом и уже так идут наверх, когда окриком, а когда и палкой подгоняя бедное животное и то и дело поминая его хозяина: "Ох, будь ты неладен, Лиснехак, и ты, и отец твой, и вся твоя родня!" Осел весь взопреет, а погонщик, добравшись до места, о нем и не вспомнит: свой пот утирать станет и Лиснехака ругать на чем свет стоит: "Ну Лиснехак, чтоб тебя черти взяли, ну удружил! Твой осел, будь он проклят, загонял меня вконец!" Даже мокрое седло с осла снять поленится: дескать, пускай остается, а то как бы животное ветерком не продуло. Тут бедняге ненадолго дадут полную свободу: гуляй себе, ешь-пей да поревывай. А наутро он снова пустится в дорогу, нагруженный хурджинами с сыром, из которых капает соль, метя крапинками ноги и въедаясь в кожу. И снова ноги разъезжаются от тяжести, будто пытаются улизнуть от груза, но он, проклятый, как пиявка, присосался к спине намертво, и пудовые тюки больно сдавливают бока...

Все привыкли одалживать осла у Лиснехака: к чему покупать себе ишака, когда есть Лиснехак и его ишак. Только и разговоров: "Ах, наш Лиснехак!.. Ах, его осел!.." Каждого человека любят за что-то. Лиснехака, пожалуй, любят за его безотказного осла. Лиснехак старик ушлый, свою выгоду мало что не упустит, но и удвоить всегда сумеет. Однако чтобы ослами выгоду удваивать - такого мир еще не видел. Прославили ослы имя Лиснехака!..

Годы-то, годы как летят. И когда только он успел вырасти, этот длинноухий детеныш? Небось слушает деда да посмеивается: ему скоро три года стукнет, а люди все осликом да ишачком называют. Годы идут мимо под цокот его копыт. И куда мчатся, зачем приходят, проходят, уходят? Остановились бы на мгновение, дали поглядеть, с чем пришли и почему уходят. Нет, проносятся мимо. Лиснехакову малышу-ослику уже неполных три года. Ну просто язык не поворачивается говорить! С другой стороны, не вечно же над ним трястись. Ничего не скажешь, ишачок у него красавец, да только что из того. Кто из нас в молодости не был красивым ишачком? На то и жизнь, чтобы в один прекрасный день ослик взвалил на себя поклажу и превратился во взрослого осла. Так и человек, едва взвалит на себя бремя забот, перестает быть лопоухим осликом и становится зрелым взрослым ишаком. Наш мир устроен глупо, по-ослиному, но тех, кто умеет ишачить на совесть, в нем явно не хватает. И ведь сколько можно мужчине оставаться глупым и беспечным осленком!

Да-а, как ни жалей, а придется ослика продать. Пусть под чужой рукой взрослеет и учится ишачить. Трехлеток, скоро четвертый пойдет. Трехлетка вернее, ведь не осел - ослица, кобылка... А кто купит, не прогадает - хорошо ли, плохо ли, ежегодно приплод иметь будет. Самое милое дело: знай себе расти ослят, пока в возраст не войдут, а там продавай, как дед Лиснехак. А не хочешь - себе оставь. И то сказать, ведь сколько можно у других осла выпрашивать? Лиснехак человек кроткий, уступчивый, кто ни попросит, никому не отказывает. Да ведь только попробуй разок скажи "нет" - глядишь, на другой день, а может, через месяц, а то и через год в какой-нибудь компании, присевшей отдохнуть в пути у родника, между выпивкой и едой кто-нибудь так тебе припомнит! Скажет: вот вы здесь за рюмочкой про человеческую доброту и отзывчивость толкуете - и правильно делаете! А я забыть не могу - как сейчас стоит перед глазами - тот день, когда пошел я к нашему Лиснехаку ишака одолжить, издалека речь завел, как полагается, а потом и говорю: что уж тут канитель разводить, ты, Лиснехак, и сам понимаешь, за ослом я пришел, дело у меня спешное. Гляжу, он смешался как-то, потом что-то мямлить стал и в конце концов, не поверите, отказал! Да как! Такое "нет" сказал - как припечатал. Все мы люди, все под Богом ходим. Вот так вот взять и соседу осла не дать - разве это дело? Он что, думает, своего осла с собой заберет, что ли? Если хорошенько подумать, тебя, Лиснехак, твой осел человеком сделал, не будь его, был бы ты, Лиснехак, как народ говорит, никто, ничто и звать никак. Осел определил твое место в этой жизни, можно сказать, сделал тебе карьеру. Без него ты никто, так, отставной козы барабанщик...

Поразмыслив таким образом, вволю поспорив сам с собой, дед Лиснехак решил: нет, он не станет поддаваться чувствам и просто первому, кто захочет, не торгуясь отдаст своего осла. Эх, жизнь пошла не та, что прежде, раньше он хоть кому мог подарить своего ишачка - и глазом бы не моргнул. Раньше что осел, что вода денег не стоили. Теперь и то и другое здорово подорожало. Да-а, слыханное ли дело, чтобы осел цену имел? Однако продавать все же придется, кое-какие прорехи залатать нужно. Как нужда человека обездоливает, угнетает! Но и богатство, скажу я вам, тоже угнетает... Нет, надо продавать ишачка.

Лиснехак поглядел на него еще раз: красавец, да и только, не осел буйвол, и сила, и ум, и голосище - все на месте. И вот что, не станет Лиснехак бегать по селу, чтобы оповестить всех о своем намерении, - дураков нет. А ум да руки ему на что? На прямоугольнике плотной бумаги Лиснехак медленно, буква за буквой, своей сломанной правой рукой старательно вывел карандашом: "Продается". Перечитал и остался доволен: хорошо написал, без единой ошибки: "Про-да-ет-ся". Совестно, конечно, писать про ишака "Продается", но ничего не поделаешь, с Лиснехаком его осел долго не протянет. Потом дед взял веревку и привязал свое изделие к шее осла: пусть отправляется в поля, в луга, пасется в свое удовольствие, а к вечеру, может, придет домой уже с ответом.

Вечером осел вернулся без надписи. Упрямый Лиснехак долго думал да прикидывал, а наутро раздобыл кусок твердого картона и своей сломанной правой рукой снова начертал на нем: "Продается. Цена договорная".

Здорово получилось, складно. Такая надпись, скажу я вам, стоит недешево. Да была бы жизнь как жизнь, такую табличку, как почетный знак отличия, не стыдно было бы какому-нибудь достойному человеку на шею повесить. Да хоть бы и самому Лиснехаку: кто больше него достоин носить такое отличие? Дед повесил драгоценную табличку себе на шею, огляделся, пошел искать зеркало, нашел, полюбовался: то что надо! Буквы большие, четкие, видны издалека: "Продается. Цена договорная". Кликнул своего ослика. Тот подошел, ткнулся мордой ему в ладонь, потом уставился на надпись. Лиснехак засмеялся, потрепал его по холке, ласково приговаривая: "Ты мой хороший, ты мой пригожий. Сейчас я тебе сахару дам". Словно между делом приобнял осла, потерся щекой о бархатную мордочку, и готово! - вот она, картонка, уже висит у ослика на шее. А Лиснехак посмеивается: "Ты думал, это моя табличка? Нет, это для тебя". Сегодня никто осла просить не приходил, и дед, довольный этим, отправил своих работяг - и маму и дочку - на пастбище: пусть идут через все село, потом через все поля-огороды до самого дальнего выгона. Пусть все видят, все знают: Лиснехак осла продает. И цена, чтобы вы знали, договорная.

К вечеру уже всем в деревне, включая лошадей, коров, быков и даже свиней, стало известно, что Лиснехаков ослик продается и что цена у него договорная. Ишь ты, договорная! Это как? Ну, это значит, покупатель должен прийти к Лиснехаку, они посидят, потолкуют, все хорошенько обсудят и скрепят меж собой договор. "А договор на что? Чтобы по перечислению, что ли?" - "Да нет же, нет, говорят тебе, договор - это когда каждый ставит свое условие, и ты, не будь дурак, сумей настоять на своем, притом так, чтобы это и тебе было выгодно, и продавцу не в ущерб, и ослу понятно стало, что в хорошие руки попал".

День был погожий. Многие сельчане прочли табличку, немало нашлось таких, кто призадумался: а не приобрести ли договорного Лиснехакова осла? Одно останавливало: как с нашим дедом о цене говорить, тем более что она не так себе, а договорная? Не совать же ему деньги: вот, мол, дед Лиснехак, покупаю твоего ослика. И потом, ну допустим, купил кто дедова осла, а если в один прекрасный день заявится сосед и попросит его на денек, в горы сходить, тогда как быть, что отвечать? Все бы ничего, да только одному соседу Лиснехак по отцовской линии родственником приходится, другому он кум либо сват, а третий, если хотите знать, через своего ишака с Лиснехаком в родстве состоит. Старики еще помнят, люди сказывают, лет сорок назад его отец подарил Лиснехакову батюшке отменного осла - красавца, любому коню под стать! Ну как с ним после этого о цене договариваться! Вот и выходит, что лучше без этих торгов да разговоров, как понадобится осел, по обычаю пойти на поклон к Лиснехаку и заполучить в аренду его осла. Уж Лиснехак никому не откажет, даже если между вами кошка пробежала. Он слова "нет" во рту не держит.

Отказывать дед никому не отказывает, но, правда, в последнее время что-то у него характер стал портиться. Теперь, покуда выклянчишь у него ишака, он тебе всю душу вытрясет. А уведут осла - так сокрушается, так стонет и кряхтит, будто его самого пудовыми тюками нагрузили. И до тех пор, пока осла не приведут, пока он в этом своими глазами не убедится, ходит сам не свой, только что Богу душу не отдает.

Мало им, что ослицу уводят, - малышка тут же следом за матерью увязывается, а тогда и дом, и двор Лиснехака разом пустеют. Нет, это он хорошо придумал: малышку он продаст, а насчет ослицы притворится, будто она ему самому в хозяйстве с утра до ночи вот так нужна, - и вся недолга. Новые времена настали, по новым законам живем, - может, не шибко умным, а иногда и просто дурным законам, но мой осел больше не твой осел, а заодно и я тебе не ишак...

Да-а, видно, и до ослов докатились рыночные отношения. Так подумал и парон[2]. Волк, едва проголодавшись, забывал о новом своем высоком общественном положении и делался просто волком, хищником по природе. Именно в таком состоянии он подкрался к нашему ишачку, мечтая пообедать им, да не тут-то было! Грозная Лиснехакова надпись не дала ему осуществить вожделенное намерение. И ведь не сосчитать, сколько ослов, больших и маленьких, стали его добычей безо всяких там договоров и условий, а тут на тебе: "Цена договорная"! Да Бог с ним, с этим ослом, на что он ему сдался! Его, видите ли, ни задрать, ни сожрать нельзя, даже пробовать не смей, потому что он продается и цена договорная! И новоявленный парон Волк - он же просто голодный волк - уныло затрусил прочь несолоно хлебавши, а на соседней горе встретилась ему невинная овечка, без таблички, без договорной цены, - ею он и полакомился. А сытно пообедав, еще и сурово отчитал себя за неразборчивость: "Дернул тебя черт на осла позариться, когда на свете есть овцы. Да еще на какого! На осла, который продается и цена у него договорная! А ты подумал, что о тебе говорить станут? Ты же свой древний волчий род позоришь..."

А покуда село то так, то этак прикидывало, покупать осла или не покупать: и купить вроде как не с руки, и упустить жаль, - в селе нежданно-негаданно объявился тот, кому суждено было приобрести нашего осла, хотя он об этом и не подозревал.

Солнце уже наполовину высунулось из-за горы Чатин, и весь Лори залит светом, какой разве только во сне увидишь. Волшебное утро. Кто скажет, что под этим ослепительным солнцем, под этим небом было Спитакское землетрясение, что идет война, что карабахское движение всколыхнуло весь армянский народ, да что там - весь мир! Чистому сиянью утра невдомек, что в стране объявлена приватизация, и в высоких правящих кругах идет лихорадочный дележ народного достояния.

Арто не поэт, он экономист, специалист по финансам, но не может не восхищаться утром своей деревни всем сердцем, до самозабвения, с поистине поэтическим пылом. Вон уже коровы и овцы потянулись в луга. А вон кто-то скачет на коне. Счастливчик! Арто сто лет на лошадь не садился. А поглядите-ка на ослов: бредут себе куда хотят, свободные, независимые. У одного на шее что-то висит. Интересно, что это? Хороший осел, идет себе и знать не знает, что он осел.

Арто глядит на родное село: здесь каждая тропинка ему знакома и дорога. Ну разве это дело - так отдаляться от природы? Как давно он не видел деревенского рассвета! Спасибо жене... Конечно, зря она из-за ерунды ссору затеяла, сама обиделась и его обидела. Дело-то житейское, на том мир стоит и стоять будет... Арто смутился, даже покраснел слегка. С утра пораньше надо думать о хорошем. Над миром солнце встает. Над Лорийским краем, родиной твоей, солнце встает. Забудь обо всем. Да только как тут не думать, когда рухнула целая страна, и развалили ее твои соотечественники: на одном с тобой языке говорящие, по-армянски разглагольствующие с трибун, боевито вскидывающие руку со стиснутым кулаком доверчивые сыны отечества обратили твою страну в руины...

Родители наверняка еще спят. Что им еще делать: скотины у них нет, рано вставать не нужно. И надо же было случиться, чтобы их дети такими жадными до знаний оказались: все учились да учились, а когда выучились - никто и не подумал в деревню возвращаться. Кому это было нужно! Вот Арто в институте учился, потом аспирантуру окончил, диссертацию защитил, преподавателем работал. Ну и кто он теперь? Финансист? Экономист? Да кто эти названия придумал? Это всего-навсего слова, термины, а что за ними? Не об одном Арто речь - да будь ты даже министр финансов, в нашей нищей стране тебе грош цена. Подумаешь, должность - министр финансов! Только и дела, что ходить с протянутой рукой: да-а-айте нам кредит. Был тут один, так ему самому не верилось, что он министр финансов. Правда, как сделался послом в захолустной стране, сразу начал понимать, какое это хорошее дело - быть министром независимых армянских финансов. Да только увы!..

