Миша сделал несколько шагов и остановился. Где-то перед собой он услышал заглушенные рыдания.

Глаза еще не привыкли к темноте, и мальчик сразу не мог разобраться, откуда исходит этот плач. Присмотревшись, он наконец заметил у водосточной трубы маленькую фигурку какого-то подростка. Закрыв лицо руками, прислонившись к стене, подросток горько всхлипывал.

Миша растерялся. Сам он почти никогда не плакал и по-разному относился к слезам. Когда приходилось встречаться с плачем капризной девочки, у него являлось желание хорошенько поколотить ее. Когда кто-нибудь плакал от физической боли — от ушиба, от пореза, — Миша сочувствовал. Были слезы, которые вызывали жалость и желание утешить, помочь. Два раза в своей жизни мальчик видел слезы, которые, как клещи, сжимали сердце. Так плакала дважды мать… И теперь Миша не знал, как поступить.

Рыданья подростка то затихали, то вновь нарастали.

— О чем ты плачешь? — спросил Миша, подходя ближе.

Рыдания прекратились.

— Что у тебя случилось? — снова спросил Миша, трогая фигурку за плечо. Та резко повернулась к нему и гневно отстранила его руку. Это была худенькая девочка.

— Не тронь! — крикнула она и снова отвернулась.

Не зная, что делать, Миша растерянно оглянулся. На улице темно и пусто. Не слышно ни одного прохожего. «Вот дурацкое положение, — подумал он, — уйти, что ли? Какое мне дело до нее?»

Он сделал шаг в сторону, но остановился.

После общения с мерзкой и преступной воровской шайкой настоящее человеческое чувство особенно тронуло душу мальчика. Пускай этим чувством было горе. Тем более он не мог оставить девочку, не узнав, в чем дело. Мише остро захотелось помочь этой строгой худенькой девочке.

— Вы скажите… Я помогу вам, — сказал он, переходя на «вы».

Девочка уже не плакала, и только порывистое короткое дыхание выдавало ее состояние.

Миша ждал.

— Помочь мне нельзя, — у меня карточки украли.

От этих слов у мальчика дух захватило и невольно сжались кулаки.

— Ух, паразиты! — процедил он сквозь зубы.

У девочки снова дрогнули плечи.

— А чего плакать? Слезами не помочь. Как это вы неосторожно? — сказал он ей.

— Сама не знаю. Я недавно спохватилась. Наверно, когда ходила за хлебом.

— Ничего. Как-нибудь проживете. Теперь не зима.

— Да, конечно… Поголодаю… не умру…

— Сейчас овощи есть. Не так уж страшно, — продолжал утешать Миша.

Девочка достала платок, вытерла лицо и медленно зашагала прочь. Миша пошел рядом.

— Это когда один, трудно. А если с родными, так ничего. Поделятся.

Она посмотрела ему в лицо, но в темноте разглядела только его строгие глаза.

— Да, когда с родными, — тогда хорошо, — сказала она и отвернулась, чтобы скрыть снова выступившие слезы.

Некоторое время шли молча, чувствуя какую-то неловкость.

— Вы учитесь? — спросила наконец девочка.

— И да и нет. Я работаю, а на работе учусь.

— В ремесленном?

— Нет. Я на судне работаю.

— Вы моряк?

— По названию я моряк, — улыбнувшись, сказал Миша. — А только в море ни разу не ходил.

— Почему?

— Мы на Неве стоим. Вот когда война кончится, тогда поплывем. А вы учитесь?

— Нет. Я работаю.

— Где?

— В мастерской. Мы ватники для фронта шьем.

— Это важное дело, — серьезно сказал Миша. — Все равно как и снаряды.

— Да, конечно. После войны тоже учиться поступлю в ветеринарный институт.

— Почему в ветеринарный?

— Потому что я очень люблю животных. Буду их лечить.

