1

Отважно борясь с мокрым снегом, увязая тощими ногами в грязных сугробах, к скамейке брел Сева.

На скамейке сидел я, курил и заинтересованно наблюдал за Севиными героическими рывками. Конечно, с моей стороны было весьма неучтивым то, что я тотчас не бросился спасать друга из объятий мерзко хохочущего снега, но мои порывы сдерживал ряд весьма значительных причин.

Первой и, на мой взгляд, самой существенной причиной являлся уже упомянутый мокрый, липкий, грязный и просто омерзительно тающий снег. Он развалился вокруг скамейки и тянулся широкой полосой в сторону парка, откуда, собственно, и появился Сева. Далее снег нагло оккупировал площадь вокруг трех девятиэтажек и сети ларьков, в которых непонятно почему не продавали никаких горячительных напитков, включая пиво. Снег лежал даже под козырьком платного туалета, еще закрытого, но уже распространяющего вокруг свой специфический запах. Я же, как обычный среднестатистический россиянин неопределенных лет, в эту липкую гадость лезть не хотел, да и не мог.

А вот это уже было следствием второй причины, не менее веской, кстати, чем первая, — кроссовки! Сегодня я напялил как раз те самые, на одной из которых немилосердно отставала подошва. Причем делала она это исключительно подло. Когда я шел, к примеру, по асфальту, по чистому тротуару, по лестнице в доме, подошва крепко и уверенно держалась на ноге, как бы говоря: «Ну вот, а ты сомневался во мне. Да как ты мог?! Это же я, твоя верная левая подошва!» Но стоило мне ненароком попасть в лужу или на тонкий лед — все, пиши пропало. Подошва с омерзительным чваканьем подворачивалась, и моя пятка оказывалась в невыразимо ледяных условиях. Мало этого, до самого конца пути мне приходилось терпеть на себе любопытные взгляды прохожих, которым не часто доводится встречать человека, издающего при ходьбе забавные чмокающие звуки и шаркающего полуоторванной подошвой.

Вспомнить о том, что кроссовки с дефектом, я вспомнил, уже пройдя десяток-другой метров, но назад в квартиру возвращаться не захотелось — форменная лень, да и лифт не работал уже которую неделю. Вот и пришлось добираться до скамейки вприпрыжку. Однако избежать попадания внутрь воды мне не удалось, и потому ноги начали потихоньку замерзать, а на пальцах, тут я готов был поклясться, уже появились первые лиловые пупырышки…

Тут как раз к скамейке причалил Сева, гордый, как пароход «Титаник» перед отплытием. Отдуваясь и дрыгая ногами, словно промокший кот, он уселся рядом со мной. Одет Сева был, как и всегда, в свой любимый свитер непонятного окраса, поверх двух теплых рубашек, джинсы, которые спускались едва ли не ниже резиновых сапог, а на голове красовалась вязаная шапочка трех цветов — белого, синего и красного. «Петух» сполз ему на глаза, оголяя оттопыренные розовые уши. Не хватало только перчаток, ибо вчера Сева их порвал. На моих глазах, кстати. И с моей же непосредственной помощью.

О Севе вообще стоит поговорить более подробно. Он любит фантастику. До безумия. До одури. Почти так же безумно, как Мусорщик — тот вообще живет в мире сказок, — и уж точно гораздо сильнее, чем я. Интересно, где бы был Сева сейчас, если бы не это его увлечение? Возможно, выдающимся юристом в Питере, голова все-таки варит неплохо (да и университет закончил в свое время). А так простой торговец книгами. Вы не подумайте, что я не уважаю профессию книготорговца. Сам как-никак в ларьке продавцом уже пятый год кантуюсь. Просто с Севиной жаждой чтения выручка с его торговли никакая.

В первый же день работы он притащил домой две связки реализаторских книг. Чего там только не было — и «Миры Роберта Шекли», и Стругацкие, включая «Энциклопедию», и Лукьяненко, и даже трилогия Захаровых о рыцарях Круглого стола (хотя Сева с недоверием относился к жанру фэнтези, от такой книги грех было отказываться).

Взял, в общем, Сева почитать домой книжечки, да так все у себя и оставил — жаль было расставаться. Пришлось расплачиваться с фирмой из собственного кармана, так что убытков вышло больше, чем прибыли. Но Сева, к слову сказать, не особо расстраивался и читал новые томики запоем. Поэтому неудивительно, что его даже жена из дому выгнала. Бедняга пришел ко мне с двумя сумками книг, долго плакал в воротник моей пижамы и сморкался в кулак и в итоге прожил у меня неделю. Благо я буквально назавтра улетел в Москву по делам, а то бы точно свихнулся от постоянных разговоров Севы о голованах, абсолютном оружии, звездных десантниках и безымянных мечах.

А вообще Сева был мужик что надо, правда, от него постоянно несло луком, да еще заикался он сильно, если волноваться начнет, но это пустяки.

— 3-здоров, Витек, — простучал мне зубами Сева, пытаясь стянуть несуществующую перчатку, чтобы пожать мне лапу. Потом он вспомнил, что перчаток при нем сегодня нет и вряд ли они скоро появятся. Поэтому сунул мне заледенелую ладонь.

— Как жизнь?

Сева закивал, что да, мол, жизнь отлична и прекрасна, и стащил шапку, открыв миру полностью свое вспотевшее и раскрасневшееся от борьбы со снегом лицо.

Я затянулся найденной в кармане сигаретой неизвестной марки. Вкус у стреляной, неизвестно чем набитой сигареты был примерно как у жеваного хвоста замороженного мамонта, но на пачку «Примы» решительно не хватало семидесяти копеек. Надо было восстановить справедливость, и я уж было собрался стянуть мелочь с Севы, как тот заговорил:

— Витек, слушай! — Лицо моего друга озарилось. — Я вчера «Малыша» дочитал. Будешь?

Данный шедевр Стругацких я читал уже два раза. Перечитывать что-то не очень хотелось, но отказаться было трудно — потом не отмоешься от упреков, что, мол, считаю Стругацких худшими писателями планеты, а эта точка зрения идет вразрез с мнением моего самого лучшего друга, да еще и…

— Знаешь что, — осенило меня, — конечно, крутая книжка, но ты мне лучше Бредбери дай. Знаешь, что-нибудь типа «Осенних рассказов».

— Хоррор, — поморщился Сева. Чистый, незамутненный взгляд его ясно показал — тот, кто читает триллеры с кровавыми подробностями, стоит на более низкой ступени развития, нежели сам Сева. — Т-ты у меня еще Кинга попроси. Или этого… Махаона?

— Маккамона, — поправил я. — Не попрошу, не волнуйся. Но ты же сам говорил, что у тебя два новых тома…

— Это не триллеры, — молвил мудрый фантастовед, — это научная фантастика. И вообще их сейчас Мария читает. Об-бождешь!

— Обожду, — неуверенно согласился я. — Тогда давай «Малыша».

— Эт-т всегда пожалуйста. — Сева с готовностью извлек из-под свитера книжку. Я взял ее и для вида пролистал. Лучшей книгой братьев я считал «Понедельник…», но, собственно, на ночь и «Малыш» сгодится. Это я в переносном смысле…

— Как думаешь, чего Мусору опять в тыкву пришло?

— А кто его знает, — пожал плечами Сева. Его шапка едва не плюхнулась в грязный снег под скамейкой, но он вовремя ее подхватил. — Мусор, он и есть Мусор, что от него можно ожидать хорошего?

Действительно, что ни говори, но от Карла Давидовича Мусорщика мы с Севой натерпелись, как от шкодливого кота — никогда не знаешь, где ему приспичит сходить по нужде в следующий раз.

Началось все на третьем курсе юрфака, где мы втроем учились, и довольно успешно, до некоторого времени.

Весной, как раз перед сессией, Мусорщику пришла в голову гениальнейшая, на его взгляд, Идея. Идея включала в себя девушек с соседнего факультета, много выпивки, половецких плясок и мою однокомнатную квартиру на ночь. Мусору не пришло в голову только одно — известить о своей Идее меня.

