Как попала в оранжерею, я помнила смутно. Рухнув на мраморную скамью и тяжело дыша, попыталась успокоиться, но утихомирить бешено колотящееся сердце и сосредоточиться никак не удавалось.

Почему Виктор так поступал? Почему, испытывая столь сильную привязанность к умершей жене, проводил время с Кэсси и оказывал знаки внимания мне? Хотя какие знаки? Он предлагал свободу, намеревался пробудить во мне скрытые темные желания и посеять сомнения в, казалось бы, непоколебимых убеждениях.

Поведение Виктора снова спутало все карты, увело мысли в сторону. Но единственное, с чего меня уже было не сбить, — ритуал состоится через месяц и этому необходимо помешать.

Мне было по-настоящему плохо, в голове творилась полнейшая неразбериха, и я чувствовала себя как никогда разбитой. Аромат пышно цветущих роз дурманил и действовал на воспаленные нервы, лишний раз напоминая о том, где я нахожусь и что должно случиться. В том, что прекрасные цветы вдруг стали ассоциироваться с кошмарами и смертью, существовала определенная доля иронии.

«Все мы подобны розам, — всплыли в памяти слова Дженкинса. — А время — главный враг красоты».

В тот наш разговор дворецкий сказал, что однажды я задумаюсь над тем, как продлить молодость, и захочу вернуть ушедшее. Тогда мне казалось, что такого не случится никогда, но теперь я понимала, что в какой-то степени он был прав.

Магия — это сила, с помощью которой можно добиться много. Черная магия — сила, дающая еще больше возможностей, но требующая неимоверно высокой платы, равняющейся погибели души.

Соблазн воспользоваться даром, данным от рождения, крайне велик. Он преследует неустанно на протяжении всей жизни, раз за разом склоняя поддаться искушению. Я умела видеть незримые вещи и зажигать пламя свечи, но где-то глубоко внутри всегда желала большего. Мне отчетливо помнилось то ощущение восторга, что затопило меня, когда удалось вскрыть замок на ящике в кабинете лорда. Осознание собственных возможностей пьянило, и хотя я понимала, что упиваться ими — плохо, сдерживать внутреннюю тьму удавалось с трудом.

В следующие мгновения перед глазами одна за другой пронеслись сцены, так или иначе связанные с магией: компания детей, травящая Банни, страх на лице Бекки, когда она слышала о колдунах, везущие кого-то на казнь охотники… Какая-то часть меня хотела возвыситься над всеми ними, показать, насколько они не правы, наказать, и это пугало. Я не хотела становиться тем монстром, которого все видели в одаренных магией людях — и, к счастью, это во мне побеждало.

Услышав рядом какой-то шорох, я резко вскинула голову и обнаружила, что в оранжерею вошла Оливия. В руках она сжимала лейку и переминалась с ноги на ногу, явно не зная, приступить к своим обязанностям или же уйти из-за того, что здесь нахожусь я.

Мной завладела какая-то отчаянная смелость и решимость. Надоело действовать осторожно, и, резко поднявшись со скамьи, я стремительно сократила между нами расстояние.

— Где Бекки? — спросила у горничной, понимая, что вид сейчас имею угрожающий. — Отвечай!

— Я… я не знаю, — испуганно пробормотала Оливия, пытаясь отступить.

Вцепившись ей в плечи, я с силой ее тряхнула и снова потребовала:

— Отвечай или живой отсюда не выйдешь!

У меня не было ни ножа, ни чего-либо другого, напоминающего оружие, но, видимо, в голосе прозвучало нечто такое, что заставило горничную поверить в серьезность угрозы. Она побледнела и мелко задрожала, лейка выпала из непослушных пальцев, и вода растеклась по полу.

— Отвечай! — Я не знала, откуда только взялись силы сжать ее горло и пресечь попытки вырваться.

— Не знаю, — задыхаясь, прохрипела горничная. — Клянусь, я не знаю! Слышала только, что ее позвал господин Дженкинс. Он… он недоволен, что вы… лезете, куда не следует. Так он сказал миссис Эртон.

— Что еще знаешь? Говори!

— Ничего… Леди, пощадите. — Оливия широко распахнула глаза и пыталась вдохнуть. — Я ни в чем не виновата…

— Ты изрезала портрет графини? — спросила я, подавляя желание ее отпустить. — Только попробуй солгать!

— Не я… — на грани слышимости выдохнула горничная.

Мои пальцы разжались, и я отступила в сторону. Оливия тут же осела на землю и, обхватив руками горло, принялась жадно ловить ртом воздух. Она не врала — это я видела предельно ясно, но так же ясно понимала и то, что горничная знает гораздо больше, чем говорит. Продержись я дольше, надави посильней, и возможно, она бы рассказала, но мне не хватило сил.

