Первому заседанию педагогического совета Константин Семенович придавал особенно большое значение, а поэтому очень волновался. Волновался он еще и потому, что до начала оставалось полчаса, а Борис Михайлович всё еще не приехал.

Константин Семенович знал, что среди учителей существует скептическое отношение к его начинаниям, а кое-кто считает его даже прожектером. Присутствие завроно, как ему казалось, снимет это недоверие и придаст его докладу официальное значение, а значит, и избавит от ненужных сомнений и споров. Кроме того, Борис Михайлович должен был приехать пораньше, чтобы обойти всю школу и посмотреть, что сделано и куда истрачены отпущенные сверх сметы деньги.

Обещал приехать и Хмурый с секретарем партийной организации завода.

— Ну что, Константин Семенович? — спросила Ирина Дементьевна, входя в кабинет.

— Всё то же. На работе нет.

— Пришла Загоруйко и еще три дамы… не знаю фамилий…

— Волнуетесь, Ирина Дементьевна?

— Да как вам сказать… В общем, да. А почему, и сама не знаю.

— Михаил Петрович пришел? — спросил Константин Семенович, хотя отлично знал, что летчик с утра находится в школе.

— Да… На кухне дым коромыслом. Девочки настряпали пирожков — ужасное количество! С вашего благословения?

— Да.

— А вам за это угощенье не попадет?

— От кого?

— Ну, мало ли… И представьте, ребята тоже почему-то волнуются. Взвинтили себя… Вы в этом виноваты! Зачем такая подготовка? Ну подумаешь, педагогический совет! Мало ли их тут проводилось…

— Ирина Дементьевна! — с укором произнес Константин Семёнович.

— Ну ладно, ладно… Не слушайте меня… Ведь я тоже волнуюсь. Понимаете, вол-ну-юсь! — раздельно произнесла завуч, переходя к окну. — За вас волнуюсь. Пока всё хорошо… И надо быть такой, как Маслова, чтобы не понять и не оценить… Я сейчас ее обрезала. Остальные учителя растроганы и очень довольны… Пришел! — сообщила она, увидев за окном завроно.

Константин Семенович посмотрел на часы и облегченно вздохнул.

Заведующий районным отделом народного образования вошел в сопровождении Клима Жука и Жени Байкова. У мальчиков через плечо были надеты блестящие, шелковые широкие ленты.

— Здо́рово, брат, у тебя поставлено дело! — весело сказал Борис Михайлович, здороваясь с Ириной Дементьевной, но обращаясь к Горюнову. — Генералы встречают, генералы провожают…

— Почему генералы?

— Ну как же! Кто такие ленты носит? Только генералы!

— Не выдумывай, пожалуйста. Такие ленты наш патруль, носит, да и то только дежурные.

— Шикарно! Главное — шелковые! Вот на что денежки-то ухлопаны! — продолжал шутить Замятин.

— Борис Михайлович, это мы на свои купили, — возразил смущенный Клим.

— Погоди! Разбогатеют, не то еще наденут…

В это время за окном раздался шум подъехавшей машины.

— Константин Семенович, к нам кто-то на «Победе» прикатил, — сообщила Ирина Дементьевна, наблюдая за вылезающими из машины мужчинами. — Трое…

— Это Хмурый… Клим, идите к шефам. Зовут его Леонид Сергеевич.

— Который? В сером костюме?

— Да.

— А тех?

— Тех я не знаю. Может быть, директор завода? Идите, идите! Наверное они захотят посмотреть и стадион и всё другое. Время еще есть.

— Костя, а ты знаешь, кто тот, высокий? — многозначительно спросил Борис Михайлович, когда мальчики, а за ними и Ирина Дементьевна вышли из кабинета.

— Кто?

— Секретарь обкома.

— Да что ты говоришь!

— А ты не посылал приглашения?

— В обком? Нет. Наверно, Хмурый его привез. Тут, видишь ли, какое дело… У них там борьба за оборудование нашего производства, и вот… Неужели, он останется на заседании?..

