1.1. Понятие империи. Типы империй

Петр Николаевич Савицкий родился 3 (15) мая 1895 г. в родовом имени Савищево Черниговской губернии в семье предводителя местного дворянства, председателя губернского земского собрания (с 1906 г.) Николая Петровича Савицкого (1867–1941) и его жены Ульяны Андреевны (урожденная Ходот). К 1911 г. Николай Петрович дослужился до действительного статского советника, а с 1915 г. являлся уже членом Государственного Совета по выборам от Черниговского земства. Влияние отца на формирование мировоззрения будущего ученого сложно переоценить. Будучи неплохим публицистом, проявлявшим интерес к науке, прежде всего, к аграрной истории России, он привил сыну интерес к экономическим вопросам. Николай Петрович был ему настоящим другом, поддерживающим любые начинания своего отпрыска. Позже, в эмиграции он первый поддержал евразийские идеи сына и активно помогал в организации евразийского движения. Мнение отца по поводу его научной деятельности было очень важно для Петра Николаевича. Он интересовался оценкой Николая Петровича по поводу каждой своей публикации, о чем свидетельствуют материалы переписки с родственниками, хранящиеся в ГАРФе.

В 1913 г. П. Н. Савицкий окончил Черниговскую мужскую гимназию и поступил на экономическое отделение Петроградского Политехнического института имени Петра Великого. В числе его учителей были академик В. И. Вернадский и профессор П. Б. Струве (кафедра политической экономии и статистики). Последний разглядел «выдающиеся дарования» в студенте Савицком. За время обучения в институте он (Савицкий) уже имел ряд научных публикаций, в том числе, и в престижных изданиях: в «Русской мысли» (редактором которой был П. Б. Струве) и «Вопросах колонизации» по экономической проблематике и теории международных отношений («Сахарная промышленность в России между 1895–1909 гг.» (1916), «Сметы Переселенческого управления в период Третьей Думы» (1916), «Борьба за империю. Империализм в политике и экономике» (1915), «К вопросу о развитии производительных сил в России» (1916) и др.

П. Б. Струве принял самое деятельное участие в судьбе талантливого ученика. Петр Бернгардович устроил его в Российскую дипломатическую миссию в Христиании (Норвегия) в качестве коммерческого секретаря Посланника Миссии (1916–1917 гг.). Находясь на этой должности, Савицкий подготовил заключение двух «торгово-политических» соглашений между Норвегией и Россией в обход интересов англичан. Здесь же он написал диссертацию «Торговая политика Норвегии во время войны». По окончании Савицким в 1917 году института по специальности «экономист-географ», и получении степени кандидата экономических наук, Струве оставил его на кафедре истории хозяйственного быта при экономическом отделении Петроградского Политехнического института для подготовки к профессорскому званию.

Влияние западника Струве на складывающееся мировоззрение молодого ученого было очень велико. В письмах к Петру Бернгардовичу Савицкий обращался к нему, как «к Наставнику и Другу» или «Учителю». Вплоть до 1921 г., до образования евразийского движения и Петр Николаевич считал себя «струвистом». Идеи либерального империализма, идеи о необходимости создания промышленно развитой, сильной Великой России, несомненно, отложили отпечаток на все дальнейшее творчество Савицкого.

Отметим, что влияние Струве было в большей степени научного характера, нежели политического. Во многом, это было связано с тем, что молодого исследователя в большей степени интересовали научные проблемы, которым всецело были посвящены его публикации. Как будет показано ниже, уже во время гражданской войны появятся идеологические расхождения в их позициях.

Первые научные работы П. Н. Савицкого, опубликованные в 1915—16 гг. в журнале «Русская мысль» были посвящены одной из самых общественно-востребованных проблем того времени – анализу причин первой мировой войны. Отправной точкой в исследовании империалистических противоречий здесь являлось изучение сущности империи как исторического явления. Исследователь Н. Н. Алеврас полагает, что в этих работах «Савицкий соединил и воплотил черты нарождавшихся тогда в западной науке учений об империализме и геополитике».

Действительно, имперская проблематика являлась стержневой в европейских и англо-саксонских геополитических концепциях того времени. Автор термина «геополитика» (ввел этот термин в 1916 г.) шведский исследователь Р. Челлен считал главной целью одноименной дисциплины «изучение способов созидания Империй и происхождения стран и государственных территорий». Но с утверждениями некоторых историков о том, что эта тематика являлась в России новой, трудно согласиться. Как заметил С. В. Константинов, еще славянофил И. С. Аксаков (которого, как известно, евразийцы считали одним из своих идейных предтеч) в своих работах 80-х гг. XIX в. «исследовал самобытность «государственного телосложения» России (…), провел четкое разграничение между закономерностями образования империй Запада и Российской империей».

Исследование феномена российской империи можно встретить даже в еще более раннее опубликованных работах С. М. Соловьева, Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева. К началу первой мировой войны данная проблема была не менее популярна и разработана в России, чем на Западе, о чем свидетельствует большое количество публикаций отечественных геополитиков на эту тему. Среди них следует выделить работы Ю. С. Карцова «В чем заключаются внешние задачи России (Теория внешней политики вообще и в применении к России» (1908); Г. Н. Трубецкого «Россия как великая держава» (1910); И. И. Дусинского «Основные вопросы внешней политики России в связи с программой нашей военно-морской политики» (1910) и Е. А. Вандама «Наше положение» (1912) и «Величайшее из искусств. Обзор современного международного положения при свете высшей стратегии» (1913).

Таким образом, в своих теоретических построениях П. Н. Савицкий опирался на богатую отечественную геополитическую традицию, которая, бесспорно, наложила отпечаток не только на его ранее, но и евразийское творчество.

Савицкий давал многоаспектное определение «империи», при этом, сужая ее предметные рамки.

Во-первых, империя определялась как «объединение наций в политическое, хозяйственное и культурное целое», самой этой триединой связью исключающего существования внутри себя «обособленных национальных цельностей», поскольку данная связь – в многонациональном единстве. При таком подходе из ряда «истинных империй» исключалась Оттоманская империя и царство Тамерлана, как основанных только на политических связях образований.

Во-вторых, понимая под данной категорией такое объединение, в котором «нация, созидающая многонациональную цельность, может дать сама «империализуемым» народам что-либо положительное», Петр Николаевич выявлял в империях «исторически разумное», прогрессивное начало. Савицкий подчеркивал: «Империя лишь там, где для покоренных народов покорение имеет большее значение, чем значение того несчастья, которое воспитывает характер человека и обнаруживает его недостатки». В этой связи в качестве «созидательного» примера приводился исторический опыт Монгольской империи.

Отмечая, что «лишь татарское владычество могло привести северную Русь к национальному объединению и тем создать фундамент Русской империи», Савицкий как бы предвосхищал созданную им же позднее евразийскую теорию об империи Чингисхана, в рамках которой росла и набиралась опыта будущая русская держава-преемница. При этом, нельзя не отметить, что идея созидательного, собирательного для русских земель, значения ига уже имела место в русской историографии. В частности, в работах Н. М. Карамзина и одного из идейных предтеч евразийства Н. Я. Данилевского.

По мысли Савицкого, «положительное влияние» «империалистического ядра» или «перво-нации», созидающей империю, в политической и экономической сферах часто проявляется с преобладанием одной из них. И это определялось спецификой построения самой империи: расширение с помощью экономических рычагов, торговлю или через политические механизмы. На этой основе Савицкий выделял два типа империализма:

– колониально-экономический, который был присущ «наиболее сильным экономически, наиболее нуждающимся в «в хозяйственном дополнении» народам», в основном, мореходным. «Проводниками их империалистического расширения было море, отсюда их империализм приобретает форму колониально-заморских держав». «Это многотерриториальное, но не многонациональное единство», «это империализация земель, а не народов». Самым ярким его представителем являлась Англия, а также Голландия, Испания и Франция.

– континентально-сухопутный, основанный не только на «политическом милитарном» могуществе, но и на «хозяйственном равноправии, равном объединении наций». Это империи, расширяющиеся по континенту. К такому типу относилась Российская империя и США.

Как видно, данная типология основывалась на принципе географического детерминизма, где решающую роль играло территориальное расположение империи. И в этом, как верно подчеркнула Н. Н. Алеврас, «можно заметить начала геополитического подхода к империализму».

Пространственно-имперский дуализм рассматривался Савицким как геополитическая константа. Он отмечал, что эти типы империализма сложились еще в античности, с появлением Греческой колониальной и Римской континентальной империй. А Россия и Англия являлись лишь их расширившимся продолжением на новом историческом витке.

Такой подход шел вразрез со славянофильской геополитической традицией, где уникальность «процесса государственного телосложения» России противопоставлялась империям Запада прошлого и настоящего. В частности, И. С. Аксаков отмечал, что «процесс образования Российской Империи не представляет никакого сходства с процессом образования ни великих империй мира минувшего – Александра Македонского, Римской, Карла Великого, ни даже какого-либо из современных Западно-Европейских государств. Все они, более или менее, слагались способом завоевания, искусственного сочленения, с помощью насильственной (первоначально) ассимиляции, под воздействием осознанного политического принципа».

Несмотря на это, теория двух типов империализма не была оригинальной: Савицкий с русского полюса пришел к выводам классической западной геополитики. Концепция геополитической бинарности мира, основанной на противоборстве сил-империй Суши и Моря активно разрабатывалась в первой трети ХХ века, как англо-саксонскими, так и немецкими геополитиками, и нашла свое законченное логическое оформление в концепции К. Шмитта, который отмечал: «Вся история планетарной конфронтации Востока и Запада во всей своей полноте сводима к основополагающему дуализму элементов: Земли и Воды, Суши и Моря. То, что мы сегодня называем Востоком, представляет собой единую массу твердой суши: Россия, Китай, Индия – громадный кусок Суши. То, что мы именуем сегодня Западом, является одним из мировых Океанов, полушарием, в котором расположены Атлантический и Тихий океаны».

 

1.2. Геоэкономическая специфика русского империализма: проблемы промышленного развития и колонизации

Рассматривая русский империализм как континентально-сухопутный, не имеющий на материке Евразия аналогов, П. Н. Савицкий сосредоточил внимание на анализе его специфики. Что нашло отражение в его публикациях 1916 г. на страницах «Русской мысли»: «К вопросу о развитии производительных сил» и «Проблема русской промышленности». В этих работах проблема поиска геостратегических ориентиров для нашей страны определялась задачей обеспечения ее экономической самодостаточности, автаркии, превращения ее в «замкнутое внутри себя хозяйственное целое». Здесь сказалось влияние Ф. Листа, экономиста первой половины XIX века. Именно он, по мнению, Петра Николаевича, «предвосхитил многое, чего вовсе не было в его время». Прежде всего, это касалось разработанной немецким автором концепции «автаркии больших пространств», согласно которой, империи стремятся к хозяйственной замкнутости, к экономической самодостаточности.

Экономическая независимость Российской империи в условиях войны, по мнению Савицкого, определялась наличием развитой отечественной промышленности, прежде всего, металлургической. В этой связи вставал вопрос о путях индустриального развития России – один из самых дискуссионных в то время. Следует отметить, что и публикация указанных статей была также вызвана научной полемикой, начало которой положила статья известного экономиста М. И. Туган-Барановского «Развитие производительных сил» в «Речи» от 14 февраля 1916 г. Позицию последнего о ключевой роли сельского хозяйства и о невозможности мощного промышленного развития в экономике России Савицкий рассматривал как один из вариантов народнической доктрины, которую резко отрицал. Здесь сказалось влияние западника Струве, критиковавшего народническую идеализацию форм хозяйственного быта, ратовавшего за мощное экономическое развитие страны.

Принципиальное расхождение в позициях находилось в области экономической географии. Если М. И. Туган-Барановский ограничивал промышленное развитие России только ее европейской частью, менее богатой полезными ископаемыми (прежде всего, углем), по сравнению со странами Европы, то Петр Николаевич утверждал обратное: «Не в Европейской равнине, а в горах Азии может обрести русская промышленность богатство естественных ресурсов для своего развития».

Такой подход был детерминирован географическими особенностями Российской империи, среди которых, в качестве определяющей, указывалась цельность, единство большой протяженной территории. В этой связи «идея русского промышленного развития связывалась с идеей мощи всего хозяйственного организма России», в том числе и с зауральской ее частью.

Здесь прослеживается влияние концепции знаменитого историка-слависта В. И. Ламанского, которого позже евразийцы провозгласят одним из своих идейных предтеч. В его работах славянофильской направленности «Об историческом изучении Греко-славянского мира в Европе» (1871) и «Три мира Азийско-Европейского материка» (1893) утверждалась идея физико-географического единства русской империи, обусловленного «совершенным почти отсутствием в ней крупных внутренних расчленений». «Невысокий» и «ненепрерывный» Урал, по мнению Ламанского, не мог претендовать на статус «грани материка», тем более, по сравнению с горными хребтами северного Китая или Гиндукуша в Средней Азии.

Аналогичные суждения были высказаны и другим эпигоном позднего славянофильства Н. Я. Данилевским, в известной работе «Россия и Европа» (1871). Сказалось также и влияние формулировок «географической цельности» России в «Заветных мыслях» (1903) и «К познанию России» (1906) Д. И. Менделеева, которого впоследствии Савицкий назовет «евразийцем здравого смысла».

Важно отметить, что данный принцип цельности в русской геополитической традиции славянофильской, почвеннической направленности увязывался с идеей уникальности, неповторимой особенности Российской империи во всех ее проявлениях. Это касалось и экономической сферы. Следуя этой же логике, Савицкий подчеркивал: «В отношении к Российской империи решительно неприменима та экономическая структура, которая вырабатывалась в колониальных империях, созданных западными державами, например, империи Британской, где метрополия сосредоточила в себе огромную мощь и всесторонность обрабатывающей промышленности и хозяйственно, в той или иной форме, властвует над колониями. В России, по естественным условиям, промышленность должна быть как бы рассеяна по всему лицу империи» (выделено мной – А. М.).

Таким образом, геополитическая теория двух типов империализма дополнялась экономическим обоснованием. Если для колониальных империализмов свойственна концентрация промышленности в метрополии, то для России, по мнению Савицкого, экономически целесообразна была бы ее децентрализация.

Основным препятствием для реализации такого равномерного территориального распределения экономических баз являлось «роковое территориальное несовпадение сосредоточий русской культуры с центрами природных ресурсов в России»1. При этом, было верно подмечено, что коренная Россия восполняла недостаток промышленных ресурсов «культурно-хозяйственным расширением», вектор которого был направлен на северо-запад: «Петербург-Петроград являлся как бы символом этих исторических необходимостей и тяготений». А богатые полезными ископаемыми юго-восточные территории находились в культурном состоянии «пустынности и дикости». Выход из этой ситуации виделся в «промышленном использовании и ином культурно-хозяйственном включении» окраинных областей востока и юга России.

