Первое, что она услышала, медленно приходя в себя, это тонкое пиканье: пик, пик, пик… Лив с огромным трудом разлепила горячие, как будто полные песка, глаза и резко зажмурилась. В помещении, где она лежала, были яркие лампы и белоснежные кафельные стены. Медленно, постепенно привыкая к яркому свету, Лив снова подняла веки и осмотрелась: небольшая белая комната, посередине — кровать, на которой она лежала, рядом тумбочка и капельница, а с правой стороны — монитор, демонстрировавший удары ее сердца и пикающий в такт.

Лив с трудом опустила глаза, почувствовав резкую боль в голове, и увидела на одной руке иглу капельницы, а на другой — какие-то датчики, видимо, от того самого компьютера. Она была укрыта одеялом, переодета в какую-то сорочку и все это как-то совсем не вязалось с ее планами…

Лив нахмурилась. Она все вспомнила. Сестра. Ее убили. Отец. Он ей не верит. Она должна сама найти остальных троих и заказчика и самолично убить их… И она собиралась уехать из квартиры и начать слежку, как вдруг…

Дверь в комнату отворилась, и в проеме показалась густая борода, толстые стекла очков и очень густые брови в белом колпаке. Обладатель всего роскошества улыбнулся и вошел внутрь.

— Как вы себя чувствуете, мисс Мартинес?

Лив нахмурилась, гневно оглядев мужчину в белом халате, с озорными карими глазами, ухмыляющегося ей через свою кустистую бороду, и с трудом произнесла:

— Кто вы такой? Где я? Что со мной было?

Мужчина ухмыльнулся и, подойдя к компьютеру, стал что-то проверять на мониторе, одновременно глядя в какие-то записи.

— Меня зовут Калеб Солден, я — личный доктор мистера Эйдена Мартинеса, вы находитесь в моей подпольной клинике, над нами сувенирная лавка «Go, go, New-York» в качестве прикрытия и у вас был разрыв селезенки. Не волнуйтесь, мисс Оливия, — тут же поднял руки доктор, увидев, как Лив вытаращила на него глаза. — У нас самое современное оборудование, и мне ассистировали лучшие хирурги города. Операция прошла успешно. Я пришлю медсестру обработать шов, а пока давайте измерим температуру…

Он вставил подмышку Лив градусник, а сам начал делать записи в карте, присев рядом на стул. Лив нахмурилась:

— Спасибо, конечно, доктор Солден…

— Можно просто Калеб.

— Спасибо, доктор Калеб, но теперь скажите, во сколько меня выпишут? Мне нужно идти. Думаю, уже давно утро, не знаю, сколько я провалялась тут…

Доктор Калеб весело рассмеялся и посмотрел на Лив.

— Милая, вы немножко не в курсе. Когда вы сюда поступили, у вас было внутреннее кровотечение, сломано два ребра и разорвана селезенка. Еще бы минут двадцать — и вас было бы уже не спасти. Операция длилась восемь часов. После нее вы были без сознания четыре дня. Но чтобы вы сильно не расстраивались, скажу, что вас постоянно навещал Брайан Клаусон, его посылал отец, он, к сожалению, сам не мог приехать, был слишком занят…

— Ну естественно. — язвительно вставила Лив, закатив глаза.

— Похоронами мисс Джессики. — добавил доктор, и Лив мгновенно сникла, почувствовав укол вины. — Так же приходил сын Оливера О-Коннела, кстати, он снаружи, сейчас я его позову.

Доктор Калеб встал. Лив раздраженно посмотрела на него.

— Черт! Четыре дня впустую! Так, доктор, вы не ответили, я могу уйти, м-м-м… скажем, завтра утром?

Доктор нетерпеливо вздохнул и сказал:

— Вы слишком слабы, мисс Оливия, кроме того, перенесли тяжелую операцию. Вы сможете уйти не раньше, чем через три недели.

— Что??? Да ты в своем уме, придурок?!? — завопила Лив.

— … а пока, — доктор достал из кармана пузырек с таблетками. — Это омнопон. Сильное обезболивающее. Принимать каждые три часа по одной таблетке. Я приглашу Джона. Отдыхайте.

— Эй, эй! Стойте! — крикнула Лив, но Калеб уже скрылся за дверью. Через секунду в комнату влетел Джонни, и Лив, не смотря на злость, испытала тепло внутри при виде этих сияющих радостью зеленых глаз, горящих заботливым беспокойством и неизменной игривостью. Джонни улыбался своей красивой, веселой улыбкой, обнажив потрясающие ямочки, на нем была белая рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами и закатанная до локтей на руках, черные брюки и туфли. В руках у него было две коробки, и он тут же подлетел к постели Лив, пристроив их на столик возле кровати и окружив девушку своей неимоверно горячей и притягательной мужской аурой.

