К Кренделю Миша шёл сосредоточенный, серьёзный. Вспоминался разговор с Иваном Васильевичем и с Бураковым. Мальчик обдумывал всевозможные неожиданности, которые могли случиться, но потом решил, что все предусмотреть невозможно. Главное - не теряться.
Затем он начал было придумывать себе новую биографию, по и здесь верно решил, что ничего придумывать не надо Если придётся говорить о себе, то лучше приводить факты, которые легко проверить. Отец пропал без вести на фронте, мать убита во время бомбёжки, работает и живёт он на судне… Ну, и занимается воровством. Эту-то ложь они проверить не смогут.
По пути к Кренделю Миша решил зайти к Лене, занести ей продукты.
Противогаз заметно оттягивал плечо, - там лежал большой кусок лососины и с килограмм хлеба. Мастерскую Миша нашёл легко. Лишь только он поравнялся с ней, как за окнами услышал стрекотанье швейных машинок.
В прихожей, куда он вошёл, против висевшей на стене стенгазеты под названием «Боевой листок» стояли две женщины. На другой стороне, около вешалки, на скамейке сидела старуха.
- Тебе чего нужно? - спросила старуха.
- Вызовите, пожалуйста, Лену, - попросил Миша, но шум машинок заглушил его слова.
Женщина, читавшая газету, подошла к мальчику и задала тот же вопрос. Миша повторил:
- Мне Лену…
- Какую Лену? У нас их три. Миша смутился. Он не знал фамилии новой знакомой.
- У которой карточки украли, - нашёлся он.
- А-а… Леночку Гаврилову.
Женщина ушла. Миша с волнением ждал. Ему казалось, что он не узнает девочку. Вчера из-за темноты он не мог разглядеть её лица. Интересно, как она отнесётся к его приходу, думал он.
Из глубины прихожей вышла девочка и остановилась. Она была в скромном ситцевом платье, не доходившем до колен. Светлые, слегка вьющиеся волосы были заплетены в две косы и перекинуты на грудь.
- Кто меня звал? - с удивлением спросила она, не узнавая Мишу.
- Это я звал, - сказал Миша прерывающимся от смущения голосом и откашлялся, - Вы меня не узнали, Лена?
Девочка покраснела.
- Миша? Я не думала, что вы придёте, - просто сказала она и пальцами начала крутить колечко локона на своей косе.
Миша сосредоточенно смотрел на это движение, словно за этим и пришёл.
- Пойдёмте в красный уголок, - предложила Лена.
- Нет, я сейчас тороплюсь. Я зашёл на одну минуту.
Он вынул продукты, завёрнутые в газету, и протянул ей.
- Вот. Это вам…
- Нет, нет… - испуганно отступив на шаг, сказала девочка. - Я ни за что не возьму.
- Это мне ничего не стоит, - горячо сказал Миша.
- С какой стати! Нет… нет…
- Ну, тогда я так оставлю…
С этими словами Миша положил свёрток на скамейку и не прощаясь вышел.
В квартире Кренделя все уже собрались, кроме Пашки, и встретили Мишу, как старого знакомого Среди присутствующих была новенькая - Тосина подруга, по имени Нюся. Клички она не имела, хотя Брюнет звал её Ню. Завитая, накрашенная, вертлявая, худенькая девчонка строила из себя взрослую. С первой фразы Миша возненавидел её.
- А вы, Миша, интересный…
- Какой есть, - буркнул мальчик, поздоровавшись. На столе стояла наполовину выпитая бутылка водки, а мать Кренделя на кухне жарила лепёшки.
- Мы гуляем, Миша, - преувеличенно пьяным голосом сказал атаман. - По случаю случившегося случая… Деньги у тебя есть?
- Если надо будет, найдём.
- Ну, значит, сегодня сыграем.
- Он очень деньги любит. Деньги - его страсть, - сказала Нюся и расхохоталась.
- А кто деньги не любит? - спросил Брюнет. - Поднимите руки, кто деньги не любит. За деньги мы на все пойдём. Так я говорю, Чинарик?
- Так, так… Ты не ломайся, Жора. Выпил на копейку, а захмелел на рубль.
- А ты согласен со мной? - обратился Брюнет к Мише.
