Наблюдая за тем, как Олдер выходит на арену, я откровенно им любовалась. Уж не знаю, какой стилист работал над его образом, но выглядел этот маг потрясающе. Хотя, о чем это я? Наряди его хоть в лохмотья, хоть в парадные одежды императора — эффект будет один.

В отличие от первого, второй полуфинал начался, когда совсем стемнело. Звезд на небе видно не было из-за сгустившихся темных туч, пророчащих грозу, но невидимый купол на арене был достаточно прочным, чтобы выдержать сильнейшие всплески магии, не то, что какой-то там дождь.

Невзирая на наступившую темноту, на арене было светло почти как днем. Тысячи маленьких, похожих на светлячков ламп мерцали под самым куполом, вдоль первых рядов трибун горели высокие факелы, соседствующие с передовыми осветительными технологиями в виде заряженных прожекторов.

Я тоже сидела в первом ряду и вспоминала, как не так давно с этого самого места наблюдала за скорым поражением Ногвара Хеллио. Оставалось надеяться, что Протти Фью продержится дольше, и полуфинал доставит зрителям настоящее удовольствие. Ну а в том, что Протти все-таки проиграет, я не сомневалась ни секунды. Вот ни малейшей капельки сомнения не было!

В общем и целом, ожидания оправдались. Бой вышел феерически эпичным и грандиозно красивым. Протти Фью всегда отличался неординарностью, и в этой битве она проявилась сполна. Своей нестандартной внешностью он чем-то напоминал Чуку — длинные красно-розовые волосы, множество мелких сережек и браслетов, нарочито рваная и небрежная одежда. И магия его была такой же неординарной, даже странной: по арене прыгали совершенно разные «куклы», некоторые из которых походили на существ из ночных кошмаров, некоторые на нагромождения геометрических фигур, а некоторые даже на людей.

Поединок продлился сорок две минуты, о чем сообщали цифры на табло. Притом, не знаю, как кому, а мне было очевидно, что Олдер мог бы завершить его раньше, но намерено сдерживал себя и тянул время. Когда последняя кукла оказалась развеяна, а ее создатель — повержен, публика возликовала. Кажется, в этом полуфинале все были единодушны в своих симпатиях. Разве что подростки-неформалы, развернувшие плакат с Протти, по-настоящему расстроились.

Я тоже радовалась вместе со всеми, хотя и понимала, что теперь финал будет для меня… нет, определение «сложный» здесь неуместно. Просто словами не описать, какие трудности меня ожидают! И все же, несмотря ни на что, я не сдамся. Даже если шанс на выигрыш всего один из ста, не опущу руки и буду бороться до последнего!

Когда бесшумно взорвался привычный победный фейерверк, когда прозвучали триумфальные фанфары и ведущий поднял руку Олдера, случилось кое-что неожиданное. Вместо того чтобы просто стоять и слушать заслуженные рукоплескания публики, победитель вдруг отошел от ведущего и жестом попросил всех замолчать. Его поняли не сразу, но все же постепенно зрители стихли. Повисло напряжение, приправленное недоумением и любопытством.

И тут Олдер заговорил:

— Я, как полуфиналист юбилейных игр, перед финалом желаю испытать свои силы и вызывать на бой сильного и, несомненно, более опытного мага. Прямо сейчас и прямо здесь!

Трибуны загудели.

— Неужели Драгора? — изумился кто-то, сидящий позади меня.

— О, вот так поворот! — мгновенно сориентировался ведущий. — Четырехсотые игры и впрямь щедры на сюрпризы! Желание полуфиналиста для нас — закон, а когда оно обещает невероятное зрелище — еще и приказ, так ведь?

На сей раз трибуны загудели одобрительно и еще громче прежнего.

— Что ж, в таком случае мы не смеем возражать нашему обожаемому чемпиону! Кто же тот счастливчик, что схлестнет с вами магию? Неужели нынешний глава магической гильдии, отец нашей неподражаемой полуфиналистки?