Такой подход был созвучен концепции знаменитого политгеографа В. П. Семенова-Тянь-Шанского (ныне считающимся одним из столпов отечественной геополитики), сформулированной им в работе «О могущественном территориальном владении применительно к территории России» (1915). Относя русскую империю к особому типу «систем могущества» держав – «от моря до моря» – великий географ считал главным недостатком подобной организации – неравномерность в культурном и, прежде всего, в хозяйственно-экономическом развитии широтно очень растянутой территории: «В наших же условиях колонизация имеет вид постепенно суживающегося меча, тончающего и слабеющего на восточном конце». Указывая на стратегическую уязвимость и экономическую невыгодность подобного положения, он также, как и Савицкий, видел выход в выравнивании периферии и центра по плотности населения.

Интересны варианты предложенных путей реализации поставленной задачи Савицким и Семеновым-Тянь-Шанским. Последний предлагал создать в азиатской части России культурно-экономические колонизационные базы на Урале, Алтае, горном Туркестане с Семиречьем и на «Кругобайкалье». И П. Н. Савицкий также настаивал на необходимости создания промышленных центров в областях «окраинных и малокультурных», прежде всего, Урала и Алтая.

Параллели очевидны. Говорить о каком-то заимствовании Савицким у его коллеги представляется лишенным оснований. Тем более что над этой проблематикой Петр Николаевич начал работать задолго до этих публикаций, в 1913 году, будучи еще первокурсником. Это говорит о другом. Как и Семенов-Тянь-Шанский, Савицкий – был продолжателем традиций русской геополитики, исходил из того же накопленного исторического опыта. И так же, как и Семенов-Тянь-Шанский, стремился к максимальной объективности в своих построениях. Это представлялось возможным, через рассмотрение географического фактора в связи с экономическим, играющим решающую роль в процессе формирования территориального господства. А реализация теорий ученых о колонизационных базах как анклавах ускоренного развития в восточной части России, как генераторах и гарантах территориально-политического могущества, в практике Советского Союза – свидетельство того, что рассмотренные выше концептуальные положения были обоснованы научно.

Развивая свою теорию двух типов империализма, Петр Николаевич обратился к вопросу о возможностях промышленного развития России в соотношении со странами Запада. Таким образом, под русскую геополитическую традицию была подведена еще одна научная основа – экономгеографическая.

Отталкиваясь от географических особенностей стран Запада и России, он пришел к следующим экономико-географическим и геополитическим выводам. Если европейские колониальные империализмы, опираясь на колонии, по преимуществу сельскохозяйственные области, могут идти по пути промышленной ориентации экономики и превращению в «страну-город», то для Российского империализма «проблему промышленного развития, как проблему «преобладания» промышленности над сельским хозяйством, ставить неправильно». Причина виделась П. Н. Савицким во все тех же пространственно-геополитических особенностях: «Обширность территориальных масштабов ставит также определенный предел их (России и похожих на нее по географическим характеристикам США – А. М.) индустриализации и превращению в сплошную страну-город». В итоге, специфика русского промышленного развития, вытекающая из особенностей ее географии, по мнению П. Н. Савицкого, заключалась в равновесии между промышленностью и сельским хозяйством. И в случае, если при таком балансе российская экономика по масштабу и объему промышленного производства не будет уступать европейским колониальным странам, то «промышленное производство России надлежит признать осуществившимся». При этом подчеркивалось, что «толчок к подъему производительной энергии русского народного хозяйства может и должен быть дан мощным развитием сельского хозяйства».

Как покажет история, последний принцип будет одним из ключевых в индустриализации советской экономики, что еще раз подтверждает объективные основания первых геополитических построений молодого экономиста. Следует также отметить, что данную «равновесную теорию», отражавшую, в том числе, и «идею своеобразия» России даже ярый критик евразийства П. Н. Милюков считал «выдержанной во вполне законных пределах» и имевшей научное обоснование.

Положение о необходимости равновесия промышленной и сельскохозяйственной составляющих экономики России выводилось из представления о «многозначности ее хозяйственной природы» – уникального качества, которого нет у колониальных империализмов. Эта особенность, по мнению П. Н. Савицкого, определяет то, что континентальная Россия по своей экономической природе является «хозяйством имперским», то есть способным достичь экономической самодостаточности в пределах своих политических границ, что в условиях войны представлялось особенно важным.

Этот аспект теории русского империализма уже тогда, в дореволюционный период, имел в геополитическом мировоззрении молодого ученого принципиальное значение. В дальнейшем, он будет одним из основополагающих в евразийской концепции «россиеведения» П. Н. Савицкого. Об этом неоднократно говорил и он сам. Так, в письме к известному византинисту, академику Ф. И. Успенскому от 1928 г. Петр Николаевич утверждал: «К евразийской концепции России я пришел от экономической географии и вопроса о развитии производительных сил». А позже, он включил статьи 1916 года в свою монографию «Месторазвитие русской промышленности. Вопросы индустриализации» (1932), отметив, что они подтверждают вывод о стратегической необходимости и возможности «догнать и перегнать» европейские государства.

 

1.3. Проблема образования Российской империи. Геостратегия России в мировой системе империализма: поиски геополитического баланса. Роль восточного направления в геополитике Российского государства

В дореволюционных публикациях П. Н. Савицкого прослеживается и другое направление исследования феномена российской континентальной империи – собственно геополитическое и геостратегическое, основанное на анализе исторического опыта. Такой подход был характерен не только для классической западной геополитики, один из отцов-основателей которой Ф. Ратцель определял ее цель, как исследование «связи географического воззрения и исторического разъяснения». Глубокий исторический анализ был присущ и русской геополитической традиции. И если западная империалистическая геополитика прибегала к исторической науке для обоснования экспансионистских целей государств и колониальных захватов, то наша отечественная (в большей степени, славянофильская и почвенническая), наоборот, – исходила из исторического опыта. Конечно же, это не исключало и определенного идеологического влияния. Но вектор исследования был другой. В этом же русле построены и работы П. Н. Савицкого.

Одной из важнейших задач, поставленных молодым исследователем перед собой, являлось определение предпосылок и времени становления Российской империи.

Отмечая, что важной вехой в государственно-политическом развитии Росси было воссоединение «обособленных первонаций» Московии и Украины в XVI в. – что привело к созданию «империализующего ядра», «великого русского национального единства», П. Н. Савицкий не усматривал в этом империалистических черт, поскольку Великороссия и Украина не составляли сами по себе «империи». Также и в последующем периоде «от Петра до конца XVIII века», поскольку Прибалтика рассматривалась как «необходимое дополнение русской национальной территории, дававшее России выход к морю, столь для нее необходимый». Поволжье, Сибирь и Дальний Восток также имели для России внутри-историческое значение, необходимые, как области для русского заселения. Все эти территории составляли русскую историческую и географическую «цельность».

По убеждению П. Н. Савицкого, когда Россия вышла за пределы расселения русской национальности в конце XVIII века, присоединив Грузию и Крым, только тогда наше государство стало империей. (В этом его позиция была созвучна с идеями В. О. Ключевского). Из этого исторического факта делался геополитический вывод – с названными регионами увязывалось важнейшее, и одновременно, одно из самых слабо защищенных, стратегическое направление геополитической активности Российской империи – южное (каспийско-черноморское).

Определяя круг стратегических интересов Российской империи к началу Первой мировой, Савицкий заметил, что все главные ее сырьевые области (Донецкий и Керченский бассейны, Кутаисская губерния, Апшеронский полуостров и т. д.) расположены «амфитеатром» вокруг Черного моря. Отсюда прослеживалось экономическое и стратегическое тяготение к ним Константинополя, который молодой экономист считал «крупнейшим русским портом», поскольку в его гавань ежегодно заходило русских торговых судов гораздо больше, чем в любой русский порт.

Здесь вполне определенно прослеживалось влияние славянофильской традиции, которая рассматривала черноморское направление и борьбу за проливы как стратегически приоритетное для России. Как отмечал эпигон позднего славянофильства Н. Я. Данилевский: «Одно Черное море в состоянии дать России силу и влияние на морях»1. Подразумевалось, что это даст и определенное влияние на страны Востока. А защитить уязвимую южную границу, с точки зрения этого направления отечественной геополитики, могло одно – присоединение Константинополя с последующим превращением его в столицу Всеславянской Федерации или же, как предлагал К. Н. Леонтьев – в административную столицу Российской империи. Стратегически это значительно бы сократило пограничную линию, обезопасив наше южное направление.

Кроме того, такой подход П. Н. Савицкого к столице Византии на начало 1915 г. (т. е. время написания статьи) не был лишен и вполне практических оснований. Известно, что в меморандуме российского МИДа от 4 марта 1915 г. в числе изложенных официальных требований в связи с Оттоманским наследством указывался, наряду с прочими европейскими владениями Турции, и Константинополь. Иными словами, геостратегические ориентиры, определенные Савицким, соответствовали военно-стратегическому курсу правительства.

Главную угрозу в этом направлении России, по мнению П. Н. Савицкого, представляла Германия, которая, угрожая из Константинополя, могла бы «повторить попытку Крымской войны». Такой стратегический расчет представлялся не только нежелательным для нашей страны, но и неверным для последней. По глубокому убеждению П. Н. Савицкого, «направленность войны против России не уничтожает того обстоятельства, что, при известных условиях, идея империалистической Германии гораздо более совместима в мире с идеей империалистической России, чем с идеей империалистической Англии». Это объяснялось геополитической природой самой Германской империи.

Исследуя проблему совместимости русского и немецкого империализмов, П. Н. Савицкий обратился к опыту немецких исследователей, прежде всего, экономистов. Следует также учитывать, что в теории и практике политической жизни этой страны проблема империи и имперского хозяйства в период конца XIX – начала ХХ вв. была одной из самых востребованных и глубоко разработанных. Ведь, совершив в конце XIX в. умопомрачительный скачок в развитии, в течение жизни одного поколения, Германия сделалась одной из ведущих индустриальных держав мира. Но, когда это сильнейшее в Европе империалистическое государство вышло на арену борьбы за свои «жизненные интересы» – мир был уже поделен…

Не принимая аргументов известного публициста и общественного деятеля Германии П. Рорбаха, отстаивающего «колониально-экономический» характер Германской империи, и объяснявшего его противоречия с континентальной Россией пресловутым противостоянием Суши и Моря, Петр Николаевич тоже обратился к географическим разъяснениям. Исходя из того, что Германия в силу географического положения, имеет «как бы два лика: один смотрит на океан, другой – на континент», он отнес эту страну к «континентально-колониально-экономическому» типу. Этим обусловливалась двойственность ее геостратегии: «Трагедией современной Германии является именно то, что она принуждена против воли сражаться с Англией, в то время как сама мысль о континентальном расширении в сторону Австро-Венгрии и Турции родилась в Германии, вероятно, вследствие желания избежать этого столкновения с Англией в первой стадии своего колониально-империалистического расширения». Кроме того, Савицкий выявил уязвимое место в стратегии континентального расширения Германии – зависимость от наличия «континентальных гарантий» со стороны сухопутных держав.

Исходя из своей теории двух типов империализма, Савицкий выявил принцип взаимодействия империй сообразно их геополитической сущности. Согласно нему, «при известных условиях «континентально-политический империализм» России совместим, в отдельности, с «колониально-экономическим» империализмом и Германии, и Англии, в то время как империалистические задачи Германии и Англии, благодаря своей значительной однородности, вряд ли могут быть примирены».

Вслед за Иваном Аксаковым, Савицкий отмечал, что в противоположность Британской и Германской империям, где в территориальном, а значит, и в экономическом отношении нет единства между «империализующим центром» и «империализуемыми народами», территориально-единой России, «где вся «империя» соединена в одно целое» присуща «экономическая равносильность и равноправность народов». Это неагрессивный территориальный империализм, и при наличии гарантий от континентальных поползновений Германии, «вопрос Великая Британия или Великая Германия, как преобладающая колониальная империя становится для России принципиально безразличным». Без этих гарантий Россия, по его мнению, заинтересована в сильной Британии. Как видно, в этом аспекте концепции П. Н. Савицкого прослеживается противоречие с классической западной геополитикой, возводящей в абсолют противоречие империй Суши и Моря. Российский геополитик при определении стратегических интересов государств-империй исходил из принципа приоритета однотиповых имперских противоречий (Континент-Континент, Океан-Океан) над разнотиповыми (Суша – Море или Континент-Океан). Отсюда стратегия дружеского сосуществования России и сильной Германии могла быть осуществима в случае ориентации последней на колониально-заморское расширение, что, разумеется, повлекло бы конфронтацию с Англией. Но это дало бы возможность усилиться в континентальном союзе России, вектор имперского расширения которой, по мнению П. Н. Савицкого, обращен на Восток, «и многое говорит за то, что она может создать здесь органическую империалистическую целостность, сходную иными чертами и заданиями с эллинистическими монархиями Востока и Римской империей».

 

2.1. Теория геополитического и исторического оптимизма: анализ событий 1917 года и Гражданской войны. Формирование основ пореволюционной идеологии

В работах, посвященных творчеству П. Н. Савицкого в доэмигрантский период, не принято выделять 1917 год как важную веху в формировании его взглядов. Подобный подход представляется неверным, поскольку после Октябрьских событий, о чем свидетельствуют письма и опубликованные работы Петра Николаевича в годы гражданской войны, стала проявляться его политическая позиция, во многом, отличная от «струвистской». А это, в свою очередь, повлияло и на его научное мировоззрение, на осмысление исторических событий первой трети ХХ века. Этот фактор очень важен при рассмотрении формирования евразийской исторической концепции П. Н. Савицкого.

В одном из писем П. Б. Струве времен Гражданской войны Савицкий охарактеризовал пореволюционный период так: «Сатанинская, но захватывающая наша современность». В этой фразе отражалась его позиция и отношение к событиям того времени. Понимая, что «России, которая была, уже нет», не приемля революции, ненавидя большевиков, он не собирался уезжать из страны, «не прикоснувшись и не узнав, будет ли Россия и какова она будет».

Он уехал на Украину, свою малую родину, где «силою слова и оружия» защищал черниговский хутор от «большевистских банд». «Видел немецкий режим, (сражался в рядах русского корпуса «как нижний чин»), отстаивавшего Киев от Петлюры, пережил падение Киева и вместе с отцом не то уехал, не то бежал из него, видел и касался французов в Одессе и дождался «славного» конца occupation française». Позже скитался по разным городам Юга: Полтава, Харьков, Ростов и другим.

