Бедность – не порок, а просто такой стиль жизни. Именно так можно сформулировать максиму, которой Солженицын следовал со времен освобождения из лагеря и до глубокой старости.

Античные мудрецы любили подчеркивать превосходство внутреннего богатства человека над тленными материальными ценностями, и признаком его почитали бедность. Киник Диоген, например, гордился своей бедностью и всеми силами старался ее усугубить, чтобы стать еще мудрее. «Увидев однажды, как мальчик пил воду из горсти, он выбросил из сумы свою чашку, промолвив: “Мальчик превзошел меня простотой жизни”. Он выбросил и миску, когда увидел мальчика, который, разбив свою плошку, ел чечевичную похлебку из куска выеденного хлеба».

Беден материально – значит, богат внутренне, – эта неглубокая мысль очень импонировала Солженицыну. Как мы помним, по его мнению, бессмертную душу и подлинную свободу можно обрести лишь в условиях заточения, когда тебя лишают элементарных удобств и даже нехитрого имущества – близорукой, не тертой вольняшке это не доступно.

«Имущества у меня всего на земле – носовой платок, а комбинезон и вот белье под ним без пуговиц (он обнажил грудь и показал) – казенное, – бравирует перед всесильным министром Абакумовым герой романа “В круге первом” “мрачный арестант и гениальный инженер” Бобынин. – Но человек, у которого вы отобрали всё, – уже неподвластен вам, он снова свободен».

Как выразил Солженицын ту же мысль в другом месте: «Я – Межзвездный Скиталец! Тело мое спеленали, но душа – не подвластна им».

Неприхотливый быт и показное нестяжательство Солженицына подкупали современников. Обряженный в драный ватник, ужинающий кипятком с черным хлебом и половинкой луковицы, он, казалось, один во всей стране воплощал в себе весь многострадальный русский народ. А где его еще сыскать, если в сытых шестидесятых граждане страны Советов сплошь обрядились в кримпленовые костюмы, повесили на стены модные эстампы и обзавелись стиральными машинами – обуржуазились?

То ли дело Александр Исаевич. Вот в декабре 1962 года он, простой рязанский учитель, начинающий автор, по вызову ЦК на обкомовской машине едет в Москву на встречу руководителей партии и правительства с деятелями культуры: «Я нарочно поехал в своем школьном костюме, купленном в “Рабочей одежде”, – с гордостью пишет Солженицын. – В чиненных-перечиненных ботинках с латками из красной кожи по черной, и сильно нестриженный… Таким зачуханным провинциалом я привезен был во мраморно-шелковый Дворец Встреч… В раздевалке ливрейные молодцы приняли мое тертое унылое длинное провинциальное пальто».

Подобным же образом Александр Исаевич любил показаться и на рязанских улицах. «Когда Солженицын приезжал в Рязань из Давыдова, – вспоминала Анна Гарасева, – у него был вид старого колхозника из глухой деревни: куртка-стеганка, шапка с ушами, и весь он выглядел каким-то усталым и измученным».

В том же виде Солженицын предстал и перед сотрудником «Литературной газеты» Виктором Бухановым, приехавшим в Рязань вскоре после выхода в свет «Ивана Денисовича», чтобы написать о нем очерк: «Одет он был в стеганый ватник, шапку-ушанку с болтающимися завязочками».

В том же виде в начале 1969 года застал Солженицына в Давыдове бывший генерал Григоренко: на плачах «фуфайка», на ногах «огромные зэковские бахилы». Угощал его хозяин весьма скромно: «По кусочку свиного сала, черный хлеб, луковица, перловая каша-концентрат», «флакон из-под духов, в нем на 1/3 спирт», завтрак: «картофель», «снова по кусочку сала, луковица, соль, растительное масло», «снова накапали в рюмки спирта».

В своем заслуженном ватнике Солженицын даже собирался было заявиться на церемонию вручения Нобелевской премии, да объяснили ему, что так не принято. Возмущению новоиспеченного лауреата не было предела: «Господа, это – моя скифская досада на вас: зачем вы такие кудряво-барашковые под светом юпитеров? почему обязательно белая бабочка, а в лагерной телогрейке нельзя?»

Зря он, что ли, свои ватники из лагеря вез? Он, кстати, из Экибастуза их целых два захватил – один свой, а другой краденый: по собственному признанию, он его «замотал по инвентаризации». (Вот тебе и «политический» – обычным воришкой оказался наш мученик за высокие идеалы, казенной телогрейкой не побрезговал!)

Образ неприхотливого в быту, бедствующего писателя Солженицын начал внедрять в сознание окружающих, как только стал выходить в люди. Рассказывая о своем первом появлении в редакции «Нового мира», он пишет: «Расспрашивали о моей жизни, прошлой и настоящей, и все смущенно смолкли, когда я бодро ответил, что зарабатываю преподаванием шестьдесят рублей в месяц, и мне этого хватает».

В те годы за 60 рублей в месяц один человек прожить мог, но очень скромно.