Опечалился Арто: ну почему, вместо того чтобы любоваться лошадьми и овцами, коровами и ослами, он думает о каких-то там министрах, будь они неладны? Они, как и вся эта бредущая на выгоны скотина, приходят, поедят и уходят, с той лишь разницей, что аппетиты у них покруче и пасутся они на специально отведенных для них угодьях куда основательней. Демократия, свобода, независимость - это все выдумки власть предержащих, дымовая завеса для народа. Да и что такое народ, или отечество, или независимость для кучки ненасытных, алчных выскочек, отрекшихся от своей нации? Им не до того: тут хапать надо, грести под себя, успеть прикарманить побольше. Эти подонки погнали людей прочь из родного дома, из родной страны, чтобы завладеть их домами и их страной, а назавтра и думать забыли о тех людях, о семьях их, о стране. Тьфу!..

Сколько ни гляди - не насмотришься, не налюбуешься! Что за красота! Да, такой рассвет стоит семейной ссоры. Даже совестно через этот рассвет на машине ехать. Здесь надо бы только пешком. Наедине с собственным сердцем, со своими мыслями.

Арто медленно покатил к родительскому дому и только у порога сообразил, что приехал с пустыми руками. Такого с ним еще не бывало. Конечно, мать с отцом ему в руки не глядят, но кто же так к родителям приезжает? Он по крайней мере работает, на жизнь зарабатывает, сам кому может помогает, как же своим не привезти гостинцев? Матери внимание всегда приятно: будет всем показывать, хвалиться: это мой Арто из города привез. Невестка вон как красиво завернула, упаковала, ленточкой перевязала и в машину положила, а мой Арто привез, доставил. Всяких городских лакомств понавез, приходите, соседи, угощайтесь.

Этот дом его вынянчил, вырастил, на ноги поставил, плохое и хорошее различать научил. Опечалился Арто: дети вырастают, закрывают дверь отчего дома и уходят. У кого сердце о родителях болит, тот вспоминает, а нет - забывают, домой наведываются только тогда, когда им сообщат, что отец и мать заждались, с дороги глаз не спускают. Приезжают дети, а родители, до последнего часа не спускавшие глаз с дороги, их уже и закрыли. Нет, он, Арто, не из таких, но ведь и он ушел. "Эх ты, а еще говоришь: финансист, экономист. Сукин ты сын, вот кто!" - невольно стукнул себя в грудь Арто.

Мать неслышно появилась в дверях, застыла от неожиданности: "Никак мой Арто приехал?" Вгляделась. Первым делом о плохом подумала: не дай Бог, что случилось, раз он примчался среди ночи. За ними приехал: наверное, ехать надо, надо спешить...

- Арто джан?..

Подошла, поцеловала сына горячим, как солнце, поцелуем.

- Арто, сынок, никак ты с дурной вестью приехал?

Арто обнял мать. Ему вспомнилось, кажется Шираз сказал: мать - это космос, это огонь, это лампада. Для Арто и его сестры мать - хранительница покинутого ими родного очага. На ней этот дом держится. Ну и на отце, конечно.

- Арто, не случилось ли чего?

- Что должно было случиться? Я что, не имею права просто так к отцу-матери в гости заехать?

- Имеешь, имеешь, сынок, о чем речь.

Как все матери, мать Арто знает: плохую весть разом не выкладывают. Подбираются осторожно, начинают издалека - с разговоров о судьбе, о надежде, о человеческих испытаниях и божьем предназначении... Нет, как видно, не с плохими новостями сын приехал.

- Арто джан, как там мои внуки? Как сестра твоя? Невестушка моя как поживает? Отец твой сегодня всю ночь спать не дал: все стонет и стонет. Уж я ему и лекарство давала, и чай с малиной заваривала, а он все одно твердит: хочу, чтобы сын приехал, у меня к нему серьезный разговор. Только под утро я задремала, да услышала твою машину - мигом проснулась. Ну скажи ты, ради Бога, что случилось? Так рано ты никогда не приезжал.

- Когда захотел, тогда и приехал. Разве не я хозяин своему времени?

- Ох, сынок, у нас тут люди уже ни часу, ни дню своему не хозяева. Ты посмотри, до чего страну нашу довели! Или ты тут ни при чем, а, сынок?

- У нас кто рушит, тот всегда ни при чем, а вот кто их слушал, те кругом виноваты оказываются.

В ясном свете утра мать и сын снова обнялись.

- Так что там с отцом, а, мать?

- Да переживает он, в последнее время совсем приуныл. И вроде не те еще наши годы, чтобы унывать, но на селе сейчас такие дела творятся! Совсем люди совесть потеряли... Но что это мы с утра пораньше о плохом. День надо добром начинать, чтобы он добром и кончился.

Арто пошел в дом. Отец лежал в кровати и настороженно прислушивался к их голосам.

- Арто, это ты, сынок? Приехал? А я всю ночь тебя звал. Никак сердце тебе подсказало? Дай-ка я тебя обниму.

Арто сжал отца в объятиях.

- А как же, я сразу в машину и сюда. А ты что же, приболел, что ли?

- Молодец, что приехал, сынок, что родителей не забываешь. И все же как же ты догадался? - Он сердито зыркнул на жену. - А ну подай мою одежду, мать.

- Угомонись. Всю ночь стонал и охал, а теперь, глядите, раскомандовался. И нечего мне знаки делать. Неможется тебе, так и веди себя как больной.

Арто расхохотался: молодец мать, за словом в карман не лезет. Отец с трудом поднялся с подушек, сел в кровати.

- Ну да, как же, стану я лежать. Сын в гости приехал, пойду-ка я для него барашка зарежу. А ты что же один, сынок? Твои-то все где?

Арто улыбнулся, а мать продолжала беззлобно подшучивать над мужем:

- Одного барашка не мало будет? Давай сразу двоих, или дюжину, а еще лучше всех до одного режь. Ты же у нас богач, у тебя их полный хлев. Иди режь!

- Не мели языком, женщина, давай мне одежду и поищи мой острый нож.

- Да бери хоть семь ножей - только где у тебя бараны? Отец замешкался где-то на полпути между одеждой и ножами, задумался. Когда он в последний раз заглядывал в .хлев? Чего там, по правде говоря, он давно туда не заходит, чтоб не пугать понапрасну кур, сидящих на яйцах. С десяток несушек - вот все их хозяйство. Только куры им теперь и по силам.

Старик упрямо стал натягивать одежду неверными, трясущимися руками: пусть все знают, он хозяин своего слова, как решил, так и делать будет. На пороге задержался, поглядел на сына, еще раз поцеловал его и вышел. Во дворе увидел машину Арто, вернулся и давай его распекать:

- Почему внуков не привез, а? Этакую махину в такую даль порожняком гоняешь - и не жалко тебе? Да у вас не случилось ли чего, сын?

Чуть передохнул и снова:

- Ты подумай, где это видано, пустую машину взад-вперед гонять!

Арто хитро улыбнулся и протестующе выставил руку:

- Не пустую!

- Я не слепой, вижу, какая она у тебя полная. Где дети, я тебя спрашиваю? Почему с пустой машиной приехал?

- Не с пустой. Я в ней приехал.

- Ишь ты! Думаешь, раз ты в ней сидел, так она уже и не пустая, пустоголовый ты сукин сын!

Арто слушал и улыбался: все-таки хорошо получилось, что он поссорился с женой и приехал сюда.

- Эй, Азнив, - позвал отец.

- Слушаю тебя, мой супруг и повелитель, - насмешливо отозвалась мать.

- Поди-ка разузнай у соседей, кто в нашей округе овец держит. Как-никак сын ко мне приехал.

- Послушай, отец, да оставь ты барашка в покое, и вообще пусть каждый занимается своим делом. Я по родителям своим соскучился, приехал повидаться. Пару дней погощу и обратно поеду.

- Да как же ты без детей приехал?.. Ладно, Бог с ним, с барашком. Барашек это так, повод для разговора...

Радость озарила родительский дом. Приезд сына как яркий рассветный луч: так слепит глаза, что зажмуриться впору. Этот свет согревает душу, наполняет ее и все льется и льется, ширится, становится морем... Арто чувствует, что не заслуживает такой радости. Можно подумать, он с войны вернулся или из каких дальних мест возвратился домой. Когда в стране война и враг ежедневно бомбит приграничные села, когда в Карабахе рушатся дома и гибнут люди, твой приезд из Еревана к родителям не Бог весть какой подвиг. Твоя помощь - вот что им нужно. Погляди, как мало дров в худой поленнице, как пусто у них на подворье.

Днем отец стал расспрашивать:

- Сынок, все хочу спросить тебя, да не решаюсь. Ты в городе живешь, да не в простом городе - в столице, а мы люди деревенские, может статься, чего-то не понимаем. Хочу тебя спросить: что же это такое делается, что вы там, у себя в городе, творите? Я знаю, что у тебя в Ереване дом, работа, что живешь не жалуешься, но как подумаю про наше житье-бытье - ну просто мочи нет терпеть. Полдеревни по Россиям да по Германиям мыкается, да что Европа - уже и в Америку наших односельчан занесло. Стыд и позор! Да где же это видано, чтобы муж, оставив жену и детей без хозяина, без кормильца, отправлялся в Польшу работу искать! Разорили деревню под самый корень. Ни вода теперь не поилица, ни земля не кормилица - все испоганили. Раньше деревня городу слезу утирала, а теперь сама плачет горючими слезами. У людей работы нет... Да вот хоть бы и твой сегодняшний приезд. Сынок, ты к нам раньше вот так не приезжал.

Арто попробовал придумать какую-нибудь невинную ложь. Получилось. Опять же специальность позволяет.

- Объясню. Наш отдел тут по соседству ревизию проводил. Ну вот, проверили мы все, пересчитали и по полочкам разложили, а как кончили, все поехали домой, в Ереван, а я подумал: наведаюсь-ка к своим. Город от меня и так не убежит.

- Значит, ты точно не из Еревана?

- Точно.

- А почему друзей своих с собой не привез? Конечно, дом у нас не тот, что был прежде, но чем богаты, тем и рады. Что друзья подумают о тебе, о нас с `матерью?

- Ну что ты, отец, они и сами понимают, что деревня теперь не та, да и вы уже люди не молодые.

- Детвора-то как поживает?

- Хорошо. Вчера с ними говорил.

- По телефону?

- Ну да, по телефону.

- Правильно сделал, что позвонил.

- Соскучился. У них все нормально. Я сказал, еду на пару дней к своим в деревню. Ну и приехал.

- И правильно сделал. Только плохо, что без детей.

Вечером они опять беседовали о том о сем: про приватизацию и про налоги, про то, что почем в городе и в деревне, про односельчан - кто жив, кто помер, и про то, что пишут газеты. А в селе, рассказывал отец, объявились какие-то незнакомые парни - бандиты, да и только. Грабители! Не одну сотню коров у людей отобрали, овец и вовсе тысячами угоняли. Увели и съели, а сами слух пустили, будто мор на скотину напал. И не придерешься: заключение ветврача они себе состряпали, а прокурор у них и вовсе свой человек. Вот такие дела.

В сердцах отец снова раскричался:

- Так ты что же, не из дому ехал?

- Да сказал же тебе, не из дому. Я считай дней пять, а то и неделю, в Ереване не был.

- По своим делам говоришь, проверять ездил?

- Ну да. Наша работа при любом строе государству нужна. Ревизии, проверки были и будут всегда, покуда на свете есть те, кто живет обманом и аферами. Если бы не они, мы бы давно по миру пошли. Да и те власть имущие, кого они кормят, тоже...

- Все больше в мире обмана. Ты, сынок, смотри в оба. Ведь если что, отдуваться все одно народу придется. Жалко наш народ. Так что держи ухо востро.

- Да тут держи не держи, отец. Ты меня знаешь, сам воспитывал, но право сейчас у того, кто успевает хапнуть чужое.

- За тебя я не волнуюсь: у меня сына-хапуги нет.

- У тебя нет, а у кого-то есть. Время такое, отец. Непредприимчивых, робких жизнь под себя подминает, такие пропадают ни за что. А о народе и говорить нечего: он во все времена внакладе остается.

- Значит, мы всегда внакладе. Выходит, нам пропадать?

- Не пропадем. Трудно народу, очень тяжко, но мы не пропадем.

Арто заглянул в отцовские глаза: по ним видно, какая буря, какой бунт у него в душе, хоть он и старается виду не подать, держит себя в узде. Отец по натуре человек сдержанный, рассудительный, скупой на слово. Уж если он так разволновался, значит, доведен до крайности.

- У крестьянина, слыханное ли дело, на хлеб денег нет!

- А у хлебороба и не должно быть денег на хлеб - у него хлеб должен быть.

- Да откуда хлебу взяться, когда у нас плуга нет, трактора нет, семян нет и денег, чтобы платить за землю и за воду, тоже нет. Как липку крестьянина ободрали. Да разве можно так над народом измываться!

- Я тут ни при чем, отец. Мое дело маленькое: мне звонят, говорят: поезжай туда-то и туда-то, проверь бухгалтерию, просмотри финансовую документацию, - я и еду. Проверяю, просматриваю, где советом помогаю, где опытом, потом получаю свою плату - и домой.

- А что делать людям, у которых ни твоего опыта, ни твоих талантов нет?

- Что им делать, не мне решать, не мое это дело, отец. Мое дело сегодня купить вам хорошего осла. Куплю, привяжу к столбу во дворе и со спокойной совестью поеду домой, в Ереван.

- Да откуда у тебя деньги на осла, сын? Или с проверок твоих набежали? - с подозрением взглянул на Арто отец. - Эх, сынок, ты хочешь, чтоб завтра вся деревня нам с матерью косточки перемывала? Ведь на весь мир растрезвонят, что, мол, сын приехал после ревизии, ну и, ясное дело, такую кучу денег взял на лапу, что отцу коня купил.

- Да не коня, отец, - осла.

- Твой осел у них живо в коня превратится, а то и в автомобиль или еще во что покруче.