Взгляд Олдера медленно обвел арену и остановился на высоких трибунах, где восседало жюри. Затем спустился чуть ниже, задержался на Драгоре Непобедимом и скользнул влево.

Мое сердце екнуло и пропустило удар. Неужели…

— Райн Аяр, — раздался в воцарившейся тишине голос Олдера, совпавший с раскатом грома. — Его я вызываю на магический поединок.

«Одолел бы и голыми руками», — так и читала я по прищуренным, поблескивающим карим глазам.

Всеобщее изумление длилось недолго, и уже вскоре его сменил неизменный на играх азартный восторг. Обрадованные тем, что полуфинал получил неожиданное продолжение, зрители вновь вскочили со своих мест и синхронно закричали:

— Райн! Райн! Райн!

С каждым отрывисто произнесенным звуком имени сам его обладатель становился все бледнее. Даже находясь от него на существенном расстоянии, я это видела. И все же, отказать сейчас Олдеру для Райна означало бы похоронить гордость и репутацию. Это понимал он, это понимала я, и это понимали все без исключения свидетели происходящего.

— Почту за честь вновь принять участие в играх, — наконец, произнес маг, голос которого тут же усилился магией. — Олдер Дирр, я принимаю вызов!

Точно специально дождавшись нужного момента, вновь прогремел гром, блеснула молния, и на защитный купол обрушился шумный дождь. Началась гроза. Вот только мало кто знал о том, что настоящая гроза в этот момент гремела не в городе. Она началась здесь, на игровой арене, с минуты на минуту намереваясь разразиться в полную мощь.

От предложенного времени на подготовку Райн отказался, отшутившись, что всегда готов к бою. Должно быть, он рассчитывал, что Олдер измотан после предыдущей битвы, и это сыграет ему на руку. Если так — его точно ждало разочарование. Мне даже смотреть на Олдера не требовалось, чтобы ощутить бешеный, просто нереальный флер силы, исходящий от него.

Раскаты грома совпали с напряженным ритмом барабанов. Двое противников встали напротив, и начался обратный отсчет.

Я с силой стиснула кулаки, не замечая боли от впившихся в ладони ногтей. Вокруг шумела толпа, разносились подхватываемые ветром крики, и казалось, только я одна нахожусь на краю невыносимого напряжения. Это уже не было простым боем. Не было игрой. Понимал ли это Райн? Видел ли в глазах соперника неудержимое пламя, подпитываемое жаждой возмездия?

Мне пока было неясно, что Олдер намеревается делать дальше — ведь не убивать же Райна, в самом деле! — но зато я предельно четко понимала, что этот вечер и публика, и жюри, и почетные гости запомнят надолго.

Гонг!

И скрежет от соприкосновения холодной стали с синей сферой пронзил арену.

Ветер моментально усилился, совпадая с тем, что бушевал снаружи. Ливень обрушивался на купол как в момент конца света, вспышки молний набирали мощь и, словно точно зная, что настало его время, неистовствовал гром.

— Первый, — считала я про себя отраженные удары. — Второй…

Если у Райна действительно возникла мысль, что Олдер устал после боя, к этому времени она уже исчезла. Опытный маг, силу которого я неоднократно испытывала на себе, выглядел предельно сосредоточенным и собранным. О сдерживании себя не могло быть и речи, ведь иначе Олдеру было не противостоять.

Синие режущие сферы обрушивались на выдерживающий их щит, стальной клинок пронзал синюю же защиту. Магия — сущность самого человека. Говорят, прообраз дара появляется с первой осознанной мыслью ребенка. А Райн рассказывал, что его первое, очень далекое воспоминание связано с предгрозовым небом… должно быть, с него все и началось.

