В любом деле залог успеха – наличие хороших знакомых, которых можно использовать как бесплатных и беспрекословных помощников. Обзавестись таковыми для обаяшки Солженицына труда никогда не составляло.

В марфинской шарашке он познакомился с Дмитрием Пановым и Львом Копелевым, которые десятилетиями будут, рискуя репутацией и даже свободой, помогать Солженицыну с публикациями, с отправкой рукописей за границу, с новыми выгодными знакомствами.

Хорошим подспорьем во всех делах было и наличие жены – верного товарища и соратника Натальи Решетовской. Невзирая на предательство супруга, давшего на нее показания во время следствия, Наталья Алексеевна продолжала его боготворить, возила ему передачки в тюрьму, а потом еще 14 лет создавала ему все условия для творчества. «Ему нужен был комфорт всей окружающей атмосферы, который я старалась создать ему своей музыкой, хорошо заведенным домом, умением угадать и выполнить любое его желание, своим старанием быть для него “душечкой”».

Со своей стороны Солженицын запрещал Наталье Алексеевне краситься, завиваться, одеваться по моде и рожать детей: ее дело – служить Пророку, и не след ей отвлекаться на всякие глупости! Тесту место у печи.

Решетовская использовалась Солженицыным до самого развода, случившегося после получениям им Нобелевской премии. Тогда на смену ей была избрана женщина помоложе – активная, безотказная, полезная своими знакомствами аспирантка МГУ Наталья Светлова.

Решетовская отреагировала на разрыв попыткой суицида, по счастью, неудачной.

Затворническое существование не мешало Солженицыну обзаводиться множеством знакомых. Особенно хорошо ему стало это удаваться после триумфа «Ивана Денисовича».

Каждый из новых знакомых Солженицына помогал ему, как мог.

Твардовский хлопотал за него перед власть имущими, проталкивал в Союз писателей, выписывал несусветные авансы за произведения, которые потом даже не печатались.

Вишневская и Ростропович предоставляли Солженицыну стол и дом, да не где-нибудь, а в элитной Жуковке.

Месяцами жил и подъедался Солженицын и у Корнея Чуковского в Переделкино. Детский писатель, как мы помним, даже отписал Солженицыну по завещанию часть своих денег.

Стратагема № 9

Любите и умейте дружить. Приобретайте выгодные знакомства, которые можно использовать «для пользы дела».

Круг помощников Солженицына расширялся стремительно, ему удавалось располагать к себе людей не хуже, чем Крошке Цахесу из одноименного произведения Гофмана. При этом писатель без устали строчил на своих друзей гадости в своих воспоминаниях, стремясь выглядеть на их фоне великим и непогрешимым. Публикация этих воспоминаний заставила многих взглянуть на Солженицына по-новому. Ни о какой дружбе после этого, естественно, речи идти уже не могло.

Многим, впрочем, удавалось раскусить Солженицына довольно быстро. Редкую проницательность продемонстрировал, например, писатель Варлам Шаламов. Это был человек, который в отличие от Солженицына, прошел лагеря понастоящему, будучи обвинен еще в 1938 году по действительно серьезному политическому делу – за участие в подпольной троцкистской группе, и сидел не по шарашкам, а в самых суровых местах.

Попытку познакомиться с Шаламовым Солженицын предпринял в июне 1963 года, отправив ему рассказ «Для пользы дела». Свою бандерольку он сопроводил словами: «Я считаю вас моей совестью и прошу посмотреть, не сделал ли я чего-нибудь помимо воли, что может быть истолковано, как малодушие, приспособленчество». В августе Шаламов посетил Солженицына в Солотче и сразу разглядел, кем на самом деле является автор «Ивана Денисовича». Позже он напишет: «Деятельность Солженицына – это деятельность дельца, направленная узко на личные успехи со всеми провокационными аксессуарами подобной деятельности… Ни одна сука из “прогрессивного человечества” к моему архиву не должна подходить. Запрещаю писателю Солженицыну и всем, имеющим с ним одни мысли, знакомиться с моим архивом».

«После бесед многочисленных с Солженицыным чувствую себя обокраденным, а не обогащенным». (Из записных книжек Варлама Шаламова)

Прочитав эти слова, Александр Исаевич был обижен. «Да неужели же к моей борьбе с советским режимом, – никогда ни малейшей сделки с ним, ни отречения от своего напечатанного – возмутился он, – подходит слово “делец”?» Комментируя солженицынскую реплику, Владимир Бушин заметил: «Это, Александр Исаевич, самое мягкое словцо, что к вам подходит».

Бесплатные помощники требовались Солженицыну и для перепечатки его бессмертных произведений. Активнее других он использовал для этого свою жену Наталью Решетовскую, внучку Чуковского Елену Цезаревну и Елизавету Воронянскую.

