После времени, проведенного за пределами поместья, стены особняка давили еще сильнее. Будто сам воздух здесь был тучным, вязким, мешающим дышать. Казалось, теней стало еще больше — они выползли из углов и заполонили все комнаты, облепив стены, полы и потолки.

Оказавшись в своей комнате, я шумно выдохнула, чувствуя несказанное облегчение от того, что все прошло гладко. Киран проводил меня до черного хода, откуда я уже сама никем не замеченной добралась до нужных покоев.

Как раз наступило время обеда, и Лилианы в комнате не было. Бекки тоже отсутствовала, поэтому мне пришлось приводить себя в порядок самой. Очень хотелось принять ванну, но ее горничная не подготовила, так что я ограничилась переодеванием.

В столовой стояла непривычная давящая тишина. Девушки сидели, опустив глаза в тарелки, и единственным звуком являлся стук вилок и ножей о фарфоровые тарелки.

— Леди Кендол, уже вернулись? — встретил меня вопросом Дженкинс, подающий второе блюдо.

Я едва удержалась от того, чтобы чем-нибудь себя не выдать, и как можно спокойнее ответила:

— Да.

— Надеюсь, вы приятно провели время за чтением? — Дворецкий поймал мой взгляд и вежливо добавил: — Осмелюсь полюбопытствовать: какую книгу вы нашли столь интересной, что пропустили завтрак?

— «Перекресток» Тридона Байра, — не моргнув глазом соврала я, вспомнив, что видела свое любимое произведение в здешней библиотеке.

Такой ответ Дженкинса удовлетворил, и он несколько расслабился, незамедлительно предложив мне присесть за стол. Я была голодна, и потому поставленное передо мною блюдо из бараньих ребрышек вызвало острое желание тут же на него наброситься… как и чай, налитый дворецким в мою чашку.

Сосредоточившись на еде, я не сразу поняла, что смущает меня в царящей за столом атмосфере, помимо неестественной тишины.

— Передайте, пожалуйста, соль, — на грани слышимости прозвучал голос, и, подняв глаза, я увидела незнакомую девушку.

Новоприбывших было две, и выглядели они ненамного лучше остальных. Ранее появление новых лиц в поместье вызывало всеобщий гвалт и оживление, но сегодня казалось, что никто не замечает их присутствия. Даже Габи на прозвучавшую просьбу откликнулась далеко не сразу и действовала несколько заторможенно. Прочие и вовсе пропустили слова новенькой мимо ушей, уставившись в свои тарелки.

Находиться здесь было невыносимо, но я понимала, что должна вести себя примерно так же, иначе подозрений не избежать. Дженкинс и так держался по отношению ко мне с заметной настороженностью — словно цверг, готовый вцепиться при малейшем проблеске неповиновения.

До проведения ритуала остался всего месяц, и шутки закончились. Киран прав: сейчас, когда цель так близка, лорд Баррингтон ни за что не отступится. В прошлый раз ему сумела помешать Ева, и больше он не намерен совершать ошибок.

— Леди Кендол, — забирая пустую тарелку, обратился ко мне дворецкий, задержавшись взглядом на полной чашке, — вы не выпили чай.

Я не нашла ничего другого, кроме как так же вежливо улыбнуться.

— Должна признаться, я предпочитаю кофе.

За обедом у меня не было возможности его куда-нибудь вылить, и теперь я прекрасно сознавала, что лишь укрепила подозрения Дженкинса. Но лицо дворецкого, как всегда, оставалось бесстрастным, и было невозможно понять, что он испытывает в этот момент. На какие-то жалкие доли секунды показалось, что от него исходит легкое довольство — но это ощущение лишь слегка коснулось меня и тут же исчезло.

Возвращаясь в комнату, я надеялась застать там Бекки, но горничная по-прежнему отсутствовала. Сопровождающая меня экономка тоже ничего не знала и сообщила, что в последний раз видела ее еще утром. Помимо этого миссис Эртон сказала, что для меня подготовили новые покои, в которые можно переезжать прямо сейчас. Эта новость произвела на меня двойственное впечатление: с одной стороны, я была рада избавиться от общества Лилианы, а с другой — не хотела снова оставаться одна. Как бы то ни было, моим мнением поинтересовались лишь из вежливости, и желала я того или нет, пришлось переселяться в подготовленную комнату. Она мало чем отличалась от той, где я жила прежде, так что пребывание здесь обещало быть комфортным, насколько это вообще было возможно. Отметив, что окна выходят на конюшни и домик садовника, я осталась вполне довольной.