- Да ты не думай, отец, я взяток не беру, не приучен. В данный момент у меня в кармане и ста драмов не наберется. Отец удивился:

- На какие же шиши ты думал осла покупать? Или просто меня подразнить решил?

- Ну, в моем кармане денег нет, а в машине точно найдутся. У моей машины тоже кармашек есть, а в нем всегда деньги припрятаны. Я давно откладывал.

- Ладно, сынок, что там у тебя в машине да в кармане, меня не касается, это дело твое и твоей машины. А мое дело где? Стыдно сказать, сынок, я, потомственный земледелец, крестьянин в седьмом колене, за последнее время к деревенской жизни напрочь вкус потерял, я ее, эту жизнь, давно понимать перестал. Стыдно мне, сынок, ох как стыдно! Совсем деревня переменилась: ни утро нам не в радость, ни вечер. А главное, - людей не узнать, так переменились. Не поверишь, иной раз так все опостылеет - ну просто жить не хочется. Работящий люд совсем перевелся. А ведь какие были трудяги, с утра до ночи вкалывали.

- На кого вкалывали-то? На Советы, на колхозы да на совхозы вкалывали.

- Не то ты говоришь, сынок, не то. А еще осла купить хочешь. Человек - он и должен вкалывать. Посмотри, что делается: в деревне сплошное безделье. Голод глаза кажет. Ты осла мне хочешь купить? Да ведь все село знает, что у меня не то что на осла - на драного петуха денег не наберется. Твой осел и взреветь не успеет, как по селу пересуды пойдут, злые языки говорить станут: Василов сын, видали, как отличился? Что осел! - он и коня мог купить, да не стал, чтобы своим богатством людям глаза не колоть. Да богатеи сейчас такие машины, такие особняки покупают! Но на это нашим деревенским наплевать, а вот на твоего несчастного осла таких собак навешают...

Соседи прознали, что Арто приехал.

- Поздравляю, Азнив джан, радость-то какая, сынок приехал. Умница, сам приехал, не ждал, пока родители позовут.

- Да, еще не рассвело - примчался.

- Никак сон ему приснился?

- Да нет, какой сон. Не из Еревана он. Работал тут рядом, неделю целую работал, все закончил, сотрудников в Ереван отправил, а сам к нам приехал. Соскучился и приехал. Нечаянно вышло, так что он без детей. А мы по внукам истосковались, без внуков нам его приезд словно и не в радость. Зато отец, как сына увидел, мигом про свои болячки позабыл. Вылечил его Арто. Да он и не болел, просто хандра напала. Тоскует. Проклятая приватизация, будь она неладна, моего Васила до болезни довела. Да и как не заболеть: все растащили-разграбили, что смогли унести - унесли, что не смогли - порушили.

Соседи очнулись от праздности и несказанно рады: поочередно приходят, шумно поздравляют соседку, причем с таким непомерным воодушевлением, словно Арто из армии домой вернулся, а не просто родителей проведать приехал.

- Здравствуй, здравствуй, Арто джан, с приездом тебя. Что от наших слышно? Встречаетесь там у вас в городе, видитесь или разбежались, каждый сам по себе?

- Что тебе сказать, люди в самом деле все больше друг от друга отдаляются. Время от времени, конечно, встречаемся. У ваших все нормально. Не работают. Одним словом, все хорошо.

- Так если работы нет, что же хорошего?

- Ничего хорошего, конечно. Просто по привычке так говорю.

- Теперешнее "хорошо" с прежним не сравнить.

- Да уж какое есть. Тут сравнивай не сравнивай, а поделать ничего не можешь.

- Господи, что же с нашей страной будет?

- Трудно сказать. Когда дадут нашим людям нормально жить, тогда и страна процветать будет.

Деревенский люд допытывается у Арто - как никак парень экономист, с финансами дело имеет, законы знает, со всякими новшествами наверняка знаком, откуда вдруг взялась на их голову такая прорва налогов и поборов? И где они раньше были, почему народ о них и слыхом не слыхивал? Что же это делается: такую неподъемную ношу в одночасье на народ взвалили - тащи!

- Аккурат как в той песенке, шиворот-навыворот на осле едем: крепко нас охомутали, и подков не пожалели, а осла на спину взгромоздили и знай себе погоняют!

Арто, как про осла услышал, снова вспомнил про свое намерение.

Отец после ухода гостей опять пристал к нему с расспросами:

- Арто джан, почему не рассказываешь, как дела у детей, как невестка наша поживает? Сестра твоя по-прежнему у Ашота работает? А тебе как живется-работается? Какой-никакой приварок имеешь или на одну зарплату перебиваешься?

- Да нет, какой приварок. Одна зарплата, и та с гулькин нос.

- На казенные деньги не проживешь. Вот люди и тянут, кто где может. Воруют, ох как воруют, сынок! А главное - каждый в другом врага видит.

Ночь переночевали, а наутро отец со своими расспросами опять тут как тут:

- Сынок, такого не бывало, чтобы ты без жены, без детей к нам приехал. Может, ты на кого осерчал, обиделся?

- Говорю тебе, нет, отец, да и время сейчас такое, что не до обид. Я с особой целью приехал.

- Цель - это хорошо, когда-то и в нашей жизни цель была.

- Моя цель в данный момент - купить хорошего осла.

- Опять ты про осла. У тебя машина есть, на что тебе осел?

- Вот что, отец, ты назови мне какого-нибудь хорошего продавца, который хорошего осла продает, а дальше я сам знаю, что делать.

Отец спросил, посмеиваясь:

- Так тебе чего надо, чтоб продавец был хороший или осел?

Арто рассмеялся в ответ, потом уже всерьез сказал:

- Если хочешь знать, перво-наперво хозяин товара должен быть человеком хорошим. Торговать надо только с хорошими людьми: каков купец, таков и товар. Мой дед так говорил.

- Это я понимаю. Но ты мне вот что скажи. Ты у нас экономист, финансист, ты нашел свое место в жизни: тут в банке поработаешь, там ревизию сделаешь, этому бухгалтерию проверить подсобишь, другому дипломную напишешь, кому диссертацию сочинить поможешь или статью написать, - да что там, с финансами всегда дел полно. А что нашим людям делать, когда на селе никакой работы не стало? В мире дел невпроворот, а мы тут без работы киснем. На что это похоже, чтобы целая страна от безделья пропадала!

- Что я могу поделать, отец? И ты ничего не можешь. А вот осла купить я могу, это мне под силу. Мать с отцом переглянулись: ну что ты скажешь, выходит, это не шутка, и сын в самом деле решил им осла купить. И, еще не видя того осла, обрадовались, заулыбались. Стали вспоминать да перебирать, кто у них в округе осла продает. И тут Азнив повернулась к мужу:

- Да что мы мучаемся, Васил джан. Забыли про нашего Лиснехака! Он и сам человек хороший, а уж осел у него - лучше не бывает: не всякий конь с Лиснехаковым ослом сравнится. Как раз он сейчас ишачка продает. Чудак, повесил ему на шею табличку с надписью, чтобы все знали, что ослик продается. Да и цена, написал, договорная.

Арто захохотал. Это ж надо, осла и то - ха-ха-ха! - по договорной цене продают! Вспомнилось, в утро приезда он издали видел ишака, у которого на шее что-то болталось: веревка не веревка, и на цепь не похоже, а что - так и не разглядел. Вот, значит, что это было, - объявление.

Здорово придумали, на шею повесили, читайте: осел продается и цена у него договорная. Ну дают земляки! В Ереване то тут, то там на машинах надпись красуется: "Продается". На киосках и магазинах. Все на продажу! На дома в четыре-пять этажей вешают объявление "Продается". Хуже нет, когда люди дома продают: дом - та же родина. В субботу-воскресенье на мосту Победы толпы людей томятся, и у всех на груди надпись: "Продаю квартиру". Однокомнатные, двухкомнатные, трех- и четырехкомнатные квартиры, гаражи, целые особняки - все продается. А нашему ослу, наверно, невдомек, что табличка у него на шее никакой не знак отличия, а просто этикетка. И даже если кто его и купит, никуда ему от своего предназначения не деться: все равно ишачить придется. Осел он, конечно, осел, но столько и он понимать должен.

Арто купил бутылку водки, пару пачек сигарет, взял кое-чего на закуску из того, что нашлось в сельмаге подходящего для стариковских зубов, и по ухабистой проселочной дороге поехал к Лиснехакову дому. В последнее время деда Лиснехака никто без дела не видит: все-то он плотничает - то пилит, то строгает, здесь топориком, там рубанком орудует. Обтешет чурку, сперва начерно заготовку вырежет, а потом то ножом ее ковыряет, то стамеской стружку снимает, то тут подрежет, то там подровняет, потом долго-долго полирует ее, наконец, проведет рукой - и вот вам ложка, или половник, или скалка, или доска для хлеба - одним словом, что-нибудь из кухонной утвари. Потом дед все это либо раздаривает, либо на продажу отдает.

На шум машины Лиснехак поднял голову, поглядел на приехавшего и враз посветлел лицом, обрадовался: далеко, видно, разнеслась слава об его осле, если за ним на машинах приезжать стали! На днях из соседнего села люди приходили. Но он сразу увидел, эти его ослу не хозяева: не умеют по-человечески с ослом обращаться. Еще подумал: небось хотят у него задешево купить, а у себя подороже продать. Ну и отказал. Нет, он своего осла чужаку не продаст - только односельчанину, да и то не всякому, а тому, кого сочтет достойным.

- Здравствуй, дедушка Лиснехак, чем занимаешься?

- Да вот, плотничаю да размышляю о том о сем. Ты зачем приехал, сынок?

- Просто так, на тебя посмотреть приехал.

- Да что на меня смотреть - эка невидаль! А я думал, ты по поводу осла приехал. Рассказывай, кто ты, чей ты сын?

- Васила. Ты моих отца с матерью хорошо знаешь.

- Это какого же Васила?

- Мужа вашей Азнив. Она же тебе родственницей приходится, верно?

- Ну да, как же, вспомнил: наша Азнив, наш Васил. Дак ты их сын? Это про тебя люди говорят, что ты шибко умный: всякие денежные дела у себя в городе проворачиваешь, да так чисто, что не попадаешься?

- Ну, умный или глупый, один у них сын. Братьев у меня нет. Сестры есть, а брата нет.

- Ну да, ну да, вот и я говорю: имел бы брата, было бы вас пара на пару: две сестры и два брата, - в самый раз! Брата иметь - хорошее дело... А ты, сколько я помню, с той поры как своим умом зажил, в моих краях не показывался. Рассказывай, зачем пожаловал. Просто так меня повидать приехал или дело ко мне есть? Я слышал, отец твой хворает. Не полегчало ему?

- А то как же. Меня увидел - все хвори разом как рукой сняло.

- Ну и молодец. Надумаешь уезжать, приходи, я тебе ложку хорошую подарю, половник, ступку с пестиком. Без этого нельзя. Каждый человек у себя в доме одну-две деревянные поделки с родины должен иметь.

- Ложка и ступка подождут, дед. У нас поважнее дело есть.

- Какое? Насчет осла?

- Именно.

- Для ваших купить хочешь?

- Для кого же еще. Услышал, что у тебя осел на продажу есть, ну и пришел. Назначай день - приду, сядем поторгуемся. Так когда?

- Когда стоящие покупатели придут, вот тогда и будем торговаться.

- Я уже пришел.

- Одного тебя мало, да и потом ты наш. Что, небось слухом о моем осле земля полнится? Отменный у меня осел, с этикеткой. Тебе народ рассказал или ты объявление мое сам читал?

- Объявление? То, что на груди у него висит?

- Не на груди, на шее. Ну да: "Продается. Цена договорная". Да, продаю. Видишь, сынок, до чего эта жизнь меня довела! Собственного осла продаю. Два осла у меня. В прежние времена и три бывало, и я их раздавал, раздаривал, кому захочу. Теперь, видишь, продаю. В ценах нынешних я ни черта не смыслю: и рыночная цена есть, и договорная есть. Найти бы покупателя... Ты мне лучше вот что скажи: как там у вас в городе народ живет? Как мы живем, сам видишь: тихо погибаем. На родителей своих посмотри - у нас у всех то же самое. У твоих отца с матерью сын есть, у других и того нет. Люди вконец обнищали. Да-а, сам видишь, пропадаем! Ни человек своим человеческим делом заняться не может, ни земля и вода - своим. Крестьяне из долгов не вылезают: налогам да поборам нет числа. Да будь она проклята, такая жизнь!.. А что слышно в городе?

- Да сейчас что в городе, что в деревне жизни нет. Там или тут - никуда от трудностей не деться. Ладно, дед, оставим это и поговорим о нашем осле. Будем о цене договариваться.

- О каком таком осле?

- Ты же продаешь осла, а я хочу купить. Я и смотреть его не буду, сколько скажешь, столько и заплачу. Я пришел его купить.

- Молодец. В город его повезешь?

Арто удивился, сказал смеясь:

- А как же, повезу.

- У меня для города осла нет! - Лиснехак поглядел на Арто, на его машину: да какой из него покупатель! Потом опять, словно решив поймать его на лжи, стал допрашивать: - Так говоришь, ты нашего Васила сын?

- А то чей же. Приехал к своим, а у них дров нет, сена нет, вот я и подумал, хорошо бы отцу осла купить. Люди на твой дом указали, я и пришел.

- Да какой из тебя покупатель... Моего осла купить решил? А самолет ты, случаем, купить не хочешь? Кому в наше время нужен осел? Вот самолет - это да! А что, ведь есть же люди, у которых свой самолет есть: и в небе они хозяева, и на земле прочно обеими ногами стоят. Не то что у нас: только и надежд что осла продать, и то либо выйдет, либо нет. Да, сынок, я тебя небось еще осленком знал. Ну, если у тебя покупатель есть на примете, шутки в сторону и займемся проблемой нашего осла. Я, сынок, продам осла и тем слегка поправлю свой семейный бюджет: пару мешков муки прикупить смогу. А что другим делать прикажешь, тем, кому и понадеяться не на что? Есть в деревне семьи, еще вчера сытые, справные, а нынче погляди - у них на кусок хлеба денег нет. Люди о голоде поговаривают. Вроде ни засухи не было, ни саранчи, ни пожара - а хлеба нет, и денег на хлеб тоже. О голоде поговаривают, сынок, очень я этого боюсь.

