На четвертом году совместной жизни супруги Уайтхерст потеряли надежду. Некоторое время они еще по инерции подбадривали друг друга, говорили, что не нужно отчаиваться, но в какой-то момент оба признались, что в успех больше не верят, ничего не получается, все. К этому моменту Виктория обошла с десяток специалистов по бесплодию, прочла с полсотни книг и брошюр, выслушала несколько сот советов. Фрэнк тоже побывал у врача, который осмотрел его, пожал плечами и посоветовал носить трусы другого фасона.

Проблема супругов Уайтхерст была весьма актуальной: Фрэнку перевалило за сорок, и времени, чтобы поднять ребенка, дать ему образование, ввести в жизнь, оставалось в обрез. Супруги нервничали. Они метались от одной идеи к другой — современная американская жизнь предлагает несколько разных решений проблемы. Одно время Фрэнк заговаривал о «суррогатной матери», которая выносила бы его семя. Но Виктории такой вариант был крайне неприятен, она категорически возражала. В конце концов супруги остановились на самом простом — на усыновлении. Впрочем, вскоре выяснилось, что самым простым такое решение может показаться лишь на первый взгляд…

Кто осудит супругов, которые хотят, чтобы ребенок был похож на них? Ну хотя бы отдаленно, ну хотя бы белой расы… Но где взять белого ребенка? В Америке — очередь на пять — семь лет. В Западной Европе — и думать нечего, самим нужны. Остается Восточная Европа. И тут Виктория Уайтхерст прямо вздрогнула, прямо взвилась от догадки — Россия! Конечно, Россия! Можно сказать, перст судьбы указывает на неизбежную связь с этой страной, из которой сама миссис Уайтхерст эмигрировала в Америку с родителями семнадцать лет назад, будучи десятилетней девочкой.

Найти агентство, которое занималось бы подысканием за границей детей для усыновления, было делом нетрудным. Одно такое агентство находилось сравнительно недалеко, в соседнем городе, и Виктория съездила туда на машине, чтобы познакомиться с сотрудниками и разузнать все подробности.

Вернулась она вечером того же дня, с ворохом анкет и переполненная сведениями. Она чуть ли не полночи возбужденно рассказывала Фрэнку, как познакомилась с владелицей агентства California International Adoption миссис Толл (собственно говоря, все агентство и состояло из нее и делопроизводителя), какое прекрасное впечатления произвела эта женщина, как старается она совместить интересы детей и своих клиентов и какое вообще это прекрасное дело — усыновить сироту. Что касается самого усыновления, то процедура эта до ужаса сложная из-за невероятного количества справок, свидетельств, заключений и разрешений, которое они, будущие родители, должны собрать. Когда наконец удастся собрать все необходимые бумаги, продолжала она, дальнейшее будет зависеть от пола ребенка: на девочек огромная очередь. Да, миссис Толл сказала, что восемьдесят процентов американцев просят девочек. Не то что в Китае или Индии, где от них стараются избавиться… «Вот так, женщины в Америке нынче в цене!» — Виктория возбужденно смеялась.

Но самое интересное она приберегла напоследок. В России агентство постоянно работает с тремя или четырьмя детскими домами, откуда берет детей. Детские дома находятся в разных городах, и один из домов — надо же, такое совпадение! — в ее родном городе, в том самом, где она родилась, выросла, училась в школе. Разве не интересно туда поехать, посмотреть на свой дом?

— Не знаю, — сдержанно заметил Фрэнк, — может быть, как раз лучше поехать в незнакомый город. А то, чего доброго, тебя узнают, потом биологические родители появятся…

— Об этом не беспокойся! — замахала руками Виктория. — Столько лет прошло, кто меня там помнит? Одни умерли, другие уехали, никого не осталось. Не беспокойся. — И добавила восторженным шепотом: — В этом что-то есть: и я, и мой ребенок родились в одном городе…

Фрэнк снисходительно улыбнулся:

— Так что мы решим по поводу пола? Будем ждать девочку или возьмем поскорей мальчишку?

— Не знаю. Не могу решить…

Решить и вправду было трудно. С одной стороны, Виктория предпочла бы девочку. Но придется долго ждать: очередь чуть ли не на год. Мальчика можно взять без всякой очереди, и к тому же Фрэнк, она знала, в отличие от «всех американцев», хотел сына.

— Просто не знаю, что делать.

— А нельзя поехать посмотреть? — спросил Фрэнк.

— В том-то и дело. Русские завели такие порядки — ужас. Мы должны заранее решить, кого мы берем — мальчика или девочку и какого возраста. Тогда они дают нам конкретного ребенка, и мы можем взять только этого, никакого другого. Как тебе нравится?