Вещи сюда попросили перенести Кирана, при виде которого мне с трудом удалось сохранить равнодушие. Утренняя вылазка была свежа в памяти, и я чувствовала, что она нас в некотором смысле сблизила.

Оставшись в одиночестве, я прилегла на кровать и сама не заметила, как задремала. Сказался ранний подъем и очередной пережитой стресс, так что глаза помимо воли слипались, а сознание постепенно затягивалось убаюкивающей туманной дымкой. Мне стало непривычно спокойно, и все страхи канули в небытие. Безмятежная легкость наполнила меня изнутри, вытеснив тревоги и печали, заставив поверить в то, что я в безопасности. Я помнила о проблемах, как и о том, что нужно что-то делать, но это стало неважным.

Меня разбудил тихий щелчок двери, за которым послышались такие же тихие шаги. Смутно сознавая, что это может быть Бекки, я открыла глаза и приподнялась на кровати, но вместо своей горничной увидела приближающуюся Габи. Девушка выглядела взволнованной и совсем не походила на ту, какой я видела ее сегодня за обедом. В ее движениях больше не было медлительности и заторможенности, а глаза казались ясными.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я у нее, отгоняя остатки сна.

Габи присела рядом и вместо ответа горячо зашептала:

— Ты была права, во всем права! Я еще тогда поверила, просто не подала виду. И я знаю, что нельзя пить чай, поэтому уже давно стала незаметно его выливать. Здесь все будто чокнулись — ходят, ничего не видя перед собой, и ни на что не реагируют… даже Виола! Это жуткое место. Все платья и подарки — одна мишура, чтобы заглушить бдительность. Слуги здесь тоже странные, все как один. Сегодня, когда ты не спустилась к завтраку, Дженкинс и миссис Эртон о чем-то спорили. Экономка говорила, что это всего лишь совпадение, а дворецкий настаивал, что пора положить этому конец. Кажется, потом к ним подошел Виктор, но я не уверена — голоса смолкли, и я совершенно не поняла, о чем речь, но есть вероятность, что говорили о тебе.

От обрушивающегося на меня потока информации голова шла кругом, но уловить главное мне все же удалось: Габи такая же, какой была прежде, и она не пьет лишающий воли чай.

— Я еще вот что думала, — продолжала она. — Со мной-то все понятно, в Сторм-Делл приехала по своей воле, а вот с семьями тех, кого отправляли насильно, не все чисто. До того, как впасть в это жуткое безразличие, Виола говорила, что ее родителям стали поставлять дорогой красный чай, на котором те буквально помешались. Возможно, свойства у него несколько отличались от того, что дают нам, но в него однозначно что-то подмешивали!

От изумления сон слетел окончательно, и я поняла, что Габи права. В отличие от меня она сумела додуматься до элементарной вещи, которая почему-то даже не пришла мне в голову. Дяде ведь тоже присылали этот чай — кажется, он упоминал, что покупает его у респектабельного заезжего торговца, но кто знает, кем тот являлся на самом деле? Чай из ариданской розы появился в доме лорда Кендола несколько месяцев назад, и этого срока вполне доставало для того, чтобы пошатнуть волю такого уверенного и проницательного человека. Тем, кто находится под влиянием дурмана, гораздо легче манипулировать. Ничто не стоит внушить ему мысль поступить так, как нужно. Вероятно, такой же чай пили и родители остальных девушек перед тем, как отправить их в поместье Сторм-Делл.

— И еще кое-что, — выдернул меня из вихря мыслей голос Габи. — Дженкинс заметил, что ты не пьешь чай, и сегодня добавил его порошок в панировку баранины.

— Что? — невольно вскрикнула я и, спохватившись, уже тише добавила: — Откуда ты знаешь?

Габи покачала головой.

— Не знаю наверняка, но практически уверена. Цвет панировки на твоей тарелке несколько отличался от остальных порций. К тому же видела бы ты себя после того, как все съела — даже блеск глаз потух. Я сперва подумала, что ты притворяешься, но сейчас лишний раз убедилась, что на тебя действительно подействовала еда.

После нескольких секунд раздумья я признала правоту Габи. Внезапно навалившаяся сонливость и тупое спокойствие являлись лучшим подтверждением ее слов.

— Ты не видела Бекки? — спросила я, чувствуя неожиданное облегчение оттого, что еще один человек в этом доме оказался вменяемым.

— После того, как за завтраком она сказала, что ты читаешь, — нет, — разочаровала меня девушка, но тут же предложила: — Если хочешь, могу помочь в поисках.

