Однажды мне все надоело.

Я купил билет на самолет и куда-то полетел.

Отключил телефон, чтобы мне не позвонили, убрал фотоаппарат на дно сумки, взял с собой две пары носков, пачку сигарет, блокнот и три ручки. Еще пачку крекеров. Я снял со счета некоторое количество денег, а кредитные карты убрал в бумажник.

Потом сказал Марии Станиславовне, что не знаю, когда вернусь. Артему сообщил, что оставил последние работы в офисе, в голубой папке на столе. Анне Николаевне написал смс, потому что у нее была деловая встреча. А Антону я вообще не звонил.

Настроение было какое-то… непонятное. Настроение, под которое хочется закрыть глаза и слушать тихую музыку. Или задернуть шторы, упасть на кровать, лицом в подушку, лежать долго, вдыхая пыльный запах ностальгии, и пусть мысли в голове плавают, ленивые и меланхоличные, перебирают щупальцами. А еще под такое настроение хорошо, чтобы была осень. Тогда можно выбраться в какой-нибудь парк, где падают желтые тополиные листья, сесть на лавочке и просто ни о чем не думать. А затем косой холодный дождик, запах грибов, кристальная свежесть… Под мое настроение очень хорошо подошла бы какая-нибудь временная амнезия. Я бы никого не узнавал, пялился бы на незнакомые лица и робко улыбался. И пустой моей голове было бы очень хорошо. Просто замечательно.

Самолет встретил привычной теплотой, тишиной и уютом. Закутавшись в меланхоличное настроение, словно в теплую куртку, я позабыл зарядить плеер, и он предательски сел через полчаса полета. Тогда я убрал его в сумку и поглядел в иллюминатор. Мы летели над золотистыми облаками. Где-то впереди, на горизонте, катилось солнце.

Меня тронули за плечо. Я обернулся и увидел в проходе между кресел добродушного великана, будто невпопад выпрыгнувшего со страниц книг Гюго на борт современного самолета — широкоплечий, краснощекий, с улыбкой на пол лица и каким-то непривычным, наивным взглядом. Под расстегнутой мешковатой курткой морщился складками свитер болотного цвета, а из-под горла торчал в стороны, словно расправленные крылья ласточки, воротник рубашки. Такого человека можно скорее встретишь на остановке трамвая или в электричке, по пути на дачу. А еще во сне.

— Извините, тут безвыходная ситуация, — произнес великан. — Такое дело, в общем. Мы с Толиком жестоко поспорили, скоро до драки дело дойдет, ей-богу. Поглядели по сторонам, и, оказывается, кроме вас в салоне больше никого нет. Только вы, в общем, можете помочь.

Я удивился, привстал, огляделся и обнаружил, что, действительно, кроме меня в салоне находилось всего двое. Толик сидел через ряд. Это был чрезвычайно худой молодой человек с рыжей порослью на подбородке, острыми скулами и растрепанными волосами. Толик помахал мне рукой. Я помахал ему в ответ.

— И о чем спор-то?

— Кто выращивает рыбок, — сказал человек и протянул мне широкую ладонь, — меня зовут Артем. Ну, а там, соответственно, Толик.

— Ага. Я догадался, — какое-то смутное воспоминание шевельнулось в голове. Ладонь у Артема была теплой, рукопожатие — крепким.

Из-за плотной занавески в начале салона выглянула молоденькая стюардесса, посмотрела на нас и исчезла, одарив напоследок восхитительной улыбкой.

— Пройдемте к нам? — деликатно осведомился сказочный великан.

Я пожал плечами, мол, отчего бы не пройти. Обрадовавшийся Артем начал торопливо вводить меня в курс дела.

— У Толика есть сын в Москве. Там долгая история. Любовь, нелюбовь, какие-то слухи о реинкарнации, развод, все дела. В общем, остался в Москве маленький сын. Не один, конечно, с женой и жилплощадью. Три комнаты, между прочим. Ну, Толик хорошо зарабатывает, это все знают. Так вот. Толик иногда к сыну летает. Примерно раз в три месяца. Повидать, повоспитывать, денег подкинуть, ну, вы понимаете. И сейчас летал. Толик человек хороший. И как человек и как отец. И сын его любит. Как сынишку-то твоего звать?..