Представьте себе мое удивление, когда я, ближе к утру, в одних трусах, с растрепанными волосами и взглядом объевшегося коноплей суслика бреду на настырный и продолжительный звонок (и, как назло, никаких тапочек), открываю дверь и вижу за ней неприятное во всех отношениях зрелище — моего упитанного друга, трех девиц неопределенно-вульгарного типа, нескольких парней с нашего курса и лилового от выпивки негра, лепечущего что-то на своем, только ему одному понятном языке.

Ясное дело, никого пускать я не собирался, просто захлопнул дверь и убрел досыпать. Утром же обнаружил всю компанию, премило храпящую у меня в коридоре. Сквозь крепкий предутренний сон я не расслышал, как эти вандалы взломали дверь, надругались над моей обувницей и вешалкой, а потом уснули безо всяких угрызений совести. Не спал один негр. Он сидел на грязной половой тряпке в некотором отдалении от остальных и слабым голосом на ломаном русском просил в пространство чашку чая и два рубля на проезд в трамвае до улицы им. Карла Маркса.

К концу пятого курса Мусор, к тому времени окончательно съехавший на фантастике, притащил к Севе домой нечто черное, омерзительного вида и омерзительно же пахнущее. К тому же «это» нахально выбрасывало в воздух снопы искр и щедро раздавало прикасающимся разряды тока. Из невнятных Мусорщиковых объяснений Сева понял одно — «это» его друг подобрал на свалке и якобы штуковина есть разбившийся межпланетный корабль. Вероятно, с Сириуса. Или Альдебарана. Причем проглядывавшаяся на боку штуковины печатка «…аде щ 1арап» ничуть его не смущала. Мало ли подо что могли замаскировать корабль злобные пришельцы?!

На вопрос Севы — и что же Мусор хочет от него, — приятель бодро сообщил, что собирается оставить этот корабль у Севы на недельку-другую, пока он, то есть Мусор, не найдет на той же свалке какого-нибудь разбившегося насмерть пилота-инопланетянина. Лучше даже двух. В конце концов, чем черт не шутит?

На просьбу Мусорщика ответила Севина жена Марья. Она сказала, что, чем шутит черт, она, Мария, не имеет ни малейшего понятия, а вот чем шутит сама Мария, Мусор поганый сейчас узнает.

Она выгнала обоих искателей правды за дверь вместе с искрящейся штуковиной и бросила вдогонку, что Сева может вернуться только один и без всяких жителей планеты Железяка. После долгого и серьезного разговора у мусоропровода Карл Давидович согласился убраться куда подальше вместе со своим поганым кораблем и поискать для него более удобную камеру хранения, нежели его, Севина, квартира. И действительно ушел. Что он сделал со штуковиной, нашел ли инопланетянина — этого Мусорщик никогда и никому не рассказывал.

Последний ощутимый удар Мусор нанес примерно полгода назад, когда своими собственными пухлыми ручонками изобрел какую-то опасную взрывчатку и додумался притащить ее ко мне. Воспользовавшись тем, что меня дома не было, а место хранения ключа от близких друзей я не скрывал, Мусор пробрался в квартиру и заныкал взрывчатку под диван, после чего с чувством выполненного долга удалился. Не учел он одного — соседи, встревоженные едким запахом, распространяемым взрывчаткой на километры вокруг, вызвали милицию, и меня, пришедшего с рыбалки, накрыли вместе с уловом, резиновыми сапогами и двумя удочками.

Я просидел в КПЗ около суток, а во всем сознавшийся Мусор (пришел, кстати, как только узнал, что меня посадили по его вине) — неделю, после чего идеи в его светлую голову не забредали довольно долго.

И вот сейчас, похоже, одна совсем маленькая и совершенно безумная идейка все же нашла крысиную нору в мозгах Карла Давидовича. Что она принесла с собой — мы еще не знали, но по милости Мусора вот уже полчаса сидели на мокрой лавочке и покорно ждали его прихода.

 

2

Мусорщик появился спустя двадцать минут.

В отличие от худого и длинного Севы, как это ни банально звучит, Карл был маленьким и толстым. Вернее — пухлым, чтобы никого ненароком не обидеть. Видом своим он напоминал колобка или отрубленную голову с неправильной формой черепа. Лицом же походил на известного киноактера Денни Де Вито, если бы не исконно еврейский мощный нос, пухлые губы и глубоко посаженные глаза, хитро глядящие из-под густых бровей. Совсем не шла Мусорщику козлиная бородка, которую он упорно не желал сбривать и называл по-благородному эспаньолкой.

Карл шел сквозь сугробы совсем не так, как Сева. Словно маленький бульдозер «Беларусь», он протаранивал снег и еще издалека орал нам:

— Господа, вот он я! — видимо решив, что мы его не заметили. Мусор всегда называл нас с Севой либо «господа», либо, забывшись, «товарищи». Смысл от этого не менялся.

— Как это приятно, — сказал я.

Мусор отправил в небытие последний сугроб и причалил к скамейке.

— Заждались, хлопчики? — Мусор пожал нам руки, не снимая перчаток. — Ничего, ничего. Зато какую новость я вам принес! Никто не болеет, кстати?

Я посмотрел вниз, на отсыревшие кроссовки, и ответил, что пока нет, но, возможно, уже скоро заболеет.

— Это хорошо, — почему-то одобрительно кивнул Мусор.

Сева, полуоткрыв рот, преданно посмотрел в Карловы умные глаза, явно чего-то ожидая. Фантаст фантаста, как говорится…

Мусорщик медленно покачивался на месте из стороны в сторону, всем своим видом показывая, что ему очень хочется начать говорить, но он не может, пока его об этом не попросят.

— Ладно, Мусор, — не выдержал я, — что там у тебя за новости? Опять приходил инопланетянин и просил продать вчерашнюю «Комсомолку» с зашифрованными между ее строк тайными знаками?

— Приходил, — подмигнул Мусорщик, — но ничего не просил. Как вы думаете, господа хорошие, сколько денег можно выручить за настоящего, живого… кого?

— Крокодила? — спросил я. — Нисколько. Кому он нужен в Новоозерске?

— Пришельца! — выдал Карл, сияя козлиной бородкой на солнце.

Я дико закашлялся, стараясь скрыть смех, а Сева неуверенно хлопнул в ладоши, наверное, для того, чтобы показать всю комичность ситуации.

— Между прочим, я серьезно, — проворчал немного сконфуженный нашей реакцией Карл.

— Да мы разве против? — откашлявшись, отозвался я. — Мы верим. Ты наверняка подобрал его, когда он валялся на дороге, сбитый сумасшедшим охотником! Или он пришел к тебе по почте? А! Знаю! Ты опять нашел его на помойке?! «Инопланетяне из контейнера!» — громко огласил я заголовок будущей статьи в местной газете. — «Зеленый человечек найден в колбасных обрезках! Таинственное значение похабного слова на боку мусорного бака!» Нет, вот вообще сенсация — «Межпланетный сионистский заговор!».

— Как-кой?

— Дурак ты, — нахохлился Мусорщик, обращаясь, естественно, ко мне.

— Нет, п-правда, — тихо сказал Сева, — что такое «сионистский» и где ты собрался д-достать своего пришельца?

— Я на вас надеялся, — Мусор патетически воздел руки к небесам, — думал, что только вы способны понять одинокого гения. Но и вам, как вижу, не особо нужны мои новые открытия! И кому я тогда нужен? — Козлиная бородка потускнела.

— Действительно, кому? — шутливо удивился я. — Последний инопланетянин, с которым я пил кофе, склеил ласты неделю назад!

— Поздравляю тебя, Шарик, — ты балбес! — с сарказмом процитировал Мусорщик. — Кто же ходит за медом с воздушным шаром? Я, между прочим, думал об инопланетянах с самого лета! Рассчитывал, вычислял, прочел кучу полезной литературы! И вот она явилась предо мной…

— Кто она? — вновь вопросил разморенный солнцем Сева. Кажется, нить нашего разговора он давно уже потерял.

— Муза! — Мусор вытянул указательный палец и почесал бородку. — Я сделал Открытий. Великое И Научное! В общих чертах тут можно сказать так… в общем, многие из живущих людей… мн-ээ… совсем не те, за кого себя… мм… выдают… а за это мне ведь могут и Нобеля дать! Или еще чего!