Затем вступил в Добровольческую армию А. И. Деникина, где занимал должность помощника начальника управления торговли и промышленности в Особом Совещании, был начальником экономического отделения в Управлении иностранных дел правительства А. И. Деникина. В 1919–1920 гг. находился в заграничных командировках в качестве представителя администрации Деникина в Париже. В правительстве П. Н. Врангеля был помощником начальника отдела Управления иностранных дел П. Б. Струве, начальником экономического отделения Управления иностранных дел при Главнокомандующем ВСЮР, помощником Уполномоченного по устройству русских беженцев при Временном комитете Всероссийского Земского Союза.

Оказавшись в гуще динамичных событий, постоянно изменяющихся перспектив для будущей России, П. Н. Савицкий, как ученый, постоянно размышлял над историко-философской проблемой о геополитическом будущем России. Это нашло отражение в его переписке со Струве, со своими родственниками, но системно было изложено в его работе 1919 г., опубликованной в Екатеринодаре – «Очерки международных отношений». Проанализировав эту брошюру, можно утверждать, что к 1919 г. у Савицкого имелся целостный, концептуальный взгляд на события революции 1917-го и Гражданской войны.

Савицкий рассматривал революцию как проявление «гражданской смуты», ведущей к «погибели национальной силы»: «она означает полный национальный разброд, отсутствие власти и распадение государства на множество грызущихся между собой территориальных единиц и партий, настоящих злых шавок государственной действительности». В Гражданской же войне через борьбу «двух великих полюсов» «живой силы былой Российской Империи» проявляется созидательное начало: «И разве мы не замечаем, как постепенно исчезают с исторической арены шавки Российской революции, непримиримые белорусские и украинские “самостийности”, сепаратизмы a la Одесский сепаратизм господ Андро и Рутенберга и ублюдочные образования вроде Уфимской Директории».

Рассматривая феномен «идейных» гражданских войн в мировой истории, Савицкий пришел к выводу, что они «предуказывают» великую историческую судьбу народа. Например, после гражданских войн времен О. Кромвеля Британия установила мировое океаническое господство; США после гражданской войны превратились в одну из сильнейших мировых держав и т. д.

Основания для оптимистических прогнозов на итог гражданской войны в России П. Н. Савицкий находил не только в области мировой истории, но и в сфере геополитики.

Продолжая исследование феномена Российской империи, уже в складывающихся условиях нового Версальского миропорядка, Савицкий не мог не обратить внимания на Германию, как и Россию, выброшенную за борт с корабля мировых держав решениями Парижской мирной конференции. Критикуя такой вердикт, П. Н. Савицкий пророчески заметил, что страны-участники этого «международного судилища» «горестно ошибутся в своих ожиданиях и в исторической перспективе уготовят себе несколько смешное положение». Кроме похожего униженного состояния, эти две страны сближало такое историческое свойство государственности, как великодержавность, существо которого, заключается, по мнению, Петра Николаевича – в том, «что они остаются великодержавными при всех поворотах своей истории». А это означало, что центростремительные силы снова проявятся в государственном организме и возродят империю. Это утверждалось Савицким как закон «исторической необходимости», который не в силах отменить никакая политическая сила.

Победит ли в России национальный лагерь Колчака и Деникина с лозунгом Единой Великой России или же большевики, геополитический итог будет тот же самый – собирание пространства России-Евразии. Еще в письме к П. Б. Струве от 2/15 марта 1919 г. Савицкий впервые употребил термин Евразия применительно к пространству бывшей Российской империи: «За политическое же величие России я ни капельки не боюсь: не мытьем, так катаньем, не добровольцам, так большевикам, а Россия останется властителем во всем круге наших «евразийских» земель, а может быть и не только в нем, и никакие самостийности, в том числе и финляндско-польские, в исторической перспективе не изменят этого положения» (выделено мной – А. М.).

Уже в 1919 году Савицкий замечал, что «воинствующий интернационализм российской Советской власти перерождается и неизбежно должен переродиться в воинствующий российский империализм». Эта позиция была принципиальной. Позже, в письме к Струве от 21 января /4 февраля/ 1920 г., Савицкий подчеркивал, что категорически не согласен с убеждениями некоторых представителей антибольшевистского движения, вроде барона Б. Э. Нольде и Б. В. Савинкова, считавших, что большевики могут пойти на заключение мира с Антантой, «симпатизирующей расчленению России», и тогда «Совдепия войдет скромным сочленом в мировое сообщество», как, например, Абиссиния или Персия». Как только Советской власти перестал угрожать «бронированный кулак» Германской империи, она стала воссоединять Белоруссию, Украину, прибалтийские области бывшей Российской империи. Более того, Савицкий считал, что «если бы Советская власть одолела Колчака и Деникина, то она «воссоединила» бы все пространство бывшей Российской империи и, весьма вероятно, в своих завоеваниях перешла бы прежние ее границы».

Получалось, что пространство «метафизически» само моделирует свою политику и даже хозяйственное развитие, а политические силы как бы надстраиваются, или перестраиваются, в соответствии с его (пространства) «исторической необходимостью».

Так, Савицкий считал, что одной из исторически необходимых потребностей державного организма России является создание крепкого собственника. Отсюда делался вывод, что в случае победы приверженцев «историко-индивидуалистического» пути развития будет идти процесс признания и реформирования собственности; в случае же прихода к власти проводников «абстрактно-коллективистской» линии – результат будет такой же: от «ненависти к собственности» – к ее признанию. Савицкий был уверен, что большевики, в случае их победы, неизбежно придут к осознанию этой внутренней геополитической данности и признают имущественные права среднего собственнического крестьянства. Начала такой эволюции он просматривал уже в 1919 г. в «заискивающих фразах Ленина о крестьянах-середняках».

Причем, шанс победить у большевиков, как бы это не было больно признавать Савицкому, был большой, поскольку у них был перевес в организационном отношении. Он писал Струве: «Насколько добровольцы превосходят большевиков воинской своей доблестью – настолько же большевики превосходят добровольцев в творчестве по части гражданского управления вообще и финансовой «решительности» в частности. Имея за собой все преимущества разума, навыков и современных крестьянских настроений, Добровольческая власть даже приступить не может к разрешению такого вопроса, как аграрный, отданная в узы сохранения безусловного status quo и связанная неправильным пониманием права собственности для ее политиков, perpetuel et absolu».

Савицкий не мог не замечать и последствий «мелкого» хозяйничанья интервентов, и «отсутствие воли» у правительства Деникина в «борьбе с советской валютой». Все это порождало и подогревало социалистические настроения среди интеллигенции Юга. «Стихийное “полевение” приходится наблюдать даже в тех кругах, где его никак нельзя было ожидать. Кто только не изображает теперь собой пророка грядущей всемирной социалистической революции?!», – негодовал он в письме к «Наставнику» от 2 марта 1919 г. Наблюдая эти процессы, и сам Петр Николаевич потерял веру в возрождение России силами Добровольческой армии. Поэтому он чаще писал о возможности победы красных.

Савицкий был уверен, что в случае победы большевиков, сила «праведников» Белого Дела перейдет, «как сила умирающего богатыря в русской былине – к их победоносному врагу. Красный факел запылает в Европе и Азии, и безумием масс, как и безумием раскаленных национализмом не только малых, но и больших наций (Германия!) не будет ли сопротивление сломлено на многих участках» (выделено мной – А. М.) Несмотря на свою ненависть к «большевистской тирании», он отмечал: «”Цепи” большевистских полков идут в атаку, как шли ”цепи” под Эрзерумом» (выделено мной – А. М.).

Эта идея – намек на историческую связь между Советской Россией и Россией имперской, прозвучавшая из уст сторонника белого движения, чтившего «святые имена Каледина и Корнилова» в 1920 г., отражала стремление к объективному научному анализу событий после 1917. Важно отметить, что эти воззрения во многом предвосхитили появление пореволюционной идеологии будущих евразийцев. Геополитическое мышление Савицкого прозревало эту связь в идее сохранения цельной России как геополитического феномена.

Не менее важен здесь и другой момент. При рассмотрении Савицким имперского пространства как некого живого организма, государства как процесса в его истории, проявился подход, характерный для классической западной геополитики.

Принципы географического детерминизма (географической обусловленности политической жизни) и органицизм или органические теории империй (представление о государстве-организме, «жизненном пространстве» у К. Хаусхофера или «Большом пространстве» у К. Шмитта.) особенно активно разрабатывались немецкой школой геополитики, начиная с работ ее основоположника Ф. Ратцеля (конца ХIХ – начала ХХ вв.). С произведениями этого автора Савицкий был знаком. Но говорить о каких-либо заимствованиях представляется лишенным оснований. Здесь необходимо обратить внимание на то, что органицистские теории в западной империалистической геополитике служили обоснованием для экспансии, были направлены вовне. При рассмотрении же теории Савицкого, видно, что «историческая необходимость» собирает и созидает внутреннее пространство российской империи, она направлена вовнутрь.

Преемственность внешнеполитических форм Российской империи обусловливала и преемственность внутриполитической и экономической ее организации. Таким образом, прогнозировался возврат к принципам хозяйственно-экономической жизни страны, воплощенным, по мнению Савицкого, в столыпинской России.

Здесь сказалось влияние русской геополитической традиции, в большей степени, славянофильской и почвеннической, направленной на изучение «телосложения» империи. Представление об определяющей роли пространства в хозяйственно-общественном развитии государства послужило основой в формировании центральной категории евразийской геополитики П. Н. Савицкого – «месторазвитие».

С другой стороны, прослеживаются параллели с концепцией известного представителя англо-саксонской геополитики Х. Маккиндера, изложенной им в работе «Географическая ось истории» (1904). Отметим, что в 1919–1920 гг. Маккиндер был представителем Великобритании в Белой армии при Колчаке, а затем у Врангеля. А. Г. Дугин не исключает, что «Савицкий, занимавший высокий чин в правительстве Врангеля, был с ним лично знаком (хотя документально подтверждающих это сведений нет)».

Классик атлантистской геополитики выстраивал стратегию мирового господства, ключом к которой являлся «хартленд» («срединная земля»), сердце Евразии. В пространственном отношении большая часть хартленда располагалась на территории Российской империи (плюс Балканы). Именно по русским землям он проводил «географическую ось истории», полагая, что геополитика Российской империи есть концептуализация стратегических интересов этой оси.

Похожие взгляды представлены и в одной из глав «Очерка международных отношений» П. Н. Савицкого, которая называется «Сердце мировой истории». Лейтмотивом этой главы являлось утверждение, что от итогов Гражданской войны в России зависит историческое будущее всей Европы: или ее охватит «пожар всемирной революции» – или же победа Белого движения утвердит на Западе «национально-индивидуалистический строй». Из этого делался вывод о миссианской роли России в мире: «Тем самым русский народ в определенном смысле оказывается впереди Запада и кристаллизует в себе силы как коллективистского, так равно и индивидуалистского лагеря в таких масштабах, в каких Запад их еще не кристаллизовал». О схожих выводах двух геополитиков часто упоминают в историографии, но применительно к евразийскому периоду творчества П. Н. Савицкого.

Еще раз подчеркнем, что теория о ключевой геополитической роли России-Евразии на пространстве Старого Света была рождена Савицким еще в России до окончания Гражданской войны, до встречи с Западом и «пессимистическими» историческими концепциями постверсальской Европы. Позже представление о России-Евразии как о «сердце мира» стало ключевым звеном в евразийской геополитике «научного россиеведения».

 

2.2. Формирование методологических основ геополитического подхода. Разработка геостратегии для России в условиях Версальского миропорядка

В годы гражданской войны Савицкий продолжал непрерывно заниматься наукой, но жаловался в письме к Струве (Одесса, 2/15 марта 1919) «зимой и весной 1917–1918 гг. мешало то, что я был помещиком и солдатом собственного хуторского гарнизона. Летом 1918 был предпринимателем и вел 4 или 5 промышленных предприятий; ноябрь-декабрь – германским солдатом «особого корпуса и участвовал в сражениях в Киеве». При этом Петр Николаевич ухитрялся еще заниматься педагогической деятельностью. Так в Киеве, в 1919 гг. он читал лекции на женских курсах, в коммерческом институте и Народном университете. В течение 1918–1919 гг. он написал докторскую диссертацию: «Метафизика хозяйства и опытное его познание», посвященную методологическим проблемам экономической науки. Работа была основана на критическом переосмыслении обширной базы экономической литературы с середины ХIХ века по начало ХХ, как отечественных, так и зарубежных авторов. Большая часть работы была посвящена критике теории К. Маркса (через вопрос о содержании категорий: «труд», «эксплуатация», «прибавочная стоимость» и т. д.), с работами которого Савицкий был хорошо знаком. В дальнейшем это сыграет свою роль при формировании евразийской исторической концепции, построенной как бы на отталкивании от марксизма. При этом, как будет показано ниже, во многих своих суждениях П. Н. Савицкий будет приходить к аналогичным выводам, что и последователи исторического материализма.

Ссылки на Маркса будут присутствовать во многих концептуальных работах Савицкого – они будут играть роль своеобразной компасной стрелки, указывающей угол отклонения для «самобытного» направления евразийской концепции.

В этой диссертации были заложены важные методологические основы будущей евразийской концепции «россиеведения». Заменив термином «метафизика хозяйства» политическую экономию, Савицкий отошел от традиционного определения содержания последней. Политическая экономия – как наука, всецело основанная на эмпирических данных, по его мнению, ограничена в «свободе научного познания». Содержание же «метафизики хозяйства», как «офилософленной» политической экономики, включало в себя элементы и «хозяйственной веры», что расширяло границы познания, поскольку «свобода философского убеждения не знает пределов». В дальнейшем, идея о метафизической (философской) сути хозяйства, будет лежать в обосновании геополитической (вытекающей из свойств «одухотворенного ландшафта») обусловленности экономической организации государства.

Неприятие как позитивистских, так и марксистских установок, выразилось в стремлении выработать универсальный метод в критико-методологическом исследовании экономического познания, где политическую экономию можно было бы сопоставить с естественными и точными науками, а также с философией. В дальнейшем эта задача, уже в усложненном виде, будет занимать центральное место в евразийских исканиях «синтезной науки» П. Н. Савицкого.

Другое направление интересов молодого ученого лежало в области геополитического анализа международной обстановки послевоенного мира и поисков геостратегически верного выхода для его Родины из «демократических» объятий Версальской системы.

Продолжая размышления над причинами Первой мировой войны, Савицкий пришел к выводам, во многом совпадающим с положениями теории неравномерности в экономическом и политическом развитии империалистических государств, развитой В. И. Лениным в работе «Империализм, как высшая стадия капитализма» (1916). Так, он, вслед за Лениным, считал, что участие Германии, как главного зачинщика войны, было связано со слишком поздним появлением ее на арене «международного великодержавия», когда «мир был разделен по кусочкам без ее участия». Как отмечалось выше, Савицкий полагал, что великие державы способны к восстановлению. Версальский же договор еще более подогревал Германию в этом намерении, которая, несмотря на тяжелые территориальные и экономические потери, сохранила производительные силы, как свою хозяйственную основу. Поэтому, по мнению П. Н. Савицкого, все попытки воспрепятствовать ее политическому расширению не только в прежних пределах, но и за старые границы, тщетны.

