В этот день Ирина Дементьевна проснулась очень рано. За окном было еще темно, но она сразу поняла, что больше ей не заснуть. Слишком были взбудоражены нервы, и слишком много было нерешенных вопросов. Вчера она просидела над планом всю вторую половину дня и в общем продумала расписание, но… Этих «но» накопилось так много, что дальнейшая работа оказалась бессмысленной.

Раньше она бы не колебалась: «Делаем так, и весь разговор». Но сейчас многие вопросы она не могла уже решить самостоятельно. Разговор с Константином Семеновичем оставил глубокий след, и каждый раз, спотыкаясь об эти «но», она с каким-то новым для нее чувством думала о нем, пытаясь угадать его мнение. «Что это? Чисто женское свойство? — размышляла она. — Появился мужчина, и одновременно с ним появилось желание подчиниться, спрятаться за его спиной?»

Как будто они договорились обо всем, и на прощанье Константин Семенович сказал:

«Ирина Дементьевна, учебная работа полностью в вашем ведении. Мы выяснили, что никаких принципиальных расхождений, так сказать, методических, у нас нет. Остались лишь кое-какие вопросы, которые надо додумать до конца. Решайте сами. Если окажется, что я с чем-то не согласен, или появятся новые предложения, буду действовать только через вас. Я, конечно, не отказываюсь обсудить, посоветовать, если возникнут сомнения, но не забывайте и о других… об учителях. У нас есть предметные комиссии, будут педагогические совещания, и нам надо стараться, чтобы люди работали не для графика, не формально, а на совесть. Развяжите руки учителям, не сковывайте их инициативу. Поверьте мне, что в большинстве это творческие люди… Могут быть творческими. И честное слово, так работать с людьми приятней, легче и интересней».

Странно было слышать такие мысли… Она и сама много раз думала об этом, когда была еще совсем молодой, когда училась в институте.

«Не будем играть в демократию, а будем ее проводить и воспитывать в духе демократии, — продолжал он. — А что значит воспитывать? Воспитывать вообще какое бы то ни было качество? Метод всегда один: поставить человека в такие условия, при которых бы это качество сначала появилось, а затем развивалось и закреплялось…»

Всё, о чем говорил Константин Семенович, все его мысли были убедительны, и, хотя они были совсем не новы, от них веяло какой-то свежестью, смелостью и оригинальностью. «Да, с таким человеком можно строить опытную школу!» — думала Ирина Дементьевна. Особенно нравилось ей, как он подсказывал идею, вернее — подводил к ней:

«Иностранный язык! Как у нас изучается иностранный язык? Разве можно терпеть такое безобразие? Тратятся деньги, время… но я еще не встречал десятиклассника, который бы сумел перевести… ну хотя бы несложную статью. С грехом пополам он может прочитать страничку-другую и со словариком сделать малограмотный перевод. А ведь мы общаемся с зарубежным миром. И чем дальше, тем больше. Иностранцы едут к нам, а мы к ним. Ученик нашей школы в совершенстве должен владеть каким-нибудь языком. Читать, писать, говорить… И не в десятом классе, а значительно раньше. Вы согласны?»

«Не спорю».

«Но как это сделать? Подумайте, Ирина Дементьевна. Это ваша область».

«Ввести преподавание с первого класса, — не задумываясь ответила она. — В этом возрасте дети легко и быстро усваивают разговорный язык».

«Ну что ж. Согласен. Мысль очень верная. Но как быть с остальными? Если мы введем иностранный язык с первого класса, как быть сейчас со старшими? Отменить?.. Давайте отменим! Ну, а если кто-нибудь из них собирается поступать в вуз? Кружки?.. Одним словом, продумайте вашу идею. Ведь вам нужно укладываться еще и в смету…»

Совершенно неожиданно для самой себя Ирина Дементьевна оказалась новатором. Вышло так, что она дала идею и должна не только продумать ее до мелочей, но и защищать, доказывать.