— Но нам запрещено выходить из комнат без веских причин. Вдобавок обо мне они знают, но ты привлечешь к себе ненужное внимание.

Габи криво усмехнулась:

— Брось. Девчонки вроде меня, выращенные улицей, лучше всего умеют держаться в тени и не попадаться на глаза. К тому же правила создаются, чтобы их нарушать, верно?

С последним утверждением можно было поспорить, но сейчас оно имело смысл. Сложившаяся ситуация с Бекки слишком напоминала ту, в которую попала Делора, и тревога за нее усилилась.

Невольно вспомнив о Делоре, я ощутила, как болезненно сжалось сердце. Слова ведьмы о том, что ее сознание заснуло, стали настоящим мучением, и я корила себя за то, что не могу ничем помочь. В памяти всплывал образ длинноволосой девушки с ветвистыми оленьими рогами, меж которыми протянуты тончайшие кружева паутинок с поблескивающими в них каплями. Свежая, тихая красота Делоры являлась отражением ее чистого внутреннего мира, и принадлежность к древнему, обладающему магией народу не могла этого изменить.

Должно быть, нет ничего хуже, чем смотреть на дорогого тебе человека и понимать, что он и здесь, и одновременно далеко. Видеть смотрящие в пустоту глаза и сознавать, что не в твоей власти что-то исправить…

Не позволив себе задержаться на печальных мыслях, я решительно поднялась, и мы с Габи бесшумно вышли из комнаты. Коридоры утопали во мраке, и даже несмелый дневной свет, пробивающийся через оконные стекла, не мог разогнать заполнившую особняк тьму.

В то время как Габи отправилась исследовать второй этаж, я спустилась вниз. В какой-то момент поймала себя на том, что устала чего-то опасаться, и страх быть кем-то замеченной исчез окончательно. Я леди Кендол, знающая себе цену и никогда не отступающая перед трудностями. В каких бы обстоятельствах ни находилась, ничто не заставит меня трястись от каждого шороха и терять чувство собственного достоинства!

Сперва я обошла те комнаты, в каких Бекки иногда прибиралась, помогая Оливии. Несколько гостиных, оранжерея и холл оказались пусты, и тогда я пошла на кухню. Помимо того, что надеялась обнаружить там горничную, мне требовалось поговорить с Джиной. Ей я доверяла ровно настолько, насколько всем прочим обитателям поместья, но проблему с едой требовалось как-то решать. Морить себя голодом было бы неразумно, а принимать с пищей ломающее волю снадобье — тем более.

Кухарку я застала за приготовлением ужина: она отбивала мясо, одновременно помешивая томящееся на огне овощное рагу. Заметив меня, Джина замешкалась и стукнула кухонным молотком себе по пальцу, отчего тут же сдавленно замычала. Справившись с болью, вытерла руки о передник и присела в неумелом книксене. Было в ее поведении нечто жалкое, а во взгляде затравленность пойманного зверька — бесконечная усталость и такой же бесконечный страх, который в моем присутствии только усилился. Идя сюда, я намеревалась быть твердой, но сейчас, глядя на Джину и вспоминая наш последний разговор, резко поменяла планы.

— Это ведь ты готовишь тот чай. — В моем голосе звучало скорее утверждение, нежели вопрос.

Кухарка вздрогнула всем телом, машинально сделала один короткий шаг назад и, словно опомнившись, отрицательно замотала головой.

— Ты, — кивнула я, только убедившись в своей правоте. — Но не по своей воле. Знаешь, один человек не так давно сказал мне, что бояться — это нормально. Все чего-то боятся. Но я твердо уверена в одном: чем чаще мы позволяем страху брать верх, тем слабее становимся и раз за разом теряем себя. Человеку дана свобода выбора, и мы сами решаем, как поступать — в этом и есть наша сила. Можешь продолжать и дальше плясать под дудку тех, кого боишься, и подавлять зов совести, а можешь рискнуть. Что бы ты ни думала, от тебя, Джина, зависит очень многое.

В глазах кухарки, точно льдинки, застыли непролитые слезы, а дыхание ее участилось. Отдавшись во власть интуиции, я приблизилась и, взяв Джину за руки, посмотрела ей в лицо.

— Ты ведь знаешь, что произошло десять лет назад, и понимаешь, что происходит сейчас. Уверена, в прошлый раз ты делала то же самое — так же опаивала несчастных девушек, поэтому в их смертях есть и твоя вина. Долгие годы ты жила с этим грузом, и он давил не меньше, чем вечный страх. Но сейчас у тебя есть шанс хоть как-то искупить содеянное, так используй его. Прошу, помоги и себе, и всем нам!