Но сферы были красивыми лишь с виду, а на деле — быстрые, опасные, если переусердствовать — смертельные. Райн никогда не сидел без дела, как и мой отец, он по-прежнему использовал магию, помимо работы в гильдии берясь и за сложные заказы, поэтому навыков не растерял. Но, глядя на идущее сражение, я бы не смогла сказать, что Олдер в чем-то ему уступает.

Это был бой на равных. По крайней мере, так мне казалось первые несколько минут.

Застыв и не видя ничего другого, я наблюдала за каждым новым столкновением сил, за каждым движением меча, за каждой сферой, проходящей то у самой шеи Олдера, то в нескольких миллиметрах от его лица.

Вскоре серьезность боя заметили все, и на трибунах стало необычайно тихо. Зрители сидели, затаив дыхание, — я не видела этого, но ощущала давящую на и без того натянутые нервы тишину.

А потом рухнули последние барьеры. Если бы меня попросили описать дальнейшее развитие боя, я бы сравнила его с плотиной, прорванной безудержным мощным потоком. Когда в руках Олдера с невероятной скоростью замелькала пара объятых черной аурой мечей, когда Райн призвал одну из семи смертоносных сфер, публика и даже жюри испуганно ахнули, а председатель привстал с места. Краем глаза я увидела, как один из главных администраторов бежит к ведущему и на ходу что-то доказывает, но тот, перепугавшись чуть ли не до обморока, пытается скрыться в проходе, ведущем в зал ожидания.

Сердце ухнуло куда-то вниз. Я просто глазам своим не верила! Не боялась, нет… да в ужасе я была! Не за себя, за других! Черт побери, о чем эти два мага думают?! Да от столкновения магий отдача будет такая, что мы все тут поляжем к гартаховой бабушке!

Судя по засуетившейся администрации, охране и распорядителям, они подумали о том же. Но главная проблема заключалась в том, что никто не то, что прервать бой, даже приблизиться к сражающимся магам не мог! А те, кто решался на такое безумство, тут же отлетали назад как пружинящие мячики.

В какой-то момент я будто впала в оцепенение, чего прежде со мной никогда не случалось. Эмоции отключились, как и потребность дышать, и я застыла, впиваясь взглядом в стихию, которой стал Олдер. Он походил на воскресшее, давно забытое божество — одно из тех, каким некогда поклонялись предки. Прекрасное до дрожи, разъяренное и жаждущее правосудия… или крови.

Казалось, он полностью отдался этому сражению, вымещая всю скопившуюся за долгие годы горькую боль. Олдер сражался за несправедливо отнятую победу у деда, его подлое убийство, за вынужденную бежать мать, за отца. Сражался с человеком, который был в этом повинен. Чувства, живые эмоции — вот что толкает нас на подвиги, дает безграничную уверенность и силы пересечь границу собственных возможностей. А когда эмоции основаны на боли — дает вдвойне.

И без того сильный маг, сейчас Олдер казался просто непобедимым, готовым отобрать это звание у моего отца. Я считала, что они с Райном сражаются наравне? Теперь о том не шло и речи — Райн только и успевал, что отбиваться от непрекращающихся атак, и с каждым разом это явно давалось ему все труднее.

Гром.

Самая яркая вспышка молнии — и к горлу лежащего на земле Райна оказался приставлен меч.

Повторяя недавнее движение председателя жюри, я невольно привстала с места и как-то отстраненно отметила, что то же сделал отец. Но даже он не пытался вмешаться. Сам воздух напитался зашкаливающим напряжением, не ощутить которое было попросту невозможно, и теперь все — без исключения все понимали, что нынешний бой — совсем не игра.

Охрана, некоторые маги и администраторы выстроились вокруг, но не решались подойти ближе. Ведущего все еще уговаривали взять себя в руки, но он трясся и ни в какую не соглашался выходить из укрытия. Я улавливала эти движения машинально, практически их не анализируя, и не отрывала взгляда от высокой, источающей власть и силу фигуры, крепко сжимающей рукоять меча.

