- К телефону! Голованов вызывает, - кричал в три часа ночи дежурный, стуча кулаком в дверь номера Реброва. Ребров вскочил с постели, накинул шинель и побежал по длинному коридору к телефону.
- Ребров, ты?
- Я.
- Немедленно приезжай ко мне. Через сколько можешь быть?
- Через 15-20 минут.
- Хорошо. Приедешь, - если засну, разбуди.
Через 15 минут Ребров будил Голованова, спавшего в одежде и высоких сапогах на диване.
- Егорыч, я приехал. В чем дело?
- Это ты? - встряхиваясь, пробормотал Голованов. Он устало поднялся, потянулся за папироской и сказал: - Кажется, кончается… Ребров.
- Что кончается?
- Советская власть.
- Что? Что случилось?
- Посмотри вот это, - протянул Голованов несколько листов. - Это сводки из-под Челябинска. Бегут наши. От собственных выстрелов бегут. Сегодня к вечеру чехи могут быть здесь.
- Ну, брось ты. У тебя это со сна, Егорыч.
- Дураки будут, если не займут сегодня Екатеринбурга. На это только мы и можем рассчитывать. На, вот, прочти московскую шифровку, - подал он Реброву знакомый бланк с рядами цифр, где под каждой цифрой был уже текст.
ТЕЛЕГРАММА
В случае дальнейшего продвижения чехов на Екатеринбург весь золотой запас, платину, денежную наличность немедленно эвакуируйте в Москву под надежной охраной, с вернейшими людьми. Потеря ценностей - удар Советской власти. При перевозе избегайте опасных мест. Возможно преследование. В случае невозможности доставить в Москву - скройте ценности на месте. Организуйте боевую дружину, чтобы оставить ее в тылу чехов для партизанских действий и охраны района, где будет спрятано золото.
Предцик Свердлов.
- Борис, поедешь?
- А Академия? Там надо бы нажать…
- За ними присмотрим сами. Возьми мандат.
Ребров взял бумагу. На ней было напечатано:
РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАТИВНАЯ РЕСПУБЛИКА СОВЕТОВ
Уральский Областной Совет Рабочих, Крестьянских и Армейских Депутатов
Президиум
№ 4437
Екатеринбург
УДОСТОВЕРЕНИЕ
Настоящее выдано тов. Борису Реброву в том, что он является начальником чрезвычайной охраны поезда специального назначения, отправленного областным Уральским Советом Раб., Кр. и Арм. Деп. по распоряжению Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета.
Место назначения поезда и цели его движения составляют государственную тайну, поэтому никто из должностных лиц не имеет права входить в рассмотрение целесообразности того или иного маршрута.
Маршрут определяется т. Ребровым согласно имеющимся у него инструкциям, и он имеет право его изменять. Никто, кроме Совета Народных Комиссаров, не имеет права отменить распоряжение тов. Реброва о продвижении поезда, ни военные, ни гражданские власти.
Все железнодорожные советы и агенты, и начальствующие лица обязаны всячески содействовать т. Реброву в выполнении его задачи.
Основанием к выдаче настоящего удостоверения служит шифрованная телеграмма Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета.
Пред. Обл. Совета Урала Голованов.
- В золотосплавочной получишь золото и платину, всего пудов 600. В банках - деньги: полмиллиарда. Для охраны командируем человек пятнадцать наших с Запрягаевым во главе: Его я предупредил. Да столько же левых эсеров…
- Зачем же эсеров?
- Пока они наши союзники, мы должны с ними считаться. Рядовые дружинники у них - ребята хорошие, а вожди могут подвести, - надо смотреть, в оба. Прямо отсюда вали к Жебелеву, он должен предоставить тебе состав. Для перевозки золота возьми в горпродкоме грузовики и пленных австрийцев. Разговоров с ними поменьше, да они и не поймут, что грузят. Когда кончишь, приеду на вокзал, договоримся о маршруте. Нечаев поедет вперед с почтовым посмотреть удобные места, чтобы спрятать золото, если не проскочишь в Москву. - Подойдя к Нечаеву, спавшему на полу, Голованов пихнул его в бок: - Вставай, пора! Вставай!
Нечаев поднялся, протер припухшие от бессонницы глаза и стал искать очки.
В пятом часу утра в штабе партийной дружины все, кроме дежурного, спали. Дежурила какая-то работница. Она внимательно посмотрела пропуск Реброва и указала на дверь по коридору:
- Разбуди там Запрягаева в комнате налево, на полу.
Ребров вошел в комнату. Светало. На полу вповалку, одетые в солдатскую форму, валялись дружинники. Под головами у них были походные, туго набитые сумки. У изголовий стояли винтовки, прислоненные к стене, а на полу у винтовок - подсумки с патронами.
Ребров негромко позвал:
- Запрягаев!
В углу зашевелился и сел на шинели высокий круглоголовый дружинник. Даже в полутьме были видны могучие плечи и широкая выпуклая грудь. Ребров сразу узнал его. Это был тот самый детина, который бежал во главе цепи у вокзала.
- Это ты, Ребров? - спросил Запрягаев, вглядываясь в Реброва, потом вскочил на ноги и громко крикнул:
- Эй, эй! На работу!
Дружинники зашевелились, стуча сапогами, быстро поднялись, схватили подсумки с ремнями и винтовки.
- Мы тебя ждали ночью и приготовились с вечера, - сказал Запрягаев. - Теперь за эсериками? - спросил он, нахмурившись.
- Не нравится? - ответил Ребров. - Да, к ним!
Дружинники вышли на улицу и построились. Левоэсеровский штаб недалеко. В старинном деревянном доме маленькие окна наглухо закрыты ставнями. Железные перекладины болтами схвачены изнутри. Высокое скрипучее крыльцо ведет в штаб. Ребров взбежал на крыльцо. Дверь закрыта. Долго стучал, пока не услыхал шаги.
- Кто там? - спросил из-за дверей чей-то бас.
- Ребров.
Дверь открылась, и Ребров увидел двоих вооруженных мужчин. За ними стоял третий - небольшой человек в пенсне, с маузером на боку.
- Вы Ребров?
- Да.
- Документы?
Ребров протянул мандат и записку Голованова. Маленький прочел, пристально вглядываясь в документы, и, подойдя к Реброву, протянул руку:
- Я - Воздвиженский, начальник сводного левоэсеровского отряда.
Воздвиженский повел Реброва куда-то в темноту. Сквозь щели ставен еле пробивались красные лучи зари.
- Чего это вы за ставнями сидите? Ни черта не видно, - сказал с досадой Ребров. - Тьма кромешная.
- Зато никто не влезет.
- Куда?
- К нам.
- Кто к вам полезет?
- Разведчики, шпионы…
Воздвиженский повернул электрический выключатель. Лампочка осветила маленькую, хорошо обставленную комнатку с мягким кожаным диваном, на котором белели простыни и подушки.
- Подождите здесь! - сказал он и исчез за дверью.
Ребров прислушался. Где-то в комнатах застучали прикладами, зашевелились люди. Слышно было, как Воздвиженский визгливым тенорком вызывает центральную телефонную станцию. Потом глухо захлопнулась дверь, и Воздвиженского не стало слышно.
«К своим вождям звонит, - подумал Ребров. - Развели канитель».
Через полчаса отряд в тридцать человек шагал по Клубной улице к золотосплавочному двору. Впереди всех в драповом пальто, в шляпе, с маузером через плечо шел Воздвиженский.