— В той стране свободу выбора никогда не уважали, — мрачно пошутил Фрэнк, — впрочем, и законов своих тоже…

На следующий же день Виктория уволилась с работы. Правду сказать, она рада была поводу: работа продавца ювелирных украшений ее никогда не увлекала, скромная зарплата не была существенна для семейного бюджета (Фрэнк зарабатывал предостаточно), а ходила она ежедневно на службу просто потому, что сидеть одной дома было скучно и неловко перед свекровью. «Вот забеременею — и все, уволюсь сразу», — мечтала она. А тут такой уважительный повод, почти как беременность — тоже хлопоты в ожидании ребенка.

Хлопот и вправду было много. Каждый день Вика отправлялась в какое-нибудь учреждение за справкой, запросом, свидетельством или копией. Вечером вместе с Фрэнком они заполняли очередную анкету или составляли ходатайство, которое на следующий день она отвозила в соответствующее учреждение. Дважды к ним приходили с обследованием. Один раз проверяли жилищные условия, которые были найдены удовлетворительными (супруги Уайтхерст жили в отдельном двухэтажном доме с четырьмя спальнями и тремя ванными). Второй раз ходили по соседям, наводили справки насчет поведения супругов Уайтхерст: не буянят ли по ночам? не торгуют ли наркотиками? не бродят ли пьяными по улице? Видимо, соседи ничего такого припомнить не смогли, и отзыв пришел благоприятный. Подвергся обследованию даже кот по кличке Саддам — печальный медлительный зверь, обиженный на людей то ли за свое имя, то ли за свой двусмысленный половой статус.

К исходу третьего месяца хождения по кабинетам Виктория собрала все документы — от копии метрической выписки Фрэнка до справки ветеринара об отсутствии блох у Саддама, — требуемые по правилам для подачи заявления об усыновлении ребенка за пределами Соединенных Штатов. Миссис Толл просто нарадоваться не могла. Она отмечала галочками по списку наличие требуемых документов, и каждая галочка сопровождалась одобрительным возгласом: «замечательно!», «какая вы умница!», «просто молодчина!». Виктория гордо улыбалась.

Трудности возникли, когда речь опять зашла о поле ребенка: она никак не могла принять решение. Тогда отзывчивая миссис Толл выдвинула такое предложение: оформляйте сейчас запрос на какого-нибудь мальчика и езжайте туда, а там, на месте, разберетесь. Если мальчик вам полюбится, так тому и быть, если же договоритесь с детдомовскими работниками о другом ребенке, о девочке, возвращайтесь сюда, и мы сделаем вид, что нашли через агентство этого другого ребенка и оформим на него документы.

В целом Фрэнку понравился план миссис Толл, но с одной существенной оговоркой. В соответствии с этим планом в Россию нужно было ехать дважды: в первый раз — для «разведки на месте» и для знакомства с ребенком, второй раз — для окончательного оформления в российском суде акта усыновления/удочерения. Строгий, но справедливый российский закон не разрешал делать все за один раз, а также требовал присутствия в суде обоих приемных родителей.

— Ну один раз, в суд — ничего не поделаешь, придется поехать. Но два раза!.. Извини, дорогая.

После интенсивных переговоров с агентством и консультаций агентства с юристами в Москве было разрешено на первый раз поехать в Россию для знакомства с ребенком Виктории Уйатхерст одной, без супруга. По согласованию с детдомом агентство предложило для усыновления шестилетнего мальчика по имени Николай Вахромеев. «В качестве предварительного варианта», — улыбнулась миссис Толл.

Через несколько дней, это был конец сентября, Виктория отправилась в Россию.

Когда Вика была ребенком, ее родной город носил имя одного из вождей сталинской эпохи. (Мандельштам называл их «тонкошеими», но шеи у них чаще всего напоминали бычьи.) Уже после ее отъезда, в годы перестройки, городу вернули его исконное русское имя, к которому Вика с трудом привыкала.

Прибыла в город она к вечеру, усталая от долгого перелета с тремя пересадками, добралась на такси до гостиницы и сразу легла спать. Утром, выйдя из гостиницы, она поняла, что находится далеко за городом, на полпути от аэропорта.

«Проспект Дзержинского, двадцать два», — сказала она водителю такси адрес, который выучила в трехлетием возрасте, «чтобы не потеряться».

Молодой парень повернулся к ней в полном недоумении:

— Я чтой-то не слыхал. Може, как переименовали?

Вика не знала, что сказать. Водителю пришлось идти в гостиницу; там в регистратуре по справочнику установили, что проспект Дзержинского теперь называется Рогожная улица.

— Это как по-старому было. Ну, по-старому-то Дзержинского, а совсем по-старому Рогожная — как по-новому, значит, — смутно пояснил водитель.

Рогожную нашли без труда, но дома номер двадцать два отыскать никак не удавалось. В конце концов стало ясно, что его просто не существует. Вместо него Вику обдала холодом большая заасфальтированная площадь, совершенно пустая, если не считать автобусной остановки посередине. Исчезли и соседние дома, в которых жили Викины подружки по школе.

Вика постояла минутку, повертела головой, потом села обратно в такси и назвала адрес детского дома. Десятью минутами позже она поднималась по стертым ступеням старинного особняка с облупленным неоклассическим фасадом. За массивной дверью пахло дезинфекцией. Пожилая женщина в белом халате и тапочках на босу ногу оглядела ее коротким взглядом и молча указала на дверь в конце коридора.