Постепенно неловкость исчезла, и они начали чувствовать себя свободнее. В этой девочке была какая-то привлекательная простота, и Мише приятно было говорить с ней. Коснувшись любимой темы, она забыла о своем горе и рассказала, как до войны у нее дружно жили кошка, две белые мыши и две птички.

— А где они сейчас? — спросил Миша.

— Когда нечего стало есть, я птичек выпустила, а кошка и мышки умерли от голода.

— Кошка не съела мышей?

— Нет. Она их любила, как своих детей. Дуся погибла первая. Мышки еще долго жили, но они так скучали без Дуси. Наверно, от тоски умерли.

— А я люблю собак, — сказал Миша.

— Да. Собаки самые умные и преданные…

Разговаривая, дошли до перекрестка, и девочка остановилась.

— До свиданья. Я сюда.

— Я вас провожу.

Они свернули и тем же медленным шагом пошли вдоль улицы.

— А как вас зовут?

— Елена. А вас?

— Михаил.

— У меня был чижик, звали Мишкой. Пел замечательно. Но ужасный был забияка…

Миша не отозвался, смущенный, что чижик-забияка оказался его тезкой.

— Лена, а вам дома не попадет за карточки? — спросил он через минуту.

— У меня никого нет.

— Как никого?

— Папа на фронте, а мама и бабушка умерли зимой.

У Миши сжалось сердце. Вот почему она так горько плакала… Остаться без карточек в таком положении…

— Ну, а родные?

— Никого здесь нет, — вздохнула девочка. — Тетка живет в Курске, а больше никого.

— Как же вы будете без карточек?

— Не знаю. Что-нибудь придумаю. Да мне немного и надо.

— Огород у вас есть?

— Нет.

— Как же вы проживете? Знаете что… я вам помогу. Обязательно! — горячо сказал Миша.

— Ну, что вы! С какой стати? Я вам чужой человек. Вы меня первый раз видите.

— Совсем не чужой, — вырвалось у мальчика. — Мы же ленинградцы. Можете мне не верить, а только даю вам слово…

— Спасибо, Миша. Вы… хороший.

— Где вас можно увидеть?

Лена молчала. Ей было приятно это искреннее сочувствие, но она была уверена, что завтра мальчик забудет про нее…

В это же время по набережной шагал Пашка Леонов.

— Пропал, Пашка! Ни за что пропал!.. Последний ты теперь подлец. Ох, батя, худо мне! Погубили твоего Пашку. На веки вечные… — бормотал он, размахивая руками.

Во рту держался противный привкус от выпитой водки, в горле першило от табаку. Жалко было проигранных денег, жалко самого себя, злоба сменилась отчаянием. Что теперь делать? Деньги все проиграны, и снова он должен Брюнету тысячу рублей.

Свежий воздух постепенно прояснял его мысли.

Как же это случилось, что он в такой короткий срок проиграл все свои сбережения и стал вором? Неделю-две тому назад он ходил радостный и счастливый. Что бы он ни задумал, все выходило как нельзя лучше. Немного усилий, труда, сообразительности, и Пашка всегда оказывался на первом месте.

Вспомнилась деревня, родной дом. Давно ли он бегал в школу, строил весной в канавах мельницы, а потом, когда организовали МТС, пропадал целыми днями с трактористами! Смышленый мальчишка быстро научился управлять машиной, и в обеденный перерыв ему доверяли даже пахать. Все говорили, что он «толковый», и отец отправил его в ремесленное училище. Город понравился Пашке. Он быстро освоился, быстро догнал и перегнал в учебе свой класс, и все хорошо относились к этому способному деревенскому пареньку…

Сунув руку в карман, Пашка нащупал что-то холодное. Самодельный ключ его работы. Теперь он больше не нужен. Мальчик размахнулся и бросил его далеко в Фонтанку. Слышно было, как булькнул ключ, унося на дно тайну Пашкиного преступления.

Ключ напомнил Пашке о кладовщике училища Степане Степановиче. Ребята звали его Стакан Стаканович. К Пашке старик относился особенно хорошо и не раз ему говорил, что он способный парень и из него выйдет толк.