Золотосплавочный двор находился под горой у самого берега Исетского пруда. Железные ворота толщиной в вершок, на чудовищных петлях, вели в двор, обнесенный высоким забором. Там стояло двухэтажное здание. Необычайная, очень большая труба над белым, чистым домиком. Широкие, почти квадратные окна с тонкими решетками. Опрятный двор зарос сплошь зеленой, свежей травкой. Очевидно, лишних посетителей здесь не бывало, и только едва заметная тропинка пробивалась от калитки ворот к белому домику.
Пленные австрийцы на грузовиках уже ждали у железных ворот, когда дружинники начали спускаться с горы к пруду. Машины загремели, заворчали, как жуки, задвигались вперед-назад, выстраиваясь в очередь. Сторожа поспешно захлопнули тяжелые ворота, как только отряд вошел во двор. Грузовики безжалостно мяли траву, оставляя за собой две широкие полосы.
Ребров вошел в домик и попал в отделение плавильных печей. Холодные печи покрыты пылью. Они давно прекратили работу. Тихо и пусто. Толстый человек в старой, с тугим околышем фуражке, на бархатной тулье которой еще не стерся отпечаток кокарды, встретил Реброва у входа и провел в кладовую золотосплавочной. Там на полу в деревянных ящиках и стеклянных банках хранилась платина. Рядом несколько десятков холщовых мешков, едва-едва завязанных, без печатей. Ребров развязал один мешок, сунул в него руку - на дне слитки золота. Толстый человек в фуражке с бархатом пренебрежительно махнул рукой:
- Берите… Вот.
- Где же список? - спросил Ребров.
- Нет никаких списков.
- Как нет? Откуда же знать, сколько его тут?
- Взвесили мы: двести пудов платины, четыреста пудов золота. Упаковывать и запечатывать некогда. Да и не к чему, - иронически добавил он, - все равно растащут…
- Кто растащит?
- Воры, - многозначительно промычал толстый.
Партиями по три человека военнопленные стали проходить в золотосплавочную и перетаскивать груз в автомобили. В первой тройке здоровяк австриец, увидав небольшие мешочки, нагнулся и схватил несколько сразу, да так и остался в согнутом положении, - тяжелые мешочки не сдвинулись с места. Схватив обеими руками один мешок, он едва приподнял его и выругался.
- Шорт! Нишего не понимай!
Частой сеткой рельсов покрыт товарный двор. Красные вагоны рядами выстроились около платформы, в тупиках, на запасных путях. Можно легко перешагнуть с крыши одного состава на другой, так тесно стоят ряды груженых вагонов. На дверцах вагонов везде тяжелые замки или засовы, обмотанные проволокой. У каждого замка небольшая свинцовая пломба и пометка мелом на стенке вагона.
Желтый забор из остроконечных досок отгораживает товарный двор от площади.
На дворе у пустынной платформы ждет состав из четырех вагонов. Два пассажирских - видимо для охраны, два американских товарных - для груза. По платформе ходит сторож.
- Зачем забросили сюда пассажирские? - спрашивает он у сцепщика.
- Поди спроси! Комиссары какие-то секретные! Да вон, кажись, они! Подъезжают.
Сторож бросился к воротам:
- Што за груз? Накладную на вагоны предъявите!
- Посторонитесь! Накладные после… - крикнул Запрягаев с первой машины.
Во двор въехали грузовики, набитые мешками. На мешках сидели дружинники. Сторож с любопытством осмотрел их и вдруг стал пристально вглядываться в одного из дружинников.
После двух часов дня Ребров, погрузив золото и платину, приступил к перевозке денег из банков.
В первую очередь грузовики подошли за деньгами к Сибирскому банку. Ребров прошел через операционный зал, сияющий стеклянными перегородками и вощеным паркетным полом. В дверях он наткнулся на молодого секретаря.
- Где директор?
- У себя. Как доложить?
- Комиссар областного Совета.
- Пожалуйста, за мной! - холодно сказал молодой человек и открыл дверь в кабинет директора.
Директор, высокий тощий старик в стоячем воротничке, был у себя.
- Где у вас деньги? - спросил Ребров и протянул директору постановление областного Совета.
Директор сбросил с переносицы пенсне и ответил спокойно и строго:
- Милостивый государь, для меня этот документ не действителен.
- Почему?
- Я распоряжаюсь средствами только по указанию Москвы.
- Но ведь областной Совет действует по распоряжению ВЦИКа.
- Мне это неизвестно.
- Отказываетесь выдать деньги?
Директор пожал плечами. Ребров вышел. Через несколько минут он вернулся в кабинет в сопровождении Запрягаева. Из соседней комнаты послышался дружный топот сапог.
- Где кладовая? - спросил Ребров, подходя к директору.
- Веди в кладовую, старое чучело! - крикнул Запрягаев.
Директор тяжело оперся на стол, поднялся и пошел к двери. Они прошли по каменной лестнице в полуподвальное помещение. У железных дверей, выкрашенных в зеленый цвет, их встретил дряхлый банковский сторож с огромным смит-вессоном на красном шнуре через плечо.
- Открывай! - снова крикнул директору Запрягаев, срывая деревяшку с сургучной печатью.
- У меня нет ключа, - прохрипел директор. - Ключи у Сергея Сергеевича, у главного бухгалтера.
- Подавай сюда бухгалтера! - сказал Запрягаев.
Тяжело отдуваясь, явился главный бухгалтер. Дрожащими руками снял он тяжелый висячий замок, потом открыл внутренний замок и с трудом распахнул зеленые двери. За первыми дверями оказались вторые, решетчатые.
Новые три ключа открыли решетку, и все вошли под низкие сводчатые потолки кладовой Сибирского банка.
По стенам на длинных полках, похожих на книжные, лежали толстые пачки, перехваченные бумажными ленточками крест-накрест.
- Как в типографии, - удивился один из дружинников.
- А это что? - спросил Запрягаев директора, указывая на гладкую стену кладовой, из которой торчали металлические ручки, похожие на ручку дверного звонка.
- Сейфы, - ответил главный бухгалтер.
- Открыть!
Дружинники стали выносить пачки денег, сваливая их без счета в холщовые мешки. Ребров подошел к сейфам. В них было пусто.
- Где же ценности? - спросил он директора.
- На-ци-о-на-лизированы.
- Но где они?
- Вон в том несгораемом ящике, - указал директор на небольшой квадратный ящик, стоявший на полу.
- Откройте!
- Ключей нет.
- Как нет?
- Они в Государственном банке.
- А дубликаты?
- Затеряны.
- Затеряны? - переспросил Ребров. - Арестовать! - крикнул он дружинникам, и перед глазами директора выросли две винтовки.
- Господин комиссар! - жалобно сказал директор, но закашлялся и смолк. Его крахмальный воротник сбился набок, манишка топорщилась, он съежился и стал меньше ростом. Дружинники быстро вывели его из кладовой.
- Дьяволы, - ругался Ребров, - саботажники! Теперь таскайся с железным ящиком…
- Зачем? - перебил его Запрягаев, - сейчас откупорим. Эй, кто там! - крикнул он оставшимся в кладовой дружинникам, - тащи дрель. Да пошарьте наверху, нет ли зонта.
Главный бухгалтер с изумлением взглянул на Запрягаева.
- Зачем вам зонт? - спросил он.
- Увидишь, - ответил Запрягаев, плюнул на руки, потер их о свои засаленные штаны и, подойдя к ящику, вдруг нагнулся и тяжело приподнял его.
- Посторонись! - крикнул он бухгалтеру и поставил шкаф в нишу замком к стене.
- Восемнадцать пудов, - с ужасом прошептал бухгалтер.
