1.1. Проблема границ, «монгольское ядро континента»

Теория России-Евразии является стержневой в геополитической концепции «научного россиеведения» П. Н. Савицкого. Как было рассмотрено выше, она разрабатывалась им еще до эмиграции и в основе своей опиралась на выводы русской геополитической славянофильской и почвеннической традиции, а также на данные отечественной географической науки первых десятилетий ХХ века.

Использование названия «Евразия» применительно к территории бывшей Российской империи объяснялось П. Н. Савицким следованием «географической логике», поскольку Россия расположена одновременно в европейской и азиатской части материка. Но эта «терминологическая» замена имела более глубокий смысл и значение. Принципиально новым являлось рассмотрение Евразии не как государства, а именно как месторазвития, «традиции» которого определяют свойства «надстраиваемого» над ним государства.

Россия-Евразия определялась как особый «срединный» географический мир, «по своим пространственным масштабам, так и по своей географической природе, единой во многом на всем ее пространстве и в то же время отличной от природы прилегающих стран», как «континент в себе». В этой связи территориально Россия-Евразия рассматривалась, как переходная полоса между Европой и Азией, с признаками восточного и западного географических миров. Но, как верно заметил П. Н. Милюков: «Беда только в том, что из таких переходов состоит весь материк Европы. Таким образом, между Евразией наших «евразийцев» и Западной Европой можно вклинить еще одну Евразию, как и на Азиатском континенте».

О неуместности такого разграничения гумбольдтовской Евразии на три субконтинента говорили и географы, современники П. Н. Савицкого. Так, Б. Н. Одинцов в статье «Пределы Евразии» привел развернутую аргументацию в защиту того, что «не только в климатическом, но и в ботаническом и почвенном отношении Европейская Россия и Западная Европа имеют много общих черт» и что «европейская и азиатская части России связаны, как друг с другом, так и с остальными областями Европы и Азии постепенными переходами климатических и других физико-географических условий»; а в этой связи он не видел оснований для сужения термина Евразия до «географизма» «Россия-Евразия» Савицким. Аналогично и историк П. Н. Милюков считал, что, выделив этот «переход» в самостоятельный тип, евразийцы, «испортили хороший научный термин, не ими созданный».

Уникальным качеством, отличавшим от «раздробленных» Европы и Азии, «срединный мир», по мнению П. Н. Савицкого, являлась его «обособленная целостность»: «Россия-Евразия есть замкнутое и типичное целое». Как было отмечено выше, здесь П. Н. Савицкий следовал логике отечественных географов, в частности Г. И. Танфильева, отрицавших уместность деления России на восточную и западную, не считавших Урал такой демаркационной линией: «На рубеже Урала мы не наблюдаем существенного изменения географической обстановки». Россия в географических описаниях П. Н. Савицкого представала как сплошное равнинное пространство, состоящее из «Беломорско-Кавказской», Сибирской и Туркестанской частей, с единым климатом практически на всем протяжении, не похожим ни на европейский, ни на азиатский, с почти одинаковым количеством осадков на всем пространстве, что также не характерно для «периферийных миров», со сплошной уникальной полосой черноземов от Подолии до Минусинских степей.

Цельность, «всеединство» данной территории выражалась в ее качестве – синтезности. Это географическое свойство имело сообразно геософии П. Н. Савицкого «параллелизм» в истории месторазвития. Равнины России-Евразии, как большой ассимиляционный природный котел, приучают к «широте геополитических комбинаций»: они не мешают миграции населения, что способствует интенсивному этническому взаимодействию и скрещиванию. Получалось, что сама природа Евразии обусловливала необходимость экономического, политического и культурного объединения.

Таким образом, «четкая и простая» географическая структура России-Евразии связывалась с важнейшим геополитическим обстоятельством: «Природа евразийского мира минимально благоприятна для разного рода «сепаратизмов» – будь то политических, культурных и экономических, в то время как «мозаически-дробное» строение Европы и Азии способствует возникновению «небольших, замкнутых, обособленных мирков».

Геополитическое свойство – стремление к экономической, политической и культурной унификации – имело свое историческое обоснование, и определялось как «традиция месторазвития». Савицкий отмечал, что эти тенденции начали проявляться еще в эпоху бронзового века, когда вся евразийская степная зона была занята культурами «скорченных и окрашенных костяков». Государства, которые проводили объединительную политику, имели общеевразийское значение и соответствовали «логике» месторазвития. В этой связи первыми государствами в истории Евразии провозглашались Скифская и Гуннская империи. Но в большей степени реализовать унификационные тенденции месторазвития удалось, по мнению Савицкого, Монгольской империи: в «монголосферу» была втянута большая часть континентального массива Старого Света.

Таким образом, история Евразии не всегда совпадала с историей России ни по географическому, ни по временному признаку. Эти положения впоследствии развил в «Начертаниях русской истории» (1927) Г. В. Вернадский.

Совпадение истории государства с историей месторазвития Савицкий обосновывал принадлежностью первого к исторической миссии последнего. Исходя из «логики месторазвития», до ХV века русская история, «была историей одного из провинциальных углов евразийского мира». История России-Евразии, таким образом, начинается не с Киевской Руси, которая «возникла на западной окраине Евразии» и не имела «общеевразийского значения», а с «Монгольского завоевания, которое втянуло Русь в общий ход евразийских событий».

Савицкий утверждал, что Россия родилась в лоне «монголосферы», не Киевской Руси: «геополитическая плоть России-Евразии в значительной мере есть географическая плоть монгольской державы». Отсюда делался вывод, что «татарское иго – горнило, в котором ковалось русское духовное своеобразие». Такой подход, как отмечалось выше, имел свои истоки в теоретических построениях еще Н. М. Карамзина и Н. Я. Данилевского. Но в большей степени, здесь сказалось влияние В. В. Бартольда, который, как отмечал сам П. Н. Савицкий, дополнял геополитическое обоснование подтверждениями «социальной истории», что после распада Орды Русь стала продолжательницей «татарской государственной идеи», русского царя стали называть белым ханом.

Важно подчеркнуть, что именно этот компонент теории П. Н. Савицкого, связанный с установлением историко-географических связей, по его собственному мнению, являлся, основополагающим в «обосновании в русской науке геополитического подхода к русской истории». Согласно ему, российское государство рассматривалось как процесс в истории месторазвития, сумевший обозначить этап в развитии Евразии в силу того, что оно зародилось на почве бывшей Скифской империи.

В письме к другу Савицкий пояснял этот принцип геополитики: «Государство есть признак преходящий, мало устойчивый», – отсюда главным являлась, – «общность месторазвития, географии и истории, а значит, и культуры», «поэтому нашими братьями являются не только славяне, но и финны, турки, монголы и т. д.».

Само же государство, в представлении П. Н. Савицкого, не связывалось ни с определенной территорией, ни с национальностью, «оно определяется культурными заданиями и властью», сосредоточенной в руках «правящего отбора».