— Стой, Мусор, не торопись, — взмахнул руками Сева, — я н-ничего не понимаю!

— А чего тут понимать? — воскликнул Карл и захлебнулся в эмоциях. Несмотря на холод, лицо его мгновенно окрасилось в красный цвет, а на голом лбу проступили капельки пота.

— Давай все по порядку и не забегай вперед, — предложил я, — ты ж не паровоз какой, в самом деле.

— Не торопись? Тогда я начну, пожалуй, издалека. Всякая наука основана на фактах. Она собирает факты, сопоставляет их и делает выводы — устанавливает законы той области действительности, которую изучает. Способы получения этих фактов в психологии называются методами научного (психологического) исследования. Основными методами психологического исследования являются…

— Что он несет? — осторожно спросил я, опасаясь за здоровье своего друга. Сева пожал плечами.

— Ты о чем?

— Я о том, что методом наблюдения и эксперимента можно добиться многого! — важно изрек Мусорщик, делая попытку скрестить пухлые руки на груди. Мешало пальто, и он, после некоторой безрезультатной борьбы с рукавами, засунул руки в карманы. — Понимаете меня?

— Нет, — признался я. — Перейди на простой русский язык, только без мата, и все подробно расскажи. Начни, наверное, с тех, кто там что-то не за того выдает или как дальше… тебе виднее, в общем.

Мусор вздохнул и начал излагать. Излагал он долго и с выражением. Тело его слабо покачивалось взад и вперед, словно ожидая приказа куда-нибудь резво побежать, руки то вылетали из карманов и начинали бешено порхать перед нашими лицами, то снова погружались в них. А лицо выражало одновременно столько эмоций, что, казалось, по Карловым щекам, носу и двум подбородкам топчется кто-то большой, все время подпрыгивая.

Я успел одолжить у проходившего мимо гражданина в шляпе сигаретку и согревал легкие куревом, стараясь не обращать внимания на все больше замерзающие ноги. Пошевелив пальцами, я определил, что мокрые носки превратились в замерзшие носки и немного похрустывали.

А Сева молча внимал. На его лице, как в зеркале, отражались все Мусорщиковы эмоции, и даже губы шевелились в такт словам, которые вылетали изо рта Карла подобно искрам из-под напильника.

А рассказал Мусор вот что.

Карл Давидович Мусорщик, в отличие от доброй половины нормальных людей России, справлял Новый год не где-нибудь, а у своих друзей.

Друзья каждый год были разными, и выбор их зависел преимущественно от того, где больше нальют, где есть икра черная (не менее двух полулитровых баночек на человека) и, самое главное, де можно хорошо потанцевать, не боясь зацепить руками новогоднюю елку. В этом плане как мне, так и Севе повезло. В моей квартире строго-настрого запрещалось танцевать, поскольку была она малогабаритной и с картонными стенами, а Сева никогда не покупал черную икру, денег у него столько не наблюдалось…

По всем пунктам на этот год Мусорщику подходила мало кому известная семья Перловцевых. Да и гости подобрались знатные: Леонид Теодорович Шнапс, ученый человек и душа компании, Николай Афанасьевич Вухоплюев, знающий тысячу и один анекдот и рецепт быстрого приготовления рыбы под шубой, а под конец пришел даже Александр Панкратов, известный в городе пьяница и балагур. Его вежливо попросили удалиться и не мешать веселью. Александр (не менее вежливо и вдобавок шаркнув ножкой) указал, в какое именно место семья Перловцевых может засунуть елку, икру и Мусорщика лично, так как был с ним знаком и не единожды им бит ногами по почкам. После всего этого Панкратов плюнул на коврик перед входной дверью и с гоготом убежал.

Начавшегося веселья он, однако, не испортил. К тому моменту, как глубокоуважаемый президент всея Руси пожелал гражданам счастливой жизни в новом году, а часы на Красной площади начали свой оглушительный отсчет, гости в квартире Перловцевых уже давно расползлись кто куда.

Некоторые сидели на кухне, курили, потягивали холодное пиво и хриплыми голосами обсуждали свои планы на ближайшие пять-шесть дней.

Женская половина закрылась в спальне госпожи Перловцевой и обсуждала не менее насущные проблемы, а именно:

— где Перловцева купила шубку с воротником из кроличьего меха и лиловыми пуговицами из чистой слоновой кости;

— почему некая Хрюмина С. С. не пришла, а явился только ее муж, окосевший после третьего бокала шампанского и теперь мирно дремавший где-то в области елки.

И другие не менее важные вопросы.

Под столом обитала третья группа празднующих во главе с Вухоплюевым и от души там веселилась, потому что Вухоплюев придумал новый способ рассказа анекдотов, из-за чего уже ровно шесть раз стукался макушкой о крышку стола, уронил стул и едва не опрокинул на пол еще практически полную бутылку шампанского.

Так как Карл Мусорщик не курил, анекдоты не уважал из принципа, а к женской половине никак не относился, то оставалось ему только одно — танцевать. Что он успешно и делал порядка полутора часов.

Выходившие было из кухни подкрепиться икоркой и огурчиками созерцали удивительное зрелище: стол, отодвинутый к стене около дивана, елка, небрежно уложенная на табуретки, а посреди комнаты весело скачет маленький плотный человечек, размахивая пухлыми руками. Рубашка у него расстегнута на пузе, выбилась из брюк и торчит колом, тело лоснится, блестит и переливается различными огнями, отражая свет гирлянды, а лицо настолько красное, что не дай господь еще ночью такое приснится. Ошеломленные искатели продовольствия сглатывали и ни с чем возвращались обратно на кухню, чтобы поделиться впечатлениями с остальными.

И вдруг Мусорщик застыл. Как танцевал, так и замер — одна рука над головой, левая нога согнута в колене, а глаза уставились в одну точку.

Из-под стола, плавно раскачиваясь, медленно вытягивалась голова Вухоплюева. Рыжая его борода встопорщилась, очки сползли на кончик носа, лицо же выражало неописуемую радость.

— Гарсон, водки! — воскликнул Вухоплюев, щелкнув пальцами, и плюхнулся лицом в тарелку, стоящую рядом на полу.

Но не это высказывание так поразило Карла и даже не рыжая борода, о которой сам Мусорщик мечтал уже много лет, а поразило его совсем другое. Ясная мысль, неизвестно какими путями забредшая в мутную голову, прорезала Мусорщика насквозь и скрылась этажом ниже. А Мусорщик вдруг понял: почти все люди— это инопланетяне! Лишь малая часть населения является коренными землянами. Остальные же— вероломные захватчики, пробравшиеся на нашу родимую матушку-планету с целью ее прямого порабощения.

И еще, понял Мусорщик, вглядываясь в то поднимающуюся, то опускающуюся спину Вухоплюева, определить, кто настоящий человек, очень и очень просто. Всего-то и нужно — посмотреть на шею. Если она слишком тонкая или, наоборот, чересчур толстая (в общем, не подходящая к телу), то будьте уверены — перед вами иноземец…

— Я не знаю, откудова явилось столь ясное понимание дела, — заливался Мусор, сверкая возбужденно глазами, — но зато мне совершенно понятно, почему господин Алексеев ведет себя так странно. Теперь вам все ясно, товарищи?

— Ясно, что ты чокнулся, — изрек я убежденно. — Я иду домой.

— А м-мы здесь при чем? — Сева потянулся, хрустнув суставами. — Уж не хочешь ли ты сказать, что мы с В-витьком… того?

— При твоем телосложении трудно сказать, — пробормотал Мусорщик, — но я не об этом. Глядите, — он порылся в карманах пальто и вынул фотокарточку, — вот мое доказательство!

— Если там будет овчарка с лампочкой на голове, то я уйду, — сказал я, — это начинает раздражать.

Мусорщик открыл было рот, напоминающий более всего бездонный колодец, чтобы, наверное, сказать какую-нибудь длинную и нудную речь о моем скверном характере и нежелании сотрудничать (а еще друг называется), как вдруг над нашими головами что-то сильно громыхнуло. Я поднял голову. Оказалось, пока мы слушали Карла, на небо успели набежать тучи, оставив лишь вдалеке уголок синевы. Тут не заставил себя ждать и дождь. Первые тугие капли ударились о землю, распугивая прохожих, не имеющих зонтов.

