Вместо послесловия
О.Матвейчев: «Демократия и выборы — это прошлое человечества»
Интервью С.Комарову (ИнформАгентство «Новый регион»)
— Олег, согласно рейтингу «Общей газеты» в 2007 году ты вошел в 20тку лучших политических консультантов России. У кого, как не у тебя нужно спросить: что такое политический консультант, что это за профессия?
— Трудно дать одно емкое определение, лучше читать книгу, там есть целые статьи по этому вопросу. Политический консультант — советник неотъемлемая часть любой политической системы, не тождественная политику, военному, чиновнику, журналисту, дипломату и проч. политическим профессиям. Политический консультант одной ногой стоит в политической системе, другой вне ее, именно через него в политическую систему приходят инновации. Они не могут приходить через другие каналы, потому что другие определенные места в политической системе определены и поглощены своими функциями даже тогда, когда они эти функции не исполняют. Это большой философский вопрос, о нем, наверное, стоит отдельную книгу писать.
— Давай поговорим об этой. «Уши машут ослом Сумма политтехнологий». Почему такой заголовок?
Уши машут ослом, это центральная часть данной книги, и название отдельной книги, которую мы с Д.Гусевым, С.чернаковым и Р.хазеевым написали несколько лет назад. Книга наделала много шума. Загололовок удачный. Тем ни менее, «Уши машут ослом» заслуживала гораздо большего. Простой пример: одной из развиваемых книгой тем, была тема неэффективности рекламы и эффективности пиара, который по всем позициям противопоставляется рекламе. Это только одна из тем, но обоснованная теоретически. При этом инструментарий пиара показывается довольно широко. «Уши машут ослом» дописывались в сентябре 2002 года. Как раз в это время с США вышла книга гуру маркетинга Элла Райса «Расцвет пиара и упадок рекламы». Райс в соавторстве с Д.Траутом написал ранее «Маркетинговые войны» и «Позиционирование: битва за узнаваемость» — книги ставшие «библиями маркетинга». И вот, его новый хит! «Бизнес и экономикс» пишет: «Эта дерзкая и умная книга раз и навсегда перевернет мир маркетинга!». «Уолл Стрит Джорнал» и «USA today» вторят: «вы держите в руках один из самых гениальных в мире учебников по маркетингу». На русском языке сей шедевр появился только в 2004 году. Книга действительно неплоха, она содержит много статистической информации о неэффективности рекламы, в то же время весь пиар сводится в ней к «публикациям в СМИ». Для того, чтобы прийти к революционным выводам относительно неэффективности и устарелости рекламы, американскому автору понадобилось много времени, различные базы данных и обширный практический материал. Так, например, ранее два исследователя рынка, К.Клэнси и П.Криг в своей книге, позже ставшей финалистом конкурса Американской Ассоциации Маркетинга на лучшую маркетинговую книгу 2000 года, опубликовали свои данные по эффективности рекламы на рынке США. Каков же оказался возврат на инвестиции для большинства американских компаний? От 1% до 4%! Для 14% компаний «рекламный» ROI составляет ноль, для 2% — меньше ноля! Только 16% американских рекламодателей имеют этот показатель на уровне 5% или выше. «Наши измерения показывают, что для большинства компаний было бы лучше разместить свои деньги на банковском депозите, чем тратить их на рекламу» — вполне закономерный комментарий, которым авторы сопроводили полученные результаты. Авторы «Уши машут ослом» сделали свои выводы о неэффективности рекламы без всякой статистики, на основании анализа эволюции общества и систем коммуникации. Одним словом, «Уши машут ослом» как минимум шагала в ногу с мировой тенденцией, мыслила сходно и одновременно с мировыми гуру маркетинга, а по ряду позиций превосходила и опережала их! Но, почему-то никаких публикаций в «Уолл Стрит Джорнал» про «Уши машут ослом» не было…. Более того, «эпохальной» и «культовой» книгу стала называть молодежь. Киты российского рекламного рынка, наоборот, поспешили назвать книгу «скандальной», отнеслись к ней как к провокации, курьезу, который авторы создали для саморекламы! Действительно, самореклама имела место, но это только один слой. Само название стало крылатым. Уши машут ослом! Остроумная фраза! А заодно и аллюзия на знаменитый фильм «Хвост виляет собакой». Так что сразу понятно, о чем книга. Другой, более важный слой: критика российского рекламного и пиар-сообщества, которое, по мнению авторов книги, представляет собой сборище непрофессиональных мошенников. В книге разоблачаются уловки консультантов, все их способы сидеть на ушах у клиента, получать деньги и ничего не делать, способы набивать себе цену, способы понтоваться. «15 человек на сундук мертвеца» — это просто зоопарк из разных видов консультантов, незаменимый текст для всех клиентов. Просто памятка клиенту, который не хочет быть обманутым. Сколько человек узнало в этих типах себя! Сколько человек, читая это, скрежетало зубами! Не даром многие читатели книги зациклились на этом слое: авторы-негодяи, «опустили» всех своих конкурентов, плюнули в лицо сообществу!». Безусловно, это так. Но авторы и показывают, что это сообщество достойно того, чтобы в него плевали. Все говорят о том, что в пиар-сообществе кризис и только здесь проанализированы причины этого кризиса. Но в книге есть и третий слой: самоопределение пиара. Большинство считает, что пиар и реклама, это если не близнецы-братья, то близкие родственники. «Уши» открывают глаза. Реклама и пиар враги, реклама и пиар растут из разных корней. Реклама и пиар различны по методам. Нигде ни у одного автора, теоретика пиара, не смотря на все размежевания с рекламой, так выпукло и точно не проведены отличия, как это сделано в середине «Ушей». Последствия этого революционного открытия еще предстоит осознать в полной мере. Это в первую очередь отразится на теории. Абсурдно, но это так: до сих пор теоретики пиара применяют понятийный аппарат и методологию, доставшуюся от рекламы! А ведь общество давно изменилось. После теории настанет черед практики, реклама будет уступать место пиару. Это закономерно произойдет и происходит. Но не раньше, чем будет осознана разница. Выше уже говорилось о том, что в США гуру маркетинга пришли к сходным мыслям. Но в России не было ни одной подобной публикации. Поэтому этот слой книги был недопонят читателями. Одни увидели тут просто наезды на рекламу и утопические утопии по ее свержению, а другие хорошие пиар-проекты. Между тем, в то время как писалась эта книга, в Европе писалась другая. Рекламщик Ф. Бегбедер заканчивал роман «99 франков». Этот роман стал бестселлером. Там содержится та же самая критика рекламы. И Европа приняла это на «Ура!». У нас же на конкурсе «Белое крыло» «Ушам» дали приз «за оригинальность и эпатаж». Дескать, призыв авторов «Ушей»: «смерть рекламе!», это просто несерьезная шутка… Дескать, публику эпатируют. Да нет. Это МИРОВАЯ тенденция. Но у нас как всегда не слышат собственных пророков, вот когда на Западе это уже станет общим местом, кто–то вспомнит, что и у нас об этом писали….. Но самые революционные мысли книги «Уши машут ослом» до сих пор еще не осознаны. Например, проходящее красной нитью утверждение авторов, что «субъективность, разум и свобода есть инструменты манипуляции, а вовсе не противоядие от нее». Между тем, десятки книжек написаны (см. например, обширное творчество С.Г. Кара-Мурзы) с позиций того, что, дескать, манипуляции стремиться лишить человека, воли, свободы, сознания, субъективности. Нет, это делала и не очень успешно, старая манипуляция, новая манипуляция наоборот нуждается в свободе и сознании. Пока мы не поймем это, мы не сумеем распознать проблему и решить ее, а от решения проблемы манипуляции зависит победа или поражение России в информационной войне. Миф о том, что Запад механистичен, а Россия духовна — это миф. На самом деле, главное оружие Запада, это его ложь и обман, его умение впаривать всем и все. Именно так Запад и покорил мир. Проигрыш СССР в холодной войне — это большая гуманитарная спец операция Запада, до сих пор нами до конца не осознанная. «Уши» предлагают наконец-то начать учиться у Запада его самому главному достижению, а не кичиться своей «духовностью». Не манипулировать собственными несчастными бабульками, не околпачивать клиентов-бизнесменов мелкими аферами, а взять на вооружение опыт Запада и поставить его на службу России. Сейчас в России набирает силу патриотическое движение. Уже слышны голоса: «в свое время нас обманул Запад, во всем виноваты пиарщики, лживые журналисты» и проч. Слышны и более жесткие заявления: дескать, надо всех пиарщиков-даромоедов отправить на Колыму, а самим заняться реальной экономикой. Чтобы понять куда это ведет, представим себе теперь, что на некую страну напал враг и ее кавалерию и пехоту смял с помощью пушек и танков. Представим далее, что есть куча советников, у которых страшная идиосинкразия по поводу пушек и танков и эта куча советников говорит вождю: «пушки и танки — ужасно вредны, они принесли нам столько горя! А ведь у нас в стране появились собственные танкисты и пушкари. Не посадить ли их всех на кол?!» Абсурд? Но ведь именно это и предлагают сегодня разные горячие патриоты и сторонники «реальной экономики». Экономика вторична! Меч всегда круче, чем злато! А современный меч — это меч информационный. Ведя борьбу с пиаром и политическим консультированием эти «патриоты» лишают страну новейшего информационного оружия, информационной армии, а значит, обрекают на новый проигрыш в новой холодной войне!