Из оранжереи я вышла полностью опустошенная. День выдался до того долгим и насыщенным, что мне хотелось упасть на пол, закрыть глаза и заснуть прямо здесь, не доходя до комнаты. Казалось, я находилась за пределами собственных возможностей и была морально истощена. Посещение кладбища, нападение безумной ведьмы, разговор с Джиной, Оливией и Виктором, побудившим к неимоверным душевным метаниям, — для меня это было слишком.

Тем не менее до покоев я все же добрела и в постель легла, не раздеваясь. Бекки все еще не было, но даже это перестало волновать. Разум словно отключился, и я мгновенно погрузилась в забытье.

Всю ночь меня мучили кошмары, но не те, что приходили прежде, а нескончаемая вереница картинок, так или иначе связанных со Сторм-Деллом. Я снова и снова переживала минувший день, оказываясь на старом кладбище, где увидела образы прошлого. Женщина, лицо которой оставалось для меня закрытым, держала на руках девочку двух лет и что-то негромко ей говорила. В лесной хижине ветер скрипел открытой настежь дверью, а старая ведьма перебирала черные бобы. В длинных, подобных лабиринту коридорах клубилась тьма, которую со свистом рассекали крылья рябой совы…

Под утро кошмар стал еще более реалистичным. В нем я шла к комнате лорда. Занавески колыхались под влетающим в распахнутые окна ветром, на стенах дрожали скрюченные тени ветвей, а под ногами шелестели сухие лепестки. Войдя в покой графа, я уверенно двинулась к кровати, а дойдя, повернулась лицом к комоду, точно знала, куда смотреть. Стрелки часов показывали восемь утра, и во мне поселилось абсолютное убеждение, что в этот час сюда никто не войдет.

Впервые я пожалела, что проснулась, не досмотрев сон до конца. Пробуждение вышло тяжелым, сон не желал меня отпускать. Голова раскалывалась, и даже не требовалось смотреть в зеркало, чтобы понять, насколько скверно я выгляжу.

— С добрым утром, леди, — произнесла присевшая в книксене девушка, которую я сразу не заметила. — Меня зовут Фиона, и я буду вам прислуживать. Ванна уже готова.

Фиона прибыла в Сторм-Делл вместе с Виолой и являлась ее личной горничной. Прежде мне часто доводилось ее видеть, и я знала, что они с Бекки хорошо ладят.

— Ты знаешь, где она? — спросила я о том, что по-прежнему волновало в первую очередь.

Горничная явно поняла, о ком идет речь, и ее доброжелательная улыбка стала натянутой.

— Как и многие, я не видела Бекки со вчерашнего утра. Но…

— Но? — тут же переспросила я.

— Но, кажется, она исчезла после того, как ее позвал господин Дженкинс, — с долей робости сообщила Фиона, подтвердив тем самым слова Оливии.

Это не стало сюрпризом, но меня все равно охватила злость, и прежде всего на себя самое. Я не могла отделаться от чувства вины за то, что не сумела уберечь Бекки и, взяв ее сюда, пускай и неосознанно подвергла опасности. Но разрастись этому чувству я не позволила, понимая, что оно станет лишь мешать. Чем корить себя, лучше направить злость на тех, кто на самом деле повинен в происходящем, и действовать. Немедленно действовать.

Приняв ванну и сменив одежду, я бросила взгляд на часы. Они показывали без десяти минут восемь, и это лишь убедило меня в правильности шага, который я намеревалась сделать. Скажи мне кто-нибудь минувшим вечером, что я снова пойду в покои Виктора — посчитала бы умалишенным. Тем не менее именно это я сейчас собиралась сделать.

Мне всегда удавалось точно различать, какие из снов были связаны с моей магией, и сегодняшний относился к их числу. Я с предельной ясностью ощущала, что необходимо пойти в комнату лорда Баррингтона и взглянуть на то, что находится над комодом.

— Леди, а куда вы собра…

— Тш-ш-ш, — не дала я Фионе договорить и, приложив указательный палец к губам, тихо вышла из комнаты.

Невольно подумалось, что я постепенно становлюсь похожей на охотника — скольжу словно тень, ступаю бесшумно и остаюсь никем не замеченной. Такая мысль вызвала мимолетную усмешку и почему-то придала уверенности.