— Простите, мне нужно повидать заведующую, — сказала Вика, почему-то робея.

— Вы говорите по-русски! — удивилась женщина.

— Да, а почему вы удивляетесь?

Женщина усмехнулась:

— Вы же иностранка, сразу видно. А кабинет заведующей вон там, за той дверью. Она сейчас одна.

Обстановка кабинета — крашеный стол и полки из досок — резко контрастировала с великолепным сводчатым потолком и лепными украшениями. Из-за стола, заваленного папками, на Вику с вопросительной улыбкой смотрела женщина средних лет, с мягкими чертами лица, тоже в белом халате.

— Я Виктория Уайтхерст, прилетела из Америки к вам по поводу усыновления.

— Знаю, знаю, я вас с утра жду. Мне уже из агентства звонили.

— Из Америки?

— Нет, у них здесь представитель, русская женщина. Она обычно сопровождает людей из Америки.

— Да, она появится завтра, а мне не терпелось… ну, сами понимаете…

— Еще бы… — только и сказала она, но с такой интонацией, что у Вики на душе сразу стало спокойно.

Женщина вышла из-за стола и протянула Вике руку: — Давайте знакомиться, нам ведь предстоит большое дело. — Она не переставала улыбаться. — Меня зовут Капитолина Дмитриевна. А вас — Виктория… как дальше, по отчеству?

Но Вика словно остолбенела. Она смотрела на Капитолину Дмитриевну, беззвучно шевеля губами, и наконец произнесла:

— Капа? Капа? Вы — Капа?

Та тоже застыла с протянутой навстречу Вике рукой.

— Капа, неужели не узнаешь? Я Вика, ну? Вика Лу-тицкая, помнишь? Из пятого «Б». Ты у нас пионервожатой была, помнишь?

— Господи! — выдохнула Капа. — Господи! Вика Лутиц-кая, конечно, помню. Вроде бы даже узнаю… Только та была такая чернявенькая, голова в кудряшах… — Капа недоверчиво смотрела на копну золотистых Викиных волос.

— Откуда, по-твоему, берутся блондинки? — засмеялась Вика. — На восемьдесят пять процентов — из брюнеток!

Они обнялись и расцеловались.

— Я тебя на улице ни за что бы не узнала, ну ни в жизнь, — говорила Капа, дотрагиваясь до Викиных волос. — Ты потрясающе выглядишь, настоящая американка. Правда! — Она отступила на шаг и оглядела Вику с головы до ног. Миссис Уайтхерст и в самом деле выглядела недурно: подтянутая, ухоженная, с модной прической, черный свитер подчеркивает тонкую талию и роскошный бюст, отредактированный одним из лучших хирургов Калифорнии…

— Потрясающе! Ты ведь всего на четыре года моложе меня, а поставить нас рядом — мама и дочка. Я даже не спрашиваю, как живешь: и так все видно…

— Но и у меня есть проблема…

— Ты насчет ребеночка? Не горюй, это мы устроим. — Капа опять обняла Вику. — А какая ты молодчина, что к нам за ребенком обратилась! Свой родной город вспомнила. Пусть еще хоть одному русскому ребенку повезет, верно? С твоей стороны это очень… очень… — Капа вытерла глаза.

— А ты-то как живешь? — спросила Вика. — Свои дети у тебя есть или только казенные?

— Сын у меня, Юра. Двенадцать лет. А жизнь… — Она безнадежно махнула рукой. — Ой, не спрашивай! Мужа выгнала, три года терпела и выгнала. Пьянь такая… Живу одна с сыном. Лучше одна, чем с пьяницей. Ладно про это, мы еще не раз увидимся, поговорим. Давай о твоем деле!

Капа подвинула Вике стул, а сама села по другую сторону стола и раскрыла папку:

— Значит, Коля Вахромеев…

В этот же вечер Виктория звонила мужу. В Америке была середина дня, поэтому звонила она в офис. Так они условились: каждый день в это время звонок с отчетом о новостях.

Главной новостью был, конечно, Коля. Нет, познакомиться с ним ей не позволили, по их правилам знакомиться следует только в присутствии представительницы агентства, но она видела его, долго наблюдала за ним. Что сказать? Прелестный мальчик! Такой трогательный, белобрысенький. Глаза круглые и грустные-грустные. Родителей у него нет: мать умерла от цирроза печени, когда ему было три года, а отец исчез. Капа его очень рекомендует, говорит, он добрый и умный. Кто такая Капа? Заведующая детдомом. В деле есть заключение врача, что алкоголизм матери не повлиял на здоровье ребенка. Все анализы есть в деле, можно скопировать и показать специалистам в Америке. Можно снять мальчика на видео. Нет, нет, решение пока принимать рано, это только предварительно. Завтра должно состояться знакомство, тогда подумаем…

Знакомство действительно состоялось на следующее утро. Представительница агентства и Капа вели себя очень официально, называли друг друга по имени-отчеству, а Вику «госпожа Вайтгэрст». Было подписано несколько бумаг, содержание которых Вика так и не смогла постичь: мысли ее были заняты предстоящим знакомством. Но Капа вовсе не спешила. Она подробно и отчетливо, словно для протокола, разъяснила, какое значение может иметь стадия знакомства предполагаемого усыновителя с ребенком. Усыновитель имеет право отказаться от ребенка, поэтому самое здесь важное не вселить в ребенка необоснованной надежды. Это очень опасно для психики ребенка. У нас было несколько таких случаев — надежды не сбывались, и это травмировало детей.

