В пятницу утром я вышла во двор, залитый росой, наказав Олли присматривать за младшими детьми. Мне лучше всего думалось, когда я доила молоко и прижималась щекой к теплому боку коровы.

Старый Боб обмахивала меня хвостом. Я погладила ее по носу, прежде чем поставить стул. Мои руки доили, и ритмичные движения, такие же знакомые, как жарка цыпленка или мытье пола, оставляли мой разум ничем не занятым.

Нам вскоре нужно будет кое-что купить. Вчера я перерыла все письма от Френка, лежащие в столе, и ничего не нашла.

Но пока я искала, я перечитала все письма, одно за другим. В основном это были скупые слова горюющего человека, который не знал, как же ему общаться со своими детьми. Я нашла одно старое письмо к Кларе, написанное до того, как он сел на корабль, идущий во Францию: слова нежности и радости по поводу предстоящего рождения ребенка разрывали мне сердце.

Если в аналогичной ситуации папа или Уилл — или Артур — напишут письмо, в нем будут такие же радостные слова? Я не могла себе этого представить. Я сказала себе, что характер Френка — это вообще не моя забота. Мне сейчас нужно было заверение Артура в том, что моя жизнь не будет катиться по заранее намеченной колее, как мул, вспахивающий борозду по бесконечной полосе дерна.

Ведро наполнилось пеной теплого молока. Я проворковала корове несколько ласковых слов и принесла ей вилами свежего сена. Запах хлева напоминал о доме. Как бы мне хотелось, чтобы мама была здесь! Она бы точно знала, что делать дальше.

Я вернулась обратно в дом и обнаружила, что там все по-прежнему. Джеймс подкрался ко мне, и его ладошка скользнула в мою. Олли вытирала полотенцем последнюю чистую тарелку. Затем она закашлялась.

Не сильно, но все равно стало тревожно. Я содрогнулась, вспомнив пурпурное лицо тети Адабель. И кровь… Я повела Джеймса к тазу для умывания, позвала остальных, погрузила их грязные руки в воду и терла их снова и снова мылом.

Что бы ни случилось, я позабочусь, чтобы никто не заболел.

* * *

Спустя час раздался удар грома. Дождевые капли забарабанили по стеклу, эхом отражаясь у меня в ушах, напомнив о размытой дождем могиле тети Адабель. Неужели маму постигнет та же участь?

В кухню вошел Дэн, с его одежды и волос капала вода, оставляя пятна на чистом полу.

— Идет дождь, — провозгласил он.

Я взяла сухую тряпку.

— Иди переоденься, молодой человек.

Он убежал, а я тем временем присела, чтобы вытереть его следы.

Грохот. Падение. Удар. Крик.

Я выбежала в коридор. Дэн лежал у подножия лестницы, среди груды деревянных балок, из его головы сочилась кровь.

— О Господи Всемогущий! — Я почти упала в обморок, а желудок чуть было не выбросил наружу все содержимое. — Олли!

Девочка уже стояла возле меня.

— Намочи полотенце и принеси мне.

Ее как ветром сдуло. Я опустилась на колени возле кричащего ребенка. Рядом стоял Джеймс, слезы ручьем лились по его лицу.

— Я просто хотел, чтобы он поторопился.

Я отмахнулась от него. Тут пришла Олли, с полотенца на пол текла вода. Я отжала его прямо на пол, скрутила и прижала к глубокой ране. Кровь промочила ткань насквозь.

— Принеси мне еще одно. — Я пыталась говорить спокойно, но чувствовала в этот момент что угодно, кроме спокойствия.

После того как я сменила еще три полотенца, кровь наконец удалось остановить. Дэн тихонько поскуливал. Слезы Джеймса высохли, в коридор выползла Дженни, чтобы добавить всеобщего волнения. Я прислонила голову к стене, мое чистое платье было все заляпано кровью. Если я закрою глаза, это все исчезнет?

Я так плотно сжала веки, что темнота стала всепоглощающей. Но когда я вновь отрыла глаза, ничего не изменилось. Я наклонилась над Дэном.

— Позволь мне посмотреть, милый.

Малыш вскрикнул, когда я убрала волосы с раны. Я тоже хотела закричать. Закричать или чтобы меня стошнило: я не знала, чего хочу больше. Нужно ли в этом случае вызвать врача? Мама бы знала.

Я просунула руку Дэну под колени, другой поддерживала его за голову и отнесла на кухню.

— Олли, принеси одеяло и постели его около печки.

Мои руки ослабели, пока я ждала. Наконец я уложила малыша. Олли прижала полотенце к ране, из которой сочилась кровь.

В хлеву стояла повозка и лошадь, но сколько понадобится времени, чтобы впрячь лошадь трясущимися руками? И даже если я смогу это сделать и доеду до города — будет ли доктор дома? Я знала, что он продолжает навещать больных гриппом. Будет ли у него время заниматься нами?

Слезы полились по моим щекам. Мне хотелось заорать на тетю Адабель за то, что она умерла, на маму за то, что заболела, на Артура за то, что он был на карантине. Но больше всего мне хотелось наорать на Френка — отца Дэна — за то, что он так далеко, за океаном.

Я спрятала лицо в ладонях. Даже Бог покинул нас, я была уверена. Но мысль о том, что этот шустрый маленький мальчик может лечь в грязную яму в земле, пришпорила меня с такой же силой, как ковбой пришпоривает лошадь, пуская ее в галоп.

— Я поеду за помощью. Меняй полотенца у Дэна на голове. Дай Дженни немного теплого молока, и пусть Джеймс уложит ее. Я вернусь как можно скорее.

Распахнув дверь, я рванулась сквозь ливень быстрее, чем кто-либо мог успеть запротестовать. Уже возле ворот мой ботинок завяз в черной грязи. Я высвободила ногу и сделала следующий шаг, потом еще один. И еще… Мне пришло на ум воспользоваться помощью, которую предлагал брат Лэтхэм, но я была уверена — Дэну нужен врач. Поэтому я потащилась в город.

К тому времени, как я добралась до дома доктора Ризингера и постучалась в дверь, меня всю трясло, как былинку на ветру. Еще в дороге я пришла к решению: за детьми должен следить кто-то другой. Как только Дэн получит необходимую помощь, я упакую свои вещи и поеду в Даллас к Артуру. Я могу взять для этого деньги, которые я нашла в сумке. Позже Артур вернет их Френку Грешему. Я сниму комнату, подожду, пока у Артура на базе закончится карантин, и буду умолять его жениться на мне. Сейчас! Как только я приняла решение, мне стало легче.

До тех пор, пока доктор Ризингер не открыл дверь.

— Уходи, дитя! — прохрипел он. Худое лицо, под глазами залегли фиолетовые тени. — Я больше не смогу вам помочь.