Дружинники вернулись с дрелью и дамским кружевным зонтиком. Запрягаев схватил дрель, приставил к задней стенке несгораемого шкафа, надавил грудью. Сверло запело и врезалось в сталь. Через пять минут небольшое отверстие было готово. Запрягаев своими твердыми черными руками разорвал шелк, вырвал из кружев зонта тонкую упругую спицу, сунул в отверстие и ковырнул несколько раз. Потом снова взялся обеими руками за ящик и осторожно поставил его на пол. Толстая дверца легко приоткрылась.
- Готово, - сказал он, вытирая рукавом со лба пот.
Ящик был набит драгоценными камнями и золотыми монетами.
Скоро все было погружено, и Ребров с отрядом уехал из банка.
Главный бухгалтер выбежал из кладовой и бросился к телефону.
- Петра Ивановича арестовали, - глухо сказал он в трубку, - большевики падают. Деньги увозят, делить будут. Сейчас к вам приедет комиссар.
Когда Ребров приехал в Русско-азиатский банк, там денег оказалось совсем мало, - правление банка успело выдать служащим жалованье за шесть месяцев вперед.
- Назвонили, шкурники, на весь город, - сказал Ребров Запрягаеву. - Теперь придется расхлебывать. Ты держи ухо востро. Поезжай на товарный двор. Выставь оцепление, а на крышу американского вагона посади парня, чтобы смотрел по сторонам. Ворота товарного закрой и часового поставь. Боюсь, чтобы в городе буза не началась. Я еще съезжу в последний банк, а оттуда прямо на вокзал.
Длинный июньский день уже давно кончился. Стемнело. Только в вышине тускло блестел купол Вознесенского собора. Голованов вое не приезжал. Ребров в раздумье шагал по платформе. В десятый раз он подходил к прицепленному, тихо фыркавшему паровозу Н216.
Около паровоза возился маленький юркий человек с раскосыми глазами. Он держал в одной руке масленку, а другой бережно вытирал могучий шатун.
- Красноперов, сколько в среднем в час можешь идти?
- Семьдесят пять.
- А долго можешь держать такой ход?
- Покуда не свалюсь, - ответил Красноперов и юркнул куда-то под паровоз.
- Не бойсь, - сказал Реброву измазанный сажей человек, смотревший из окна паровоза, - наш косой, как схватит, так уж поволокет. Только вот скорей бы отправляли. В депе ребята бузить собрались. Еще задержат.
Ребров невольно подумал: «Не потому ли и задержка произошла, что где-то в депо бузят?»
На крыше американского товарного вагона, вдоль железного поручня, по длинному деревянному настилу шагал часовой-дружинник, поглядывая с высоты по сторонам. Как бы в ответ на догадку Реброва, он неожиданно остановился и стал внимательно смотреть в одну из улиц.
- Товарищ Ребров! Какие-то люди идут, кажись, с винтовками.
Ребров схватил бинокль и полез по железной лесенке к часовому. Посмотрел на улицу. Посреди дороги шел, подымая пыль, вооруженный отряд. Ребров спустился на платформу и свистнул. Из вагона выскочили дружинники и столпились вокруг него.
- Восемь человек к воротам! Запрягаев, веди! Остальные - вокруг состава. На площадках - приготовь пулеметы!
Все заняли свои места. Запрягаев пошел к воротам. Воздвиженский с маузером в руках бегал возле вагона.
- Огонь по ним! Огонь! - кричал он.
- Да подожди ты, - сказал Ребров, - узнай, в чем дело.
- Товарищ Ребров! - вновь крикнул часовой. - К воротам подходят.
Через несколько минут вооруженный человек в тужурке с блестящими пуговицами, по виду конторщик или кладовщик, стоял перед Ребровым.
- Я делегат железнодорожников, и мы требуем, - начал он, косо посматривая на торчавшее с площадки дуло пулемета, - мы просим, чтобы вы никуда сегодня не отправлялись. Сообщите, что за груз вы везете?
- А если не сообщу?
- Тогда мы принуждены будем задержать вас. Мы от комитета.
- Чего проще, - сказал Ребров, - так вы и сделайте. А пока передай своему комитету, что если кто подойдет близко к товарному двору, я дам две пулеметные очереди. Если нужны справки, обратитесь в областном Совете к товарищу Голованову. Ну, иди, да не возвращайся!
Делегат молча пошел к воротам. За воротами загалдели, но скоро затихли. Дружинники разошлись по вагонам.
Через полчаса верхом на лошади въехал во двор запыхавшийся Голованов. За ним скакал начальник гарнизона Долов. Они привязали лошадей и вошли в вагон.
- Не мог раньше, - сказал Голованов Реброву в купе. - Наделали мы с тобой делов: в городе паника, везде кричат: «Большевики падают - деньги увозят». А тут еще эсеры железнодорожный комитет на выступление подбивают, того и гляди, делегатов пришлют…
- Присылали уже, - ответил Ребров.
- Тогда немедленно выезжай, а то будет поздно.
- А маршрут?
- Сперва на Невьянск - Пермь по Горнозаводской. Это, кажись, безопасней. Верно, товарищ Долов? - повернулся Голованов к начальнику гарнизона.
- Так точно. Чехи вот-вот выйдут на Главную - по ней опасней, - подтвердил Долов.
- А там в Москву, - продолжал Голованов. - До Вятки спокойно, а дальше осторожней, в Мурманске высажен англо-французский десант. Могут ударить на Вологду. Что это?… Слышишь?
- Тревога!
- Долов, скачи, узнай, в чем дело! - крикнул Голованов.
Долов побежал к коню.
Ребров и Голованов выскочили на платформу. Далеко, у пассажирского вокзала, тревожно гудели гудки железнодорожных мастерских. К ним присоединились гудки паровозов. Заревели винный и дрожжевой заводы в городе. Длинные, заунывные свистки с короткими перерывами. Сомнений быть не могло, - железнодорожники созывают свой отряд.
- Егорыч, - тихо сказал Ребров, - а ведь лучше нам ехать не на Невьянск, а по Главной. Кстати, не нравится мне этот твой офицер, - указал он на скакавшего вдали Долова. - Мимо чехов-то мы авось проскочим, а по Горнозаводской больше опасных мест. Не попасть бы в ловушку к эсерам.
- Пожалуй, ты прав, - после минутного раздумья сказал Голованов. - Меняй маршрут. Я буду знать один. Не попадешь в Москву, - спрячь золото в Кизеловском районе, а там спеши сюда назад. - Ну, двигай, - и он пожал Реброву руку.
Они побежали к паровозу. Ребров протянул жезл:
- Красноперов! Едем! Держи путевку. Сквозная по Главной.
Мягко снялся с места и двинулся вперед в неизвестность поезд с золотом. Звуки паровозных гудков все шире и шире расползались над городом, а поезд развивал предельную скорость. Золотой запас мчится дальше и дальше по Главной в Москву.
В Невьянске в комнате дежурного сидят штатские люди с маузерами на боку. Один из них, высокий, с черной окладистой бородой и золотыми зубами, басит в телефонную трубку:
- К черту. Бросьте заниматься мелочами. Здесь полмиллиардом пахнет. Шлите немедленно отряд ко мне на вокзал. Поезд подходит.
Черный бросил трубку и перебежал к другому телефону:
- У семафора?… Не пропускать назад, если попробует удрать! Переведите стрелки, как только пройдет.
- На перрон! - закричал он людям, сидевшим на деревянном диване в дежурной. - Подходит!
Люди с маузерами вышли из комнаты. Из зала третьего класса высыпала толпа вооруженных мужиков.
