На улице Миша вздохнул полной грудью и быстро зашагал на судно. Хотелось скорее сообщить о том, что он сейчас услышал. «Главный враг - Брюнет, Остальные у него в руках и делают все, что он прикажет. Теперь все ясно, - думал Миша. - А все ли?»

Иван Васильевич советовал не делать поспешных выводов. А Горский?.. Да, спешить не надо. Куда, например, он бежит сломя голову? Бураков придёт только утром. Правда, на судне кипит работа по подготовке машин к зиме Но сейчас уже поздно, и команда отдыхает. Может быть, придёт учительница английского языка?

Работы на «Волхове» закончены, и теперь по вечерам начнутся занятия в кружке. Впрочем, Сысоев предупредил бы его. Нет, ему решительно некуда торопиться.

Миша остановился на углу. Внутри кипело и щемило, словно он не сделал у воров чего-то абсолютно обязательного. Чего-то ему не хватало.

Вдруг Миша вспомнил, что сегодня он собирался повидать Леночку Гаврилову. Но хлеб, приготовленный для неё, он оставил в кубрике. Наверно, она съела продукты и опять голодает…

Съездить на судно и обратно? Нет, не успеть. Придётся отложить до завтра. Желание повидать девочку и услышать её спокойный голос захватило Мишу с такой силой, что он остановился. «Зайду сейчас же… Извинюсь и спрошу, что ей принести», - решил он и быстро зашагал к мастерской.

С Леной он встретился на пороге проходной, когда открыл дверь. Она выходила с подругой и в первый момент, не узнав Мишу, прошла вперёд.

- Лена, куда ты? - сказала подруга. - К тебе пришли.

Девочка оглянулась. В темноте не было видно, но Миша почувствовал, что она смутилась.

- Это Миша? Я тороплюсь домой. Если вам по пути, пойдёмте вместе, - предложила Лена.

Они молча пошли втроём Их обгоняли мастерицы, и каждая с любопытством заглядывала в лицо мальчика. Он чувствовал, что про него знают, и готов был провалиться сквозь землю от смущения. / Вспомнил, что мальчиков, друживших с девочками, в школе дразнили «женихами». Очень может быть, что и сейчас Мишу в мастерской прозвали так же. Он был уже не рад, что пришёл.

У первого переулка подруга свернула и оставила их вдвоём.

- Зачем вы пришли? - спросила Лена.

- Я хотел сказать… Я хотел спросить, что вам принести…

- Миша! - перебила его девочка. - Я вас очень прошу больше ничего не приносить. Мне выдали талоны. Спасибо вам за все, но больше ничего не приносите.

- Вам не понравилась лососка? - оправляясь от смущения, спросил Миша. - Я сам случайно поймал её в Неве.

- Такую большую! - вырвалось радостное восклицание у девочки.

- Да. Был обстрел, ну а она, глушеная, кверху… - Миша хотел сказать «брюхом», но удержался, - вниз спиной выплыла. Я как раз на лодке с сестрёнкой катался.

- У вас и сестра есть?

- Да. Маленькая… И знаете, Лена, у меня сегодня радость. Я получил письмо от папы…

Теперь неловкость исчезла, и они говорили свободно, как старые друзья. Миша рассказал о письме отца, о смерти матери, о сестрёнке. Девочка жадно слушала. Потом она созналась, что ценная рыба вызвала в мастерской всевозможные толки и даже предположения, что лососка украдена.

- Мне было больно за вас, Миша, - сказала она. - Я знала, что вы не сделаете мерзости, но ведь я не могла объяснить, откуда вы её взяли. Вы на меня не сердитесь, Миша, я говорю вам всю правду. Ведь это самое главное в дружбе - всегда говорить только правду.

Она первая произнесла то слово, от которого у Миши потеплело в груди

- Я никогда не забуду, что вы отнеслись ко мне, как друг, - продолжала Лена и задумчиво прибавила: - Может быть, мы с вами никогда больше не увидимся, но это ничего не значит, правда?

- А почему не увидимся?

- Мало ли что случится… Вдруг я под снаряд попаду.

- Ну вот ещё… - строго сказал Миша.

- Я сегодня тоже письмо получила, - сказала Лена, круто меняя тему. - Письмо с фронта от одного артиллериста.

- От брата?

- Нет. Я его не знаю. Какой-то Савельев. Когда мы сдаём ватники, то часто вкладываем в карманы письма… Они там на фронте в окопах сидят, мёрзнут, нас защищают… Ну мы им и пишем, кто как умеет, чтобы они крепче фашистов били и скорей домой возвращались. Просим написать о себе… ну, мало ли что в голову придёт. Хочется писать, ну и пишешь.

