«Можно ли в современности писать общий курс русской истории, пренебрегая выводами новой и плодотворной науки геополитики?» – задавался вопросом П. Н. Савицкий. Этот же вопрос является лейтмотивом данного исследования. Дабы ответить на него, было решено подойти к этой задаче с другого ракурса: определить насколько научно обоснован геополитический подход к анализу исторического процесса первой трети ХХ века, предложенный П. Н. Савицким.

Рассмотрев проблему формирования научных взглядов в контексте эволюции политических представлений Петра Николаевича, можно заключить, что мировоззрение его при внешней простоте, системности, очень сложно, многослойно. Во многом, это объяснялось разноплановостью и многоаспектностью отечественной геополитической мысли, опыт которой вобрала в себя концепция евразийского лидера. Во-первых, это славянофильская и почвенническая геополитическая традиция, идущая от И. С. Аксакова, Н. Я. Данилевского, В. И. Ламанского, К. Н. Леонтьева. Представления об исключительных географических свойствах Российской империи и наукоемко выраженная вера в великое историческое призвание «особого мира», панславизм – те идеологические установки, которые проявятся в евразийском стремлении следовать «самобытности» России-Евразии и создать уникальную геополитическую теорию – «научное россиеведение».

Но при этом нельзя забывать о другом – научном направлении геополитических исследований П. Н. Савицкого. Этот базис в его теоретических исканиях, как географа и экономиста, был изначально, еще в доэмигрантском творчестве.

Савицкий начинал выстраивать свою концепцию России-Евразии когда, как верно подметил П. Н. Милюков, «политическая страсть не одержала верх над исследовательским темпераментом». Так, в годы Гражданской войны, будучи участником белого движения, он, как ученый, стремящийся к объективному познанию причин революционных потрясений, смог возвыситься над субъективными политическими пристрастиями, и спрогнозировать еще в 1919 г. победу большевиков. Геополитическое мышление Савицкого-ученого уже тогда выявило историческую связь между Российской империей и Советской Россией в идее сохранения цельной России как геополитического феномена.

Это объективистское направление его историко-геополитического анализа было связано с сильным влиянием отечественной политической географии, взаимосвязанной с ней экономической географией и соединившей в себе эти две отрасли антропогеографией, в рамках которой выкристаллизовывалась научная геополитика, лишенная политико-идеологических установок географического детерминизма. Так, В. П. Семенов-Тянь-Шанский предостерегал коллег от «смешения политической географии с политикой в географии». В этом русле развивались геополитические исследования в СССР.

Как уже отмечалось, часто выводы советских политгеографов (сегодня их называют геополитиками, причисляя к ним и И. В. Сталина) и П. Н. Савицкого, касающиеся рационального территориального распределения хозяйственно-стратегических баз, адекватной геостратегии (связанной с военной стратегией) совпадали между собой.

В этой связи представляется надуманным утверждение, популярное в современной историографии, о расколе русской геополитической традиции после 1917 г.: о рождении уникальной геополитической концепции Савицкого в Русском Зарубежье, «оплодотворенной» идеями западных геополитических школ, а с другой стороны, о существовании в СССР совершенно иной геополитической теории, представленной, например, творчеством того же В. П. Семенова-Тян-Шанского.

Как было показано выше, Петр Николаевич, как Вениамин Петрович, исходили из традиций русской геополитической школы. И их выводы совпадали не только между собой, но и с общественно-политической практикой Советской власти, боровшейся за выживание государства в условиях враждебного окружения. Это замечали современники, например, К. Хаусхофер указывал на «родственность геополитических идеологий» Советов и евразийцев.

Соответствие теории практике подтверждает ее научную обоснованность и прогностическую объективность.

Так, концепция Савицкого России как «материкового хозяйства», «самодовлеющего мира», который может «догнать и перегнать» Запад, нашла свое отражение в советском курсе по построению социализма в отдельно взятой стране. Отметим, что в этом отношении не прав был П. Н. Милюков, когда заявлял, что Савицкий стремился «привести теорию автаркии в гармонию с марксизмом». На основании рассмотрения научного творчества П. Н. Савицкого в доэмигрантский период, можно заключить, что эти идеи, как и сама концепция России-Евразии, были сформулированы Савицким еще в середине и второй половине 1910-х гг. и не были «окрашены евразийством».

Разработанная Савицким геостратегия «континентальных соседств» также отражала векторы геополитической активности СССР по налаживанию связей с Китаем, Индией и Ираном.