— Надежды на что? — не поняла Вика.

— На усыновление. Да, представьте себе, малыши все время думают об этом, говорят между собой, и каждую незнакомую женщину воспринимают как возможную маму. И тут самое главное — не травмировать ребенка. Так что я специально познакомлю вас не с одним Колей, а с несколькими детьми. И в разговоре ни о чем таком, пожалуйста… Хорошо? Ну пошли.

— Тетя Вика хочет посмотреть ваши уши, — объявила Капа детям, сгрудившимся в углу большой комнаты. Почти вся площадь комнаты была заставлена кроватками, так что детям оставался для игр только один угол. Кроватки были аккуратно застелены линялыми, но чистыми покрывалами. Свежевымытый пол испускал запах хлорки. Вообще, несмотря на очевидную скудность во всем, чистота была безукоризненная. И одежда на детях — старенькая, выцветшая, зашитая, но чистая, пахнущая стиркой.

Дети прервали игру и с интересом разглядывали Вику, на бледных личиках выделялись большие глаза. Пожилая воспитательница Лизавета Никитична — та, которая вчера первой встретила Вику, — попыталась занять их игрой, но им явно интересней было смотреть на незнакомую посетительницу: посторонние люди были для детей редким зрелищем.

Капа подзывала детей по одному. Вика брала в руки их коротко стриженные головки и делала вид, что заглядывает в уши. Дети охотно подставляли сначала одно, потом другое ухо. А одна девочка, лет восьми, спросила:

— Тетя, ты из Америки?

— Почему ты так думаешь?

— От тебя пахнет, — сказала девочка.

«Не надо было душиться, зря я…» — подумала Вика.

— А теперь Коля. Покажи тете уши, — позвала Капа.

Коля подошел и доверчиво положил голову Вике на колени. Вместо того чтобы заглянуть в ухо, Вика наклонилась и погладила эту колючую, пахнувшую карболкой голову. Чувство острой жалости ударило ее в сердце, на глазах выступили слезы. Она не удержалась и поцеловала мальчика в самую макушку.

— Знаю, знаю, ты сейчас скажешь, что я просто ожидала этого, подготовила себя. Говорю тебе, это не так. Когда подходили другие дети, я просто испытывала жалость, ну жалко — и все. А тут другое, тут я почувствовала, что вот это — мое, понимаешь? Мой ребенок, такой трогательный, беззащитный, и я обязана его защитить.

Я поцеловала его, хотя Капа запрещает. Ах, Фрэнк, это ужасно, что тебя здесь нет и я одна должна принять такое решение! Я знаю, что доверяешь и заранее согласен. Спасибо. Но это такая ответственность… И все-таки я уверена, что не ошибаюсь. Это наш сын, понимаешь? Он даже похож на тебя, честное слово. Белесенький такой и так смотрит… Когда он подошел и положил голову мне на колени, я сразу почувствовала… не могу даже объяснить. Он спокойный, тихий мальчик, играет один, в сторонке. Смотрит внимательно и почти не улыбается. Роста он среднего, мне Капа по таблицам показала. Вес тоже средний. Здоровье, опять же согласно бумагам, в порядке, только вот худенький и бледный. Но они все бледные; потому что на воздухе почти не гуляют. Ну и питание у них, конечно… Здесь уже довольно холодно; хорошо, что шубу взяла. Вечером я встречусь с Капой в неслужебной обстановке, у нее дома. Познакомлюсь с ее сыном, заодно обо всем поговорим. Тогда и будем решать. Верно, милый? Слушай, я представляю, как вы будете играть в баскетбол во дворе!..

За семнадцать лет Вика забыла, как пахнут подъезды в городе тонкошеего вождя. Стараясь не дышать, она взбежала на третий этаж и постучала. Дверь открылась, Вика впрыгнула в квартиру, едва не опрокинув Капу, и с трудом перевела дыхание. В маленькой прихожей пахло жареными котлетами и уютом.

— Раздевайся, у нас жарко, — говорила Капа, принимая у гостьи пальто. — Ой, какая шуба у тебя! На меху! Теплая, наверное. Проходи, проходи. Юра, иди сюда, познакомься с тетей Викой!