«Вот бы такой ватник получить с письмом от Лены», - с завистью подумал мальчик и пожалел, что он не на фронте.

- А что он вам пишет?

- Хотите, прочитаю?

- Прочитайте.

Они подошли к подъезду, где горела синяя лампочка, и Лена без труда прочитала письмо. Мише показалось, что она знала его наизусть.

«Дорогой боевой друг, товарищ Гаврилова!

Письмо ваше получил, и оно меня очень обрадовало. Мы все его в подразделении прочитали и обсудили. Будем помогать друг другу и вместе ковать победу над врагом.

Товарищ Гаврилова, про себя скажу, что могу заверить вас и ваших товарищей-ленинградцев, что каждый снаряд, который вы сделаете, будет рвать в клочья фашистскую нечисть. Делайте снарядов побольше и лучше, а мы уж постараемся переслать их по адресу.

А ещё прошу вас. если писать будете, то вложите вашу карточку, чтобы мне на память осталась… Под Ленинградом долго сидеть не будем. Скоро такое время наступит, что двинемся вперёд…

С приветом, ваш боевой друг наводчик Савельев».

- Хорошее письмо, - сказал Миша. В разговорах незаметно они дошли до дома, где жила Лена. Остановились у подъезда.

- Уже пришли, - разочарованно сказал Миша.

- До свиданья, Миша, - протягивая руку, сказала Лена. - В мастерскую не приходите. Потому что… - она не договорила, смутившись, но мальчик понял.

- Хорошо… Значит, мы больше не увидимся.

- Почему? Есть такая пословица, что гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдутся обязательно. И я знаю, что мы с вами ещё встретимся… Большое вам спасибо за все…

Миша крепко пожал ей руку, и она, резко повернувшись, скрылась в темноте подъезда.

Всю дорогу до судна Мишу не покидала приятная грусть расставания…

* * *

На набережной, возле решётки Летнего сада, против судна, стоял мальчик. Сначала Миша подумал, что это кто-то из друзей, но каково было его удивление, когда он узнал Пашку!

- Пашка! Ты что тут делаешь?

- Я тебя жду, - глухим от простуды голосом сказал Пашка. - Пропал я, теперь мне крышка, - пояснил он и безнадёжно махнул рукой.

Голос его дрогнул, и Миша понял, что он плачет.

- Попался, что ли?

- Нет, ещё не попался. А скоро попадусь. Некуда мне податься.

- Да ты говори толком - что случилось?

- Теперь мне крышка. Некуда голову приклонить.

- Вот зарядил. Крышка да крышка. Опять украл что-нибудь?

- Нет. Зарок дал больше не красть и в карты не играть.

- Ну, так что?

- А то, что мне, значит, крышка. В училище не хожу. Стакан Стаканыч узнал, что я мясо стащил. Как я тогда домой пришёл, он, значит, встретил меня на лестнице и говорит: «Ага, голубчик. Ты, значит, мне и нужен».

- Ну, а ты что?

- А я бежал, - сказал Пашка и снова махнул рукой. - К Брюнету не пойду. Деньги ему должен… Да они все равно меня убьют. Вот и выходит, что мне крышка. Возьми меня к себе в компанию.

- А ты же зарок дал не красть.

- Я что-нибудь другое стану делать. Ключи, скажем, или что другое надо, а ты сам кради.

Мрачное настроение Пашки, безнадёжность его положения были немного комичны, но Миша задумался. Необходимо помочь этому простаку, иначе он неизбежно попадёт в лапы Брюнета и погибнет.

- А где ты жил эти дни?

- Где придётся. Под мостом ночевал.

- Да ведь холодно.

- Конечно, не жарко. Ну, побегаю, попрыгаю и согреюсь.

- А ел что?

- Милостыню в булочных просил. Подавали.

Миша подумал и решительно сказал:

- Ну, ладно. Пойдём со мной.

Он взял Пашку за руку и повёл на судно.

- Алексеев, это кто с тобой? - окрикнул их вахтенный.

Пашка хотел было удрать, но Миша удержал его за руку.

- Это знакомый. К Николаю Васильевичу.

Они спустились вниз и остановились перед каютой старшего механика.

- Стой здесь, пока я тебя не позову, - приказал Миша и постучал в дверь.

- Можно! - услышал Миша из-за двери.

- Николай Васильевич занимался, но, увидев мальчика, отложил циркуль и пересел на койку.

- Ну, как дела, Миша?