Расширив историю России до истории всего месторазвития Евразии, П. Н. Савицкий перечеркивал традиционную российскую историографию как ущербную, половинчатую, которая, игнорируя Восток, зауральское геополитическое пространство, «ввиду невнимания к геополитической стороне русской истории», занималась исключительно историей запада Евразии, то есть историей Европейской России.

Савицкий настаивал, что «история Дальнего Востока, Сибири, Туркестана, Поволжья – и при том не с XVII 1-го или Х1Х-го века такая же составная русской истории, как и прошлое коренных русских земель. Это главы в истории Евразии».

В этом отношении показательна его критическая статья «Проблемы русской истории», опубликованная в «Славише рундшау» (Прага, 1933) по поводу первых томов «Histoire de Russie» («Истории России») под редакцией П. Н. Милюкова. Авторский коллектив данного издания был представлен выдающимися историками Русского Зарубежья: помимо П. Н. Милюкова, В. А. Мякотиным, чешским славистом и археологом Л. Нидерле и т. д. Упрекая авторов в игнорировании истории Сибири, гуннской проблемы, Савицкий назвал их представителями «антивосточной тенденции» в отечественной историографии. Особое негодование евразийского геополитика вызвало «отсутствие упоминаний имен татарских ханов».

Итак, согласно евразийскому геополитическому подходу, история Евразии материализуется – в почве, месторазвитии. Отсюда специфические географические особенности Евразии являются ключом к пониманию русского исторического процесса, разворачивающегося на его просторах.

Савицкий-географ находил великое множество «доказательств», свидетельствующих о «чертах грандиозности, присущих русской природе, которые развили чувство грандиозности в народе, который осваивал это месторазвитие»: «территория Евразии представляет собой наибольшее сухопутное пространство», с «обширнейшими равнинами», «здесь находятся одни из наиболее высоких гор мира», «многие крупнейшие ледники мира»; «реки, величайшие в мире, обширнейшее из озер земного шара, величайшее в мире пресное озеро».

Обоснование уникальности «самого континентального из миров» имело своей целью доказать величайшую миссию России-Евразии, ибо «черты грандиозности русской истории соответствуют чертам русской природы». Эта миссия имела вселенские масштабы.

Объединительная «традиция месторазвития» обусловливалась также его центральным расположением на материке. «Россия-Евразия есть центр Старого Света. Устрани этот центр – и все остальные его части, вся эта система материковых окраин (Европа, Передняя Азия, Иран, Индия, Китай, Япония) превращается как бы в “рассыпанную хламину”». Россия рассматривалась как системообразующий элемент всего континентального пространства, «микромодель мира», «уменьшенное воспроизведение совокупности Старого Света». Данная концепция являлась логическим продолжением теории «сердца мировой истории», созданной Савицким еще в годы гражданской войны, о чем говорилось ранее.

Такой подход был созвучен концепции «хартленда» («сердца земли»), «географической оси истории», разработанной Х. Маккиндером еще в 1904 году, воспринятой немецкими геополитиками, в частности Ф.-В. фон Бергхофом. Согласно ей, «центральная ось истории» древних степных империй включала в себя территории, которые Савицкий относил к России-Евразии: «пространство между образуемой Чудским озером – Неманом и Днестром западной границей, азиатскими складчатыми горами и Северным Ледовитым океаном с четырьмя большими длинными полосами – тундра, лес, степь и пустыня». Но к пространственному телу «Евразии» классик британской геополитики относил еще и территорию восточной части Германии и Австрию, ибо полагал, что это территории славянские, завоеванные тевтонцами.

Подобные совпадения послужили поводом некоторым исследователям заявлять, что «П. Н. Савицкий с русского полюса выдвигает концепцию, строго тождественную геополитической картине Х. Маккиндера, только «центростремительные импульсы», исходящие из «географической оси истории» приобретают у него четко определенный абрис русской культуры, русской истории, русской государственности, русской территории». На наш взгляд, подобные суждения неуместны. Поскольку, как было рассмотрено выше, здесь сказалось влияние отечественной геополитической традиции. Так, еще Д. И. Менделеев, на которого ссылался сам П. Н. Савицкий, отмечал, что «страна ведь наша особая, стоящая между молотом Европы и наковальней Азии, долженствующая их помирить».

Такой статус предопределял «вселенские» объединительные задачи России-Евразии как «центра мира»– примирить и объединить Запад и Восток в пределах Старого Света. Сообразно геософским принципам, центр мира должен стать центром его истории. Это предполагало определенное политическое действие.

Отметим, что свойство срединности, центральное расположение империи на материке в классической западной геополитике, особенно в немецкой, использовалось также для обоснования ее макрорегиональных объединительных тенденций и глобального господства. Так, в планетарной модели мира по Х. Маккиндеру, Россия как центральный регион Евразии (в общепринятом значении), представляла собой жизненно важное значение для контроля над континентом: «Кто правит Хартлендом, тот владеет Мировым островом (часть суши, «искусственно» разделенная на Азию, Африку и Европу – А. М.), кто правит Мировым островом, господствует в мире». А геополитики III рейха внушали немецкому народу, что Германии, Срединной Европе, в силу уникального положения в центре Европы, между ее Западом и Востоком, предназначено объединить под своим началом всю Западную Европу и воссоздать Священную Римскую империю германской нации под названием «Пан-Европа». Здесь речь шла об обосновании экспансии.

Савицкий же исходил из континентальных свойств месторазвития России-Евразии, «которое, по основным свойствам своим, приучает к общему делу» на основе сотрудничества и культурного творчества». Отсюда делался вывод, что «назначение евразийских народов – своим примером увлечь на эти пути также другие народы мира». Это имело практический смысл.

Подчеркивая, что русскому империализму, совершенно чужды агрессивные европейские методы экспансии, что «Евразия есть область некоторой равноправности и «братания» наций, не имеющая никаких аналогий в международных отношениях колониальных империй», евразийский геополитик указывал на особую роль России как главы освободительного движения всех колониальных стран Востока против европейского колониального империализма, но за восторжествование империализма континентально-евразийского. Таким образом, большая часть Азии, включая Индию, Иран и Китай оказывалась в сфере геостратегического влияния России, входя в единый геополитический антиевропейский континентальный блок: «противостояние Европы и Евразии вовлекает в свое лоно и народы Азии».

В концепции Савицкого Евразия – это не только географическая основа, но и «сжатая культурно-историческая характеристика» России, определяющая внешние и внутренние принципы ее организации. Географический фактор влияет, по мнению Савицкого, и на менталитет народа. Например, свойственная российскому климату широта амплитуд температурных колебаний нашла отражение в присущем «российско-евразийской» душе «сочетании такой душевной темноты и низости с такой напряженностью просветления и порыва, которое недоступно европейской душе».