Размышляя сейчас об этом разговоре, Ирина Дементьевна вспомнила свое раннее детство, когда она в первый раз ходила с отцом по грибы. Она была слишком мала и не умела еще искать грибы, не видела их. Найдя гриб, отец отходил в сторону и подзывал дочь:

«Иришка, ты далеко не бегай. Иди сюда! Давай вместе поищем… Иди чуть поправей меня. Не торопись… Смотри под ноги. Грибы же не растут на деревьях… Ну еще чуть поправей…»

И вдруг, затаив дыхание, она останавливалась: под ногами у нее сидел великолепный гриб! Крепкий, коренастый, с темно-коричневой бархатистой головкой белый гриб!

«Папа! Я нашла! — шепотом говорила она, боясь спугнуть чудо. — Ой! какой красивый…»

«Вот и молодец! Теперь осторожно срежь, не порти грибницу…»

Константин Семенович, как и отец, подводил ее к решению вопросов. Увлеченная разговором, она этого даже не замечала..

«Странно! Неужели, у него так мало самолюбия? С какой стати он отдает свои идеи? — с досадой думала она сейчас. — А может быть, дело тут не в самолюбии?.. Может быть, ему выгодней иметь «соратника и друга», как он сам выразился. И может быть, таким путем он хотел завоевать меня?»

Нехорошее чувство зашевелилось в душе молодой женщины, но она немедленно и с возмущением его отбросила. «Ну зачем я такая… Почему я вижу везде какой-то расчет и личную выгоду? Ведь были же люди, которые во имя идеи шли на всё — даже на смерть. И сейчас такие люди есть, — Константин Семенович, конечно, из их числа».

За окном было уже светло, когда Ирина Дементьевна окончательно убедилась, что ей больше не заснуть, а значит, и незачем валяться на кровати. Умывшись и наскоро позавтракав, она снова взялась за расписание. Работа была очень сложная…

Во-первых, они решили отменить шестые уроки в старших классах и пятые в младших. В самом деле, чтобы выполнить программу, в школах занимаются не только по шесть, но и по семь, а то и по восемь часов в день. Ирина Дементьевна привыкла и как-то не задумывалась раньше над этим вопросом. С легким сердцем распределяла она часы, точно придерживаясь утвержденного министерством учебного плана.

«Я не знаю, о чем думают в Академии педагогических наук, — говорил Константин Семенович. — Шесть часов теоретических занятий подряд! Вдумайтесь, Ирина Дементьевна. Прилежный ученик на шестом уроке совершенно балдеет и ничего воспринимать, конечно, не в состоянии. Не понимаю, почему в это дело не вмешаются медики? У них громадная власть. Именем науки они могут просто запретить шестые уроки, и весь разговор. Да, да! Запретить, как запрещают, например, продавать испорченное мясо в магазине или в столовой. Нельзя — и всё! Делайте — что хотите…»

Именно в таком положении и оказалась Ирина Дементьевна. «Нельзя — и всё. Делай что хочешь». Правда, они отменили в старших классах иностранный язык, и эти часы можно перенести на другие предметы… Но появился труд!

Производительному труду Константин Семенович придавал особое значение. По его мнению, труд не менее сильное средство воспитания, чем учение, и оба эти средства должны быть увязаны между собой и с учебной программой. Как это произойдет, Ирина Дементьевна еще не представляла. Преподавание таких предметов, как физика, химия, математика, черчение, биология — можно связать с трудом, если действительно удастся организовать мастерские, но как увязать литературу, историю, географию с производительным трудом? Разве только косвенно… Труд вводился в школе ежедневный, в обязательном порядке, но время для труда отводилось не просто после занятий, а должно было чередоваться с уроками посменно. Кроме того, нужно было предусмотреть и то, что раз в неделю один из старших классов будет занят весь день на фабрике-кухне…