— Арсений, — сказал Толик.

Мы как раз подошли. На выдвижных столиках стояли стаканы с чаем и блюдечко, на котором лежали конфеты. Преимущественно это были «Аленка» и «Рафаэлло», а еще какая-то разновидность хрустящего «Гулливера». Толик укрыл ноги клетчатым пледом. Около блюдечка лежала раскрытая тетрадка, окруженная смятыми в тугие комочки фантиками из-под конфет.

«Безумные математики, — подумалось мне, — живут отшельниками на краю света, зарабатывают миллионы и летают в Москву проведать сыновей. И чем я им смогу помочь, интересно?»

Настроение не располагало к долгим дискуссиям. Настроение хотело дремать. Но меня усадили в кресло, осведомились, не хочу ли я чая, и вызвали стюардессу. Артем же, устроившись в кресле напротив, положил огромные ладони на колени и принялся рассказывать дальше. Оказалось, что Толик, вообще-то, человек сообразительный, хоть и не шибко умный в некоторых житейский делах. Дал бывшей жене обвести себя вокруг пальца с жилплощадью, потерял, можно сказать, сына и еще много всяких глупостей натворил за чрезвычайно короткий промежуток жизни. Но речь, вообще-то, не об этом. Вот сейчас Толик ездил к сынишке, жил с ним в гостинице, водил его в цирк и на мультик про пингвинов. А сынишка-то уже в пятом классе учится. Почти взрослый. Ну да, до плеча Толику достает…

В этот момент принесли чай, я попросил еще и лимона. Толик, слушая Артема, кивал и одновременно с этим чертил и писал что-то в тетради. Сбоку от Толика был иллюминатор. Мы летели в облаках. Артем говорил.

— И, в общем, в школе Арсению дали задачку на логику. Мол, чтобы решить, нужно хорошенько пораскинуть мозгами. Задачка не математическая. Считать тут ничего не надо. Типа детектива вообще-то. Вот смотрите. Это условия задачки.

Артем взял тетрадь, полистал и протянул мне.

— Хм, — сказал я, отхлебывая чай. Задачка была знакома. Ее еще называли «Задачей Эйнштейна». Великий физик загадал ее студентам одного университета, заявив, что лишь четыре процента всех людей на Земле могут решить ее в уме. Я лично пока еще никого из этих четырех процентов не встречал. Наверное, мало ездил по свету. Когда я работал в интим-магазине у Славика Захарова, мы решали эту задачку почти целый день Директор (он же Славик) сначала был в шоке, но сам увлекся, корпел над ней целую ночь, а потом не выспавшийся, но довольный, предоставил результаты своего труда. Ответил он неправильно, но был близок. Я же, как хороший друг, горячо заверил его, что все шоколадно. Кажется, Славик до сих пор находится в заблуждении.

— И в чем спор?

— Я ее решил и точно знаю, что рыбок выращивает датчанин! — сказал Артем. Его щеки раскраснелись.

— А я думаю, что финн, — Толик тоже полистал тетрадь и ткнул пальцем в исписанный лист, — вот, ознакомьтесь. Тут все ясно написано.

Мне было ничего не ясно. Почерк оказался неразборчив.

— Ежу понятно, что это датчанин, — проворчал Артем.

Принесли дольки лимона на блюдечке. Лимоны источали приятный тонкий аромат, от которого щипало в носу.

— Финн, — твердо заявил Толик, — другого варианта решения быть не может.

Они тут же затеяли вялый спор, исходя из которого, я понял, что спорят они уже не первый час, что датчанин, при всем уважении к датчанам в целом и к конкретному датчанину в частности, просто не способен выращивать рыбок, потому что он лопух. Так же выяснилось, что мать Артема живет где-то очень далеко, и если Артем не перестанет спорить и размахивать кулаками, то отправится к ней с первым же пинком. А также я узнал много анатомических подробностей о многочисленных дальних родственниках Толика.

— На что спорили-то? — спросил я, сверяясь с задачкой.

— На коньяк, — сказал Артем, размахивая кулаками.