Двойственность географического положения Германии предопределяла два варианта расширения: западное и восточное. Предвидя угрозу расширения Германии в восточном направлении (еще в 1919 году!) за счет территории России, Петр Николаевич разработал превентивный геостратегический план «континентальных гарантий и океанического равновесия», в соответствии с которым: во-первых, Россия (при этом не имело значение со стороны белых или красных), должна заключить с Германией «соглашение расчета», по которому первая получает гарантии от покушения на нее Германии, заключающиеся в возможности «полного осуществления славянской идеи», а именно: «в укреплении западных и юго-западных славянских государств и союзе с ними России, усилении ее влияния на Балканах и в ненемецких областях бывшей Австро-Венгрии»1. Взамен Россия должна отказаться от интересов в Европе западнее линии Познань – Богемские горы – Триест, в результате чего Германия «бескровно добьется преобладания» в Западной Европе. Савицкий полагал, что в этом случае, Германия может обойтись без войны, создав под своей эгидой вместе с «континентальными странами крайнего Запада и их колониями» (фактически навязав) «западноевропейский таможенный союз», в рамках которого протекционистская политика Франции и Италии была бы ликвидирована, а Германия получила бы доступ к «линии океана, более близкой ко многим центрам ее хозяйственной жизни, чем Любек и Гамбург».

Во-вторых, для устойчивости системы «континентальных гарантий» необходимо ее подкрепить «океаническим равновесием», а именно, поддержкой России Англией, ибо «одоление Германии над одной из этих сторон грозило бы повлечь установление всеевропейской, если не всемирной гегемонии Германии».

По мнению Савицкого, развитие событий вне данного геополитического сценария, то есть, если Германия начнет искать своего «исторического удела» на Востоке Европы, приведет к «новому обескровлению Европы, перед которым побледнели бы даже нынешние бедствия» (т. е. Вторая мировая война – А. М.).

Но основная заслуга П. Н.Савицкого не в том, что он на основе научного анализа еще на заре Версальско-Вашингтонской геополитической эпохи спрогнозировал начало Второй мировой, а в разработанной им геостратегии. Несколько утопичный проект по реализации континентальных панславянской и пангерманской идей при посредничестве «океанической» Британии в основе своей имел очень важное рациональное практическое геополитическое начало. Это идея о необходимости и возможности заключения соглашения между двумя аутсайдерами мировой политики и в то же время политическими врагами. Но Савицкий был уверен, что «народы российский и германский совместно оказались побежденными весьма вероятно, только для того, чтобы в следующий момент совместно же оказаться победителями».

Значение этой концепции наиболее четко проявляется в сравнении с геополитическими планами англосаксонских и немецких геополитиков межвоенного периода.

Так, в 1919 году классик англосаксонской геополитики Х. Маккиндер указывал на то, что возможный союз Германии и России, разумеется, при подключении к нему стран Восточной Европы, создаст мощнейшую континентальную конфигурацию, которая в силах вытеснить с территории материка Евразии любую геополитическую силу, что, прежде всего, касалось «океанической» Британии. Контрстратегия такой геополитической линии должна была заключаться в создании разделительного «срединного пояса» из государств Восточной Европы. Ведь согласно планетарной схеме Маккиндера, «тот, кто правит Восточной Европой, владеет Сердцем Земли» («хартлендом»). Как известно, такой подход нашел отражение и в «14 пунктах» американского президента В. Вильсона, и, что самое важное, в политической практике – в принципах организации Версальско-Вашингтонского миропорядка.

 

3.1. Формирование концепции России-Евразии. П. Н. Савицкий как организатор, политический лидер евразийского движения и идеолог «евразийского национал-большевизма»

После поражения армии П. Н. Врангеля П. Н. Савицкий констатировал: «Российская Смута конвертировалась в Российскую гражданскую войну, и эта война закончилась горестным, но не лишенным своеобразного величия аккордом».

После эвакуации в ноябре 1920 г. на корабле «Рион», взятого на буксир американцами, Савицкий оказался в Турции (прибывал в Константинополе и Галлиполи), откуда переехал в Болгарию. В Софии работал директором-распорядителем Российско-болгарского книгоиздательства. Здесь же познакомился с П. П. Сувчинским, который занимал аналогичную должность, а также с Н. С. Трубецким и Г. В. Флоровским – своими будущими соратниками по евразийству. Одновременно вместе с П. Б. Струве участвовал в возобновлении журнала «Русская мысль», в редакцию которого впоследствии входил в качестве технического редактора с начала 1921 г.

Но работа в журнале была недолгой. Как показывают сведения из его писем родным, уже с февраля 1921 г. начались разногласия с «Наставником», которые, увеличиваясь, как снежный ком, привели впоследствии к окончательному расхождению в позициях в ноябре этого года. Причина заключалась в «евразийстве», точнее, в усмотренных Петром Бернгардовичем «ненавистных» ему народнических черт, а также в «постоянных трениях в редакционных вопросах». Дело дошло до того, что разгневанный «Наставник» высказался против предоставления стипендии своему ученику в Комиссии Академического Совета Софийского Университета, вынудив его просить средства у YMCA. Но, несмотря на все разногласия, общаться они продолжали.

Позже, когда Савицкий переехал в Прагу (в конце 1921 г.), Струве привлек его к преподавательской работе на Русском юридическом факультете Карлова университета, образованного в 1922 г., предварительно заставив пройти испытания на степень магистра политической экономии и статистики. После успешной их сдачи, Савицкий стал приват-доцентом кафедры экономики и статистики в 1922 г. А с 1923 г. работал на этой же должности в берлинском Русском народном университете. В Праге читал также лекции в Институте коммерческих знаний (начиная с 1923 г., когда это еще были коммерческо-бухгалтерские курсы) и Русском народном университете (в 1929 г. он стал председателем его обществоведческого отделения). А с 1928 г. П. Н. Савицкий был уже заведующим кафедрой экономической и сельскохозяйственной географии Русского института сельскохозяйственной кооперации.

В этих вузах был сосредоточен цвет русской эмигрантской науки. Наращивая связи в академических кругах, Савицкий старался привлечь многих известных ученых к сотрудничеству с евразийцами. Так, 10 августа 1922 г. к евразийцам примкнул историк Г. В. Вернадский, позже известный правовед Н. Н. Алексеев, некоторое время в евразийских сборниках будет печататься историк-медиевист и искусствовед П. М. Бицилли и не менее именитый историк С. Г. Пушкарев.

Как было рассмотрено выше, евразийские идеи в творчестве П. Н. Савицкого появились еще в России. В эмиграции же они будут развиваться и очень скоро найдут первых своих приверженцев, поскольку проблема осознания причин катастрофических явлений первого десятилетия ХХ в. отечественной и мировой истории для эмигрантов являлась сущностно важной.

Прологом к появлению первого евразийского манифеста послужила рецензия П. Н. Савицкого на работу Н. С. Трубецкого «Европа и Человечество», опубликованная в «Русской мысли» (1921. № 1–2). Книга Н. С. Трубецкого была во многом созвучна знаменитому «Закату Европы» О. Шпенглера (1918) и отражала культурно-пессимистические настроения постверсальской Европы. Представление о конце западной цивилизации было характерным явлением духовной сферы западного общества, разделяемое, как немецкими органи-цистами, позже консервативными революционерами, так и романскими традиционалистами. Основной лейтмотив книги Трубецкого также состоял в категорическом антиевропоцентризме и идее борьбы против «кошмара всеобщей европеизации» всего остального Человечества, к которому была отнесена и Россия.

В своей рецензии «Европа и Евразия (по поводу брошюры кн. Н. С. Трубецкого «Европа и человечество»)» П. Н. Савицкий представил свое, качественно иное видение взаимоотношений исторических культур. Критически переосмыслив «неясные» и «наивные» идеи Трубецкого, о «качественной несоизмеримости культур», принципиальное неприятие всех достижений Европы, Савицкий утвердил иной принцип: «своя идеология – безразлично, свои или чужие техника и эмпирическое знание». Такой прагматический подход отличался от славянофильской традиции. Впоследствии этот принцип ляжет в основу евразийского принципа «поотраслевого исследования культур».

В негативном, универсализующем европейском влиянии на духовную культуру России Савицкий видел ряд положительных моментов: в процессе «европеизации» происходило «самоутверждение» России, дававшее стимул к ее развитию. Например, в области художественной литературы и изобразительных искусств к началу ХХ века «духовный экспорт» России, был не менее ее «духовного импорта». Даже в области политической идеологии, пришедшая с Запада марксистская теория трансформировались на русской почве в практике большевиков в своеобразный протест против «романо-германского культурного и иного “ига”». Это выражалось, по мнению Савицкого, в стремлении большевиков «перекроить» капиталистическую Европу по российскому социалистическому образцу, но не наоборот.

Идея о глобальном противостоянии Европы и абстрактного «Человечества» в критическом переосмыслении Савицкого приобрела вполне конкретный исторический и географический смысл. Он свел его суть к противостоянию России и Европы. Но эта система, по мнению Петра Николаевича, имела «неудобства» с точки зрения географии. Ведь часть России расположена в европейской части материка. В этой связи он предложил именовать Россию – «Евразией». Но под этим термином крылось иное, чем у А. Гумбольдта содержание – понятие особого географического мира, «континента в себе», отличающегося по своим географическим особенностям, как от Европы, так и от Азии. Основой для такого выделения Савицким третьего континента на пространстве Старого Света послужило уникальное географическое свойство территории бывшей Российской империи – континентальность и цельность: это единый «наиболее континентальный мир из всех географических миров того же пространственного масштаба», «почти на всем своем протяжении она обладает климатом, единым во многих основных чертах и в то же время существенно отличным от климата “Европы” и “Азии”». При этом разделение Евразии на европейскую и азиатскую части отрицалось.

Как видно из вышесказанного, предложенный Савицким подход почти в точности воспроизводил схему трех миров В. И. Ламанского, выделенных им по географическому признаку в пределах «Азийско-Евразийского» материка: Европы, Азии и «среднего мира, то есть ненастоящей Европы и ненастоящей Азии», пространственно в большей степени совпадавшим с границами Российской империи. Но этот «средний, особый, самостоятельный, отличный от Запада и Востока, в постоянном антагонизме с тем и другим» мир Ламанский именовал «Греко-славянским».

Таким образом, «Россия-Евразия» Савицкого органично вписывалась в русскую геополитическую традицию – славянофильский подход к Российской империи. Но, в то же время, была созвучна идеям классической западной геополитики, поскольку была построена по принципу географического детерминизма.

Выдвинутые в этой рецензии положения, обосновывающие концепцию России-Евразии, как самодостаточного культурно-исторического и географического мира, созданную еще в годы Гражданской войны и конкретизированную в полемике с Трубецким, составят стержень исторической концепции формирующегося евразийского движения.

Оригинальная концепция, с яркой славянофильской окраской, привлекла к Савицкому нескольких единомышленников, которые образовали в 1921 г. Праге «научно-идеологическое» движение евразийцев. Среди них, помимо самого идейного вдохновителя, были лингвист и этнолог Н. С. Трубецкой; теоретик музыки, искусствовед П. П. Сувчинский; религиозный философ Г. В. Флоровский.

Новообразовавшееся движение провозгласило о себе, опубликовав тематический сборник «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев» в Софии, 1921 г. Предисловие к нему «Предчувствия и свершения» было опубликовано отдельно в Праге и рассматривалось, как первый коллективный манифест, где кратко и весьма неопределенно, размыто, излагались основные принципы нового движения. Среди них надо выделить приверженность славянофильским идеям, антиевропоцентризм, представление о кризисе западной цивилизации и о грядущей с Востока ее замене. Причем культурным сосредоточием Восточного мира должна была быть Россия-Евразия («не европейская и не азиатская»). В этой связи евразийцы выходили за рамки панславизма, поскольку «перед судом действительности понятие «славянства» не оправдало тех надежд, которое возлагало на него славянофильство», и обращали свой взор на Восток – к народам Азии.

Эти общие положения вписывались в контекст многих культурно-идеологических веяний постверсальской Европы. Последствия Первой мировой войны и установление нового миропорядка восходящего «атлантизма», погружающего всю Европу в сумерки; распад империй, победа большевиков в России и тот общественный резонанс, который имела Октябрьская революция, пробудившаяся Азия – все это порождало среди интеллектуальной элиты Запада представление о необходимости найти какую-то опору в новом непрочном мире.

Идея обращения к Востоку, как миру традиций, хранящему свою самобытность, являлась неотъемлемым компонентом – следствием европейской философии «гибели Запада». Например, представитель романского традиционализма Рене Генон писал, что обращение к «восточному духу» – «единственное средство выхода из настоящего кризиса». А один из ведущих идеологов немецкой «консервативной революции» К. Шмитт считал, что справиться с «враждебной живой жизни» западной традицией сможет «пролетариат больших городов и русские», как носители восточного начала, «отвернувшиеся от западной Европы».

В «Исходе к Востоку» содержалось идеологическое обоснование принципов, утвержденных в манифесте. П. Н. Савицкий включил в этот сборник работы, посвященные геополитической проблематике, геостратегии: «Поворот к Востоку», «Континент-океан (Россия и мировой рынок)»; а также геополитическому анализу процесса всемирно-исторической эволюции: «Миграция культуры». Созвучие «Поворота к Востоку» с темой сборника было неслучайно. В этой работе П. Н. Савицкого содержалась концепция России-Евразии – ключевая в евразийской идеологии.

При этом первый евразийский сборник сложно назвать органичной системной коллективной работой полных единомышленников.

В письме к Струве Савицкий писал: «Лично я несу ответственность за общее направление «евразийства», но остаюсь чужд некоторым взглядам Трубецкого и Флоровского в духе специфического “славянофильства”». Эта рыхлость, проявившаяся изначально, прежде всего, в области идеологических и научных пристрастий со временем будет только усиливаться.

Роль Савицкого как идейного вдохновителя и как практического лидера (организатора) данного движения обозначилась сразу. Он даже привлек своего отца к распространению сборника в Константинополе. Николай Петрович Савицкий на тот момент, с августа 1921 г., был членом Русского Совета при П. Врангеле. Позже отец Савицкого будет выступать на евразийских семинарах с докладами по аграрной проблематике.

Сам же Петр Николаевич считал себя «главным евразийцем», так же называли его в эмигрантских кругах. В письме родственникам от 15 декабря 1921 г. он заявлял: «Из «струвиста» я стал «евразийцем», и «евразийство», в известной степени, я сам» (выделено мной – А. М.).