Трудно, сложно и путано, Перед глазами стояла так хорошо знакомая картина классных комнат и привычная система: урок, перемена, урок, перемена…

Промучившись часа два и испортив несколько листов бумаги, Ирина Дементьевна наконец поняла, что новая система требует и новых форм работы. По старинке расписание не составить… «А что, если сделать схематичный чертеж каждого этажа школы?..» Распределение комнат под кабинеты она имела. Если вписать на маленьких листочках все классы, а на других предмет и фамилию учителя, то можно их раскладывать по комнатам, И тогда никто не будет забыт, в одну комнату не залезут одновременно две учительницы или два класса… Мысль понравилась, но теперь нужно было увеличить план каждого этажа. Именно за этим занятием и застала ее Лизунова. Ирина Дементьевна не слышала, как кто-то открыл входную дверь, но когда раздался характерный стук в комнату, она сразу ее узнала.

— Можно?

— Входите, Алевтина Зиновьевна.

— Здравствуйте, моя дорогая! Боже мой, как вы похорошели за лето! Какая вы красавица! — захлебываясь от восторга, затараторила учительница. — А я только вчера вернулась из дома отдыха… Что это вы делаете?

— Не узнаёте? Это план нашей школы. Вот первый этаж, вот второй, а это третий.

— А зачем?

— Составляю расписание.

— Заставили бы нашего чертежника. Всё равно ему делать нечего.

— Ну как вы отдохнули?

— Ничего… Кормили прилично, но общество, я вам скажу, там собралось… Невыносимое! Куда ни повернешься, везде парочки, романы. Не хватало мужчин, так из-за них постоянные склоки…

Ирина Дементьевна с усмешкой взглянула на эту плоскогрудую, высокую женщину с острым носиком, тонкими губами и серыми глазами. Светлые волосы у нее вились миллиметровыми колечками и создавали впечатление давно не чесанного и уже свалявшегося парика. «Любопытно, как будет себя вести Константин Семенович с этой особой», — подумала завуч.

— Ну, а вы? — спросила она.

— Что я?

— У вас тоже был роман?

— Фу! зачем вы так шутите, дорогая? — с испугом проговорила Лизунова. — Да как вам это в голову пришло?

— А почему бы и нет? Вы живой человек… а кроме того, эта тема у вас всегда на первом плане. У кого что болит, тот о том и говорит.

— Да ну вас! Я с вами серьезно, а вы… Встретила вчера Качалову. Ну и старушка! Не нам с вами чета. Вот что значит опытность. Нынче устроила восемь переэкзаменовок, и всё лето собирала урожай.

— А по-моему, она жила у кого-то на даче, — возразила Ирина Дементьевна.

— Ну конечно. Сама она заниматься не будет. Она на процентах работает. У нее есть племянница, тоже молодая учительница, и тоже географичка. Ей она и передала эти переэкзаменовки. Рука руку моет. Не беспокойтесь, тут и комар носа не подточит!

— Напрасно вы мне это говорите, Алевтина Зиновьевна. Расскажите лучше новому директору… — не без ехидства посоветовала завуч.

— Как новому директору? Опять у нас новый директор?

— Да, и на этот раз мужчина.

— Час от часу не легче! Вообще-то я чувствовала, что Марине Федотовне не усидеть. Она слишком самостоятельная и независимая женщина. Сколько раз я говорила ей и предупреждала… Так оно и получилось! А почему вас не назначили, Ирина Дементьевна?

— С какой стати! Откуда у вас такая мысль?

— Была, была такая мысль… И не сейчас, а значительно раньше. Лучшего директора нам не найти! Нет, уж вы, пожалуйста, не скромничайте. На административной работе вы незаменимый человек, Ирина Дементьевна.

— Прекратите, пожалуйста! — холодно остановила Лизунову завуч.

— Молчу, молчу… Но думать вы мне не запретите, дорогая.