Но самый большой штат помощников требовался Солженицыну для другой цели. Автор хотел поражать мир книгами невероятной толщины, но быстро писать не умел. «Каждая строка у меня отлеживается год», – признавался он журналистам.

Между тем, тот же «Архипелаг» требовал, как минимум, обработки огромного количества корреспонденции от бывших зеков, большой архивной работы, утрамбовывания в книжный формат тысяч слухов, баек и лагерных легенд. Модному писателю, проводившему свое время в бесконечных поездках в Москву на официальные мероприятия, беспрерывно знакомящемуся с нужными людьми и обивающему пороги с ходатайствами об улучшении условий жизни, делать это было просто некогда…

«Архипелаг Гулаг» Солженицын начал писать еще в 1958 году, но дело быстро заглохло. Столь же кратковременным было обращение к нему и в 1960 году. Писателю явно не хватало информации. Зато после выхода в свет «Ивана Денисовича» ее стало даже слишком много – количество писем от бывших лагерников возрастало лавинообразно.

Восстановивший творческий путь Солженицына буквально не по дням, а по часам, историк Александр Островский установил, что основная работа над «Архипелагом» была выполнена в четыре приема: февраль-сентябрь 1965 г. (не более 110 дней), декабрь 1965 – февраль 1966 г. (максимум 55 дней), декабрь 1966 – февраль 1967 г. (73 дня) и декабрь 1967 – апрель 1968 г. (71 день). Итого немногим более 300 дней, т.е. около 10 месяцев. … И за эти десять месяцев А.И. Солженицын написал, отредактировал и отпечатал на машинке 90 авторских листов.

Получается, что каждый месяц Солженицыну необходимо было выдавать по 9 авторских листов, или более 200 страниц. В принципе, это возможно, но не стоит забывать, что все это время Солженицыну приходилось писать и другие произведения, бегать от КГБ, вести общественную жизнь. Так что без помощников тут явно не обошлось. Впрочем, уже в предисловии к «Архипелагу» писатель признается: «Эту книгу непосильно было бы создать одному человеку». И ссылается на 227 человек, без которых это произведение не могло бы состояться. Их имен он не называет и даже не благодарит: «Я не выражаю им здесь личной признательности: это наш общий дружный памятник всем замученным и убитым».

Можно было бы подумать, что все эти люди просто предоставили Солженицыну «в рассказах, воспоминаниях и письмах» необходимую информацию. Однако внимательное прочтение «Гулага» дает основание утверждать, что этим дело не обошлось.

Книга содержит невероятное количество повторов. Один и тот же факт, одна и та же история может появиться на ее страницах не раз и не два. В сумме эта повторяющаяся, дублирующаяся информация занимает 40% текста. «Особенно велико дублирование в пятой части, указывает Остров-ский. – Из двенадцати ее глав девять полностью и две частично дублируются в других частях “Архипелага”. Это более 80% ее содержания. Как будто бы под одной обложкой искусственно соединены два “Архипелага”, которые писались по схожей схеме, но разными авторами».

Масса повторяющейся информации, длинноты, скучные отступления добавляли книге объема. Но, возможно, это и было одной из целей писателя, уверенного, что чем объемистее книга, тем на более долгое время она останется в головах читателей? Вроде как, с помощью листовки можно заполучить сторонника на день, с помощью брошюры – на неделю, а с помощью трехтомного произведения – на всю жизнь. Но так ведь немногие дочитывали длинный и нудный «Архипелаг» до конца, с каждой страницей увязая в нем все сильнее и безнадежнее. Отмечая беспримерную многословность эпопеи Солженицына, писатель-эмигрант Виктор Некрасов поминал новомирского редактора Анну Берзер: «В ее руки попала рукопись “Одного дня Ивана Денисовича”, и вот появился великий русский писатель Солженицын. Это было большим несчастьем для Солженицына, что рядом с ним не было Анны Самойловны, когда он писал “ГУЛАГ”. Я ручаюсь, что тогда он был бы в два раза меньше и ничего не потерял бы из своего содержания – так она умела отжимать воду».

Кроме простых повторов в книге сплошь и рядом встречаются взаимоисключающие точки зрения на вопросы, имеющие принципиальное значение. Так, у Солженицына постоянно меняются сами временные рамки исследования, казалось бы, заявленные самим названием книги: «Архипелаг Гулаг. Опыт художественного исследования. 1918-1956 г.»

В главе «Персты Авроры», в самом деле, утверждается, что «пошли лагеря, и родился Архипелаг» от «Временной инструкции о лишении свободы» от 23 июля 1918 года, предписывающей привлекать заключенных к физическому труду. Но уже в следующей главе «Архипелаг возникает из моря» автор настаивает, что история Гулага началась с созданием в 1923 году Соловецкого лагеря особого назначения. Еще одна версия: «Архипелаг родился под выстрелы “Авроры”», т.е., 7 ноября 1917 года.