Арто молчит. Да и что тут скажешь: у человека душа болит.

- Сейчас, дед, у многих на хлеб денег нет. Давай вот о чем поговорим: есть у меня на примете покупатель для твоего осла, сколько скажешь - столько и заплатит.

- Назови-ка мне имя этого умника, который покупает моего осла. Да будет тебе известно, я своего осла первому встречному не продам, пускай он хоть мешок золота мне посулит. Бывает, что человек сам осел, так разве стоит такому своего осла отдавать, даже если дети твои плачут, есть просят? Пусть это будет человек знакомый, но не близкий, чтобы ни мне моей цены не стыдиться, ни ему от нее не шарахаться.

- Да что его искать, дедушка Лиснехак, - вот он я. Близкий или нет, мудрец или безумец, покупатель или просто тебе собеседник - вот он я, стою перед тобой. Покупаю твоего осла. Знаю, цена договорная. - Арто улыбнулся. - Значит, давай договор наш скрепим и осла к отцовскому подворью прикрепим.

- К чему его прикреплять будете, это ваше личное дело. А я своему ослу хозяин и цене, которую ему назначу, - тоже. Только дело в том, что я ни договоров этих самых, ни цены договорной не понимаю. А вот еще говорят "налог на прибыль", этого тоже не понимаю. И акциз этот самый в толк не возьму. Не понимаю, и все! Без конца и по радио твердят, и по телевизору - все равно не понимаю. И пусть сколько угодно талдычут, всюду пишут и произносят все одно я этих слов понимать не стану. И вроде слова-то знакомые, но я нюхом чую - они их только для своей выгоды произносят. Вот ты, например, коли взялся осла покупать, мозги должен иметь? Так растолкуй ты мне, что это за цена такая - договорная, а то я вот этой своей рукой написал, что осла по этой самой цене продаю.

- Так если не знаешь, как же ты написал?

- Буквы знаю, вот и написал. Скажешь тоже! Если бы каждый понимал все, что говорит или пишет, в стране бы порядок был. Итак, вернемся к проблеме осла: если ты в самом деле пришел как покупатель, слушай меня внимательно: я, Лиснехак, хозяин ишака, в полный голос тебе заявляю, что у меня на продажу осла нет.

- Почему? - удивился Арто. - Я что, плохой человек или, может, сын плохого человека?

- Ну, не знаю. Ты же в городе живешь, как пить дать какой-нибудь партии членом состоишь, что, нет? Заберешь с собой моего осла да вдруг и его членом своей партии сделаешь, а я виноватым буду.

- О чем это ты, дедушка Лиснехак, что-то я ничего не понимаю.

- Ну, если не понимаешь, я сейчас по-другому скажу. Ты, сынок, поставь себя на мое место, тогда и поймешь. Что с того, что хочется мне осла продать, но скажи ты на милость, ну как я тебе его отдам? Ведь мы друг дружке родственниками приходимся, да не однажды...

Лиснехак опять ушел в свои мысли. И не понять, о чем он думает: о расставании с ослом, о цене или еще о чем... Наш мир совсем помешался, подумал Арто. Сотни людей каждый божий день этот мир грабят, растаскивают да половчей вокруг пальца обвести стараются - и при этом, наверное, меньше задумываются, чем они тут вдвоем над куплей-продажей какого-то осла. Но это деревня, тут быть того не может, чтобы кто-то кому-то родственником не оказался, уж если не по крови, то через сватов да кумовьев - обязательно.

- Давай, дядюшка Лиснехак, договоримся: ты про все это родство да приятельство с родителями моими забудь и говори мне свою цену. Дружба дружбой, а торговля торговлей, верно?

- Ты прав, сынок, в этом, прямо скажем, неважнецком мире, может быть, нет дела важнее, чем правильно организовать куплю-продажу осла. Это дело первостепенной важности! А как же, сегодня мы ослами не по правилам торговать станем, завтра, глядишь, на лошадей перейдем, а там оглянуться не успеем, как враг границу перейдет. Так, говоришь, цену сказать? Дело это непростое.

- Да что там, говори, а то мне ведь не цена, мне осел твой нужен.

- А какую тебе цену сказать? Может, аукционную? Есть цена аукционная, есть стартовая, есть договорная... Э-эх, позабыли старое: оптом да в розницу, поштучно или гуртом...

Арто рот разинул от удивления. Аукцион, акциз, стартовая цена...

В детстве они от взрослых таких мудреных слов не слышали. Повезло их дедам - ни о чем таком ни сном ни духом не ведали. Эти новые времена наших стариков совсем с толку сбили. Лиснехак глянул Арто в глаза:

- Ты, наверно, понимаешь, я не об осле забочусь: у меня останется или к отцу твоему уйдет - так и так он хозяйской заботой обделен не будет. Осел у меня домашний. Я не боюсь, у отца твоего ему хорошо будет. Это все так, для разговору. Пообщаться хочется: мы тут по людям истосковались. Остальное все суета, сынок... Ты мне вот что скажи. Ты там за тридевять земель, в городе, а мы тут, в деревне, кто же тебе о моем осле сказал? Мне надо знать, это для торговли дело не последнее.

- Твой осел здесь, в деревне, голос подал - в Ереване слышно стало. Я взял и приехал. А тут мне мать сказала: наш Лиснехак хорошего осла продает.

- Эх, а я уж было подумал, что слава о моем осле в самом Ереване слышна. Нет, выходит, ты к своим приехал, а уже тут тебе мать про него сказала. Это хорошо, что мать, значит, на посредника денег тратить не надо. Послушай, а вот еще говорят - "процентная ставка", это что такое? Да столько всего сейчас говорят, что и не упомнить. Эх, обдирают народ как липку: землю отобрали, воду отобрали. А что, нет? Если плата за них такая назначена, что народу не уплатить, то как это еще называть? Конечно отобрали. И все же растолкуй ты мне, что это за процентная ставка такая?

А у Арто еще дедова "аукционная цена" из головы не выходит. Он только представил себе: осел дядюшки Лиснехака продается с молотка! - и захохотал. Мирно разглагольствовавший Лиснехак мигом насторожился: ишь смеется, небось выгоду чует. Если так, пусть хохочет на здоровье, только чтобы над его, Лиснехака, ослом смеяться не смел! Кто дешево покупает, всегда над продавцом смеется. Понимает, что за гроши хороший товар приобрел, вот и радуется.

- Что, дешево отдаю, сынок? Так ведь вы в Ереване и деньги в Ереване, а мы тут, в селе, ну что мы в этом понимаем! У меня из собственности только и есть что ослица, осленок да еще наша ослиная жизнь в придачу.

- Да ты о чем, дядюшка Лиснехак? Разве ты цену назвал, чтобы говорить, кто выгадал, кто внакладе остался? Да и какой между нами торг! Дорого, дешево называй свою цену, бери деньги, отдавай осла - и все дела.

- Нет, не говори, каждая вещь свою цену имеет. В торговле всегда один теряет, другой выгадывает. Нехорошо, если ты в проигрыше останешься, сынок: ты не поленился, из своего распрекрасного города сюда ради моего осла примчался, прямиком ко мне пришел... Да, ты мне про аукционную цену растолкуй: что она, лучше, чем договорная, или как?

Арто улыбнулся. Ну что тут скажешь, как ему объяснишь? Но хозяин осла терпеливо ждет, глядя ему в лицо. Старый человек, слышал краем уха, что существуют разные формы торговли: оптовая, розничная, еще какая-то ...

- Забудь об аукционной цене, дядюшка Лиснехак. Аукцион - дело накладное, да и для осла утомительное. Это ведь как делается: придется тебе народ собрать - всех, кто будет торговаться за твоего осла, и еще толпу праздных зрителей. При хорошей погоде еще ладно, можно аукцион на площади устроить, а если вдруг ненастье? Тогда не иначе как сельский клуб понадобится арендовать. Осла твоего, разукрашенного и принаряженного, придется на сцену взгромоздить. Потом ты должен будешь назначить аукционную цену и объявишь начало торгов. А для этого и фанфары нужны, и гонг, и человек, который будет в тот гонг ударять, и еще много всякого. Люди начнут наперебой свои цены выкрикивать, осел в ответ рев поднимет...

- Нечего моему ослу в клубе делать. Осел - он осел и есть, вдруг ему в голову взбредет на председательское место усесться, а? Прости господи, что это я говорю! Ха-ха-ха... Возьмет да и сядет на место завклубом или сельского старосты, и люди станут на моего осла смотреть как на руководящего работника! Нет, это не для меня, я за свою жизнь страшилок навидался. У нас поля есть, горы и долины есть, - понадобится, мы там народ соберем.

- Ну ты даешь, дядюшка Лиснехак! И ты и твой осел. Надо ведь и меру знать. Другие все на свете продать готовы, тут купят - там перепродают, друг у друга товар зубами вырывают - и даже глазом не моргнут. А ты одного разнесчастного осла никак продать не решишься, все прикидываешь. Никаких клубов, никаких гор и долин, огородов и баштанов! Вот он я, покупатель, сам к тебе пришел - что может быть лучше! Говори же цену.

- Да ты не серчай, сынок. Что же ты, такой горячий, на тех умников, что ереванский коньячный завод чужакам продают, не сердишься? Мой осел для меня тот же коньячный завод, только я какому-нибудь Гранту Багратяну или кому там еще и пальцем к нему притронуться не дам. Мой осел себе цену знает, теперь остается, чтобы его хозяин ослом не оказался, не оплошал. Наш коньячный завод тоже лучше, чем кто другой, себе цену знает: сколько солнца он в подвалах хранит, сколько любви и таланта в него люди вложили!.. И земля наша в нем, и снега Масиса, и гордая стать Арагаца... Ты думаешь, раз я в селе живу, так кроме ослов ни о чем знать не знаю? Коньячный завод, винный завод сами себе цену знают. А вино и коньяк людям язык развязывают. Того и гляди, завтра станут говорить: мы свои заводы иностранцам дешевле продали, чем дед Лиснехак своего осла-трехлетка. Нет уж, это я сам решать буду. Ты цену хочешь знать, и правильно делаешь. Вот увидишь моего осла, прислушайся - он сам тебе свою цену скажет. И всегда так: товар сам за себя говорит. Но назначать цену буду я, и только я.

Лиснехак понимал, что настал решающий момент, и, отложив в сторону такие пнятия как стыд, возраст и все такое прочее, всерьез задумался. В голове давно дремала невесть откуда взявшаяся цифра "сто тысяч" - он ее разбудил тычком, мысленно подозвал осла, примерил к нему эти самые сто тысяч, поглядел на "упакованного" таким образом осла, подумал и изрек:

- Да какие сто тысяч! Осел - и тот удивится. Какую тебе цену сказать, не знаю. Как у вас там в городе, жизнь дорогая? В деревне, скажу я тебе, совсем никакой жизни не осталось, так что уже и не понять, что дорого, что дешево. Если скажу тысяч семьдесят-восемьдесят, согласишься?

- Куда я денусь. На том и порешим. Вот и молодец, а то разве я в ваших ценах что-нибудь понимаю? Мое дело денежки выкладывать. Но дай хоть посмотреть на осла. А то сегодня ты мне осла сторговал, а вдруг завтра вместо него коня за уздцы приведешь, - засмеялся Арто.

- Конь твоему отцу ни к чему. Всему свое время, сынок. Отец твой уже не наездник, наскакался. И то сказать, в деньгах ты, может, и разбираешься, но что ты в ослах можешь смыслить? Деньги по курсу доллара будешь давать или как?

"Ты посмотри, и доллар он знает, и курс доллара знает! Бедная наша деревня, бедные крестьяне. Никакому врагу не дано было завоевать их любовь, а доллар сумел, да как скоро!".

- Как пожелаешь, дядюшка Лиснехак. Хочешь, в долларах заплачу, хочешь - в рублях, хочешь - в драмах.

- Ну, если спрашиваешь, чего я желаю, тогда отправляйся-ка ты домой и пришли сюда отца. Мы с ним быстро общий язык найдем.

- Отца непременно пришлю. Надо и мне подарку моему цену узнать, для него ведь покупаю. Пусть сам придет, поглядит, одобрит.

- Понимаю, сынок. Я с первых слов твоих понял, что для отца осла купить хочешь, для своего деревенского дома, не для города. Да и на что вам деревенский осел, когда у вас там своих навалом. Я все понимаю, сынок. Ты человек молодой, твои родители тебя на свет произвели, вырастили, воспитали, образование тебе дали, потом женили и теперь каждое лето тебя с внуками в гости ждут. Мне все это известно, у самого дети есть. Знаю, что твои старики по внукам с ума сходят. А раз средства позволяют, то что тебе стоит отдать тысяч семьдесят или восемьдесят за осла, который стоит все сто, а то и сто двадцать. Купишь осла, приведешь на родительский двор, своими руками к колышку привяжешь и скажешь: вот, отец, до сего дня я вашими советами да на ваши деньги жил - отныне вы на мои будете...

Лиснехак удовлетворенно засмеялся. Отныне... Давненько он это слово не произносил. Да ведь и не с кем было разговоры разговаривать...

- Так и должно быть, сынок. А то мы теперь так обедняли, что от детей своих подаяния ждем. Купишь ты моего осла, подаришь отцу - и для всего села примером станешь. Люди скажут: вот это сын! Какая для отца подмога! Он новую жизнь отцу подарил! Наша деревенская молодежь теперь по всему свету рассеяна, так что весь мир узнает о твоем похвальном поступке, которым ты не только любовь к родителям, но и к народу своему, к своей родине сполна доказал. Все узнают и вспомнят о своих бедных родителях. Вспомнят и, может, тоже купят своим по ослу, а может, денег пришлют - на осла или на коня, а нет - так возьмутся уплатить, как это по-теперешнему... налог с оборота или там акцизный сбор. Ведь как ни гляди, деревенский люд сильно пострадал. Раскололи деревню, исконное крестьянство от земли отлучили. Все теперь чужое, все враждебное. Э-эх!.. Да что это я разговорился, время-то позднее. Давно у меня толкового собеседника не было. Пусть отец приходит, мы с ним и наговоримся всласть, и цену обсудим. А то ты и в городских ослах не больно разбираешься, где уж тебе в деревенских толк знать.