Выделяя Россию-Евразию в особый «замкнутый в себе» мир, Савицкий заключал его в границах от Польши до Великой китайской стены. Таким образом, пространственно Россия-Евразия в целом совпадала с границами Российской империи конца ХIХ века, а позже с СССР. При этом, согласно геополитическому подходу П. Н. Савицкого, понятия «политические границы» государства России и границы месторазвития Евразии, как особого историко-географического мира, не являлись тождественными. Обратим внимание, что в западной геополитике, как правило, пределы «жизненного пространства» устанавливались «естественными границами».

Термин «естественные границы» – вошел в политический тезаурус задолго до появления терминов «геополитика» и «месторазвитие» – во второй половине ХVII века, при дворе Людовика ХIV, когда были провозглашены «естественные и справедливые» границы Франции «Рейн – Альпы – Пиренеи». В современных Савицкому геополитических концепциях, западных и отечественных, под «естественными границами» понимались «крупные природные разделы, существующие на земной поверхности и резкою, трудно проходимою чертою рассекающие лицо земли. Естественная граница – это серьезное и трудно преодолимое для человеческих сил препятствие, созданное природою на поверхности земной коры и могущее быть использованным тем или иным народно-государственным организмом для более совершенного и надежного обеспечения своих интересов и своей безопасности». Такой естественной демаркационной линией могли быть высокие горные цепи, океаны, пустыни. Реки классическая геополитика 20-30-х гг. ХХ века сюда не относила.

Исходя из этого, Савицкий не мог отыскать «естественные» границы между Европейским миром и Евразийским в силу их отсутствия, поэтому считал условно географической Европой – земли, лежащие на запад от Пулковского меридиана, в сторону Атлантики (на 1914 г.). В этой связи он констатировал, что «пределы Евразии» не могут быть установлены по какому-либо несомненному» признаку, посему и провел западную границу по культурно-историческому принципу. Конкретней, по религиозному – границы латинской и христианской цивилизаций – и по «структурным чертам распространения русского говора». Такой подход практически полностью воспроизводил принципы разграничения культурно-географических миров В. И. Ламанского – по преобладанию русского населения и русского языка и православия.

Таким образом, на северо-западе политические границы Российской империи со Швецией и Норвегией совпадали с культурно-историческими и этнологическими, а южные сухопутные границы – с Пруссией, Австрией и Румынией, даже с европейской Турцией, могли трактоваться как «искусственные», поскольку эти земли были в большей степени «единоплеменные», «единоверные» России. В результате, обосновывалась панславистская концепция российского пространства, согласно которой граница «Среднего мира» с Европой проходила по черноморско-балтийской перемычке в том числе, по Адриатическому и Ионическому морям («окраинно-приморские европейские территории»), вбирала все территории западнославянские. Еще в 1919 г., Савицкий ограничивал линию стратегических интересов России в Европе по линии Познань – Богемские горы – Триест. Таким образом, Галиция, Волынь рассматривались как органические части Евразии.

В 30-е гг. Савицкий изменил свою позицию. В своем докладе «Россия, Германия и Дальний Восток», он, ратуя за развитие восточного направления советской колонизации указывал, что Прибалтика и Польша, будучи устремленными к Европейскому миру, «находясь в составе Российской империи, осложняли позицию старого режима».

Относительно пограничной линии с Азией в большей части естественные границы тоже отсутствовали. Савицкий обозначил лишь границу двух миров по Дальнему Востоку, где она переходила в «долготы выклинивания сплошной степной полосы при ее приближении к Тихому океану, т. е. в долготах Хингана. В целом же, с миром Азии у России-Евразии были прочные историко-географические связи еще со времен монгольского периода евразийской истории. В этой связи Савицкий говорил о «геополитическом наследстве» географической плоти «монголосферы» применительно к восточной политике России.

Савицкий заявлял, что Россия – «наследница Великих Ханов, продолжательница дела Чингиса и Тимура, объединительница Азии» (выделено мной – А. М.). Поэтому своей геополитической теории он не устанавливал четкого предела пространственного роста России-Евразии в восточном направлении: pax rossica имел геополитические права на пространство pax mongolica. В этой связи евразийцы часто повторяли: «Мы не захватчики в Азии, а у себя дома в Евразии».

Здесь опять прослеживалось влияние традиций русской геополитики, где проблема Россия – Восток со времен «Большой игры» была не менее значима, чем вопрос о взаимоотношениях нашей страны с Западом.

Это объяснялось стратегической важностью в условиях борьбы за сферы влияния в Средней Азии с Англией, а также определяющей ролью восточного направления в широтной геополитической активности Российской империи. В этом отношении показательны слова геополитика-публициста И. И. Дусинского (публиковался под псевдонимом Арктур), отмечавшего в 1910 г., что «для нашей национальной политики азиатские части восточного вопроса представляются еще более существенными, чем части европейские. Более того: национальные задачи нашей внешней политики, за исключением лишь Царьграда и его области, всецело сосредоточены именно в Армении, Курдистане и Малой Азии».

О необходимости присоединения Туркестана для обеспечения безопасности страны после потерь в Крымской войне писал создатель военной школы отечественной геополитики генерал-фельдмаршал Д. А. Милютин. На схожих позициях стоял И. И. Дусинский, считая, что продвижение русской колонизации в глубь Азии должно обезопасить наше государство от «исторической неизбежности натиска Китая» и предлагал провести границу российского государства до Куэнь-Луня с пустыней Гоби. О естественно-исторической обусловленности продвижения русской колонизации на Восток с целью обретения «удобной и прочной границы» писал и И. С. Аксаков в 80-е гг. XIX столетия, подчеркивая, что «ни в одном шаге своего движения и распространения на Восток не подлежит Россия упреку; она лишь исполняла закон необходимости, – органический закон нашего государственного телосложения, не нарушая ничьих законных прав, не к ущербу, а к выгоде занимаемых ею стран и подчиняемых народов». Славянофил считал, что продвижение России в сторону Средней Азии «законно, естественно и неизбежно». Подобной точки зрения придерживался и В. О. Ключевский, мотивируя это открытостью восточных российских границ и отсутствием серьезных препятствий для углубления в Азию.

Еще дальше, по пути углубления этой идеи пошел генерал А. Е. Снесарев, указав на необходимость укрепления наших государственных позиций в Афганистане в противовес британской Индии.

Проориенталистские настроения имели место даже в художественной литературе последней четверти ХIХ – начала ХХ вв. Достаточно вспомнить «Скифов» А. Блока или «Дневник писателя» Ф. М. Достоевского, в котором утверждалось, что «поворотом в Азию, и с новым на нее взглядом нашим, у нас может явиться нечто вроде такого, что случилось с Европой, когда открыли Америку…С стремлением в Азию у нас возродится подъем духа и сил».