Не по годам высокий, сутулый мальчик, почти подросток, возник в дверях. Вика подала ему руку:

— Очень рада познакомиться. Вот ты какой огромный. Я тебе подарок привезла, только не знаю, понравится ли.

Она извлекла из сумки пакет, из пакета красную бархатную коробочку и подала ее Юре. Мальчик несмело взял.

— Открой, открой, ну!

В коробке были массивные наручные часы из светлого металла. Юра растерянно посмотрел не мать.

— Подходит? — спросила Вика.

— Да не молчи ты! — сказала Капа. — Еще бы, не подходит… Он таких и во сне не видел. Только рановато ему часы носить. Что ты молчишь? Не знаешь, что сказать положено?

— Спасибо, тетя Вика. Очень нравится.

По тому, как покраснели у него уши, Вика поняла, что подарок действительно нравится.

— Я очень рада. Только не называй меня «тетя».

Она оглядела комнату, в которой еле помещались письменный стол, диван, кровать и три стула. Телевизор стоял на письменном столе. На окнах — светлые занавески, повсюду зеленые растения в цветных горшках.

— Как славно у тебя, уютно.

— Спасибо. Тесновато, а так — жить можно. Пойдем в кухню, обедать будем. Юру я покормила, а сама тебя дожидаюсь. Обеденный стол в кухне.

Кухонка была совсем крошечная.

— Твой бывший муж вам хоть помогает? — спросила Вика, втискиваясь в пространство между столиком и стеной.

— Что ты, лишь бы у меня не вымогал! Он ведь считает, что я должна ему за квартиру. Пьянь бесстыжая!

На обед Капа подала перловый суп из концентратов и жареные котлеты с картошкой и кислой капустой. От котлет Вика отказалась («Я жареного избегаю»), зато вареную картошку с капустой наворачивала с удовольствием.

— Ой! Чуть не забыла! — Капа выскочила из-за стола и достала откуда-то с верхней полки пыльную бутыль.

— Вишневая, из деревни. У меня ведь бабка до сих пор жива, девятый десяток разменяла. Мама умерла, а она вот живет. Одна, хозяйство ведет да еще запасы на зиму делает: наливку, варенье, соленья… Капуста тоже от нее, между прочим. Ну, за нашу удивительную встречу!

Наливка оказалась ароматной и здорово крепкой, но все равно выпили еще по одной. Помолчали.

— Вика, ты мне скажи откровенно, какие у тебя сомнения? Это я насчет Коли. Давай все обсудим. Окончательное решение принимать будешь ты с мужем, конечно.

Вика вздохнула и опустила глаза:

— Честно говоря, я всегда хотела девочку. Я и сюда ехала больше для того, чтобы посмотреть, нельзя ли девочку взять вне очереди. Я в агентстве договорилась, что Коля — это предварительно, условно, а там, мол, увидим. А вот теперь… не знаю, как быть. Веришь, прямо запал мне в душу, ей-богу. Как он положил свою головенку мне на колени, как посмотрел на меня…

— А может, сейчас возьмешь мальчика, а через пару лет вернешься за девочкой? У тебя с мужем как? Ты на него можешь надеяться?

— Абсолютно! Только бы был здоров.

Капа встала со стула и подошла (вернее, шагнула) к окну:

— Ты меня извини, я покурю здесь. Вообще-то я почти не курю, но тут что-то разволновалась…

Она курила, стараясь выдувать дым в форточку.

— Что тебе сказать, Вика? Счастливая ты, дай тебе Бог. От всей души желаю… Твое дело, конечно, но раз тебе Коля полюбился… Он и мне очень нравится. — Капа поднялась на цыпочки и выдула в форточку целое облако дыма. — Они все мне нравятся, я всех их люблю. Правда. Если кого забирают в семью, радоваться нужно, казалось бы, а я каждый раз реву — жалко расставаться. Но на самом деле беда в том, что разбирают-то немногих. Если бы ты знала, какое будущее ждет тех, кто останется в детдоме!.. В шестнадцать лет — все, ступай на улицу! Без всяких средств, без профессии, не зная жизни… Что мы можем для них сделать? И ты знаешь, кто берет наших детей главным образом? Американцы, вот кто! Да, американцы — бездушные, расчетливые, грубые, примитивные… как еще их тут обзывают? Что с нашими людьми случилось, не знаю, но детей берут почти исключительно американцы.

— Понятно, у американцев жизнь намного лучше, в этом дело. Вся материальная жизнь — хоть жилищные условия, хоть питание…

— Не заступайся, Вика. У нас что — нет богатых людей, что ли? А ведь никто из них не возьмет сироту, что ты… Нет, тут что-то другое. Американцы… не знаю, как сказать. Я насмотрелась на них за эти годы. Не то чтобы они добрей наших, но вот есть у них такое сознание, что нужно помогать, добрые дела нужно делать. Представляешь, приезжают и говорят: хотим взять больного ребенка, может быть, мы сумеем его вылечить. В первый раз я услышала, не поверила. Переводчица, думаю, напутала, а она говорит: нет, все так, хотят взять больного ребенка. Когда до меня дошло, я прямо посреди разговора заплакала и бросилась их обнимать. Не могла удержаться…

Капа докурила, закрыла форточку и села к столу. Помолчали.