Арто достал из машины пакет с гостинцами, прислонил к столбу ворот, помахал Лиснехаку и пошел обратно к машине. Лиснехак сидел неподвижно, задумавшись о чем-то своем. Потом вдруг очнулся и крикнул Арто:

- Ты не сказал, зачем они это сделали, зачем коньячный завод погубить решили?

- Они не один коньячный завод - они весь наш народ погубить решили. Да ты не переживай, дядюшка Лиснехак, ты лучше за осла своего крепче держись. Если каждый у нас за то, что ему принадлежит, его стране принадлежит, крепко держаться станет, в стране будет полный порядок.

- Э-э, а я думал, ты умный. Да разве таким макаром в стране порядок наведешь? Вы, значит, будете у вас там в городе ломать да грабить, работящих людей из страны гнать и нищих бездельников плодить, а мне за ослиный хвост крепко держаться, не отпускать?! А государство где, на моем осле восседает, что ли? Или, может, под тем ослиным хвостом прячется?..

- ... Там, в пакете, и коньяк есть, дядюшка Лиснехак.

Машина тронулась.

Лиснехак глянул на целлофановый пакет: интересно, что там? Молодец парень, не с пустыми руками приехал. Однако не многовато ли... Дед посмотрел вслед удаляющейся автомашине и привычно заговорил вслух:

- Сколько беспокойства человеку... Но не возвращать же назад. Ладно, если купит осла, вычту из цены. Как там ее: закупочная... или продажная...

Дед слабой рукой ударил себя в грудь:

- Не передумал бы, упаси боже, а то на такой случай люди цены не придумали...

Блестящая идея покупки осла вскоре собрала их опять. Осла купить труднее, чем продать. Продавцу осла что? Его ослица родила детеныша, осленок благополучно подрос, стал крепким ишачком-трехлетком - хозяин в своем праве: хочет продать - продает. А у покупателя забот не перечесть. Как быть Василу? До невестки слух дойдет, что Арто отцу коня купил, вдруг пойдут у них ссоры да разговоры! Да в самой деревне его же соседи судачить станут, откуда у Арто деньги берутся. Да такие, что осла купить ему ничего не стоит. Да не простого осла, а с полной амуницией! А из "амуниции" только и всего что седло на спине. Завидовать станут!.. Так покупать или не покупать? Да или нет?

Арто увидел в руках у отца четки: пускай взамен уст пальцы скажут, чет или нечет. Да-а, в таких случаях женщина действует куда смелее.

- Васил джан, давай сына расстраивать не будем. Решил, так пусть себе покупает. Осел у Лиснехака отменный, да и сам он человек честный, порядочный. Арто к нему с гостинцами ездил, они все обговорили, так что все хорошо будет. А мы с ослом по-новому заживем: он нам и хворосту из лесочка, и травы натаскает. Наберем травы, а там, глядишь, и бычка заведем. У тебя, отец, уже сил маловато, пусть ослик на нас поработает - дровами, сеном нас обеспечивает. Опять же соседи приходить станут, осла просить, а то совсем мы с тобой от людей отвыкли, одичали.

Утром чуть свет Васил уже был на ногах: когда у человека важное дело, ему не лежится. Сын пускай спит, он вчера свою долю дел переделал: съездил к Лиснехаку и все уладил. Сели они и обо всем на свете поговорили, о самых разных вещах. Хотя главной темой был, конечно, осел и его купля-продажа, но разве это мешает людям обсудить тысячу других насущных проблем. Да, сын у него голова! Еще бы, если человек физику и математику назубок знает, кто его одолеет!

Васил так долго и пристально оглядывал свой двор, будто что-то потерял. Прикидывал, где лучше будет осла привязать, куда они хворост, привезенный ослом, складывать будут, куда траву. Сколько лет они скотины не держали! Не завести ли еще и собаку? Да только чем ее кормить? Собака хорошее обращение любит. С ней как с собакой нельзя обращаться, так каждый дурак может...

Васил сам не заметил, как направился к дому Лиснехака. И шел с таким настроем, словно уже купил осла и тот каждый божий день, груженный ношей, без понуканий приходит с выгона к самому его порогу.

Так, размышляя, добрался до Лиснехака.

- Ну, что скажешь, как дела у нашего ослика? И что наш осел у твоих дверей делает?

- Как дела, говоришь? Ну если ты, только в мыслях имея купить моего осла, уже с людьми здороваться забываешь, что же будет, когда ты им по праву завладеешь? Тогда к тебе и вовсе близко не подойдешь. Это что же, из-за осла мы про доброе утро забыть должны? И без того все эти проклятые новые порядки нас так доконали, что утром "доброе утро" сказать забываем, вечером - "доброй ночи".

- Не бывать этому, Лиснехак джан, никакие новые порядки, будь они неладны, ни осел, ни даже тысяча ослов нас раздружить не сумеют. Просто в мыслях я уже с ним был, с нашим ослом. Наша с тобой дружба, сосед, не вчера началась, она нам веками завещана. Какую ты цену за осла хочешь? Сколько я сына ни спрашивал, толком не назвал. Тысяч семьдесят-восемьдесят, говорит. Вот я к тебе и пришел. Еще недавно помирать собирался, а теперь вот за ослом своим явился. Заодно, думаю, и тебя повидаю.

- Да ты только ради осла и пришел.

- Ладно, пусть будет по-твоему. С утра пораньше нехорошо о деньгах говорить, но скажи только, а мне за сколько осла отдашь?

Лиснехак почуял: вот оно! Здесь вот-вот совершится что-то на самом деле серьезное и важное, и успех этого дела целиком в его руках!

- Я с тобой торговаться не намерен. Свою цену я назвал. Пускай теперь сын твой думает, чтобы потом не передумать.

- Что тебе сказать, Лиснехак джан. Передумать он не передумает. Загорелся парень, прямо как приспичило: дескать, вы меня растили, воспитывали, образование дали и жизни учили. Теперь, говорит, слава Богу, я свой верный кусок имею, так что я - не могу вам осла купить? Я говорю: "Не надо, не трудись, сынок, ни к чему это. Жена твоя узнает - твой осел в коня вырастет, в автомобиль превратится, а то и в корову с теленком". А мать мне говорит: "Васил джан, не огорчай сына, пусть покупает".

- Это правильно. Дело тут в другом: ну, купите вы моего осла, так ведь разговоров не оберешься. Кто не знает, что сейчас на одну зарплату никто осла приобрести не может - даже близко к нему не подойдет, а твой сын покупает. Завтра люди спрашивать станут, откуда у него деньги. Допустим, я скажу, что подарил, - тогда, спрашивается, откуда у меня деньги на муку? Видишь, как все непросто. У наших правителей нынче большой разбой. Люди сказывали, они налоги утаивают, а на те деньги себе дворцы строят, втридорога иностранные машины покупают, детей своих в иностранные университеты учиться устраивают, отдохнуть захотят - по заграницам гуляют, где душа пожелает. Однако люди на это глядеть не станут, а твоего сына завтра же спросят: откуда у тебя деньги?

- Лиснехак джан, все, что ты говоришь, я тоже знаю, слышал не раз. Да у нас и дел других не осталось, кроме как слушать, что люди говорят. Но и ты меня пойми. Откуда мне знать, где Арто эти деньги взял? Жизнью своей клянусь, поверь, не знаю. Парень экономист, за всякие разные дела берется: дипломные студентам пишет, диссертации сочиняет. Поставь себя на мое место, и давай вместе порассуждаем. Намедни мы с матерью среди ночи проснулись, думали мы, думали, голову ломали и вот к чему пришли. Азнив говорит, Арто с товарищами в наши края с ревизией приехал; видать, они каким-то аферистам помогли бумаги в порядок привести, чтоб все было шито-крыто, вознаграждение получили, ну и друзья повезли деньги в Ереван: либо начальству отдадут, либо пир устроят на эти деньги. А мой Арто к начальству подмазываться не любит и пить не привык, вот и решил: куплю-ка я осла. Вот так она говорит, а уж правда это или нет, я не знаю. Я за сына очень беспокоюсь, а он только смеется, говорит: "Да о чем ты, отец, у нас такие богатеи есть - капельки пота в жизни не пролили, а миллионы имеют, миллионы! Да не так себе, а в американских долларах! Ты, говорит, отец, хоть знаешь, какого они цвета, доллары? Зеленые они, точь-в-точь как наши горы, и на этой зелени люди ох как пасутся! Богачи нынче горы золотые имеют. Все на свете им в угоду делается: какая мебель, какие машины, ты бы знал! А их отпрыскам-бездельникам ни учиться не надо, ни в армии служить. Вон нашему министру обороны задали вопрос, пусть назовет поименно, у кого из нынешних руководителей сын в армии служит. Получили ответ: племянник Ара Саакяна. Да кто такой этот Ара Саакян и какой из него руководитель! Стыд и позор!.. Ладно, оставим это. Поговорим о цене нашего осла.

- Ну, если хорошо подумать, он сто тысяч стоит. Но вам тысяч за семьдесят или восемьдесят отдам.

- Долларов?

- Долларов, драмов - мне все равно, я сказал - семьдесят-восемьдесят тысяч, остальное меня не касается. Сын твой говорил: хочешь - по курсу доллара заплачу, не хочешь - так заплачу, лишь бы ты был доволен. Ты меня, Васил-джан, в трудное положение ставишь. Если бы тебе за него платить - я бы его почти задаром отдал: знаю ведь, ты, как и я, живешь небогато. Но не ты покупаешь, а сын твой - бог с ним, пусть покупает. Они там у себя привыкли на водку да на сигареты деньги выбрасывать, пускай разок на осла потратит. Водка и сигареты они на время, а осел - это ведь навек. Пусть каждый сын, если карман позволяет, купит своим престарелым родителям осла. Да почему только престарелым - и молодым родителям тоже пусть осла или лошадь купят. Но лучше осла. Осел - существо вечное. Христос на своей ослице - видал куда добрался? Было бы у нас толковое правительство, не приходилось бы нам над ценой одного-единственного осла так долго голову ломать. Я твоему сыну вчера от семидесяти до восьмидесяти тысяч говорил, а тебе, так и быть, тысяч за семьдесят, даже за шестьдесят отдам.

Васил закряхтел: можно было подумать, он сейчас начнет отсчитывать несуществующие тысячи. А Лиснехак продолжал свой монолог частного собственника:

- Вот мы с тобой об осле говорим, оно и понятно: я осла продаю, ты осла покупаешь, о чем же нам еще говорить. Но на самом деле надо бы о лошадях говорить. Ведь у нас тут горы и ущелья, да и враг недалеко. Где они, наши кони, где наши лихие всадники! Кто коня имел, у того теперь паршивого ослиного хвоста не сыщешь. Ну и дела... Сейчас как раз сеять пора, а у села ни одного трактора. Так отчего нам волов не завести? Где старые добрые соха да борона? Где наши арбы, возы да телеги? А-а-а, все пропало-сгинуло. Всего-то осла сторговать - а сколько разговоров!..

Васил опять закряхтел над несуществующими деньгами.

- Лиснехак джан, давай не будем считать дело окончательно решенным. Пусть родственница твоя Азнив зайдет - поговорите, обсудите.

- Ну и ну! Мы же всего-навсего осла продаем-покупаем. Который день ты да твой сын, вдвоем торгуетесь, покупаете - все никак не купите. Да забирайте вы его - и дело с концом. К чему же бабу в торговые дела впутывать? Обижаете. Я понимаю: тебе осел позарез нужен, он твоей старости в любом деле помощник. Ну и нечего тут сто раз ходить туда да обратно. Зачем Азнив в это дело вмешивать?

- Так дело-то семейное, Лиснехак. А как же! Ты не обижайся, но мы не курицу, не барана купить хотим. Мы осла покупаем, понимаешь ты, осла! И Азнив должна поучаствовать, а как же. Что же, все заботы нам, а ей только ослом пользоваться да радоваться? Пусть своими руками деньги тебе преподнесет. Вот если бы коня торговали - будь у меня деньги, я бы сам дал. Да-а, конь - это совсем другое дело! Но ничего не попишешь, в мои года уже не до коня. Осел скотина неприхотливая, на него любой тюк взвалить нетрудно, и уж что на него погрузишь, то твое. Знай нагружай да погоняй - он сам всю поклажу прямиком домой доставит. Только ты уж будь человеком, Лиснехак, скости свои сто тысяч ровнехонько наполовину: пятьдесят тысяч - и ни копейкой больше или меньше. Забирай свои пятьдесят тысяч и отдавай осла. Деньги твои - осел наш. Согласен?

- Подумать только, что делается... Ослы, и те денег стали стоить. Только человек без цены остался. Ну что же, с чистым сердцем отдаю вам своего осла. Знаю, что в хорошие руки отдаю, вы сумеете с ним по-человечески обращаться, а не как с глупой скотиной. Но... От вас утаил бы, да от Господа не утаишь. Я тут ночью подумал, пораскинул мозгами: осел у меня справный, стыдиться не приходится, не попробовать ли мне его на аукцион выставить? Народ в деревне нынче совсем закис: ни работы, ни культурных мероприятий - никаких поводов вместе собраться. Если бы не похороны да поминки, и вовсе бы друг с другом не встречались. Вот он, осел, нас снова и соберет на площади или в клубе.

- Ну уж нет, ты нашего осла не трогай. Это дело решенное, он уже и так наш, но хотелось бы знать, какого ты нам осла отдаешь: аукционного или договорного? Ты сам написал: "Продается. Цена договорная".

- Мы тут время от времени радио слушаем, телевизор смотрим, бывает, и газетка в руки попадает... Это наше, как бишь его, Национальное собрание многим новым словам нас научило. Зато о том, какое наказание понес такой-то, который чужие денежки присвоил и сбежал, - того не сообщает, нет. Стране нужна сильная рука, нужно, чтобы люди этой руки боялись, закон нарушать боялись. Чтобы знали: вот мой народ, вот государство, вот закон. Тогда и жить легче. По закону жить надо, а то разве это жизнь? Разве это свобода? И вообще, разве можно столько попусту языком молоть, как вот мы сейчас! Оно понятно, работы-то нет, что нам еще остается. Спасибо нашему ослу, на пару дней нам занятие дал.

