Шекспир и Шакспер. Это ж два лица! Два тезки! Два почти-однофамильца! А кто-то, между ними всунув рыльце, Перемешал их судьбы до конца. Покуда Шакспер в стратфордских судах Судился из-за солода в галлонах, – Шекспир блистал в театрах и салонах, Быть может, Лондона не покидав. Уходит Шакспер, завещая детям Дом. А жене – «вторую койку». Но Шекспир здоров. (Ведь только в двадцать третьем Друзьям – его оплакать суждено!) – А что так странен бюст и стих надгробный? – Злых пращуров спроси, потомок злобный! (1990‑е годы) Бен Джонсон (помните?) лишь только                         в двадцать третьем С великим Лебедем простился. Сбился в счете? Неужто Лебедя отлет чудак заметил… Лишь через девять лет – по Лебедя отлёте?! О! Современникам видней – когда азарта Стихов божественных раскат остановился; Ведь в двадцать третьем-то и фолио явился, (Быть может, странный еще при жизни барда). Кто ж так перемешал и так запутал строки? Не тот ли, – благостный, но к Мастеру                                  жестокий Отряд колбасников (которому едино – Существовал ли он на свете – вообще-то)? Не тот ли, кто саму бессмертие Поэта Задуть надеялся, как лампу Аладдина?