В какой-то момент показалось, что Олдер действительно потерял себя. Что еще немного — всего какая-то жалкая секунда — и прямо на глазах тысяч присутствующих произойдет убийство…

Карие, теперь ставшие практически черными глаза, в которых плавились раскаленные звезды, оторвались от поверженного противника. И, медленно, будто невидяще описав полукруг, остановились на мне.

Я узнавала и не узнавала их одновременно. По ощущениям, мы успели побывать в сотнях миров перед тем, как в этих глазах блеснула явная осмысленность. И до того, как я успела вдохнуть, горло Райна в один миг избавилось от опасного острия.

Тишина уходить не спешила.

Нарушил ее сам Олдер:

— Я — внук Грэха Кваро, единственный и прямой наследник его магии. Этот жалкий человек, который сейчас валяется у меня в ногах — трус и лицемер, чьи руки обагрены его кровью. Драгор Саагар! — без перехода обратился он к моему отцу, не дав никому прийти в себя от шока и осмыслить сказанное. — Прежде чем вы и многие другие попытаетесь обвинить меня в клевете, выслушайте нескольких свидетелей других прегрешений Райна Аяра. Пройдет не более получаса, и он окажется за решеткой не только за грехи многолетней давности, но и за совершенные сейчас! Я — внук Грэха Кваро, подданный Солзорья и Кайрийской империи, приближенный императора, лорд Дирр, которому за заслуги перед имперской семьей был дарован высочайший из возможных титулов, заявляю: Райн Аяр использовал запрещенные методы для борьбы в трехсот пятидесятых и нынешних — четырехсотых магических играх!

Наверное, если бы от столкновения магий все-таки случился взрыв, это бы не произвело такого эффекта, какой вызвали произнесенные слова. Сперва воцарилась тишина до того глубокая, что показалось, словно все разом умерли. А затем раздался оглушительный гвалт, порожденный всеобщим потрясением. Даже я — та, которая узнала обо всем раньше, почему-то оказалась частью этого потрясения.

— Эшер Калле! — позвал Олдер, заставив трибуны содрогнуться от изумленных возгласов с новой силой.

И вот теперь я была потрясена не почему-то, а по вполне объяснимым причинам. Ну, Дирр! Ну… тайный агент! Это же надо, маг семи ветров пришел в себя, а мне об этом даже не удосужились сообщить!

Мимолетное возмущение отпустило так же быстро, как пришло, и я наравне со всеми вперилась взглядом в вышедшего на арену слегка прихрамывающего мага. Выглядел Эшер откровенно неважно, но все же он был жив! Не только выкарабкался, вырвавшись из холодных лап смерти, но еще и пришел сюда, чтобы прилюдно дать показания против Райна!

Судя по реакции окружающих, происходящее все больше и больше напоминало им один из абстрактных шедевров изобразительного искусства. Хаотично положенных на холст мазков становилось все больше, и чтобы увидеть в них единую картину, требовалось изрядно поднапрячься.

Тем временем белый как свежий снег Райн поднялся с земли и, активно жестикулируя, пытался докричаться хоть до кого-нибудь, но его голос оставался неуслышанным — видимо, Олдер предусмотрел возможные возражения и окружил Райна звукопоглощающим барьером. Впрочем, как вскоре выяснилось, он не только поглощал звуки, но и не позволял заточенному магу выйти за его пределы. А еще около Райна появились четверо вооруженных до зубов стражей, явно принадлежащих личной гвардии императора.

— Эшер! — воскликнул глава магической гильдии, когда тот поравнялся с Олдером. — Всевышнего ради…

Что именно «ради», папочка не договорил, являя собой редкое, можно сказать уникальное зрелище: Драгор Непобедимый не находит слов.

— Пусть это не оглашалось официально, но всем давно известно, что я был прикован к больничной койке из-за совершенного на меня нападения, — произнес Эшер практически неузнаваемым голосом, изменившимся так же, как он сам. — Меня хотели убить, чтобы избавиться от потенциально опасного конкурента, и выставить все, как несчастный случай. Я видел нападавшего. Видел его лицо так же, как вижу сейчас всех вас.