Подумав, Карл решил не заострять внимание на обсуждении моих вредных качеств и, буркнув: «Пошли ко мне», направился к дороге.

Мы последовали за ним и вскоре оказались в платном туалете, который моему другу, собственно, и принадлежал. Как раз вовремя, потому что на улице хлынул такой чудовищный ливень, словно туча всосала в себя весь Тихий океан и теперь решила вернуть его обратно.

Внутри было тепло и, как это ни странно, когда речь идет о платном туалете, уютно. Помимо комнаты, где из широких кабинок сияли своим великолепием и чистотой унитазы, здесь находилась еще и своеобразная пристройка, предназначенная для самого Мусорщика. Карл называл ее «рабочим кабинетом» и говорил, что это единственное место, где он может отдохнуть от земных проблем и расслабиться. Насколько я знал, в кабинете у него стоял стол, несколько табуреток, компьютер (старенький, но с кряхтением работающий, на нем Мусор тренировал свое творческое эго) и куча книг. Стоит ли говорить, что, кроме фантастики, Мусор ничего не держал.

— Располагайтесь поудобнее. — Мусор обвел комнатку рукой. Я уселся прямо на подоконник, прислонив насквозь промокшие ноги к батарее. Батарея грела не то чтобы слабо, но все же могла бы и лучше. Сева сел на одну из табуреток, заботливо переложив с нее стопку книг, и снова уставился на Карла преданным взглядом верного пса. Карл этот взгляд оценил и некоторое время молчал. Видимо, хотел усилить эффект. Мне к тому времени стало уже почти все равно-как только тепло коснулось мокрых носков, захотелось лечь и поспать пару часиков.

— Вот! — Мусор ткнул фотографией прямо мне в нос. — Смотри! Эксклюзивный показ всего на несколько минут! Редкая фотография, такую вообще не часто увидишь!

— Ну? — буркнул я, фокусируя взгляд. Из-за близкого расстояния некоторое время все расплывалось перед моими глазами, складываясь в непонятные иероглифы и рисунки. Потом я различил изображение. Правда, для этого пришлось немного отклонить голову назад.

Первым, кто бросался в глаза на фотоснимке, был я. Я стоял у Мусорщикова туалета с таким глупым выражением лица, что всем прохожим было совершенно ясно, для чего я там стою. Чуть дальше меня и чуть ближе к фотоаппарату стоял какой-то мужчина. Как я ни силился, но ничего необычного в нем не обнаружил. Добродушное лицо, светлые редкие волосы, спадающие на глаза. Пальто вроде земное, корейское. Рогов нет, кожа не зеленая. Что там Мусорщик говорил про шею? Шея как шея, разве что немного тоньше, и впечатление такое, словно передо мной фотомонтаж. Тело одного присоединили к голове другого.

— И что это такое? — осторожно спросил Сева, который, оказывается, уже сидел слева от меня и тоже изучал фотографию. — Кружок любителей платных т-туалетов?

— Посмотрите на шею! — воскликнул Мусор.

— Ну, монтаж какой-то. Зачем только меня надо было туда совать? Мог бы найти лицо поумнее, — ответил я, — да и сработано фигово. Халтура! Фальшивка!

— В том-то все и дело, что эта фотография самая настоящая. Я позавчера сфотографировал, а вчера утром из ателье забрал.

— Не ври, пожалуйста. Когда это я позавчера у твоего туалета стоял?

— А вот и стоял! Что, не помнишь? Как раз после работы вечером забегал. Постоял немного, подождал и ушел. А? — Мусорщик хитро сощурился. На это мне крыть было нечем — действительно ведь стоял, вспомнил. Еще уши себе отморозил…

Наверное, из всей нашей троицы я был самым глупым, хоть и успевал в университете лучше них, потому что первым додумался Сева. Он вдруг охнул, как в трубу свою — саксофон — дунул, несколько раз по-рыбьи открыл и закрыл рот и, наконец, слабо выдохнул:

— Так… з-з-значит, это и е-есть ин-но… агх…

Мусор довольно кивнул. Тут дошло и до меня. Я поперхнулся и спросил, обращаясь к ним обоим:

— Вы что, и вправду думаете, что мужик этот с фотографии пришелец?

— Вполне может быть, — совершенно серьезно ответил Карл. — Тут смотри какая штука. Если шея у него прикреплена к голове и туловищу, значит, или там, или там сидит инопланетянин, который и контролирует всего человека изнутри. А вторая половина, вероятно, его космический корабль или рация, чтобы связываться со своими!

— Ты рехнулся, Мусор. Это, может быть, всего лишь дефект пленки!

— Я видел этого человека. И не раз, — мягко возразил Карл голосом врача психиатрической лечебницы. — Я, если хочешь знать, веду за ним наблюдение уже месяц. Сегодня вот решил, чтобы и вы вошли в долю!

Я перевел взгляд с пухлого лица Мусорщика на тощего Севу. Они, может, и различались телосложением, но оба были чокнутыми — это неоспоримый факт. Сейчас и у того, и у другого в глазах горел безумный огонек, и было это не просто отражение лампы, а что-то совсем другое…

Мусорщик тем временем с ловкостью фокусника Габолы, извлекающего из шляпы голову зайца, вынул из внутреннего кармана пальто две бутылки водки. Внутри одной плавал одинокий стручок красного перца. Вслед за бутылками на столе чудным образом появились мокрый пакет с солеными огурцами, полбуханки черного хлеба и три граненых стакана. Мусор, как всегда, все предусмотрел заранее.

Алчные Севины руки тотчас обхватили одну бутыль, открутили крышечку, и он осторожно поднес горлышко к своему острому носу:

— Спирт?

— Почти чистый! — гордо ответил Мусорщик. — Искал по всему городу, специально для такого случая! Пробил в клинике! — Забрав у Севы бутылку, он мгновенно налил в стаканы чуть меньше половины и протянул один мне, — Отказа не принимаю! Тяпни, чтоб легче думалось!

Я не отказался, а после солененького огурчика действительно оказалось, что думать гораздо легче.

— Ты нас решил, значит, втянуть. — Оторвав мякиш от корки, я снова забрался на подоконник. За окном по стеклу вовсю барабанил усиливающийся дождь.

— Решил. — После первой стопки лицо Мусорщика перестало потеть, а вот раскраснелось еще больше. В голосе послышались немного горделивые нотки.

— То есть, как я понял, если этот мужик на фотке инопланетянин, то ты его поймаешь и получишь деньги?

— Мгм!

— А деньги эти поделишь с нами?

— Ага!

— А зачем?

На мой вопрос Мусорщик ответил вторичным наполнением стакана. Когда горячительная жидкость снова исчезла у меня внутри, оставив в горле огненную тропинку, Карл прокашлялся и ответил:

— Штука вот в чем. Инопланетянин он — точно…

— Допустим, — кивнул я.

— Но в одиночку мне его просто не одолеть. Тем более обезвредить. У инопланетян ведь наверняка есть и инопланетное оружие. А еще нужно заставить пришельца принять свой истинный облик. Если я притащу его в милицию человеком, то мне никто не поверит.

— И?

— И поэтому, чтобы инопланетянин из тела вылез, нужно что-то сделать!

— Т-то есть ч-то-то такое, что в-вытащит его от-туда! — закончил Сева. После выпивки он всегда заикался больше обычного, зато запах лука выветривался подчистую, что было, несомненно, большим достижением.

— Но как его вытащить? Шприцем?

Мы с Севой выжидающе затихли. Что же сейчас скажет этот еврейский авантюрист?

Мусор выдержал театральную паузу, а потом хищным шепотом произнес:

— Мы отрубим ему голову!

 

3

Что-то подобное я как раз и ожидал услышать. Более эксцентричного и сумасшедшего человека, чем Мусорщик, в нашем городе не было и быть не могло. Будь я менее пьян (хотя с двух стаканов меня только-только начинает мутить. Видно, Мусор и здесь постарался), то, наверное, пришел бы в тихий ужас от такого предложения.