Важно отметить, что ценность выявленного Савицким принципа стратегического и экономического взаимодействия континентальных и океанических государств подчеркивается, не только, совпадением его положений с выводами западной геополитики конца ХIХ – начала ХХ вв. (выводами А. Т. Мэхэна, Х. Маккиндера, К. Хаусхофера) как было показано в монографии, но и с данными современной науки, в частности, с выводами А. П. Паршева и С. Г. Кара-Мурзы, с другой стороны, с выводами американского геостратега Зб. Бжезинского, ратующего за включение России в ВТО в качестве «младшего партнера».

Научное ядро теоретических исканий Савицкого в этом аспекте (внешнеполитическом, прикладном) превалировало над идеологическими установками.

Евразийская геостратегия Савицкого отошла от панславистских заданий – в центре ее интересов оказалась Азия, как геополитически предопределенный своей континентальностью, стратегический и экономический партнер России-Евразии.

Таким образом, можно заключить, что ко второй половине 20– х. гг., ближе к 30-м гг. ХХ в. евразийский теоретик сумел разработать научно-обоснованную геостратегию (практические рекомендации по геополитике внешнего пространства), учитывая исторические императивы создания пространства Российской империи, воссозданного в границах СССР. С другой стороны, его геополитическая концепция разрабатывалась с учетом военно-стратегического и экономического потенциала Советской России в соотношении с другими странами. В этом аспекте своей геополитической концепции Савицкий продолжал традицию отечественной военной географии («военной статистики») и политической географии, которая, в свое время, определяла политику царской России.

Значение данных концептуальных положений для поисков системного и адекватного потребностям нашей страны геостратегического курса в условиях глобализации сложно переоценить. Как нельзя недооценивать еще одно важное наблюдение Савицкого как ученого – о необходимости учитывать обусловленность эффективности реализации стратегических задач государства степенью рациональности управления и контроля над собственной территорией. Этот вывод подкреплялся поисками формулы развития государственно-территориального организма страны для реализации главного, по мнению Савицкого, условия его существования, – автаркии, самодостаточности, как «внешней рамки для создания такого общественного строя, в котором причины внутренних столкновений были бы устранены столь же радикально, сколь радикально уничтожает, по мысли евразийцев, правильно поставленная автаркия причины “внешних войн”».

В этой связи, выведенный им на основе историко-геополитического анализа взаимоотношений океанических и континентальных империй принцип стратегической и экономической безопасности для нашей страны сохраняет свою актуальность и по сей день. Савицкий определил его в следующем напутствии: «Не в обезьяньем копировании «океанической» политики других, во многом к России неприемлемой, но в осознании «континентальности» и приспособлении к ней – экономическое будущее России».

Но был и другой аспект геополитического анализа исторического развития нашей страны, направленный на изучение ее общественно-политической и экономической областей, конкретизированный Савицким применительно к реалиям современной ему советской действительности 20—30-х гг. ХХ века. Этот концепт разрабатывался уже в Русском Зарубежье, в контексте общественно-политических движений и развития политической философии постверсальского Запада.

В эмиграции Савицкий, по наблюдениям Милюкова, все больше становился «мечтателем, перестающим быть ученым», его научная мысль стала теряться в политических тупиках и мессианских миражах». Это было связано с вовлечением Савицкого в активную политическую деятельность. Созданное при его активном участии евразийское «идейно-политическое» движение, стремилось к «охвату жизни идеологией». Савицкий, как лидер и теоретик евразийства, считал его главной задачей разработку такой идеологии, которая могла бы вызвать симпатии у представителей оппозиции в составе компартии СССР. Для реализации данного замысла предлагалось представить «полное освещение, с евразийской точки зрения, политической и экономической действительности России» с привлечением развернутой исторической ретроспективы.

Фактическим материалом для анализа советской действительности Савицкому служила научная литература из СССР, которую он доставал из серии «Международных книг из Москвы» через издательство «Петро-Полис». Ссылки на данные советской естественной и исторической науки, которыми пестрили его исследования, должны были привлекать их «потенциальных» читателей, «лиц, работающих в СССР в пределах экономики и политики». Но освещение этих данных «в евразийской точке зрения» означало следующий подход: «не русская революция должна быть втиснута в марксистскую схему, а марксистская схема должна быть идейно расширена до совпадения ее с заданиями русской революции». То есть это предполагало определенную идеологическую установку в выводах-прогнозах.