Проблема значимости восточного направления геополитической активности в жизни Российской империи, как и проблема взаимоотношения России с азиатскими странами в отечественной геополитической мысли была достаточно глубоко разработана, причем с разных позиций: геостратегических (по сути, военно-стратегических и военно-географических), исторических, даже естественно-исторических, политико-географических. В этой связи тезисы некоторых исследователей о том, что восточный дискурс русской истории был привнесен в отечественную геополитику П. Н. Савицким, представляются неуместными.

Н. Я. Данилевский и В. И. Ламанский относили некоторые части Малой Азии и Сирии к Среднему миру на основании культурно исторического принципа: сирийские христиане, азиатские арийцы. Савицкий также подчеркивал этнографическую связь евразийских турок с иранцами и народами Передней Азии, связь монгол и населения Восточной Азии. Но, прежде всего, обосновывал необходимость продвижения России на Восток экономическими, военно-стратегическими потребностями России и здесь он был ближе к выводам ярчайших представителей военной школы отечественной геополитики А. Е. Снесарева и Е. А. Вандама. Последний, рассматривая русское государство как геополитического преемника Монгольской державы, отмечал: «Заняв место Татарии, мы унаследовали и ее отношения к южной половине Азии, т. е. главным образом к Китаю и Индии». Это подразумевало и включение в состав Российской империи «остатков» территории Золотой Орды, как «нашего исторического наследства». Прежде всего, это касалось Маньчжурии.

Здесь Вандам и Савицкий заочно вступали в полемику с представителями западнического историко-геополитического подхода к этому вопросу. В частности, с С. М. Соловьевым, который также указывал на важность восточного направления с другого ракурса: «Не вследствие мнимого влияния татарского ига, а вследствие могущественных природных влияний: куда течет Волга, главная река новой государственной области, туда, следовательно, на Восток, обращено все». В этой же логике строились геополитическое обоснование территориальных прав России.

Наследие «монголосферы», по мнению П. Н. Савицкого, касалось, прежде всего, исторического «степного» мира, центральной области «старого материка» – Монголии и Восточного Туркестана, а также среднеазиатского, сопряженного геополитически с «иранской сферой».

Географическая принадлежность Внешней Монголии к миру России-Евразии определялась близостью почвенно-ботанической, климатической – резкий континентальных климат был характерен для русской полосы степей, которая тянется до Большого Хингана; непосредственной связью горной системы Внешней Монголии с Алтаем, Саянами и Забайкальем. Эта близость особенно подчеркивалась ярким географическим контрастом с Китаем, где «нет ничего, сходного с монгольскими явлениями». Также дело обстояло и с Синьцзяном (Восточный Туркестан).

Савицкий констатировал единство трех Туркестанов (Западного или Русского, Афганского и Восточного), которые расположены на южной окраине внутриматериковой Евразийской полосы. Таким образом, геополитическая «естественная» граница евразийского месторазвития упиралась в горы Гиндукуша и Тибета, отделяя, тем самым, «срединный мир» от Индии и от берега моря на расстояния на 1000–2000 км. Эта «нарочитая «континентальность» сближает Монголию и Синь-Цзян с Россией и кладет разделяющую грань между ними и Китаем (тем более – между ними и Японией).

Географическая принадлежность подкреплялась и исторической взаимосвязью. Так, Савицкий ссылался на данные советской археологии, которые доказывали наличие культурной общности еще во времена античности на пространстве от берегов Черного моря по Южной Сибири, вплоть до Китая включая Поволжье, Монголию, Синьцзян. А собственно Азия и Европа «резчайшим образом отличались от нее».

Савицкий использовал также данные М. И. Ростовцева, приведенные в его книге «Средняя Азия, Россия, Китай и звериный стиль» (Прага, 1929). В ней утверждалось, что население тогдашней Монголии было в культурном отношении ближе к далекому степному Причерноморью, чем к соседнему Китаю. Эта кочевая культура, которая сложилась на пространстве от Карпат до Великой китайской стены послужила основой для «великого объединительного» дела Чингисхана, таким образом, «основным ядром политического объединения явились территории нынешней Монголии», а та культура, на которую опирались чингизиды, «дали, в лице уйгурской культуры, области нынешнего Синь-Цзяна».

Савицкий утверждал, что Синьцзян и Монголия составляли «монгольское ядро континента» – обладание которым являлась геостратегической и геоэкономической необходимостью, обусловленной исторической связью с «pax mongolica».

Ценность «ядра» была многоплановой, «синтезной». Савицкий подчеркивал, что «не в коренных русских областях, но в «монгольском ядре континента» (алтайско-енисейско-байкальский географический регион между Алтаем и Большим Хинганом – А. М.) может найти и находит Россия всю полноту и разнообразие естественно-промышленных ресурсов», которые здесь очень «густо сконцентрированы».

Отсюда делался вывод, что только ориентацией в сторону Востока, может быть осуществлено «великопромышленное развитие России».

Геополитическое значение этой территории было связано с созданием самодостаточной экономической системы.

Итак, только имея в своем составе степной центр «монголосферы», как свой геополитический и исторический центр «Евразии», Россия может превратиться в подлинно евразийское целое.

При таком геополитическом подходе, территории, связанные с «геоисторической» сферой держав, не имевших «общеевразийского» значения, рассматривались как периферийные. Например, Крым и Кавказ – как «основные средоточия» бывшей Византийской империи: «Для геополитического бытия России-Евразии географическая сфера Византии есть сторонняя сфера».

Таким образом, месторазвитие Россия-Евразия простиралось, в представлении П. Н. Савицкого, «к северу от тибетско-иранских нагорий и имело в основании пустынно-степную область, простирающуюся непрерывной полосой от Китайской стены до пределов Галиции».

 

1.2. Колонизация как историко-географический процесс формирования имперского пространства России. «Ритмы» русских географических открытий

Степь, которая расположена на стыке двух колонизационных волн (западной – великое переселение народов и восточной – продвижение русских в сторону Маньчжурии и Берингова пролива), составляющих историю Евразии, по мнению Савицкого, являлась ее геополитической границей. Здесь, между ней и «лесной» зоной, проходила ось месторазвития, «вокруг которой вращается историческая жизнь» России-Евразии.

«Лес» и «степь» – это не только две почвенно-ботанические зоны. В геополитической концепции Савицкого они выступают в значении двух ландшафтно-исторических «формаций» «в совокупности их природного и исторически-культурного значения». На основе смены различных форм взаимоотношений между элементами данных противоборствующих «формаций» и самими «формациями» евразийцы трактовали историю России-Евразии как единую систему. Подробнее эта историческая схема представлена в трудах Г. В. Вернадского, который составил периодизацию русской истории (из пяти периодов).

По мнению Савицкого, представление об одновременно географическом и историческом «становом хребте Евразии» открывало путь к «установлению небывало тесных связей между исторической и географической науками».