На заводской дороге, по ту сторону полотна, послышался дробный топот сапог, смутный говор людей, задребезжало и залязгало железо, словно там перекатывали железнодорожные тележки на чугунных колесах. На минуту шум затих. Послышалась команда:
- Разомкнись! Ложись!
Защелкали затворы винтовок. Снова покатили куда-то чугунную тележку.
- Тарабукин! - прокричал голос из темноты.
Чернобородый с фонарем в руке подбежал к краю перрона и, приставив ко рту полусогнутую ладонь, крикнул:
- Как подойдет, - по крыше!
- Ладно, - ответил голос, и за полотном все стихло. Вооруженные люди на перроне кучками попрятались за скамьи, за ларек, за керосиновый бак, за изгородь станционного садика.
Далеко за станцией зеленый фонарик семафора висел высоко в воздухе. Отдаленный шум скатывающегося с горы поезда донесся до слуха и затих. Зашумело ближе. Сперва запели, потом задрожали мелкой дрожью рельсы. Из-за поворота вылетели две светящиеся точки и понеслись на семафор. На платформе вдруг стало светлее от полосы светящихся окон поезда.
- Тра-та-та!… - неожиданно ворвался в шипение паровоза пулемет. На паровозе затормозили. Страшный толчок потряс вагоны. Посыпались вылетевшие из рам стекла. Из окон раздались голоса:
- Спасите!
С подножек попрыгали полураздетые пассажиры: мужчины, женщины с детьми на руках. Сбились в кучу.
- Ракету! - крикнул Тарабукин.
Сзади треснул выстрел. Зеленой змеей взвилась в небо ракета и рассыпалась над пассажирами. Со всех сторон бежали вооруженные люди, сжимая поезд в кольцо.
Рядом с Тарабукиным бежал здоровый парень в войлочной шляпе. Винтовка казалась игрушечной в его узловатых руках. Брюки навыпуск смешно раздувались клешем, когда он большими прыжками перескакивал через железнодорожную колею.
- Масло с яйцами! - ругался он, разглядывая выскочивших пассажиров. - У комиссаров бабы золото возят!
Тарабукин на бегу, наткнулся на какую-то мягкую кучу. Он поднял фонарь и увидел на земле женщину. Она лежала, раскинув руки, а около нее жались притихшие в испуге ребятишки.
- По местам! В вагоны! - закричал Тарабукин, размахивая маузером.
Пассажиров загнали в вагоны.
- Что за поезд? Где золото? - снова кричал Тарабукин, хватая главного кондуктора за шиворот.
Толстый кондуктор в испуге спрятал голову в плечи и забормотал:
- Почтовый уральский…
- Где комиссар поезда? - взревел Тарабукин, замахиваясь рукояткой маузера.
- Комиссар? - лепетал главный, - комиссар в вагоне номер два, третье купе.
- За мной! - бросился ко второму вагону Тарабукин, оттолкнув кондуктора. Малый в войлочной шляпе в два прыжка обогнал его и первым заскочил в вагон.
- Эй, выходи! - толкнул он ногой дверь купе, не решаясь открыть ее. - Хуже будет. Выходи! Масло с яйцами!
Тарабукин тихонько подкрался с противоположной стороны коридорчика, осторожно дернул дверь за ручку и отскочил в сторону.
Дверь открылась: на нижней полке спокойно сидел полный пожилой человек в очках - волосы бобриком.
- В чем дело? - спросил он.
- Сдавайтесь! Застрелю! Ты Ребров? - заорал парень в шляпе.
- Ты комиссар золотого поезда?! - закричал Тарабукин, подняв маузер.
Полный человек улыбнулся, вынул из кармана бумажник и протянул Тарабукину удостоверение.
УДОСТОВЕРЕНИЕ
Предъявитель сего т. Нечаев Александр Васильевич, командируется Областным Советом в Нижне-Тагильский, Чусовской и Кизеловский районы по делам Областного Совета. Всем советским организациям предписывается оказывать т. Нечаеву всяческое содействие.
Председ. Обл. Совета Голованов.
- Не тот, сволочь! - выругался Тарабукин. - Прохлопали полмиллиарда. Говорил - узнайте точно: здесь ли поедут. «Здесь, здесь»… а вот теперь они уже по Главной, наверное, за Каму перемахнули.
- Так мы при чем тут? - оправдывался парень в шляпе. - Телеграфировал из Таватуя начальник станции, ему из Екатеринбурга свой человек сообщил…
- «Свой человек», - передразнил Тарабукин. - Дурак, а не свой человек. Губошлепы! Надо по линии дать знать, чтобы ловили. - Тарабукин захлопнул дверь купе и повернулся к выходу.
- А этого куда, комиссара? - спросил парень, указывая на дверь купе.
- Всех советских в штаб: в завод, - распорядился Тарабукин и исчез в дверях вагона.
Нечаева вывели на платформу. Из других вагонов к нему присоединили еще несколько человек. Парень в шляпе крикнул кому-то:
- Давай охрану!
По платформе бегали люди, вооруженные старинными берданками, палашами и пистолетами, будто кто-то раздавал тут оружие из музея. Через несколько минут к арестованным подошел небольшой отряд столь же странно вооруженных людей, и процессия двинулась. Конвойные гнали арестованных по булыжникам заводского тракта. Сутолока станции сменилась ночной тишиной. Невьянская падающая башня, наклонившаяся набок, темнела вдали.
Шли долго и медленно, пока не показался большой двухэтажный деревянный дом. Арестованных ввели во двор, крытый навесом, потом в темную комнату.
- Ну, вы, масло с яйцами! Сидеть спокойно, - сказал старший конвоир и замкнул дверь.
- Так. Попали к эсерам в гости, - сказал Нечаев. - Ну, ребята, утром виднее будет. А пока ложись спать. Чего зря нервы трепать. - Минуту спустя он забормотал: - Вот лешие! Очки мои забрали - ни черта не вижу.
Арестованные легли, но никто не мог заснуть до утра.
Светало, когда из Невьянска длинной колонной уходили в леса пестро одетые и разнокалиберно вооруженные люди. Это отступали правые эсеры.
С двух сторон дороги от времени до времени словно откупоривались гигантские бутылки, - это ухали пушки броневиков. В двухэтажном доме у Невьянского завода арестованные чутко прислушивались к звукам пальбы. Они не знали, радоваться ли им или ждать смерти.
- Эй, вы, масло с яйцами, - вдруг прокричал в окно знакомый голос. - Держи гостинцы!
В тот же миг со звоном посыпались осколки оконного стекла. Что-то тяжелое влетело и с шипом покатилось по полу. Через мгновенье ударил вихрь и задрожали стены. Взрыв! Все, кто был в комнате, упали на пол.
Нечаев поднялся первым, бросился к окну и выглянул наружу. Пустынные улицы упирались в поле. Ставни соседних домов были закрыты наглухо. Где-то тявкали собаки. Ни одной живой души не было видно. Нечаев, несмотря на свою грузность, легко спрыгнул на деревянный тротуар. Добежал до первого перекрестка, - там было так же пустынно, как и на других улицах. Он вернулся обратно.
- Ребята, утекли эсеры. А ну-ка, кто ранен?
Осмотрели друг друга. У одного оказалась расцарапанной щека. Другой держался за ухо. Никто серьезно не пострадал.
- А бомбы-то у эсеров никудышные. Сами состряпали наверно, - засмеялся Нечаев.
