Солнце поднялось высоко, и стало по-настоящему жарко. Шли по мягкому асфальту, как по резине. Улицы заполнились народом, запестрели, зашумели. Кроме европейской одежды - тюбетейки, халаты-чапаны, а у некоторых мужчин мягкие кожаные сапоги с блестящими резиновыми галошами. Много женщин в свободных платьях из радужного панатласа, а под ними яркие шароварчики с золотой или серебряной нитью. И косички у девушек с вплетенными побрякушками. Сорок штук! И все кругом очень смуглые, бронзоволицые. Туристов сразу отличишь.

На прилавках под навесами груды фруктов, стопки лепешек, подвешены светящиеся кисти винограда - фиолетовые, зеленые и розовые и янтарные дыни в плетенках. В ведрах цветы, а у одной тетки в тазу плавают головки роз. Шашлычники у длинных металлических мангалов на высоких ножках переворачивали шампура с мясом, испускающим дивный дымный дух, щекочущий глаза и ноздри. Возле уличного тандыра - печки, похожей на круглый толстобокий сосуд, наблюдали, как лепешечник в длинной рукавице бросает на внутренние раскаленные стенки пирожки с мясом - самсу, а они прилипают и жарятся.

Сувенирные магазины были полны коврами, сундуками, обитыми цветной жестью, шитыми золотом шелковыми и бархатными халатами, вышитыми накидками - сюзане, женскими украшениями: ожерельями, браслетами и странными кокошниками с металлическими подвесками и бусинами - тилля-кош они называются, «золотые брови». Ну и, конечно, много яркой расписной глазурованной керамики и глиняных фигурок козликов, коней, баранов и сидящих баба-ев - стариков.

- Я хочу купить Олегу осла, - заявила Гера, и Паштету стоило большого труда ее отговорить.

Разумеется, самаркандскими глиняными ослами Олега не удивишь. Но здесь было много и живых, всамделишных, запряженных в повозки. Они неторопливо, спокойно цокали копытцами среди машин и стояли вместе с ними «припаркованные».

А еще деньги. Надо было лх обменять на узбекские. Сумы - бумажные деньги, таньга - монета. Пятьсот сумов - один доллар. Заграница!

Перевалило за полдень, настало время кок-чая. Здесь популярны не кафе, а чайные - чайханы. И не столики со стульями стояли на открытых террасах, а большие низкие помосты - шипаны, застеленные коврами и одеялами, а на них низенькие широкие столы - пантахты, покрытые скатертями - дастарханами. И все пили кок-чай, зеленый чай.

- Как можно пить горячее в сорокаградусную жару? - удивлялась Гера.

- Освежает лучше холодного, - сказал Марат. - Сами увидите.

Пока он стоял в очереди, сняли обувь, как это делали все, забрались на шипан и устроились на ковре перед пантахтой. Паштет сидел в позе лотоса и с наслаждением шевелил голыми пальцами. Они рассматривали людей на улице и картины на стене: подсолнухи в кувшине и какое-то народное действо. Табличка под этой картиной гласила: «Самаркандский народ встречает Николаева и Терешкову».

- Старая картина, - сказала Гера. - Николаев и Терешкова летали в космос еще до нашего рождения.

Марат принес три заварочных фарфоровых чайничка и объяснил, что наливают по половинке пиалы и пьют небольшими глоточками, чтобы почувствовать вкус и аромат. Окружающие так и делали: наливали понемногу и не спеша пили перламутрово переливающийся в белом фарфоре кок-чай. И разговаривали. Напротив, опираясь на валик - люли, сидел бабай в чалме и пиджаке с орденами.

- Как они ходят в халатах? У дядьки стеганый - ватный, что ли? - поинтересовалась Варя, указывая глазами на красивого бородатого старца.

- Эффект термоса. Снаружи - жарко, внутри - в самый раз.

По улице среди машин двигался серый длинноухий ослик, запряженный в тяжелую повозку. Поклажу венчал большой сундук.

- Он же не лошадь-тяжеловоз, как можно маленького так нагружать? - возмутилась Гера.

- Разве это груз? Они очень выносливые. И не такое возят.