— А почему бы и нет? Ну, пошли!

— Боря, я обязательно нужен? Что, если поручить тебя кому-нибудь из ребят? Ты получишь удовольствие. Нет, верно! Они так красочно распишут всё…

— Дело! Давай! Только бойких.

Первое заседание педагогического совета готовили сами школьники. Константин Семенович им внушил, что это большое событие не только для учителей, но и для всей школы. В актовый зал принесли и составили столы, за ними расположили стулья так, как это делалось на выпускных экзаменах, — чтобы удобно было сидеть и писать, на каждый стол положили чистые листы бумаги. На стене свежими красками горел плакат: «Привет педагогическому совету от учеников опытной школы».

За пять минут до начала совещания на всех этажах раздался обычный звонок, но всем казалось, что звук его какой-то особенный, совсем не такой, когда он извещает о начале уроков или перемены.

Большинство педагогов успели познакомиться с новым директором раньше, но имели о нем очень смутное представление. Слухи и даже сплетни, ходившие среди определенной части учителей, совсем не вязались с поведением директора и пропускались мимо ушей. Всем хотелось видеть наконец в школе настоящего руководителя.

Ровно за минуту до начала в зал вошел Константин Семенович, и сейчас же, как было условлено, во всех репродукторах раздался взволнованный детский голос:

— Внимание! Говорит школьный радиоузел. Слово передаю заместителю начальника штаба школьного патруля.

Маленькая пауза, и голос Моники торжественно сказал:

— Товарищи! Сейчас начинается первое заседание педагогического совета! В школе должна быть полная тишина. Дежурные, займите свои места! Товарищи учителя, желаем вам успеха!

— Прекрасно! Молодцы, очень хорошо! — заговорили, заулыбались педагоги в зале.

В школе наступила тишина. Константин Семенович прошел на председательское место. Рядом с ним устроилась Мария Васильевна.

Обводя взглядом сидящих в зале, новый директор заметил и улыбающегося во весь рот завроно, и Хмурого, рядом с которым сидел секретарь обкома, и двух инспекторов гороно, и помощников своих — макаренковцев, и бледное лицо жены.

— Товарищи! Будем считать первое заседание педагогического совета опытной школы открытым, — начал Константин Семенович. Наклонившись, он разложил на столе листочки тезисов и продолжал: — Подходящего названия докладу я не мог подобрать, а потому и назвал его просто — доклад директора. После меня сделают сообщения наши заведующие учебной частью: сначала младших классов, а затем и старших классов. — Выпрямившись, Константин Семенович немного переждал и снова заговорил мягким, дружеским тоном: — Доклад свой я хочу начать… отчасти с извинения. Случилось так, что назначили меня директором без вашего согласия…

Фраза вызвала заметное движение в зале. Кое-кто поднял брови, кое-кто пожал плечами.

— Я знаю, что никаких оснований для отвода или возражений против моей кандидатуры у вас нет, и говорю об этом только потому, что считаю неудачным такое положение. Думаю, что придет и такое время, когда директор школы будет не назначаться, а выбираться педагогическим советом на определенный срок. Директор будет проводить решения педагогического коллектива и перед ним отчитываться.

Константин Семенович видел, как одна из учительниц наклонилась к Ирине Дементьевне и что-то ей зашептала, но та ответила, даже не повернув головы.