Претендуя на обоснованность и объективность прогностической функции своей теории, подчеркивая, что «основным научным и философским методом ее являлось выделение «фактов-пророчеств»», Савицкий исказил смысл научного планирования, игравшего для периода 20-30-х годов очень большую роль, особенно для нашей страны. Если советские ученые (в том числе и Н. Д. Кондратьев) при построении научных прогнозов руководствовались принципом «управлять – значит предвидеть», то П. Н. Савицкий в поисках своих «фактов-пророчеств» следовал иной логике «предвидеть, чтобы управлять».

Евразийское «предвидение» было подчинено политическим целям «идеократического» масонства, которое, действуя по тактике, определенной Савицким: «влить новое вино евразийства и старые мехи марксизма», должно было просто заменить своими людьми верхушку компартии, назвав ее Евразийской, ничего не меняя в режиме. Поэтому политическая и социально-экономическая организация СССР в середине 20-х – 30-е гг. вызывала у Савицкого одобрение и расценивалась как позитивный исторический опыт. Причем, стремясь обосновать, что политическая форма, найденная коммунистами, «самая гибкая и совершенная» для осуществления евразийской идеи и что сильный партийный аппарат, да и государство, не развалится при проведении «перегруппировки внутри правящего слоя», «главный евразиец», ненавидящий «коммунистический шабаш», в своих суждениях следовал логике «генерального плана», то положительно отзывался о «сплошной коллективизации», то, вслед за Сталиным, клеймил ее «перегибы».

При помощи методологии «историко-географического синтеза» евразийский политик мог объяснить в нужном ключе любой процесс. Апеллируя к географии, он отсылал к истории, а географический детерминизм подменял особым ее (истории) прочтением. Так, успех Октябрьской революции, первых «пятилетних планов» объяснялся Савицким географически – «отрезанностью России от всей окружающей среды» и историческим стремлением ее «действеннее осознать себя как особый мир».

Получалось, что пространство «метафизически» само моделирует свою внутреннюю политику и даже хозяйственное развитие.

Оформленная в «научные» термины геополитического знания, украшенная данными естественных наук и историческими фактами, его концепция, с одной стороны, претендовала на объективность, с другой – на «самобытность», «почвенность». По этому поводу П. Н. Милюков отмечал: «Наука, которой они (евразийцы – А. М.) пользуются, очень редко есть настоящая наука. Большей частью это подбор для заданной цели учений, давно потерявших право гражданства в науке».

В этой связи центральный компонент всей геософии П. Н. Савицкого – учение об абстрактно-историческом месторазвитии следует рассматривать также как идеологическое средство. С его помощью обосновывалась неизбежность (в силу относительного постоянства географического фактора) обретения Россией имперского статуса и национального перерождения советской власти (в силу непреложности геополитических закономерностей исторического развития «географического организма»). При этом само государство рассматривалось не более как процесс в истории «одухотворенного ландшафта». И если в западной империалистической геополитике подобные органицистские теории служили обоснованием для экспансии, были направлены вовне, то, согласно концепции Савицкого, «историческая необходимость» собирает и созидает внутреннее пространство бывшей Российской Империи, она направлена вовнутрь. Здесь сказалось влияние русской геополитической традиции, в большей степени, славянофильской и почвеннической, направленной на изучение «телосложения» империи.

В этом отношении геополитика Савицкого помогла создать имперскую модель русской истории, укорененную в прошлом и привязанную к объективным данным естественных наук, что придавало всей концепции внешне весьма содержательный вид. Используя историко-географическую категорию «месторазвитие» Савицкий пытался доказать, что преемственность внешнеполитических форм Российской империи в государственном теле СССР обусловливала и преемственность внутриполитической и экономической ее организации.

Такая установка ярко проявилась в его оценке процессов, происходящих в нашей стране в 20-30– гг. ХХ века. Справедливо подмечая возрождение некоторых дореволюционных российских традиций, которые позиционировались как евразийские, в культурно-идеологической атмосфере СССР 30-х гг., переход к системе старого имперского районирования государственной территории, Савицкий распространял влияние этого «евразийского ренессанса» на политическую и экономическую сферы. Но в поисках аналогий между сталинским общественно-политическим режимом («монархизмом») и порядками других «евразийских» правителей, Екатерины Великой и Николая I, он приходил к весьма сомнительным, научно необоснованным выводам. В частности, пытался представить стахановцев как своеобразный новый «ведущий слой», опору компартии. Тем самым, рисовалась картина якобы наметившейся социально-экономической поляризации советского общества: с одной стороны, «антистахановское большинство» а, с другой – «знатные люди советской промышленности» – меньшинство.