Именно на границе между черноземной степной и нечерноземной лесной зон расходились волны распространения степных влияний на север и лесных на юг. Указанный рубеж выступал также в качестве линии перелома «срединной оси» для очень значительного числа «естественно – исторических признаков».

Этот вывод П. Н. Савицкий подкреплял данными советской географии, ссылаясь на работы В. В. Алехина «Основы ботанической географии» (М-Л. 1936). Советский ученый указывал, что на границе, которую проводил в качестве «оси истории» П. Н. Савицкий, – «наиболее богатые и наиболее сложные по своему строению леса сталкиваются вдоль оси симметрии с наиболее сложными северными степями, а к северу и югу идет постепенное упрощение в строении растительных почв».

По мнению евразийского теоретика, это замечание «бросало скоп яркого света на геополитическую роль тех исторических центров нынешних российских пространств, которые приурочены к границе леса и степи». А именно: на границе «леса» и «степи» отмечалось наибольшее разнообразие природных ресурсов и одновременно наибольшая внутренняя насыщенность их. Поэтому геополитически закономерным считалось, что именно здесь находились важнейшие исторические центры: Киев и Великие Болгары.

Но «Ось» подвижна в пространственно-временном отношении. Со времен татаро-монгольского ига она «переместилась» на Среднерусскую возвышенность, и центром евразийской истории стала Москва.

В этой связи Савицкий предлагал, исходя из геополитических особенностей России, в 30– е. гг. перенести столицу страны на границу леса и степи, конкретней, на среднюю Волгу, туда, где эта река выходит из леса в степь – и назвать ее Евразийском. Здесь Петр Николаевич следовал логике своего идейного вдохновителя Д. И. Менделеева, который считал, что для экономического развития России «исторически необходимо», чтобы «центр ее населенности» перемещался к «центру ее поверхности», который великий ученый находил в районе между Обью и Енисеем, «немного южнее города Туруханска». Подобные суждения перекликались с предложениями В. П. Семенова-Тянь-Шанского о переносе столицы в Екатеринбург, дабы приблизить культурно-экономический центр государства к его географическому центру.

Важно отметить, что выводы Савицкого были восприняты К. Хаусхофером, известным геополитиком III рейха, который «географическую ось истории» «центральной степной империи Старого Света проводил по той же линии: «Ход развития его (США – А. М.) главного поборника – Советов проходит в условиях удивительного смешения вытесненных в Восточную Европу византийского и варяжского влияний, великорусской зоны скудной земли (подзол) и плодородных почв (чернозем), выкованного монголами и татарами панславизма и царистского мышления.

Таким образом, история формирования российско-евразийского месторазвития связывалась, прежде всего, с восточной колонизацией. Здесь Савицкий следовал логике В. О. Ключевского, который отмечал: «Колонизация России – основной факт русской истории; история России есть история страны, которая колонизируется».

Сам процесс колонизации Савицкий рассматривал как естественно-историческую необходимость. Ведь в силу территориального расположения в глубине материка, Россия, запертая со всех сторон на суше, могла в XV–XVI вв. расширяться только на Восток, тем более что этот путь «указали» татаро-монголы.

В этой связи Савицкий отходил от отечественной геополитической традиции, согласно которой процесс формирования российского пространства был подчинен императиву выхода к морю, к мировому простору. По его убеждению, такая «шаблонная точка зрения» «упускает из вида то обстоятельство, что половина земной суши собрана в России и вокруг ее границ. Прежде всего, здесь имелась в виду Азия. Савицкий полагал, что именно это огромное сухопутное пространство и составляло континентальный «мировой простор» для континентальной России, но не океан.

Особую роль восточное направление, по мнению П. Н. Савицкого, приобрело во внешней политике Петра I, составив ее «нерв», когда на поиск «Еркети» (Яркенда – столица Восточного Туркестана) посылалась не одна экспедиция. Максимум же влияния России здесь приходился на самое начало ХХ в, перед русско-японской войной, когда вся фактическая власть сосредоточилась в руках русского генерального консула Покровского.

Савицкий считал, что исторически Россия имеет право на Маньчжурию, ссылаясь также на данные историка М. И. Ростовцева, который доказывал общность древних культур от Великой Китайской стены до Причерноморья.

Еще одним геополитическим регионом «предопределенным» к Среднему миру, по мнению П. Н. Савицкого, являлись территории Северной Америки, открытые и освоенные русскими в течение периода с 40-х гг. XVIII по первую треть XIX в.: Северная Калифорния, Вашингтон, Орегон, Аляска. Тогда Тихий океан фактически был превращен в «Русское озеро». Сохранение этих территорий, или хотя бы Аляски, как важнейшего опорного пункта в Америке, предопределило бы «планетарный» размах России-Евразии, сделав Сибирь центром евразийского мира. Потеря же этих позиций развила в русских «океанобоязнь», привела к тому, что ее «океаническое» наследство было разделено между США и Японией. Савицкий сопоставлял продажу Аляски с потерей Россией Западных окраин в годы Гражданской войны.

Колонизация, и предваряющие ее географические открытия, как «подъем географической энергии» народа, в представлении Савицкого, была сопряжена с образованием у этого народа нового «правящего слоя», как правило, в результате того или иного важного исторического события. Яркими примерами таких «катаклизмов», по мнению евразийца, были новый «правящий отбор» при Петре I и революция 1917 года, поскольку они «имели своим следствием прокладывание новых путей», стратегически и торгово-экономически важных.

Причем, эти открытия, как составная часть «подъема», подчинялись «ритмическим законам» – впадение страны в «депрессию» сопровождалось ослабеванием «географической энергии» русского народа. Но, поскольку здесь вступали в силу относительно постоянные географические факторы, в «периодической системе» русской колонизации были определены некоторые геополитические закономерности и свой геополитический цикл, укладывавшийся в исторический «ритм» месторазвития, но определявшийся не во временных показателях, а в географических.

Прежде всего, это определенные в ходе развития государства векторы геополитических интересов. Савицким была подмечена их диалектическая устойчивость, а именно: проявляющееся в периоды подъема «повторение геополитических фактов». Так, стержнем восточной политики во время «петровского подъема» (Петра Великого) был вопрос об овладении Восточным Туркестаном («Еркети»), куда посылались несколько военных экспедиций. Во время подъема 1893–1899 гг., как отмечал Савицкий, русские там достигли «максимума влияния», когда Синьцзян фактически управлялся главой отечественного консульства Покровским. А в конце 1920-х, с началом уже советского «подъема», 90 % синьцзянского экспорта шло в СССР.

