Аким Захарович Сутырин относился к «старой учительской гвардии», но, по мнению большинства преподавателей, был человеком странным, и, пожалуй, даже чудаковатым. На педсоветах он никогда не выступал, общественной работы не вел, от воспитательской отказывался наотрез. Метод его занятий был тоже несколько своеобразен, и если бы он преподавал не рисование и черчение — предметы, на которые не обращали особого внимания в школе, а что-нибудь более значительное, — ему бы несдобровать.

На первом уроке Аким Захарович обычно опрашивал учеников и устанавливал, кто из них любит рисовать, а затем проводил беседу о живописи. На следующий урок все должны были принести по листу чистой бумаги, мягкий карандаш, резинку, а кто имел — краски, цветные карандаши, мелки. Учитель ставил на столе и на специальных подставках вазу, цветы, мяч, игрушечную, но очень хорошо сделанную собаку, гипсовый бюст Некрасова и предлагал выбрать по своему желанию любую вещь и рисовать ее, кто как умеет. Урок назывался «кто во что горазд». В течение всего часа учитель наблюдал Фамилии детей, работающих с увлечением и имеющих способности, он заносил в свою записную книжку. Так определялись «любимчики», и в дальнейшем он работал только с ними.

Марина Федотовна, вскоре после того как пришла в школу, была подробно информирована о странностях учителя рисования.

Как и все предыдущие директора, она вызвала его для объяснения.

— Аким Захарович, я хотела с вами подробней познакомиться и задать несколько вопросов…

— Очень рад, — равнодушно проговорил учитель.

— Вы понимаете, что если я назначена директором, то должна быть в курсе всех дел школы. Государство поставило перед нами задачу: воспитать из молодого поколения достойную смену…

Марина Федотовна очень любила трескучие слова, и такое предисловие длилось обычно минуты две. Затем новая директриса приступила к деловой части разговора:

— Мне сказали, что вы пользуетесь только двумя отметками?

— Да.

— Тройками и пятерками?

— Да.

— Кому же вы ставите эти отметки?

— Пятерки я ставлю способным, а тройки всем остальным.

— Но почему именно тройки?

— Хорошо, если вы хотите, я буду ставить двойки. Это мне безразлично.

— Нет, подождите! — торопливо остановила его директриса. — Я просто хочу уяснить ваш метод.

— У меня нет никакого метода. Практически я работаю со способными детьми, ну и конечно с теми, кто любит, чувствует искусство.

— С любимчиками!

— Да. Их называют почему-то моими любимчиками.

— А как же быть остальным ученикам? Вы получаете заработную плату от государства, и это обязывает вас заниматься со всеми.

— А зачем?

— То есть как зачем? Программой предусмотрено обязательное преподавание рисования для всех, а не только для способных.

— Это мне известно.

— Тем более! Почему же вы с ними не работаете? Говорят, что они у вас делают на уроке, что им вздумается?

— Нет, они тоже рисуют, вернее, чертят.

— Что они чертят?

— Геометрические фигуры, иногда копируют рисунки, — невозмутимо пояснил Аким Захарович.

Он видел, как Марина Федотовна постепенно теряла равновесие, краснела и каждую фразу начинала нотой выше:

— Я не понимаю! Вы или нарочно хотите меня рассердить или… что это такое? При чем тут фигуры, копирование? Есть программа. Вы же старый учитель и сами говорите, что прекрасно знаете требования министерства. Неужели вы думаете, что для вас будут делать какие-то исключения? Я поставлю вопрос о вашем методе в гороно.

— Там знают, Марина Федотовна, — всё так же невозмутимо ответил учитель.

— Знают! Ну и что?

— Да ничего…

— Они бывали у вас на уроках?

— Были. Давно, правда.

— И как же они на это смотрят?

— Никак. Они закрывают глаза…

Это сообщение несколько успокоило директрису:

— Ну, хорошо. Но объясните мне, пожалуйста, почему вы ставите своим любимчикам пятерки… а не четверки, например?

— За что же четверки? Все они работают, как только могут, в полную силу, и каждый в своей манере.

— Но не у всех же выходит одинаково хорошо?

— Да. Конечно. Это зависит от способностей. Одни более одарены, другие менее.

— Вот и нужно это разграничивать. Одним ставить пятерки, другим четверки, если они менее одарены, — делая ударение на «а», предложила директриса.

— Они же в этом не виноваты, Марина Федотовна. Это от господа бога, так сказать… искра божия.

— Новое дело! — возмутилась директриса. — При чем тут бог!

— Относительно искры божией не мое выражение. Я позаимствовал у Карла Маркса.

— Я не люблю шуток, Аким Захарович! — строго, но не очень уверенно сказала Марина Федотовна. — Разговор у нас серьезный. Ну, а теперь скажите мне, почему вы ставите тройки тем, кто чертит фигурки или копирует.

— Чтобы не огорчать родителей. Чтобы не снижать общую успеваемость…

В конце концов Марина Федотовна, как и все другие директора, ничего не выяснив и не поняв, махнула рукой на странного учителя.

А между тем Аким Захарович вел очень интересную и значительную работу. Со способными, или как их в шутку называли — «подающими слабые надежды», он занимался много, упорно, и не только до шестого класса. В школе был кружок рисования, устраивались коллективные посещения Эрмитажа, музеев. А самые талантливые ученики регулярно приходили к нему на дом и работали в его большой комнате — мастерской. Многие ученики Акима Захаровича, окончив десятилетку, без всякой дополнительной подготовки поступали в Академию художеств или в другие художественные учебные заведения.

С остальными детьми Аким Захарович часто проводил увлекательные беседы об искусстве, о великих художниках, о судьбе их произведений, а после посещений Русского музея или какой-нибудь выставки устраивал большой — на два, на три урока разговор-разбор. Одним словом, учитель невзирая на всякие рогатки и скептическое отношение делал то, что не было предусмотрено программой: эстетически воспитывал детей, развивал у них хороший вкус и понимание значения и роли искусства в жизни.

Вернувшись домой после разговора с Константином Семеновичем, Аким Захарович вышел в коридор, где висел телефон, и позвонил самому талантливому ученику девятого класса Артему Китаеву:

— Артем! Слушай меня, голубчик! Случилось нечто из ряда вон выходящее. Просто, понимаешь ли, событие! Я позвоню сейчас Кириллу, а ты извести всех наших… кого найдешь. Завтра нужно собраться к девяти часам в школу. У нас новый директор. Да не просто директор, а настоящий! Потом я расскажу подробней… Нет, я не хочу тебя интриговать. Я еще и сам не разобрался как следует. Сколько мы сможем собрать народу?.. Ну, конечно, всех, кто в городе!