Именно он писал большую часть евразийских манифестов, определял планы и темы изданий, организовывал конференции, был главным редактором большинства евразийских издательств. Савицкий координировал и контролировал разбросанные по всей Европе евразийские ячейки (Париж, Прага, Белград, Берлин, Лондон, Брюссель, Кохтла-Ярве, Режицы). Он очень активно отстаивал позиции движения, откликаясь практически на все критические статьи.

П. Н. Савицкий являлся главным политическим идеологом евразийства.

В своей статье «Идеи и пути евразийской литературы», опубликованной в 1933 г. в польском переводе, Савицкий отмечал, что «определенная политическая идея заключалась уже и в исходном тезисе евразийцев». Здесь имелось ввиду признание евразийцами революции 1917 г.: «Евразийцы критиковали белое движение, но это приводило к постановке политических задач: уяснение тех начал, во имя которых можно бороться с коммунизмом». В протоколе следственного дела П. Н. Савицкого содержатся такие его показания: «…Проживая в Софии, в начале 1921 г. я познакомился с эмигрантами ТРУБЕЦКИМ и СУВЧИНСКИМ, с которыми, часто встречаясь, вел беседы на политические темы. В одной из бесед ТРУБЕЦКОЙ заявил, что борьба против Советской власти еще не окончена и, что ее необходимо продолжать за границей. Причем он прямо предложил нам создать антисоветскую организацию, приступив, таким образом, к активной борьбе с Советской властью. На это предложение ТРУБЕЦКОГО мы согласились и по его указанию стали издавать в Болгарии антисоветский сборник «Исход к Востоку», непосредственно через который призывали эмигрантов объединиться в одну организацию для борьбы против Советской власти». Отметим, что в 1938 г. Трубецкой умер, скорее всего, поэтому Савицкий возлагал всецело на него вину.

Еще в годы Гражданской войны (уже в 1919 г.) Савицкий высказывал идеи о необратимом перерождении советской власти в буржуазную в случае победы красных, подмечал переход в политике большевиков от интернационализма к «воинствующему российскому империализму». Основы пореволюционной идеологии будущего евразийства были заложены уже тогда.

Находясь уже в эмиграции, Петр Николаевич конкретизировал свои политические убеждения, прежде всего, отнеся их к национал-большевизму. Этому в немалой степени способствовало влияние идей Н. В. Устрялова. В своем письме «Еще о национал-большевизме» (ноябрь 1921 г.) П. Б. Струве Савицкий причислял себя к единомышленникам Николая Васильевича.

В поисках обоснования данной формы идеологии Савицкий и Устрялов исходили из одних исторических предпосылок: потеря веры в созидательные потенции, «политическую годность» всех антибольшевистских течений и Белого дела. Устрялов еще в сентябре 1920 просматривал в нем черты «обреченности», считая дело Врангеля «фатально бесславным». Также и П. Н. Савицкий считал все крымское предприятие «бесплодною, обреченной растратой сил».

Находясь уже в эмиграции, Савицкий считал дело Врангеля «честным, но мертвым», и очень переживал, что его отец Николай Петрович с ним связан (письмо от 7 мая 1921 матери). Кроме того, белое движение дискредитировало себя связями с интервентами и попустительством распаду страны. В августе 1921 г. Савицкий отмечал: «Если Россию кто-то выведет из затруднения – это не эмиграция, а кто-то другой». Этой другой силой оказались большевики, чья «политическая годность резко контрастировала с неспособностью их соперников». Об этом же писал и Н. В. Устрялов, замечая стремление большевиков воссоединить центр с окраинами, воссоздать пространство бывшей империи, о чем еще раньше говорил П. Н. Савицкий в «Очерках международных отношений».

Устряловские тезисы о превращении интернационалистской советской власти в «национальный фактор русской жизни», о глубокой исторической связи догм большевизма с русской общественно-политической и культурной традицией, а в этой связи, и о диалектическом возрождении русских культурных «струй» через революцию в большевизме, были близки, даже, по большей части, аналогичны представлениям П. Н. Савицкого о «своеобразно российском большевизме». Оба теоретика прогнозировали неизбежное перерождение советского строя в национал-большевистский. В отличие от собственно большевистского, он не содержал в своей идеологической основе принципов интернационализма и коммунизма, отход от которых, по их мнению, уже начался. Так, анализируя советскую поэзию, как идеологическое отражение коммунистического строя, на период начала 1921 г. П. Н. Савицкий отмечал, что «они (поэты, прежде всего, Блок и Клюев – А. М.) не славят интернационал, не отрицают Родину – и в этом – их не просто поражение большевизма, но стихийное его преодоление. Родина, спаленная на костре коммунистической разнузданности – как феникс, воскресает из пепла. И крепнет, как драгоценное вино, – хмельной любовный напиток патриотизма». Он был уверен, что, поскольку «белые мысли» «перелетают» из национального лагеря в большевистский, поэзия славит «живой образ России» как «географическое единство великодержавных пределов» – «все это признаки возникающего и возникшего национального возрождения России».

Новая система власти по Устрялову и Савицкому сводилась к формуле: изменение экономической политики большевиков, в сторону «обуржуазивания», при сохранении их политического аппарата, государственной «надстройки», продемонстрировавшей в годы Гражданской войны, свою созидательную силу.

Но если Н. В. Устрялов полагал, что основной причиной этого перерождения советской власти в национал-большевистскую будет «экономический Брест большевизма», который потом повлечет эволюцию «стиля государственных устремлений» советской власти к «наполеонизму», то П. Н. Савицкий считал это всего лишь следствием. Как было показано выше, еще в 1919 г. он представил уникальную геополитическую теорию, обосновывавшую неизбежность термидора в Советской России, а потом и в СССР. Основная причина такого перерождения заключалась в географически обусловленной «исторической необходимости» определенной внутренней организации пространства бывшей Российской империи. Собирая имперское пространство, большевики были вынуждены подчиниться этим законам, в частности, создать себе социальную опору, по примеру столыпинской России, в виде крепкого собственника. Именно эта геополитическая основа в оценке исторического процесса будет выделять евразийство на фоне других пореволюционных течений, в том числе и от сменовеховства; разграничивать взгляды Устрялова и Савицкого.

Сам Петр Николаевич это подчеркивал всегда. Так, в одном из писем своему единомышленнику А. А. Суркову, он отмечал: «Особенность евразийства заключается в сочетании (вообще говоря, смело сказать, редком в истории) напряженного мистико-историософского порыва с не менее ярко выраженной конкретно-исторической, даже географической установкой».

Термин «большевизм» Савицкий, как и Устрялов, считал подлинно народным, определяя его как «систему, имеющую упор в большинстве и удовлетворяющую его потребностям». В этой связи, национал-большевизм евразийцев, по его мнению, проявлялся в стремлении к восстановлению национального образа России в большевистском лоне. Путь к достижению данной цели проходил через устранение интернационалистических компонентов в политике советской власти, «при сохранении конкретных задач международной политики», и через восстановление прав «лично-хозяйственного начала» в рамках государственной социалистической экономики. В этой связи, Савицкий за 3 года до кламарского раскола позиционировал себя как одного из самых левых национал-большевиков.

Отношение к позиции «Смены Вех» у идеолога евразийства было иным. Савицкий изначально не хотел «примазываться» к «сменовеховцам», поскольку не был уверен в «бескомпромиссности» всех представителей этого движения. В письме к Н. С. Трубецкому и П. П. Сувчинскому 1926 г. Савицкий выделил принципиальные отличия между особенным «евразийским национал-большевизмом» и сменовеховским его вариантом. Так, он подчеркивал, что евразийцы не являются сменовеховцами, поскольку «Вехи» 1907 г. для них не имеют значения: «в том, что «Вехи» обличают в фантастическом (но в то же время, и героическом) революционном интеллигентстве, имеются черты, которым в некотором формальном смысле, должны поучиться евразийцы».

Отношение к более поздним пореволюционным движениям было несколько пренебрежительным. Считая, что «подлинно, существенно, пореволюционно» лишь евразийство, он рассматривал другие общественно-политические группировки этого же направления (национал-максималистов, группы «Третьей России», «Нового града» и т. д.), как второстепенные, точнее, производные от «хронологически первого среди пореволюционных течений» (т. е. евразийства). Савицкий подчеркивал, что все эти движения вышли из евразийства, поскольку их программы построены на заимствованных у евразийцев идеях.

Пожалуй, только Н. В. Устрялов был единственным теоретиком, чьи пореволюционные установки Савицкий воспринимал, как национал-большевистские, близкие евразийству. Но евразийство эволюционировало очень прогрессивно. Оно переходило от задач познания и осмысления исторических процессов к цели участия в них, управления ими.

С марта 1923 г. евразийство начинает оформляться как политическая организация, начинаются первые евразийские съезды и через П. С. Арапова, племянника Врангеля, устанавливаются связи с «Трестом». П. Н. Савицкий будет входить в состав всех управляющих органов: «Три П» (куда также входили еще два тезки Савицкого П. П. Сувчинский и П. С. Арапов), с 1924 г. в «Совет Пяти», затем «Совет евразийства», «Совет нефти». Как будет показано ниже, решения именно Савицкого в этих организациях играли ключевую роль, определяя вектор политической и идейной эволюции всего разнородного евразийского движения.

Как отмечал сам П. Н. Савицкий, перед евразийством были две альтернативные возможности: первая – «укрепиться в образе немноголюдного общения избранных», разрабатывать «новые ценности русской культуры» и «добиться личного влияния на тех или иных деятелей современной России»; второй путь – превращение евразийства в мощную организованную группу, став основой широкого социального движения. Первый вариант был путем Устрялова, но Савицкий, как политический лидер евразийства, избрал второй. По этому поводу позже Савицкий подчеркивал, что «евразийцы» не являются «устряловцами»: Устрялов – человек сегодняшнего, мы – люди завтрашнего дня».

Во многом, этому способствовали контакты с «Трестом», мощной военной организацией, с которой евразийцы стали связывать надежду на возможность захвата власти в СССР. Связь с «Трестом» повлияла на изменение не только собственно политических установок Савицкого, но и его исторического мировоззрения. Он, будучи политическим лидером, хотел принять участие в «пластическом процессе истории». А для этого, необходимо познать ее закономерности.

Неслучайно Савицкий подчеркивал, что «проблема русской революции есть тот основной стержень, около которого движется их (евразийцев – А. М.) мысль». Анализируя события 1917–1922 гг., П. Н. Савицкий выявил «основные закономерности революции»: «Процесс осуществившейся революции связан со сменой правящего строя. В первой фазе революции происходит эта смена, во второй – протекают перегруппировки в пределах уже сложившегося слоя». Но при этом, своеобразная «эволюция» революции должна была получить импульс извне, от внешней силы, которая должна проникнуть в ряды правящих верхов. Такая историческая конструкция имела вполне очевидную идейно-политическую заданность.

С середины 20-х гг., евразийцы меняют свою национал-большевистскую установку – теперь капиталистическое перерождение советского строя их не устраивало. В письме Н. С. Трубецкому (сентябрь 1925), Савицкий утверждал следующую политическую установку евразийства: «Конечный результат произведенной коммунистами «революции» евразийцы признают подлежащим ниспровержению».

В 1925 г. Совет евразийства, куда входил Савицкий, выработал новую концепцию тактических действий и стратегию по захвату власти в СССР. Согласно ей, евразийство позиционировалось как «движение революционное, культурные задания которого могут быть выполнены лишь промышленным путем» и брало установку не на борьбу с революцией, а на «использование ее для своих целей» при условии устранения коммунистической верхушки».

В своей программе 1927 г. евразийцы подчеркивали, что под воздействием этого процесса «компартия оказалась бессильной и выпустила из рук дело широкой социальной помощи и оставляет низшие слои одинаково городской и сельской бедноты в самом беспомощном и бедственном состоянии». «Прозревая глубокий смысл революции», Савицкий вместе с евразийцами собирался «готовить следующую ее фазу». Так, в письме В. В. Дейтриху от 5 января 1928 Савицкий заявлял, что «включенность во внутренние процессы есть действительно первейшая задача, и мы имеем шансы ее разрешить, ибо поняли закономерность второй фазы революции. «Естественный» процесс «саморазложения» компартии предлагалось ускорить, организовав в советской России «противокоммунистическое движение», но при «экономии народных сил».

Таким образом, от пассивной политической позиции ожидания самостоятельной внутренней эволюции большевистского режима в национал-большевистский Савицкий пришел к идее о необходимости внешнего воздействия на политическую верхушку Советской России, идее о своеобразной евразийской прививке национал-большевизма. Этот процесс очень метко охарактеризовал П. Н. Милюков, в своем докладе, сделанном в Праге в 1927 г., когда заметил, что «устряловщину национал-большевистская стихия уже переросла».

Борьба с коммунизмом в русских условиях, по мнению П. Н. Савицкого, должна была носить не силовой, а идеологический характер. Но для этого необходимо было «противопоставить ему систему идей, не меньшего, чем он размаха». И этой идеей, по его убеждению, была именно евразийская, как «единственная возможная для любого течения, которое желает оказывать влияние на ход русских событий». Такая «избранность» обосновывалась в политической программе евразийцев 1927 г. тем, что тезисно можно выразить в трех положениях: современный коммунизм перерождается в «капитало-коммунизм»; капитализм как основа западных политических форм и коммунизм как «порождение романо-германской культуры чужды русской традиции»; в этой связи возможен только «третий путь» – евразийство, «выходящее на путь широкой социальности», «сознающее евразийское своеобразие в форме понимания России-Евразии как особого мира и отвергающее господствовавшее доселе западнопоклонничество».

Вопрос об идейной базе политического действия и политической власти в евразийской концепции был связан с разработкой новых политологических понятий, которые подчеркивали уникальность движения «третьего пути».

Так, евразийский политический идеал связывался с представлением об идеократии. Ключевые принципы этой концепции Савицкий выдвинул еще в работах «Два мира» (1922) и «Подданство идеи» (1923), употребляя вместо термина «идеократия», введенным в оборот позже Н. С. Трубецким, понятия: «идеалоправство» и «Идея-правительница».

В основе теории идеократии лежало религиозно-философское представление Савицкого об историческом процессе как о «творимом» не по причине изменений «объективной обстановки», а в силу «наследства вдохновений и водительства, ведущих мир», то есть неких идей «народного духа». В этой связи, смена исторических эпох обусловливалась сменой идеологических установок общества. Отсюда русская революция трактовалась как «осуществление прилагаемо к России европейского “просветительского обличительства”». Ведь любая форма правления определялась Савицким как «форма осуществленного идеалоправства». А определяющим началом в исторической жизни провозглашалась надгосударственная вечная Идея-правительница, которая усваивается интеллигенцией, как «духовно-интеллектуальными предстоятелями народа», и через некоторое время «доходит» до народа. Та часть интеллигенции, которая осознает смысл Идеи, цементирующей все общество и государство, становится политической элитой. Так, по мнению, П. Н. Савицкого большевики пришли к власти, поскольку осознали идею «русского мирового призвания». Представление о «мировом чувстве», сверхгосударственной сущности Идеи по сути, делало ее имперской.