— А почему есть подзаголовок «сумма политехнологий»?
— «Сумма» потому что сложена из нескольких книг и статей разных лет, а «политтехнологий» — потому что все это так или иначе, о «политтехнологиях», как это сейчас принято называть. Хотя мне самому это слово не нравится. Мне ближе поэзия, а не технология. И настоящая работа, профессиональная в этом деле — поэтична, креативна, а не технологична. Но слово прижилось, ничего не сделаешь. Кроме того, для меня это своеобразный итог, тоже «сумма», возможно, это моя последняя книга про политтехнологии.
— Почему?
— В 2005 году я закончил заниматься активными выборными кампаниями. Я летал в самолете 2-3 раза в неделю, с кампании на кампанию, из города в город, из страны в страну. Но это был для меня очень удачный год. Удалось человек 5 выбрать мэрами, а человек 40 депутатами разных уровней. И я решил, что уходить надо на взлете, на хорошей ноте, тем, более, что в предыдущий период было какое–то количество неудач, которые заставили меня сомневаться в себе. А в 2005 году я себе все доказал. И, как и предполагал, неудачи были связаны с гиперпрофессионализмом.
— Гиперпрофессионализмом?
— Да. Понимаешь, чтобы побеждать, надо идти на шаг впереди коллег, то есть быть профессиональнее профессионалов, предугадывать их действия и играть на опережения, расставлять ловушки и проч. И вот представь, выборная кампания. В то время уже была большая концентрация профессиональных консультантов в стране, и на штабах мы начинали спорить. Профессионалы не понимали меня, потому что я мыслил на шаг вперед. А что говорит любой профессионал, если он с чем-то не согласен? Правильно, он обвиняет собеседника в непрофессионализме… В итоге, все заседания штабов превращались в свары, а отсюда были несколько обидных неудач на кампаниях. Конечно, большинство кампаний были все-таки победные. Но поражение или неудача всегда вещь обидная. В конце 90ых, мы привыкли побеждать, и тогда мы брали кампании «под ключ», выборов было много, консультантов меньше — поэтому всем хватало места, и не было конкуренции внутри штабов. А в начале 2000ых, наоборот, рынок сократился, консультантов профессиональных — море, да и политики возомнили себя профи. К этой ситуации мы были не готовы, отсюда сбой в работе. Но в 2005 году, а мои друзья-коллеги успешно работают и сейчас, мы приспособились к ситуации, и доказали другим и себе, что, грубо говоря, лучше нас никого нет.
— А как долго ты вообще занимался выборами и пиаром? Я то знаю, но расскажи об этом читателям.
— Вообще пиарщиками не становятся, а рождаются, как выяснилось. В Кемеровской области, откуда я родом, живет такой народ – шорцы. Их религия — шаманизм. Оказывается, кто станет шаманом, а кто не станет – понятно еще с рождения. Всякие духи верхнего и нижнего мира метят будущего шамана — дают ему «лишнюю кость» — по-шорски — суок. Шаман осматривает новорожденных детей и ищет изъяны в скелете, если суок есть, то ребенка уже воспитывают как шамана. Я как об этом узнал, сразу вспомнил, про свою лишнюю кость – у меня она торчит с задней стороны правого уха. Так не видно, а на ощупь очень даже торчит. Вот так вот! А если серьезно, если начинать издалека, то в 1987-88 годах, я был активным «неформалом». Было такое огромное разнородное движение по стране. Поэтому уже тогда, мы участвовали в каких-то выборах, митингах, ночных расклейках листовок, собраниях и проч. политике. Когда я стал студентом, то естественно, сразу же рекрутировался для социологических исследований, как агитатор выборных кампаний, член штаба и проч. Это все с 1988 по 1995 год. А в 1995 году впервые мне были доверены отдельные направления в кампании, в этом же году была первая кампания, где я выступал как главный консультант, самостоятельно. В 1996 году уже пошла большая череда самостоятельных кампаний. Очень важно, что наша команда складывалась не сверху, когда надо было освоить бюджет какой-то крупной ФПГ, а снизу. Мы – парни с улицы, мы сами прошли путь от агитаторов и расклейщиков до начальников штабов и депутатов. Так что, отвечая на вопрос об опыте, смотря как считать, можно считать с 1987 года, а можно с 1995. С 1987 года — стажировка, с 1995 года — нарабатывание опыта и профессионализма, с 2000 года — уже гиперпрофессионализм. Дальше идти некуда, поэтому я ушел на государственную службу, это новый опыт, тут многое происходит иначе.
— Почему не в бизнес?
— Бизнес меня никогда не привлекал. Я мог стать бизнесменом еще в конце 80ых, когда все начиналось, сейчас бы был олигархом, если бы выжил. Это не мое. От словосочетания «счет-фактура» у меня сразу рвотный рефлекс включается. Кстати, я до сих пор не знаю, что это такое и не понимаю смысла этой бумаги, хотя мне 100 раз объясняли. Какой уж тут бизнес? Если я куда-то и мог уйти, то в философию, в науку, в преподавание. Мне и выборы-то в значительной мере интересны были как опыт для рефлексии. Есть такой метод в философии, называется — феноменология. Суть его в радикальном антиметодологизме, то есть феноменология провозглашает приоритет предмета над методом. Нельзя подходить к предмету со своими инструментами и категориями из вне, а наоборот, ты должен нырнуть в предмет, погрузиться в проблематику и уже изнутри нее порождать категории и методы. Именно поэтому я нырнул в выборы, и сейчас я знаю о них все, просто абсолютно все. И никто не упрекнет меня в том, что я чего-то не знаю, что я пишу о постороннем мне предмете, что я «кабинетный ученый».
— Сам ходишь на выборы?
— Нет. Кто работает на колбасной фабрике, не ест колбасу, кто делает выборы — не ходит на них.
— Но есть такие колбасные заводы, где все чисто и хорошо и работники едят свою продукцию. Может, проблема в том, что выборы, которыми ты занимался и были сродни плохому колбасному заводу?
— К сожалению или к счастью, для меня плохи все колбасные заводы, просто потому что они заводы. Настоящая колбаса должна быть домашней. И никакая чистота технологий на заводе ничего не исправит. То же касается и выборов вообще. Это тоже вещь интимная домашняя, ручной работы. А когда выборы становятся массовыми, когда выбирают людей, которых не знают, это уже совершенное иное. Маклюэн, конечно, говорил, что СМИ превращают мир в большую деревню, но это не так. Опосредование СМИ все меняет и подменяет, тут простор для манипуляций. Я глубоко убежден, что современная выборная массовая демократия соответствует определенному историческому этапу развития общества, развития человечества. Можно назвать его капитализмом, или модернизмом, эпохой массовых обществ или Новым Временем. Я убежден, что этот этап подошел к концу. Уверен, что уже через 50-100 лет на планете не будет никаких массовых выборов. По крайней мере, того, что сегодня называют выборами. И тем более не будет никакой демократии, так же как, например, 1000 лет или даже 200 лет назад было рабство, а сегодня его нет. Вот и демократии не будет.
— А что будет?
— Будущее это множество тенденций. Если какая-то из них вдруг победит, то она меняет весь мир. Вот, меня например, как творца всяческих идей и креатива волнует тема авторского права, копирайта, например. И вот я представляю, что в некоем фантастическом будущем мире копирайт доведен до абсурда. Представь, что копирайт можно присваивать не только идеям, произведением, техническим решениям, брендам и доменным именам, но вообще, каждому слову. Государство объявляет, что оно будет приватизировать язык. То есть каждый может купить слова на аукционе и заплатив в казну деньги, пользоваться им. Есть некий центр регистрации. После этого, абсолютно все, кто это слово употребляет обязаны платить хозяину слова. Какая–нибудь гигантская машина считает все публикации, все, что в Интернете, в медиасфере и выставляет всем счета, подводит баланс, перечисляет деньги владельцам слов. Причем, разные владельцы могут разные цены выставлять за слова. Возникает конкуренция и дорогие слова не будут употреблять. Наоборот, те, кто демпингует, будут иметь по копейке со слова, зато от многих пользователей. Это даст огромный толчек развитию языка. Много слов выйдет из употребления. Наоборот, возникнет куча новых слов. Ведь в период первоначального накопления слова из толкового словаря будут приватизированы теми у кого много денег, но новые поколения, особенно, кто не получит что-то по наследству, захотят тоже что-то иметь, они будут изобретать не просто слова, но целые языки. Представь, насколько мало будет информационного шума. Выпустить книгу — заплатить мзду куче народу, владельцам слов. Просто в блоге что-то написать — трижды подумаешь, сколько это будет тебе стоить. Будут программы, которые будут делать обсчет перед публикацией. Зато насколько свободнее будет дышать, насколько меньше станет информационного мусора! Только стоящие вещи могут появляться. Краткость будет востребована, лаконичный стиль выработается. Газет будет меньше, дурной рекламы.