С высокого Уральского хребта поезд Реброва стремительно падает вниз. Красноперов держит предельный ход. На крутых поворотах по склонам хребта кажется, что поезд сломается пополам. Стекла пассажирских вагонов не выдерживают и в двух купе уже разбиты вдребезги. Мелькают хмурые тени станций и разъездов. Луна прыгает в клубах дыма, перелетая с одной стороны поезда на другую. На площадках классных вагонов пулеметы, как живые, с любопытством подняли свои узкие мордочки кверху. Часовые стоят без винтовок, с наганами на боку. С грохотом проносится мимо сероватой тенью камский мост. За Камой ровный железнодорожный путь, - и еще быстрей мчится золотой поезд. Красноперова после двенадцатичасового пути сменяет его помощник.
- Веди спокойно, - хрипло говорит Красноперов, стирая со лба черный пот. - Здесь путь хороший. Воду бери только на маленьких станциях, там меньше народа. Большие станции веди сквозным, чтобы никто не подсел.
Ближе к Вятке почти на каждой станции железнодорожники задерживают поезд.
- Одноколейная дорога, ничего не поделаешь, - говорят железнодорожники.
Но дело не в одноколейной дороге, а в том, что в железнодорожных комитетах сидят эсеры.
- Впереди встречный, - заявляет начальник станции, - придется подождать.
Даже у честного железнодорожника так устроена голова, что он больше всего думает, как бы замедлить движение. Скучно жить на полустанке за сотни верст от городов. Может быть, поэтому он и задерживает у себя на станции пассажирские поезда, которые мелькают перед ним, как интересная кинолента.
Ребров бежит со своим кольтом в дежурную комнату. За ним Воздвиженский и морзист из отряда.
- Встречный, говоришь? А о нас имел извещение, - почему не задержал его? Ну-ка, постучи - узнай, в чем дело? - Морзист играет дробь ручкой аппарата. По белой ленте ползут тире и точки. Никакого встречного нет. Воздвиженский вскакивает вперед:
- Безобразие! - кричит он и стучит кулаком в стол. - Я телеграфирую в железком.
Железнодорожник молчит.
- Ты, мерзавец, обманывать! - говорит Ребров. - Возиться некогда! Передай по линии, что за следующую задержку - к стенке.
Паровоз, устало отдуваясь, тянет хоботом воду. Дышат паром цилиндры. Одинокий полустанок прячется в тополях. Деревья тревожно шепчутся.
Из-за водокачки вышли два странника, заросшие волосами, в домотканных коричневых зипунах, с палками в руках, и, оглянувшись, побежали к поезду.
- Эй, товарищ! - крикнули они бородатому дружиннику, который выскочил из вагона с чайником. - Дозвольте на машину сесть?
- Не можно, - степенно ответил дружинник.
- Пошто, родной? Один перегон нам.
- Поезд государственный. Не можно, - повторил дружинник, подставляя чайник под кран.
- Белозипунников, назад! - закричал высунувшийся в окно Запрягаев.
Дружинник вздрогнул, опрометью бросился в вагон, разливая на бегу кипяток.
Сереет. В мимолетящих лесах мутная ночь. Часовых на площадках не разглядишь. Дружинники спят на полках в одежде, только немногие сняли обмотки и башмаки. Задний вагон бросает из стороны в сторону. Там разместились левые эсеры.
Воздвиженский сидит в купе у Реброва и Запрягаева. Горит на столе огарок свечи.
- Читали? - спрашивает Воздвиженский Запрягаева и тычет пальцем в газету.
- Что?
- Немцы грабят Украину. Брест-Литовский мир не спасет Россию. Драться надо!
- В самом деле? А мы не знали. Погибели Советов хочешь?
- Мы заранее отдали себя в жертву. Лучше погибнуть…
- Чего ж ты не гиб? - захохотал Запрягаев.
- И погибнем! - крикнул Воздвиженский и быстро вышел из купе.
- Загадки загадывает? - спросил Запрягаев Реброва.
- Эсеров не знаешь?
- И то. Они хоть и левые, а от правых не отличишь. - Запрягаев хмурится.
- Слушай, Борис, на последнем полустанке около поезда что-то очень близко вертелись два мужика. Подозрительные. Не прохлопали бы ушами эти пустозвоны.
- Поставь дежурить всех своих. Да пойдем осмотрим поезд, - сказал, вставая, Ребров.
В узком коридорчике вагона их качнуло и стало бросать от стенки к стенке.
- Ну и прет, - сказал Запрягаев, на секунду теряя равновесие и налетая грудью на боковую стенку. Они прошли первый вагон. Все было на месте. Часовые не дремали. Запрягаев выглянул в окно. Поезд круто поворачивал, не сбавляя хода. Сквозь серую мглу северной ночи между третьим и задним вагонами что-то черное мелькнуло и исчезло за вагоном. На мгновенье Запрягаеву показалось, что кто-то с буферов пытается перебраться на подножку последнего вагона. Ничего не говоря, он бросился к заднему вагону. Тихонько подошел к часовому, взглянул сквозь стекло буфера. На квадратной скобе около муфты левого буфера можно было ясно разглядеть ременную петлю, уходившую под вагон…
- Держи меня за ноги, - прокричал на ухо часовому Запрягаев. Затем встал на колени и тихонько открыл дверь. Лег, подался немного вперед, заглянул с левой стороны под ступеньку и невольно откинулся: под вагоном висел на ремне человек в зипуне. В руке человека что-то блеснуло. Запрягаев выстрелил. Человек, выпустив ремень, полетел под колеса.
- Ты чего смотрел?! - налетел Запрягаев на часового. - У тебя из-под носа хоть пулемет унеси. Забыл, что везешь? Ступай в купе, - здесь место другому.
Ребров, встревоженный долгим отсутствием Запрягаева, вместе с Воздвиженским показался в дверях.
- Что тут у вас?
- Да вот, зевает, а тут попутчик под вагоном прицепился.
- Где, где? - схватился Воздвиженский за рукоятку маузера.
- Да теперь-то его нет, - сказал Запрягаев. - Спрыгнул.
- Твои прохлопали, - повернулся к Воздвиженскому Ребров, - подтяни. - На станциях разговаривают, привлекают внимание…
- Э, плюньте, Ребров, что из пустяков шуметь. Ну, поговорили ребята, что из того? Дело не в вашей дисциплине, а в революционном самосознании…
- Ну, если так, то напрасно я с тобой болтаю, - сказал Ребров. - С сегодняшнего дня в резерве будешь. На постах держать вас не могу.
- Как хочешь, - пробормотал Воздвиженский и скрылся в своем купе.
- Вот шельма! Взять бы его? - посмотрел на Реброва Запрягаев.
- Погоди, до них еще дойдет очередь, - ответил тот.
Все дальше и дальше мчался поезд. Позади - чехи, на юге - эсеры, на севере - союзники. Надо спешить в Москву.
Глухие пермские и вятские леса сменились вологодскими жиденькими березками. Еще шесть часов езды - и Ярославль, а за ним и Москва.
Последняя остановка перед Ярославлем - Буй.
Белый вокзал виден издалека. Через минуту Ребров ищет начальника станции. В дежурной комнате никого не видно. Напротив - комната с наклейкой:
Комендант, низко нагнувшись над столом, о чем-то совещается с начальником станции. - Что угодно?
- Путевку.
- Куда?
- В Москву.
- Сейчас запросим. Подождите минуту.
Минута длится долго. Подозрительная тишина на станции. Против обыкновения не слышно обычных звонких криков буйских продавцов: «Сыра, сыра! Кому сыра?» Ребров снова у коменданта:
- Скоро ли путевка?
- А вот Вологда передает. Читайте.
Морзист читает: «В Ярославле бой с эсерами…»
Ребров вскакивает.
- Давай путевку обратно.