Подход к рассмотрению интеллектуальной элиты, как правящего слоя, который образуется и пополняется по признаку исполнения Идеи, нашел отражение в теории «ведущего отбора». Развивая ее, Савицкий отмечал: «Российско-евразийская государственность, в силу географических и исторических условий, а также, быть может, психологическом отличии населяющих Евразию народов, нуждается в особой скрепе общественно-государственного здания, какой является существование отбора общественно-государственно-годных деятельных и организованных элементов. Наличие такого отбора было и неизбежно будет первейшим фактом каждого государственного строя в пределах России-Евразии».

Позже, Савицкий использовал теорию идеократии в качестве идейного обоснования практических политических потребностей евразийского движения, совместив ее с геополитической и исторической концепцией России-Евразии. Правящий отбор, по мнению П. Н. Савицкого, исторически присущ русской государственности. Более того, он считал, что в основе исторического развития государства лежит смена «ведущего слоя»: дружина первоначальных князей, служилый класс московских государей, дворянство императорского периода и компартия.

Переход от одного правящего отбора к другому объяснялся утратой им значения «лиги действия», которое брал на себя новый ведущий слой. В этой связи пятым этапом должен был стать евразийский правящий отбор, в состав которого могли входить люди всех социальных слоев и классов как «служители Идее Национального призвания России-Евразии»; причем принадлежность к «отбору» не могла иметь наследственных привилегий. Таким образом, подчеркивался «учет евразийством исторических обстоятельств».

К 1927 г. под идеократией понималось правление Евразийской Партии, «как служительницы идеи», «как активного нумена нации или группы наций», «как выразительницы потребностей и воли великой «партиемунди» Евразии». Эта «Партия» рассматривалась как выразительница самобытности нации и ее «жизненного пространства». Отсюда Идея-правительница как бы привязывалась к пространству страны, вырастала из него.

Связь Идеи с Землей выражалась еще в одном проявлении идеократического государства – автаркии, самодостаточности. Здесь сказалось раннее творчество П. Н. Савицкого, который отождествлял принцип сильной российской империи с «самодовлением».

По мнению евразийского геополитика, не всякое государство способно к экономической независимости. Стремление России-Евразии к автаркии предопределено ее географией, поскольку естественно-промышленное одарение ее «близко к идеалу самодовления», то есть заключает «все то разнообразие природно-экономических данных, которое содержит в себе планета» в рамках «геополитического пространства более трех десятков миллионов км кв.». Для достижения этой цели полагалось необходимой организация экономики лишь в форме планового хозяйства, поскольку «только государство в силах охватить все народнохозяйственное целое». Кроме того, широкое государственное регулирование рассматривалось как исторически присущая России форма хозяйствования, которая начала проявляться еще в торговых операциях русских князей, потом в государственном предпринимательстве московского и императорского периодов. Но основа этой традиции имела геополитические корни: отрезанность России от океана и системы экономической конкуренции с ним связанной, предопределяет монополистические тенденции, что влечет государственное вмешательство.

Относительно организации политической системы идеократии Савицкий не изобретал каких-то особых принципов, считая, как и в начале 20-х гг., что советский строй «несомненно можно и должно рассматривать как особенную, приспособленную к российско-евразийским условиям форму представительства и управления». Советская система, в «организационно-правительственном значении», устраивала евразийцев полностью. В письме Малевичу-Малевскому (1924) Савицкий находил, что политическая форма, найденная коммунистами, «самая гибкая и совершенная» для осуществления евразийской идеи.

Евразийский рецепт власти был прост: придти к власти в Советском Союзе можно «заменив идею диктатуры одного класса на идею господства одного народа, то есть подменить классовый субстрат государственности субстратом национальным». Эта идея основывалась на предположении, что «националистические инстинкты» у «биологических особей», то есть у рабочих и крестьян, выражены сильнее, чем классовая солидарность. Главное – это смена верхушки, как носителей определенной идеологии («идея – в верхушке»), которая повлечет за собой смену в содержании всего строя. Таким образом, сущность «второй фазы» революции сводилась к вопросу о персональном укомплектовании верхушки.

Здесь проявились гносеологические принципы евразийской концепции, заложенные Савицким еще в начале 20-х гг., согласно которой борьба «организационных идей», «философий», а не качественные изменения в социально-экономических отношениях определяют ход истории.

Идеократический слой рассматривался как «высшая интеллигенция», выражающая интересы всего народа и приводящая его хозяйственную деятельность в гармоничное единство. Такая форма управления называлась демотической, то есть истинно народной.

Понятие демотии ввел в евразийскую литературу Я. Д. Садовский в статье «Оппонентам евразийства». Замена слова «демократия» на «демотия» была для евразийцев принципиальной: ведь демократия – это один из принципов дискредитировавшего себя либерализма. Данная замена не была терминологической формальностью. По сути, евразийцы заменили демократическую идею «народовластия» на идею «народности», раскрывающуюся через власть элиты, «правящего отбора»: «демотия есть государственный порядок, при котором власть принадлежит организованной, сплоченной и строго дисциплинированной группе, осуществляющей власть во имя удовлетворения потребностей широчайших народных масс и проведения в жизнь их стремлений». А стремление у этих масс в представлении евразийцев одно – «жить с идеей Бога», то есть по законам «Идеи-Правительницы».

Основная идея демотии заключалась в «органической связи между массой народа, которая обладает (…) лишь бессознательной стихийной волей, и вырастающим из народа правящим слоем, который находится с народом в постоянном взаимодействии и, порождая правительство, формулирует народное миросозерцание и народную волю». При этом, евразийцы признавали, что правящий слой «раскрывает свою идеологию, осуществляет свою волю», но это определялось как “индивидуализация народного сознания”».

Демократическая же форма правления, по мнению Савицкого и его коллег, для России не может быть применима, поскольку, «пассивные малограмотные и на 50 % совершенно неграмотные, не знающие иных интересов, кроме непосредственно их касающихся», крестьяне не могут принимать участие в управлении государственными делами. В этой связи приводился пример с Учредительным собранием.

Такой подход имел не только глубинный историософский смысл, поскольку народ, как представители физического труда, не рассматривался как активный субъект исторического процесса (а как «чернь», «биологическая особь»); но и политическое значение, что выразилось в разработанной Савицким стратегии и даже тактике захвата власти, сначала в «Тресте», а потом и в СССР.

Как отмечал сам П. Н. Савицкий, еще в 1924 г. евразийцы взяли курс на идеологический захват верхушек белого движения в «Тресте». Роль этой организации в реализации политической цели евразийцев – власть в СССР – была решающей: «эта организация проникает в поры советского аппарата, невидимо контролирует инстанции коммунистического действия, является осведомленной о важнейшем, что происходит в стране». А позже, эта же организация должна была проводить отбор будущей правящей элиты – ведущего евразийского слоя.

В 1925 г. случился разлад в отношениях между Сувчинским и Савицким, вызванный расхождениям в тактических вопросах по поводу «Треста», который впоследствии послужил одной из причин кламарского раскола. В упомянутой евразийской программе, тактика захвата власти в СССР выстраивалась на основе идеологического подчинения руководства «Треста» евразийским задачам. Такой идеологический захват должен был происходить через создание евразийской фракции в «Тресте».

Принятая по отношению к «Тресту» тактика «обволакивания» власти, которая также распространялась и на захват власти в Советском Союзе была заимствована у масонов по предложению П. С. Арапова. Хотя среди евразийцев, в масонской ложе состоял только А. В. Карташев.

Очень важно отметить, что такая же тактика, по мнению П. Н. Савицкого, применима и по отношению к СССР: «влить новое вино евразийства и старые мехи марксизма» – смысл его евразийской пропаганды. В письме к коллеге по евразийству от 3 декабря 1926 г. Савицкий, конкретизировал смысл такой формулы своеобразного идеократического масонства: Евразийская Партия «как двойник коммунистической партии, который в удобный момент сменил бы последнюю, инкорпорировав в себя ее определенные элементы».

Савицкий рассматривал «Трест» не более, как «орудие производства с вполне ограниченной целью», причем как одно из возможных орудий. При этом он полагал, что военное руководство, проникнутое евразийскими идеями, должно подчиняться кому-нибудь из основоположников евразийства, намекая на себя. В этой связи предложение П. П. Сувчинского о создании автономного от влияния евразийского политического руководства «евразийского военного дейкома» вызвало негодование у «главного евразийца», который в этой связи заявил: «Конец эпохе моих «идиллических» отношений с Сувчинским».

Но дело было не только в проявлении «диктаторских замашек». П. Н. Савицкий был, пожалуй, первым из евразийцев, кто еще в 1925 г. начал догадываться об истинной сущности этой организации. Он стал замечать, что именно «Трест» контролирует все действия евразийцев, а не наоборот; при этом, истинные политические цели его не ясны. А уже в 1933 г., Савицкий был уверен, что евразийцев пытаются превратить в советскую агентуру.

Помимо надежд на «Трест», евразийцы пытались реализовать свое идеологическое влияние, действуя непосредственно в самом СССР. Причем этот вариант не должен был пересекаться с действиями через Национальную Организацию. Так, в секретной программе евразийцев (июнь 1925), предназначенной только для руководства, говорилось, что задача евразийства состоит в установлении связей с советскими людьми, «заведомо непригодными для Треста и поэтому для Треста совершенно неинтересными». Здесь имелись в виду представители интеллигенции, ученые, прежде всего, советские экономисты, и писатели, а также «враги коммунистов». С этой целью предполагалось переселить в СССР на постоянное местожительство своих людей и совершать регулярные поездки. На допросе 27 августа 1945 г. Савицкий показал, что «Белогвардейская организация «Евразийской движение» вела широкую подрывную работу против Советского Союза, перебрасывая в СССР своих членов для создания антисоветских ячеек и распространения антисоветской литературы».

В 1927 г. в СССР поехал сам П. Н. Савицкий. Цель его поездки была изложена в письме, написанном Савицким от третьего лица. В нем говорилось: «надо чтобы Эсдерс имел возможность войти в широкий круг общения с аргентинскими нефтяниками, чем тот, в который вошел Шмидт (…) Надо узнать народные нужды, не учтенные или поставленные под угрозу коммунистическим режимом». Причем, эта «укорененность в народные нужды» требовалась не для идеологического влияния на массы, что, сообразно евразийской стратегии, было неосуществимо и ненужно, а для «критики в верхах». Эта нелегальная поездка проходила под контролем советских спецслужб. В интервью радиостанции «Свобода» от 22 августа 2005 г. сын П. Н. Савицкого Иван Савицкий рассказал, что его отец «знал, что за ним в Москве следили, но ему казалось, что ему удалось уйти от слежки. Но он пришел на собрание, которое организовывалось соответствующими «органами» и до конца верил в то, что на его Родине есть мощная евразийская ячейка». По возвращении П. Савицкий уверял своих однопартийцев в существовании в СССР евразийской группы. Так, несколько позже, в письме Н. Н. Алексееву он заявлял, что влияние евразийской идеологии в СССР «велико, но подпольно (…). В СССР евразийство имеет и последователей и врагов. Политическое влияние евразийства было особенно велико в СССР в эпоху «правой оппозиции». Затем оно уменьшилось ввиду разгрома ячеек». В 1929 г. в письме к Сполдингу (Ольду) Савицкий заявлял, что есть средства доводить до сведения влиятельных лиц в СССР евразийскую литературу.

Попытки превратить «Трест» в евразийский орган на практике осуществились с точностью до наоборот. Со второй половины 20-х гг. среди некоторых евразийцев кламарской группы, которым были поручены отношения с пребывающими в Париж советскими людьми и «агентами коммунистической власти», стала наблюдаться тенденция к «большевизации». По мнению П. Н. Савицкого, все началось с «некритической» публикации в 1928 г. «Информационного Бюллетеня», основанного на подборке из «всем доступной» советской прессы для сведения евразийцев о процессах, происходящих в СССР. Таким образом, евразийцы знакомились с данными коммунистической пропаганды. Савицкий сразу же после выхода «Бюллетеня» высказался против дальнейшей его публикации без «евразийского отбирающего отношения к действительности», то есть без соответствующих комментариев. П. П. Сувчинский, заведовавший евразийским книгоиздательством в Кламаре (под Парижем), тогда отнесся к критике Савицкого прохладно. Это вызвало опасения у П. Н. Савицкого, который через какое-то время направил в Кламар «своих» людей (К. А. Чхеидзе, Н. Н. Алексеева и Н. А. Дунаева), которые должны были собрать сведения о настроениях группы Сувчинского, позже сплотившихся вокруг газеты «Евразия». Из их донесений стало ясно, что эти «евразийцы рассматривают евразийство как особый вид марксизма-ревизионизма», что для них «евразийство не столько система догматических положений, сколько метод для подхода к современным событиям».

22 октября 1928 г. в Кламар наведался и «главный евразиец», по словам П. Н. Малевич-Малевского, «в тревоге и в настроении спасения погибающих». Желая доказать всем, что «евразийство – это я», Петр Николаевич стал устраивать «провинившимся», не желавшим сознаться в своем «отступничестве», очные ставки. Но и эту меру Петр Николаевич позже будет считать недостаточной, сокрушаясь по поводу того, что не поступил в свое время, как предлагал В. И. Ленин (!) в своей работе «Что делать в условиях кризиса партии»: например, допрос при свидетелях обеих сторон и тщательная проверка документов».

Ситуация накалялась. Савицкий все более ужесточал контроль над кламарцами. В ноябре 1928 г. он запретил публиковать в «Евразии» «Приветствие» М. Цветаевой Вл. Маяковскому: «в номере нет ни слова о религии и помещать в нем приветствие автору известных атеистических вещей – это создавать ложное представление».

Думается, что, таким образом, П. Н. Савицкий сам стремительно шел на разрыв, желая избавиться от конкурирующего лидера. Религиозная же составляющая его концепции была второстепенна, точнее, несла идеологическую функцию – представить евразийство как движение, отвечающее русской национальной православной традиции. Это было всего лишь орудие, которым Савицкий мог спокойно пожертвовать во имя главной политической цели. Так, в письме А. К. Вышеславцеву от 12 ноября 1933 г., по поводу «летучки» для советских граждан, Савицкий заявлял, что необходимо отказаться в обращениях к советским гражданам от фраз вроде «Да здравствует православная Россия», ведь «церковное дело не может и не должно делаться на политическом уровне». При этом, нельзя отрицать, что у других евразийцев, религиозный аспект являлся основой их идеологии (например, у Г. В. Флоровского и А. В. Карташева).