— Оливка! Наконец-то ты проснулась! Я все ждал и ждал, но врач говорил, что нет и нет… Как ты себя чувствуешь? Шикарно выглядишь! Больно? Я кое-что тебе принес! — тараторил он беззаботно, чмокнув Лив в щеку и развязно плюхнувшись на стул около нее, закинув щиколотку одной ноги на колено другой и уставившись на девушку сияющими, огненными глазами.

Лив серьезно прищурилась.

— Когда были похороны? — спокойно и грустно спросила она.

Джонни резко сник, и Лив увидела в его глазах боль, которую он с диким трудом глушил в себе… И снова она вспомнила, что ему гораздо тяжелее, чем ей. Лив опять ощутила стыд. Уже во второй раз.

— Закончились час назад. — тихо и грустно сказал Джонни.

— Я тоже хотела с ней попрощаться… — прошептала Лив и почувствовала, как заболела ее голова и защипало в глазах.

Джонни наклонился и взял ее за руку.

— Я понимаю. Но ты бы все равно не смогла. На тебя открыта охота, ты же знаешь… Здесь ты в безопасности, они тебя не найдут, а потом, когда выздоровеешь, мы найдем тебе новое убежище, до тех пор, пока мы с твоим отцом не вычислим каждого, кто причастен к ее смерти…

Лив раздраженно хмыкнула.

— То есть пока папаша истребляет афроамериканскую расу, я должна отсиживаться в норке?? Джонни, он ищет не тех людей! В любом случае, я не собираюсь прятаться, и завтра, когда я отсюда выйду, я отправлюсь на поиски настоящих говнюков под номерами один, три и четыре, а еще их главаря, из-за которого погибла моя сестра, и лично расчленю их тела, пока ты и ослина отец будете прессинговать не тех плохих мальчиков!

Джонни удивленно вытаращил глаза:

— Завтра?!? Оливка, прости, но, может, ты еще не поняла: четверо суток назад ты пережила сложную операцию! Врачи боролись за твою жизнь. Так что завтра ты, скорее всего, даже на ноги подняться не сможешь, не то, что выслеживать кого-либо. И, кстати, «ослина отец» с ума сходил, пока твоя жизнь висела на волоске. Он ужасно боялся тебя потерять.

Лив язвительно усмехнулась.

— Поэтому он вместо себя присылал своего попугая?

Джонни улыбнулся:

— Он не мог приехать, потому что за ним, скорее всего, уже следят.

— А за тобой — нет?

— Я не такая важная персона. — спокойно и весело заявил Джонни. — И вот еще что: я верю тебе, Лив. Я знаю, что тело подменили. Ни один афроамериканец в здравом уме никогда бы не сунулся к дочерям Эйдена Мартинеса. И я узнаю, кто ее убил. — добавил он неожиданно ледяным и жестким голосом, которого Лив еще никогда не слышала.

Она посмотрела в его больные глаза и смягчилась. Он был ее другом, он как-то умел понимать и чувствовать ее с полуслова, и у нее не было причин не доверять ему. Поэтому она должна прогнать его и держаться от него подальше… Она не могла потерять третьего значимого человека в ее жизни.

— Проваливай, Джонни. — поморщившись, сказала она, испытывая боль в душе от этих слов.

Джонни удивленно посмотрел на нее, затем прищурился и какое-то время молча и проницательно изучал ее глаза. Затем он встал и спокойно проговорил, открывая коробки на тумбочке:

— Ты только посмотри, что я тебе принес, Оливка! М-м-м! Вelissimo! Твоя любимая пицца, глянь на эти симпатичные жареные колбаски! И еще… — он открыл вторую коробку. Лив увидела совершенно шикарный, высоченный, свежий кусок торта. — «Наполеон» от знаменитого мастера десертов шефа Эндрю! Он тут тебе традиционно кремом написал: «Поправляйся скорее, моя конфеточка!» Попробуй, ты будешь в восторге!

Лив чувствовала, как ее разрывало от тепла и благодарности к нему, но лучше разорвать, пока болит, чем позже рвать совсем по живому… И она, мельком глянув на невероятную вкуснотищу, сделала наплевательский вид и раздраженно проговорила:

— Спасибо, Джонни, проваливай!

Джонни улыбнулся и, сунув руку в карман, достал горсть клубничных леденцов и осторожно всыпал их в ладонь Лив, покоящуюся на кровати.

— Я уйду. Ненадолго. — он подмигнул ей и, улыбнувшись самой обаятельной и красивой улыбкой, на которую только был способен, стремительно вышел, видимо, ничуть не обидевшись, осторожно притворив за собой дверь.

Лив осталась в пустой комнате, чувствуя слезы на глазах и сжимая в руке конфеты, как будто ощущая от них еле заметное тепло руки Джонни.