- Согласен, - сказал Миша.
- Правильно… Таких я люблю. Погоди, мы ещё с тобой дел наделаем…
- Миша, а водку вы пьёте? - кокетливо спросила Нюся.
- Нет.
- Неужели? Какой же вы мужчина?
- А кто вам сказал, что я мужчина? Я такой же мужчина, как вы женщина… Полметра ещё не доросли.
Раздался смех. Нюся обиделась, но ненадолго. - А за девочками вы ухаживаете?
- А чего за ними ухаживать, если они здоровые…
Нюся повернула этот ответ по-своему.
- А если они заболеют?.. Влюбится какая-нибудь в вас и заболеет? Тогда будете ухаживать?
- Обязательно буду. Вызову «Скорую помощь» и отвезу в сумасшедший дом, - сухо ответил Миша.
Снова раздался хохот, но теперь Нюся не обиделась, а когда установилась тишина, сказала:
- Значит, в вас только сумасшедшие могут влюбиться?
- Конечно.
- Значит, я начинаю сходить с ума… Ах! Ах! Я сейчас всем глаза выцарапаю!..
- Брось, Ню… - остановил её кривлянье атаман. - Хочешь, я тебе лекарства налью стопочку?
- Вместе со всеми, Принесли лепёшки, и компания принялась закусывать.
- Мне не нужно, - отстранил Миша руку Кренделя с тарелкой. - Я только что обедал.
- Где?
- В столовой.
- Как хочешь. Нам больше останется. Пока ели, Миша думал о том, как удобнее предложить Брюнету часы, но это получилось само собой.
- Кто знает, сколько сейчас времени? - спросила Тося, видимо куда-то собиравшаяся.
Миша и Брюнет одновременно вытащили часы.
- На моих без четверти девять, - сказал Брюнет.
- Отстают. Ровно девять.
- У тебя хронометр, что ли? Ну-ка, покажи. Вор взял часы, внимательно осмотрел их со всех сторон, приложил к уху.
- Продай, - предложил он.
- Купи… Полторы тысячи.
- Э-э-э… нет. Дорого.
- Ну, а сколько дашь?
- Любую половину.
Миша вытащил вторые часы и протянул их атаману.
- Ну, а за эти сколько?
- Огольцы! Смотрите, у него полный карман часов. Ай да Мишка! - воскликнул Крендель.
Ваня Ляпа и Лёня Перец с уважением и завистью посмотрели на Мишу.
- У тебя ещё есть? - спросил Перец, облизывая пальцы.
- Если не будет, найдём.
- Расскажи, где ты их стянул.
- Мне их принесли, а я только в карман положил. Воры засмеялись этой шутке и прекратили вопросы.
- Ну, а за эти сколько хочешь? - спросил Брюнет после осмотра.
- Столько же.
- Вот моё слово: хочешь полторы за пару?
- Мало. Я на рынке продам дороже. Мне некуда торопиться.
- Жора, зачем вам столько часов? - полюбопытствовала Нюся.
- Ну как? Согласен? - не обращая внимания на вопрос, настойчиво спросил Брюнет.
- Плати по тысяче, - твёрдо сказал Миша. Брюнет подумал, прищурившись посмотрел на сидевших за столом воров и спрятал часы в карман.
- Я такой… Если вещь понравилась, - значит, моя.
- А деньги?
- Не бойся, получишь.
На этом разговор был кончен. Нюся вытащила из-под стола патефон и поставила пластинку.
- Миша, вы умеете танцевать?
- Я даже не знаю, с чем это едят или пьют…
- Не прикидывайтесь медведем…
- Чего ты, Нюська, навязываешься! - перебила подругу Чинарик.
Достали карты. Пока убирали со стола и рассаживались, Брюнет отсчитал деньги и передал Мише.
- Ты имел дело со мной… Моё слово - закон.
Миша молча взял деньги, спокойно пересчитал их и спрятал в карман.
Игра шла вяло. Чувствовалось, что нет жертвы. И только когда играл Миша, а Брюнет раздавал карты, устанавливалась напряжённая тишина.
Сегодня Миша немного выиграл. Играл он, как и все, очереди не пропускал, но без интереса. Миша вспомнил слова Ивана Васильевича о том, что Брюнет играет нечестно, и внимательно следил за его руками.