- Это ты верно заметил. Однако, если спрашивать будут, что людям отвечать: мы осла на аукционе купили, или по акцизной цене, или по договору, а может, в лотерею выиграли?

- Говорите, за живые деньги купили. Какой там аукцион! Этим делом, может, на будущий год займемся, когда новый ишачок подрастет. Так что вы прямо сейчас берите своего осла и начинайте мало-помалу к работе приучать. А в свободное время приводите сюда, они как-никак мать и дочь и друг к дружке сильно привязаны, пускай вместе побудут...

Васил, наверное, лет десять так домой не торопился. Он радовался даже не столько тому, что заимел осла, сколько той легкости, с какой вдвое спустил цену договорного осла. Но Лиснехак-то каков! Поглядел, что парень из города приехал, сразу видать, человек культурный, галстук на шее, - ни и загнул втридорога. На аукцион хотел выставить... Неплохая мысль. Пускай пробует, но только на будущий год.

... Выставит он, значит, осла на аукцион. Ну, конечно, с радио, с телевидения народ понаедет, всякие корреспонденты валом повалят. И вот выступает председатель сельсовета. Как доверенное лицо осла рассказывает о его достоинствах, расхваливает его род до седьмого колена, превозносит его невероятное трудолюбие. "Ох и заживем, народ!.."

Да-а, имел бы народ работу, а с ней и деньги какие-никакие, ему бы своего теперешнего ума стыдиться не приходилось. Конечно, люди языки чесать станут, завидовать будут, деньги Арто считать. Да чего там, с ослом все как-нибудь уладится, подумал бы кто о стране: ведь людям не на что хлеб купить, в долг жить приходится...

Васил обрадовал жену: осла, который сто тысяч стоит, выторговал за полцены. Договорные восемьдесят тысяч превратились в пятьдесят тысяч наличными! Теперь дело за Арто. Одна, две, три, пять, девять... Арто отсчитал десять пятитысячных купюр, пересчитал еще раз для верности и протянул матери. Материнская рука на мгновение дрогнула. Сколько сын трудов положил! А до города слух дойдет, невестка узнает, тогда как? Нет, жена Арто слова не скажет, мужу перечить не станет, их невестка не из таких. Но Сона деревенской жизни не знает, где ей понять их заботы. Лучше было бы сказать ей про осла, нехорошо, если от чужих узнает.

- Вот, мать, бери и прямо сейчас иди к Лиснехаку, там еще раз пересчитаешь и вручишь. А то вдруг найдется другой покупатель, выложит за нашего осла шестьдесят или семьдесят, а то и все сто тысяч да и уведет его у нас из-под носа.

- Азнив, сын правильно говорит. Дай-ка и я еще разок пересчитаю, напоследок, и неси их Лиснехаку, он как раз дома. Неси скорее, а то он вздумает осла с аукциона продавать.

Азнив завязала в платок свернутые в тугую трубочку деньги, крепко сжала их в кулаке и отправилась в путь. Арто вслед крикнул:

- Мам, давай на машине отвезу.

- Нет, - отмахнулась мать с видом человека, знающего свое дело.

Нет на селе тропинки, которая укрылась бы от глаз односельчан.

- Азнив джан!

- Что, соседушка?

- Знаю, Азнив джан, что к Лиснехаку идешь. Дай Бог удачи!

- Спасибо.

- Деньги за осла ему несешь?

- Не простые деньги, а сыном в поте лица заработанные.

- Люди говорили, пятьдесят тысяч. Верно?

- Да, пятьдесят...

- Ну и ну! Из золота он у него, что ли? По договору купили, Азнив джан?

- Нет... С аукциона!

- Это как же?!

- Долго объяснять.

- Ладно, как бы там ни было, пусть живет и работает вам на радость. Были бы деньги, мы бы тоже своим старикам ишачка купили. Было у нас когда-то два осла, так одного волк задрал, другого лихие люди утащили. Пусть ваш осел будет цел-невредим, Азнив джан. Долгих лет и вам, и детям вашим. Теперь как только нам осел понадобится - мы к вам, и гляди тогда, не забудь, что я тебя первая поздравила. Мы за вас очень, очень рады. А магарыч-то когда?

- Да погоди ты, боишься не успеть? Мы осла еще домой не привели, он еще, почитай, и не наш пока.

Еще много раз на пути к Лиснехакову дому пришлось Азнив останавливаться, чтобы дать ответ на все волновавшие односельчан вопросы. Да, все правда, сын приехал, поглядел, что отец совсем сдал, достал деньги и сам к Лиснехаку съездил, сторговал осла. Ишачку неполных три года, он под седлом ни дня не был. Она, Азнив, как раз деньги несет Лиснехаку. Что касается цены, то по которой они его купили: по договорной или по аукционной, - она понятия не имеет. Ей деньги пересчитали и в руки дали, ей остается только вручить их Лиснехаку... Выяснив все животрепещущие подробности, люди сокрушенно качали головой: что пятьдесят тысяч! - они за осла и больше бы дали, если б деньги имели. Осел отменный, он этих денег стоит. Но Василов-то сын, глядите, каков! И машина у него есть, и к своим ездит, не забывает. Говорят, и голова у него толковая: при любом государственном устройстве он своим умом и сам прожить, и семью прокормить сумеет. И что бы там люди ни думали - это их личное дело, но поздравляли они и радовались искренне, от сердца. Кроме всего прочего, конечно, еще и в расчете на будущее: завтра им осел понадобится - будет у кого попросить.

Так Азнив добралась до Лиснехакова дома. Хозяин понял, что в кулаке у нее деньги на покупку осла, удивился. Бог вам в помощь, люди, но зачем женщину в такие дела впутываете?

- Добро пожаловать, Азнив джан. Давненько я тебя в своем доме не видел, совсем старика забыла. А тут вдруг в одночасье сын твой пришел, потом муж заявился, а теперь и ты... - Дед попытался изобразить хитрую улыбку, но не вышло. - Чего ж вы так, все вместе бы и пришли - мы бы мигом со всем покончили. Не успел твой муж уйти, люди ходить стали, дескать, что же ты нам не сказал, зачем осла городскому человеку отдал, лучше бы кому из своих, деревенских продал. Я объясняю, мол, бог с вами, разве я кому другому сказал, а вам нет? Никому ничего я про осла не говорил, я объявление написал и ослу моему на шею повесил, так весь свет и узнал, что ослик мой продается и цена... как там было? Аукционная, что ли?.. Ага, нет, договорная!

- Сколько ты сказал, Лиснехак джан, столько я и принесла - копейка в копейку, - Азнив разжала пальцы и стала развязывать узелок платка.

- Ты не сколько я сказал, ты сколько Васил сказал, принесла. Ну, принесла и ладно, да только куда было так торопиться? Взяли бы осла на пару дней, пусть бы он к вам попривык, а вы его привычки изучили, а как дела пошли бы на лад, тогда бы и...

- Нет, мой Арто денежку к денежке пересчитал, мне в руки дал и сказал: "Пусть тратит на здоровье".

- По долларовому курсу дал или в наших армянских драмах? В долларах это сколько же будет?

- Нет, смотри, пятитысячными бумажками десять штук.

- Ну что ж, торговля есть торговля. И все же мужчина из женских рук деньги брать не должен. Вот не терпится Василу! Однако, раз дают, надо брать. Осел на пастбище, ближе к вечеру вернется - приходите забирайте. А нет, так я завтра утречком сам его приведу. А деньги потом. А ну как на мое несчастье его как раз сегодня волк загрызет или вор утащит?

- Не приведи бог, Лиснехак джан, что ты такое говоришь! Твой осел уже наш, так что, если с ним беда и приключится, это будет наше несчастье, не твое. Лиснехак джан, если задуматься, мы с тобой кровными родственниками друг дружке приходимся. Так что ты гляди, чтобы Васил мне потом всю жизнь глаза не колол: дескать, я осла за полцены выторговал. Знай, вот они тут, твои деньги, я их крепко держу. А как же иначе, ведь моя родная бабка двоюродной сестре кума твоей родной бабки невесткой приходится...

- Да-а, и в самом деле, спасибо, напомнила. Раз такое у нас с тобой близкое родство, ну-ка разожми кулак...

Азнив разжала пальцы и загляделась на дареные сыном деньги: бедный мальчик, день и ночь трудился, откладывал, от себя отрывал...

- Знаю, Азнив джан, у матери рука не идет отдавать заработанные сыном деньги. А потому оставь себе сколько-нибудь.

- Зачем это?

- Бери-бери, мало ли на что пригодится.

- А сколько брать? - с сомнением улыбнулась Азнив.

- Сколько захочешь, столько и возьми.

- Да что ты, что ты, Лиснехак, тебе они самому вон как нужны. И не такая это сумма - всего-то цена одного осла, - чтоб из нее еще и брать что-то.

- Да бери, чего там, тысяч сто себе возьми.

Азнив засмеялась.

- Смеешься. Ну да, отчего тебе не смеяться! Задаром моего аукционного осла отдаю, от договорной цены отказываюсь. По мне, лучше по старинке торговать, по дедовскому обычаю. Ты смеешься, а мне за воду платить, за землю платить. Подоходный налог, акциз, налог на прибыль... Что за времена настали, Азнив джан! Моей жизни еще хватит на то, чтобы пару ишачков на ноги поставить да продать, а народу как жить? Где это видано, чтобы человек с земли своей, с родины бежал в чужие страны?.. Да-а, ни за грош своего горячего скакуна отдаю. Завтра как узнают, что я осла продал, вмиг заявятся: акцизный сбор давай, то, се. И пойдут складывать да умножать... Что же это на свете делается! Уж если деревенские люди здесь, на нашем раздолье да приволье, самые главные вещи понимать разучились, то в городе и подавно. Затуркали народ, так что смотреть жалко.

- У тебя, братец Лиснехак, как у всех нас, тысяча забот. Только не хотелось бы мне когда-нибудь ненароком от людей услышать, что, мол, Лиснехак жалеет, ох как жалеет, что своего осла Василу отдал, лучше бы другим подороже продал. Ты знай, что в хорошие руки осла определил. Приходи, когда захочешь, сам убедишься. Заодно и посидим, поговорим о том о сем.

- Что-то ты много говорить стала, Азнив джан. И кулак опять стиснула. А ну-ка разожми.

Азнив удивленно взглянула на свою руку и снова разомкнула пальцы.

- Так, говоришь, пятитысячные у тебя?

- Да, десять штук. Если умножить пять тысяч драмов на десять, как раз цена хорошего осла выйдет.

- Да знаю я, что в хорошие руки отдаю. Ишачок у меня еще глупый, к седлу, к поклаже не приучен, ни грубых слов, ни палки пока не пробовал. Это уж как вы научите, так и пойдет. А он месяца за два ваши деньги вам вернет. Он в любом деле помощник, одним словом, он Василу в кровати валяться не даст. За ослом глаз нужен, а Васил еще мужик крепкий, ноги носят. За конем нам с Василом уже не угнаться, а осел в самый раз по годам. Ну раз у тебя одни пятитысячные, одну бумажку возьми себе. Вечером или завтра с утра придете за ослом, возьмете его к себе, побудет у вас день-другой, неделю или месяц побудет, а там поглядим. Если хорошо работать будет и вам по сердцу придется, тогда и приносите деньги.

- Нет, бери сейчас, Лиснехак джан. А то вдруг кто-нибудь заявится и посулит тебе вдвое против нашей цены, а ты человек нуждающийся, глядишь, и не сумеешь перед деньгами устоять. Разве мало таких случаев? Я не поленилась, сама через всю деревню к тебе пришла, так что забирай деньги, и я пойду домой налегке.

- Такому не бывать, я покуда еще в своем уме. Кто бы ни пришел, пускай сколько угодно цену набавляет, золотые горы мне сулит, - осел ваш, и точка! К вечеру прямо и забирайте.

- Гляди, Лиснехак джан, беру, как ты велел, одну пятитысячную. Но мы с тобой родные люди, Лиснехак джан, моя родная бабка твоей бабке... Ну, ты знаешь, не мне тебе говорить. Так вот, берем мы твоего осла, но кому нужен осел без седла? Так ты уж потрудись пожалуйста, раздобудь нам хорошее седло.

- Седло?.. Да по нынешним временам хорошего осла найти легче, чем хорошее седло. Нет, это трудное дело.

- Да ну, Лиснехак, это кто же осла голышом людям отдает? Мы с тобой люди не чужие, я тебе вот что скажу: ничего знать не хочу, только седло ты мне достанешь. У меня к тебе претензий нет, ты и сына моего как дорогого гостя принял, и мужа. Благодарствую. Но по-настоящему, по крови только мы с тобой друг дружке родня, вот и потрудись для родственника. У нас в хозяйстве осла никогда не было. Я полвека назад в этот дом невесткой пришла - на нашем подворье сроду осла не видела. Что же нам теперь, за седлом по соседям ходить? Люди скажут: где осла взяли, там и седло ищите. Осел всяк со своим седлом на свет рождается. А наше седло где? Ты видал, чтобы девку без приданого замуж выдавали? Так вот, сегодня вечером или завтра спозаранку приведешь осла к нам на двор, но чтобы с седлом да с упряжью. Честь по чести. И забирай свои деньги, - разжала уставшую ладонь Азнив.

Лиснехак взял купюру, лежавшую сверху, протянул ей:

- Это тебе, по-родственному. Дам, и седло дам. Старое, правда, еще его мать под тем седлом ходила. Эх, износились наши седла, люди, что делать будем?

Ослик, который не подозревал, что он осел, и еще не вкусил прелестей ослиной жизни, встал у дверей Васила, горделиво и удивленно озираясь вокруг. Зачем Лиснехак отлучил его от матери, зачем надел на него хомут и седло, зачем сказал: "В добрый путь, и чтоб ишачил как следует", - этого ослик так и не не понял; он ощущал только отсутствие матери. Зато Арто понял, что большое дело сделал: осел будет отцу помощником и другом; все, что должен бы делать он сам, Арто, сделает для родителей осел. Себе травы натаскает, для дома дровишек. Воду отключат - они нагрузят осла кувшинами и пойдут к источнику. Работы у осла будет навалом. И люди приходить станут, просить: "Дайте осла, нам в горы надо, дело есть..."