Или же другой пример, относительно океанического направления отечественной геополитики, приводимый Савицким. Во времена расцвета империи, Петр Великий направил большую географическую экспедицию поисков пути в Америку с Дальнего Востока. Несколько позднее, в 1741 г. эта задача была решена во время плавания Беринга и Чирикова (тогда был открыт западный путь в Америку от Камчатки). А в 1937 г., также в «подъемное» время становления могущественной советской державы эта «русская традиция» привела уже северным путем к берегам Нового Света В. Чкалова с товарищами. Савицкий даже подметил, что «советские авиаторы вышли как раз на тот участок Тихоокеанского побережья, вдоль которого плыл Чириков в июле 1741 года».

Таким образом, 1741 и 1937 годы, «в промежутке между которыми географическая и техническая энергия русского народа слабела», образовывали хронологические рамки некоего замкнутого географического цикла, сопряженного, согласно концепции Савицкого, с геоисторической «ритмикой». Но основным критерием его выделения, как отмечалось выше, являлись не временные, а пространственные характеристики, главной среди которых была колонизационная направленность. В этой связи, Савицким прослеживалась прямая связь между «эпохой вселенских океанических открытий» Российской империи (примерно 1803–1835 гг.) и «достижениями СССР в Арктике».

Но следует отметить, что океанические открытия были «преходящим эпизодом», поскольку Аляску вместе с фортом Росс и Алеутскую гряду продали «за ненадобностью» Соединенным Штатам, а открытая Чкаловым «воздушная дорога» не могла сравниться со значением океанических открытий первой трети ХIХ века, когда, согласно указу Александра I от 1821 года, территориальными водами России объявлялось все пространство моря и заливы по северо-западному берегу Америки. Тем не менее, с отказом России-Евразии от «океанических» пространств началась эпоха внутриконтинентальных открытий. По мнению Савицкого, «русская стихия связана с континентальным массивом и севером, причем, континентальный массив не только северный, и север не только континентальный».

Важно подчеркнуть, что в отношениях между направленностью русских географических открытий и развитием географических исследований, зачастую сопряженных с колонизацией, западных путешественников наблюдалась та же обратная пропорциональность, «перемежающаяся ритмика», которая, по мнению Савицкого, устанавливалась применительно к «экономическим волнам» и «историческим кривым» Запада и России. Например, в 1830-х годах, когда русские (как представители континентальной империи) были активны на океанических и северных направлениях, англичане (как носители океанического имперского начала) совершали в Евразии внутриматериковые открытия (проникновение в Туркмению, исследование Верховьев Аму-Дарьи).

В 1840-е годы цикл срединно-материковых путешествий англичан прекратился (во многом это было связано с афгано-британской войной 1841–1842 гг.), и начался новый цикл – «евразийских материковых открытий».

 

2.1. Геополитическая модель планетарного мироустройства

Любая геостратегия разрабатывается на основе определенных знаний и представлений о международной обстановке, которые в систематизированном виде составляют геополитическую картину мира. Для классической западной геополитики, современной П. Н. Савицкому, было характерно представление о бинарной сущности мироустройства. Согласно ей геополитическая обстановка определяется соотношением двух постоянно противоборствующих сил, определяющих развитие исторического процесса: «теллурократии» (сил Суши или Континента – стран континентальных, отрезанных географически от моря) и «талассократии» (сил Океана – государств, ориентированных на мировую торговлю по океану). Данная фундаментальная теория империалистической геополитики была выдвинута одним из отцов-основателей американской геополитики атлантизма А. Т. Мэхэном в 1889 в работе «Влияние морской силы на историю. 1660–1783». Согласно ей суть противоречий между странами «Континента» («Суши») и государствами «Океана» («Моря») – геоэкономическая, обуславливающая геостратегические, политические и другие формы противоборства.

П. Н. Савицкий пришел к аналогичным выводам. При этом независимо от американского коллеги. Представление о планетарном геополитическом дуализме мира присутствовало еще в дореволюционных работах П. Н. Савицкого, в его концепции двух типов империализма: колониально-экономического, ориентированного на заморскую экспансию, и континентально-сухопутного, замкнутого на континент.

В условиях Версальско-Вашингтонской системы, ознаменовавшей собой раздел мира без учета реальных сил международного сообщества, равновесие между океаническими империями и континентальными было серьезно нарушено – Германия и Советская России стали аутсайдерами мировой политики. В этой связи мировое геополитическое развитие стало развиваться по «океаническому» варианту.

Савицкий отмечал, что Версальская система была нацелена на создание «мирового хозяйства». Геополитически это выражается в стремлении «Океана», его государств – Северной Америки, Англии и других европейских колониальных стран к «униформизации» мира, главенства в нем. Прежде всего, это проявлялось в выстраивании единого «океанического рынка», который выгоден странам, расположенным вблизи берегов моря-океана.

Савицкий вывел геополитическую формулу этого противостояния: «Океан един. Континент раздроблен. И поэтому единое мировое хозяйство неизбежно воспринимается как хозяйство «океаническое», и в рамки океанического обмена неизбежно поставляется каждая страна и каждая область мирового хозяйства». Следовательно, глобальный международный обмен осуществляется по «океаническому» принципу, согласно которому такой географический фактор как расстояние не имеет решающей роли.

Страны, удаленные от океана на большие расстояния, при вхождении в мировой экономический обмен, вынуждены нести дополнительные расходы, издержки сухопутных перевозок, которые больше, чем издержки морских перевозок. Савицкий приводил данные немецкого экономиста К. Баллода, который указывал, что перед Первой мировой войной, в расчете на одинаковое расстояние, германский железнодорожный тариф был приблизительно в 50 раз больше океанского фрахта, а ставки русских железных дорог превосходили в 7—10 раз стоимость морского транспорта. Здесь наблюдения Савицкого опять совпадали с ранее высказанными замечаниями Мэхэна: «Перевозка товаров водою всегда была легче и дешевле, чем сушей».

Таким образом, континентальная страна, вступившая в мировой рынок, действующий по «океаническим» правилам, «за свои товары будет получать дешевле, чем все остальные области мира; потребные ей ввозные продукты обойдутся дороже, чем все другим. В области развития промышленного, ее конкурентоспособность в отношении к мировому рынку, окажется ничтожной». В результате эту страну ждет участь «задворков мирового хозяйства».

Среди таких «обездоленных» стран Савицкий указывал государства Азии: северо-восточный Иран, Китай, весь Туркестан, Индию, но особенно подчеркивал, что своей «континентальностью» более всего выделяется Россия-Евразия, расположенная в самой глубине материка. Она имеет только «замкнутые моря», многие из которых замерзающие, и не имеет шансов, кроме побережий Камчатки, выйти к «открытому морю», «свободному Мировому океану». Савицкий отмечал, что Северный Ледовитый океан исключен из общей океанической циркуляции и имеет режим моря «континентального».

Следовательно, вхождение в экономический рынок для континентальных стран Азии и России-Евразии геополитически противоестественно. Для «океанического» мира же это очень выгодно, ведь в результате, в его распоряжение поступят дополнительные естественные ресурсы и возникнут новые рынки для сбыта продукции. По сути, мировой экономический рынок рассматривался как основа для построения глобальной колониальной системы по «океаническому» принципу.