Можно представить, как смотрели на Александра Исаевича сотрудники редакции «Нового мира». «Все были в восторге от того, как он пишет, как держится и что говорит, – вспоминает Владимир Войнович. – Говорит, например, что писатель должен жить скромно, одеваться просто, ездить в общем вагоне и покупать яйца обыкновенные по девяносто копеек, а не диетические по рублю тридцать».

Эти «обыкновенные по девяносто» нашли отражение и в воспоминаниях самого Солженицына. Рассказывая, как однажды в 1967 году он возвращался из Москвы в Борзовку, он пишет: «Это было 8 июня, на Киевском вокзале, за несколько минут до отхода электрички на Наро-Фоминск, с продуктовыми сумками в двух руках, шестью десятками дешевых яиц».

На шесть десятков разница была, что ни говори, велика: 2 рубля 40 копеек. Но так и яйца не такие крупные – так что выгода сомнительна.

Мотив о бедственном положении писателя звучит во многих воспоминаниях о нем. Мы помним, как в 1967 году, собираясь выписать Солженицыну аванс за «Раковый корпус», который так и не будет напечатан, Твардовский посочувствовал: «У него за душой ведь нет ни гроша».

«Денег у них не было, – уверяла Анна Гарасева, – они с женой копили их всю зиму на отпуск, а потом летом отправлялись по добытым адресам бывших лагерников».

«Денег у Солженицына нет. Это ясно», – вспоминает новомирец Алексей Кондратович.

С удивлением и восхищением пишет и Вишневская: «Жил Александр Исаевич на один рубль в день – так распределил он на много лет свой довольно большой гонорар за Ивана Денисовича».

В принципе, живя даже на эти скромные деньги, можно было бы иногда позволить себе сварить суп с мясом. Но Солженицын уверяет, что мясного не едал аж несколько десятилетий, пока не оказался в Цюрихе: «Тут взялась мне помогать энергичная фрау Голуб. … Раз принесла готовую куриную лапшу, другой раз суп с отварной говядиной (такую точно ел в последний раз году в 1928, в конце НЭПа, никогда с тех пор и глазами не видел)».

Да что там говядина – бывало, и на хлеб не хватало именитому, обласканному прессой писателю. Выступая 20 марта 1976 года на испанском телевидении, он с возмущением заявил: «Коммунистическая печать очень любит спекулировать на том, что вот Солженицын поехал на Запад и стал миллионером. Когда я в Советском Союзе голодал, они не писали об этом».

Однако вот вопрос: если Солженицын был таким нищим, как сам себя изображает, то как ему удалось приобрести дачу за 2600 рублей и три автомобиля (в 1963, 1971 и 1972 годах)? А благоустройство новой квартиры? А ремонт дачи? А ежегодные комфортабельные поездки (и ведь останавливался не где-нибудь, а в таких, например, столичных гостиницах как «Будапешт» и «Москва»)? Да если посмотреть на фотографии, обнаруживается, что Александр Исаевич и Наталья Алексеевна не ходили годами в одной и той же одежде.

Более того, как известно, с 1 мая 1969 года Решетовская вообще оставила работу. Причем, почти за полгода до смерти Корнея Чуковского, завещавшего Солженицыну часть своих немалых накоплений. А с конца 1969 года, т.е. за год до получения Нобелевской премии, писатель стал содержать за границей собственного адвоката – им стал высокооплачиваемый швейцарский юрист Фриц Хееб.

Стратагема № 8

Прибедняйтесь, создавайте себе образ нищенствующего праведника, заботящегося не о себе, но лишь о людских судьбах.

Как это возможно? Чтобы ответить на этот вопрос, Александр Островский не поленился подсчитать деньги в кармане нищенствующего прозаика:

«Как доцент Наталья Алексеевна получала 320 рублей в месяц, пенсия ее матери составляла 50 рублей, около 80 рублей приходилось на пенсию двух ее тетушек: Марии Николаевны и Нины Николаевны. Итого 450 рублей. Делим на пять членов семьи, получаем 90 рублей. Таким образом, даже если бы Александр Исаевич вообще не работал, у него была возможность жить не на один рубль, как он сумел уверить Вишневскую, а на три рубля в день.

Между тем у него были и гонорары.

Рассказывая о публикации “Одного дня Ивана Денисовича”, А.И. Солженицын пишет: “Властно и радостно распорядился Твардовский тут же заключить со мной договор по высшей принятой у них ставке”. К сожалению, он не назвал конкретных цифр, но мы можем найти их в воспоминаниях Н.А. Решетовской. По ее свидетельству, гонорар за “Один день” был начислен из расчета 300 рублей за авторский лист. А поскольку объем повести примерно 6 авторских листов, полученный за ее публикацию на страницах “Нового мира” гонорар составлял не менее 1800 руб. Если допустить, что таким же образом был оплачен его труд и в дальнейшем, то вырисовывается следующая картина: издание “Одного дня” в “Роман-газете” и отдельной книгой – 3600 рублей, четыре других рассказа (общий объем 7,5 а. л.) – 2250 руб. Итого – 7650 руб.