Как и в прошлый раз, путь до покоев Виктора — или, правильнее сказать, Нила Баррингтона — занял целую вечность. И чем ближе к ним я подходила, тем сильнее сгущалась тьма. Густыми клубами она висела в воздухе, липла на потолки и устилала дубовый паркет, по которому даже ступать было неприятно. Дыхание перехватывало из-за невидимой обычному зрению магии, которая забивалась в легкие. Обитающая здесь тьма не желала видеть гостей и, все более сгущаясь, сковывала движения, мешала идти и пыталась оттеснить нежеланную гостью.

Но отступать я не собиралась.

Перед самой дверью меня кольнуло сомнение: может, пока не поздно, повернуть назад? Но, доверившись себе, я надавила на ручку, и та легко поддалась.

Все было так же, как во сне: тот же царящий в комнате полумрак, темные занавески, практически не пропускающие свет, заправленная кровать, бокал с недопитым вином на столе…

Судорожно сглотнув, я медленно, на негнущихся ногах подошла к кровати и, остановившись, затаила дыхание. Затем так же медленно обернулась в сторону комода и наткнулась на проницательный взгляд серых глаз.

На стене висел портрет, где изображались двое: граф и графиня.

Кэтлин сидела за роялем и улыбалась, на ее плече покоилась рука стоящего позади супруга. Задним фоном служил один из уголков музыкального зала, где можно было заметить алые розы, одна из которых лежала на белых клавишах.

Запечатленный момент отражал счастье и гармонию, царящую между двумя любящими людьми. Художнику удалось передать ту бесконечную нежность, которую испытывал лорд по отношению к жене — она сквозила в том, как мягко, но вместе с тем бережно он касался ее плеча.

Я смотрела на Виктора и не могла поверить, что изображенный на портрете мужчина и тот, кого я знала сейчас, — один и тот же человек. Подумалось, что сейчас в нем прежней осталась лишь внешняя оболочка, а содержимое полностью изменилось. Что же послужило тому причиной? А самое главное — остались ли прежними чувства, что он испытывал к своей жене?

У меня был всего один ответ на эти вопросы: черная магия. Вероятно, десять лет назад лордом действительно двигало желание вернуть горячо любимую Кэтлин, но теперь все было иначе. Смерть стольких девушек не могла пройти бесследно, она оставила в душе Виктора несмываемый отпечаток и постепенно его меняла, отравляя существование.

Но я не понимала, почему сон привел меня к этому портрету. Что я должна была увидеть? Возможно, он должен был натолкнуть на мысли о мотивах, движущих лордом. Я не была уверена в правильности своих выводов, но предполагала, что, скорее всего, права.

Его любовь со временем переродилась в навязчивую идею — этим и объясняются его последние поступки. Судя по нашему последнему разговору и поведению Виктора, на безутешного и убитого горем мужа он явно не походил. Что уж говорить о его времяпровождении с Кэсси…

Пора было уходить, но я отчего-то медлила. Снова и снова рассматривая портрет, не могла отделаться от ощущения, что упускаю из виду какую-ту небольшую, но очень важную деталь. Казалось, стоит протянуть руку — и тут же ее ухватишь, но она ускользала.

К завтраку я спустилась первой и, не дожидаясь остальных, присела за стол. На улице начался дождь. Он гулко барабанил в оконное стекло и стекал по нему тоскливыми каплями. Сегодня растопили камин, и сейчас в нем горело жаркое пламя, жадно поедающее обуглившиеся дрова.

Оливия раскладывала столовые приборы, боясь лишний раз взглянуть в мою сторону. Ее движения были дергаными и суетливыми — горничная явно хотела скорее закончить работу и уйти. Я заметила, что на ее шее виднеются красные пятна, которые она тщетно пыталась прикрыть приподнятым воротничком, но сожаления по поводу вчерашнего не испытывала. По крайней мере, удалось выяснить, что портрет графини Баррингтон Оливия не резала.

Зато теперь вопрос о том, кто же это сделал, стал особенно актуальным, ведь ответ на него мог послужить ключом ко многим разгадкам. Человек, совершивший такое, должен был сильно ненавидеть Кэтлин, и вряд ли причиной тому могла послужить какая-то мелочь.

В настоящий момент у меня имелось немало разрозненных картинок, которые требовалось собрать воедино. Их было так много, что я не знала, с какой начать. Кто мог изуродовать портрет? Дженкинс? Миссис Эртон? Сам лорд Баррингтон? А может, некто, на кого я не могу даже подумать?

Неожиданно рядом раздалось негромкое покашливание. Оторвав взгляд от окна, я обнаружила рядом Фиону, сжимающую в руках сложенный в несколько раз бумажный листок. Только хотела спросить, что это такое, как она наклонилась и, ставя передо мной чашку, положила его под фарфоровое блюдце. Затем развернулась и спокойно принялась расставлять остальную посуду, помогая Оливии.