Савицкий же был достаточно прагматичным политиком, и он не мог не замечать рост авторитета в евразийской среде Сувчинского и его «коммуноидальных идей». Последний, в свою очередь, боролся с «савицкизмом» в евразийской работе уже с 1925 г., о чем сообщал в письме этого года Н. С. Трубецкому. К этому времени он разочаровался в той вселенской роли евразийской идеи, которую ей пророчил «главный евразиец». Сувчинский считал, что «либо мы (евразийцы – А. М.) сами дурачим себя, либо одурачиваем людей».

П. Сувчинский, на чье имя было записано издательство в Кламаре, опубликовал письмо М. Цветаевой. В ночь с 20 на 21 ноября 1928 г. произошел окончательный раскол. Для того, чтобы проявить его сущность, отметим, что поводом послужил именно факт неповиновения Сувчинского, а не проявления левого уклона. Ведь еще раньше Савицкий не принимал никаких решительных мер, когда слышал от кламарцев фразы, вроде: «марксизм необходим», «Покровский и его школа есть лучшая русская история».

Этот же вывод подтверждает случай с провалом Съезда евразийского Политбюро в конце 1928 г – начале 1929 гг. (или как его называли евразийцы на монгольский манер, «Курултая»), на котором должны были решаться вопросы о дальнейшем сосуществовании двух течений евразийства и о реформировании газеты «Евразия». Причиной тому послужила неявка на него членов Политбюро из группы «левых» евразийцев. Петр Николаевич объяснял товарищам это болезнью П. С. Арапова («врачи запретили ему деловые переговоры») и странными переездами по всей Европе П. Н. Малевича-Малевского, который как будто скрывался от жаждущего с ним переговоров Савицкого.

Сам же Малевич-Малевский в письме к Савицкому указывал, что именно Петр Николаевич просил его приехать накануне съезда в Лондон, что означало опоздать в Париж на Курултай. По мнению Малевич-Малевского, Савицкий «выполнял заранее решенный и разработанный план»: «Вы, – писал он, обращаясь к Савицкому, – использовали метод интриги и лицемерия, который фактически сводил на нет или крайне затруднял мои усилия к примирению». Малевич-Малевский возлагал вину за раскол всецело на П. Н. Савицкого. Так, в письме к Н. С. Трубецкому (3 ноября 1928 г.) он отмечал: «Нас пугала его похоть к власти. Мания величия, переходящая в острую подозрительность и какая-то непонятная мелочность (…). Все это, постепенно раскрываясь, несло в нашу среду ощущение какой-то охранки (…) «Двух» евразийств нет, а есть опустошающее настроение П. Н. Савицкого, которое его побуждает к подпольной работе. Личное честолюбие же заслоняет ему реальность, и он никак не может примириться с мыслью, что в данном деле (газета) не он самое главное».

После раскола Савицкий стал Председателем Распорядительного Комитета Евразийской Партии и возглавил группу «истинных евразийцев» в Праге. Но евразийство стало затухать. Савицкий объяснял это провалом в СССР антисоветской организации и последовавшим за расколом выходом из «Евразийского движения» Трубецкого и Сувчинского, а вместе с ними и большей части ее членов. На наш взгляд, во многом это было связано с утратой связи с одним из важнейших источников финансирования данного движения – англичанином Ольдом (он же мистер Сполдинг, он же Гольдшмидт), осуществлявшаяся через П. Н. Малевич-Малевского (уже «левого» евразийца). Ольд финансировал кламарскую группу.

Но П. Н. Савицкий пытался вывести движение из кризиса: «С целью продолжения борьбы против советской власти, руководство антисоветской белогвардейской организацией «Евразийское движение» я взял на себя и организовал взамен «Евразийского Совета», «Евразийский распорядительный комитет», в состав которого вошли помимо меня, Алексеев и Клепинин». По сути, в 30-х гг. «правое» евразийство держалось на Савицком. К тому времени Петр Николаевич был титулованным ученым: профессором Русского института сельскохозяйственной кооперации членом-корреспондентом географического общества в Белграде.

Он составил новую программу евразийства «Евразийство. Декларация, формулировка, тезисы 1932» (Прага, 1932 г.).

В 30-е гг. превращение Советской России в евразийскую идеократию – являлось уже программой-минимумом в политических установках П. Н. Савицкого. Миссианское значение России, как объединительницы Запада и Востока, по его мнению, должно было проявиться в «идеократическом интернационализме». Идея «бескровной мировой евразийской революции» составляла программу максимум. «Не забывайте, что мир русеет, – писал Савицкий В. А. Стороженко в 1932 г., – и что многие могут использовать русский опыт». При этом, Савицкий отмечал, что «уже сейчас вне России имеются группы, стремящиеся к целям, очень близким к нашим» и допускал мысль о сотрудничестве с ними, полагая, что они могут создать «местную базу» евразийства: «То сотрудничество, которое намечается революцией в Идеократическом Интернационале, для нас интересно и важно, хотя нет никаких оснований предполагать, чтобы наши иностранные друзья уже сейчас могли прийти к своим целям. Этот путь им укажем мы». В этом отношении П. Н. Савицкий пытался установить контакты с иностранцами, прежде всего с некоторыми немецкими группами консервативно-революционного движения и отдельными учеными. С этой целью он активно в 30– е гг. сотрудничал с журналами: парижским «Le Monde Slave», «Akce» (Брно) и чешским «Socialni problemy», «Slavische Rundschau» (Берлин). Движения «третьего пути» или «консервативной революции» в 20-30-х годах были распространены на Западе повсеместно. Они также основывали свою политическую платформу на имперской идее, (поскольку возникали, как правило, в бывших империях) критике либерализма и «умирающих» западных ценностей. В этой связи, в западной и отечественной историографии и евразийство часто рассматривают как ответвление движения «консервативной революции».

Были попытки и опубликоваться в журнале «Гегнер», печатном органе одноименной немецкой консервативно-революционной организации. Но она не удалась. По данным американского историка М. Байссвенгера, вместо нее в журнале была помещена небольшая редакционная заметка под названием «Евразийцы», в которой сообщалось, что журнал получил программные тезисы евразийцев, и далее давалась краткая характеристика евразийской группы, как «пореволюционного эмигрантского движения, отмечалось также стремление евразийцев к установлению автаркии и «идеократического государственного строя».

После самороспуска евразийского движения в 1938 г., после смерти князя Трубецкого, Савицкий продолжал заниматься геополитическими исследованиями советской общественно-политической и экономической практики. Так, в марте 1939 г. он выступал с докладом «О новом в экономической географии СССР», разбирая «некоторые черты современности» в «описательном и критическом плане (и притом в сопоставлении с историей)». Он вел и активную общественную деятельность. Еще с 1932– по май 1945 гг. он являлся основоположником и одним из руководителей «Русского оборонческого движения» (РДО; с марта 1939 г., т. е. после оккупации Чехословакии Германией, участники движения действовали подпольно). В марте 1932 г., пред лицом наметившейся угрозы со стороны Японии, он публично заявил в Праге: «Каждый русский, оказавший, какую бы то ни было помощь антисоветским агрессорам, является изменником своему Отечеству». Занимался наукой и преподаванием. В 1940–1944 гг. он директор русской гимназии в Праге, сотрудник Археологического института им. Н. П. Кондакова. Являлся активным членом Русского научного общества ученых при Русском свободном университете.

Во время Второй мировой войны П. Н. Савицкий работал директором русской кооперативной гимназии в Праге. В 1944 г. был уволен немцами «за сопротивление мобилизации наших русских мальчиков в гитлеровскую армию – и стал чернорабочим». В годы оккупации Чехословакии германской армией несколько раз арестовывался гестапо. После освобождения Праги частями Красной Армии 12 июня 1945 г. арестован сотрудниками Управления контрразведки «Смерш» 1-го Украинского фронта «за принадлежность к контрреволюционной организации», а затем отправлен в Москву. Из лагеря 5 января 1947 г. Савицкий направил письмо И. В. Сталину с раскаянием и просьбой о помиловании. Он писал: «… Я приношу свое самое глубокое, искреннее и полное раскаяние в своих контрреволюционных установках и действиях. Всем своим существом я отдаю себе отчет в преступности и ложности наших установок и действий. (…) В течение всех последних 15 лет история и жизнь учили меня патриотизму. Их уроки были для меня особенно внятны в сфере тех вопросов, над которыми я работал специально. Уже в 1916 г. в споре с проф. М. И. Туган-Барановским, ставшим к тому времени «аграристом», я отстаивал необходимость индустриализации России (мои статьи 1916 г. «К вопросу о развитии производительных сил» и «Проблема промышленности в хозяйстве России», впоследствии перепечатанные также в книге моей 1932 г. «Месторазвитие русской промышленности»). Глубокое сочувствие задачам индустриализации Советского Союза, поставленных в Сталинских пятилетках, было одним из факторов, приведших меня с начала 1930-х годов к оборонческим, а затем к советско-патриотическим установкам».

В 1955 г. Савицкий вышел на свободу, вернулся в Прагу, где работал в качестве члена государственной комиссии по аграрной географии.

В 1960 г. под псевдонимом П. Востоков он издал в Париже сборник стихотворений русской патриотической направленности «Посев», что повлекло за собой арест в мае 1961 г. и приговор к тюремному заключению сроком на три года. Через год его освободили.

В конце жизни судьба свела П. Н. Савицкого с Львом Николаевичем Гумилёвым. Как рассказывал Лев Николаевич, познакомил их М. А. Гуковский – профессор, который сидел с П. Н. Савицким в мордовских лагерях и был там его другом. Между двумя учеными завязалась долгая переписка.

Петр Николаевич Савицкий скончался в 13 апреля 1968 г. в Праге, где и был похоронен. По заключению Прокуратуры СССР от 7 мая 1990 г. П. Н. Савицкий был реабилитирован.

 

3.2. Геополитическая концепция П. Н. Савицкого как основа евразийской идеологии и форма историософии. Основные категории и методологические принципы «научной системы россиеведения»

Понятие «евразийская концепция» весьма условное, поскольку само движение было идейно и политически разнородным. По мнению В. М. Хачатурян, среди евразийцев можно выделить две группировки, представители которых по-разному оценивали роль тех или иных факторов в историческом развитии: одну, представители которой выдвигали на первый план «религиозно-нравственное начало»: Г. Флоровский, Л. Карсавин, М. Шахматов и другую, состоящую из евразийских теоретиков, «тяготеющих к анализу геоэтнических и геополитических аспектов культурного развития»: П. Савицкий, Н. Трубецкой, Г. Вернадский. Как было показано выше, противоречия в евразийском движении были более глубокими. Например, фундаментальное противоречие было между концепциями отцов-основателей Н. С. Трубецким и П. Н. Савицким, о чем говорилось ранее.

Тем не менее, в рамках евразийского движения была выработана стержневая теория, качественно определявшая его и отличавшая от всех других пореволюционных течений. Таким стержнем в евразийских построениях являлась геополитическая теория, разработанная П. Н. Савицким. Основы ее, как было отмечено выше, были заложены еще в годы Гражданской войны.

Основополагающая роль геополитики в евразийской концепции определялась через цели данного движения: «выработать новое географическое и историческое (по сути геополитическое – А. М.) понимание всего того мира, который они (евразийцы – А. М.) именуют российским или евразийским». Это имело не только большое научное, но и идеологическое значение, поскольку, как было отмечено выше, познание исторических процессов, в представлении Савицкого являлось необходимым условием для того, чтобы манипулировать, управлять им: «Отражая эпоху, евразийство желает и повлиять на нее».

И. А. Ильин отмечал, что «евразийство есть прежде всего некоторая философия истории». В концепции П. Н. Савицкого историософские выводы совпадали с геополитическими, поскольку евразийцы претендовали на статус «обоснователей в русской науке геополитического подхода к русской истории». Этот подход П. Н. Савицкий изначально назвал геософским, где под геософией понимал «синтез географических и исторических начал». Такое определение почти полностью воспроизводило понятие политической географии Ф. Ратцеля (1814–1904), как «науки, исследующей связь географического воззрения и исторического разъяснения».

Кроме того, в послевоенной Европе наблюдался настоящий геополитический «бум», вызванный потребностью познания механизмов мировой политики, приведших к глобальным территориальным трансформациям. Это способствовало расцвету геополитических школ, как континенталистских, во главе с Р. Челленом, позже К. Хаусхофером, так и англо-саксонских, во главе с Х. Маккиндером. В этой связи ряд историков считает, что увлечение П. Н. Савицкого геополитикой – следствие влияния постверсальской идеологической атмосферы, и говорят об «оплодотворении» его теорий доктринами западных ученых.

Подобные высказывания не совсем корректны. Говорить о заимствовании нет оснований, поскольку, как было показано выше, в своих теоретических изысканиях П. Н. Савицкий опирался изначально именно на богатый опыт русской геополитической традиции. Свои истоки она брала в недрах не немецкой, а отечественной антропогеографии, точнее ее раздела – социальной географии. Сами евразийцы указывали в числе своих геополитических предтеч А. П. Щапова, Л. И. Мечникова, Н. Я. Данилевского, В. И. Ламанского, А. А. Крубера, Д. И. Менделеева.

Подчеркнем, что Савицкий не являлся основоположником отечественного направления геополитической мысли, но, суммировав предшествовавшие теории российских геополитиков, которыми являлись профессиональные географы, историки, военные стратеги, экономисты, с разных ракурсов подходящие к геополитическому знанию – он впервые попытался системно применить данную область знания к объяснению российской истории, создав своеобразную геософскую концепцию. П. Н. Савицкий отмечал, что попытки применить «географическое истолкование истории» наблюдались в творчестве востоковеда В. В. Бартольда, но они были применимы к истории Ирана и Средней Азии. Евразийцы же претендовали на статус «обоснователей в русской науке геополитического подхода к русской истории».

Кроме того, в своих теоретических исканиях западная геополитика исходила из совершенно других предпосылок и ставила себе иные цели, чем российская, к которой, безусловно, принадлежит и эмигрантское творчество П. Н. Савицкого.

Процесс зарождения западной геополитики верно охарактеризовал немецкий геополитик А. Грабовски: «Для того чтобы геополитика могла появиться на свет, должна была наступить эпоха империализма, в которой, как в области политики, так и в области экономики господствует стремление к пространству». Обоснование экспансионистской политики, территориальных захватов колониальных государств империалистической эпохи – являлось причиной зарождения западной геополитики, которая по сути своей, была геоидеологией, то есть формой контроля над внешним пространством, обоснованной идеологически, но не всегда исходящей из материальной необходимости.