Отрубить человеку голову?! Просто так, предположив лишь, что он инопланетянин, а это само по себе еще безумнее и совершенно неправдоподобно! Но в головушке моей, державшейся на обычной шее с небольшим шрамом на загривке, клубились сейчас сизые пары алкоголя вперемешку с куревом. А это, сами знаете, сильно замедляет процесс ясного мышления. Вместо того чтобы просто встать и молча удалиться, показав таким образом, что я не желаю участвовать в подобных вещах, я глупо хихикнул и спросил:

— Ну-ка повтори, что ты сейчас сказал?

Мусорщик охотно повторил:

— Мы отрубили Павлу Павловичу Чуварову голову! — После чего последовала еще одна неторопливая процедура разливания, заглатывания и закусывания (а в случае с Мусором — занюхивания рукавом пальто). Сева стал лиловым. Я же почувствовал, что ноги совсем не мерзнут. Разве что пятки чуть-чуть.

— Что значит «мы»? — поинтересовался я, похрумывая огурчиком, — Ты думаешь, мы с Се-вой согласимся пойти на такую авантюру?

Мусорщик утвердительно кивнул.

— Ты действительно так думаешь?

— Думаю. Давай еще по рюмашке? — Он потянулся за моим стаканом, опрокинул его, громко, с выдохом произнес «звиняйте», потом все-таки разлил первую бутылку до конца, и мы дружно выпили.

— А ч-что? Вполне приличное предложение. Подумаешь, рубануть по шее. — Лиловый Сева икнул и полез руками в пакет с огурцами.

— И что? Рубанешь ты, а дальше?

— А дальше все просто, как даже не бывает! Голова, которую рубили, летит в одну сторону, тело в другую. Из чего-то одного вылезает инопланетянин, мы его хватаем, вяжем, тащим.

Куда? В милицию. Там нам платят деньги, и мы живем богато и счастливо до конца дней.

— Так много тебе и заплатят, жди.

— Дык за живого пришельца! — Мусор выпучил глаза, ставшие красными и большими. — Пущай только попробуют не заплатить! — Взмахом тяжелой руки Мусор опрокинул на пол стопку книг и чуть не уронил задремавшего было Севу. Сева стукнулся головой о стенку, хрюкнул и относительно ровно сел.

— Ч-что? Вполне… вполне, я бы сказал, приличное предложение, — прошамкал он и снова закрыл глаза. Пить Севе определенно нельзя. А впереди в тусклом свете ламп нас ожидала еще одна непочатая бутылка.

— Хорошо. Допустим, — сказал я, — А почему именно рубить? Нельзя его попросить? Может, он сам вылезет?

— Пень ты, Витя, — добродушно проговорил Мусорщик и икнул. — Пнем был, пнем и остался! Так он тебе и вылезет сам. Может, даже вообще смоется, когда мы к нему подойдем. А потом, ты только представь себе, наведет на нас группу злобно настроенных инопланетных киллеров, чтобы нас убрали! Поэтому и нужно нападать неожиданно и бить только на поражение, пока Пал Палыч наш ни о чем не догадывается! Ясно вам, господа?

— Мне в-все уже… м-мм… да, давно… — пробормотал Сева, своей тощей лапой потянувшись к стакану. Мусорщик тонкий намек понял и, быстро отковыряв вилкой крышку второй бутылки, разлил водку по стаканам.

Выпили.

После четвертого стакана мысли мои полетели совсем уж в непонятном направлении, а скорее всего, куда-то в сторону затылка. Лишь очень и очень чудовищным усилием воли я выдавил:

— Чем рубить-то будешь?

— Щас! Один момент! — Мусорщик с кряхтением нагнулся и полез под стол. До моих ушей донеслось невнятное бормотание, что-то насчет Севиной прабабушки, чиханье, гулким эхом отразившееся от стенок туалета, и, наконец, он вылез, сжимая в руках топор.

Штука эта действительно имела угрожающий вид. Особенно в руках Карла. Широкая ручка светло-коричневого цвета заканчивалась блестящим плоским лезвием, грозно возвышавшимся над Мусорщиковой макушкой. На секунду мне показалось, что топор сейчас выскользнет из его рук и придавит Карла всем своим весом. В том, что топор довольно тяжелый, сомневаться не приходилось.

Но ничего не произошло. Мусорщик со звоном положил топор на стол, едва вновь не опрокинув стаканы, и повернул ко мне свой толстый нос:

— Вот это штука! Правда, товарищи? Таким топором не только шеи рубить можно! Гусеницы у тракторов без труда берет.

Я не стал интересоваться, зачем перерубать гусеницы тракторам.

— Ты и вправду собираешься рубить этим?

— Предлагаешь что-нибудь лучше?

— Зачем вообще рубить? Можно обойтись, ну… запугиванием, скажем.

— Запугаешь их, как же, — хмыкнул Мусорщик и разлил на два стакана.

— А тост? — Я принял стакан, приятно холодивший пальцы.

— Тост? Тост будет! — Мусорщик шумно вздохнул, от чего покрылся весь белыми пятнышками величиной с копейку нового образца и объявил: — Пьем, значит, за инопланетян, ко-* торые своим присутствием на Земле делают некоторых людей богатыми и… знаменитыми в некотором роде тоже! Господа, а ведь мы есть первооткрыватели пришельцев! Нам за это должны Нобелевскую премию вручить! Всем троим! Пьем за дедушку Нобеля, товарищи!

Я выпил и потребовал выпить тогда уж и за Гиннесса, чтобы ему обидно не было. Мусор согласился. Выпили и за Гиннесса. Далее последовали тосты за Оскара, Тефи, Немизиду, Зевса, за Васю Божевольного и Вадю «Боцмана» Кожевникова, нашего старого приятеля. После хотели еще выпить за неких Евгения и Светлану Захаровых, имена которых сквозь сон выкрикнул Сева, но тут на беду кончилась водка.

— В конце концов, надо немного протрезветь, — заключил Мусорщик, выбрасывая бутылки в урну. — Посмотри, что там с дождем.

Я посмотрел и сообщил, что дождя осталось совсем мало. Почти нету.

— Тогда пора открываться. — Карл заковылял к двери, позвякивая ключами, и сразу же появились первые клиенты. Два парня рысью пересекли пространство от входной двери до кабинок и скрылись с поля моего зрения.

— Та-ак! — протянул появившийся в дверях Мусор. — Теперь пора готовиться!

— К чему? — удивился я, дожевывая крошки хлеба.

— К Пал Палычу, — Мусор постучал пухлым пальцем по не менее пухлому виску. — Я разве не говорил, что он обычно приходит в час?

— Честное слово, не говорил!

— Возможно. — Поерзав пальцами по столу, Мусор сел. — Зато теперь знаешь. Сегодня мы его и… того.

— Постой, — я так сильно удивился, что даже немного привстал (а это стоило немалых усилий), — ты его убьешь сегодня?

— Мы его убьем! — сильно выделил слово «мы» Карл. — Вернее, не убьем, а откроем миру его истинное лицо.

— Сегодня?!

— В час!

Я посмотрел на часы. Было без пятнадцати двенадцать.

Сева всхрапнул и четко сказал сквозь сон: «Оболочка есть понятие относительное». Двое парней походкой, в которой чувствовалось вселенское облегчение, прошли к выходу, благодарно кивнув Мусору. А ведь он с них деньги содрал за это!

Мусор растянул пухлые губы в пьяной улыбке.

Я вздохнул, тщетно пытаясь собрать воедино разбегающиеся в разные стороны мысли, и задал вопрос:

— Как мы все это провернем?

 

1

В полпервого проснулся Сева. Обведя пристройку мутным взглядом из-под ниспадающих на глаза волос, он заплетающимся языком осведомился, что происходит, какого черта он здесь делает и при чем тут Федор Иванович Крузенштерн? Мусор принялся с жаром объяснять. Через пару минут в Севиных глазах что-то прояснилось, он все вспомнил, и оказалось, что Сева вовсе не дрых, а разрабатывал в уме гениальнейший по своей простоте и ловкости план.

План был таков:

— Я с Мусорщиком, дабы увеличить возможность внезапного нападения, уйду на улицу и буду ждать там. У скамейки, к примеру. Ты, Витек, ос-станешься здесь, чтобы пр-роследить за Пал Палычем и в случае чего произвести необходимые меры.

— За чем это, интересно, проследить? Как он в туалет ходит?