- Подождите минутку, - все тот же спокойный ответ.
В сосновом лесу у вокзала и на запасных путях копошатся люди, как будто готовятся к чему-то. Комендант несколько раз обходит с обеих сторон состав.
- Когда же, наконец, ваша минута кончится? - кричит Ребров в комендантской. - Если мне не дадут сейчас путевку, я еду без нее.
- Подождите минутку, - успокаивает комендант.
Ребров бежит к паровозу.
- Красноперов, назад!
Два дружинника едут с ним на паровозе к железному кругу. Дружинники соскакивают и поворачивают круг. Через минуту паровоз мчится опять к вагонам. Толчок, лязг цепей, и золотой поезд без путевки срывается с места.
Красная шапка коменданта мелькает на лесенке вокзала.
- Подождите минутку! Впереди встречный! - кричит он и машет красным флагом.
Но его уже не слышно.
Узкой лесной просекой убегают вдаль блестящие рельсы. Может быть, действительно там - впереди, за первым поворотом, прямо на золотой поезд несется встречный. Красноперов почти вылезает из окна, всматривается в даль.
Паровоз свистит весь перегон, не переставая. Во всех вагонах, держась за рукоятки тормозов, стоят наготове дружинники. При первой тревоге тормоза железными лапами схватят колеса, и поезд замрет на месте. Двадцать минут напряженного ожидания, и сигнальные столбы разъезда благополучно приближаются к поезду.
Золотой поезд оказался в кольце врагов, на протяжении тысячи километров.
Ребров стоит у окна и смотрит, как несутся мимо красные выемки вятских глинистых полей. К нему подходит Запрягаев. Он угрюм и серьезен.
- Назад, Борис? Убережем ли груз? Где выход?
- Назад, друг. Проскочим в Пермь и спрячем золото у себя, на Урале.
Весть об этом, в продолжение двух суток, неизвестно куда летящем поезде, с неизвестным грузом, с неизвестными людьми, дошла до главного московского железнодорожного комитета. Враги подсунули телеграмму:
Неизвестный поезд с четырьмя вагонами и вооруженной охраной пробовал прорваться в Ярославль к восставшим. Своевременно принятыми мерами воспрепятствовали этому. Поезд задержать не удалось - вышел на Вятку.
Комендант станции Буй Гусаров.
Начальник станции Вятка в тужурке со светлыми пуговицами и малиновым кантом склонился над столом, второй раз перечитывая телеграмму Главжелезкома:
Немедленно задержите неизвестный поезд, четыре вагона. Железнодорожной охране - разоружить команду, арестовать комиссара. Весь захваченный груз передать на железнодорожные склады для нужд вашей дороги.
Предс. Главжелезкома Подольский.
- Хорошо написано, - пробормотал начальник в опущенные усы, - попробуй, задержи! - и побрел в комнату коменданта. Комендант станции приказал положить на рельсы петарды и выкатил на запасный путь бронированную площадку.
Вот и поезд. Состав - четыре вагона. Тот самый. Вот он проходит на полном ходу семафор. Одна за другой с треском разорвались петарды. Машинист высунулся из окна. Бесшумно упал и исчез под паровозом красный заградительный круг на шесте. Испуганно отскочил стрелочник от рычага стрелки, когда состав пронесся мимо. Он первый раз видел, чтобы поезд полным ходом шел по заградительным сигналам.
Весь отряд с карабинами в руках прильнул к окнам. Двери площадки открыли для пулеметов.
Когда поезд проносился мимо станции, Ребров прокричал коменданту:
- Задержи встречные поезда. Открою пулеметную…
Комендант побежал за поездом, что-то крича. Ветер уносил его крики. Выходной семафор медленно поднимался кверху.
- Путь свободен, - толкнул Красноперов своего помощника, указывая на семафор. - Поднимай пар.
Четыреста пятьдесят верст от Вятки до Перми. Недалек путь, Гуще лес. Реже поля и деревни. Ребров смотрит в окно. В глаза ему бьет ветер. Стелется дым к телеграфной проволоке, клочками застревает на верхушках елок. Горько-сладким дымком ударило в нос.
- Что это? - спохватился вдруг Ребров, - пахнет горелым.
- Запрягаев! - крикнул он в купе.
Запрягаев выскочил в нижней рубашке с всклокоченными волосами. Он только что спал.
- Горит, - подтвердил он, высунувшись в окно. Сильней и сильней запах. Вот уже вдалеке молочный туман. Он стелется и скрывает подножье деревьев, потом сгущается и поднимается выше, наконец, деревья исчезают в светлом, водянистом дыму.
- Лесной пожар, - шепчут дружинники.
- Кто поджег?
- Целы ли деревянные мосты?
- В Вятке не задержали… Не нарочно ли?
Несколько часов ведет в дыму локомотив Красноперов. Еще гуще становится дым. Он поднимается прямо с земли, и похоже, что горит не лес, а земля. Уже кашляют от дыма дружинники. Трут глаза. Из окон не видно последнего вагона. Молочно-клубящаяся пелена застилает все.
Воздвиженский на паровозе у Красноперова.
- За мосты не боишься? - спрашивает он его.
- Чё им сдиется? - отвечает за Красноперова его помощник.
- На полотне трава не растет, - говорит Красноперов, - огню не по чему до мостов добраться.
- А если подожжены нарочно? - не унимается Воздвиженский.
- А если ночью рельс отворотят? - сердито спросил в ответ Красноперов и открыл дверцу топки котла, с лязгом ударившуюся о стенку.
- Давай, Спирька, - сказал он помощнику и, схватив лопату, начал вместе с ним подбрасывать в топку лоснящийся, тяжелый уголь.
На высоком берегу Камы расположилась маленькая, спокойная Пермь. Рядом с ней, сливаясь с городом, по излучине реки, у самой воды, правильным амфитеатром раскинулся Мотовилихинский пушечный завод. День и ночь дымит Мотовилиха. В три смены работает круглые сутки. Льются и выковываются орудийные тела, броневые плиты, точатся десятки тысяч снарядов. Железнодорожные мастерские вот уже полгода снаряжают бронепоезда и бронеплощадки, судостроительные верфи бронируют речной флот, а мелкие мастерские точат ружейные патроны.
Уральские красногвардейцы дрались недавно в Финляндии против немцев и белого генерала Маннергейма, в оренбургских степях - против атамана Дутова, а теперь дерутся с чехословаками. Много тратится боевых припасов, и безостановочно дымят уральские заводы.
Тридцать тысяч рабочих живет в Мотовилихе. Сквозь дымовую завесу сверху не видно завода, и только пробная орудийная стрельба да удары парового многотысячного молота тяжелыми вздохами доносятся от реки. Время от времени ревут тревожные гудки, созывая отряды для спешной облавы или ночной проверки, и тогда выскакивают из своих домишек красногвардейцы и скатываются вниз по перилам бесконечных деревянных лестниц к своему штабу. Оттуда комиссары ведут их на железнодорожную станцию или в заснувший город. А то приходится перебрасываться на платформах и в теплушках в крестьянские уезды, где кулаки и эсеры свили свои гнезда. В южных уездах еще нет советской власти.
Медленно вверх по Каме двигаются на последний революционный оплот белые армии. Каждый день по нескольку эшелонов Красной Армии отправляются из Перми на фронт. Но сужается кольцо врагов. Судьбу Екатеринбурга решится в течение ближайших дней. Перед врагом вырастает Пермь - ближайший плацдарм красных.
На рассвете поезд влетел под вокзальный свод и замер у станции. Несколько человек с мешками и котомками за плечами бросились к подножкам вагонов.