Я никогда не пыталась взывать к чьей-то совести, давить на больное место и уж тем более брать на себя роль проповедника, но сейчас это было необходимо. Не только для меня, но и для остальных содействие Джины стало бы неоценимым подарком, и я отчаянно надеялась, что сумею до нее достучаться.

Кухарка смотрела прямо перед собой и не мигала, а ее мучительные переживания стекали по щекам солеными каплями. Она словно застыла и не пыталась ничего отвечать, руки отпустили измятый передник и сейчас безвольно висели, плечи поникли, отчего и без того невысокая Джина стала казаться еще меньше.

Внезапно мое внимание привлекло мелькнувшее за окном светлое пятно. Картинка была смазанной, но показалось, что это пролетела какая-то большая птица.

В то время как я отвлеклась, кухарка отошла в сторону и, достав с полки муку, высыпала ее на стол.

— Он не тот… — прочитала я, следя за движением ее пальца по столешнице, — за кого себя выдает.

Джина замерла и подняла на меня взгляд.

Выходит, писать она все-таки умеет?

— Он не тот, за кого себя выдает, — медленно повторила я и, поняв о ком речь, кивнула. — Да, мне известно, что Виктор не просто конюх, он…

Договорить мне не дал снова промелькнувший за окном силуэт, и на сей раз я была уверена, что это была крупная птица. Меня озарила догадка. Элуна, сова Делоры, исчезла в тот же день, когда ее хозяйка оказалась прикована к постели, и сейчас наверняка это была она.

Посмотрев на Джину и убедившись, что больше она ничего не сообщит, я покинула кухню. Все, что от меня зависело, было сделано, и дальше оставалось уповать лишь на то, что женщина сделает правильный выбор.

На улицу я выходила, уже не таясь, и в случае чего намеревалась прямо ответить, что разыскиваю свою запропастившуюся горничную. Оказавшись с той стороны особняка, куда выходили окна кухни, я осмотрелась по сторонам, задержавшись на ветвях растущих здесь кленов. Совы нигде не было, но она мне явно не померещилась.

Как бы то ни было, это могло подождать, и я вновь сосредоточилась на поисках Бекки. Служанки не было и в саду, и чем дальше, тем сильнее ее исчезновение начинало меня тревожить. Я сомневалась, стоит ли спросить о ней у кого-то из слуг или все же лучше этого не делать.

Мои метания прекратила встреча, которую вряд ли можно было назвать случайной. Я шла по коридору первого этажа, направляясь в столовую, где в этот час обычно находилась Оливия. Надежды на то, что Бекки сейчас там, практически не было, но все равно требовалось проверить.

Виктор появился словно из ниоткуда и оказался рядом настолько внезапно, что мне едва удалось подавить инстинктивный вскрик. Клубящаяся в особняке тьма, которую я различала внутренним зрением, стала еще гуще и нависла надо мной, действуя заодно с конюхом.

Все произошло до того быстро, что я не успела среагировать и оказалась прижата спиной к стене с заведенными кверху руками. Виктор крепко удерживал меня за запястья, глаза его горели ярким, незнакомым блеском, а губы практически касались моих. В памяти моментально всплыл недавний сон, а еще — увиденная прошлым вечером сцена.

— Что вы себе позволяете? — прошипела я, справившись с первым шоком. — Немедленно отпустите!

Хотела, чтобы в голосе слышались резкость и злость, но он прозвучал непривычно глухо.

— Амина, — выдохнул Виктор, буквально обжигая дыханием мои губы. — Я с самого начала знал, что в тебе есть нечто особое, но ты превосходишь все ожидания. Даже не понимаешь, насколько уникален твой дар и чего с его помощью можно добиться. Такая притягательная, сильная… Не сдерживай свою магию, позволь ей руководить твоими желаниями.

— Что вы несете…

— Ты видишь суть вещей, — продолжал Виктор, сверля меня взглядом. — Видишь то, что не всегда различают самые одаренные маги. Но способна на большее. Просто задумайся над тем, что сопротивляться можно, прибегнув к дару. Стоит лишь по-настоящему захотеть, и ты вырвешься из этой клетки, окажешься на свободе и сумеешь спасти тех, кто слабее… Конечно, если пожелаешь им помогать.

Поведение Виктора и его слова казались просто безумными, и я не желала этого слушать. Резко дернулась, пытаясь вывернуться, но его захват стал только крепче.

