— Придется вам пожертвовать сегодня обедом, — стараясь ничем не выдать охватившего меня волнения, проговорил я. — Рассказывайте.

Некоторое время он раздумывал. По его лицу было видно, что в нем борются самые противоречивые чувства. С одной стороны, он должен был хранить тайну, с другой — боялся, что этот неизвестно откуда взявшийся выскочка может подпортить его карьеру — если не что-то похуже.

— Я не могу… я дал слово.

— Знаете, Янис, какой-то остряк сказал: мое слово — что хочу, то и делаю: хочу даю, хочу забираю назад.

— Это… это не моя тайна.

— Тогда я пойду в полицию.

Некоторое время он раздумывал — скорее, уже по инерции. Я чувствовал, что победил.

— А я могу быть уверен в том, что вы… ну, все, что я расскажу, дальше вас не пойдет? — произнес он.

— Не можете! — отрезал я. — Хотя бы потому, что я должен буду рассказать все его жене. Вы… вы любили когда-нибудь?

Журналист как-то криво усмехнулся и не ответил.

— А вот она любит! Понятно вам это? Немолодая бездетная женщина с парализованной матерью на руках. И для нее эта любовь может быть последним… последней, — я так и не нашел подходящего слова — шансом? утешением? надеждой? — а если бы и нашел, это звучало бы слишком пафосно. — Ради того, чтобы я смог приехать сюда, она залезла в огромные долги…

Тут я спохватился, что своими последними словами разрушил легенду об «инженере компании «Интергаз», но, наверное, это уже не имело особого значения.

— Ладно, — махнул он рукой. — Убедили. Все равно Дмитрий… — Теодориду оборвал себя на полуслове.

— Что — Дмитрий?

— Ничего. Пойдемте в кафе.

В отличие от нашей предыдущей встречи в пустом кафе, сейчас в помещении сидело человек восемь. Кто-то обедал, кто-то сосал фраппэ, и все курили. Я поморщился от дыма, но последовал за журналистом к угловому столику.

— В общем, так, — начал он. — Я действительно встретил Захаропулоса здесь в конце августа.

— Он был один? Или с кем-то?

— Один, — твердо заявил Теодориду.

— Числа вы не помните?

— Нет.

— Продолжайте.

— Я не сразу узнал его — это он меня окликнул в супермаркете. Ну, зашли в какое-то кафе, поговорили о старых временах, о физтехе… Но я видел, что ему нужно что-то совсем другое. Вообще он был… — Теодориду нетерпеливо пощелкал пальцами, подбирая нужное слово, — какой-то взволнованный, что ли, взвинченный. Даже напуганный.

— Напуганный? — переспросил я.

— Ну, не знаю, — досадливо бросил журналист. — Мне так показалось. Он… — Теодориду все еще колебался.

— Давайте, Янис, — подбодрил я.

— А, ладно, — Теодориду махнул рукой. — Только учтите, если что — я все равно откажусь от всех своих слов. Он спросил, не могу ли я помочь ему продать большое количество древних монет.

Я напрягся. Ответ на первый вопрос был получен: Дмитрий нашел клад. Но я все равно спросил:

— Где он взял их?

— Дмитрий понес какую-то чушь о наследстве своих дальних родственников, проживавших в Греции, но я знал еще с института, что у него их никогда не было, иначе он давно слинял бы из Союза. Особенно во времена перестройки. Но мне-то какое было дело, откуда у него эти монеты? Я сказал, что могу — ну, сами понимаете, не задаром.

— Простите, а как вы могли помочь?

— Вот это к делу не относится, — он смерил меня жестким взглядом и грубо сказал: — И будьте любезны… не лезьте, куда не надо.

Ну да, конечно. Мафия бессмертна, русская — тем более. Александр Салоник и все такое прочее. «Проблемы здесь создают только приезжие», — вспомнил я слова Лиды.

— Ладно, не буду, — извиняющимся тоном произнес я. — Продолжайте.

