Игнат встретил меня в махровом халате неопределенного цвета, с зажженной свечой в руках и болтающимися наушниками от плеера на шее.

— Проходи, друг мой, — сказал он, поглядывая за мое плечо в полутемный коридор, словно опасался неожиданных гостей.

Офис у него (а, по сути, двухкомнатная квартира на первом этаже типичной многоэтажки в спальном районе) выглядел подстать профессии. То есть странно. Стены длинного коридора были увешаны черно-белыми фотографиями, в изображениях на которых очень смутно угадывались какие-то странные, мистические пейзажи. Из ближней комнаты доносились психоделические звуки музыки любимой мною группы Radiоhead. Чарующая мелодия растекалась по квартире, словно ручей наслаждения, погружая в прохладу приятных и смешанных чувств. Добавляла необычности цветовая гамма разукрашенных стен и разноцветные лампы, встроенные в пол и потолок. Моя дрожащая тень разделилась надвое и содрогалась за спиной. В нос ударил сладчайший аромат свет. Атмосфера здесь расслабляла, настраивала на размеренный лад, заставляла утихомирить бегающие мысли и толкала в объятия легкой полудремы.

Я прошел следом за Игнатом в дальнюю комнату, где, судя по всему, располагался приемный кабинет. Игнат сел за большой дубовый стол, заваленный всевозможными папками и книжками, кивком головы пригласил меня сесть на диван, который занимал всю левую половину комнаты. Перед диваном стоял стеклянный стол с подсветкой, на котором дымились две догорающие ароматизированные свечи. Музыка здесь играла тише, но ровно с той громкостью, чтобы не мешать разговору и ненавязчиво забираться в сознание. Благодаря плотным занавескам в комнате царил полумрак. Игнатова тень покорно застыла за его спиной.

— Здорово тут у вас, — пробормотал я, оглядываясь.

— Стараюсь. Без частного бизнеса сейчас никуда. С ним тоже не ахти как, но без него хуже.

— Ну, еще в больнице я заметил, что у вас и без частного бизнеса дела неплохо идут.

Игнат заулыбался.

— Надо же как-то влиять на массы темного людского сознания, — мягко сказал он, — это мы с вами люди образованные, знаем, что метемпсихоз — это наука. А те, кто ко мне приходит, вполне себе уверены, что я этакая бабулька-гадалка из деревни. Взмахну левой рукой — будущее предскажу, взмахну правой — человека вылечу. Так зачем их переубеждать? Образованных людей, к счастью, намного меньше, чем темноты.

— Тут вы, мне кажется, преувеличиваете.

— Поработаете с моё в этой области — потом будем спорить, — оборвал Игнат незлобно. Он поставил догорающую свечу на ряд сложенных друг на друга книг и откинулся в кресле, так, что мне стало видно только его голову.

— Рассказывайте, Филипп, что вас ко мне привело? Неплохо выглядите, кстати. Я помню, когда вас только привезли. Вот тогда вы выглядели жутко. Ни один ясновидец не стал бы спорить на то, что вы выкарабкаетесь. Удивительно.

— Сам удивлен, — отозвался я.

— Что это мои мозги совсем расплавились, — вдруг сказал Игнат, хлопнув себя по лбу, — ко мне хороший знакомый пришел, а я как клиента его встречаю. Филипп, чаю? Или, может, кофе? Есть хороший свежезаваренный. С пирожными.

— Не откажусь.

— Чувствуйте себя, как дома, и, умоляю, давайте, наконец, перейдем на «ты», все-таки вместе в одной палате лежали.

— Кстати, как ваше воспаление легких? — я поднялся с дивана и прошелся по комнате, разглядывая корешки книг, стоящих на многочисленных полках, которыми была увешана противоположная от дивана стена. Игнат выудил откуда-то из-под стола белый электрический чайник, волевым движением разгреб вокруг себя книги и тетради, освобождая место, и тут же поставил на стол две чашки и тарелку с пирожными.