В экономической же сфере «сталинский нео-нэп» расценивался как процесс необратимого частно-хозяйственного перерождения. Таким образом, Савицкий прогнозировал возврат к принципам хозяйственно-экономической жизни страны, характерным для императорской столыпинской России.

В этой же связи показателен пример с «периодической системой ритмов» отечественной истории, построенной с привлечением научных данных и выводов. Этот плод «научной системы россиеведения» «подгонялся» под политические цели евразийского движения. Выстроенная схема «ритмов» доведена была Савицким до 1927 г., с прицелом на прогнозируемую «депрессию», так и не была им продолжена. Ожидаемый в 1934 г. системный кризис в СССР не случился.

При этом аргументы теории Савицкого о несовпадении, в силу различия геополитической природы (типов империй-месторазвитий), «волновой динамики» исторического развития России и Запада, «ритмов» их экономического развития, содержали в себе рациональные зерна. Но и эта оригинальная концепция имела идеологическую установку – доказать, что капитализм и социализм являются всего лишь формами историко-географических конъюнктур.

Немаловажным аспектом в теории месторазвития является вопрос о движущих силах исторического процесса. Согласно концепции Савицкого, отношение народа к природе его месторазвития выражается через «историческое самосознание», то есть через осознание исторических функций своего жизненного пространства. Без этого «осознания» освоение месторазвития невозможно, ибо народ как «бессознательная масса» будет перемещаться в неправильном направлении. «Таким образом, – отмечал отошедший в 1926 году от евразийства Г. Флоровский, – весь исторический процесс определялся сзади, из темных недр народного подсознания». По этому же поводу иронизировал А. А. Кизеветтер, отмечая, что согласно евразийской логике «каждому народу предопределено на земном шаре определенное в смысле географических особенностей пространство, его «месторазвитие». Это «месторазвитие» народ не минует – суженого конем не объедешь. … К этому месторазвитию народ стремится безотчетно, преодолевая все препятствия, ибо это стремление от природы в нем заложено».

Народ, обладающий лишь «бессознательной стихийной волей», приобщается к своей исторической миссии, то есть миссии своей «почвы» через «организационную идею» через посредничество «активного нумена нации», то есть через элиту, «высшую интеллигенцию», как «ведущего слоя эпохи и носительницы этой идеи». Разумеется, под этой «элитой» евразийцы подразумевали себя, как представителей «ведущего слоя» или будущего «правящего отбора».

Отметим, что «сращивание» народа и пространства, «крови» и «почвы», – общий принцип в содержании различных концепций классической геополитики как формы империалистической идеологии. Например, О. Шпенглер уподоблял ландшафт «телу истории», в сосудах которого циркулирует, постоянно обновляясь, «кровь», то есть народы. Похожие идеи о приоритете «почвы» над «кровью» можно найти и у неоевразийцев.

Такая оценка роли общественной практики в историческом развитии свидетельствует о том, что за фасадом геополитического, внешне наукоемкого, метода объяснения исторического процесса крылась «самобытная» теория элит. Теория правящего идеократического отбора, чем-то напоминавшая платоновское «эйдократическое» государство философов, по сути, утверждала меритократию, власть элиты, при которой правящий слой сознательных, лучших людей, как «организованное меньшинство» осуществляет «бессознательную волю целого», «биологическое особи», то есть народа.

На период 20-30-х гг. «теории элит», развитые еще в конце ХIХ – начале ХХ века буржуазными социологами В. Парето и Г. Моска, были популярны у «консервативных революционеров», представителей движений «третьего пути» по всей Европе. Так, члены консервативно-революционной группировки «Гегнер» (во главе с Х. Шульце-Бойзеном) считали, что борьба с капиталистическим миром должна вестись «орденом социалистической революции», то есть избранным меньшинством, «третьим фронтом», который стоял бы над партиями и в котором выражался «народ».