— Какое слово надо приватизировать первым?
— Самое частое в русском языке слово это предлог «в». Кто его купит, тот не прогадает. А что? Все можно приватизировать! Землю, воду, недра? Воздух даже можно. А уж язык тем более. И с пиратством бороться, с самиздатом разным. Если будут электронные системы, отслеживающие и живую речь, то и устные коммуникации будут подпадать под копирайт. Люди будут меньше болтать, а больше читать и думать. Великая целительная тишина. Зато слово будет на вес золота. Через какое то время будет много интересных последствий. Общество, которое будет изобретать интенсивно новые слова и языки начнет распадаться на группки, формирующиеся из тех, кто новый субязык понимает. Будут расти поколения, которые будут разговорить на языке родителей, то естсь очень ограниченном в применении языке, том, который состоит из слов, которым владеет данное сообщество, чтобы никому не платить. Внутри сообществ можно будет свободно не платя говорить, так как слова внутри него общие для всех его членов.
— То есть, все вернется на круги своя?
— Да, язык, это только пример, все, что я сказал относится к любому копирайту и собственности. Коммунизм — это то чем по-любому все заканчивается. Частная собственность ведет к инновациям и рассеиванию (при сохранении тоталитарного учитывающего монстра), ведет к эффективному использованию ресурса. Но тенденция человеческой природы — все равно в общении, в том, чтобы всем можно было пользоваться свободно, чтоб все было общее, пусть даже в некоем кругу. Но когда все общее, люди начинают бездумно им пользоваться, растрачивают, производят шум и задыхаются в продуктах собственной жизнедеятельности. Еще раз говорю, это модель мира вообще, а не только пример с копирайтом. Это очень большая метафора, ее долго можно разворачивать. В каком-то смысле это то, что уже происходило в истории с землей и средствами производства.. А так же произойдет вот –вот с виртуальным пространством. И это я показал только одну тенденцию. В будущем же может победить что-то совсем иное.
Трудно сказать, что будет. Частично размышлениям над этим вопросом посвящена книга «Суверенитет духа». Но там еще нет ответов, там есть вопросы и попытки-эксперименты мыслительные. Читай следующие книги. Это и меня беспокоит.
— Вернемся к обсуждению этой книги. «Уши машут ослом» имеет целью оттолкнуть от демократии? Ты специально изображаешь все как тотальную манипуляцию, чтобы человек был предупрежден и вооружен и избегал манипуляции?
— К сожалению, знание о манипуляции никак от нее не спасает.
— ???
— Простой пример. Манипулятор распускает слух, что наступает бензиновый кризис, что бензин завтра подорожает. Хотя реальных оснований для этого нет, бензина на складах море. Как рассуждает тот, кто не знает? Он говорит: газета написала, надо бежать заливать все баки и канистры бензином. Даже если газета врет, думает он, нет дыма без огня, и идет покупать. Как рассуждает тот, кто умный, кто знает, что бензина море? Он говорит: газета написала, и теперь эти идиоты повалят покупать бензин и действительно создадут бензиновый кризис! Если я такой умный останусь дома — я останусь без бензина. И он тоже бежит на заправку. А кризис, реально случается. Так, что тот, кто в газете написал, что с бензином будет плохо, он даже и не соврал, то есть, как бы и не было никакой манипуляции….Его прогноз сбылся.
— А что в этой ситуации делать? Совсем нет выхода?
— Выход есть: продавать бензин. Очень выгодно в этот момент.
— Ха-ха…
— Другой пример, готов поспорить, что у тебя дома стиральный порошок, это какой-нибудь «Тайд». «Тикс» или «Ариэль», что-то что рекламируется. Ты, прости, не знаешь, что рекламные ролики пытаются воздействовать и на ваше сознание и на подсознательное, короче, заставляют тебя купить это? Знаешь! Но ты все–равно покупаешь!
— Так другого же ничего нет!
— Правильно, А почему нет? Потому что оптовики сидят и покупают порошок у производителя и рассуждают так: вот сейчас реклама по ТВ пойдет и народ побежит покупать, значит надо срочно все это на прилавки выставлять… То есть, они ведут себя как «очень умные» из предыдущего примера. Получается, что все общество уже умное, то есть каждый в отдельности умный, но ведет себя так, как будто остальные – дураки, а он, дескать, просто вынужден играть по их правилам. Но когда он играет по их правилам, он сам выглядит как дурак, чем и подтверждает другим людям, что они не зря считают, что все вокруг дураки, а значит надо вести себя исходя из этого.
— Но это же какой-то дурдом…
— Поздравляю!
— Я вышел из матрицы?
— Нет, не вышел, потому, что как я говорил, никакое знание не спасает.
— А что спасает?
— Во-первых, эскапизм, полный уход всех из общества, то есть, все выселяются в леса и пустыни и живут как хотят, не поддерживая связь друг с другом, или общинами только живут. Каждый постепенно будет игнорировать политическую систему. Например, тотальным неучастием в выборах и прочей политике. Или же, другой вариант, extra ecclesiam nulla salus. Выход в соборности. Спастись, как ты теперь понимаешь, можно только вместе. То есть, когда все отвергнут определенную практику, практики, целую общественную систему, причем сразу и радикально.
— Это призыв к революции?
— Ни в коем случае. Все революции отбрасывают назад. Революция идеальная среда для манипуляции. Это время когда сущность манипуляции максимально празднует свой триумф, ведь именно тут общество (толпа) еще в 1000 раз глупее каждого из своих членов. Именно тут идет равнение по самому глупому и расчет на него. Короче, в революции как раз все то, от чего надо спастись и процветает. Речь идет скорее об антиреволюции, таком общественном акте, который противоположен революции во всех смыслах.
— На что это похоже?
— Я не знаю, могу только вместе с тобой порассуждать. Ну, например, это, если мы берем политическую область, некий акт учреждения вечной власти. Когда народ говорит, например, как Пушкин:
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Все это, видите ль, слова, слова, слова*.
Иные, лучшие, мне дороги права;
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
…..
Или кто-то скажет более зло: «хватит этих игр, зачем что-то каждые пять лет легитимизировать, изображать, хватит этого фарса. Забирайте, на фиг себе эту власть навечно, мы, народ, обязуемся больше эту власть не менять, не трогать, подавитесь ею… Хватит ритуальных плясок, называемых выборами… Забирайте и не мучьте ни нас, ни себя. Не делайте ни себя, ни нас идиотами».
Или все то же самое, только еще как-то по–другому, ритуально и культурно. Или постепенно, без ритуалов, незаметно.
— И что будет?
— Учредится некая вечная власть, которая вздохнет свободно. Не надо бороться ни с какой оппозицией, душить свободы, манипулировать и проч. Свободы будут процветать. Говори, пиши, твори, делай. Власть вместо того, чтобы думать, как удержаться и сохраниться, чем она занимается сейчас все время, наконец-то начнет думать о том, как заботиться, по-отечески, ответственно, исполнять обязанности. Возможно, что главная социальная революция будущего – это отказ от глупой идеи «народного суверенитета», от того, что «народ — источник власти». Эту «теорию» придумали 300 лет назад, и пора с ней расстаться. От этой вредной иллюзии одни неприятности, прежде всего, у того же народа. Он (народ) все время делает кризисы, критикует, вечно недоволен, не собой, а кем –то другим, кто ему якобы чем-то обязан, он валит вину с себя, на «систему». А это очень удобно, когда всегда есть козел отпущения, а ты как бы не виноват, виновата власть…Народ делает революции из-за этого, хочет воплотить эту свою «источниковость власти». А всякие проходимцы подбалтывают его на это и потом поматросят и бросят. В итоге, вечный бой, покой нам только снится. Нет, уж лучше власть раз и навсегда. По крайней мере, как если бы «раз и навсегда». 300 лет назад придумали «народный суверенитет», и 300 лет покоя нет не власти, а прежде всего, самому же народу во всех странах. А вот Египет и Китай по 3000 лет держались, больше чем вся история после них.
— Утопия. Все власти обалдеют от бесконтрольности.
— Первое время — может. Но если перетерпеть, не кидаться в революции и не говорить: «ах, мы вам отдали власть, а теперь опять забираем», то постепенно все наладится. Чтобы и у самой власти сознание изменилось, ей надо пожить в таком качестве много лет. Они же не привыкли, им надо перестроится…. Поэтому и трудно сейчас рассуждать об этом. Я не знаю, как это будет. Наши потомки будут не глупее нас. Они разберутся. Тут ведь вопрос доверия. Если все вокруг нравственные, то можно, ведь и в экономике так же поступать. Люди заявляют, мы будем есть, пить, одеваться в то, что нам дадут, не надо больше рекламы и проч. А производители берут и сами улучшают качество (хотя с них никто за это не спрашивает) сами вводят инновации, развиваются … Почему сейчас власть или бизнес суетится? Власть боится народа, бизнес — конкурентов. То есть, совести, Бога никто не боится, эти трансцендентные вещи заменены общественными. Метафизические вещи стали социологическими. Но общество замкнутое на себя — самоослепляется. Когда слепой ведет слепого, оба упадут в яму. Я не ратую за возврат к эпохе до Просвещения, которое вернее назвать ослеплением, да это и невозможно. Но, очевидно, что возращение к стимулам и целям поведения, которые не укоренены в самом обществе и в субъекте, обязательно произойдет.