Действительно, когда вор начинал сдавать карты, он прикрывал колоду рукой и, как показалось Мише, тянул карты не по порядку. Когда очередь дошла до Миши, в игре было свыше ста рублей.
- Ну что, Миша, на все? - спросил Брюнет.
- Если перетасуем карты, а колоду положим на стол, могу и на все, - сказал Миша.
Все сидевшие за столом с испугом посмотрели на смельчака. Атаман побледнел и медленно поднялся.
- Что ты хочешь сказать?
- Я хочу сказать, что карты следует перетасовать…
- Значит, по-твоему, я шулер? - стиснув зубы, спросил Брюнет.
- Ничего такого я не говорил. - спокойно сказал Миша. - Я тебя не знаю, и ты меня не знаешь… Ты сядь и не пугай меня!
Спокойный и независимый тон мальчика обезоруживал. Миша даже не взглянул на Брюнета. Атаман вызывал его на скандал, на спор, во время которого он бы проучил противника, но этого не получилось. С минуту простояв, он строго посмотрел на присмиревших членов шайки.
- Я не пугаю… Значит, я ослышался, - сказал он и сел на место. - На сколько ты идёшь?
- На пять рублей.
- Ты же хотел на все.
- С условием, если карты будут перетасованы и положены на стол, - настойчиво повторил Миша.
Глаза Брюнета блеснули, но на этот раз он сдержал себя, и на лице у него появилась кривая улыбка.
- Так, может быть, ты вообще не хочешь играть?
- Могу и не играть.
- Мне показалось, что ты любишь играть.
- А чего тут любить? Проиграешь - денег жалко. А выиграешь - не ценишь их… Деньги нужно доставать… так… ну, чтобы…
Миша хотел сказать «трудом», но, понимая, что здесь это слово будет звучать неуместно, замялся;
- С риском, - подсказала Чинарик.
- Да. С риском, - согласился он.
- А ты рисковый? - спросил атаман.
- Не знаю. Я про себя вообще не люблю говорить.
Игра в карты прекратилась. Между Мишей и Брюнетом почувствовалась натянутость. Все понимали, что атаман затаил злобу, и, зная его жестокий и мстительный характер, с любопытством ждали, как он расправится с не признавшим его авторитет новичком.
Крендель был уверен, что открытой драки не будет, - Миша физически сильнее Брюнета, а значит, тот ударит в спину из-за угла. Крендель чувствовал себя перед Мишей должником за спасение от тюрьмы и поэтому решил его предостеречь.
К десяти часам ушла на дежурство Чинарик вместе с подругой. Вечер не клеился. Решили разойтись по домам.
- Оставайся ночевать. Ляжешь на диване, а я на Тоськиной кровати. Дело есть, - сказал Крендель, загораживая Мише проход к двери.
- Мне утром рано вставать надо.
- Матка разбудит.
Миша согласился.
Когда все разошлись, мать Кренделя принесла из кухни подушку, одеяло, бросила все это на диван и отправилась к себе.
- Слушай, Миша… Ты поосторожней с Жорой. Он тебе не простит. Если не сейчас, то потом, когда немцы придут, - отомстит.
- А ты думаешь, немцы придут? - спросил Миша, обрадовавшись, что Крендель сам заговорил на эту тему.
- Придут не придут - не в этом дело… С Жоркой не ссорься. Он злопамятный.
- А мне наплевать на него. Видал и почище…
- Ты его не знаешь… Для него никто не существует - свой, не свой…
- А что он мне сделает?
- Драться он не будет. Даже если они трое тебя подкараулят…
- Пускай попробуют…
- Он не любит в открытую. А где-нибудь за углом уколет. А если ты с ним будешь заодно… У него такие знакомства… Можно заработать. Слушай, я тебе по секрету скажу… Когда он уходил, то в прихожей сказал… Предупреди, говорит, Мишку: если, он против меня пойдёт, то ему плохо будет, а если со мной, то не пожалеет… Понял? Значит, ты ему нужен.
- Дальше будет видно. А какая может быть польза от него?
- Деньги… продукты…
- Это я и без него достану.