- Чепляйсь, Ванько, подсоби с мешкам-то…
- Назад! - проревел Запрягаев, грозя высунутой в окно рукой.
Ошарашенные мешочники отскочили. Несколько минут спустя поезд, вместо того, чтобы двинуться дальше, перевелся на запасные пути и, обойдя два-три красноармейских эшелона, готовых двинуться в путь, скромно остановился за блестящим составом реввоенсоветского поезда.
- Смотри, - указал Запрягаев Реброву на соседей, - у них и броневички с собой. Видишь - на площадках. Приятно путешествуют…
- Да, полезные игрушки, с ними куда спокойней. Я еду сейчас к комиссару города. Ценности сегодня перегрузим. А ты под каким-нибудь предлогом уведи левых эсеров до двух часов дня.
- Ладно, пойду с ними рвать ручные гранаты…
Ребров поднял комиссара города с постели. Пошли вместе в комиссариат.
- Счастливо утек, - сказал комиссар на ходу, - немного опоздай, они бы в Вятке тебя захватили.
- Кто? За что?
- Да разве ты не знаешь, что Москва приказала тебя задержать? Наверное, эсеры постарались. Вот у меня с собой телеграмма.
Ребров прочел и усмехнулся.
Комиссариат помещался в бывшей духовной семинарии. Огромное здание ее одиноко стояло на крутом берегу Камы.
- Я тебе здесь и отведу помещение, тут сухо и хорошо, - сказал комиссар.
- Надеешься на своих ребят?
- А то как же?
- Напасть никто не может? Эсеры?
- До чехов далеко. А эти не посмеют.
- Тогда давай машины, я еду на вокзал за золотом, - сказал Ребров.
Через полчаса Ребров был на станции. Золотой поезд охраняли дружинники-большевики. Запрягаев исполнил обещание и увел Воздвиженского и его отряд на стрельбу.
- Наваливай, ребята, мешки, - поторапливал Ребров, - надо успеть, пока эсеры не вернулись.
К 12 часам было погружено все.
Когда Запрягаев привел со стрельбы левоэсеровских дружинников, поезд стоял на том же месте, и его по-прежнему охраняли часовые. Как ни в чем не бывало, Запрягаев дружелюбно сказал Воздвиженскому:
- Вот мы и дома. Отдохнем немного, измучились ребята. Давай-ка, брат, сегодня и твоих поставим в наряд.
- Давно пора, - немного обиженно ответил Воздвиженский.
С необычайным для них усердием взялись теперь эсеровские дружинники за караульную службу. Урок Реброва, видимо, не прошел даром для Воздвиженского. Он подтянул туже ремень, повесил на нем кобуру с револьвером и почти каждые полчаса обходил весь состав, делая замечания часовым.
- Старается, - смеялся Запрягаев, глядя на Воздвиженского и весело подмигивая Реброву.
- Зайди ко мне, - позвал его из своего купе Ребров. Он плотно притворил дверь, сел рядом с Запрягаевым и сказал:
- Слушай, я говорил по проводу с Головановым, - деньги мы оставим в Перми. Золото решено спрятать в Кизеловском районе в шахтах. Завтра утром я еду в Кизел. Ты останешься здесь, чтобы наш отъезд был не так заметен.
- Нашел для меня дело! - сказал Запрягаев.
- Потерпи. Теперь для нас выгодно, чтобы поезд был на виду. Собьем со следа. Ты выставь внешние караулы, делай вид, что в поезде по-прежнему находится золото.
- Значит, завтра ты снова в путь? - спросил Запрягаев.
- Да.
- А что с эсерами?
- Воздвиженского без меня не трогай, пусть пофорсит. Пустые вагоны могут стеречь и эсеры…
Впервые за трое суток отдыхали дружинники. Одни отсыпались за бессонные ночи, другие строчили письма своим в Екатеринбург. Был теплый летний вечер. Запрягаев с тремя ребятами мурлыкал сибирскую песенку:
Белозипунников, левый эсер, с рыжеватой бородкой и с нависшими веками, в офицерской фуражке, неведомо где раздобытой, стоит у зеркального стекла вагона и смотрит в далекий лес. В его приземистой фигуре есть что-то похожее на бывшего царя. Вернее, Белозипунников похож на дешевый царский портрет. На нем солдатские обмотки, рваные штаны и башмаки. Но сейчас с платформы видна только верхняя половина его туловища. Офицерская же фуражка, пушистые усы и круглая борода привлекают внимание прохожих.
Мешочники, потерпевшие утром неудачу, в течение всего дня следят за прибывшим поездом.
- Гликося, гликося, Спиридон Вахромеевич, - неуж чаря везут? - с испугом кричит баба с котомкой на спине.
- Чего треплешь? Какой там царь? Шары-то вылупила.
- Да вона. Тамо. Истинный бог - он!
Мешочник, взглянув на Белозипунникова, вздрогнул от неожиданности и сам зашептал бабе:
- И в сам деле он. А ну-ка убирай скорей ноги, старуха.
Через полчаса на станции прошел слух о том, что большевики везут неизвестно куда царя и царскую семью.
Ставни домов закрыты. Калитки замкнуты на крепкие замки. Город крепко спит. Спят караульщики - не слышно их стукалок. Тихо и мертво кругом.
С шумом распахнулись ворота комиссариата. По заснувшей улице защелкали о булыжники мостовой железные подковы. Отряд всадников сломя голову промчался по улице и вмиг оцепил близлежащий квартал.
- Вставай!
- Открывай! - послышались крики всадников и неистовый стук кнутовищами по закрытым дверям и калиткам.
- Спаси, господи! - зашептали за ставнями и зашлепали туфлями.
- Опять облава!
- И все ловят, и все ловят кого-то.
Неодетые, в одном белье, бледные от испуга люди с трудом открывали двери своих душных и тесных домов.
Кавалеристы шумно врывались в квартиры. В затхлых комнатах запахло прелой кожей и лошадиным потом.
- Нет у нас никого. Нету ничего, - жалобно вздыхали хозяева и тащили ключи от сундуков, шкафов и чуланов.
- Кошек!
- Кошек! - кричали кавалеристы обалдевшим и ничего не понимающим хозяевам.
- На кухню!
- На печках! - скомандовал старший, и сам принялся обшаривать крашеные деревянные полати, пугая важных усатых тараканов, в панике падающих на пол.
Через минуту в его руках извивалась пестрая кошка. Он опрометью бросился вон из комнаты, опрокинув по дороге табурет со стоявшем на нем тазом. Его товарищи вместе с ним выскочили на улицу и, вскочив на лошадей, понеслись обратно.
- Маруську, Маруську взяли! - пронзительно вдруг закричала хозяйка.
Целый день пришлось пробыть Реброву в городе, и только к часу ночи вернулся он к эшелону. Едва-едва он забылся в полусне, как застучали в его куле.
- Ребров, от комиссара нарочный!
- В чем дело?! - вскричал Ребров.
Уже по дороге в машине нарочный взволнованно объяснил Реброву, что в городе тревога. Комиссар спешно выехал в комиссариат.
- Налет? Нападение? - спрашивал Ребров.
- Не знаю. Комиссар вызвал отряд, - рассказывал нарочный.
Здание бывшей семинарии было почти все освещено, когда к нему подъехали Ребров с нарочным.
Комиссар бросился навстречу и потянул Реброва в комнату, где лежали деньги.
- Рви скорей печати!
- Зачем?
- Крысы!
- Какие крысы?
- Крысы едят мешки с деньгами.
- Что ты брешешь?