— Вот нажаловалась, и стыдно стало, — вздохнула Капа. — Все-таки и наш свет не без добрых людей. Ремонт нам нужен был, до того дошло — потолок осыпается, полы, как проселок после дождя… Я в городское управление — где там! Нет денег, фонды израсходованы. Я с ними в крик: на всякие юбилеи и праздники, говорю, откуда-то берется. Нет, так и не дали. И вот нашелся человек, который дал нам на ремонт. Знаешь, кто? Пашка Флякин, помнишь, в моем классе учился? Синеглазый такой, высокий, все девчонки влюблены в него были. Вот как началась приватизация (а он в этот момент комсомольским секретарем был по идеологии, с капитализмом боролся) Пашка наш не растерялся и торговлю лесом схватил. Теперь он один из главных в городе богачей. Ну, я к нему подкатилась по старой памяти: дай, Пашенька, сироткам на ремонт. Представь себе — отстегнул. Мы и потолки, и стены, и пол сделали. Кухня прямо сияет. Сама видала, какая чистота. Вот только на фасад не хватило. Но ничего: живут-то все же внутри, а не снаружи, верно? Давай еще по одной. За добрых людей: без них было бы еще хуже…

В двенадцатом часу Капа пошла проводить Вику до такси. Шли они обнявшись, нетвердой походкой и непрерывно хохотали.

— Бабкина-то наливка!.. Сладенькая такая, с виду безобидная. А за ноги хватает!

На стоянке, когда ждали машину, Вика взяла Капу за руки и заглянула ей в глаза:

— Я попрошу тебя об одной вещи, только дай слово, что не откажешься. Ну, пожалуйста, Капа!

— Ладно, проси. За то, как ты к детям относишься, я для тебя все…

— Смотри, не отказывайся. Я прошу тебя: возьми в подарок мою шубу. Абсолютно новая, первый раз сегодня надела. Возьми!

— Ты что, девочка, окстись! А ты-то как?

— Подожди, послушай. Мне здесь два дня осталось, да и не так холодно. А в Калифорнии такая шуба никому не нужна, я ее специально на эту поездку купила. Вернусь, в Армию спасения сдам, ведь продать ее невозможно. А тебе зимой ой как пригодится. Прошу тебя!

Капа махала руками, кричала «ни за что», но в этот момент подкатило такси. Вика сбросила шубу, накинула ее на Капу и впрыгнула в машину.

— Спасибо за обед! Привет Юре! — крикнула она уже на ходу.

В вестибюле гостиницы было людно, несмотря на поздний час. Посреди вестибюля оживленно беседовала группа мужчин в смокингах. Все курили. «Оркестранты, наверное», — подумала Вика, проходя мимо. При виде Вики смокинги как по команде замолчали и проводили ее взглядами до самой регистратуры. У стойки Вика ненадолго задержалась, проверяя, не звонил ли Фрэнк, а когда хотела продолжить свой путь, перед ней вырос один из этих смокингов.

— Pardon me ma’am, just one second, — заговорил он бойко, хотя и с медвежьим акцентом. — I have a very important question for you but first let me introduce myself…

— А я вас и так знаю, — холодно сказала Вика, глядя в его синие глаза, несколько размытые алкоголем. — Вы Пашка Флякин, лесоторговец.

Самоуверенное выражение на мгновение покинуло лицо лесоторговца:

— Мы знакомы? Нет, это невозможно, я бы ни за что не забыл вас, если бы хоть раз увидел. И потом позвольте… Это я для близких друзей Пашка…

— Тут вы правы, господин Флякин. Нет, мы не знакомы, я знаю о вас по вашей благотворительной деятельности. Вы дали деньги на ремонт местного детдома. К сожалению, только внутри, а фасад остался облупленным.

— Ну вот, упреки… Правильно говорят, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

Вика почувствовала себя неловко:

— Вы сделали прекрасную вещь. Вам все очень благодарны, господин Флякин.

— Павел, просто Павел. Впрочем, что ж мы здесь, на ходу? Можно пригласить вас на чашечку кофе? Тут вот ресторан как раз. Познакомимся, ремонт фасада обсудим.

— Нет, извините, уже поздно, завтра рано вставать. До свиданья.

Вика решительно шагнула к лифту.

— А я понял, кто вы и откуда. — Павел явно не хотел расставаться. — Из Москвы, из министерства, с инспекцией детских домов. Угадал?

— Не совсем. Всего хорошего и спасибо за ремонт.

С этими словами Вика впрыгнула в кабину лифта. Но не успела она в своем номере расстелить постель, как зазвонил телефон:

— Что ж вы людей вводите в заблуждение, миссис Вайтгэрст, — сказал баритон. — Нехорошо смеяться над доверчивыми туземцами. Я тут навел о вас справки…

— Павел, хватит, мне завтра рано утром в детдоме нужно быть. Спокойной ночи.