- Николай Васильевич, - не отвечая, начал Миша. - Вы мне сказали, что, если меня когда-нибудь затрёт, приходить к вам за советом.

- Был такой разговор. Затёрло, значит? Миша коротко рассказал все, что знал о Пашке, вплоть до последней встречи. Николай Васильевич внимательно слушал, постукивая пальцами по краю стола, на котором был разложен чертёж, и, когда Миша кончил» встал.

- Все ясно. Где твой Пашка?

- Тут. За дверью.

- Давай его сюда.

Миша открыл дверь и позвал мальчика. Грязное лицо, светлые волосы, круглые от удивления и страха глаза вызвали улыбку на лице механика.

- Вон он какой, Пашка! Когда ты из деревни прибыл?

- Третий год пошёл.

- Так. Давно воровством промышляешь? Пашка замялся.

- Говори правду! - строго сказал Миша.

- Недавно… Я, дяденька, только мясо украл. А больше никогда…

- А на какие деньги в карты играл? - продолжал спрашивать механик.

- Я накопил. Сам зарабатывал и накопил.

- И все проиграл?

- Все до копейки.

- А что думаешь дальше делать?

- Не знаю.

- Плохи твои дела, Пашка. Очень плохи, - задумчиво сказал механик. - Приехал в город культуры набираться и угодил в помойную яму. Ты же знал, что в карты играть - гибельное занятие?

- Знал.

- Почему же ты играл?

- А я думал отыграться.

- Все вы так думаете, а думалка-то у вас плохо варит. А надо что-то придумать… Самое лучшее - сходить тебе к директору училища и покаяться. Помни, что, если ты чистосердечно сознаёшься и раскаешься, это уже половина вины долой. Могут и простить. Понял?

- Понял.

- Боишься идти?

- Боюсь.

- Как же быть? Дел натворил целый ворох, а ответ держать трусишь. Когда мясо воровал, не боялся?

- Боялся.

- А все-таки украл. Так и сейчас надо. Пересилить страх. Потом легко будет. Сколько же ты мяса украл?

- Кило четыре с лишним.

- А точнее? - Ну, пять.

- Да… Серьёзное дело. - Ведь посадить могут, дяденька…

- Могут и посадить, - подтвердил Николай Васильевич. - А все-таки дорога только одна у тебя: признаться самому.

Пашка заплакал.

- Боюсь, дяденька, один идти… Сердце застывает…

- Ну, вот что сделаем. Так и быть, схожу с тобой к вашему директору. Согласен?

- Согласен, - сказал Пашка и горько вздохнул, - Только они меня все равно в милицию отправят.

- Да, может, и отправят… Заслужил…

- Дяденька, вы скажите ему, что я больше никогда, ни за что не буду красть. Пускай меня на части режут… Я же не хотел… Я думал, что отыграюсь… Стакан Стаканычу я помаленьку отдам все сполна… - говорил Пашка, и крупные слезы текли, промывая две светлые дорожки на грязных щеках.

- Я больше никогда, дяденька…

- Умыться тебе надо, - сказал сурово механик - Какой адрес училища?

Он записал адрес и фамилию директора, который жил при училище.

- Завтра пойдём… Миша, отведи его в кубрик. Пускай умоется и спать ложится, а сам зайди ко мне… Тюфяк на койке есть?

- Есть. Идём, Пашка.

Они прошли в кубрик. Здесь Миша дал Пашке мыло, полотенце, показал койку и, проводив его к умывальнику, отправился к Николаю Васильевичу. Тот был уже в шинели.

- Миша, ты его знаешь больше меня, - сказал механик, когда мальчик вошёл в каюту. - Как ты думаешь, - поручиться за него можно? Не врёт он?

- Нет. Его Брюнет втянул и нарочно обыгрывал.

- Я тоже так думаю. Кажется, парень не испорченный, - сказал Николай Васильевич.

Он знал, что Миша выполнял какие-то поручения майора, но не расспрашивал о подробностях, уверенный, что Иван Васильевич пристально наблюдает за Мишей.

- Меня смущает мясо. Ведь кладовщик отвечает за него, и это большая ценность сейчас.

- А знаете что, Николай Васильевич! У меня лососки много. Можно пять килограмм отдать. Рыба тоже как мясо считается.

- Если тебе не жалко, то это выход.

- А чего жалеть? Надо же человека выручить.

- Хорошо придумал. Я так и скажу директору.

- А вы возьмите рыбу сейчас.

- Хорошо Принеси рыбу, но чтобы Пашка об этом не знал. Запомни!

Миша прошёл в кубрик. Пашка ещё не вернулся. Отрезать большой кусок лососки и завернуть его в газету было делом нескольких минут.