— Будешь пить чай, — сказал он, — кофе, к сожалению, остыл. Воспаление моих бедных легких протекает хронически уже не один год. Валяюсь в больницах по несколько месяцев. Пробовал лечиться в Германии и Польше, все равно не помогает. Мучение одно, а не легкие. Доктора говорят, что в один прекрасный момент я могу просто-напросто задохнуться. Мучительная смерть, правда? Вот так буду сидеть за столом, работать над книгой и начну задыхаться. Мне будет казаться, что в горле просто першит, или что-то попало, может быть не так сглотнул — а на самом деле мои легкие просто перестанут доставлять в организм воздух. Шею сдавит, я начну захлебываться в хрипах и стонах, мои пальцы скрючатся от напряжения, я упаду под стол и буду там умирать, суча ножками по дорогому ковру. Интересно, меня стошнит или нет?.. Вам сколько ложек сахара?

Я ошарашено пробормотал: «Две» и вернулся на диван.

— Скажите. Вы много рассказывали про этот ваш метемпсихоз. О том, что человек перерождается в другом человеке и о том, что это происходит в случайном порядке, а не обязательно в хронологическом…

— Немного не верно, но в целом суть вы уловили, — подтвердил Игнат, размешивая сахар в кружке при помощи карандаша.

— А можно определить, какова вероятность того, что человек, умерший, скажем, две недели назад, может уже сейчас вести нормальную взрослую жизнь? Ну, например, он мог переродиться лет двадцать-двадцать пять назад?

— Прямо скажу, небольшая вероятность, — отозвался Игнат, — скорее, такому человеку может быть лет пятьдесят.

— Почему?

— Исходя из теории вероятности и развитии человечества. Понимаешь, Филипп, если бы люди перерождались в строго определенном времени, то развитие человечества давно бы остановилось. Ты же не подумал о появлении новых людей, о развитии разума, об эволюции, наконец. Время стремится забросить умершего как можно дальше в прошлое, чтобы он, переродившись, мог спокойно, без проблем, подготовить почву для собственного появления на свет. Ну, простыми словами, твой пра-пра-прадед это ты сам, переродившийся для того, чтобы познакомиться с твоей пра-пра-прабабушкой, которая от него родит детей, потом еще детей, и еще детей, а потом тебя. И такая цепочка прослеживается на много веков назад. Иногда, конечно, возникает хаотичное перемещение, особенно в случае какой-нибудь глобальной катастрофы, когда время попросту не успевает среагировать… где-то тут у меня была теорема Факрайра…

Игнат принялся рыться в бумагах, одной рукой размешивая сахар.

— А вот у меня как раз такой случай, — сказал я, — может быть…

Игнат тут же отвлекся и посмотрел на меня с выражением крайней заинтересованности.

— Рассказывай в чем дело, — сказал он, — только не проси найти тебя самого. Появление одной личности в одном времени невозможно. Это парадокс. Ко мне многие приходят с такими просьбами. И каждому я отказываю. Если только остро не стоит финансовый вопрос. Тогда размышляю… Чай, пожалуйста.

Я подошел к столу, взял чашку и начал рассказывать Игнату про Аленку. Я постарался рассказать обо всем, что помнил сам, и что рассказали друзья. Информации выходило мало. Проклятая память не желала возвращаться. Момент полета до сих пор оставался где-то за пределами моей треснувшей, словно старый глиняный кувшин, памяти.

— Холодный ветер, обжигающий кровожадный огонь, языки пламени лижут твою кожу, и ты захлебываешься непроизвольными слезами, — сказал Игнат, выслушав до конца, — я так представляю твое падение. Очень красивое и вместе с тем очень драматичное. Я еще в больнице задумывался над тем, почему ты выжил. А теперь я размышляю, почему ты выжил, а твоя девушка нет. В чем между вами разница? Чем ты лучше? Или, может, это она хуже?

— Давай, не будем об этом, — перебил я, — мне нужна твоя помощь. Я не знаю, чем ты сможешь мне помочь, я вообще не представляю, что на меня нашло, когда я решил тебе позвонить. Мне просто кажется, что пока я не перепробую все доступные способы, я не успокоюсь.