— Только одно слово на прощание. Я такой красивой женщины, как вы, в жизни не видел. Правда. Разве что в кино…

— Спокойной ночи. Все!

Вика положила трубку и на всякий случай отключила телефон.

— Я хочу, чтобы никаких неясностей не оставалось, — сказала местная представительница агентства California International Adoption. Разговор шел по-русски. — Значит вы, миссис Вайтгэрст, подтверждаете свое решение насчет Коли Вахромеева. Так? И вы говорите, что уполномочены принять такое решение от лица своего мужа. Так? С этого момента для нас, агентства, и для детского дома, она кивнула в сторону Капы, — вы и ваш муж — Колины родители. Вы можете общаться с ним, сказать ему, что будете его мамой, рассказывать про его будущую жизнь… Но увозить его из детского дома пока не разрешается. Он останется здесь, вы вернетесь в Америку. В ближайшие дни вы получите повестку из городского суда. Так? Дело ваше будет назначено к слушанию примерно через два месяца. На этот раз вы должны приехать оба, вы и ваш муж. Так? Если суд разрешит усыновление (а я не вижу причин для отказа), вы должны прожить здесь десять дней, пока судебное решение вступит в законную силу, и уже тогда можете забрать ребенка домой. Он ваш. А пока что — вот вам папка с его медицинскими документами.

Вика молча кивнула головой. Она была напряжена в ожидании встречи с сыном.

На этот раз встреча происходила в Капином кабинете. Мальчик, как всегда, был серьезен и погружен в себя. За завтраком он испачкал нос и руки в каше. Капа посадила его на колени и стала вытирать мокрой салфеткой.

— Вот хорошо. А теперь давай эту руку вытрем… так. И эту давай. Посмотри на тетю. — Вика сидела напротив. — Хорошая, верно? — Коля подумал и кивнул, скорей всего из вежливости. — Ее зовут Вика. Повтори: Вика.

— Тетя Вика, — сказал Коля без улыбки.

— Это очень хорошая моя подруга. Ты знаешь, откуда она приехала? Из Америки. Из Америки.

Коля подумал и сказал:

— Амери… американцы мальчиков не берут. Они берут девочков.

Женщины переглянулись.

— Кто тебе это сказал? — спросила Капа.

— Лизавета Ни… Никита… чна говорила. Я слышал. Американцы мальчиков не берут.

— Это неправда. Тетя Вика приехала из Америки, чтобы взять мальчика.

Коля с недоверием взглянул на Вику. Она больше не могла молчать:

— Да, я хочу взять мальчика, чтобы он был моим сыночком, а я его мамой. Я бы взяла тебя, если ты согласишься. Ты хочешь быть моим сыночком? А, Коля, хочешь?

— И у нас будет своя комната и свои игрушки?

— Свой дом, своя комната, свои игрушки, много игрушек, и папа будет.

— А ты будешь мамой?

— Да, я буду твоя мама и буду тебя любить.

Дальше произошло совершенно неожиданное: Коля соскользнул с Капиных колен, подбежал к Вике и уткнулся перепачканным носом ей в живот. Вика заплакала и стала целовать его колючую, как белобрысый ежик, голову.

Через день Вика улетела к себе домой в Калифорнию. С этой поры ежедневно в общей комнате к Капе подходил Коля, дергал ее за подол платья и, глядя снизу круглыми глазами, задавал один и тот же вопрос:

— Когда моя мама Вика приедет за мной?

Капа говорила, что мама скоро приедет, что звонит каждый день по телефону и говорит, что скоро приедет.

На самом деле Вика не позвонила ни разу за все время после отъезда, и это начинало беспокоить Капу. До отъезда она то и дело повторяла: «Буду звонить часто». Что там у нее происходит?

Кроме Коли, Викой интересовался еще один человек. Время от времени у Капы в кабинете раздавался звонок и приятный женский голос сообщал:

— С вами говорят из Международного торгового объединения «Северлес». Соединяю вас с председателем правления Павлом Григорьевичем Флякиным.

После этого томный баритон задавал примерно тот же вопрос, что и Коля:

— Капа, ну когда Вика приедет?

— Слушай, прекрати это, — отвечала Капа. — Она порядочная замужняя женщина — на кой леший ты ей нужен? Они с мужем приезжают в суд, ребенка усыновлять. Если ты тут будешь возникать… Ты знаешь, кто ее муж? — Тут Капа давала волю фантазии. — Он полковник морской пехоты, герой войны. Если ты только сунешься, он тебе твои нахальные гляделки враз вышибет.

— Неуважительно говорите, Капитолина Дмитриевна, отвечал Павел с напускным смирением. — А зря. Нам с вами дело предстоит: фасад ремонтировать…

Между тем прошла вторая неделя, и Викино молчание выглядело тревожно. Уж не случилось ли чего? Капа пыталась наводить справки у представительницы агентства, но та сама ничего не знала, кроме того, что в агентстве миссис Уайтхерст не появляется. Тогда Капа сделала простую вещь, которую следовало бы сделать давно: отыскала в документах Викин домашний телефон и позвонила. Звонок из России в Америку стоит дорого, но что поделаешь?..