Представления о правящем «лучшем слое» «бюргерской интеллигенции» или орденов, разделяли и другие группировки – «Ди Тат» и «Видерштандт». Эту идейную связь замечал и сам Савицкий. Он подробно изучал политические программы и идейные концепции консервативно-революционных группировок, весьма близкие к евразийскому подходу, который укладывался в общеевропейский политический контекст. Сбором данных о них специально для П. Н. Савицкого занимался евразиец А. П. Антипов, что нашло отражение в его записке «О возможности связей с германскими группировками», составленной в первой половине 1932 года. В этой записке, он указывал на идейную близость «Гегнера» и евразийцев и предлагал «употребить все усилия, чтобы завязать с ними сношения как можно более близкие. Следует стараться питать их нашими идеями, стараться помещать в «Гегнере» ЕА статьи, а конечной целью поставить себе издание совместного с ними журнала («Гегнера» или другого)».

При этом причисление евразийства к числу «консервативно-революционных» направлений постверсальской Европы, характерное для западной и отчасти отечественной историографии, представляется слишком категоричным. Нельзя забывать, что представление об интеллигенции, как «оси нации» или «мозга нации» были свойственны и отечественной как либеральной, так и народнической общественно-политической мысли.

Идеократическая модель П. Н. Савицкого разрабатывалась применительно к России, надстраивалась над ее геополитическими особенностями сообразно политическим целям евразийства. Сам «главный евразиец» по этому поводу замечал, что «евразийский национал-большевизм» «всецело исходит из существующего в России»: «В этом существующем есть элементы национального дела русского народа и народов Евразии».

Корме того, идеократия, в представлении Савицкого и Трубецкого, геополитически чужда колониальному империализму, поскольку в основе ее лежит «благо совокупности народов» империи и связывающая их наднациональная идея. В этой связи под определение идеократии, по мнению П. Н. Савицкого, не подходило ни одно государство 20-30-х гг., за исключением СССР. По отдельности ни одно европейское государство не могло претендовать на статус автаркии, да и чтобы выступить в качестве имперского ядра, надо было отказаться от идеологии либерализма и демократии и выработать панъевропейскую идеократическую идею.

Таким образом, концепция П. Н. Савицкого как бы на стыке между идеологией и наукой. В ней соединялись две геополитические теории: одна по содержанию претендовала на объективность и научность, другая – по сути геоидеология, использовала выводы первой. Стремление «обосновать одновременно: научную систему и практические пути» вылилось в сложный «научно-идеологический синтез». По мнению самого Савицкого, такой симбиоз естественен, поскольку в науке и политике проявляются одни и те же организационные идеи, характеризующие эпоху.

Определить же, какое из направлений преобладает, можно по своеобразной формуле Милюкова, которую он вывел применительно к евразийцу Н. Н. Алексееву: «Когда он говорит, как ученый, он перестает быть евразийцем, а когда говорит, как евразиец, перестает быть ученым».

Нельзя недооценивать научную значимость тех аспектов историко-геополитической концепции Савицкого, которые были направлены на познание и решение проблемы обеспечения национальной безопасности нашей страны. Выявленные им на основе комплексного изучения географических особенностей, экономгеографического положения России, принципы рационального управления ее территорией в контексте широкого конкретно-исторического анализа жизни Российской империи и СССР представляют большую практическую значимость сегодня. Эти принципы являются императивами сохранения геоисторических традиций великодержавности России: этатизм, плановая экономика; иерархическая централизованная сильная власть, способная управлять и контролировать социально-экономическую систему общества; необходимость равномерного развития всего государственного пространства, децентрализация промышленности, подтягивание, в первую очередь, восточных и юго-восточных окраин до уровня развития центра. Аналогичные идеи, высказанные В. П. Семеновым-Тянь-Шанским, обеспечили ему популярность по сей день. Забвение дореволюционных работ П. Н. Савицкого, где речь шла об этом же, представляется исторически несправедливым.

Геополитические «правила» эффективного контроля над Россией-Евразией (пространством бывшей Российской империи, затем СССР) исходили из континентальной природы страны и вытекающей из нее необходимости создания «самодовлеющего мира». Они же свидетельствовали о преемственности российской имперской геополитической традиции в исторической практике СССР, но, разумеется, не являлись показателем «перерождения» Советской власти.

Савицкий же, как было рассмотрено выше, делал из этого другие выводы, уже не научного, а идейно-политического характера. Поэтому та часть геополитической теории исторического развития России первой трети ХХ в., в основе которой лежала проблема власти, представляет интерес с точки зрения изучения политической идеологии евразийства (то есть в основе исторического анализа было не познание и объяснение, а идеологическое обоснование).