— Вот на таких, как ты, на несчастных, оставшихся одинокими, потерявших близких и чуть-чуть сошедших с ума делают деньги мошенники. Я их сотни знаю. Бродят по станциям метро, по рынкам и торговым центрам, сидят в личных кабинетах, перестраивают гаражи и подвалы, чердаки и частные дома. Жгут везде ладан и ароматизированные свечи, одеваются во что-то яркое, примечательное, чтобы глаз цепляло. Но они мошенники, и у них нет души. И научной основы тоже нет. Они просто делают деньги, обводят вокруг пальца, обещают море удовольствия, а дают каплю горечи. Это я к чему? Это я к тому, Филипп, что, несмотря на то, что тут везде свечи, я не мошенник. Я ученый. Практически в одном шаге от доктора наук. Тебе повезло, что мы с тобой познакомились. Ты попал в хорошие руки.

— Честно говоря, хотелось бы не разочароваться.

— И не разочаруешься! — горячо воскликнул Игнат, — еще никто и никогда не уходил от меня разочарованным. Тем более, хорошие знакомые. Тем более те, в ком заинтересован я сам. Твоя кома, Филипп, до сих пор не оставляет меня в покое. Кома — это мостик в реинкарнацию, переброшенный между сознаниями. Это очень ценно для изучения метемпсихоза. Старик Ян мною бы гордился.

— Кто?

— Неважно. Я рассказывал. В общем, я к тому веду Филипп, что тебе повезло. Сорокапроцентная скидка практически в твоих руках.

— А общая стоимость услуги? — я отхлебнул чаю. Он оказался немного переслащенным.

Игнат вышел из-за стола с чашкой в руке. Полы его халата развевались, словно от сквозняка, обнажая худые волосатые ноги.

— Тут дело тонкое, Филипп, — сказал Игнат. — Что есть в моем случае услуга? Это фактический анализ ситуации, обработка информации, поиск и выявление реинкарнированного. По сути, под одной услугой скрывается целый комплекс услуг…

— И что же ты хочешь?

— Я еще не закончил… общая структура моей работы такова, что я не могу сиюминутно дать толковый ответ о стоимости услуги. Ведь услуга еще, по сути, не оформлена должным образом. Вот когда я приступлю к поискам, выловлю из потока информации ту самую рыбешку, которая нужна нам с тобой, тогда уже можно разговаривать и о деньгах… — Игнат выдержал непродолжительную паузу, шумно отхлебнув чаю, — но вот если бы ты внес небольшой аванс, дело, без сомнения, пошло бы гораздо быстрее.

— Сколько?

Игнат, сощурившись от видимых умственных усилий, назвал цену.

— Нехило.

— Фирма веников не вяжет, — отозвался Игнат. — Работа персонала, передвижение по городу, затраты на подкупы, взятки, добычу информации. В наше время без взятки никуда. У меня стандартная система оплаты. Ваш аванс — моя работа. Можем провести некоторую опознавательную работу прямо сейчас. Или, давай лучше устроим так. Я в качестве показательного примера провожу сейчас первое обследование. А ты после этого решаешь, стоит со мной сотрудничать или нет. Согласен, аванс немаленький, ну так и я на месте сидеть не буду.

— Дернул меня черт сюда сунуться, — незлобно пробормотал я.

— Это судьба, мой друг, — отозвался Игнат.

Неожиданно он засуетился, словно торгаш перед редким клиентом на базаре. Стопки книг перекочевали со стола на пол. Зачадили ароматические свечи. Игнат притушил свет, наполнив тенями углы комнаты, раскрыл какую-то книгу и некоторое время ожесточенно ее листал, слюнявя палец. Затем пробормотал: «А, вот. Так, да».

— Придвинься вместе со стулом к столу, Филипп.

Я придвинулся. Игнат захлопнул книгу и выудил из кармана халата длинную тонкую цепочку, венчаемую круглым медальоном. Дальнейшие действия напоминали постановочные сеансы гипноза, которые мне иногда доводилось видеть по телевизору. Игнат перевесился через стол, двумя пальцами свободной руки осторожно взял меня за подбородок, а второй рукой принялся раскачивать перед моими глазами медальон. Блики дрожащего света играли на его поверхности.