Все же вышедший на арену Драгор остановился и кажущимся бесстрастным тоном спросил:

— Это был Райн Аяр?

— Нет, — последовал незамедлительный ответ. — Кристор Рьевор. Однако Райн тоже находился поблизости. Он видел, как я падаю с крыши. Я был шокирован, не ожидал, что согильдийцы, которых я считал добрыми друзьями, способны на такое. Поэтому сумел сориентироваться и использовать магию, лишь находясь всего в нескольких сантиметрах от земли.

Эшер перевел взгляд на Райна и криво, со смесью нескрываемой горечи и ненависти усмехнулся:

— Это не входило в ваши планы, верно? Как и усиленная охрана вокруг палаты, не позволяющая меня добить.

В этот момент я прекрасно понимала чувства отца, которые хотя и были скрыты от посторонних, все же разрывали его изнутри. Чтобы поверить в предательство близкого человека, на протяжении долгих лет являющегося лучшим другом, нужно почти полностью пересмотреть картину своего мира.

— Райн? — полувопросительно проронил Драгор Непобедимый, одним жестом скинув окутывающий того магический полог.

— Это наглая ложь! Клевета! — моментально разнеслось по арене. — Да как ты… как вы все можете в это верить?! Это же явная провокация со стороны кайрийнийца! Да это просто смешно, в конце концов! Кому вы поверите — тому, кто состоит в гильдии без году неделя, или мне — магу, прожившему в ней всю жизнь?!

— А я, по-твоему, тоже состою в гильдии без году неделя? — отрезал Эшер, у ног которого появились маленькие смерчи.

— С вашего позволения, — глядя на Драгора, Олдер воссоздал полог, и возмущения Райна вновь затихли. — А теперь позвольте пригласить сюда лорда Дэйрона. Полагаю, слово второго советника императора имеет достаточный вес?

Ну, Олдер Дирр, чтоб тебя! Так вот о чем он переговаривался с Дэйроном на балу…

Ранее бледное лицо Райна пошло красными пятнами. Казалось, он просто осознать не может, что это — реальность, а не кошмарный сон. В то же время он явно пребывал в уверенности, что все образуется, что ему удастся выкрутиться, и праведное негодование изображал поразительно натурально.

Я старалась на него не смотреть.

Воспринимать Дэйрона, играющего на стороне справедливости, было несколько странно. И все же, его показания действительно оказались очень кстати… если так можно сказать, учитывая, какой после них поднялся гвалт, и как посерело лицо папы.

Дэйрон рассказал о том, о чем мне уже поведал основатель гильдии. О маме. Как случайно, но все же не без вмешательства Райна она упала в ущелье. Тогда он оказался свидетелем этой трагедии так же волею случая, но скрыл правду после долгих уговоров Райна… и, видимо, определенной суммы, упоминание о которой сейчас, конечно, не прозвучало.

Как только он все рассказал, я подбежала к папе и, взяв его за руку, крепко ее стиснула. Хотелось немедленно его обнять, попросить заплакать, чтобы выместить все, что творилось в душе, но сейчас кругом было слишком много посторонних глаз. А Драгор — он ведь непобедимый. Сильный. Способный выдержать и не такое.

Вряд ли сейчас кто-то это заметил, но для меня было очевидно, что всего за несколько минут отец постарел лет на десять. Не внешне, внутренне.

Дальнейшие события слились для меня в ту самую абстракцию, разбирать которую больше не хотелось. После Дэйрона выступал кучер — да-да, тот самый кучер, мой старый знакомый, поведавший о спланированном побеге Кристора. Затем еще пара косвенно причастных к последним событиям лиц и Трэй, рассказавший о выходящей из-под контроля магии на показательных выступлениях. Снова Олдер, поведавший подробности событий пятидесятилетней давности, а потом… потом случилось то, чего не мог ожидать никто. Никто! И уже точно никак не ожидал Райн.