— С чего вдруг все станут такими честными и нравственными?
— А ты что считаешь, что все в будущем будут бессчетными и безнравственными? Тут тоже как самосбывающийся прогноз, к чему все готовишь и на что рассчитываешь, так оно и будет. Всегда надо исходить из позитива.
— То есть, быть идеалистом?
— Понимаешь, наше общество тоже кому-то бы показалось идеальным. Например, рабам с плантаций или с галер. Да и вообще, всем прошлым поколениям. В будущем, даже в том обществе которое я грубо описал, будут свои проблемы, их там море. Просто те вещи, которые для нас кажутся неразрешимыми и конфликтными, там даже рефлексироваться не будут. Это разговор беспредметный, к сожалению. Я вообще не уверен, что все будет так, а не иначе. Я уверен только в одном – демократия и выборы это прошлое человечества.
— Ты разочарован в демократии или политтехнологиях?
— Политтехнологи работают прекрасно, это единственное, что работает. С их помощью можно решить любую проблему в нашем мире, подчеркиваю, именно в нашем мире.
— Как, например, решить проблему исламского экстремизма?
— Проблема не имеет экономическогорешения, так как все бесконечные «деньги на восстановление», например, Чечни или Ирака есть лишь почва для коррупции и бездонная бочка, Но даже, если бы все деньги доходили до цели, народ нельзя купить. Проблема не имеет военногорешения, так как радикальным решением может быть только геноцид, который невозможен. И без этого, некоторое количество «детей войны, мстящих за отцов» будут донимать Россию или любую другую «страну-обидчицу» терактами. Проблема не имеет и политического решения, есть вещи, где компромиссов быть не может. Какой бы договор не был заключен, все равно будут те, кто будут называть его предательским с обеих сторон. Проблема имеет только пиар-решение, только идеологическое решение, надо выиграть холодную войну. Вообще это тема особого разговора, но среди различных проектов мог бы быть и такой как разрушение воинственного ислама в качестве духовной основы. Это можно было бы сделать за счет распространения уже существующих мирных исламских течений вместо вакхабизма, создания нового искусственного исламского течения, новой секты, мирной или пророссийски направленной (изобретение такой версии, а так же оснащение ее пророками, дервишами и проч. могло бы быть отличной пиар акцией, наводнение, например, Кавказа всевозможными неисламскими сектами (нехристианской и не иудаистской направленности) которые бы не позиционировали себя как религиозные (типа буддизма, даосизма и их миллиона модификаций и проч.) Такие проекты реализовывать можно и нужно, но как всегда нет ни времени, ни средств, ни воли. Есть, например, такой могущественный духовный индийский лидер Шри Шри Равви Шанкар. Номинант на Нобелевскую премию Мира, Лауреат всех премий и дипломов и проч. С ним встречались президенты некоторых стран, включая Буша, Шредера и Кацава. Суть духового учения этого парня в «ненасилии», а добивается он этого снятием агрессивности через медитации и дыхательную гимнастику типа йоги. Лично я к таким сектам пусть и всемирно признанным (есть записи, где Шанкара встречают до полумиллиона человек) отношусь скептически, но для воинствующих исламистов – это самое то. Пусть он их там учит йоге, 24часовой медитации и пусть снимает у них агрессивность. Пусть потенциальные террористы после его сеансов перестанут есть мясо, будут любоваться цветочками на лужайках. Если он будет перековывать террористов, все будут только рады. Индусы всех готовы сделать безобидными как растения. При этом, как все индусы он не говорит, что он навязывает какую-то религию, он типа, всего лишь снимает напряжение и учит здоровью. Он, типа, согласен и с Христом и с Мухаммедом. Так, что его никто не заподозрит во враждебных намерениях. Очнуться не успеешь — а он тебя уже завербовал….
— Может лучше порнографию распространять? Сделать тысячи сайтов на их языке, а так же всяких глянцевых журналов. Говорят, американцы уже развратили половину Ирана таким образом. Осталось еще полстраны, и никакого вторжения не нужно, народ сам придет в объятия США. То есть идеалы общества потребления насаждать?
— Ага. Потом у них будет перестройка, потом полный разврат, а потом они опять вернутся к фундаментализму, как реакции на общество потребления. Именно против этих ценностей общества потребления и на их отрицании и поднимается воинствующий ислам. Нужен ассиметричный ответ. Это тонкие вещи. Порнография не годится, во всяком случае, не всякая и не в долгосрочной перспективе. Это уже не модно.
— Наоборот, сейчас все модные журналы используют эротику, модная реклама использует секс. Фэшн-ТВ – это сама эротика. Секс и мода вообще слились. Современное искусство, кстати, так же все более откровенно. Взять хоть современных писателей, Бегбедера, Уэльбека…
— Я против «вторяка» выступаю. Понимаешь, 150 лет назад, в викторианскую, чопорную эпоху З.Фрейд совершил не просто научный, но и человеческий подвиг, став говорить о вопросах пола. Просто, поставив эту проблему. Полвека понадобилось Западу на то, чтобы выжать и высосать из этой темы все. В эпоху 60ых, в эпоху хиппи, сексуальность прошла все стадии от самого главного протеста, до самого большого изврата и самого тонкого разврата, до самоуничтожения. А так же, уже позже, было доказано, что сексуальность не есть протест против власти, а инструмент власти (это было ясно уже Фуко). Короче из этой темы выжали все еще к 80ым годам 20 века. Писать об этом сейчас – это просто пошло, это мовитон, это я даже не знаю что… Не знаю с чем сравнить. Троцкий писал плохо о Сталине в 30ые годы, Хрущев в 60ые, Солженицын в 70ые, Рой Медведев в 80ые. Заметьте, как при этом мельчает тип пишущих. При этом уже в 90ые и тема протухла и нашлось куча опровержений тому, что писалось 50 лет перед этим. Доказали, что никаких гигантских репрессий не было, не было чрезмерных и необоснованных репрессий. К 2005 году все это уже перепохоронено окончательно. И как назвать человека, который бы в 2010 году, в духе какого–нибудь Роя Медведева, опять бы набрался «смелости» писать о «кровавых репрессиях»? Я бы назвал такого человека лунатиком, дураком, пошляком. Его ведь даже конъюнктурщиком, который зарабатывает деньги на модной теме, не назовешь (им был сам Рой Медведев). И героем не назовешь (им был Троцкий в своем роде, и чуть-чуть Солженицын, хотя этот уже был подонком и конъюнктурщиком). А кто это сейчас будет делать — просто клоун, такой человек. Вот и «бегбедеры и уэльбеки» – те, кто пишет о сексе, и проблемах сексуально озабоченных псевдонителлектуалов, те, кто пишут о сексе, который не моден, они просто клоуны. У Бегбедера еще есть «99 франков» более-менее искренний роман, все остальное — чушь собачья. Эти писатели и их проблематика интересны особого рода людям, тем, кто всю жизнь смотрел ТВ, читал глянцевые журналы, занимался шопингом и фитнесом. Это проблемы жертв манипуляции. А сейчас эти псевдоинтеллектуалы как бы устали от этого, но рамки, которые задает эта проблематика, покинуть не могут, потому что ничего иного у них за душой нет. Еще раз повторяю, секс — это не модно. И не надо мне говорить про природу. Секс не имеет к природе никакого отношения. Меняются поколения, меняется все. Кстати, слышал интересную фразу, она принадлежит какому-то западному профессору: «В 60 ые годы, если я хотел насмешить студентов, я говорил им о религии, если хотел заинтересовать — говорил о политике, в 90ые годы, если я хочу насмешить — я говорю о политике, если хочу заинтересовать — я говорю о религии». Так все и есть.
— Но наша церковь, говорят, не отвечает этим возросшим запросам. Все время СМИ пишет о каких-то сканадалах, продажи сигарет через церковные структуры, огромных деньгах, крутящихся в этих сферах. Все это не способствует росту авторитета….