Савицкий указывал на шаткость выстраиваемой «мировой системы хозяйства», о чем свидетельствовал глобальный «европейско-американский» экономический кризис – Великая депрессия (1929–1933 гг.), и ее губительное влияние на зависимые от нее континентальные страны.

Экономическое влияние «океанических стран» усугублялось наличием у них рычагов глобального политического давления. Так, используя Европу, Америка создала Лигу Наций, которая «рассматривала себя как объединение вселенское», «являясь, по сути, фикцией «мирового правительства», – отмечал евразиец К. А.Чхеидзе. Отношение Савицкого к этой организации было принципиально негативным, поскольку она являла символ Версальской системы, направленной против России как геополитического феномена. Даже, когда в 1934 г. СССР вступил в нее, Савицкий расценил это как поражение коммунистической власти, поскольку отныне «в международной области из фазы наступления она вынуждена перейти в состояние обороны».

 

2.2. Стратегия «континента-океана». «Континент-океан – на океаны»

Какой же геостратегии в условиях складывающегося глобального мирового океанического хозяйства должна придерживаться Россия-Евразия?

Выход, предложенный Савицким, заключался в целой системе геостратегических действий. Первым шагом являлось создание материковых хозяйств континентальными странами. Под материковым хозяйством понималась «самостоятельная, но не замкнутая система. Ее не замкнутость определяется фактом внешней торговли. Ее самостоятельность – возможностью завершить в ней самой основные процессы промышленно-сельскохозяйственного обмена». Последнее свойство подразумевает создание автаркичной самодостаточной экономики.

При этом, еще раз подчеркнем, материковое хозяйство – геополитически континентальное. В этой связи ни территориальные государства (вроде Бельгии или Голландии), ни национальные, (вроде гораздо более крупных Франции и Германии) не могли претендовать на его создание, поскольку они экономически основывались на эксплуатации заморских областей, которые не являлись «органической частью этих стран».

По мнению П. Н. Савицкого, лишь Россия как обширное «органическое» пространство, включающее в себя, как сельскохозяйственные, так и промышленные зоны, могла претендовать на создание такой автаркичной системы. Многосторонность ее геологического одарения приближалась к абсолюту. Особенно в 40-е гг., когда, как отмечал П. Н. Савицкий, успехи геологической разведки были особенно большими. Тем более что «уменьшенная совокупность» Старого Света включала в свои геополитические рамки все многообразие его почвенно-ботанических и климатических зон.

Мешало достичь полной экономической самодостаточности отсутствие тропических областей. Ведь, несмотря на пространственную обширность России-Евразии, отмечалась «абсолютная северность» ее географического положения, что выражалось в отсутствии в ее пределах пространств, лежащих ниже 35º с. ш. Это было связано с «разительным изъяном» в хозяйственной системе России, а потом и СССР – недостатком незаменимого сельскохозяйственного сырья: кофе, пряностей и натурального каучука (хотя открытие С. В. Лебедевым в 1935 г. синтетического каучука отчасти разрешило эту проблему).

Этот «изъян» являлся, по мнению П. Н. Савицкого, «судьбоносным»: «он значительно усиливал ту опасность, которая грозила английскому владычеству в Индии». Здесь имелась возможная помощь со стороны России народам Индии в образовании «ряда действительно независимых, но связанных с Россией тесными договорами узами государств». Путь России-Евразии к тропикам, по мнению П. Н. Савицкого, лежал только через Индию. Ведь тропическая Африка отделена морями, а Китай, по преимуществу, субтропическая страна. Заручившись экономической и политической дружбой Индии, СССР совместно с ней мог бы наладить производство культур, слабо представленных в самой Индии, например, какао.

Таким образом, для обеспечения самодостаточности Россия должна ориентироваться на азиатский континентальный мир, создав по принципу «континентальных соседств» единый внутриконтинентальный рынок, который разрушил бы принцип океанического мирового хозяйства.

При этом сами страны Востока также жизненно заинтересованы в реализации такой системы. Ведь при вхождении в мировой океанический обмен их ждала участь «задворков мирового хозяйства», а при изолированности от мира – «экономическая деградация, связанная со строем натурального хозяйства». Лишь создание единого самодостаточного Евразийско-Азиатского «континента-океана», внутри которого будет действовать «принцип хозяйственного взаимодополнения отдельных, пространственно соприкасающихся друг с другом областей континентального мира», по мнению П. Н. Савицкого, могло являться реально осуществимым и взаимовыгодным средством. Главная задача здесь состояла в определении специализированных геополитических сфер в рамках такого «вселенского» материкового хозяйства.

Данный подход основывался на геополитических и геоэкономических свойствах Континента: «внутри континентального мира не случайны не только потребности в международном и междуобластном обмене, но и сочетание определенных хозяйственных взаимодополняющих областей и районов; определенные страны внутриконтинентальных сфер накрепко спаяны друг с другом некоторой связью хозяйственной взаимообращенности…». Иными словами, комбинация этих областей строго определена геополитически и экономически, тогда как для «океанических» стран эта комбинация случайна, ибо для них незаменимых партнеров нет: «То, что в экономическом смысле дает океан, соединяя Англию с Канадой, как страной пшеницы, Австралией, как страной шерсти, Индией, как областью хлопка и риса, то в пределах Российского мира дано континентальным сопряжением русских промышленных областей (Московской, Донецкой, Уральской, а в потенции также Алтайско-Семиреченской), с русскими черноземными губерниями (пшеница!), русскими скотоводческими степями (шерсть!) и «русскими субтропиками»: Закавказьем, Персией, Русским Туркестаном, а в потенции также Туркестаном Афганским, Китайским и Кульджей (хлопок и рис!)».

Таким образом, по мнению Савицкого, к России «предопределены экономически примкнуть» и другие континентальные страны: Китай, Иран, Индия. Они ее естественные геополитические партнеры. «Континентальное соседство» связано единой историко-географической связью. Стоит убрать одно звено из этой цепи, и система начнет ломаться.

Система «континентальных соседств» отражала хозяйственное самодовление Евразии как «континента-океана». В этом заключался принцип стратегической и экономической безопасности нашей страны «Не в обезьяньем копировании «океанической» политики других, во многом к России неприемлемой, но в осознании «континентальности» и приспособлении к ней – экономическое будущее России».

Данный подход дополнялся концепцией «евразийского интернационализма как своеобразного ответа на мировой колониализм. Так, еще в 1921 г., Савицкий в работе «Европа и Евразия» перевел абстрактную систему противостояния «Европы и Человечества» Трубецкого в плоскость геополитических координат, предложив конкретную геостратегию спасения от «романо-германской агрессии» на планетарном уровне. Важно подчеркнуть, что такой подход был вполне созвучен политической практике советской власти: помощь кемалистской Турции, сближение с Коммунистической Партией Китая, помощь Гилянской советской республике в Иране. Такое сближение было во многом обусловлено успехом Великой Октябрьской революции. П. Н. Савицкий полагал, что основа сближения – геополитическая: отсутствие естественных границ между Евразией и Азией и континентальный характер евразийского империализма, основанного на «братании» наций.