Теперь Пашка проклинал Брюнета, Кренделя… Это они втянули его в игру. Они погубили Пашку… «Вот и Мишку они хотели сегодня обыграть… Но с Мишкой они ничего не сделают. У него другой характер. Как он обрезал! Сказал — конец! — и ушел. Брюнет ему денег давал в долг, а он не взял. Вот это парень!» — подумал Пашка и пожалел, что он не вышел вместе с ним и не познакомился как следует.

Впереди вспыхнул и погас огонек. Там были люди. Пашка ускорил шаги и достал папиросу. Какая-то сила толкала его вперед. Хотелось скорее отряхнуться от грязи. Хотелось быть среди хороших людей с чистой совестью…

— Эй, паренек! Одолжи закурить, — окрикнул мужской голос.

Пашка остановился. Синяя лампочка под воротами соседнего дома слабо освещала военный грузовик. Около него копошился водитель, что-то исправляя, а на машине сидел бородатый солдат.

— А у тебя огонь есть? — спросил Пашка, подходя к машине и протягивая солдату папиросу.

— Найдем. Вот спасибо, малый… Весь день не курил.

— А ты куда едешь, дядя?

— Приехали вот в город Ленинград с фронта.

— С Финского?

— Точно.

Солдат зажег спичку, прикурил и дал прикурить Пашке.

— У нас в батальоне два таких же пострела, вроде тебя…

— А что они делают?

— Дела на фронте хватает… Разведчики. Один с отцом вместе воюет, а второй приблудный.

Помолчали. Пашке не хотелось отходить от солдата. В голосе его услышал он родные деревенские нотки.

— Дядя, а что такое совесть? — неожиданно спросил мальчик.

Солдат ответил не сразу.

— Совесть? Вот, скажем, у тебя есть мать?

— Ну, так что?

— Вот, скажем, велит тебе фашист родную мать застрелить, чтобы себе жизнь спасти. Если совести у тебя нет, ты застрелишь…

— А если не мать, а другого человека?

— А это — какой человек… Тут тебе твоя совесть в аккурат и подскажет. Врага стреляй, а друга грудью заслони. Или вот, скажем, предатель, кто против своих пошел. У того тоже совести нет…

Солдат не успел досказать. Шофер зашел в кабину, и машина начала фырчать. Пашка вернулся на тротуар. Его не удовлетворило объяснение солдата. В представлении мальчика совесть была чем-то более мелким, обыденным. Вот, например, он начал воровать, — есть у него совесть или нет? А если нет, если он ее потерял, то навсегда или снова может ее найти? Пашке казалось, что стоит ему бросить игру в карты, раззнакомиться с ворами, и все станет на свое место и, наверное, совесть вернется к нему обратно. И это никогда не поздно.

Грузовик зафырчал, несколько раз громко хлопнул, выбрасывая из трубы огонь, и уехал. Снова тишина.

Пашка стоял неподвижно, забыв, что приближается одиннадцать часов и надо торопиться. Ровно в одиннадцать движение по городу прекращалось, и всех опоздавших не имеющих ночных пропусков, патрули забирали в отделение милиции, где они и сидели до пяти часов утра.

Какое-то отупение охватило Пашку. Очнулся он, услышав быстро приближающиеся шаги…

— Мишка, ты?

Миша остановился. В первую секунду он удивился, узнав Пашку.

— Ты домой?

— Ага.

— Идем скорей, а не то заберут.

— Мне наплевать. Пускай хоть повесят, — мрачно сказал Пашка. — Хочешь папиросу?

— Я не курю. Идем, идем.

Они пошли по безлюдной набережной.

— Проиграл? — спросил Миша.

— Все продул. Ободрали, как липку. Мишка, давай вместе воровать. Я бы с тобой не боялся.