— Есть такой журналист Митрохин, он даже книгу против церкви написал, всю грязь собрал. В чем проблема этих людей? Они видят некое ЗЛО и начинают с ним бороться, тупо, с места и в карьер. Они не задают себе вопрос: может быть, рядом есть еще большее зло, которое достойно того, чтобы ты потратил на него весь пыл? Зачем бороться с мелким злом, когда рядом есть крупное? А самое крупное зло это Дьявол. С ним Церковь и борется, а он борется с нею (в том числе с помощью Митрохина). И часто, действительно, в церкви имеют место описанные Митрохиным явления. Но что это меняет? Вот пример. Согласно эксперименту, проведенному программой «Человек и закон» один пост ДПС в сутки в летний сезон на южном направлении имеет 6 тысяч баксов. Представим себе, что это не южные направления и не летний сезон. Средний российский пост ДПС постоянно имеет 2 тысячи баксов. Может где-то в Вятке имеют всего лишь и штуку в сутки, зато возле Москвы и на границах железно по 4. Среднее возьмем 2 тысячи. Таких постов ДПС по всей стране тоже примерно 2 тысячи. Умножаем 2 тысячи баксов на 2 тысячи постов и на 365 дней получаем 1 миллиард 460 миллионов долларов в год. Вот сколько расходится среди мелких ДПСников и начальников ДПС всех уровней. Это в ТРИ раза больше, чем по подсчетам Митрохина имеет РПЦ. Только нищих монастырей и сельских священников и монахов — тысячи, а ДПСники КАЖДЫЙ имеет личный автомобиль и чаще всего иномарку. И еще согласно приведенной статистике, сейчас РПЦ открыла 2,5 тысячи социальных центра — приютов, домов престарелых, благотворительных столовых. И вообще на многих влияет в моральном плане в лучшую сторону. А вот от поганых ДПСников только товары дорожают и Бесланы и прочие теракты случаются. Какого же хера разным подонкам, все не дает покоя безвредная и даже полезная Церковь, и они совсем забывают про несопоставимо более богатых и вредных ДПСников? Более того, я пойду дальше, я не буду утверждать, что мы все должны бросить и заниматься сразу ДПС и их вредом. Есть еще более вредные люди. Есть те, кто в гораздо больших масштабах, в масштабах планеты мутит гигантские катастрофические по своим последствиям проекты. Вот с ними надо бороться, потому что пока я борюсь с ДПС, я силы свои отвлекаю — это во-первых, и, возможно, даже помогаю каким-нибудь глобализаторам – во-вторых, просто потому, что создаю кризис в своей стране. Короче, к чему я? К тому, что если ты не хочешь быть жертвой провокации – не выдавай реакцию, которую от тебя непосредственно требуют. Подумай, остановись, даже если ты абсолютно уверен в своей правоте и видишь чистое зло, не прыгай сразу. Может быть это зло устроено другим злом, чтобы тебя спровоцировать или отвлечь.
— Может быть, в этом и есть смысл заповеди о том, что не нужно отвечать злом на зло?
— Конечно, но это не единственный смысл. Смысл заповеди не в том, что человек должен стать забитым, хилым, лепечущим благодарности на всякое оскорбление. Именно таким видел Христа Сатана, и Мастер в «Мастере и Маргарите» Булгакова изобразил его в виде Иешуа в своем «евангелии от Сатаны», написанном по заказу Сатаны. Но нужно еще кое-что понимать. Борьба со злом и борьба за себя, тоже разные вещи. Но их путают. Человек окружен близкими и именно через них приходят к нему все импульсы и добрые и злые. Если человек непосредственно будет реагировать именно на источник импульсов и их считать причинами добра и зла, то он будет бороться против близких. Хотя они может быть всего лишь заложники. В переходном возрасте, как правило, дети и направляют на родителей весь гнев. Потом они понимают, что родители всего лишь родители, маленькие люди. Тогда гнев идет против более широкого круга, окружения, иногда всего общества, государства. Но реально, надо понимать, что власти государства всего лишь эти власти в этой стране и с этими людьми, и они не всесильны. Обвинять их все равно, что папу с мамой обвинять. Можно перекинуть гнев на Америку, которая рулит гораздо серьезней, чем иные власти иных стран. Решения в ее кабинетах, гораздо более гулко отдаются по миру. Но и это, в конце концов, не самый лучший путь. Ведь и Америка чему-то подчинена. Чему? Миссиям идеям, которые в головах у ее элиты. А откуда берутся эти идеи? Из публицистики, а публицистика из популярной философии. Так может быть, надо бороться на идейном фронте? Да, но популярная философия берет свое содержание из настоящей философии, поэзии, религии! Тот, кто черпает из этого источника – правит миром. И надо бороться за место возле этой «кормушки». Бороться в сфере хай-хьюм. И этот хай-хьюм не где-то там, он может быть просто в тебе. И тут твое поле борьбы.
— И что есть причина причин, главная причина зла, сам Дьявол?
— То, что как раз и отвлекает от него самого. Тот, кто себя самого от самого себя уводит, и нас заодно. Он «тот, кого нельзя называть», он не даром зовется лукавым. Он изогнут, он не прям. Он путает, он сбивает с прямого пути, закругляет, возвращает на то же место. Он вообще противоположен пути. В самом пиковом для себя случае, он заставляет топтаться на месте, подсовывая для энергии ложные цели. А если это преодолевается, то он загибает путь и заставляет сделать круг. Этот круг самообоснования многие принимают за истину. Настоящая же истина есть молния. Когда эта молния случается, то ее энергией питается многомиллиардное человечество в его истории. А это огромный маховик, ригидная машина. Поэтому здесь, в исторических масштабах, для того, чтобы повернуть условно направо, надо сначала очень хорошо повернуть налево. Эти повороты не туда часто осуществляются благодаря заблуждениям, которые на самом деле, нужны, так как прямой путь разбил бы в лепешку. Неистинна принадлежит истине, используется ей. Я, например, склонен рассматривать все 90ые годы как такой обманный поворот в одну сторону, чтобы потом повернуть в другую, собственно, в ту, в которую в начале и хотелось. В конце 80ых я был активным неформалом и могу засвидетельствовать, что лозунги перестройки и то, что потом стало в 90ых – «две большие разницы», как говорят в Одессе. А если смотреть на это с точки зрения пиара, то тут хорошо виден еще один закон коммуникации: способ, каким вызывается энергия масс и способ, каким она утилизируется, могут не иметь между собой ничего общего.
— Я часто бываю в Киеве. Там все говорят, что в России идет советизация. Отменили выборы, исчезли свободные СМИ. Какие-то ткачихи по телевиденью, как во время Сталина…
— Можно посмотреть на рабочий стол на мониторе твоего компьютера. Там можно увидить желтые «чемоданчики-папки» и бело-голубые «листики-файлы». Вообще, когда появились первые компьютеры, то переход на «цифру», означал переход на новый язык программирования. Для того, чтобы вызвать из базы, какие-то данные программист набирал в командной строке какие-то буквы и циферки. И только он, кто знает это, мог это делать. Когда появился интерфейс, повторяющий, казалось бы, навсегда ушедшие в прошлое после цифровой революции папочки и файлики, многие программисты тоже восстали и сказали, что «это профанация», это регрессия. Но на самом деле, папочки и файлики лишь изображают папочки и файлики. Реально, к бумажному миру цифровой мир не вернулся и не вернется. К чему это я? Тот, кто путает путинскую ткачиху со сталинской, тот путает папки и файлы из пыльного бумажного архива с папками и файлами на экране своего монитора! Эта новая ткачиха изображает именно то, что отменяет. Собственно, дело так обстоит не только с ткачихами, но и с разного рода демократиями. Они все изображают демократию, которую реально и отменяют. Различие Украины и России можно продемонстрировать с помощью анализа этапов выборного процесса. Классически, этот процесс делился на доэлекторальный этап (принятие решения идти на выборы, инвентаризация ресурсов, поиск денег, союзников и проч.), предэлекторальный этап (план кампании, выдвижение), электоральный (собственно, выборная борьба, день голосования), постэлектральный (борьба за фиксацию результатов, суды, инаугурация или получение мандата, реализация полученных преимуществ). Так вот, раньше электоральный этап и день выборов были центральной точкой этого процесса, своего рода моментом истины. Сейчас во всех странах это не так. В США, в Европе, да и в сегодняшней России момент истины смещен куда-то в сторону доэлекторального этапа. То есть, именно там до всяких выборов, определяется будущая конфигурация электорального этапа, момента голосования и проч. Для этого есть масса всяких процедур: лоббизм, кулуарная борьба, внутрипартийная или медийная карьера и проч. Что происходит на Украине? Там ТОЖЕ момент выборов не является моментом истины. Выборы прошли, а после них… борьба за их интерпретацию, майдан, третий тур, верховный суд, избирком, какие-то Мариинские соглашения, универсалы народного единства и проч. Короче, люди соревнуются дальше в плане того же административного ресурса и той же медийной карьеры. Все то же самое, что и у нас только смещение произошло в постэлекторальный этап, а не в доэлекторальный. Я бы мог показать, почему смещение в постэлекторальный значительно хуже, но, если хорошо подумать, то это и самому можно увидеть.
— А что тогда является наиболее серьезной проблемой в России?