Соседи, которые в первые дни непрестанно приходили поглядеть на Арто, еще пуще зачастили к ним в дом. Теперь с другой радостью: чтобы поздравить хозяев с замечательным приобретением, еще раз похвалить Арто, поднять рюмочку в честь такого события. А завистники принялись корить Лиснехака: мол, чем задаром такого роскошного осла неизвестно кому отдавать, лучше бы нам отдал, мы-то не чужие, мы свои.

На следующее утро к тому времени, когда Арто проснулся, отца уже дома не было. Сын догадался, где он. Немного погодя отец с ослом пришли из лесочка с парой вязанок хвороста. В лесу его полным-полно: люди совесть потеряли, совсем лес оголили, валят деревья без разбору, ствол на поленья разбирают и уносят, а сучки да ветки бросают. Пропадает добро.

Арто видит, отец доволен.

- Отец, есть у меня просьба.

- Говори, сынок. Сдается мне, насчет осла что-нибудь?

- Верно. Обещай первый его приплод Лиснехаку подарить.

- Что так?

- Да уж больно дешево он осла отдал.

- Как скажешь, сынок. Но первого я уже пообещал.

- Ладно, тогда второго ишачка ему отдай.

- Если не помру, непременно отдам, сынок. Сделаю все, как ты хочешь. Но у меня тоже просьба есть.

- Выкладывай, отец, не стесняйся. Мы люди не бедные, осла имеем, нам все село завидует. Так о чем ты?

- Послушай меня, сынок, бросай ты свою городскую работу, переезжай сюда и принимайся за бизнес. Хватай его, этот окаянный бизнес, за хвост!

- Какой бизнес, какой хвост, о чем ты?

- Ослиный бизнес, вот какой. Хватай осла за хвост и не отпускай! Сегодня у тебя один осел, а завтра два будет. Славу приобретешь! А то понавезли проходимцы всякой заморской ерунды и торгуют. А ты нашими местными, отечественными ослами торговать будешь, вот и выйдет бизнес! А что, дело прибыльное, мы нашего осла за полцены купили, а он все сто тысяч стоит. Выгодно!

Посмеялись.

Осел первый раз подал голос на Василовом дворе - поднял рев, утверждая тем самым свое превосходство над собачьим лаем и петушиными криками.

Неплохо было бы вернуться в Ереван верхом на осле, подумал Арто. Христос, и тот ослицей не побрезговал. Будь в то время автомобиль, "джип" к примеру, Христос все равно ослицу бы выбрал, потому что он - Христос. И кто их выдумал, эти автомобили, кому они нужны! Садись на осла и отправляйся в путь, прямиком в Ереван. "Куда ты, Арто?" - "Что, не видишь, мой осел везет меня в Ереван". Ну отец! Хоть и смешно, но правильно он говорит: он хочет, чтобы Арто оставался здесь, в их мире.

Отец доволен донельзя. Опять погнал осла в лес. По дороге, кого ни встретил, все только об Арто и об его осле говорили, наглядеться на осла не могли. Были бы деньги... А то ведь что за жизнь в деревне без осла.

Арто еще раз навестил бывшего хозяина осла.

- Ну что, сынок, не разочаровал тебя мой осел?

- Да что ты, вот пришел поблагодарить тебя. Отца не узнать стало: еще вчера ногой двинуть не мог, а теперь бегает вовсю. Уже раз десять осла в лесок гонял, неплохих дровишек набрал.

- Я говорил и опять скажу: мой осел при хорошем уходе в два месяца себя окупит. Мой осел...

- Не твой, дедушка Лиснехак, он теперь наш, Василов осел.

Лиснехак попробовал улыбнуться.

- Ну пусть будет Василов. И все равно, кто его увидит, будет говорить: это осел Лиснехака.

Арто взглянул на Лиснехака.

- Дядюшка Лиснехак, я назад к себе уеду, а вам здесь оставаться. Послушай, что скажу. Только слушай, не перебивай. Потом захочешь свое слово сказать, я тебя выслушаю.

- Ну, говори.

- Нет, ты сначала мне скажи: Василов сын Арто, я с тобой согласен. Тогда я скажу свое.

- Согласен, сынок, со всем, что скажешь, согласен. Даже с тем, чего не скажешь, тоже согласен.

- Мы с отцом решили второй приплод нашей ослицы тебе подарить. А я приеду, и устроим аукцион. А для этой цели вот даю тебе на хранение двадцать пять тысяч драмов и десять долларов. Пусть у тебя будут. Скажи, разве не хорошо я придумал? Все село соберем, и соседей можно пригласить. В ясный день на площади аукцион устроим, а то и где-нибудь в поле. Если на наше несчастье вернее, на его, осла, несчастье - погода испортится, всегда можно в клубе это дело устроить. Народ соберется, весело будет...

Лиснехак стоял с видом человека, который потерял все на свете.

- Эх, ограбил ты меня: и договорной цены лишил, и аукцион устроить не дал.

Арто смеясь протянул ему деньги.

Лиснехак взял купюры, поглядел-поглядел, потом аккуратно отделил доллары и вернул их Арто.

- Этот треклятый доллар всюду свой нос сует, но в нашу жизнь я ему соваться не дам. Хватит с нас и того, что мы ослов за деньги продавать стали. - Он протестующе замахал руками. - Да если осел узнает, что его теперь за деньги продают, что за него драмы и доллары дают, разве его тогда ишачить заставишь! Плюнет он и скажет: раз такое дело, будете ишачить сами.

У Лиснехака так и вертелось на языке, только решить не мог, говорить или не говорить. Хотя почему бы не сказать?

- Арто джан, скажи, мыслимое ли дело, чтобы наши руководители, которые по сто раз на дню с долларами дело имеют, этими деньгами рук не замарали? Ох не верится! Сейчас, с кем ни заговори, все только о долларах и мечтают. А помнишь, после землетрясения со всего света люди к нам приезжали, помогали строить, восстанавливать города - вот это я понимаю. Такую самоотверженность у людей только во время войны и можно было встретить. А теперь эта так называемая приватизация нас просто прикончила - и деревню разрушила, и всю жизнь нашу поломала. Да как же можно то, что люди годами возводили, ломать да крушить! Пусть бы даже враг твой это все построил - все равно нельзя! Нет, снесли все под корень, с землей сровняли. Мы вон вокруг одного осла сколько ходили, его купить-продать для нас дело нешуточное. А они не моргнув глазом разрушают нашу страну хуже самого заклятого врага. Видел бы ты, какие нам молдаване коровники да хлева после землетрясения построили - на пятьсот голов крупного рогатого скота и на три тысячи мелкого! Так заявились какие-то негодяи, приватизировали их и пустили на слом, стен - и то не оставили. Уж лучше бы и их, как коньячный и винный завод, иностранцам продали, чем так добру пропадать. Нехорошо это, ох как нехорошо. За такие дела сам господь Бог от нас отступится. Я дело говорю. Может, ты думаешь, если я не в Ереване живу, а в деревне, так не знаю, что в стране делается? Слыхал: газеты закрывают, их имущество растаскивают или огню предают. На что это похоже! Да разве вы не армянскими буквами пишете, супостаты? Что же вы творите? Двери ломаете, рукописи уничтожаете! Да мы такое только о врагах своих слышали: набегали полчища варваров, рушили наши храмы, церкви и монастыри, жгли рукописные книги... Не заводи ты меня, ради бога. Хочешь ослиный аукцион устроить - я помогу и деньги эти в целости-сохранности сберегу до твоего приезда. Эх, был народ как народ - так эти аодовцы его истребили и гляди какие капиталы себе нажили! На наше правительство, на этого Гранта Багратяна смотреть стыдно. И суда на них нет: наш закон перед властью бессилен. Хлеба нет, деревни, считай, нет, на селе рабочих рук не осталось... Ты лучше иди, сынок, иди: тебе в город ехать, не буду тебе на дорогу настроение портить.

Лиснехак ушел в дом и вернулся с деревянной ложкой, половником, скалкой и полной бутылью.

- Это грушевая водка, с кочевья. Будешь в Ереване пить да нас вспоминать. Хорошо бы в газетку завернуть, да где в деревне газету найдешь? А ложки да скалка пусть будут вам к изобилию.

Арто принес из машины целлофановый пакет. Лиснехак заинтересовался портретом на пакете:

- Это кто ж такая, лицо как будто знакомое, ей бы запеть - я б ее мигом узнал.

- Это Алла Пугачева.

- Ага, у меня тоже такие пакеты есть, только картинки другие. Жалко выбрасывать, вот и храню.

- Бери и этот.

Арто пошел к машине. Лиснехак, забыв обо всем, разглядывал фотографию певицы. Вдруг Арто повернул обратно. Когда еще он приедет сюда, к родителям, к Лиснехаку, к его ослу. Люди говорят, воровства на селе много стало: и коров воруют, и лошадей, и свиней. Ослов тоже, наверное, воруют...

Он подошел к Лиснехаку, тот с трудом оторвался от лица на пакете.

- Будь здоров, дедушка Лиснехак. Пусть тебя всегда окружают такие красавицы, как эта. А деньги, что я тебе дал, хранить не надо - трать, для аукциона мы другие средства найдем. Ты нам осла дешево отдал. А я все равно домой еду, мне деньги не нужны.

Лиснехак молчал-молчал, потом вдруг воскликнул:

- Ты смотри, во что история с нашим ослом вылилась! Сколько было торгов да разговоров, а теперь вот дополнительное вознаграждение. А налог мне с него платить не придется? Может, надо ослу на лоб акцизную марку наклеить?.. Трудно стало жить в этом мире. Раньше ослам раздолье было, теперь руководителям...

Арто мчал в Ереван. Сколько лет он водит машину, а не помнит, чтобы когда-нибудь садился за руль с таким ощущением покоя, довольства самим собой. Он так горд, словно верхом на осле едет, а не крутит руль автомобиля. Правильно он сделал, что поехал в деревню: он поступил как мужчина. И то, что в карман к машине залез, тоже правильно. Сколько лет он складывал туда деньги, а брать не брал: нет у него привычки не в свой карман лазить. Остатки "машинных" денег он поделил по справедливости: часть оставил родителям, часть отдельно сунул матери - пусть себе какую-нибудь обновку купит. Купил мешок сахарного песку, два мешка муки. Зашел проведать семью погибшего в Карабахе односельчанина, пообещал помочь чем только можно. И Лиснехака не забыл: а как же, человек им своего осла вместо ста тысяч за сорок пять тысяч драмов отдал. Даже неудобно людям говорить: Арто отцу осла купил всего за сорок пять тысяч. Так что правильно он сделал, что ему доплатил. В следующий раз он Лиснехаку костюм привезет, пару раз ношенный, а может, и вовсе ненадеванный, новый. Отдаст матери, пусть отнесет Лиснехаку.

Арто часто приходится заниматься покупками, но никогда еще он так своей покупке не радовался. Когда-то он предлагал своим перебраться в Ереван, но отец раз и навсегда отказался. Мол, Азнив, если желает, пускай едет, а я - ни в жизнь!.. Деньги, сколько их ни дай, сил бы отцу не прибавили, зато осел... Ему, Арто, деньги теперь до самого Еревана не понадобятся. И правильно он у Лиснехака те десять долларов обратно взял: незачем деревенским людям к долларам привыкать. Бензину у него достаточно, масло в машине менял недавно, машина в порядке. Правила нарушать он не любит, и не только дорожные, а и жизненные правила тоже. Мать положила ему в дорогу хлеба с сыром, вареного цыпленка. Его она у соседей "в кредит" взяла: взамен денег дадут соседям осла на пару ходок в лес, за дровами.

Арто особенно рад, что подкинул денег Лиснехаку. Уж так по-божески тот осла своего продал: и седло с ним дал, и упряжь.

Проезжая Ванадзор, Арто думал было заехать к дядьке, брату матери, похвастаться ему - пусть знает, какого племянника имеет: его зятю осла купил, да такого, что семерых коней стоит. В Спитаке его так и подмывало заскочить на почту и отправить друзьям факс с сообщением, что так, мол, и так, он, Арто, отцу осла купил, осчастливил родителя... Но ни в Ванадзоре, ни в Спитаке, ни в Апаране и Аштараке так и не остановился. Первой пусть жена узнает.

Он еще и домой не доехал, а уже заскучал по родительскому дому. У него было такое ощущение, будто он своей покупкой гарантировал отцу лет сто обеспеченной жизни, и теперь, когда бы он ни приехал в деревню - пятьдесят или восемьдесят лет спустя, - отец будет ждать его там, а если его вдруг не окажется дома, значит, пошел с ослом в лесочек, за дровами... Как же он забыл, ослу же надо было имя какое-нибудь дать. Не ослом же его величать.

Арто от души благодарен жене, бесконечно благодарен. Если бы не ее ночной каприз, не было бы и этой замечательной истории с ослом. Арто сам не ожидал, что способен на такой благой поступок. А то этот распроклятый кофе уже у всех в зубах навяз: в каждый приезд он своим кофе привозил, родители уже все сорта перепробовали. Мать тут же звала соседей: чудный кофе, выпейте чашечку. Что еще? Ну, макароны-вермишель он привозил, отцу сигареты привозил, чтобы тот все село ими угощал. Одним словом, всякую ерунду, которой завалена знаменитая ереванская ярмарка Грзо. Нет, он не из тех сыновей, что родителей забыть могут, если не каждую неделю, то в месяц раз он к ним непременно наведывается. Это впервые он к ним с пустыми руками явился. Да и жена бы не дала ему ехать к родителям без гостинцев.

