Нам нужно, оглядываясь назад, понять, и взвесить, что было «хорошо» и «плохо» до и после 1991 года, что мы имеем сейчас и что делать дальше.
На вопрос, «плохо» или «хорошо», что случился «1991 год», не может быть всесторонне точного ответа. В каждом воззрении на то, что было «после», есть свои «плюсы» и свои «минусы», и взвесить их на одних и тех же весах и получить один и тот же результат, одинаковый для всех, оказывается невозможно. Дело в том, что в сложном уравнении народного благополучия коэффициенты при многих независимых членах являются переменными, и их оценка зависит от субъективного восприятия каждого человека в отдельности. А люди – разные, и оценки – разные.
Даже сами по себе оценки «хорошо» и «плохо» имеют не абсолютный, а относительный характер. «Хорошо» – в сравнении с чем? «Плохо» – в сравнении с чем? Важно также, что эти вопросы находятся во власти «стрелы времени»: то, что сейчас «плохо», с течением времени может быть «хорошо».
Оценив всю сложность и глубину вопроса, мы отметим пока только одну его сторону, на которую может быть дан единственно возможный точный, непротиворечивый ответ.
Какие бы сложные чувства мы ни испытывали, каких бы воззрений мы ни придерживались, надо признать что все, что случилось с Россией за период 1917–1991 гг. и после него, – закономерно и естественно, так как находится во власти жестоких и всесильных законов живой природы. Формула жизни не подвластна коррекции: жизнь – это непрестанная, вечная борьба за средства жизни, за энергию, за территории с источниками энергии, за сами эти источники.
Россия в рамках этой формулы проиграла один раз, второй раз, третий раз… Может быть, хватит? Только осознав и признав наши поражения, поняв их точную причину, мы сможем остановить падение и встать на путь возрождения и построения приемлемого будущего, хотя бы в урезанном виде.
Утешение от краха 1991 года могло бы состоять в том, что, если система пала, это значит, что она была несовершенна, она не содержала в себе запас остойчивости, не имела в своей конструкции элементов самосохранения в условиях внешних и внутренних вызовов. Беда и горечь состоят в том, что она пала так трагически, что прежде единое государство разбилось на части. Это сравнимо с тем, что прежде единую дружную семью из родных и близких людей разъединить, несмотря на их кровное желание быть рядом и вместе, как было всегда. Референдум в марте 1991 года не дает в этом усомниться. Это сравнимо с тем, как после 1945 года разъединили Германию. Боль и унижение от этого останется в природе не навсегда, но до тех пор, пока не совершится естественное явление – воссоединение. Рядовых членов партии – этих безгласных холопов коммунизма – как ветром сдуло, а их было порядка 20 миллионов человек. Что же они промолчали, не вышли на улицы, за что предали народное благо?
Мечта о том, что когда-то сам собой или по воле откуда-то взявшихся добрых дядей наступят вечный мир и всеобщее благоденствие, – это всего лишь убогая и вредная иллюзия, это средство демагогии, то есть обмана несведущих, иначе говоря, темных людей.
Посмотрим в микроскоп на капельку воды. Мы увидим, как в ней хаотично движутся и сталкиваются друг с другом мелкие твердые частицы. Это броуновское тепловое движение. Пока есть тепло, то есть энергия, остановить это движение невозможно. Также невозможно остановить «броуновское» движение людей, народов и государств в борьбе за жизненные блага и пространства, за источники энергии. В отличие от капли воды, это движение невозможно полностью заморозить, так как прекращается жизнь. Его можно искусственно «затормозить» (охладить), как это было при советском строе, но на шкале времени – это неизбежно временное явление, и рано или поздно естественные законы жизни восстанавливают нормальные условия жизни, нормальную «температуру» жизни в полной мере.
«1991 год» установил особую «температуру» жизни в России, которая пока соответствует больному организму.
От всех нас зависит, как скоро нам удастся справиться с этой «болезнью».
Оглядываясь назад, пытаясь дать посильно объективную оценку советского строя, если исключить организованную Лениным и Троцким Гражданскую войну, кровавый «век» Сталина, можем заключить, что этот строй, по существу, был принудительным ограничением творческих и потребительских возможностей каждого человека в отдельности и общества в целом, заключением этих возможностей в строго определенные аскетические рамки. С этой точки зрения советский «эксперимент» может иметь историческое значение для будущего человечества, когда во всем мире во весь рост встанет проблема энергоресурсов.