— За тем, чтобы он не ушел до того момента, как появ-вимся мы.

— А если вы не успеете появиться?

— Тогда ты и отрубишь ему голову, — подсказал Мусорщик, хитро подмигнув, — а? Господа? Да ведь это идея!

— Нет. Голову рубить — это уж как-нибудь без меня. — Я замахал руками. — Пришельца вынимать — ладно, но чтоб рубить… Да вы вообще в своем ли уме? Как можно отрубить человеку голову?

— Ну, как знаешь, — таинственно прошептал Мусор. — Пошли, Сева. Клиент уже почти созрел. Я чувствую, как он рысьей походкой направляется к моему туалету, дабы совершить самое благое дело на свете, ну, кроме… ты меня, Севочка, понимаешь… — Они встали и направились к выходу.

Последнее, что я услышал, было:

— …Слушай, Сева, вчера я такой смешной анекдот услышал. Медвежата, значит, в пещере просят у своего батьки-медведя: «Папенс, а, папенс, расскажи сказку, мы, мол, уснуть не могем!» Папа-медведь ломался минут десять, потом грит: «Ну ладно. Слухайте, детишки». Взял с полки два человеческих черепа в обе лапы и грит: «Слушай, Петрович, а в этом лесу медведи водятся?» — «Нет, Кузьмич, откудова здесь медведи? Одни белки!»

Затем фигуры плотного Карла и преданно семенящего за ним Севы показались в окне. Оба они, резво перескакивая через заледенелые лужи и тараня обувью сугробы, подошли к скамейке, на которой недавно курил я, и уселись. Мусорщик вновь принялся о чем-то оживленно глагольствовать, размахивая руками по сторонам и ничуть не беспокоясь о здоровье проходивших мимо граждан, которых он своими могучими руками едва не задевал. Граждане вынуждены были лезть в мокрую слякоть и лужи, лишь бы не получить от рассказчика по голове.

Я снова залез на подоконник. Потом, подумав, стянул кеды, вслед за ними носки и засунул все это между батарей. Ноги поставил сверху. В конце концов, не сидеть же без всякой пользы!

Как только ноги хорошенько прогрелись, я свесил их и стал осматривать комнатку, в которой был, кстати, только второй раз в жизни. Ничего существенно нового мною обнаружено не было. Вторая комната, где располагались кабинки с унитазами и два умывальника, почему-то напомнила мне коридор больницы. Скорее всего, столь мрачная ассоциация была вызвана неважным освещением — тускло светила одна лампа под самым потолком — и кафельным полом. Кафель был серого цвета, как и в больничных коридорах.

Я посмотрел на часы — без пятнадцати. Если верить Мусорщику, то ожидаемый нами Пал Палыч Чуваров, пришелец, скоро должен объявиться. Интересно, что задумал Мусор? Не будет же он рубить в самом деле?.. Я прошлепал босыми пятками к столу и попытался найти себе что-нибудь почитать. Безрезультатно — все книги, что нашли свое пристанище на Мусорщиковом столе, я читал уже сотню раз. Это только ему не надоедает зачитывать книгу до дыр в самом прямом смысле этого слова.

Я вернулся к подоконнику, посмотрел немного в окно (снова стал накрапывать мелкий дождь, и Мусорщик уже ничего не излагал, а сидел, закутавшись в пальто, как сова в перья) и неожиданно понял, что хочу спать. Вернее, ничего неожиданного в этом не было. Я даже, наоборот, отлично знал, чем эта сонливость была вызвана.

Прежде всего болтающимся у меня в животе и в крови алкоголем. Затем следовали менее важные причины: проснулся сегодня утром рано, не спал полночи — один злобный комар крутился около уха, да и умаялся я вообще.

В общем, веки мои, несмотря на сопротивление, стали медленно закрываться. Не настолько медленно, чтобы я заснул с открытыми глазами, но и не настолько быстро, чтобы я не успел заметить вошедшего в туалет человека с фотографии.

Пал Палыч Чуваров! Собственной персоной! Почти на десять минут раньше, чем клятвенно обещал Мусорщик!

Мой левый глаз, успевший закрыться, мигом приоткрылся, разбуженный сознанием. Я выпрямился и посмотрел в окно. Сева с Мусором стояли под проливным дождем на той стороне и пережидали, казалось, бесконечный поток автомобилей. Я повернулся назад, настолько резко, что звонко хрустнули шейные позвонки.

Пал Палыч смотрел на меня в упор из-под светлых мокрых волос, свисавших на глаза. Надо было что-то срочно предпринять!

— Э-э-э, — выдавил я, лихорадочно соображая, что же делать, — что вам угодно? То есть, я хотел сказать, проходите… э-э-э… туда! Вы ведь за… этим пришли?

— А где этот, маленький? — настороженно спросил Пал Палыч. Я увидел, что его шея и вправду не соответствует всему остальному. Если бы не видел на фотографии, то сильно удивился бы.

— Какой маленький? — спросил я, не сводя глаз с шеи. — Если вы о маленьком и плотном, то он придет минут через десять. Вы же о еврее говорите?

— Мда, — неуверенно пробормотал Пал Палыч, качнув головой. Тонкая шея изогнулась, почему-то напомнив мне шею верблюда из какого-то мультфильма. Я напрягся, ожидая, что она сейчас с треском переломится и голова упадет на пол. Боги! Это, без сомнений, был пришелец! Мусорщик прав, чертяка эдакий! Заметить различие между шеей и туловищем, а также слишком большой головой было очень и очень трудно, но уж если ты заметил, то различие это становилось настолько очевидными, что оставалось только удивляться, как не замечал этого раньше.

Мысли пронеслись в моей затуманенной алкогольными парами голове за долю секунды, но, 'задумавшись, я не сразу сообразил, что Пал Палыч делает. Потом понял. Он порылся в карманах, потом вынул из нагрудного кармана мятую десятку и протянул ее мне. Я и понятия не имел, сколько Мусор берет за вход, но деньги взял. Помял бумажку немного в руке, подыскивая подходящие слова, и сказал:

— Эм… да… у меня мелочи нет. Сейчас Мусор придет, он разменяет. Вы пока идите… по делам.

Пал Палыч внял и, гулко топая башмаками по кафелю, скрылся в кабинке. Я шумно выдохнул и прислонился к прохладному стеклу.

Внутрь влетели насквозь мокрые Мусорщик и Сева. Сева сопел носом и икал.

— Есть контакт! — страшным шепотом произнес Мусор, резво хватая топор.

— Сдача нужна. — Я показал десятку.

— Оставь себе. За счет заведения. Пал Палычу она все равно больше не понадобится. Да и мне тоже. Через пару дней мы все станет сказочно богатыми! Ха!

Пока богатыми мы не стали, против червонца я возражать не стал. Мусор прошел в помещение, где стояли закрытые кабинки. Толкнув меня в бок локтем, одними маленькими глазами спросил: «Где?»

Я пожал плечами:

— Не видел. Я же у окна сидел.

— Хрен ты крокодилячий, — шепотом выругался Мусор, — На, держи, — Он сунул мне в руки топор. Затем снял насквозь отсыревшее пальто, — Будешь рубить ты!

У меня едва не подкосились ноги от такого предложения.

— Как это я?! Ты все это затеял, ты и руби!

— Не дрова ведь, чего возникаешь? Пару ударов и почти никакой физической нагрузки. Ты на меня посмотри и на Чуварова. Я ему максимум до плеча достану, а еще и бить сильно надо.

Критически осмотрев плотненькую Мусорщикову фигуру, я был вынужден признать, что он и вправду слишком мал.

— Тогда, может, Сева?

Мусор хмыкнул, и мне сразу стало ясно, что Сева сейчас в таком состоянии, что, дай ему топор, он им, скорее всего, себе чего-нибудь отрубит.

— Ты, и только ты! Я верю в тебя, Гамлет! — провел жирную черту под всем вышесказанным Мусор, — На тебя, Витек, вся наша надежда.

— Тогда сорок процентов мои, — вставил я, подумав.

— Чего?!

— Ну, от тех денег, что мы получим.

— А вот это хотел? — В мой нос ткнулись два розовых и мокрых кукиша. Я отодвинулся назад и добавил:

— Сам руби, если хочешь!