— Нашу школу назвали опытной. Что это значит? Какой опыт или эксперименты мы должны проводить? Никаких экспериментов, товарищи! Цель у нас одна: воспитание советского человека. Мы будем работать, как работали раньше. Но! — подняв палец, громко сказал директор. — Но мы должны как можно скорей понять и отказаться от всего постороннего, наносного, идеологически чуждого, что осталось нам от прошлого или успело проникнуть к нам за последние годы. Кое-что мы пересмотрим, уточним, кое-что поправим, кое от чего откажемся совсем. Я убежден, что наш коллектив быстро найдет пути исправления, найдет нужные методы и формы работы по-новому. Сама жизнь ускорит этот процесс. В этом секрет создания крепкого коллектива. Думаю, что так мы и договоримся сегодня… даже без голосования. Во всяком случае я даю слово, что никогда не противопоставлю свою волю педагогическому совету, и все его решения будут для меня законом… Дальше! Педагогический совет не должен, как мне кажется, размениваться на мелочи и заниматься такими вопросами, как, например, подведение итогов учебной работы по четвертям. Для этого мы создадим три педагогических совещания: для учителей старших классов, средних и младших.

Раздались аплодисменты, но кое-кто зашикал.

— Но вопросы, касающиеся непосредственно каждого из нас, — продолжал Константин Семенович, — каждого члена учительского коллектива, будет решать педагогический совет.

И вдруг раздался голос:

— Однако вы лично уже уволили прекрасного педагога!

Константин Семенович взглянул на раскрасневшуюся полную даму:

— Вас неверно информировали, товарищ председатель родительского комитета. Мастер спорта сама подала заявление и ушла по собственному желанию.

— А вы не нашли нужным ее удержать?

— Нет. Как педагог, я считаю, что капризам потакать вредно.

Среди учителей начался быстро нарастающий гул, но властный голос Ирины Дементьевны сразу его погасил:

— Спорить будем потом!

— Товарищи! Я продолжаю, — опять начал Константин Семенович, когда все успокоились. — С первых лет революции в школе было так много противоречивой путаницы, прожектерства, самых разнообразных влияний, что разобраться во всем этом сейчас очень трудно. Новая педагогика могла рождаться, только опираясь на практику жизни. Я имею в виду не только Макаренко. В школах работало немало талантливых педагогов, коммунистов по убеждению… К сожалению, их опыт почти не изучен и не обнародован. Не нужно быть очень наблюдательным, чтобы увидеть: в педагогике идет глухая, скрытая и очень острая идеологическая борьба. А Сама педагогика похожа сейчас на одеяло, сшитое из разноцветных лоскутков. Преобладают в нем розовые и черные цвета. Розовые — это сентиментально сюсюкающая «парная педагогика», или, как метко назвал ее Антон Семенович, — «дамсоцвос». Думаю, что именно благодаря этой педагогике так оторвана школа от жизни и так много среди учащихся барчуков, белоручек, презирающих физический труд… В ногу с ней идет педагогика — черные лоскутки. Еще в тридцать седьмом году Макаренко, критикуя какой-то педагогический опус, заметил, что в нем проглядывают длинные уши Иоганна Гербарта. А если бы Макаренко жил сейчас, в пятьдесят пятом году, то мог бы, пожалуй, сказать не только об ушах, но и о хвосте. Начнем с самого начала, от печки, от которой мы все танцуем… Вдумайтесь, что значит термин «Учебно-воспитательная работа»? Что он определяет и куда толкает нас, учителей? Разве это не перефразированное гербартовское понятие «Воспитывающего обучения»? Я много раз слышал от учителей такие фразы: «Школа учит — семья воспитывает» или: «Мы воспитываем на уроках, давая детям знания».

— А разве это не так? — спросила Маслова.