— Я не знаю, наверное, есть что-то и более серьезное, но лично меня тревожит отсутствие спонтанной активности людей. Вот я еду по Тверской области. Но картина та же будет везде. Вижу деревенские избы, вижу некрашеные заборы, вижу упавшие ворота. И вот вопрос: что мешает ворота поднять? Мне отвечают: в деревне упадок и разруха, безработица и пьянство. Я отвечаю, как профессор Преображенский. Что разруха пришла и мешает поднять ворота? Разруха в головах! Вот человек жалуется, что у него нет работы. Но что такое отсутствие работы? Это наличие свободного времени! Это самое большое богатство на Земле. Раз работы все равно нет, почему забор в это время не покрасить? Хорошо, на краску нет денег, почему тогда ворота не поднять? Почему эти ворота не украсить резьбой такой, что из Японии будут приезжать посмотреть и деньги за просмотр платить? Почему такой же резьбой не украсить наличники и все на свете? Все равно ведь нет работы… Почему не пойти в лес, не свалить дерево и не сделать каких-нибудь деревянных кукол, колясок, игрушек, свистулек? Почему их не продать за копейки или не раздарить всем проезжающим? Ведь все–равно работы нет и не покупают. Просто раздарить. Авось, через полгода кто-то приедет и сделает заказ на такую же куклу или стул, или полку… То же самое относится к ткачеству, к творчеству любого рода… Сиди сказки и песни вспоминай и записывай, авось, приедет кто-то из города и издаст. Или сочиняй. Выучи нотную грамоту и музыку пиши. Раз работы все равно нету и делать нечего…. И вот представьте, что пару десятков миллионов людей у нас в стране (а именно столько живет в деревнях) сидели бы и что-то бы ежедневно такое изобретали, делали, ваяли, шили, писали… Да у нас все было бы заполнено всякой утварью ручной работы, куча диковинных механизмов была бы, разнообразных экологически чистых, некитайских игрушек, вышивок, куча всякого фольклора… А вместо этого, эти же люди просто тупо пьют. Даже когда возникает вожделенная ими работа, и они что-то зарабатывают, то они это пропивают. Свободное время не расценивается как нечто позитивное. Это то, что надо убить. В городах его так же убивают всякого рода общением, клубами, «отдыхом» от той самой пресловутой «работы». Отдых не способствует инновациям, он так же воспроизводит систему как и «работа». Нужны какие-то механизмы на всех уровнях: на философском, религиозном, культурном, политическом, которые бы просто заставляли бы, понуждали бы бесполезную спонтанную активность, то есть нечто за рамками отдыха и работы. Рабочий день в будущем должен быть сокращен законодательно до 4 часов, это, кстати, решит проблему безработицы – работа будет у всех, но помалу. Придется предприятиям работать в 2-3 смены. А это новые люди. Отдых станет затруднителен, так как зарплата уменьшится и не на что будет отдыхать. Есть, конечно, виды отдыха, которые не требуют денег. Их как-то тоже надо ограничить, морально, религиозно и проч. порицать.
— Не будет ли это новым тоталитаризмом? И разве можно заставить творить?
— Тоталитаризм – это ничего не означающий жупел. Всякое общество будет воспринимать и воспринимает как тоталитаризм и свое прошлое, и свое будущее. Даже соседние общества, чужие нам, если мы начинаем в них жить, а не сталкиваемся с ними как туристы или в пересказах СМИ – покажутся нам тоталитарными. Все незнакомое — «тоталитарно». Привычное, освоенное — наоборот, свободно. Собственное общество так же кажется тоталитарным тому, кто не умеет осваивать нормы, по которым оно живет. Поэтому всякие неудачники есть основной ресурс всяких революций. Что касается непосредственного ответа на вопрос, то отвечу: заставлять творить можно. Не конкретное что-то, а творить вообще. Идея «свободного творчества» распространилась сравнительно недавно, то есть в 19 веке. До этого, большинство творений хоть в музыке, хоть в архитектуре, хоть в живописи – делались на заказ. Я же даже не о заказе говорю, а просто о стимулировании любой творческой активности.
— Чтобы родилось что–то гениальное, требуется гений.
— Когда Гагарин полетел в космос, было понятно всем и каждому, что это не просто некий подвиг конкретного человека, это подвиг всей страны. Кто-то делал ракету, кто-то плавил сталь, кто-то высчитывал орбиты, кто-то учил этого мальчика в деревне. Думаете, с великими музыкантами, поэтами, философами не так же? Не возможен никакой гениальный мальчик-философ Иоганн Фихте, например, если нет системы образования, которая учит мальчика азам, если нет системы благотворительности, которая позволит ему продолжить обучение на деньги спонсоров, если нет системы высшего образования, которая позволит ему дальше двигаться. Если нет библиотек, а в них оригиналов и переводов всей предшествующей мировой философии. Если нет потребителей, которые ничего не понимая в том, что говорит Фихте, все же купят его, прочитают, и что-то поймут для себя на своем уровне. То, что я сказал для Фихте, верно для всех, потому что его путь типичен. Мальчика в деревне заметили, проспонсировали, потом он учился, издавался, прославился. Не то ли было с кем-то другим? С Шеллингом? С Хайдеггером? Всякий великий философ — есть плод напряжения всего народа. Что не означат, что и содержание своих мыслей он берет у народа. Скорее, потом уже народ берт свое содержание из мыслей этих великих. Есть две великих задачи — повышать уровень духа – раз, и делать так, чтобы уровень духа не падал — два. Так вот, единственная функция всего государственного аппарата только и состоит в том, чтобы следить за уровнем пола, а не за уровнем потолка. Да, нельзя искусственно повысить по заказу высшую планку, но можно по заказу искусственно завышать низшую планку. Больше ничем государство заниматься не должно. Вся экономика, кормежка, все различные системы министерств и ведомств только затем и нужны, чтобы низшая планка не падала, чтобы было свободное время у людей, чтобы был стимул к творчеству. Иначе, зачем вообще все? Подумайте, зачем вообще все? Неужто затем, чтобы жрать и тусоваться все больше и больше?
— В «Суверенитете духа» ты ратуешь за империю. Но так же можно спросить и тут. Зачем империя? Она все равно когда–нибудь умрет…
— А раз все умрет, тогда давайте жрать и тусоваться, а не империи строить… Так что ли? Взгляд на мир, в котором все умрет, то есть за смертью человека ничего не ждет, есть взгляд довольно поздний. Он, этот взгляд, назовем его материализм, есть побочная ветвь новоевропейской метафизики, причем ветвь вульгарная, попсовая. Это вообще не некое самостоятельное мировоззрение. Сейчас объясню.… Представь картину какого-нибудь Босха. Представь теперь, что какой-то подражатель срисовал с нее копию. Потом какой-то подражатель не просто срисовал, а просто нарисовал «что-то в этом духе», отбросив, все что по его мнению было рисовать трудно, или не имело смысла. Потом следующий орел делает с этой копии копии уже не картину, а просто черно-белый рисунок. А потом какой-нибудь горе–ученик еще с этого рисунка по памяти, а не глядя на него, рисует корявой рукой набросок. Вот эти окончательные каракули в которых уже не сохранены ни пропорции, ни детали, ни цвета, ни композиция, вообще ничего — эти каракули и есть материализм. В области мышления материалистическое мировоззрение (которое сейчас во всех школах и вузах по миру преподают, кстати) есть детские каракули в сравнении с полотнами Веласкеса, Гойи, Босха и проч. Наоборот, чем глубже тот или иной мыслитель, тем больше его убеждение, что после смерти что-то будет, то есть смертью ничего не заканчивается. А раз так, то становится вопрос о смысле жизни. Я сейчас не буду отвечать на этот вопрос, я не буду знакомить с вариантами ответов, которые есть. Я просто хочу обратить внимание на следующий факт: люди живут, не обязательно зная какой-то смысл. Вот бабка-бомжиха. Ей 70 лет. Она собирает объедки в помойке, с большим трудом ей дается каждый день жизни. Зачем она просто не ляжет и не умрет, с голоду, ли с холоду ли? Она что и впрямь надеется, что ее жизнь круто изменится, прискачет принц на белом коне и позовет ее замуж? Или она карьеру сделает? Или денег заработает? Ничего ее не ждет, но она годами длит это свое трудное существование. Это радикальный случай. Есть масса людей, которые уже точно не сделают никаких карьер, не заработают денег и не совершат ничего великого. И их жить будет меняться только к худшему. Их дети, если они есть – выросли и часто даже сами помогают родителям. Почему они все живут и живут? 60 лет… 70 лет… 80 лет…. Раньше считалось, что самоубийство грех, но новые поколения не так религиозны по всему миру. Есть масса религий, которые не осуждают самоубийства… Почему все тянут свое существование, даже если оно совсем закрыто, безнадежно?… А потому что интересно, что будет завтра! И более того, не в том смысле, что завтра новую серию того же сериала покажут. Нет, все ждут СОБЫТИЯ. Что-то типа Второго Пришествия. Собственно, все жду момента, когда их жизнь и обреете смысл. То есть, люди не умирают не потому что у них смысл есть, а потому что они его ждут. Как можно умереть, так и не узнав, зачем жил? И все не умирают, ждут, что что-то случится, что завтра все откроется, изменится. Это не сознательное желание, это совершенно смутное ожидание судьбы. И если в молодости это может быть заглушено каким-то смыслами типа любовь, работа, карьера, семья, дети, творчество, то к старости, особенно, если эти смыслы как-то реализованы, ожидание чего-то этакого, конца света, еще раз повторю несознательное, есть основной мотив продолжения жизни.