— Смотрите, вот у вас здесь логическая неточность, — я положил лист на стол, взял ручку и быстро все исправил, — видите? Финн никак не может выращивать рыбок.

Артем издал победный вопль.

— Но и датчанин не может, — сказал я. Артем громко скрипнул зубами.

— Он же лопух, — радостно сказал Толик.

— Вот смотрите. Если здесь у нас англичанин, а тут лошади, то рыбок, соответственно, разводит немец.

— Везде эти немцы, — проворчал Артем мрачно, — ох уж они…

Толик хмыкнул и откинулся в кресле, теребя рыжую бородку.

— Забавно, — сказал он.

Артем вскинул вверх оттопыренный указательный палец:

— Вот вам и школьная задачка! Дайте-ка почитать. Я, вообще-то, в домыслы не верю!

И он, взяв тетрадь, принялся читать, забавно шевеля пухлыми губами. Щеки его раскраснелись еще больше. Я пил чай с лимоном. Мне невероятно нравился аромат. Самолет легко тряхнуло. Кажется, мы снова поднялись выше облаков.

И в этот момент я вдруг с необычайной ясностью осознал, что очень сильно устал. Я устал и физически и морально. От работы в первую очередь. От бесконечных фотосессий. От постоянных погонь за хорошими (нет, я бы даже сказал, отличными) кадрами. От «Фотошопа» тоже устал. От Марии Станиславовны с ее настроением, похожим на американские горки: утром она может петь за рабочим столом, а вечером, впадая в жесточайшую депрессию, запираться в кабинете на ключ и гасить свет. Тогда работа стоит и пусть хоть конец света, но женская депрессия есть женская депрессия. Творческие люди, чтоб их… Устал от фотоаппаратов. Мне вдруг показалось, что мой старый добрый «Кэнон» весит целую тонну. И как я его вообще могу таскать целыми днями? А еще накатила усталость от бешеного темпа жизни. От диких гонок по городу и за городом, от метро, от такси, от ресторанов, от клубов, от лишенных всякой стеснительности подвыпивших девушек на одну ночь, от съемок в телепередачах, от репортажей и интервью, от долгих бесед с поклонниками и профессионалами, которые завидуют тебе и улыбаются тебе, но взгляд их (который, к сожалению, никак не уловить через объектив) холодный настолько, что вместо слез, наверное, сыплется ледяная крошка. Усталость — неотвратимая завоевательница моей души и тела. А кода я нормально спал в последний раз? Чтобы не падать в кровать без ног в четыре часа ночи, а спустя три часа вскакивать на работу? Когда я спал по-человечески? Ложился в одиннадцать, перед этим приняв горячий душ, читал бы книжку, или бы смотрел фильм, а потом бы забирался под теплое одеяло и там, свернувшись калачиком, положив ладонь под щеку, видел бы какие-нибудь цветные сны. Не помню уже, когда такое было. В той сказке, где была жива Аленка, наверное.

— Все верно, — сказал Артем.

— Теперь мы просто обязаны подарить вам коньяк! — сказал Толик.

— Вы куда летите? — спросил Артем, — И вообще, давайте на «ты». А то как-то невнятно получается, верно я говорю?

— Верно, — сказал я.

— Так куда путь держишь?

Я пожал плечами. А как объяснить людям, что мне совершенно все равно, куда я лечу?

— На север.

Артем закивал головой в знак согласия.

— У нас красиво, — сообщил он, — на севере красивее всего. Там такая природа! Закачаешься!

— Север — это сила! — добавил Толик.

У обоих загорелись глаза, и они наперебой принялись рассказывать мне, насколько красив север. Особенно, вообще-то, Заполярье. Чем ближе к Северному ледовитому океану, тем красивее и красивее. Или, как сказала бы Алиса из страны чудес — все чудесатее и чудесатее. И ведь не поспоришь!

— У нас северное сияние, — говорил Артем, загибая указательный палец на руке, — у нас морошка, грибы, черника, сугробы, Новый год так Новый год и, этот, мороз! Вообще-то, у нас не всегда холодно.

— Но всегда красиво! — сказал Толик.

— Я верю.

— Никогда не был на севере?

Я покачал головой. Глаза Артема загорелись.