Что касается даты наступления «лучших времен», то здесь Солженицын тоже путается в показаниях. И если в названии и в ряде глав фигурирует 1956 г. – год XX съезда партии, то в финале третьего тома автор утверждает, что конца большевистскому террору нет и не предвидится: «Архипелаг был, Архипелаг остается, Архипелаг будет».

Обращает на себя внимание и стилистическая дискретность текста «Архипелага». При внимательном анализе он распадается на фрагменты 1) выполненные в зубодробительном стиле учебников для партактива; 2) безликие, как багажные квитанции; 3) тарахтящие, как новостные бюллетени. В единое целое эти разнородные куски более-менее стягивают солженицынские перевязки из его фирменных псевдорусизмов (пока еще довольно редких), странноватых поговорок и автобиографических отступлений с интонациями бабки-сказочницы из фильмов Александра Роу.

Чувствуя небезупречность результата коллективного труда, Солженицын просит за него пардона у читателей: «А вот что выражался я неудачно, где-то повторился или рыхло связал – за это прошу простить».

Можно. За это – можно. Но уж за все прочее – извольте…

Внимательный глаз может заметить также отсутствие единообразия в оформлении текста. «Прежде всего, это касается членения глав на разделы. В одних случаях для этого используется простой разрыв текста – просвет (А), в других просвет дополняется звездочками (Б), в-третьих, одна часть текста от другой отделяется “фонариками”. Причем использовано по крайней мере четыре разновидности “фонариков”: а) выносные над текстом (В), б) открывающие текст и набранные жирным шрифтом (Г), в) открывающие текст, набранные жирным шрифтом и имеющие индекс (Д), г) открывающие текст и набранные в разрядку (Е). Итак, шесть разных способов оформления текста: три (А, Б, Г) – в первом томе, шесть (А, Б, В, Г, Д, Е) – во втором и три (А, Б, Г) – в третьем (39). … Получается, что в рукопись книги имела шесть авторских особенностей оформления текста».

Итак, в «Архипелаге» имеют место и множество мнений автора по одному и тому же вопросу, и дублирование текста, и множество вариантов оформления, и множество разных авторских стилей. Отсюда очевидно, что данная эпопея плод сотрудничества целого коллектива литературных работников. То есть, отдельные части книги писались разными людьми, а Солженицын осуществил механическую сводку этого материала, не сумев или не пожелав его вычитать и устранить бьющие в глаза противоречия и нестыковки.

Одним из первых подозрение в этом высказал профессор-филолог Николай Ульянов. В опубликованной в 1971 году на страницах нью-йоркской газеты «Новое русское слово» статье «Загадка Солженицына» он писал: «Произведения Солженицына не написаны одним пером. Они носят на себе следы трудов многих лиц разного писательского склада, разных интеллектуальных уровней и разных специальностей». Следовательно, заключает Ульянов, Солженицын сфабрикован литературной мастерской КГБ.

Вывод выглядит парадоксальным, если не принимать во внимание тот факт, что «Архипелаг» был страсть как нужен определенным силам в советской политической верхушке, недовольным отходом группы Брежнева-Косыгина-Суслова от критики сталинизма.

В «Теленке» Солженицына фигурируют, по крайней мере, девять подручных, которые предоставляли ему техническую помощь в работе над «Архипелагом»: Наталья Аничкова, Елизавета Воронянская, Анна и Татьяна Гарасёвы, Владимир Гершуни, Наталья Кинд, Нина Пахтусова, Григорий Тэнно, Александр Храбровицкий, Елена Чуковская.

Однако были у Солженицына и непосредственные соавторы. Один из них, Григорий Тэнно, написал (или надиктовал), как минимум, одну главу в 3-м томе «Гулага» – «Белый котенок».

Другой, Вячеслав Всеволодович Иванов, признавался позднее в интервью «Новой газете»: «Много кусков написано разными людьми, в том числе мной. Я предложил несколько вставок в уже написанный текст. Он их принял. Например, о Флоренском». По его словам, на работу «литературных негров» приходится «большая часть его главной книги». Пытался Солженицын привлечь к написанию «Гулага» и Варлама Шаламова, однако «они не сошлись. Шаламов полагал, что человек в лагере гибнет, а Солженицын категорически не соглашался. Его идея – лагерь возвышает дух. Они не договорились. Потом он не договорился с Даниэлем».

Но и без них артель «Солженицын» сложилась веселой и многочисленной. «Гулаг» писался споро. Кто-то обрабатывал письма бывших лагерников, кто-то рылся в Марксе-Ленине в поиске нужных цитат, кто-то сводил разрозненные куски в единый текст. Такая пошла работа – недосуг носу утереть…

Совместными усилиями целого института помощников и соавторов книга Солженицына была окончена весной 1968 года.

Главный труд жизни был отдан на суд читателей.