— Вернемся к вопросу об империях, я спрашивал немного о другом… Переформулирую: как получалось, что гибли великие империи, например, Рим, Византия, Османская Империя и уже не возрождались?. С чем это связано?
— Есть много ответов на этот вопрос, но лично меня интересует такой фактор как язык. Есть такое явление – обратное влияние неофитов на носителей языка. Условно говоря, жили раньше в поднепровье сарматы, народ иранской группы. А для их языка характерно специфическое «Г», которое, как «Х». То есть это акцент был тех, для кого язык славянский был не родной. А потом и сами славяне южные заразились этим акцентом и сейчас с этим акцентом говорят. То же самое касается грамматики. Она упрощается. Какой-нибудь негр или приехавший в Лондон прибалт не будет делать различий между пресент и презент континиус. Зачем? И так его понимают. Постепенно, в речи целых социальных групп вымываются времена, падежи, слова. Язык упрощается, чтобы быть удобным для вливающихся эмигрантов, но сами носители уже учат этот новый упрощенный язык, они берут его из СМИ, из газет, они уже с трудом читают собственную литературу. С одной стороны, можно радоваться, например, что английский распространяется по миру, что это язык международного общения. Но что это за язык? Это несколько выученных топиков. Типа: «Хау а ю?», ответ: « Ай эм файн, фэнкс». Скоро язык превращается в ритуальные жесты, набор смайликов, техническую поделку. Греческий язык был уничтожен эллинизмом. И греки уже никогда не станут теми великими древними греками, потому что на новогреческом нельзя мыслить. Нельзя мыслить на латинском, на английском. К сожалению, похоже, уже и на русском. Другая сторона процесса – насыщение языка иностранными словами, так, что носители языка употребляют теперь слово функционально, не слыша его «внутреннюю форму», не слыша корня. Слова становятся чистыми знаками, они не провоцируют созерцание, исполнение интенции, не провоцируют трансгрессии смысла, метафор, не провоцируют мышления. Так же как, символьная запись, типа математической. Мышление становится чем-то типа счета. Все имперские языки нацелены на включение новых слов, а не на исключение (как языки маленьких народов). Русский — страшно имперский язык, в нем какое-то фантастическое количество иностранных заимствований, которых русский не боится. С каждым годом их все больше. То есть, империи — большие плавильные тигли народов, так примтивизировали свой язык, что этот язык сам порождал дебилов. То есть, нельзя не быть дебилом, если ты мыслишь на этом языке. А дебилы уже, соответственно, не способны поддерживать империю. При этом, разница между дебилом и не дебилом не видна на первый взгляд. Византийский грек и грек времен Гераклита вроде те же греки. Или, например, нынешних американцев, конечно, можно назвать дебилами, но вроде бы и другие не лучше… А, на самом деле, лучше…. Вот такая теория.Россия, тем ни менее, находится в лучшем положении, потому что все 1000 лет ее истории постоянно существовал и воспроизводился древнеславянский, церковнославянский язык, который знала вся элита, по Псалтыри и Евангелиям. И этот источник постоянно не давал деструктивным силам взять верх. Сейчас многие жалуются, что в Церкви служба непонятна. Я тоже считаю, это безобразие! Поэтому предлагае не перхеод на русский современный, а наоборот обязательное изучение церковнославянского и древнерусского Вов всех школах с первого класса. Это даст потрясающий эффект для культуры, для языка, для мозгов. Для всего. В принципе, можно все это показать на массе исторических примеров – будет доктрина, не просто докторская диссертация, а целая парадигма. Это вообще не выпад против империй, это скорее урок. Надо все строить так, чтобы не понижался уровень. Все империи стремились к тому, чтобы достичь вершин, достичь потолка, порой ценой понижения уровня пола. На самом деле, политика должна заниматься только уровнем пола, а потолок пусть двигают свободные творческие силы. Не надо государству делать так чтобы все были Гете и писали «Фауста». «Фауста» новый Гете напишет сам. Государство должно следить, чтобы не дай Бог за год, количество двоечников не увеличилось в сравнении с отличниками. Кстати, США с этим не справляются. Они радуются, что качают мозги со всего мира и 75% нобелевских лауреатов у них живет. Ха. Но что у них творится в средней школе? Вот там и смерть Кащея. Вся система образования в США построена на то, чтобы помочь сильному. Уже в школе выявляют таланты, тут же находятся какие-то спонсоры и фонды, которые тащат гения в частную школу, дальше его прямой путь в Йели и Массачусетсы. А там выпускникам уже зарезервированы места в Администрации Президента, в ведущих фирмах на Уолл-Стрит. Ситуация, как у нас, когда выпускник МГУ вынужден сам себе искать работу и работать за 1 тыс. долларов в месяц – там немыслима. Это чудовищная расточительность. Выпускник ведущего вуза в США уже сразу в первый год имеет шансы получить 100 тыс. в год, кто в 35 лет не стал миллионером — тот неудачник, и таких мало. Всякий, кто вообще не попал на этот путь – кто обракован на ранней стадии, тот никак не стимулируется. Система не помогает слабым, она бросает их, и говорит им: помогай себе сам. У нас, наоборот, умный Петя, который за 5 минут решил задачу, вынужден скучать весь урок, пока учительница возиться с отстающим Вовочкой. Обе системы — крайности. Но американская опасней. Когда рухнул СССР, было тяжело, но не дошло даже до кровопролития. Когда рухнет США (а это уже показал пример Нового Орлеана) там орды орков будут жрать друг друга в самом прямом смысле. Съедят и всю элиту. Их империя не возродиться после падения. А наша – еще может.
— Меня заинтересовало рассуждение о языке в начале. Значит ли, что вообще инородцы опасны все-таки? Опасны для языка и следовательно, для бытия народа, который они через империю ведут к концу?
— Половина великих деятелей русской культуры – инородцы. Я же только что говорил: занимайтесь повышением уровня пола, а не потолка. Это значит, что опасны необразованные инородцы. Их надо просто приобщать к более высокому. Собственно, они за этим и едут. Если бы не считали нас более цивилизованными, не ехали бы. А вообще всякая империя проходит неизбежный путь. Он состоит в том, что сначала в недрах какого-то народа возникает некая концентрация духа, потом возникает некая миссия, так ее назовем, для простоты, потом какой-то политик ее воплощает. Возникает гуманитарное превосходство этого народа, лидерство в истории. И это превосходство может (хотя и не обязательно) сопровождаться военным, техническим, материальным превосходством. Происходит выход за границы, поглощение и одновременно инфильтрация чужого. Интенсивный рост сменяется экстенсивным. На первом этапе чужие языки вредны, а на втором неизбежны. Впрочем, на новом витке можно опять ограничить мутации. Сейчас любят говорить, кругом глобализация, все перепуталось, мол, хочешь, не хочешь уже все во всем и нельзя быть никем кроме как многоязычным мультикльтуристом. Это ерунда. Любой мичуринец вам скажет, что можно много мутить с генами и признаками, экспериментировать и смешивать благородные крови, но в какой-то момент можно просто остановить мутации, объявить некий вид новой породой, сортом и его культивировать. Я уверен, что мода на постмодернизм сменится модой на некий имперский стиль, когда будет подчеркиваться резкость формулировок. Вместо политкорректности, вместо оборачиваемости различий будут новые резкие различия, вместо оговорок – не терпящий возражений тон, вместо учения языков мода на НЕзнание других языков, кроме своего.
— Мода на НЕзнание языков?
— Да, есть масса аргументов за такое незнание. Скажем так, знать чужой язык, чтобы объясниться — можно. Знать язык, в смысле его грамматических правил, словарей и проч. – тоже можно, чтобы, например, к своему удовольствию, медленно почитать кого-то в оригинале. Но нельзя знать его настолько, чтобы думать. Это опасно. Это раздвоенный змеиный язык. Уже Ницше отмечал, что это портит стиль. Самые великие стилисты – не знали чужих языков. Надо сосредотачиваться на своем, надо из своего выжимать! Заметь еще вот что: не бывает хороших переводчиков, которые были бы одновременно и великими поэтами или мыслителями. Или то или другое. Это неспроста.
— А Пастернак? Он и переводчик и поэт. Кстати, Лермонтов тоже переводил Гете.
— Перевод Лермонтова — не перевод. Это просто новое стихотворение, навеянное гетевским. Что касается Пастернака, то это не просто плохой поэт, это чудовищно плохой поэт, бездарный, безвкусный, пошлый, корявый, несуразный, амбициозный, псевдоинтелектуальный. Но хороший переводчик. Понятно, что моя характеристика нуждается в доказательствах, но это целая отдельная тема. Если мы в нее углубимся, то придется тут цитировать всякие псевдостихи, и это далеко зайдет. Я готов разобрать любое его стихотворение, это будет смешней, чем у Фоменко, в передаче «Русские гвозди». Поверь мне на слово, я знаю, что говорю, и я не одинок в своем мнении. Очень многие в душе это чувствуют, просто кто-то должен когда-то сказать, что король гол.