- Столько не достанешь. А потом все до поры до времени…
Видно было, что Кренделю трудно говорить. Он боялся о чем-то проболтаться и все время запинался.
Больше часа они беседовали, сидя на диване. Говорил, собственно, вор, а Миша слушал. Из его рассказов он понял несложную историю самого Кренделя. Воровать начал с детства, и это приучило его к лёгкой, разгульной жизни. Учиться и работать Крендель не хотел. Читал мало, ничем не интересовался, кроме кино, куда ходил до войны каждый день.
«Вот паразит, - думал Миша. - Все люди учатся, создают, а эти живут чужим трудом, как пиявки. Все чем-то интересуются, куда-то стремятся, чего-то добиваются, а эти только тем и занимаются, что проживают наворованное…»
Радио в соседней комнате протяжно завыло. - Ого! Воздушная тревога… Ты боишься?
- Боюсь! - сказал Миша.
- Врёшь, - не поверил вор. - Чего это они сегодня зарядили? Обстрел за обстрелом, а ночью налёт… Они собираются наступление делать…
- Откуда ты знаешь?
- Знаю… Вот увидишь. Скоро немцы придут. Вот уж тогда не зевай! Поживиться можно будет.
- А тебе не жалко Ленинграда?
- Чего его жалеть? По мне, провались он…
Миша побледнел и стиснул зубы, сдерживая вспыхнувшее чувство горячего гнева, желание наброситься на Кренделя, немедленно что-то сделать…
В комнату вошла заспанная мать Кренделя.
- Шура, спуститься в подвал, что ли? Летят.
- Спускайся, если охота.
- Не знаю, что и делать…
Захлопали зенитки.
Мать постояла с минуту в дверях и ушла обратно в кухню. Миша все ещё стоял со стиснутыми зубами - от острой ненависти и отвращения к этим людям, к их обстановке, ко все этим вещам…
- Давай лучше спать, - предложил он, стараясь говорить спокойно. - Мне рано на работу надо.
Крендель ушёл в кухню. Миша, сильно уставший за день, снял ботинки и не раздеваясь лёг. Однако долго не мог заснуть, стараясь преодолеть чувство острой брезгливости к подушке, к дивану, на котором лежал. «Завтра сразу же надо сходить в баню», - решил он и успокоился наконец, начиная дремать…
Перед глазами мелькнули светлые локоны, затем детские, но по-взрослому серьёзные глаза и наконец все лицо Лены.
«Как она испугалась, когда я достал продукты!» - подумал Миша и улыбнулся. Но сразу тревожная мысль насторожила: «Не подумала бы, что я украл. Надо будет рассказать в следующий раз… А что делать с остальной рыбой? Сегодня Сысоев разделал её и присолил. Лососки осталось ещё много - больше половины. Может быть, часть снести Лене, а остальное в детский сад? Пускай малыши едят. Сам сыт и могу заработать, если нужно», С таким решением он и заснул.
Сильные удары во входную дверь разбудили Мишу. Он не знал, сколько времени спал, но, видимо, до утра было ещё далеко. Веки слипались, а в голове стоял звон от прерванного сна. Снова раздался настойчивый сильный стук. В прихожей послышалось шарканье ног и голос матери Кренделя:
- Кто там?
- Откройте, гражданка Кукушкина, это управхоз. Загремело железо запора, звякнула цепочка, и в прихожую вошёл управхоз с какими-то людьми.
- Обход. В квартире посторонние есть?
- Никого нет посторонних. Племянник ночует, мальчик, - заискивающе сказала Кукушкина. - В той комнате сын спит.
Кто-то из пришедших прошёл в соседнюю комнату, затем на кухню. Мише стало не по себе. Он здесь не прописан, и, если его будут спрашивать, кто и откуда он, придётся врать. Пока не поздно, надо придумать.
Минуты через три открылась дверь и загорелся электрический свет. Миша сейчас же узнал Буракова и понял, что обход устроен из-за него. «Ведь я не предупредил, что останусь ночевать здесь», - подумал он. Бураков наклонился к Мише, увидел открытые глаза и выпрямился. Внимательно осмотрев комнату, заваленную всевозможными вещами, потушил свет и вышел.
Снова раздался звон железного запора, злобное ворчанье Кукушкиной, шарканье ног, и все стихло.