— Ну вот, видите! — развел руками Константин Семенович. — Нет, это конечно не так. Это совсем не так! Ученье — только одно из средств воспитания. Теоретическая жизнь, жизнь ума образует ум; но только практическая жизнь — сердца и воли образует характер, — утверждал Ушинский. Наша цель… Единственная цель нашей школы — воспитание советского человека. И «надо, чтобы все дело воспитания, образования и учения современной молодежи, — говорил Ленин, — было воспитанием в ней коммунистической морали». Но может быть, Владимир Ильич как раз и имел в виду воспитание обучением? Нет. Он говорил, что «воспитание коммунистической молодежи должно состоять не в том, что ей подносят всякие усладительные речи и правила о нравственности. Не в этом состоит воспитание». Об этом же Ушинский писал так: «Вздор, что мораль переходит в детей через уста родителей и наставников; напротив, менее всего… Бессилие моральных наставлений старших младшим давно уже оценено… бесконечные моральные проповеди делают негодяев, предупреждая и затрудняя нормальное развитие из собственных своих действий и действий других, которые и есть единственно прочное»… Учение не может быть самоцелью! Но почему тогда в нашей школе учение превратилось в цель? Да потому, как мне кажется, что результаты воспитательной работы не поддаются никакому учету. Если воспитание зависит только от ученья, то повышение процента успеваемости означает и повышение воспитательной работы. Этот взгляд привел к совершенно безобразному явлению: погоне за процентами успеваемости, к оценке работы учителя и школы в целом — тоже по процентам. Какой огромный вред наносит процентомания делу воспитания — даже трудно представить. Она толкает на очковтирательство, обман, лицемерие и многое другое, чего сразу и не учтешь.

— А что нам делать? — спросили из зала.

— Процент успеваемости в нашей школе не будет играть никакой роли. Если мы найдем нужным отказаться от пятибалльной системы, то откажемся! — Константин Семенович оглядел присутствующих и с улыбкой прибавил: — И перейдем на семибалльную или двенадцатибалльную… Товарищи, нельзя воспитывать старыми методами новых людей. Все приемы подавления самостоятельной деятельности детей: угроза, надзор, приказание, запрещение и наказание — остались. Даже список наказаний в нашей школе прежний. Правда, оставление без обеда, например, называется теперь иначе. Сейчас я вам прочту, как это называется… «Оставление после уроков для выполнения несделанного домашнего или классного задания».

— А кто в этом виноват? — спросил мужской голос. — Кто это насаждает?

Константин Семенович поднял голову и встретился взглядом с секретарем обкома.

— Кто виноват? — переспросил он. — Фамилий я назвать не могу, но имя есть… Угодливая беспринципность!.. Товарищи, я не буду говорить о других цветах «лоскутного одеяла», о других наслоениях, осевших за многие годы в педагогике. Если вы подумаете, то и сами разберетесь во всем. А думать нам всем придется. Да, да! Думать придется много, иначе у нас ничего не получится. Мы привыкли жить по готовым рецептам и отучились думать. Воспитывая детей, мы будем воспитывать и себя. Мы потребуем от каждого, кто пойдет не в ногу с коллективом, чтобы он подумал о своих педагогических убеждениях… Осознал, переоценил и отказался от чуждых нашей системе привычек. Всё дело в привычках. Я далек от мысли обвинить кого-то, что он умышленно воспитывает эгоистов, барчуков, иждивенцев, стиляг, воров… Другими словами, допускает педагогический брак. Ссылаясь на специфические условия, в которых работал Антон Семенович, многие из педагогов начинают в его принципы вносить поправки. Вот вам пример: у Макаренко был производительный труд. Дети трудились не ради труда, а ради какой-то цели. У них были перспективы: путешествия, новые костюмы и даже строительство своего завода. И такой труд воспитывает! Партия сейчас предложила ввести в школах труд. И вот начинаются поправки: «У нормальных детей другие условия, им не нужно зарабатывать деньги», — говорит кое-кто. А значит, нужен не производительный труд, а трудовое обучение. Труд ради труда. Труд без близкой цели, без перспектив. Одним словом — идея искажается до такой степени, что результаты воспитания будут прямо обратные. Вместо любви родится отвращение к труду… Не знаю, убедил ли я вас?

— В чем? — спросила Маслова.

— Да в том, что нужно начинать думать не откладывая. Сегодня, сейчас! — ответил Константин Семенович, и было трудно понять, шутит он или говорит серьезно.

«Шутит, — злобно подумала Маслова. — И нельзя обижаться». Ей казался оскорбительным совет директора — думать! Как будто в школе работают совершенно безмозглые, ничего не понимающие в учебно-воспитательной работе люди… Неожиданно для самой себя Маслова споткнулась на привычном термине… и задумалась.