Миша молчал. Он только что простился с Леной, узнал адрес мастерской и думал о том, как приятно будет помочь этой славной девочке. От этих мыслей на душе у Миши было тепло. И вдруг такая встреча. Но делать нечего, приходится разговаривать. Ведь он разведчик…

— А ты давно воруешь? — небрежно спросил он.

— Нет.

— Какой же ты мне помощник? Сразу и попадешься. Посадят тебя в тюрьму, и меня выдашь.

— Нет… я буду молчать.

— Ты лучше скажи, где деньги достал?

— Украл.

— У кого украл?

— Ключ сделал от кладовой и мясо украл у Стакан Стаканыча.

— А кто это такой?

Пашка рассказал о кладовщике, сознавшись, что тот хорошо к нему относился. И он, воспользовавшись доверием старика, смастерил второй ключ.

Миша слушал без злобы. Почему-то ему было жаль этого простодушного на вид паренька, чем-то сильно похожего на Сысоева.

— Я могу всякий ключ сделать, — похвастался Пашка. — Не отличишь.

— Подумаешь, ключ! А ты подумал о том, что теперь тебя в тюрьму посадят?

— Никто и не узнает.

— Сразу узнают. Пришлют собаку, она обнюхает следы — и готово.

— Ну да! — испуганно сказал Пашка, останавливаясь.

— А ты как думал?.. Мы таких дураков только и ловим. Обыгрываем в карты, пока не посадят. Это же все нарочно подстроено…

— А если я вас обыграю…

— Не обыграешь.

— А вот обыграю. Достану еще денег и всех обыграю.

Миша понял, что задел самолюбие упрямого парня и, кажется, все испортил.

— Ничего у тебя не выйдет.

— Почему?

— Потому что ты дурак.

— Ну, ладно… посмотрим, какой я дурак, — со злостью; сказал Пашка и замолчал.

Миша напряженно думал, как исправить ошибку, и наконец блестящая мысль осенила его.

— А ты про Ваську Панфилова слышал?

— Нет.

— Которого в Фонтанке утопили?

— Кто утопил?

— Вот тебе и кто!

— Скажи, Миша.

— Разболтаешь.

— Я разболтаю? Да я как могила! Да провалиться мне сквозь землю, если кому скажу!

— Ну, а если скажешь, сам будешь в Фонтанке, — сказал Миша и, выдержав паузу, продолжал: — Был такой, вроде тебя, Степка Панфилов.

— А ты говорил Васька…

— Васькой его воры звали. Прозвище у него было Васька Кот. А на самом деле его Степаном звали, — нашелся Миша. — Вот любил в карты играть? А нашим только того и надо. Обыграли его раз, другой, а он все не унимается. Ворует деньги, часы, все, что под руку попадет, и проигрывает. Один раз много денег принес и давай играть. Всех обыграл. Брюнета, и Кренделя, и всех.

— А тебя?

— Меня тогда не было. Да я не люблю с нашими играть.

— Ну, а дальше?

— А дальше — финку ему в бок и в Фонтанку.

— А деньги? — спросил со страхом Пашка.

— Деньги взяли и поделили. Понял? Я тебе сказал про Панфилова потому, что теперь твоя очередь.

Миша чувствовал, что его выдумка попала в цель. Пашка усиленно засопел носом.

— Только ты не забудь, — предупредил Миша. — Если кому-нибудь скажешь, сразу в Фонтанку угодишь.

— Я не скажу, честное слово, не скажу…

— Честное слово? Дешево стоит. Если бы ты честный был. Я и так верю.

В это время радио заиграло «Интернационал».

— Уже одиннадцать — испугался Пашка. — Еще в милицию попаду…

Они шагали вдоль решетки Летнего сада.

Вот и силуэт судна.

— А тебе далеко? — спросил Миша.

— Нет. Мост перейти.

— Ну, будь здоров. Подумай о том, что я сказал.

Миша хлопнул по спине нового знакомого, перебежал дорогу и быстро поднялся по трапу своего корабля.