Поднимаясь по трапу, Миша услышал окрик:

— Эй! Кто там? Ты, что ли, адмирал?

— Я.

— Шикарно, браток, живешь. На машине прикатил.

Миша промолчал. Его раздражал этот шутливо-покровительственный тон, но как отучить от него машиниста, он не знал. Самое лучшее — отмалчиваться.

— Ты что-то и разговаривать не хочешь?

— Если ты меня все время дураком выставляешь, то говорить нам нечего, — буркнул Миша, направляясь к себе.

— Погоди, Миша. Куда торопишься? — дружелюбно сказал машинист, загораживая дорогу. — Давай поговорим по-хорошему. Когда я тебя дураком выставлял?

— Всегда. Зачем ты меня адмиралом зовешь?

— Да ведь я по-дружески… Погоди. Ребята за день натрудились — и спать, я на вахте один. Посидим.

Сысоев сел на бухту каната, вытащил из кармана коробку с табаком и начал крутить из газетной бумаги цигарку. Миша хотел уйти, но почувствовал какую-то новую нотку в голосе машиниста и остался.

— Сложная, брат, штука жизнь… — глухо, со вздохом сказал Сысоев, пристраивая фитиль к кремню и ловко высекая огонь. — Похоже, что я один на всем свете остался… Видел сегодня земляка. Говорит, деревню нашу немцы сожгли, а стариков моих на тот свет отправили… Печальная картина получается.

Сысоев помахал затлевшим фитилем, прикурил толстую цигарку и закашлялся.

— Тьфу! Черт! Першит в горле.

Где-то в ближайшем доме заиграл патефон. Миша вспомнил, как он тоже потерял родителей, и ему стало жаль этого одинокого человека.

— А деревня у нас была хорошая, — продолжал Сысоев, освещая свое лицо огнем цигарки. — На высоком месте, а внизу речка. Фруктовых садов много, и больше всего вишни… Весной, когда цветут, очень замечательно. Выйдешь вечером на улицу, так, понимаешь, такой аромат нежный… А днем пчелы гудят. И вот, когда все это было, так не ценил. А в плаванье ушел, да попал за границу, тогда и заскучал. И сейчас… Стоит перед глазами вся деревня в цвету… А в речке у нас раков много. Ты ловил когда-нибудь раков?

— Нет.

— А я много их ловил, когда вроде тебя шпингалетом был. Ночью ловили. Соберемся компанией, круглых сеток наделаем, на середину лягушку ободранную привяжем и на палках спустим с берега. А потом костер разведем и сидим кругом, сказки страшные рассказываем. Про домовых, про русалок да про леших. Дураки были, — верили, боялись.

— Ну, а раки? — спросил Миша.

— Чего раки? Раки свое дело делают. Залезут в сетку лягушку сосать, ну и вытащим их на берег — и в ведро с крапивой.

— Зачем с крапивой?

— А в крапиве они живучими бывают. Лучше, чем в воде.

Завыли сирены на военных кораблях, их подхватили гудки заводов, а затем и городское радио объявило тревогу.

— Никак налет! — сказал Сысоев, поднимаясь с бухты. — Давно не было. Так ты, Миша, на меня не сердись. Я ведь это так…

Они поднялись к рубке и стали наблюдать. Во всех концах города вспыхнули столбы прожекторов, пошарили по небу и исчезли. Где-то очень далеко в небе замелькали желтые разрывы зениток. Когда донеслись их хлопки, Миша обратил внимание на то, что патефон по-прежнему играет какой-то вальс.

— Ко всему человек может привыкнуть, — задумчиво сказал машинист, тоже прислушиваясь к музыке. — Воздушная тревога, а им хоть бы что…

— Привыкли. Сколько этих тревог было — не сосчитать.

— Куда ты ездил сегодня? — спросил Сысоев.

— Ездил по делу. У сестренки был, дома был…

— Сестра старше тебя?

— Младше. Пять лет.

— Ну-у!.. Маленькая. Привел бы когда-нибудь. Я люблю маленьких ребят.

— Приведу, если отпустят. Она на лодке хотела покататься.

— Обстрелов она не боится?

— Нет.

— Молодец. Хотя, положим, ребята ничего не боятся. Они же не понимают опасности. Им все нипочем.

Сысоев замолчал, вглядываясь в темноту. Недалеко от них, на набережной, мелькнул огонек папиросы. Это курил дежурный милиционер, пряча огонь в рукав шинели. Миша думал о Сысоеве. В этом человеке неожиданно открылись новые стороны. Если раньше Мише хотелось унизить Сысоева какой-нибудь шуткой, сделать ему больно, то сейчас он почувствовал в нем человека, который переживает, думает, болеет душой за других.

Скоро тревога кончилась, и Миша спустился к себе в каюту. Раздеваясь и укладываясь спать, он вспомнил пьяного шофера, встреченного им в столовой. Как попал шофер из Старой Деревни в столовую Московского райсовета, он не успел понять… Он уснул, едва положив голову на подушку.

На другой день Мишу вызвал к себе старший механик.

— Миша! — сказал он, когда юнга вошел в каюту. — Брат сейчас очень занят и просил тебе передать, что ты и твои приятели ему пока не нужны. Мы скоро начнем котлы чистить. Это дело для тебя важней. Если тебе нужно предупредить друзей, сходи. Передай от меня привет.

Поблагодарив за разрешение, мальчик сошел на берег и направился к своему дому.

Погода в этот день стояла на редкость ясная и тихая. Миша давно заметил, что немцы в такую погоду стреляют особенно яростно. Так оно было и сегодня. С утра, вот уже четвертый раз, над городом бушевал жестокий артиллерийский налет врага. На этот раз снаряды рвались где-то в районе порта. Снова, как всегда, в ответ заговорили пушки защитников Ленинграда, подавляя батареи противника. Воздух дрожал от этой канонады.

Вася и Степа уже давно с нетерпением поджидали своего вожака и сильно огорчились, когда узнали, что задание ими выполнено и нового не предвидится.

Миша подробно рассказал, как он следил за серым пальто до Московского района, как таинственно исчез человек в недостроенном доме. Обо всем остальном он умолчал, но от этого рассказ только выиграл.

Затаив дыхание, волнуясь больше, чем рассказчик, слушали его ребята.

— Знаешь, Миша… Надо этот дом обследовать, — сказал Степа после долгого молчания. — Наверно, там что-нибудь есть.

— А что там есть?

— Какой-нибудь подземный ход.

Предположение Степы было нелепо, но ребята спорить не стали. Мише до сих пор было неясно, как мог уйти от него мужчина в сером пальто, и хотелось выяснить этот вопрос, а Вася, хотя и был несогласен с предположением о подземном ходе, промолчал потому, что так думать было интересней.

— Давайте поедем, — согласился Миша.

— Сейчас?

— Нет, сейчас я занят. Завтра после обеда, если в порт не поедем, я отпрошусь у старшего механика на берег, а вы приходите на судно к часу дня. Понятно? Батарейки не выдохлись?

— Нет.

— Останемся там до вечера, посмотрим с крыши на фронт. Оттуда хорошо видно.