— Старинная индийская пословица говорит, — продолжал Константин Семенович: — «Поступок рождает привычку. Привычка создает характер. Характер определяет судьбу». Правда, хорошая и верная пословица? Но для нас она всё-таки недостаточна. А что толкает человека на тот или другой поступок? Мы, воспитатели, должны это ясно понимать. Я попрошу Сергея Сергеевича потом выступить и рассказать о нечаянно услышанном разговоре трех мальчиков. Двое из них не позволяли ломать стулья третьему, потому что они хозяева школы и сами ремонтировали эти стулья. Вот вам поступок, который должен превратиться в привычку. Они хозяева школы! Да, я сказал им об этом в первый же день. Я не убеждал, не навязывал, не втолковывал… Ну, а разве раньше им не говорили об этом же? Говорили, и не раз. А на деле? Почему они не чувствовали себя хозяевами и ломали стулья? Дело в том, что я действительно считаю хозяевами школы — детей. Следовательно, порядок, установленный нами в школе, правила, права детей, традиции, возможности… Одним словом, условия жизни — вот что будет толкать их на те или другие поступки. За месяц сделано немало. А кто это сделал? Дети. Кто, их заставлял, принуждал? Никто! Они работали добровольно. Вы видели стадион? Раздевалки? А ремонт школы?.. И наконец — фабрика-кухня! И ведь это только начало. Может быть, вы думаете, что для этого потребовались какие-то огромные усилия? Ничуть! Я только подсказывал и не мешал… Я уверен, что через месяц-другой наше производство даст продукцию. Должен сказать, что и партия и всевозможные организации с удовольствием, почти с радостью идут навстречу школе. Все прекрасно понимают, что «вопрос о школе», по выражению Кирова, — «это вопрос о нашем дальнейшем движении вперед». Товарищи, когда я готовился к докладу, я много раз пересмотрел, перечитал свои записи, а затем стал сокращать, выжимать, сводить однородные мысли, и в конце концов у меня получилось… очень мало. Вот! Всего один листочек… Что это? Памятка педагогу? Правила, принципы или, может быть, заповеди? Одиннадцать заповедей советского педагога!.. Я просил Марию Васильевну размножить, и в перерыве вы можете их получить. Если мы примем… не на словах, не формально, а душою, то больше нам ничего и не нужно. Здесь, как мне кажется, собрано всё…

— Прочитайте, пожалуйста! — попросил секретарь обкома.

— А может быть, просто раздать и, как говорится, прокомментировать каждую заповедь?.. Мария Васильевна, раздайте, пожалуйста.

Секретарь школы открыла папку, достала стопку бумаги с напечатанным текстом и начала раздавать присутствующим. Те, кто получил листочки, начали сразу их читать:

«1. Помнить, что цель школы: воспитание в человеке коммуниста. Средства воспитания: ученье, труд, общественная деятельность.

2. Личный пример педагогов, единство требований и действий — фундамент воспитательного процесса.

3. Воспитывая в коллективе, через коллектив и для коллектива, применять педагогику параллельного действия.

4. Помнить всегда, что работать ради работы нельзя. Работать можно только для удовлетворения потребностей человека.

5. Готовя детей для будущего, не забывать, что они уже живут. Будущее рождается в настоящем.

6. Не подменять и не подавлять самостоятельности детей. Не командовать, а руководить. Не управлять, а направлять. Не приказывать, а советовать. Не поучать, а доказывать.

7. Не опускаться до сюсюкающего примитива, но подниматься до глубокой простоты.

8. Никогда не лгать детям.

9. Как можно больше требований к детям, но и как можно больше уважения к ним.

10. Не цепляться за устаревшие формы и методы, но сохранять полезные традиции. Дорожить честью школы.

11. Всегда помнить, что воспитывают не слова, «не усладительные речи и правила», а действия».

— Неужели это всё? — вдруг воскликнула молодая учительница младших классов.