- Не брешу. Часовой услыхал шум, поднял тревогу, а без тебя войти нельзя. Да двигайся ты скорей! На мне ответственность за их целость!
Ребров сорвал печати и открыл дверь. Схватил первый попавшийся под руку мешок, из-под него выскочила большая рыжая крыса и скрылась под грудой мешков. Все было цело, только один мешок был прогрызен, и радужные бумажки виднелись изнутри.
- Твое счастье. Всего не съели, - засмеялся Ребров, - хоть крысы, а знают, что жевать.
- Дежурный, кошек! - закричал комиссар.
Дежурный тащил большую бельевую корзину, в ней клубками сидели и мяукали пестрые, серые, черные и рыжие кошки, встревоженные необычайным путешествием.
- Откуда это? - захохотал Ребров.
- Пока тебя ждали, он с отрядом, - махнул комиссар на дежурного, - конфисковал всех котов у окрестных обывателей.
Если кто-нибудь скажет, что хорошо знает Северный Урал, не верьте ему. Еще много лет географические карты будут обозначать эти места бледными штрихами, без названий, а многочисленные и могучие реки будут намечены наугад пунктиром. Русские живут здесь небольшими селениями по реке Каме бок о бок с туземцами-пермяками, севернее - с зырянами, а еще севернее и восточнее - с вогулами и остяками.
Кизеловский угольный район - первый подступ к Северному Уралу и конечный пункт Среднего.
Ребров едет на паровозе. Сзади - теплушка с грузом и семью товарищами.
Проехали уже Чусовую, и локомотив все чаще и чаще берет высокие подъемы. Лесистые скалы нависли высоко наверху, обнажая уральские породы; внизу мелькают реки, даже с высоты заметна быстрота их течения. По притокам этих рек бродят старатели, промывают золотой песок. В этих краях больше медведей, чем людей. Косматые жители лесов ведут жизнь святых схимников, питаясь ежевикой, морошкой, малиной, диким медом.
Трудно человеку жить на Северном Урале, еще трудней за грош лезть в недра гор. Здесь можно встретить забитых и обездоленных осинских татар, башкир и даже китайцев. Только те, кто потерял всякую надежду на работу, идут сюда на заработки.
Один за другим берет паровоз высокие подъемы. С высоты гор виднеются редкие села и деревни. Частенько в них попадаются узкие одноконечные мечети. На песочных карьерах кричат что-то вслед поезду желтолицые китайцы. Далеко вверху игрушечный, деревянный домик-станция. Кажется, что поезд никогда не доберется до нее. Кружит железнодорожный путь. Медленно, но верно пробирается поезд к заброшенной станции.
Молодой парень с бельмом на глазу, в русской рубахе, встретил Реброва на вокзале. Это был председатель окружного комитета Губахин. Он только что вернулся из Екатеринбурга и знал от Голованова обо всем.
- Благополучно?
- Как видишь. Приготовил? - со своей стороны спросил Ребров.
- Да. Кое-что тут подыскал. Стемнеет - пойдем, посмотришь.
Через два часа они шли тропинкой по глухому лесу. Ветер шипел в верхушках елей, осыпая сухие иглы, редкие сосны качались и скрипели. В сумерках чаща леса казалась непроходимой.
Ребров ничего не видел впереди и как слепой шел за Губахиным.
- Ну, вот и пришли, - сказал Губахин. - Видишь, это - заброшенная шахта, Княжеской называлась раньше. Тут когда-то была узкоколейка, а потом ее сняли, остались только просека да старые шпалы. Здесь вот спуск, а дальше налево провал саженей на восемь вглубь.
- А по тропинке сколько? - спросил Ребров, входя под деревянный потолок шахты.
- Три версты.
- Далековато…
- Зато лучшего места не найдешь. От этой шахты тянется подземная пещера верст на семь. С одной стороны мы спрячем золото, потом я взорву свод с двух сторон саженей на десять.
- А как же ты выйдешь? - спросил Ребров.
- Есть еще другой выход из пещеры - у десятого разъезда, оттуда и выйду.
После тревожного лесного шума полная тишина окружила Реброва и Губахина. Губахин пошел вперед.
- Я здесь работал когда-то, - сказал он Реброву и, пройдя ощупью шагов двадцать вниз, зажег шахтерскую лампочку. Желтоватое пламя осветило полусгнившие стропила шахты. Кое-где засверкали нависшие капельки воды. Что-то изредка чуть-чуть потрескивало. Очевидно, рассохшиеся скрепы оседали от ветхости. Изредка осыпались струйки земли, и маленькие камешки горохом падали вниз. Оба спутника молчали, их давила тяжесть нависших пластов земли. Вдруг Губахин крепко схватил Реброва за рукав и притянул к себе.
- Оборвешься. Видишь, рядом - провал.
Ребров невольно прижался к Губахину, потом успокоился и, показывая на отверстие, ведущее в пещеру, сказал:
- Если тут взорвем, догадаются. Скажут - был проход, а теперь нету.
- Чудак, - усмехнулся Губахин. - По-твоему обвалов в шахтах и в пещерах никогда не бывает? Кому в голову придет рыть десять саженей земли?
- Ты уверен?
- Уверен.
Глухой ночью, взяв мешки с золотом, двинулись товарищи Реброва вслед за Губахиным. Было решено в крайнем случае провозиться и вторую ночь, лишь бы никто ничего не заподозрил. Много раз процессия уходила и возвращалась.
- Все, ну его к черту, - с облегчением вздохнули дружинники, когда последняя партия золота была брошена в пещеру.
- Ну, выбирайся, ребята! - сказал Губахин, поджег шнур и исчез в глубине пещеры.
Ребров и дружинники выбрались наружу. Первый взрыв был ясно слышен, как шум подземного обвала, второго взрыва никто не расслышал.
- Выберется ли? - подумал вслух про Губахина один из дружинников.
- Он здесь работал, не беспокойся, - ответил другой.
Ребров с товарищами только что вернулся из леса, как в тупик, где стоял их паровоз, с вокзала прибежал посланный от комитета с телеграммой:
КОМИССАРУ РЕБРОВУ. КИЗЕЛ
Восстание подавлено. Путь в Москву свободен. Соблюдая необходимейшую осторожность, руководитесь первоначальным планом. По линии дан приказ всем воинским частям быть в вашем распоряжении.
Голованов.
- Что за чертовщина! Теперь хоть месяц рой, не выроешь, - сказал Ребров и пошел на телеграф.
На бланке он написал только одно слово: Поздно.
В тот же день маленький состав примчался обратно в Пермь. По платформе старого вокзала навстречу поезду бежал Запрягаев. Он на ходу вскочил на тормозную площадку, где стоял Ребров.
- В Москве восстание. Левые эсеры убили Мирбаха. Только сегодня пришли телеграммы… Сегодня ночью здешних разоружат…
- А Воздвиженский? - перебил Ребров.
- Ходит как ни в чем не бывало…
Через два часа Ребров подъехал на извозчике к станции Пермь II. На высокой насыпи, на видном месте, стоял пустой состав золотого поезда. Маленькие издалека солдатики в защитной форме шагали взад и вперед вдоль вагонов. Это дружинники Воздвиженского продолжали охранять состав. Ребров вошел в купе Воздвиженского. Поздоровался и, не торопясь, сказал:
- Давай маузер!
Воздвиженский взглянул на высокую, спокойную фигуру Реброва, расстегнул кобуру маузера и молча подал револьвер.
- Теперь пойдем к твоим ребятам.
- Хорошо, - ответил Воздвиженский и вместе с Ребровым вышел из купе.
Дружинники, не сопротивляясь, отдали свои наганы и винтовки.