— У вас какое-нибудь дело?

— Нет… ничего особенного. Просто зашла навестить, справиться о здоровье и вообще… Видите вот… Какая новость! Сейчас я не знаю, как мне и быть… Ирина Дементьевна, а что он из себя представляет, наш новый хозяин?

— Не из себя, а собой, — бесцеремонно поправила завуч. — Вы учительница!

— Да, да… привычка. Впрочем, я не литератор.

— Это ничего не значит. Удивляемся, почему школьники говорят бог знает как, а сами… «Какая разница», «из себя», «зво́нит», «мо́лодежь», — делая ударение на первом слоге, сказала завуч. Лизунова ее раздражала. Она была уверена, что учительница пришла о чем-то просить или на кого-то доносить, и это никак не соответствовало ее рабочему настроению.

— Совершенно верно! — с радостью согласилась Лизунова. — Очень многие из учителей именно так и говорят: зво́нит, мо́лодежь. А то еще и почище… А что он — молодой?

— Кто?

— Наш директор.

— Нет, средних лет.

— А в какой школе он раньше работал?

— Работал в милиции.

— Почему в милиции? В каком это смысле — в милиции?

Недоумение на лице Лизуновой было до такой степени комичным, что завуч не выдержала и засмеялась.

— В самом обыкновенном, буквальном смысле, — ответила она. — Работал в уголовном розыске.

— Не понимаю… Как же так? Он юрист… или просто так… выдвиженец?

— Нет. Он имеет высшее образование, и, кажется, даже педагогическое. Но лучше вы его сами спросите, если это вас интересует, или наведите справки в роно.

— Удивительно всё-таки… — со вздохом произнесла Лизунова.

— Алевтина Зиновьевна, если у вас больше ничего нет, то извините… я занята! — с обычной своей прямотой заявила Ирина Дементьевна.

— Понимаю, понимаю… Конечно, пока мы не раскусим новый орешек, придется… — гостья хотела сказать «приспосабливаться», но вовремя спохватилась и нашла другое слово: — выжидать. Да. Придется выжидать! — повторила она. — А я собиралась поговорить о представлении меня к награждению. Дорогая Ирина Дементьевна, ведь нынче исполнится двадцать один год моей работы… А я ничего не имею… Даже медалями меня обошли. Всегда что-нибудь случается…

— Случается по вашей вине.

— О-о, нет! Я тут ни при чем. Я за правду страдаю. Я не могу быть равнодушной ко всяким безобразиям. Вы же знаете, что и профсоюзная организация и советский суд всегда на моей стороне. Значит, я права!

— Я всё знаю, Алевтина Зиновьевна. Поговорите, лучше об этом с Константином Семеновичем…

— Так зовут нашего директора?

— Да.

— Его фамилия Горюнов?

— Да. Вы его знали?

— Боже мой! Мы пропали! — с ужасом воскликнула Лизунова. — Это же невыносимый человек! Это, говорят, страшный человек!

— Откуда вы его знаете?

— Раньше он работал в школе имени Ушинского, на Петроградской стороне, в женской школе. Вы можете себе представить! — оживленно продолжала Лизунова. — Там работает одна моя приятельница. Она мне подробно рассказала… Я не понимаю, с какой стати его назначили опять в школу? Его же выгнали!.. Теперь ясно, почему он ушел в милицию. Самое подходящее место…

— За что же его выгнали?

— Точно сказать вам не могу. Кажется, за политические перегибы. Его деятельность несколько раз обследовали комиссии… Одно время он был там секретарем партийной организации. Потом говорили, что у него был роман с ученицей, а может быть, и не с одной… Точно не знаю. Ну вы сами понимаете… бытовое разложение. И вдруг к нам директором! Боже мой! Что делается, что делается? Нет! Мы должны протестовать! Надо сразу обжаловать, — всё больше оживлялась Лизунова, видя, с каким вниманием слушает Ирина Дементьевна.