Доволен Арто, несказанно доволен. Никогда он таким счастливым из деревни не приезжал. Ему просто не терпится поскорее попасть домой, увидеть жену, шутливо потрепать ее за ухо. Рассказать детям, что у их дедушки теперь отличный помощник в хозяйстве есть, и у них в их играх тоже: теперь как к бабке с дедом приедут - сразу на осла и в лес, хворост собирать. А то просто стыдно было на их худую поленницу смотреть: люди в деревне живут и дров не имеют! Сейчас дрова доллары стоят. Леса под корень сводят, варвары, да еще плати им эти самые доллары! Вдобавок ко всему того, кто дрова доставит, надо сытно накормить обедом - непременно с мясом! - и стаканчик водки не забыть. Не об Арто речь, у него специальность есть, он экономист, когда надо - в лепешку расшибется, а найдет к чему руки приложить, чтобы семья не голодала. И мозги тут ни при чем, нынче мозги не в цене. Им тогда цену знали, когда Арто солнечной энергией овладеть пытался, хотел сделать солнце источником электричества, чтобы люди летом и зимой им пользоваться могли. Тогда ему не дали этим заниматься, а теперь средств нет. Нельзя сказать, что это его сломило, нет, друзей он не сторонится и в компании всегда первый в карман за деньгами тянется. Правда, шиковать, как когда-то, отвык. К тому же теперь, чтобы кого-то угостить, достаточно заказать кофе, мороженое и, может быть, пиво "Котайк". Лучше бы, конечно, "Киликию", но поскольку президент республики, попробовав "Котайк" на пивзаводе, пообещал, что теперь только его и будет пить, наш народ, который обожает пиво не меньше, чем своего президента, предпочитает "Котайк" всем другим сортам. На свете немало стоящих вещей, и пиво как раз из таких.

Не все в мире обманчиво, есть правила, справедливость которых несомненна. Одно из них, по мнению Арто, заключается, в следующем: если имеешь машину, время от времени заглядывай в ее потайной карманчик, в загашник - глядишь, войдешь в историю ... как покупатель осла. Нечасто Арто заглядывал в тот карман, но такой покупки, как эта, еще не совершал. Ослик и в самом деле оказался что надо - тут же впрягся в работу, прямо будто ношу с отцовских плеч аккуратно взял и всю себе на спину переложил. И сказал отцу: пока я есть, ты у меня тяжести таскать не будешь. Так молодая невестка берет из рук престарелой матери семейства кувшин для воды или веник: дай, бабушка, я и воды принесу, и подмету в доме - ты за свою жизнь наподметалась.

Арто всегда возвращался в Ереван в спокойном, умиротворенном расположении духа. Сколько себя помнит, спешил он только однажды - когда впервые ехал в столицу. Тогда сердце от нетерпения просто выпрыгивало у него из груди! Теперь он, наоборот, торопится, когда едет в деревню: ему не терпится снова увидеть родителей, их старенький дом, и горы, и Лорийское ущелье, его тянет к чинным деревенским беседам. За последние двадцать, да что там - двадцать три года он вперые спешит в Ереван, чтобы во всеуслышание объявить городу, что он экономист Арто - в кои-то веки употребил свои экономические знания во благо: он не пил, не курил, не сорил деньгами, а у хорошего человека купил своему отцу мирового осла, потому и едет теперь такой радостный и довольный собой. При нормальной жизни в стране он, конечно, на осла и глядеть бы не стал, а купил бы верблюда, да не одного, а целый караван - вот это была бы красота! Крестьянские земли обезлюдели, на пустыню похожи стали, в самый раз на верблюдах передвигаться... И правильно, что он в Ванадзор не заехал и дядьке своему про осла не похвастался. Дядька-то, конечно, порадовался бы, но кто знает, что сказала бы его жена. И друзьям не рассказал тоже правильно. Это дело семейное, вот и надо домой ехать и сперва жене все рассказать. Сегодня ровно неделя, как он уехал из дому, раздосадованный ночной ссорой. Теперь он счастлив и со всем миром в ладу. Еще не поздоровавшись, не поцеловав жену, он первым делом заглянет ей в глаза и, улыбаясь, скажет: "Знала бы ты, какого я осла отцу купил!".

Арто беззвучно открыл дверь. В кухне еще горел свет. Он уже направился к детской, но тут из кухни вышла жена в знакомой голубой ночнушке. Она подошла, вскинула руки и обняла его, крепко прижав к груди покорную, умиротворенную голову Арто.

- Приехал.

- А как же.

- А на чем?

- Не на осле же. На чем уехал, на том и вернулся. Жена лукаво улыбнулась, взяла мужа под руку и повела в спальню. Тут горел синий ночник. Младшая дочурка лежала на отцовской кровати. Арто с улыбкой нагнулся и крепко поцеловал ее. Девочка открыла глаза и, увидев отца, потянулась к нему:

- Пап, ты привез?

- Что? Тебе что-то приснилось? А ну просыпайся!

- Пап, ты ослика нашего привез?

- Какого такого ослика?

- Ну папа... Все говорят, ты в деревню ездил и купил моему дедушке ослика у Ли... Ли... Мам, у кого папа ослика купил?

- У дедушки Лиснехака.

- Да, у дедушки Лиснехака ослика купил. Почему ты его не привез?

- Да как же я мог его привезти?

- Как, как? Посадил бы в машину и привез.

Арто покосился на жену: откуда им все известно, кто им сказал?

Зазвонил телефон, звонок был длинный, междугородный. Звонил друг Арто из Спитака.

- Обижаешь, приятель!

- А что, собственно, случилось?

- Раньше всегда заезжал, о моих делах расспрашивал, сам о своих рассказывал. А как осла купил, мигом заважничал!

Вот так раз!

А жена смеется: уже и кироваканский дядька звонил, другой друг из Апарана звонил. И здешние все звонят без передышки. И все насчет осла: весь город уже в курсе, все ждут магарыча.

А малышка о своем:

- Мама сказала, еще раз поспим-встанем - и папа приедет. Сядет на ослика Ли...

- Лиснехака.

- Да, на ослика деда Лиснехака сядет и приедет. Я маме говорю: а машина папина куда девалась? А она говорит, папа машину баш на баш на осла обменял. Что такое баш на баш, папа? Почему ты не привез ослика? А мама врушка!

Арто расхохотался, завозился с дочкой, стал целовать ее оголившийся животик.

- Арто, все твои друзья-товарищи звонят, поздравляют: мы, говорят, уже начали осла обмывать, когда же Арто к нам присоединится? Все как один про магарыч спрашивают.

- Вот не терпится им... И кто это на весь город об осле растрезвонил? Из Ванадзора звонили, из Апарана, из Спитака... Теперь не успокоятся.

- Нам все досконально известно. Осел твой договорной был, аукционный. Ты за него сорок пять тысяч отдал. Нашей соседке Сируш этих денег едва хватит, чтобы один раз на базар сходить.

- Ты соседские траты с нашими не равняй.

- Да, эту неделю и рынок был на мне, и магазины, так что я теперь тамошние цены хорошо знаю. Я только теперь поняла, Арто, какой ты у нас хозяйственный и экономный.

Вот так дружно да ладно поговорили они, наговорились вдоволь. Да и могло ли быть по-другому, если в разговор то и дело встревал Лиснехаков договорной осел. Неделя без Арто прошла нормально: дети не болели, не шалили, мать слушали. Утром первого дня спросили, где папа; Сона сказала, что его срочно послали в командировку. Когда приедет? Когда работу закончит, тогда и приедет.

Но о чем бы ни говорили, жена снова возвращалась к покупке осла. "Как родители, здоровы? Как они тебя встретили? Ты так с пустыми руками и приехал или догадался что-нибудь на рынке захватить? А осла давно хотел купить или вдруг надумал?.."

Арто молчал: в мыслях он опять перенесся в деревню. Жена теребила его своими расспросами, но мысли опять и опять возвращали его туда.

"На другой день соседки, как всегда, пришли кофе пить, я им сказала, что ты уехал в район. Спрашивали, по какому делу, я ничего придумывать не стала, просто перевела разговор на другое..."

Арто мыслями был далеко, в родной деревне. Вспоминал тряскую, ухабистую дорогу к селу, пыльные проселочные дороги. Люди говорят: сколько же это денег у Арто, что он по такой.плохой дороге машину гонять не жалеет, даже к Лиснехаку на ней ездил. Нищета завладевает деревней, дом за домом себе отвоевывает. Стыдно Арто. Какие же мы сыновья! Живем себе и здравствуем, а к родителям нашим нищета в дверь стучится. От осла им и то больше толку, чем от нас, - а еще сыновьями себя называем! Незнакомый осел пришел к родителям Арто на подворье, понюхал порог, огляделся по сторонам беспокойным глазом - и всю их бедность разом почуял. И на следующее утро без лишних слов приступил к своим ослиным обязанностям: сам, без понуканий, отправился в лес за дровами. Пока мы есть, пока еще молоды, пока живут на свете наши родители, которые с каждым днем делаются старее и немощнее и жизнь их больней, чем нас, гнет и треплет, до тех пор, пока законы их обходят, а правительства забывают, - люди, оставим на время свои проблемы и подарим им немного сыновней заботы и толику посильной помощи, - хотя бы как тот осел. Ишачок-несмышленыш - и тот понял: кто не работает, тот не ест. А у нас, у людей, одно безобразие. Никто работать не хочет, зато охотников жить в свое удовольствие и купаться в роскоши хоть отбавляй! Мы президента выбрали и премьер-министра заимели, до черта министров поназначали, целые орды депутатов и банкиров себе на голову посадили - и все как один призывают нас трудиться, хотя сами-то как раз ни черта не делают. Без конца обещают: создадим новые рабочие места - и не создают. Да и что они могут! Картонные фигурки - вот что они такое, без сердца, без мозгов. Да им по должности мозги не полагаются. Им одна обязанность дана - прикарманивать кредиты и любые другие иностранные капиталовложения. А мимоходом очистить Армению от армян...

Арто снова услышал громкое фырканье Лиснехакова осла - тот пробовал голос на новом месте в новом качестве - уже как осел Васила. Звук был такой, будто осел чихает. Это к добру, подумал Арто. Это просто преступление - называть Лиснехакова осла - собственно, теперь уже Василова осла - ослом.

- Арто, что же ты ничего не рассказываешь?

Молчит Арто.

- Устал? Проголодался? Где ложиться будешь?

Арто молчит.

- Пап!..

- Что, моя сладкая...

- Как по-английски осла называют? Нет, не осла, а осленка?

- По-английски осленка никак не называют, ждут, когда вырастет, а там сразу ослом величают.

- Ну папа... - захныкала девочка. - Я тебя серьезно спрашиваю.

- А я тебе серьезно отвечаю. - Арто поцеловал дочку.

- Пап, а когда ты нас в деревню повезешь?

- Когда научитесь меня айриком[3] называть, а не "папой".

- А как будет айрик по-английски?

- Да будь он неладен, ваш английский, и айрик ваш вместе с ним!

- Ну я серьезно. Как будет айрик по-английски?

- Я в деревню осла покупать ездил, а не английский язык изучать.

- Ну скажи, как айрик по-английски?

- Айрик по-английски будет осел. Понимаешь? Зачем тебе в деревню?

- Чтобы посмотреть на дедушкиного осла.

- Поедем, обязательно поедем.

- Давай поскорее поедем. Я буду любить нашего ослика, очень-очень буду любить. Как его зовут? Он красивый, папочка?

- Осел как осел. Ослы красивые, покуда маленькие, - как все животные, да и люди тоже. Как только осел в ярмо впрягается, конец его красоте.

- Нет, дедушкин осел красивый. Почему он должен впрягаться в ярмо? Мама дала мне конфет, а я их спрятала для нашего ослика. Я его нарисовала: деревья нарисовала, траву и цветочки, облака и ручей, и дедушкин ослик пасется. Я этот рисунок возьму в деревню, дедушке с бабушкой покажу. Папа... айрик, ты его купил у Ли... Ли...

- Да, у дедушки Лиснехака. А знаешь, что у меня в машине?

- Что? - Малышка вытаращила глазенки и с надеждой спросила: - Ты привез нашего ослика?

- Да нет же, - разочаровал ее Арто. - Ослик помогает дедушке Василу. А Лиснехак тебе в подарок прислал деревянную ложку, половник, скалку, солонку, дощечку для хлеба...

Он не договорил. Зазвонил телефон. Так поздно? Это, должно быть, Норик - у него есть такая привычка. И правда - это был он.

- Арто?

- Слушаю вас, парон.

- Парон у нас ты, а не я. У меня осла нет.

- Тебе-то откуда про него известно?

- А-а, утаить хотел, да? Известие о твоем осле впереди тебя рысью бежит. Другие казино да магазины приобретают, а ты осла!

- Гляди, еще сглазишь.

- Чтобы не сглазить, еду к тебе на магарыч.

- Устал я, давай через пару дней соберемся с ребятами.

- Зажилить хочешь? Я еду.

- Ты в очереди не первый. Люди обижаться станут. Я смотрю, придется за нашего осла лошадиный магарыч выставить. Так что ты там не очень распространяйся.

- Чтобы не распространяться, я просто приеду. Ты не волнуйся, не пустой еду.

Арто положил трубку. Жена не сводила с него глаз. С тех пор как они поженились, Арто много чего покупал: машину купил, мебель они приобрели, ковры купили - Арто был все тот же. А в этот раз переменился: каким-то серьезным стал, даже заважничал. Всего и делов, что осла купил, а поглядеть - словно целым миром завладел.

- Арто, ты меня слышишь?

- Я весь внимание, - немедленно отозвался муж.

- Который день люди звонят, поздравляют, пьют за здоровье твоего осла, а я и знать не знаю, о чем речь. Что же мне не сказал, почему я от других должна узнавать, что ты к своим поехал осла покупать?

- Так получилось. И здорово получилось. Знала бы ты, какой отличный мужик этот Лиснехак. А осел и того лучше. А какие дед ложки да скалки из дерева мастерит! И на каждой поделке фирменное клеймо ставит: букву "Л" выжигает.

- Да, тебе с работы звонили. Какое-то задание. Что-то просчитать надо.

- Ага, вот как раз и покроются наши расходы. Да-а, с этим ослом я о своих делах совсем позабыл - о том, что самому ишачить надо. Опять все сначала!..

1998 г.

[1]Авелук - конский щавель (арм.)

[2] Парон - господин (арм.).

[3] Айрик - отец (арм.).