Николай Васильевич прикинул на руке вес рыбы.

- Пожалуй, много… Ну, что останется - принесу обратно.

- Ладно. Я остальное завтра в детсад снесу, - сказал Миша.

Возвращаясь в кубрик, Миша застал Пашку в коридоре.

Перед ним стоял Сысоев и грозно спрашивал;

- Ты откуда такой явился?

- Я Пашка.

- Это мне наплевать, что ты Пашка. А зачем ты на судне шляешься?

- Я умывался, дяденька, - испуганно оправдывался мальчик.

- Какой я тебе дяденька! Племянников у меня здесь не водится. Ты мне скажи, зачем ты сюда забрался?

- Я заблудился.

- Оставь его, Сысоев, - вмещался Миша, видя, что Пашка всерьёз струсил. - Николай Васильевич ему разрешил переночевать.

- Ага! Ну то-то! Смотри у меня! - погрозил Сысоев пальцем. - Я не посмотрю, что ты Пашка, а раз, два - и готово! Ол райт! Понял?

- Понял, - покорно согласился Пашка.

- Иди, ложись спать!.. Да ты, может, есть хочешь? - Пашка виновато опустил голову. - Ну, иди за мной! - строго скомандовал Сысоев.

Миша выяснил, что Пашка, возвращаясь назад, заблудился. В машинном отделении его заметил работающий там Сысоев и пошёл следом. Заплутавшись в расположении дверей, Пашка сунулся было в кубрик машиниста, но, поняв, что заблудился, испуганно попятился обратно в коридор, где и был остановлен Сысоевым.

Неожиданный поворот судьбы сильно волновал Пашку. И теперь, когда Сысоев накормил его и уложил в своём кубрике, он долго ворочался на тюфяке, вздыхал, кряхтел, пока наконец не заснул…

Миша ушёл к себе и тоже долго не мог заснуть, поджидая возвращения Николая Васильевича. В глазах все ещё стояло прощание с Леной, и сердце мальчика ныло. Неужели он не увидит больше этой славной девочки? Раньше Миша относился к девчонкам сдержанно, не доверял им. Его раздражала пустая болтовня о платьях, ленточках. Сердило постоянное шептанье на ухо, по секрету, и беспричинный, как ему казалось, смех Лена была какая-то другая… Тяжёлые дни блокады сделали её не по летам серьёзной, вдумчивой, отзывчивой. Она и техникой интересовалась, и даже швейную машинку умела разбирать…

Миша, не раздеваясь, прилёг и незаметно уснул, а когда очнулся, над ним стоял Николай Васильевич.

- Миша, я все уладил. Директор у них педагог умный… Вот здесь остатки рыбы. Завтра утром придётся мне проводить Пашку в училище, а то, пожалуй, в последний момент от испуга убежит. Его условно простят, и он должен учёбой доказать, что исправился.

Николай Васильевич подсел к Мише и некоторое время задумчиво молчал. Потом медленно сказал:

- Так вот, Миша, часто и начинается. Хороший мальчишка, доверчивый. А запутался в паутине у мерзавца - и пропал. Выпивки, карты… Начал с маленького, а пришёл к воровству…

- И кончил бы тюрьмой, - добавил Миша.

- По-разному бывает. Тюрьма не всякого исправит. Тюрьма - место тяжёлое. Слабого ещё больше поломает.

Ласковый и серьёзный тон разговора Николая Васильевича с Мишей, как со взрослым, взволновал мальчика. Действительно, такие истории, как с Пашкой, обычно начинаются с пустяков. От озорства. Потом - хулиганство… воровство… И сломалась жизнь.

- Будь, Миша, всегда внимательным и строгим к себе и к таким, как Пашка… Брюнеты знают, кого можно использовать…

- Таких, как Брюнет, мало, - убеждённо сказал Миша.

- Таких верно мало, - подтвердил Николай Васильевич. - А слабых душой, как Пашка, встретишь не раз.

- Трудно жить, Николай Васильевич, - сказал Миша, вспомнив фразу Сысоева.

- Вот и запутываются.

- Нет, Миша! - твёрдо сказал Николай Васильевич. - Как раз в трудностях и вырастает настоящий человек! Главное в человеке - твёрдость и честность. И труд! Труд, Миша, самая великая сила, которая делает человека человеком… Лодыри никогда не бывают настоящими людьми… А паразиты - всегда подонки.

Серьёзная, задушевная беседа продолжалась за полночь. И когда Николай Васильевич ушёл, Миша ещё долго не мог заснуть, вдумываясь в простые и умные слова старшего механика.