— Теперь, Филипп, расслабься и ни о чем не думай. Достигал когда-нибудь нирваны? Курил травку до одури? Или, может, кокаинчиком баловался? Все знаменитости балуются кокаином… Нет? Ну, тогда у тебя появилась уникальнейшая возможность дойти до этого без помощи всякой одурманивающей гадости. Следи глазами за медальоном. За светом, что бегает по его поверхности. Втяни носом сладкий запах, которым наполняют воздух свечи. Попробуй не копаться в своем мозгу, позволь мыслям течь, будто спокойным водам реки. Не концентрируй внимание, не делай резких движений. Медленно откинься на спинку стула… и когда я скажу «три», ты погрузишься в гипноз. Итак. Раз… Два…

(Три…)

В салоне самолета было как-то странно тихо. Звуки вязли в густом воздухе, наполненном ароматом чадящих свеч. Лампы рассеивали изумрудный свет, создавая иллюзию, будто мы находились в аквариуме. Мы — это я и Аленка.

Больше в салоне никого не было.

Стало трудно дышать, я захлебывался воздухом и часто сглатывал.

Аленка сидела, надувшись, была чем-то недовольна. Свои чудные пепельные волосы она собрала на затылке в тугой хвост, всегда так делала, когда ей было лень заниматься прической.

Самолет летел в тысячах метрах над землей. За иллюминатором плыли розовые облака, на горизонте скатывалось в тартарары солнце. Ровный гул двигателей прорывался сквозь вязкость воздуха и застревал в ушах.

— Чего ты? — спросил я, не открывая рта. — Что случилось?

И мне показалось, что мы не летим сейчас, а где-то стоим. Словно сознание разорвало надвое.

Поссорились. Самолет. Улетели. Упали. Аэропорт. Кафельный пол под ногами. Вместо стены — огромное окно, за которым видно серое бетонное панно. И самолеты стоят ровными рядами, молчаливая тысячная армия. Пахнет кофе.

Или здесь, в салоне, запах кофе проник в ноздри?..

Аленка посмотрела на меня исподлобья. Недовольна чем-то. И расстроена. Это был взгляд уверенности в ее правоте. Когда человек считает, что он прав, но изменить уже ничего нельзя.

— Что я сделал не так?

Лучи солнца скользят по креслу. Или это запоздалый рассвет перед стеклянной стеной в аэропорту?

— Разберись со своей головой, пожалуйста, — сказала Аленка, — мне уже надоело постоянно быть твоим здравым смыслом. Ты меня вообще когда-нибудь слушаешь?

— Слушаю, — эхом отозвался я, — как же без тебя?.. Я же не смогу…

— Надо смочь. Тебе голову дали не для того, чтобы ты в нее ел.

— Без тебя?..

— Да какая разница. Ты и так без меня. Даже когда со мной — без меня. Ты хоть понимаешь, что ты пропал? Растворился в своей безнадежности. В своих слабостях. В круговороте той жизни, которую ведешь. И со мной и без меня. Глупыш…

Сознание снова надломилось. Я увидел аэропорт. По окну бесшумно поползла трещина. Перед окном стояли я и Аленка, и некому было увидеть, что происходит. Трещина, словно изворотливая змея, проворно изгибалась, ползла вниз, а от нее во все стороны разбегались мелкие трещинки, покрывая стекло паутиной.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — пробормотал я, разглядывая окно.

И снова я был в салоне самолета. По стеклу иллюминатора тоже ползла трещина. В следующее мгновение стекло лопнуло, и в салон с диким ревом ворвался холодный поток воздуха. И тут погас свет. Кресло словно вырвали из-под меня, я упал на пол. Кто-то закричал в темноте, а я, как слепой котенок, вертел головой, не понимая, что происходит. И только ветер ревел в ушах, раздирая барабанные перепонки.

— Аленка! — закричал я, не слыша самого себя, — Аленка!!