— Там столько снега! — сказал он. — Эх, прилетел бы ты к нам зимой! Я б тебе показал, сколько у нас снега.

И он растопырил руки, показывая как много у него на севере снега.

— Это вам не Краснодар! Это вам даже не Ленинград, или как он там сейчас… не важно. Вообще-то, брат, такой красотищи ты нигде и никогда не увидишь.

— По телевизору показывали Аляску. Хуже. — сказал Толик. — Все какое-то не настоящее. Особенно дороги.

— Да я же не спорю, — устало сказал я и улыбнулся.

Но они меня не слушали. Они любили север. Меня посвятили в таинства северного сияния, мне рассказали, чем черника отличается от голубики, мне разъяснили чем росомаха отличается от медведя и почему, когда ездишь в сопки на лыжах, нужно смотреть на верхушки деревьев. Мне даже нарисовали заячий след. Правда, след, нарисованный Артемом, имел мало общего со следом, нарисованным Толиком, но после жаркого короткого спора они пришли к выводу, что зайцы бывают разными. Еще мне поведали, что при температуре ниже минус двадцати градусов совсем не чувствуется холода, но зато немеют губы, щеки и веки. Артем рассказал, как один раз он вышел ночью в магазин, а температура, вообще-то, была минус сорок два. Дойдя до магазина, он обнаружил, что не может пошевелить челюстью и сказать продавцу, что хочет. Пришлось лезть за сотовым, но оказалось, что у дешевой корейской безделушки от перепадов температуры запотел экран, причем изнутри, и разобрать текст было невозможно. Вообще-то, телефон был недешевый, но не об этом речь. Артем бродил по магазину почти полчаса, прежде чем смог совладать с собственной челюстью… мне рассказали про Новый год, про то, какой это действительно зимний праздник — с сугробами выше головы, с волшебной вьюгой, настоящими елками, бородатым живым дедом морозом. Еще мне рассказали про сопки, про грибы, про снежного человека (который точно существует, осталось только его найти и увидеть). Я слушал их, делая глоток за глотком, а когда чай кончился, просто слушал и улыбался. Забавные они были ребята. Хорошие. Таких в крупных городах днем с огнем не сыщешь. Такие в столицах не приживаются. Либо сразу погибают, раздавленные скоростью жизни, либо черствеют, взрослеют, обрастают столичными приметами, бытом, речью, высокомерием. И ведь, если подумать, что мешает людям из больших городов оставаться такими вот простыми, как Толик и Артем? Зачем они наращивают жесткие панцири лицемерия, цинизма, равнодушия? Что это? Бегство от простоты обычных людей? Или, может быть, просто глупость? Да ведь и сам, наверное, такой же. Циник? Циник! Еще какой! На похоронах знакомого напился и травил анекдоты. Ну, не нравился мне знакомый, не мог удержаться… а ведь уважения не проявил. И равнодушен. Антону даже не позвонил. Мария Станиславовна тоже волноваться будет. И глупый. Дурак просто…

Меня тронули за плечо. Я открыл глаза и увидел перед собой Артема.

— Задремал! — сказал Артем. — Устал, да? Вообще-то, ты спи, мы понимаем, долгая дорога, человек непривычный…

— Ничего, ничего.

— Мы просто спросить хотели, ты в какой город направляешься-то?

Я пожал плечами.

— Ничего конкретного… просто на север посмотреть. Подальше от цивилизации, чтоб ее…

Артем и Толик понимающе заулыбались.

— Мы тут подумали, что с нас-то коньяк! Тебе если все равно куда ехать, то, может, к нам рванешь на пару деньков? В Снежногорск. Там хорошо, спокойно.

— И красиво, — сказал Толик.

— И красиво! Верно говорит! Погостишь у нас немного, а там разберешься куда и как. Идет?

Я подумал.

— А лес у вас есть?

— Обижаешь. Всем лесам лес! Сопки! — Артем вытянул большой палец. — В общем, ты подумай. А мы шепотом пока разговаривать будем. Плед тебе принести?

Я хотел вежливо отказаться, но эти добрые люди уже вызвали стюардессу, и когда я почти засыпал в кресле, она накрыла меня пледом и одарила великолепной улыбкой.