— Вся педагогика на одной страничке! — проговорил мужской голос.

Константин Семенович молчал. Он видел, что некоторые пожилые учительницы, советуясь между собой, пальцем показывают на какие-то пункты в конце странички. И сам невольно посмотрел на листок: «Неужели восьмая? Или десятая?». Он ждал минуты три. Наконец, видя, что все прочитали, постучал карандашом по графину.

— Товарищи! Может быть, я что-нибудь упустил? Подскажите. Это очень важно. Мне кажется, что в конечном итоге заповеди — их пока одиннадцать — станут основой основ, законом педагогов, фундаментом, на котором будет зиждиться вся воспитательная работа нашей школы.

— Разрешите, Константин Семенович? — подняла, как ученица, руку Агния Сергеевна.

— Пожалуйста.

— А не следует ли еще написать: «Прежде чем требовать, надо научить».

— Спасибо. Но разве это не само собой разумеется?

— Да. Пожалуй.

И снова по залу побежал шепот и шелест листочков. Но слова никто не брал. С минуту переждав, Константин Семенович вновь постучал карандашом по графину.

— По-видимому, нужно какое-то время, — проговорил он. — Возможно, в прениях будут дополнения… А сейчас… Если у кого-нибудь возникли вопросы, я готов ответить.

— Разрешите мне! — подняв руку, сказала инспектор гороно — Анастасия Федоровна и, не дожидаясь ответа, спросила: — Значит, вы отвергаете официально принятый термин учебно-воспитательной работы?

— Да. Термин неверно определяет цель школы, неверно ориентирует педагогов. Кстати, я не знаю, кем и когда он был принят.

— В официальных документах везде стоит… — начала было инспектор, но ее остановил секретарь обкома:

— При чем тут официальные документы? У вас есть возражения по существу?

— Нет… по существу возражений нет.

Учителя не знали, кто этот высокий мужчина, а потому и были крайне удивлены замешательством Анастасии Федоровны. Они привыкли, что инспектора обычно ведут себя на педсоветах школ совсем иначе.

Константин Семенович с благодарностью взглянул на Хмурого. Еще не зная, какую роль сыграет в дальнейшем секретарь, он уже не жалел, что инженер привез его на педсовет.

— Можно мне? — попросила слова молодая учительница английского языка.

— Пожалуйста.

— В четвертом пункте сказано, что работать ради работы нельзя. Я не совсем понимаю, имеет ли отношение эта заповедь к преподаванию? К труду — да, а к учению?

По залу прошел гул от легкого смеха. Учительница оглянулась по сторонам, не понимая причины смеха.

— А что? Разве я сказала глупость? — с удивлением спросила она.

Смех усилился. Константин Семенович постучал карандашом.

— Нет. Ничего глупого вы не сказали, — с улыбкой ответил он. — Наивно — да! Но это ничего. Важно не таиться, говорить всё, что думаешь. Ученье — это, конечно, работа, а значит, можно сказать, что учиться ради ученья нельзя. Создать у детей потребность учиться — это один из самых трудных, но основных вопросов, над которым придется поломать голову… Но об этом будет говорить Ирина Дементьевна. Скажу только, что правильное и удачное сочетание всех средств воспитания: ученья, труда и общественной деятельности — приведет нас к цели… Товарищи, послезавтра первое сентября. В этом году мы начинаем работу, как все школы, но это не значит, что так будет всегда. Нет. Возможно, что на будущий год мы начнем в другой день, в зависимости от уборки урожая. Не исключено, что учебную работу мы будем продолжать и летом, на лоне природы. Особенно таких предметов, как биология, физика, химия. Система кабинетов позволит нам организовать школу продленного дня. Это обяжет всех нас работать творчески, а значит, и думать. Почему я так призываю вас думать? Да потому, повторяю, ничего у нас не получится, если не развернем всех своих способностей, если отнесемся к делу формально…

Ленинград

1955–1961 гг.