Осмотревшись по сторонам, я осторожно переложила бумагу на колени и, развернув, прочла строку, написанную ровным красивым почерком:

«После завтрака на заднем дворе у пруда. Киран».

Дождавшись, пока горничные удалятся, я подошла к камину и бросила записку в огонь, который с удовольствием поглотил предоставленное ему угощение. Как раз в тот момент, когда я снова заняла место за столом, за моей спиной раздался голос дворецкого:

— Леди Кендол, вы сегодня рано.

— Леди не приходят рано, это слуги опаздывают, — ответила машинально, успешно скрыв испуг от его внезапного появления. Мне не были слышны приближающиеся шаги, я не ощутила его присутствия — кажется, вот кто был в этом особняке настоящей тенью.

— Некоторые леди, — дворецкий сделал акцент на обращении, — ходят не там, где нужно, и вмешиваются в то, во что не следует.

Дженкинс оставался бесстрастным, но это не мешало ощутить скрытую в его словах угрозу. К такому обращению с собой я не привыкла, но прекрасно понимала, что нахожусь не в том положении, где ко мне будут относиться соответственно статусу.

Не желая смотреть на дворецкого снизу вверх, я поднялась и, по неизменной привычке расправив плечи, прямо спросила:

— Где Бекки? Только не нужно лжи.

— Леди Кендол, — Дженкинс говорил подчеркнуто вежливо, — боюсь, вы не совсем сознаете, в каком положении находитесь. Вынужден повторить, что ваши действия могут иметь неприятные последствия. С вашей горничной все в порядке, но это может измениться, если продолжите свои бесполезные попытки что-то узнать.

Такого стерпеть я уже не могла:

— Вы смеете мне угрожать?

— Посмотрите на этот дом, — словно не услышав моего вопроса, дворецкий возвел глаза к потолку. — Видите узоры кракелюра, въевшуюся в стены грязь и углы, опутанные кружевом паутины? Чувствуете запахи сырости и увядания? Слышите, как завывает в каминных трубах ветер, а старые лестницы скрипят под гнетом поднимающихся по ним призраков? Поместье умирает, леди. Медленно и неотвратимо оно превращается в прах. Это место и есть главный призрак — призрак далекого счастья, со временем обратившегося в скорбь.

Дженкинс на секунду замолк и посмотрел мне в глаза.

— Отсюда нет выхода, и ваши надежды на спасение такие же бесплотные, как воспоминание, обитающее в музыкальном зале. Вы прекрасная роза, леди Кендол. Но даже самые прекрасные розы, увы, цветут недолго.

Я не находила слов. Да и что можно было на это ответить? Что он не прав и я во что бы то ни стало сумею вырваться из Сторм-Делла? Сказать подобное — все равно что заключенному убеждать надзирателя в своем скором побеге.

— И к слову, — добавил Дженкинс, — не пытайтесь больше воздействовать на Джину. У бедной женщины в Риджии есть дочь, жизнь которой для нее очень дорога. Зов совести не может перевесить любовь к единственному ребенку, поэтому не добавляйте несчастной новых страданий.

— Вы… — впервые я не могла сдержать клокочущую внутри злость. — Ничтожество…

В глазах Дженкинса отразился проблеск эмоций, который можно было принять за усмешку:

— Зачем же так грубо? Подобные изъяснения совершенно не красят леди.

Наш разговор прервали вошедшие в столовую девушки, и их появление поразило меня настолько, что я снова медленно осела на стул, на некоторое время забыв о собственной злости.

Конечно, мне было известно об их состоянии, но я никак не ожидала, что оно настолько ухудшится всего за одну ночь. На Виоле буквально не было лица, ее глаза казались стеклянными, как и у идущей рядом Ины. То же касалось и Габи — играла она превосходно. Вошедшая следом Лилиана и вовсе походила на бледное подобие человека, прозрачные глаза которого отражали пустоту.

— Приятного аппетита, леди Кендол, — тихо проговорил склонившийся ко мне Дженкинс, после чего принялся выполнять свои обязанности.

Наблюдая за тем, как дворецкий отодвигает стулья для безучастных гостий графа, а те машинально занимают свои места, я ощущала себя так, словно попала на трапезу мертвых. Мороз пробегал по коже, полз по позвоночнику тонкой змеей и вытаскивал из души глубинный страх. Даже ощущение близости темных призраков не могло сравниться с ужасом от вида знакомых людей, которые утратили часть себя.