— Примерно через неделю вопрос с монетами был решен. Как раз в этот момент в полицию пришел запрос из белорусского посольства — такое вот стечение обстоятельств. Я узнал об этом случайно, просто тогда я делал статью о работе александруполисских э… стражей порядка, часто бывал в участке и был в курсе многих их дел. Я предупредил Дмитрия, и он… — журналист бросил острожный взгляд по сторонам, — попросил помочь ему с греческим паспортом — на новое имя. Из чего можно сделать вывод, что он не очень-то стремился вернуться к своей дорогой супруге, — Теодориду не без ехидства взглянул на меня.

«Ну, вот и все, — подумал я. — Счастливая сказка с несчастливым концом. Что страшнее для женщины: узнать, что ее муж погиб или что он ее бросил — вот так, хладнокровно и цинично, как это сделал Дмитрий?»

— А он что, знает греческий язык достаточно хорошо, чтобы сойти за грека?

— За росопондис, — поправил мой собеседник.

— Простите?

— Так здесь называют выходцев из бывшего Союза. Русские понтийцы.

— Неужели… можно вот так запросто сделать паспорт? — осторожно поинтересовался я, опасаясь, что это вновь вызовет приступ гнева Теодориду.

Но тот лишь снисходительно усмехнулся:

— Как говорил незабвенный Остап Бендер, «при современном развитии печатного дела на Западе…» Короче, за деньги все можно — если осторожно. Что, у вас в России по-другому?

— Я из Белоруссии.

— Простите, забыл, — хмыкнул он. — Ладно, это к делу не относится. В общем, недели через полторы я вручил ему паспорт.

— И — что дальше?

— Дальше вы знаете. А если не знаете, то теперь догадываетесь. Дмитрий Захаропулос должен был исчезнуть. Я помог ему и в этом, опять-таки не задаром. Я решил представить все, как несчастный случай с лодкой. Чтоб уж с концами. Место почти идеальное, тихая, сонная деревушка Лаккома на побережье Самотраки, у меня там знакомые, так что мой визит через несколько дней после исчезновения Дмитрия никого бы не удивил: чисто случайное совпадение. Правда, мой план ему не очень понравился. Он почему-то упорно не хотел ехать на Самотраки.

«Точнее, возвращаться па Самотраки, — подумал я. — Наверное, потому, что на этом острове он украл у греческого государства сокровища на сумму… мм… на энную сумму и хотел па всякий случай держаться от этого места подальше».

— Я даже пригрозил, что если он против, то ему придется решать свои проблемы самому. И он уступил. Наши действия мы согласовывали по мобильнику. Чтобы все выглядело еще более убедительно, решили оставить в доме среди вещей что-то дорогое. Он предложил цифровой фотоаппарат. Накануне своего э… «утопления» он позвонил мне. Вышел в море — и на остров уже не вернулся…

Поймав мой вопросительный взгляд, Теодориду пояснил:

— На полпути к Александруполису его ждал катер. А лодка… Лодку отогнали назад и оставили на берегу, неподалеку от Лаккомы.

— Кто? — вырвалось у меня, но я тут же добавил: — Ладно, неважно. Снимаю вопрос.

— Во-во, мистер Шерлок Холмс. Меньше знаешь — крепче спишь, — он помолчал. — Вот только с заметкой я действительно допустил небольшой прокол. Спохватился только, когда газета уже вышла. Впрочем, эта небрежность мне почти ничем не грозила: «Гноми» мало кто читает, есть издания и поинтересней — да простит мне господин Мазманиди мой непатриотизм! Но даже попадись эта газета кому в полиции, я уверен, что они вряд ли обратили бы внимание на то, что бросилось в глаза вам.

— Не в глаза, в уши, — поправил я. — Просто Спирос, когда я говорил с ним, не отреагировал на фамилию Захаропулос. Значит, он ее не знал. Вы не должны были знать ее тем более.

Я скромно умолчал о том, что эта догадка пришла ко мне всего несколько минут назад: раз уж Теодориду обозвал меня Холмсом — будем держать марку.

Одно мне было здесь непонятно: если газета не попала в полицию, кто послал факс с заметкой в белорусское посольство? Ведь Инна говорила, что ей переслали заметку оттуда?

— Но супруга Захаропулоса получила факс из посольства…

— Только потому, что я лично отправил его им. Как вы выразились, для верности, — пояснил журналист. Нетерпеливо добавил: — Ну, я, кажется, ответил на все ваши вопросы?

— Кроме одного — но самого главного.