Когда ему дали возможность озвучить свои оправдания, он снова начал кричать, что не желает слушать «этот бред», не имеющий под собой никаких прямых улик, требовать, чтобы его немедленно отпустили и, если уж все настолько сошли с ума, встретиться в цивилизованном имперском суде. И вот тогда на арену вышла она.

Тамия.

Вышла — и встала рядом с Трэем, заняв место среди обвиняющих ее отца свидетелей.

— Ты всегда лжешь, — надтреснутым голосом произнесла первая красавица гильдии. — Всегда… и никогда меня не любил. Только его, Кристора. Потому что всегда мечтал о сыне. Ты считал меня пустым местом, даже разговоры с ним скрывать не пытался. Думал, я стану молчать и ни за что тебя не выдам…

По ее щекам заструились слезы, но Тамия стояла с прямой, как палка спиной и широко разведенными плечами.

— Это все он, — она указала жестом на Райна, на лице которого впервые проступил настоящий, практически животный испуг. — Я все слышала. Каждое слово, когда они обсуждали с Кристором, как возведут его на место главы, одного за другим устранив соперников! Мой отец надеялся, что станет управлять им, а через него — и всей гильдией. Это его давняя мечта, одержимость которой превратила его в настоящего монстра! Он и на Фелиции Саагар уже давно хотел женить своего подопечного…

Ее голос сорвался, но плечи так и не поникли. Непроизвольно коснувшись своей щеки, я обнаружила, что плачу вместе с ней. И вдруг поняла, что долгое время заблуждалась на ее счет. Она не легкомысленная пустышка, нет. Смелый и сильный духом человек.

— Ты что такое несешь?! — услужливо снятый кем-то полог открыл вопли Райна. — Черт побери, да с ума сошли вы все…

— С ума сошел ты, папа, — расслышала я негромкое и, спустя всхлип: — Но я все равно тебя люблю. Поэтому и поступаю так. Ты должен понести наказание, облегчить душу…

Я, как и Тамия, находилась на пределе моральных сил. Особенно близко подошла к краю, когда неожиданно наткнулась на взгляд Райна, прикованный не к дочери — ко мне.

— Фелиция… — позвал мой давний друг и наставник.

Ноги ослабели и, наверное, я упала бы, не подхвати меня моментально оказавшийся рядом Олдер. Мне было под силу выдержать сверхсложные тренировки, длительные бои, противостоять гартахам, пауледам и ледяным троллям, но один Всевышний знает, чего стоило сохранять рассудок сейчас! Сейчас, когда на меня никто не нападал, но сердце кровоточило так, словно в него всадили нож и медленно, смакуя каждый миг, поворачивали…

— Я дам распоряжение своим людям, тебя незамедлительно отвезут в гильдию, — коснулся слуха шепот Олдера.

Меня хватило лишь на то, чтобы отрицательно покачать головой и вновь встать прямо. Руку отца я так и не выпустила и была намерена оставаться здесь до последнего. До тех пор, пока этот тяжелый вечер не завершится. Саагары не бегают от трудностей. Даже от таких!

Вечер был долгим, хотя окончание этой его части не заставило себя ждать. Все же Олдер приврал, и речи свидетелей отняли больше времени, чем полчаса. Зато сразу после их выступлений к окружившим Райна стражам присоединились высокопоставленные лица, имеющие отношение к имперскому суду, а так же несколько советников. Просьба Райна была удовлетворена — в том смысле, что в ближайшее время его ждало судебное разбирательство, исход которого был заведомо предрешен. А вот дожидаться этого разбирательства ему предстояло, находясь под арестом.

Пока его уводили, я стояла до того прямо, что заболела спина. Внутри неистовствовало пламя, на подавление которого уходили последние остатки сил. Как же мне хотелось, чтобы все это оказалось просто кошмаром! Вот так просто, раз — и, проснувшись, обнаружить, что все, касающееся Райна, мне только приснилось… Но нет. Это была реальность, с которой, как бы ни было трудно, приходилось мириться.