Холод страха сковал меня ненадолго, вскоре его растопила горячая злость, которая теперь была направлена на Дженкинса, лорда Баррингтона, миссис Эртон и прочих, кто так или иначе был повинен в происходящем.

Заметив в омлете красные крупинки, к еде я снова не прикоснулась. Вероятно, Дженкинс рассчитывал, что рано или поздно голод возьмет надо мною верх, но я намеревалась держаться до последнего. Лучше умру голодной смертью, чем стану похожа на тех, с кем сидела за одним столом. Безумно хотелось подорваться с места, подбежать к каждой из девушек, встряхнуть их, накричать, чтобы вызвать хоть какие-то эмоции, а затем разбить дорогую посуду, скинуть на пол кружевную скатерть и наброситься на бездушного дворецкого. Бесполезность таких действий была очевидна, и это только подливало масла в горящий внутри огонь. Никогда мне не приходилось испытывать столь сильной ярости.

Я знала о действиях графа и дворецкого, они знали, что я об этом знаю, но все мы продолжали играть по странным правилам. Миссис Эртон вела себя так, словно ничего не происходит, и после завтрака, как обычно, вызвалась проводить меня и Виолу до комнат. Остальных девушек в покои сопровождал Дженкинс, который, прежде чем уйти, бросил на меня предостерегающий взгляд.

— Хочу подышать свежим воздухом, — сообщила я экономке, с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться.

Миссис Эртон несколько смешалась:

— Леди Кендол, боюсь, выходить в сад — не лучшая идея…

— Меня не интересует ваше мнение, — отрезала я, теряя остатки показного терпения. — Всего лишь ставлю вас в известность.

Казалось, если я сию же минуту не окажусь за пределами давящих стен, то просто взорвусь от долго копившихся внутри эмоций. Мне всегда удавалось сдерживать себя и не терять холодной рассудительности, но всему в этом мире есть предел, и моя выдержка не являлась исключением.

В то время как я выходила из гостиной, позади слышался стук каблуков миссис Эртон. Судя по всему, проводить до комнаты Виолу она поручила Оливии, а сама пошла следом за мной. Это ужасно нервировало, поскольку я понимала, что теперь не смогу нормально поговорить с Кираном. Возможно, мне следовало послушно отправиться в комнату, а уже после выходить в сад, но я была слишком раздражена для того, чтобы мыслить трезво.

— Леди Кендол, — позвала экономка, когда мы вышли на улицу.

Дождь почти прекратился, но в воздухе все равно чувствовалась зябкая сырость. Она как нельзя лучше подходила моему теперешнему настроению и совпадала с состоянием души.

— Если не можете избавить меня от своего присутствия, то хотя бы просто помолчите, — остановившись, проронила я и тут же глубоко вдохнула, стараясь восстановить душевное равновесие.

— Леди Кендол, — повторила миссис Эртон, подходя ближе, — поверьте, мне бы хотелось что-то изменить, но это не в моей власти. Возьмите.

Обернувшись, я наткнулась на протягиваемый мне сверток и интуитивно поняла, что там находится нечто съестное. Внимательно всмотревшись в лицо экономки, не увидела ничего, что могло бы выдать ее дурные намерения, но тем не менее предлагаемое не взяла.

— Не отказывайтесь, — настояла она. — Еда не отравлена. Джина отложила специально для вас, и я сильно рискую, выполняя ее просьбу.

Поколебавшись, я все же приняла сверток, тут же ощутив приступ острого голода. Даже сквозь ткань просачивался запах душистой свежей выпечки, в буквальном смысле кружащий голову.

Благодарить экономку я не сочла нужным и, развернувшись, направилась к пруду. Судя по ощущениям, она шла за мной, но это меня больше не волновало. Даже если миссис Эртон увидит рядом со мной Кирана, хуже уже не будет. Во всяком случае, нашу встречу можно списать на мое желание находиться в обществе нормального человека.

Присев на деревянную скамью, стоящую на берегу пруда, я развернула сверток и приступила к своему скромному завтраку. Еще никогда еда не казалась мне настолько вкусной, и никогда я так не радовалась самой возможности поесть. Экономка не соврала, и свежеиспеченная булочка, как и пара яблок, имела совершенно нормальный вкус и цвет.

Отломав кусочек выпечки и отправив его в рот, я испытала искреннюю признательность к Джине. Теперь, после того как узнала, почему она выполнят приказы Дженкинса, мое отношение к ней поменялось. Мне думалось, что сама я все равно поступила бы по-другому, даже если бы угрожали дорогому мне человеку, но тем не менее кухарку я понимала. И то, что она все же решилась рискнуть и помочь хотя бы мне, действительно дорогого стоило.