И тут произошло еще кое-что. Дверь крайней к окнам кабинки отворилась, и вышедший из нее Пал Палыч уставился на нас. В полной тишине, последовавшей вслед за этим, громко и четко икнул Сева.

Мы молчали. Я же вдобавок сжимал в руках зловещего вида топор.

— Так вот, Витя, — вдруг заговорил Мусор, заставив меня вздрогнуть, — передашь Маньке, что топор возвращаю в целости и сохранности. Как брал. Разве что — вот. — Он ткнул пальцем куда-то в ручку топора, и я глупо на нее уставился. Пал Палыч вздохнул и подошел к умывальнику.

Мусор подтолкнул меня вперед, прошептав:

— Тридцать тебе, от сердца отрываю.

Ноги мои мгновенно стали ватными. Я сделал два шага, заходя Пал Палычу за спину, и вдруг сообразил, что совершенно не знаю, как рубить. Наверное, если бы я рубил чью-нибудь шею до того, как Мусор извлек из кармана две бутылки водки, то еще подумал бы над тем, что я вообще делаю и если делаю, то как нужно сделать это правильно. Но сейчас я не стал думать ни о чем. Или водка так будоражила сознание, или я совсем свихнулся в обществе ТЙКИЛ др^^п, как Мусор и Сева…

Примерившись, я приподнял топор над головой и с силой опустил его на широкую спину Павла Павловича Чуварова.

 

2

Хруст ломающихся костей оглушил! Как и громкий, пронзительный, режущий уши крик Пал Палыча! «Так инопланетяне не кричат! — глупо подумал я. — Так вопят только люди, которым ужасно больно!!»

А еще Мусор:

— По шее руби, идиот! По шее!!

Я попытался (что делать-то? ЧТО?!!). Оказалось, что вытащить топор из спины нелегко. Вдобавок Пал Палыч неожиданно резко подался назад. Я попятился вслед за ним, чтобы не упасть, и ручка топора выскользнула из рук. Пал Палыч издал какой-то пронзительный полукрик-полурев и обернулся в нашу сторону. Лицо его было перекошено от боли, белые волосы растрепаны, а тело изогнуто так, словно он хотел подобным движением вытолкнуть топор из себя, не в силах до него дотянуться.

— Г-господи! — голосом человека, которого сейчас стошнит, прошептал Сева.

Только Мусор не зевал.

— Мать вашу, господа! Ни хрена вы, оказывается, не умеете, — процедил он сквозь зубы. Затем сделал шаг в сторону Пал Палыча и с размаху ударил его мокрым кулаком по челюсти. Пал Палыч охнул, заваливаясь назад, как-то неестественно выгнулся, развернулся и со всей силой ударился лицом об умывальник. Что-то треснуло у Пал Палыча в шее. Дернувшись, он безвольно упал на кафельный пол, раскинув руки. Мусор подошел, поставил одну ногу на спину упавшему и выдернул топор. Мгновенно из широченной раны хлынула кровь, превращая светло-серый пиджак в подобие грязной половой тряпки. Тут мне стало по-настоящему плохо, и я уж было подумал последовать Севиному примеру и хорошенько проблеваться в туалете.

— Смотрите, господа, и учитесь, как это надо делать! — Мусор выпрямился. Как-то смешно это выглядело со стороны — маленький толстый человечек в мокром пальто стоит на другом, длинном и мощном, словно Давид над Голиафом. С той лишь разницей, что Давиду никто не доверил топора и он понятия не имел, кто такие инопланетяне. Он вообще был добрым мальчуганом.

А вот за Мусором в детстве недоглядели. Он замахнулся и одним сильнейшим ударом отрубил Пал Палычу голову… Хрусть!..

…И сразу наступила тишина.

Голова никуда не покатилась, а просто упала на бок. Тело обмякло. Из обрубка мощной струей вырвалась мутная кровь и растеклась по кафелю, смешиваясь с той, что текла из спины.

Но главное-то, главное было то, что никакой инопланетной твари ни из тела, ни из головы не вылезло!

Вообще!

Только кровь медленно растекалась по кафельным плиткам…

Видимо, то же дошло и до Мусорщика. Он положил топор и присел на корточки, будто заправский патологоанатом, разглядывая то место, где теперь торчал лишь небольшой обрубок шеи. Потом безо всякой брезгливости воткнул в спутанные вены, артерии и еще какие-то трубки палец. Выдернул и, чуть сменив позу, так же тщательно осмотрел голову.

Ничего не шевелилось, никакие перепуганные насмерть пришельцы со слезами на глазах не вылезали, прося пощады, а деньги, судя по всему, уплывали в неизведанные дали.

— Черт побери!! — Выпрямившись, Мусорщик со злостью пнул тело в бок. — А ведь должно было сработать! Сто процентов из ста, что это был инопланетянин!! Наверное, мы просто чего-то не учли…

Эта его речь окончательно меня отрезвила, а вот на Севу, похоже, подействовала негативно.

Глаза его вдруг помутнели еще больше, он изогнулся, насколько это было возможно при его телосложении, и, пробормотав: «Я достаю из широких штанин…», — поскальзываясь, скрылся в одной из кабинок туалета. Буквально тут же раздались характерные для такой ситуации звуки. Проще говоря, Севу рвало.

Я снова посмотрел на Мусора. Тот уже немного успокоился. Белые пятна с его щек исчезли, да и красноты поубавилось.

— Ты почему босой? — спросил он, глубоко дыша.

Действительно — почему? Прошлепав в комнату, я вытащил из батареи носки и надел их.

— Заодно и пакет прихвати. Там в столе лежит, — донеслось вслед.

Обувшись, я взял несколько темных пакетов из стола и снова вышел к месту преступления.

Сева уже стоял, прислонившись к стене, и шевелил бледными губами, что-то объясняя Мусорщику. Я расслышал только то, что у Севы жена, работа, дети скоро будут и что он еще слишком молод, чтобы вот так сразу прямиком в тюрьму.

— Успокойся, в тюрьму никто не собирается. По крайней мере пока. — Мусорщик товарищески похлопал Севу по костлявому плечу. Сева немного осел.

— А тело куда же? — Мне и вправду стало интересно, как теперь Карл сможет выпутаться. Голову-то рубить была его идея, да и туалет тоже его…

— Тело? — Мусор подхватил голову за волосы и запихнул ее в пакет, замотал на узел и засунул в другой, побольше, — С телом, конечно, сложнее. А? Сева? Как думаешь, куда его девать?

— У м-меня жена, М-марья! — выдавил Сева, растирая мокрым рукавом лиловый нос.

— Я думаю, что смогу управиться. Только давайте оттащим его в пристройку, а тут все хорошенько приберем. У меня ведь тоже клиенты есть. Держи. — Он протянул мне пакет.

Я взял (тяжелая все-таки штука — голова) и прошел в комнату-пристройку.

— Пал Палыча тащите сами..

— С Севой тащить, что ли?

— Пускай поработает. Ему полезно. Освежится, может.

Через минуту вслед за кряхтениями, доносившимися оттуда, и возгласами Севы насчет его жены Марьи («Да хоть Марфы Андреевны Суворовой!» — в сердцах хрипел ему в ответ Мусор) оба они появились в комнатке. Каждый держал Пал Палыча за ногу, и, так как силы у них распределялись довольно неравномерно, тело то и дело нелепо выгибалось то в одну, то в другую сторону. Мусорщик с Севой протащили его к столу, затолкав плечи и часть спины под него, а ноги Карл прикрыл какой-то тряпкой. Но они все равно выглядывали. Мусор, присев на корточки, стал затыкать рваную дыру в спине Чуварова туалетной бумагой, валявшейся у него повсюду.

— Вот поганец, — пробормотал он, мотая головой. — Ну, задница! А еще инопланетянин — так себя с честными людьми вести. Взял, падла, и копыта отбросил. Ну не засранец, господа? А?

Я сидел на подоконнике, наблюдая, а потом спросил:

— Слушай, Мусор, а если он, ну, пришелец то есть, был этой… гуманоидной расы? Человекообразный, в общем.