И я упал. В объятия ледяного ветра, в пустоту и темноту. В следующее мгновение марево мутного рыжего цвета растеклось далеко внизу, будто горящая лава хлынула из жерла проснувшегося внезапно вулкана. И я понял, что это город. Какой-то безликий северный город. В тот день, когда мне все надоело, когда мы (поссорились), я купил билет на самолет и куда-то полетел…

Ветер закружил меня, перевернул небрежно несколько раз, вызывая легкую тошноту. Я не видел рядом Аленки и пытался позвать ее, но захлебывался, кашлял, тонул в морозном воздухе.

Над головой что-то оглушительно взорвалось и через мгновение яркие вспышки света озарили темноту вокруг. Аленка падала вместе со мной. Она словно покорилась настойчивым объятиям ветра, отдала всю себя его ненасытной власти.

— Аленка, — шептал я, кусая обмороженные губы, — Аленка…

Но безрезультатно. Глаза ее были закрыты. А я был тяжелее и падал быстрее. Я пытался дотянуться до ее руки, но мои пальцы хватали воздух. Аленка безвольно падала, отдаляясь от меня все дальше и дальше. А я, будто тяжелый камень, рухнувший в колодец темноты. Я хотел видеть ее, я пытался управлять падением, но ветер, словно издеваясь, кувыркал меня и откидывал все дальше. Аленка превратилась в едва уловимый взглядом силуэт, а затем и вовсе растворилась в бесконечной темноте ночного неба. А я увидел свет внизу. Стремительно приближающийся свет. Я закрыл глаза, но даже сквозь веки ощущал жжение от огня, который тянулся к моей плоти, лизал мою кожу и поедал одежду.

(…Три)

Игнат откинулся на спинке стула, стирая со лба крупные капли пота. Пальцы его дрожали.

— Ну, дружочек, ты даешь, — сообщил он.

Я сжимал сиденье табурета с такой силой, что костяшки пальцев побелели и ныли от боли. Меня била крупная дрожь. Кабинет Игната дрожал, словно еще не успевшее раствориться видение. Постепенно я начинал понимать, где нахожусь. Я не падал.

— Нет, это ты даешь, — пробормотал я, — все было так… реально…

— Мы иногда проживаем несколько жизней за раз, сами о том не ведая, — сказал Игнат, опуская цепочку с медальоном в карман халата, — вот как ты, например. У тебя в голове такая каша, что за один присест не управиться. Предлагаю, когда закончим с твоей Аленкой, провести курс парапсихологического лечения. Чтобы разобраться с головой, идет?

— Сначала Аленку найди, — выдохнул я, — …то, что я видел, конечно, хорошо, но… как поможет делу?

— Это уже мои заботы. Все необходимое я разузнал. Если хочешь продолжить — продолжим. Если нет, то прошу не обижаться.

— Не за что обижаться. Я бы с радостью продолжил.

Игнат встал со стула и вернулся за расчищенный стол. Выудил откуда-то лист бумаги и ручку и принялся что-то быстро писать.

— Значит, тогда от тебя мне потребуется конкретно вот что… — сказал он, — по списку, желательно через два-три дня. И предоплата, соответственно…

Я вышел от Игната спустя пятнадцать минут, испытывая противоречивые чувства. В кармане лежал список необходимых вещей. В основном, требовались фотографии Аленки и некоторые ее личные вещи. Стоило ли верить Игнату? Отчаявшиеся люди всегда верят в чудеса, так чем я хуже? Ощущение того, что под гипнозом я побывал не просто в воспоминаниях, а в какой-то другой реальности — настоящей или нет, неважно — не покидало. Мне даже казалось, что морозный воздух до сих пор першит в горле. С серого неба сыпались легкие снежинки и тут же таяли на ресницах и на плечах. Город погрузился в несвойственную ему тишину. Или, может, это я отстранился от него в неконтролируемом желании завернуться в непроницаемый кокон, исчезнуть, замкнуться, пропасть.

Я брел по тротуару, не замечая людей, и странное чувство вины начало подтачивать мою душу. Неужели я в чем-то был виноват? Неужели, я в чем-то провинился перед Аленкой? Что она не успела мне сказать?..

Мы же почти не ссорились в жизни.

Почти… ключевое слово.

Неожиданно я с совершенной четкостью вспомнил тот день, когда между нами впервые пробежала черная кошка.

Когда…