С 1962 по 1974 год ничего больше опубликовать в Советском Союзе А.И. Солженицыну не удалось. Однако мы знаем, что кроме гонораров за опубликованные произведения, ему выплачивались авансы за произведения, которые напечатаны не были. Так, за роман “В круге первом” он получил аванс не менее 2700 рублей, за повесть “Раковый корпус” – три аванса в сумме 6000 рублей, аванс за отвергнутый киносценарий “Тунеядец” – 1500 рублей. К этому нужно добавить авансы за непоставленные пьесы “Свеча на ветру” и “Олень и шалашовка” (не менее 2000 рублей). Получается, еще 12200 рублей.

Не следует также забывать, что Союз писателей СССР содействовал переводу “Одного дня Ивана Денисовича” и некоторых других его произведений на иностранные языки, в связи с чем, как мы знаем, у А.И. Солженицына уже в 1963 г. появился валютный счет во Внешторгбанке. Даже если взять по минимуму (1800 рублей за одно издание) и принять во внимание, что его повесть и рассказы официально, т.е. через “Международную книгу”, только до 1970 г. выдержала не менее 23 изданий за рубежом, мы получим более 41 тыс. руб..

Поэтому можно утверждать, что с ноября 1962 по март 1972 г. бедствующий писатель совершенно официально получил гонораров на сумму, как минимум, 60 тыс. руб., что не менее 6000 руб. в год или же более 500 руб. в месяц. 500 и 450 рублей – это 950 рублей, 180 руб. в месяц или же 6 рублей в день на одного человека.

Но и это не все. Мы не учли ту часть наследства, которую Александр Исаевич получил после смерти К.И. Чуковского. Остаются неизвестными те гонорары, которые потекли с конца 1960-х годов на его заграничный счет за роман “В круге первом” и повесть “Раковый корпус”. По свидетельству О. Карлайл, только издательство “Харпер энд Роу” готово было выплатить писателю за роман только в виде аванса более 60 тысяч долларов.

Наконец, осенью 1970 г. Александр Исаевич стал нобелевским лауреатом и уже 27 ноября 1970 г. предложил своему адвокату Ф. Хеебу перевести “часть денег от Нобелевской премии” на его счет “в шведский или швейцарский банк” и выразил надежду, что “в конце декабря или начале января” эти деньги будут в распоряжении Хееба. В связи с этим он писал: “Я прошу Вас мне лично перевести через Внешторгбанк 3000 долларов”. В декабре 1970 г. затребованная сумма находилась на личном счете Александра Исаевича.

26 августа 1973 г. Ю.В. Андропов докладывал в ЦК КПСС: “За последние два года Солженицыным из иностранных банков получен 23301 инвалютный рубль, на которые он купил легковые автомобили марки “Москвич-412” для своей первой жены Решетовской и матери второй жены – Светловой. Различные промышленные и продовольственные товары он, как правило, приобретает в валютных магазинах “Березка”.

Этого, конечно Альберт Мальц не знал. Но какую же нужно было иметь совесть, чтобы, обладая такими суммами, изъявить готовность принять его помощь?»

В общем, Солженицыну вполне хватало и на «диетические по рупь тридцать», и даже на крабы из «Березки». Но к лицу ли совести нации кушать пармезан?

«Таким образом, – пишет Островский, – и лагерная телогрейка, и помятый алюминиевый чайник, и школьный костюм из магазина рабочей одежды, и чиненые-перечиненные ботинки, и зековские бахилы, и решетка с тремя десятками яиц по 90 копеек, и разговоры о рубле в день использовались Солженицыным лишь как средство для создания образа не только гонимого, но и бедствующего писателя. Независимо от того, как мы будем оценивать приведенные факты, очевидно одно: появляясь в самой скромной одежде, демонстрируя неприхотливость в отношении пищи, подчеркивая ограниченность финансовых средств, призывающий нас всех жить не по лжи Солженицын не просто в каждом конкурентном случае расчетливо играл разные роли, но и мистифицировал окружающих, т.е. попросту говоря, обманывал их».

Не отказался Солженицын от своих босяцких привычек и в США, живя в роскошном поместье, доверху заваленном деньгами от зарубежных публикаций «Архипелага». «Вечером он даже чай не пил. Крутой кипяток», – утверждает Станислав Го-ворухин, побывавший в гостях у вермонтского отшельника в 1992 году.

Очевидно, режиссер попал к Солженицыну аккурат на «день зэка», которые он время от времени устраивал себе из ностальгии: «отрезаю утром 650 граммов хлеба, кладу два кусочка сахара, наливаю незаваренного кипятка. А на обед прошу сварить мне баланды и черпачок жидкой кашицы. И как быстро я вхожу в старую форму: уже к концу дня собираю в рот крошки, вылизываю миску. Возощущения встают во мне живо!»