Мы ушли с арены вслед за взятым под стражу магом. Я, отец и Олдер. Еще некоторые маги порывались пойти за нами, но Олдер остановил их, сказав, что они переговорят позже.

Как только мы пришли в его комнаты отдыха, находящиеся в игровом комплексе, Олдер достал из шкафчика бутылку и плеснул горячительное содержимое в два широких бокала. Один из них молча протянул Драгору, тяжело опустившемуся в кресло. Я тоже присела рядом, на подлокотник и подавлено принялась рассматривать узоры на ковре. Не была уверена, что мое присутствие сейчас уместно, но уйти пока никто не просил.

Залпом опустошив бокал, отец отставил его на кофейный столик и спустя некоторое время молчания сдавленно выдохнул:

— Невозможно поверить… но это ведь не может быть ошибкой?

— Никакой ошибки, — отрезал Олдер, заняв соседнее кресло. — Я бы никогда не стал выдвигать такие обвинения, если бы не был уверен до конца. Вы и сами прекрасно это понимаете.

Повисла напряженная, наполненная сотнями оттенков чувств, пауза.

Неожиданно отец уронил голову в ладони, запустил пальцы в волосы и, словно обращаясь к Райну, спросил:

— За что?.. За что, гартах возьми?!

— Я задавался тем же вопросом долгие годы, — последовав примеру Драгора в опустошении бокала, произнес Олдер. — После того как отец по дурости погиб на магической дуэли, объяснить мне это было некому. Мать пережила его ненадолго и, оказавшись в сиротском доме, я поклялся, что однажды вернусь в Солзорье. Вернусь, чтобы восстановить справедливость и забрать то, что принадлежало моему деду по праву.

Он в упор посмотрел на главу магической гильдии:

— Я должен просить прощения. Все это время я винил во всем вас, как и когда-то отец. Он тоже жаждал возмездия — я хорошо это помню, — но осуществить задуманное не успел. Сейчас я понимаю, что, как бы то ни было, вы с дедом выпили одинаковый яд. И именно вы одержали верх. Поэтому ваша победа честна.

— Ты? — мой отец поднял на него затуманенный взгляд. — Ты просишь у меня прощения? Всевышнего ради… да я первым должен был во всем разобраться еще тогда, пятьдесят лет назад! Чувствовал же — что-то нечисто, но проведенная экспертиза, не обнаружившая никаких следов яда или другого постороннего вмешательства, сбила с толку. А все чертов кайрийский бурецветник!

Он резко осекся. И, осененный догадкой, глухо проговорил:

— Так это что… все это время Райн меня…

— Травил? — закончил за него Олдер. — Да.

Не выдержав мучительного напряжения, не в силах видеть отца таким потерянным и убитым, я поднялась и отошла к окну. Взглянув на улицу, тут же с раздражением задернула занавеску, обнаружив двух буквально прилипших к оконному стеклу репортеров. Эта пара писала статьи в какую-то небольшую газетенку и обычно вела себя тише остальных коллег. Но сейчас их близкое присутствие все равно нервировало.

Пока я на них отвлекалась, отец с Олдером продолжали переговариваться — негромко, но уже гораздо спокойней. Бутылка медленно пустела, напряжение так же медленно, постепенно, но все же уменьшалось. Вскоре обо мне окончательно забыли, вынудив почувствовать себя лишней.

Поняв, что пора оставить их одних, я ушла. Ничего не говоря, незаметно и, тихо прикрыв за собой дверь. Как ни странно признавать, все же есть в этом мире вещи, куда женщинам вмешиваться не следует. И разговоры, проходящие за закрытой дверью между двумя мужчинами, преодолевающими барьер из незаслуженной ненависти, долгих лет непонимания и общих горестей, входят в их число.