Телефон долго гудел, потом включился автоответчик и Викин голос произнес что-то по-английски. Капа дождалась сигнала и сказала:

— Это Капа говорит. Ты что-то совсем исчезла, я беспокоюсь, Коля спрашивает. Откликнись, пожалуйста.

И Вика откликнулась, позвонила на следующий день.

— Извини, Капочка, что не звонила. Тут у меня всякие события… — сказала Вика радостным голосом. — Нет, хорошие события. Приготовься к новости: я беременна! Как, как? Обычным способом. Я уже там, в России, была в положении, только не знала, а прилетела домой — что такое? Думала, от перелета. Сделала анализ — и вот тебе!.. Точно, это уже точно, вчера повторный анализ был, я дожидалась его, не звонила, хотела знать наверняка. Я так счастлива! Вот только Коля… Сама понимаешь, мне теперь не до усыновления. Ну ты скажи ему что-нибудь, он скоро забудет, ребенок ведь… А так все прекрасно. Хотя в Россию прокатилась зазря.

Но Коля не забывал. Наоборот, с каждым днем его расспросы становились настойчивей. Он стал подозревать что-то недоброе. Капа не раз заставала его в слезах, и на вопрос, отчего он плачет, мальчик говорил: «Она не приедет». Он и раньше не отличался общительностью, а тут и вовсе отстранился от всех. Воспитательницы пытались его развлечь, но мальчика ничто не интересовало. Капа видела, как он часами стоит у окна, прижав подбородок к холодному мраморному подоконнику, и смотрит на улицу. Случалось, Капа не выдерживала и убегала в свой кабинет, чтобы никто не видел, как она плачет. Коля похудел еще больше, взгляд круглых глаз из печального становился угрюмым. Капа понимала, что мальчик может плохо кончить, но что она могла сделать? За последнее время было три усыновления, все — американцами, все — девочек младшего возраста.

Мысли о Колином будущем одолевали Капу постоянно. И однажды бессонной ночью она решилась сделать то единственное, что ей все же оставалось.

Теперь все зависело от ее решительности. И от Юры.

— Мне нужна твоя помощь, сынок, — сказала она Юре, когда тот одевался, чтобы идти в школу. Всю ночь она просидела в кухне, о чем свидетельствовала гора окурков и пустая бутыль из-под вишневки. — У нас прибавление в семье ожидается. — По тому, как Юра оглядел ее, Капа поняла, что он знает о жизни больше, чем ей казалось.

— Я про Колю. Он в очень плохом состоянии, ему необходима семья. Я боюсь за него. Давай его возьмем к себе, спасем ребенка. Что скажешь?

Юра смотрел на нее исподлобья. Она вдруг заметила, как он вырос в последнее время, прошлогодняя куртка была явно коротка.

— А с кем он будет? — спросил Юра. — Ты на работе, я в школе, а он с кем?

— Я все обдумала. Я перейду с должности заведующей на должность воспитателя и работать буду в ночную смену. С утра — дома. Но после четырех — все на тебе, сынок. Ты должен покормить его обедом, вовремя спать уложить, свои уроки сделать… В общем, ты за старшего. Сможешь?

— Смогу, чего тут…

— Зарплата у меня, понятно, уменьшится. И так негусто было… Но ничего, на первое время я шубу продам, которую Вика мне подарила. Дорогая вещь, нам будет добавка к зарплате, а тебе зимнюю куртку купим. И льготы нам положены кое-какие как усыновившей семье. Проживем как-нибудь. А у тебя брат на всю жизнь будет.

Уже в дверях Юра сказал, не глядя на мать:

— Если плохо будет, можно продать мои часы.

Он, похоже, имел преувеличенное представление о ценности этих часов. Кстати, возможность узнать их подлинную ценность Юре не представилась никогда. С часами вот что получилось. Однажды, когда Юра был в школе, а Капа увезла Колю к ушному врачу в поликлинику, в доме побывал Капин бывший муж. Капа давно подозревала, что у него есть ключи от квартиры, а тут вернулась с Колей из поликлиники, смотрит: в вещах кто-то рылся, и часов нет. Слава Богу, деньги, вырученные за шубу, она держала спрятанными на работе.

Юра расстроился, когда узнал о пропаже. Капа пошла в милицию, но там сказали, что такими делами не занимаются. «Вы вот говорите, он украл, а он говорит, вы его при разводе обобрали. Сами и разбирайтесь!» — сказал молоденький лейтенант. Так и пропали часы, Викин подарок…

А от Вики в мае пришла открытка — голубая, глянцевая, с аистом и надписью по-английски. Сбоку Вика приписала по-русски: «Родился мальчик, вес 9 фунтов, назвали Фрэнк-младший. Всем привет».