После чайханы ребята захотели посмотреть «старый город», и он оказался рядом, спрятанный среди чинар, тополей и современных домов. Настоящий глиняный лабиринт - узкие извилистые улочки с седыми, прокаленными солнцем, глухими глинобитными заборами - дувалами. Что делается в пыльных двориках, можно было увидеть только случайно, если открывалась дверь в заборе. На этих улочках текли арыки - неглубокие канавки с темной пенящейся водой антисанитарного вида, встречались невозмутимые белые и черные курдючные овцы, зад которых свешивался подушкой и покачивался на ходу. В пыли возились голопузые бритоголовые дети. Те, что постарше, приставали: «Бонжур!» «Хеллоу!»,- рассчитывая на сувенир или монетку, но Марат крикнул «Брысь!»-и они отстали. В мавзолее Гур-Эмир под нефритовым саркофагом покоился прах Тимура, Тамерлана, Тимурленга - «железного хромца», человека с хромой ногой и сухой рукой, величайшего тирана всех времен и народов. Над могилой Улугбека лежала скромная серого мрамора плита.

Как прохладно было в огромном гулком чреве мавзолея и как пыхнуло на них уличным пеклом! На площади возле театра сидел бронзовый Тимур, опирался на меч. Рядом стоял настоящий верблюд. За деньги на него залезали и фотографировались. У верблюда были поникшие горбы, высокомерный взгляд и презрительно отвисшая губа.

В одной чайхане и на заборе возле нее увидели развешенные картины. Снова подсолнухи, «Самарканд зимой», а также «Самаркандский народ встречает Ельцина». На каждой внизу прочли подпись: «Вахруддинов».

- Это у вас выставка? - спросил Паштет у чайханщика.

- Зачем выставка? - обиделся тот. - Это собственность. Все картины подарены чайхане художником. Михал Михалыч его зовут.

Потом они снова встретили осла, задумчиво стоящего поперек улицы. Варя страшно заволновалась: «Его же задавят!»

Машины объезжали упрямое животное, кто-то ругался, высунувшись из окна автомобиля, а ослик продолжал стоять с отрешенно-философским видом. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы не пришел милиционер. Он застопорил движение, машины скапливались и гудели. Собрались люди, они смеялись над милиционером, который изо всех сил тянул ослика, а тот ни с места. «Тупое животное! - орал милиционер. - Тварь поганая! Идиот! Кто хозяин ишака?» И тут Паштет скользнул средь машин и людей, а добравшись до ослика, обнял его за шею, погладил между ушей и, взяв за веревку, спокойно повел к тротуару. И ослик пошел. Тут их настиг хозяин осла, с ходу проехался по его спине палкой и отобрал у Паштета веревку.

- Хулиган! - с чувством сказала Гера. - И большая сволочь. Пора у вас заводить общество охраны ослов.

- И чего стоял посреди дороги? - спросил Паштет, вернувшись к ребятам.

- Упрямый. Они этим отличаются, - пояснил Марат.

- Нет, - покачала головой Гера. - Просто он стоял и думал.

Возле чайханы в большом казане кипело и пузырилось масло. Дядька бросал туда светло-розовые головастые и глазастые тушки морского окуня, а появлялись они из котла в золотой корочке, словно в мундире. Только тут поняли, что сильно проголодались. В этой чайхане тоже висели творения Вахруддинова: очередной пейзаж и «Самаркандский народ встречает Каримова». Каримов - первый и действующий президент Узбекистана.

- Вахруддинов нас преследует, - сказала Варя, справившись с рыбой и чаем.

- В чайхане напротив рынка тоже есть картины, - вспомнил Марат и спросил у чайханщика: - Откуда у вас картины?

- Подарок, - с гордостью ответил тот. - Их нарисовал великий художник Самарканда. Его картины висят в разных странах и печатаются на марках.

Измочаленные усталостью и жарой, плелись в «ханаку», заглядывая во все встречные чайханы, и почти в каждой нашли пейзажи, а также самаркандский народ, который встречал Аллу Пугачеву и французского президента Миттерана.

- Кто этот Вахруддинов, который дарит чайханам свои картины? - спросил Марат у человека, сидящего за кассой последней чайханы.

- Очень хороший человек, - ответил кассир. - Он подарил нам бесплатно такие замечательные картины.

- Странно, я много раз видел эти картины, но никогда не задумывался о художнике, - сказал Марат.

В «ханаке» нашли записку, Олег сообщал, что отправился в гости и будет поздно. Расстроилась только Гера. Они отдохнули, повалявшись на спальниках, написали Олегу, что явятся утром, сдали ключи вахтерше и снова пошли в город.