— Мы похожи, Амина. — Его губы сложились в усмешку. — Ты просто этого не сознаешь. Не существует черного и белого, есть только сила, которой обладают все одаренные, и слабость, на какую обречены остальные. Ты смелая, но в тебе есть страх, который ты не можешь победить. Он живет в тебе с первого сказанного слова, с первой осознанной мысли… Ты знаешь, что это за страх, но запрещаешь себе о нем думать.

Виктор отвел упавшую мне на лоб прядь, в то время как я затаила дыхание. Его неожиданная близость, пронзающие душу глаза будто выворачивали меня наизнанку, и я не могла отвести взгляд, не могла оградиться от его слов, потому что теперь в них звучала правда.

Я знала, о чем он говорил, и он видел, что я это понимаю. Самый главный страх, самый сильный враг, который есть у каждого обладающего магией…

— Ты боишься себя, — все с той же усмешкой прошептал Виктор, и сказанное вонзилось в меня, точно острый кинжал. — Я знаю, ты читала тот дневник и, читая, испытывала соблазн проверить, на что способна. Ты пытаешься выбраться из клетки, в которую попала, но еще ты борешься с собой. А бороться не нужно, Амина… просто прими эту часть себя. Одно твое слово — и я избавлю тебя от участи умереть в «Круге».

Мне с трудом удавалось цепляться за реальность, ибо казалось, что все происходящее — лишь дурной сон. Сон, в котором явился мой личный демон-искуситель, знающий обо всех моих страхах и потаенных желаниях. Я не понимала, чего он от меня добивается и чего ждет, но слова его гипнотизировали, притягивали… и манили, как ни стыдно было это признавать.

Вспоминая свои ощущения, когда читала посвященный магии дневник, я не могла себе лгать — запретные знания, возвышающие над другими, были невероятно притягательны.

Все-таки не зря обычные люди испокон веков боятся тех, кто обладает магией. Мы — другие. И жить нам сложнее.

— Чего ты хочешь? — хрипло спросила я, незаметно для себя перейдя на неформальное обращение. — Зачем все это говоришь?

— Я ведь уже сказал, — отозвался Виктор. — Я не желаю твоей смерти. Твой дар очень ценен, Амина, и делает тебя еще привлекательнее. Будь со мной по своей воле, и я научу, как им воспользоваться, помогу развить способности. Тебе больше не потребуется скрывать свою магию, и ты не будешь чувствовать себя одинокой. Я давно искал кого-то похожего и наконец нашел.

Голова шла кругом. Невзирая на все принципы и жизненные убеждения, отказаться от столь заманчивого предложения было сложно. Я словно стояла на высоком обрыве, балансируя на самом его краю и рискуя в любой момент упасть вниз. Вот только полечу или упаду вниз — неизвестно.

— А как же Кэтлин? — задала я вопрос, который почему-то занимал меня больше прочих. — Не понимаю. Ты ведь любишь ее.

— Кэтлин… — как эхо повторил Виктор, на короткое мгновение отдалившись, а затем уверенно проговорил: — Не думай о ней. Это совсем другое.

Соблазн поддаться искушению и согласиться был более чем велик, но меня остановило чувство, к сожалению имеющее мало общего с чистотой души: недоверие. После всего пережитого я просто не могла поверить человеку, который прежде намеревался меня убить. Хотя, пожалуй, нравственное начало тоже присутствовало: мне претило принять условия того, кто повинен во множестве смертей.

— Отпусти, — произнесла я, уверенно глядя в потемневшие глаза, и мой голос обрел недостающую ранее твердость. — Нам никогда не бывать на одной стороне.

На лице Виктора промелькнуло нечто похожее на удовлетворение.

— Не сомневался, что ты так скажешь. Но можешь поверить, время все изменит, даже твое мнение и мысли. Знаешь, — его улыбка сделалась лукавой, — так даже интереснее.

В его глазах отразилось нечто такое, что мне совсем не понравилось, и вместе с тем пальцы на моих запястьях сжались сильнее.

Только я собралась повторить попытку вырваться, как откуда-то справа донесся рассекающий воздух шум. Мы оба не успели опомниться, как большая рябая сова вцепилась ему в плечи, раздирая когтями рубашку и вонзая их в плоть. Отвлекшись на нее, Виктор отстранился и, воспользовавшись этим, я вывернулась, после чего бросилась вперед по коридору.

В тот момент я мало что понимала и бежала так, словно меня снова преследовало скопище темных призраков.

— От себя не убежишь, — донеслось мне вслед, но оборачиваться я и не подумала.