— Хорошо, вернемся к оставленной теме. Ты назвал отсутствие спонтанной активности народа одной из важных проблем страны. Какие еще проблемы?
— Да, есть связанная с ней проблема. Ориентация на «практичность». Это вобщем-то тоже самое, что «поиск работы», как некоего внешнего задания, вместо того, чтобы производить работу, творчество из себя, пока есть свободное время. Требование практичности убивает прогресс и все новое, оно консервирует общество на той стадии на которой оно есть и только воспроизводит его. Например, Когда Билл Гейтс придумал персональные компьютеры, маркетологи из Ай Би Эм сказали ему что это интересно, но они могут продать всего пару штук так как в обществе нет практической потребности в этом и советовали не заниматься химерами. Если исходить из того, что творцы работают только на практические потребности уже сложившиеся в обществе (а именно такие потребности рассматриваются как практичные, а все остальное выглядит химерой и фантастикой), то ничего нового, нового рынка НОВЫХ ПОТРЕБНОСТЕЙ а значит и нового общества создаваться не будет. Все новое появляется как фантазия, как излишек, как роскошь. Когда появились первые автомобили, то и они были непрактичны, так как лошади ездили быстрее них. Когда в доисторические времена люди питались сырым мясом, то тот чудак. который решил мясо жарить и коптить воспринимался как избалованный гурман, который занимается непрактичным делом. И более того, он вреден и опасен, так как тратит драгоценное время общины на какую-то непонятную и не нужную деятельность. А как бы восприняли человека типа нынешнего французского повара с его соусами и подливами — вообще не берусь сказать — убили бы его как трутня и бездельника, который к тому же развращает молодежь. Если подходить к вопросу со сторону сугубой практики, то человеку достаточно прикрываться шкурой и есть сырое мясо, вся цивилизация есть роскошь. Все новое возникает как эксцесс и только потом становится практической потребностью, без которой уже общество себя не мыслит. В обществе мало людей, которые ориентированы на эту «высшую непрактичность», а в государстве нет институтов, которые бы выполняли роль Конструкторских Бюро в разных сферах.
— В СССР было много ученых, которые как бы занимались фундаментальными исследованиями, а выхлоп был минимальный. Взять ту же советскую философию…
— Когда я говорил об институтах, я имел в виду не просто какой-то научно-исследовательский институт, я имел в иду государственный институт, который может быть оформлен как угодно. На любом заводе есть КБ, и 95% из того, что там делается и думается по определению — брак и часто – просто халтура. Но оставшиеся 5% с лихвой могут покрыть все остальное! Без риска ничего великое не дается. Да надо идти на риск, того, что куча бездельников будет просто осваивать деньги и симулировать творчество. Так освобожденное от военной службы дворянство просто погрязло в балах и псовых охотах. Но на всю тусовку оно дало несколько людей, типа Пушкина и других лицеистов и поэтов. Людей типа Крылова, Глинки и других композиторов, художников, других великие русских 19 века. Но эти люди создали образ России, они влюбили в Россию полмира! И заметим, эффект от самой меры по освобождению дворянства появился через 50-100 лет. А что касается советских философов, то я застал их жизнь и среду. Там не было той свободы о которой я говорю. Наоборот, большие требование по идеологическому обеспечению режима. И все эти философы много сил и времени тратили на симуляцию деятельности, которая от них требовалась. Тут не та среда, чтобы Гегели и Канты появлялись….Мы даже никогда и не угадаем, сидят ли в этом КБ симулянты бездельники или же там есть кто-то кто возможно через сто лет будет актуален. Возможно, кстати, через 100 лет выкопают в архивах какое-то советское изобретение или какую-то философскую идею, которая перевернет мир, а в СССР за это человека выгнали с работы как растратчика казенных денег или "буржуазного уклониста"…
— Раз уж зашла речь о философии, то какие перспективы на твой взгляд есть у русской философии?
— Чтобы ответить, я должен кое-что объяснить. Современный медиамир загоняет человека в ложную дилемму: или вненациональное, или национальное. В обыденности это выражается в наличии таких людей, которые говорят, «родина, там, где хорошо», они работают на абстрактной работе, как абстрактные профессионалы, которые могут выполнять такие же функции , где угодно, лишь бы платили. Они загорают на пляжах в отпуске, которые одинаковы и в Египте и в Турции, и даже почти не глазеют на мало трогающие их памятники истории. С другой стороны, есть некие националисты, которые готовы ходить в лаптях, пить чай из самовара, презирают все импортное, занимаются только тем, чем в любом другом месте они бы заниматься не смогли и тащатся только от городов Золотого Кольца. В философии эта противоположность так же ярко выражена. Есть те, кто занимается логикой, методологией науки и проч. абстрактными и вненациональными проблемами, а есть те, кто занимается так называемой русской философией, которая тесно переплетена с православием, и которая не востребована нигде, кроме России. И не будет востребована. Условно говоря, одни люди не укоренены вообще ни в какой почве, другие укоренены в своей. Моя позиция: не «вненациональное или национальное», а всенациональное. Я вижу свои корни, и не только свои, но и русские, во всех культурах. В германской культуре и латинской, англосаксонской и африканской. Для меня священны камни Парфенона и Иерусалима, Константинополя и Парижа, так же как стены Валаама и Троице-Сергиевой лавры. И уж конечно, я лучше поеду на Байкал, на камчатку или русский Север, чем 18ый раз в Турцию. Говорят, там «все включено», но на самом деле, «все исключено», за скобками этих отелей остается весь мир. А именно этот мир, весь мир – моя Родина. Возвращаясь к философии, я считаю, что русская философия именно как русская философия должна быть всемирно-исторической, а не фольклерно-национальной. А именно всемирно-исторической ее и хотели видеть и Пушкин и Достоевский. И они поднимали в своем творчестве проблемы вселенского масштаба. Почему они и ценимы не только у нас, но и у них. То, что я сейчас сказал о пространстве, так же относится и к историческому времени. Нельзя исключать никакие эпохи из истории, и выбирать себе какой-то «золотой век», а все остальное рассматривать, как упадок, регресс, ложный путь, «потерянные 70лет» и проч. Я очень много занимался началом истории Руси, прочел 100 книг на эту тему. Это была великая эпоха. А эпоха Святой Руси с ее невиданной духовной концентрацией? Но не менее интересны и важны времена Ивана Грозного смутного времени. А Петровские реформы? Каким соленым морским воздухом веет от них! А российская империя? Какой высокий стиль, какая мощь, какой климат! А серебряный век, с его таким очаровательным декадансом? А революция с романтикой, страстями, с ее авангардом? А веселый НЭП? А героика сталинской индустриализации? А Великая Победа? А потом Гагарин в космосе? А золотое время застоя, двадцатилетний выходной? А романтика перестройки? А веселые беспредельные 90ые? У каждой эпохи неповторимое лицо, неповторимое величие, неповторимый трагизм! Как можно, что то из этого предпочитать другому, о чем то сожалеть? Наши предки были не дурнее нас и на своем месте они принимали единственно верные решения. У нас великое прошлое! И это залог великого будущего! История каждой отдельной другой стороны скучнее. Да были велики и французы, и испанцы, и у Америки были своим интересные времена. Но у нас то это постоянно! Я про каждое время могу взахлеб рассказывать, каждое будет «золотым веком», совершенством с воем роде.
— А чем велико и интересно нынешнее время?
— О! Россия сейчас переживает невиданный духовный подъем. Скоро, лет через 20, весь мир будет поражен русскими философами, пророками, художниками, писателями, музыкантами, учеными, святыми! Мы единственная зрячая страна, в то время, как весь мир спит и видит сны. Призраки прошлого морочат им голову. Они как дети, все еще носятся с «демократией» и прочим историческим хламом. Даже те, кто чувствует приближение мирового кризиса, говорят о какой-то экономике, и не более того. Они не понимают, что наступает новый мир, абсолютно новый, он будет отличаться не просто от прежней эпохи, а от всех эпох и очень радикально. Мы пережили за исторически-короткий промежуток времени очень многое. Другие думают, что у них еще много выходов и попыток, а мы уже знаем, что везде тупик, мы уже везде были, у нас нет иллюзий. Я, естественно, говорю о новой элите и о народном «шестом чувстве». Всему миру предстоит еще много разочарований, а мы уже давно во всем разочаровались и скоро будем готовы сами очаровывать. Мы почти в авангарде истории, у нас есть историческая фора. Нужно только реализовать эту возможность, не плутать в старых теориях и схемах, а придумать и реализовать какой-то небывалый проект. Чтобы на нас смотрели, как на произведение искусства, и чтобы охраняли, как произведение искусства. Чтобы было со стороны всего мира только очарование и подражание, и кощунственной была бы сама мысль, что можно нам нанести какой-либо вред.