Отечественная геополитика, как было показано выше, исходила из свойств континентальной Российской империи, а потому была направлена, прежде всего, на внутреннее пространство, и была лишена экспансионистских целей. В центре внимания русской геополитики стояли проблемы рациональной хозяйственно-территориальной организации пространства России и поиск адекватной геостратегии (по сути, военной стратегии, с учетом географических особенностей) в условиях «Большой игры». В этом же русле, как было показано выше, развивал свои теории и П. Н. Савицкий до эмиграции.

Нельзя утверждать, что евразийская геософия П. Н. Савицкого являлась лишь своеобразной познавательной системой. Здесь также имелся геоидеологический аспект, являвшийся частью политической идеологии евразийства.

Савицкий постоянно подчеркивал, что цель его познавательной системы – «объясняя определенным образом мир – стремиться изменить его». Это, прежде всего, нашло отражение в его концепции идеократии, о чем уже говорилось. Как верно заметила М. Ларюэль, геософия потому занимала центральное место в евразийском учении, что она «легитимировала и придавала смысл всей идеологии евразийства».

Окончательное оформление геополитическая концепция П. Н. Савицкого получила именно в посткламарский период, с 1929–1938 гг. Геополитический подход к истории предстал в виде целостной системы, что нашло отражение в докладе П. Н. Савицкого «Евразийская концепция русской истории», с которым в 1933 г. он выступил на VII Международном конгрессе историков в Варшаве. Этот период являлся пиком научного творчества П. Н. Савицкого. За это время он написал самое большое количество статей, монографий. В этот же период оформляется геополитическая школа евразийства. Появляются последователи его геополитической концепции: К. А. Чхеидзе, В. П. Никитин, А. П. Антипов, некоторые положения геополитической теории П. Н. Савицкого берут на вооружение Н. Н. Алексеев (проблема взаимоотношения государства и территории) и Г. В. Вернадский. К книге последнего автора, историка от евразийства, выпущенной еще в 1927 г., «Начертание русской истории», Петр Николаевич дал свое приложение «Геополитические заметки по русской истории».

В своей книге «Теория государства» (Париж, 1931), Н. Н. Алексеев предложил использовать термин геополитика, что П. Н. Савицкий взял на вооружение.

Содержание геополитики в его теории, по сути, ничем не отличалось от геософии: «геополитика – это наука, которая занята изучением тех связей, которые существуют между политической деятельностью, в широком, общеисторическом смысле этого слова, и природой географического поприща, на котором развертывается эта деятельность. В центре ее, по-прежнему, – выявление и анализ историко-географических закономерностей. Причем, наличие односторонней зависимости истории от географии в этом синтезе Савицкий отрицал: история и география должны были независимо друг от друга придти к схожим выводам – «параллелизмам», например: «Россия как особый географический мир» и «Россия как особый исторический мир».

Эта связь выражалась в ключевом понятии геософии / геополитики П. Н. Савицкого – «месторазвитие» – «категории синтетической, понятии, обнимающем одновременно и социально-историческую среду, и занятую ею территорию». При этом, месторазвитие рассматривалось как, «географический индивидуум», который предопределяет, «территориализирует» судьбы народов.

Установки географического детерминизма очевидны, несмотря на неприятие их Савицким: «не зная свойств территории, совершенно немыслимо хоть сколько-нибудь понять явление того или иного состава и «образа жизни» социально-исторической среды». В этой связи в историографии часто проводят аналогию между евразийским месторазвитием и сходными категориями в немецкой геополитической мысли – “Raum” («пространство»), понятием, появившимся впервые еще в трудах Ф. Ратцеля, а позже преобразованным в “Lebensraum” («жизненное пространство» в трудах К. Хаусхофера. Но здесь был ряд отличий. Как верно заметила исследователь М. Ларюэль «географический детерминизм евразийства не являлся механическим, как это часто бывало в немецкой антропогеографии». Месторазвитие рассматривалось, как некое «естественно-историческое» целое, в рамках которого есть общие «тенденции» для территории и народа, постоянно подчеркивался двусторонний характер связи исторических и географических факторов. В этом Петр Николаевич следовал концепции историка В. В. Бартольда, отмечавшего, что «историческая эволюция играет роль активного начала: она берет из географической среды то, что наиболее соответствует ее требованиям на данной стадии развития. Если необходимых географических предисловий не оказывается – историческая эволюция в данной стране и в данном направлении замирает. Если они налицо – возникает законченное и яркое историческое явление, выражающее собою соответствие географических условий требованиям эволюции». В этом же ключе подразумевалось, что социально-историческая среда, народ «выбирает», для себя внешнюю обстановку, а, включившись в нее, образует «географическую соборную личность».

П. Н. Савицкий считал, что с концепцией месторазвития «согласуема» теория Н. Я. Марра о выборе народом среды местожительства. Теория взаимовлияний «земли» и «народа» была развита Г. В. Вернадским в его концепции «давления-и-сопротивления», а еще позже обрела вторую жизнь в концепции «вызова-и-ответа» А. Дж. Тойнби.

Отметим, что ярый оппонент П. Н. Савицкого П. Н. Милюков принял это понятие как научное, рассматривал его как один из основных факторов истории еще в 1927 г.

Роль народа, производительных сил в истории месторазвития и сводилась, по сути, всецело к выбору географической среды своего обитания. Ведь народ в представлении евразийцев обладает лишь «бессознательной стихийной волей».

По мнению П. Н. Савицкого, к определенным типам пространственных географических сред приурочено конкретное социально-историческое развитие. Здесь он «смыкал» границы между категорией «месторазвитие» и категорией «культурно-исторический тип» Н. Я. Данилевского: «каждому культурно-историческому типу соответствует свое месторазвитие».

На данном положении основывалось евразийское учение о множественности культур, соответствующих многообразию типов месторазвитий. Однолинейная схема исторического процесса отрицалась, что было в духе славянофильской исторической традиции. Вполне уместно назвать такой подход «концепцией цивилизационного развития с явно выраженной геополитической напряженностью».

При этом утверждался принцип классической западной геополитики, что «есть непреложный закон: величина территории есть одно из условий мощи государства.(…) мощное государство, не обладая территориальной величиной, теряет одно из существенных условий, обеспечивающих силу. В этой связи, рост империй рассматривался как необходимое условие поддержания «жизненных сил» государства-организма.

При этом государство не может растекаться по всей планете, ибо существуют некие «естественные пределы» пространственной экспансии. Они укладывались в «часть света», в рамках которой империя становится государством-миром, «живущем на определенной территории и совпадающим с определенным культурным типом, имеющим самой природой и культурой поставленные границы», то есть в естественные географические рамки месторазвития государства.

Таким образом, государство рассматривалось как «общественный индивидуум», «вырастающий из тела своего, из земли, и многие черты государственной жизни определяются особенностями территории, из которой вырастает государство». Получалось, что государство – как политическая форма надстраивается над месторазвитием, и «подгоняется», впитывая «культурные традиции», «как бы вросшие в географический ландшафт» под его «внутреннюю логику», расширяясь в нужном направлении.

Таким образом, идея о производности политической власти от характера империи, выдвинутая Савицким еще в доевразийский период, была преобразована в теорию месторазвития как «географической культуро-личности» и государства как ее процесса. Именно месторазвитие будет выступать в роли субъекта истории в геополитической концепции П. Н. Савицкого.

В 30-е гг., продолжая заниматься исследованием историко-географических закономерностей, Савицкий выделил отдельную геополитическую отрасль – «научную систему россиеведения», в рамках которой должен был создаваться «синтетический образ России-Евразии». Содержание новой «синтезной науки» должно было включать в себя данные «экономической науки и географии с данными хозяйственного быта, этнографии, археологии, лингвистики». Для систематизации этих данных предполагалось руководствоваться определенной «установкой, которая охватит разнообразные явления с точки зрения одной закономерности, поможет многое свести к немногому», что выразилось впоследствии в принципе географического детерминизма. Так, Савицкий предлагал создать геоэкономическое, геоэтнографическое, геоархеологическое, геолингвистическое учение о России-Евразии.

Для реализации этой цели в евразийском движении предусматривалось «плановое соединение» труда представителей самых различных специальностей: географа и экономиста П. Н. Савицкого, правоведа Н. Н. Алексеева, историков Г. В. Вернадского и П. М. Бицилли, этнолога и лингвиста Н. С. Трубецкого, а также других специалистов различных областей науки. Данные различных наук в таком «интернаучном» сотрудничестве должны были соединиться в единую формулу, «картину-систему» России-Евразии.

При этом, «россиеведение» являлось отправной точкой, от которой научное познание, в представлении П. Н. Савицкого, должно двигаться к «мироведению», как от части к целому, но по принципу качественного подобия.

Руководствуясь миссианской установкой, что «Идея все-человечества, выдвинутая русской литературой и более всего Достоевским, должна получить свое научное оформление», Савицкий предложил своеобразную пропорцию: «совокупность евразийских явлений находится в таком же отношении к мировому целому, как отдельное евразийское явление – к целому Евразии». Таким образом, был провозглашен «самобытный» евразийский «универсализм особого рода», который был противопоставлен «отвлеченному универсализму» Г. Гегеля или О. Шпенглера, утверждающему в качестве критерия оценки развитости той или иной культуры европейскую цивилизацию.

Стремление П. Н. Савицкого найти общие законы существования, свести их в одну «картину-систему», создать универсальную синтетическую науку, было свойственно отечественной естественнонаучной мысли первых десятилетий ХХ в. Еще В. В. Докучаев, основоположник знаменитой школы «почвоведения», которого П. Н. Савицкий считал своим учителем, в статье «К учению о зонах природы» (1904) отмечал, что «ядро истинной натурфилософии, высшую прелесть естествознания» составляет изучение «генетической и закономерной» связи между растительными, животными, минеральными царствами и человеком, «его духовным миром».

Большое влияние оказала на Савицкого и теория «номогенеза» советского географа и биолога Л. С. Берга, представленная в работе «Номогенез, или Эволюция на основе закономерностей» (Пг., 1922). Согласно его концепции номогенез есть эволюция организмов протекающая без случайностей, предполагаемых Ч. Дарвиным, основанная на развитии уже существующих задатков. Причем это развитие идет мутационно, скачками. Савицкий заимствовал эту теорию, распространив ее действие и на общественные закономерности – применительно к эволюции человечества. Номогенез рассматривался им «как единство мироздания», «где человеческое сопряжено с природным» в единую «картину-систему».

Данный принцип и лег в основу «самобытной» евразийской методологии, под названием «научный монизм». В то же время, номогенез в представлении Савицкого являл собой «заданность, предопределенную способность материи к организации и самоорганизации», которая обуславливает наличие общих закономерностей в историях цивилизаций, указывая единое направление исторической, точнее, культурно-исторической эволюции. Однако, как верно заметила Н. А. Нарочницкая: «Правда так и непонятно, кто тот Предопределитель, которым предопределено «номогенетическое развитие мира».

Принципу «научного монизма» логически соответствовала выявленная Савицким закономерность в процессе перемещения «руководящих культурно-географических центров из областей с более теплым климатом в области с более холодным». Им была установлена схема «нижних термических пределов тех областей, в которых в соответствующие эпохи располагались центры культуры». Сообразно с ней, руководящие культурные центры имеют тенденцию в процессе исторического развития к зональному перемещению на север. В результате «холод является фактором эволюции».

Важно подчеркнуть, что данный процесс «культурно-географической» эволюции идет, по мнению Савицкого, в одном направлении с эволюцией органического мира: «Как более «поздние» виды живых существ порождены охлаждением планеты, так и более «поздние» культуры рождаются во все более холодных странах».

На основании этой схемы, Савицкий еще в начале 20-х гг. прогнозировал, что «в третьем тысячелетии культурные сосредоточия мира передвинутся в сторону климатических зон со среднегодовой температурой около нуля градусов Цельсия. А это среднегодовые температуры России-Евразии (ее европейской части), а также США.

При этом европейская культура должна была «мигрировать» в США, «перепрыгнув» через Атлантический океан, оторвавшись от своего месторазвития, поскольку «культурно-географическая эволюция идет географическими «прыжками». Здесь проявлялось некое противоречие концепции, ведь, согласно принципу месторазвития «культурные традиции вырастают из ландшафта». Теория «миграции культуры» не учитывала также историческое изменение климатических условий.

Все качественно несоизмеримые цивилизации в едином процессе номогенетического развития, а также «природное с человеческим», по мысли Савицкого, связывает организационная идея, как «дух», пребывающий в материи. Она же рассматривалась как некий «закон», предопределяющий бытие, и «невероятность».

В теории организационной идеи были развиты представления об Идее-Правительнице.

Генезис организационных идей евразийский теоретик не объяснял, указывая лишь, что их «высвобождение происходит взрывами, как в физике, не сплошным потоком». Позднее Л. Н. Гумилев даже «подыскал» среду для таких «пассионарных» взрывов в космосе.

Организационная идея рассматривалась, как «основной движущий фактор или эйдос исторического процесса», некая «властная», государственническая, а для России-Евразии имперская идея, «владеющая материей и движущая ею». В этой связи, исторический процесс рассматривался, как материализация этих организационных идей. При этом Савицкий не давал объяснения, почему материализуется одна организационная идея, а другая нет. Так, «каждый социальный строй есть воплощение организационной идеи», «класс создается идеей класса», «идея Маркса, в возникновении своем независимая от факта существования пролетариата, впоследствии воплотилась в пролетарском движении». Большевики пришли к власти, в условиях «уничижения Идеи Отечества», когда кстати пришлась Идея Интернационализма.

В этой связи евразийцы ожидали скорейшего утверждения своей организационной идеи – идеократии. Для реализации этих планов, необходимо было, по мнению П. Н. Савицкого, обратить внимание на изучение социальной истории, как истории борьбы социальных организационных идей. Отсюда вытекал принцип евразийской эпистемологии: познать процесс, чтобы управлять им. В силу политической заданности этой цели Савицкий стремился к всеобъемлющему синтезному знанию, которое обеспечило бы успех евразийской идеологии на практике.

В этой связи особое внимание у него вызывала история организационных идей – история науки. Она рассматривалась как «закономерный «номогенетический» процесс, притом неразрывно связанный с общей историей». Эта связь выражалась в том, что «выводы науки становятся двигателями исторического процесса». Прежде всего, это касалось историографии.

Савицкий выявил сопряженность разработки исторических проблем в русской науке с периодами в историческом развитии. В качестве примера он приводил дискуссию в партийных кругах в конце 20-х гг. по поводу «термидора», которая вызвала появление большого количества соответствующей литературы по термидору, как факту французской истории. Эта работа, по мнению П. Н. Савицкого проводилась с целью повлиять наукой на историю, в частности, «доводами «от науки» настоять на осуждении троцкистской оппозиции.