— Кому обжаловать? — сухо спросила завуч.

— В гороно! У него там был какой-то конфликт.

— А какие есть у вас основания, факты? Вы мне сообщили пока что только слухи и сплетни.

— Сплетни? Вы меня обижаете, Ирина Дементьевна.

— Романы с ученицами — это факт или клевета?

— Не знаю… Точно сказать не могу. Доказательств у меня, конечно, нет, но если все говорят, то нет дыма без огня, дорогая… И вообще, от мужчин можно ждать что угодно! Мы с вами не дети…

Ирине Дементьевне стало душно, в висках, как всегда, когда она волновалась, появилась знакомая, колющая боль. «Не хватало, чтобы из-за этой особы я заболела», — подумала она, глядя на часы.

— Всё, Алевтина Зиновьевна! Больше у меня нет ни одной свободной минуты, — поднимаясь, сказала она. — И давайте условимся в следующий раз встречаться в школе. А то, чего доброго, застанете здесь мальчика-соседа, а потом пойдут разговоры о моих романах со школьниками…

Возражения, оправдания и извинения посыпались как горох из прорванного мешка, но Ирина Дементьевна не стала слушать и без всяких церемоний прошла в коридор и открыла выходную дверь.

— Что касается награждения, то и об этом советую поговорить с новым директором. Он показался мне человеком доброжелательным и справедливым, — сказала она уже на площадке лестницы.

— Но, Ирина Дементьевна, дорогая, он спросит вас.

— Возможно. Ну, а если спросит, я отвечу всё, как оно есть. Ничего не скрою.

— Вот, вот… Пожалуйста! Я буду вам очень признательна. Меня всё время обходят… Так обидно, так обидно!..

Вернувшись в комнату, Ирина Дементьевна легла на кровать и, заложив руки за голову, усилием воли заставила себя думать о проведенном отпуске, о том, как она нынче летом каталась на лодке, научилась ловить рыбу на удочку и стала страстным рыболовом. Учителем ее был шестиклассник, сын колхозного бригадира, чем-то напоминавший ей одного из учеников школы — Петухова. Он долго уговаривал ее не бояться червяка, которого в конце концов сам насаживал на крючок. Червей она не боялась, они были просто противны… Первой рыбой, схватившей ее наживку, оказался крупный окунь. Ирина Дементьевна сразу даже и не поняла, почему ее поплавок вдруг подпрыгнул и нырнул.

«Тащите, тащите», — зашептал мальчик.

Она подняла удочку… И до сих пор помнит это удивительное ощущение борьбы. Окунь отчаянно сопротивлялся и норовил удрать под лодку… Удочка сгибалась дугой.

«Осторожно, осторожно, оборвется… здоровый… водите его, водите… Неужели уйдет!» — с азартом командовал ее учитель.

Наконец она с силой вытащила рыбу из воды, и окунь, перелетев по воздуху на другую сторону лодки, шлепнулся в воду. К счастью, он «взял взаглот», как выразился мальчик, и поэтому не сорвался.

Воспоминания о рыбной ловле отвлекли завуча от трудных мыслей. Стало легче дышать, исчезла боль в висках…

«Но почему я так взволнована? Лизунову я знаю не первый день, — думала Ирина Дементьевна. — Что сказала она особенного? О том, что Константин Семенович раньше работал в школе, я знала. Ну а если работал, то значит и ушел. И ушел, вероятно, сам. Уволить учителя почти невозможно. Для этого нужно совершить уголовное преступление. Диплом и звание — это непробиваемая броня. Примером тому может служить сама Лизунова. Два раза ее пытались уволить, и ничего не вышло. Первый раз восстановил суд, второй раз профсоюзная организация… Роман с ученицами? Чепуха! Клевета!» — возмущалась она, понимая, что именно эта сплетня почему-то особенно сильно растревожила ее.