Последняя особенность, по мнению Савицкого, должна привлечь угнетенные «колониальным империализмом» народы под знамена российско-евразийской империи, построенной по принципу «культурной эмансипации» народа и равноправии. Этот подход соответствовал идее «цветущей многосложности» К. Н. Леонтьева.

В систему противостояния Континента и Океана в 30– е гг. Савицкий включил и проблему взаимоотношений с фашистской Германией, геополитически двойственной империей, полуколониальной-полуконтинентальной (см. главу I, § 2, 2.2.)

В 20-е гг. Савицкий продолжал развивать идею о совместимости немецкого и русского империализмов, ратовал за сближение двух «наиболее страждущих» и великих народов современности – полуконтинетальной Германии и континентальной («степной») России.

Интересно, что к аналогичным выводам, позже придут представители немецкой геополитической школы. Так, идея о военно-стратегической целесообразности континентального единства СССР и Германии была очевидна и для известнейшего геополитика «Третьего Рейха» К. Хаусхофера, который даже в 1940 году выступал за создание континентального блока по оси «Берлин-Москва-Токио», охватывающего пространство от Балтийского и Черного морей до Тихого океана.

К. Хаусхофер считал, что «обширнейшее германо-русско-восточноазиатское единство – то, против чего бессильны любые даже объединенные британские и американские блокирующие акции…».

Совпадение геостратегических планов Савицкого и Хаусхофера во многом подтверждает их научную обоснованность. Кроме того, прогноз Савицкого о закономерном сближении России и Германии оправдал себя в исторической перспективе. Заключение Рапалльского мирного договора сыграло большую положительную роль в судьбах двух стран. И в то же время вызвало огромное разочарование у Х. Маккиндера, видевшего в сближении двух стран угрозу английскому влиянию на континенте Евразия.

Шаги по сближению двух аутсайдеров мировой политики, по мнению Савицкого, должны были обезопасить Россию от Германии, которая «рано или поздно снова – и хозяйственно и политически – выйдет за свои старые границы и добудет себе «место под солнцем» – добудет безразлично как: на путях ли национально-буржуазного империализма или во многом тождественного с ним воинствующего социалистического «интернационализма»».

Таким образом, еще задолго до прихода к власти Гитлера он прогнозировал возможность расширения Германии в восточном направлении, причина которого у него имела классическое геополитическое обоснование, характерное для западной политологии, включавшее в себя мальтузианские установки: «Существенно то обстоятельство, что Германия и Япония являются в мировых масштабах перенаселенными странами – и ищут просторов для применения своей энергии». Подобным же способом обосновывали необходимость «Drang nach Osten» немецкие геополитики. Но П. Н. Савицкий полагал, что война – наименее рациональный способ решения проблемы. Выход, по его мнению, заключался в построении планового хозяйства, в решении этих проблем через рациональную экономическую и политическую организацию внутреннего пространства страны.

Опасность агрессии со стороны Германии в 30-е гг., объяснялась не столько приходом к власти фашистов, сколько теми же геополитическими причинами: в силу ее центрального расположения в Европе и наличием серьезной промышленной базы. Ведь «великодержавность», по верному замечанию Савицкого, должна опираться на «великодержавную базу». В этой связи, например, Италия не могла претендовать на восстановление римского имперского преемства, так как она расположена в центре Средиземного моря, тогда как «современный объект геополитических расчетов северного полушария – весь Старый свет в его совокупности».

Система «континента-океана» не рассматривалась как абсолютно замкнутая. «Здесь речь идет не о великом одиночестве, – пояснял Савицкий – не о нахождении России вне мира или вне договорных отношений с ним, а о том, чтобы эти отношения были подчинены основным задачам русской государственности, а не помехой к их выполнению». Так, допускалась возможность «втягивания» во внутриконтинентальный обмен и приморских областей, примыкающих с другой стороны к Континенту.

В отличие от Трубецкого, Савицкий полагал, что у России-Евразии есть точки «жизненного соприкосновения» с Европой. Это геополитическая данность, поэтому враждебно отворачиваться от этой соседки по материку нельзя. Но «чтобы сблизиться с Европой, нужно стать духовно и материально независимыми от нее».

В этой связи представляются необоснованными попытки ряда современных исследователей представить евразийскую геополитику как вариант «геополитического изоляционизма». Такой подход воспроизводит ошибочное мнение Н. А. Бердяева о том, что, если евразийцы утверждают идею России как особого мира, то он обязательно должен быть обособлен во всех отношениях от «мирового космоса», что они (евразийцы) «хотят, чтобы мир остался разорванным, Азия и Европа разобщенными».

Петр Николаевич понимал, что континентальная автаркия без учета фактора морских коммуникаций не может быть достигнута. Для обеспечения стратегической безопасности необходимо укрепиться на Черном море. В этой же связи он считал полезным приобрести выход к Персидскому заливу.

Но если в начале 20-х гг. борьба за «океанический» выход рассматривалась как второстепенная задача: «какой бы выход в Средиземное море или к Индийскому океану ни нашла бы Россия, морской прибой не принесет своей пены к Симбирскому “Обрыву”» – то через 10 лет, по мере выстраивания автаркичной социалистической системы, стратегия континента-океана была дополнена еще одним геополитически необходимым принципом – «континент-океан – на океаны».

В 30-е гг. Савицкий считал, что Россия-Евразия призвана играть выдающуюся роль также и на море: «Она должна стать в центре морской политики» и стать «перекрестком путей сообщения, на котором сойдутся магистрали, связывающие друг с другом эти три периферийные в отношении Евразии мира: Европу, Азию и Америку». Для этого необходимо было «преодолеть» те географические свойства России-Евразии, которые создают ей экономические и стратегические проблемы: неблагоприятное положение относительно моря, то есть неудобная связь по морю между черноморским и балтийским побережьями, «четвертованность русского побережья», которая ослабляет положение России в военно-морском и экономическом отношениях. Именно «четвертованность» побережий и флота, по мнению П. Н. Савицкого, являлась главной причиной военно-морских поражений в русско-японской войне.

Отсюда Петр Николаевич выводил следующие геостратегические задачи для России-Евразии: завоевать Ледовитый океан, установить мореходную связь между Балтикой и Дальним Востоком, тем самым «приблизить ситуацию к единству побережья». В этом вопросе Савицкий обратился к позитивному опыту Германии, США, Франции, где борьба отдельных стран за единство своих побережий и сейчас составляет одну из основных геополитических движущих сил мира».