— В любом случае он уже труп и ничего больше, — ответил Карл, — этим все сказано. — Окровавленные руки он согнул в локтях, от чего стал похож на хирурга после операции или на какого-нибудь маньяка из фильмов ужасов. — Надо бы руки вымыть, как считаешь?

— С телом-то что будем делать? — уныло спросил я.

Мусор молча ушел в комнату с унитазами. Раздался звук льющейся воды, и только потом раздался его голос:

— Делов здесь на час максимум. Вечерком, как стемнеет, заверну его в клеенку да оттащу на кладбище. Голову кину тоже где-нибудь рядом. Чтобы не искали потом. Главное — здесь убрать, кровь и все такое…

— Лучше на мусорку. Ближе.

— Можно и на мусорку. — Мусор вошел, вытирая руки полотенцем. — Но там бомжей много. Давай-ка его к Севе отнесем. А что, хорошая идея. Квартира большая, гостей заходит мало. Засунем куда-нибудь под кровать, и дело с концом.

— У м-меня жена… — выдавил Сева, распространяя вокруг запах лука. Значит, начал трезветь. Лицо его по-прежнему оставалось белым. Острый нос, наоборот, светился лиловым.

— Знаем, знаем, Марфа твоя! — Мусор перешел на процедуру вытирания тем же полотенцем мокрой своей головы. — Вот ведь гад! Не вылезает! У тебя там в пакете ничего не шевелится?

Я ответил, что ничего. Нагнувшись над телом, Мусор стал затыкать полотенце в окровавленные клочки бумаги. Кровь из раны уже не шла, но все равно по полу расплылась небольшая лужица. Мне она напоминала томатный сок, и тут же пришла еще одна мыслишка — пора бы опохмелиться. Жалко только, что нечем. Плюс еще, бросив взгляд на Севино бледное лицо, цветом и видом напоминавшее испачканную простыню — эффект лилового носа, — я понял, что сейчас никакая жидкость ко мне в рот не полезет.

Мусор снова выпрямился во весь свой сто-пятидесятидевятисантиметровый рост и радостно сообщил:

— Смотри, как ловко заткнул! Почему это я на врача не пошел учиться? Глупый был, наверное, в молодости.

— Ага, фантастикой увлекался. Сигареты нет?

Мусор бодро замотал головой. Похоже, несмотря на то что под его ногами лежал обезглавленный труп с дыркой в спине, к Мусору вновь вернулось его обычное приподнято-без-мятежное настроение. Я уверен, что, наступи сейчас конец света, Мусор спокойненько уселся бы в какой-нибудь кипящий котел и начал бы рассказывать кучке рогатых чертей с трезубцами свежие и ужасно пошлые анекдоты.

— Кстати, господа! У меня к вам есть еще одно деловое предложение. На этот раз по поводу… кто не закрыл входную дверь? — Внезапно голос его сорвался до шепота. Пухлая физиономия побелела еще больше, чем Севина. И точно — я услышал, как входная дверь со скрипом отворяется.

— У т-тебя же там к-кровь на полу! — с трудом выдавил Сева и так побелел, что оставалось удивляться, как он не стал прозрачным или не растворился в воздухе совсем.

Я ничего говорить не стал. Просто развернулся и пакетом, в котором лежала голова Пал Палыча, высадил стекло. Встав на подоконник, спрыгнул в мокрый снег и побежал через дорогу, наперерез машинам, сквозь сугробы, к парку. А затем дальше — домой!!

Паника — вредная штука, но что поделать, когда в руке отрубленная голова, а на топоре могут быть отпечатки твоих рук?!

Поскальзываясь и чувствуя, что носки вновь становятся мокрыми и липкими, я заметил, что сзади меня семенит Сева. Вскоре он догнал меня, и мы перешли на шаг.

Парк кончился, а за ним последовала улица имени Максима Горького.

Некоторое время шли молча. Затем я спросил:

— А Мусор где?

— Мусор тоже смылся. Только, наверное, к себе домой, — хриплым от отдышки голосом ответил Сева.

— А ты почему не к себе?

— Не сообразил. — Сева виновато улыбнулся и снова дыхнул луком, — Знаешь, я пока к тебе заскочу. На минутку. А затем домой. У м-меня ведь жена…

Я примирительно поднял руки:

— Не надо больше о своей Марфе. Пошли.

— Марье… — щепетильно поправил Сева.

— Марфе! Как хочу, так и называю. Я ей не муж, и это моя личная свобода слова! — Пакет с головой несильно стукнулся о колено, но я не обратил на это внимания.

Мерзли ноги.

 

3

В квартире моей еще с доисторических времен мебели немного — диван, кровать, шкаф, несколько стульев и тумбочек, телевизор и две полки с книгами (последние две вещи не относились к предмету мебели, но я считал их именно таковыми). Еще на стене висел красивый ковер, доставшийся мне от бабушки. На кухне, помимо стола, холодильника и законных плиты с умывальником, стояли четыре табуретки. Вот, собственно, и все мое богатство. Сами понимаете, приличному вору позариться в моей квартире особо не на что.

На кухню-то мы с Севой и прошли. Сева тотчас включил в кране горячую воду, отрегулировал и засунул свою лохматую голову под кран. Тут же начал противно фыркать, как морж.

Я тем временем поставил на огонь чайник и сковородку, дабы Поджарить яичницу. В холодильнике обнаружилась кастрюлька с супом, но мне не хотелось показывать ее Севе, зная его вечно голодную натуру.

Однажды мы ходили на свадьбу к одному нашему общему знакомому (то ли к Савве Ивановичу Крахоборову, то ли к Папаниколаю Аркадию Тысуповичу), и там было на редкость много разнообразной пищи. От хлеба с черной и красной икрой до торта с кремовыми розочками. И Сева на том празднике сделался страшным. После трех выпитых «з-за здровье» рюмочек крепчайшего коньяка он налетел на стол, едва не забравшись на него с ногами, и стал с ужасающей скоростью поедать все, до чего могли дотянуться его тощие руки. Дотягивались они до многого, и со стола в Севин желудок вскоре в определенном порядке перекочевали:

— шесть бутербродов с маслом и черной икрой (красную Сева не уважал и презирал);

— несметное количество пирожных всевозможных видов и размеров;

— тарелка холодца, затем половина еще одной. Вторую половину в неравном бою у Севы отобрали здоровяк Капица и сам виновник торжества, то есть жених;

— тарелка жареной картошки;

— тарелка салата «оливье», пошедшая в Се-вин желудок как гарнир к вышеупомянутой картошке;

— три соленых огурца.

На четвертом Сева заснул, а так бы мог приключиться еще один рекорд Гиннесса…

Сева вылез из-под крана раскрасневшийся, с блеском вернувшейся трезвости в глазах. Нос его поблек, вместо лилового став неопределенно-фиолетовым.

— Голова трещит, — пожаловался он, почесывая макушку, — чего-нибудь выпить есть?

— Компот, — ответил я, роясь в холодильнике. Вернее, делая вид, что роюсь. Рыться было особенно не в чем, потому что помимо кастрюльки и бутылки с компотом внутри железного морозильника, носящего грозное прозвище «Титан-375», была только тарелка с засохшим жиром и кожицей от давно поглощенного мною помидора.

— С яблоками? — оживился Сева, заглядывая в недра «Титана» через мое плечо. — А в к-кастрюле что?

— С грушами, — отрезал я, захлопывая дверцу. Потом снова открыл и вынул четыре последних яйца, прикидывая в уме, сколько придется выудить из домашнего бюджета завтра утром, чтобы основательно затариться едой хотя бы недели на две.

Погруженный в эти размышления, я стал готовить яичницу. Сева сел на табуретку, положив костлявые локти на стол, и, в помощь мне, принялся усердно шмыгать носом.

По мере того как яичница успешно поджаривалась, ноги мои, одетые в шерстяные носки, согревались, а с Севиного лица сошла-таки краснота. Еще немного пошмыгав носом, он полез за тарелками, на правах лучшего друга порылся в столе, разыскивая вилки, и мы уселись поглощать обжигающую рот яичницу вкупе с кетчупом, горчицей, перцем и кусочками черного хлеба. Вдобавок Сева безо всякого предупреждения прорвался к холодильнику и выудил бутылку с компотом. Ее тоже распили на двоих.

Ели молча, разглядывая друг друга, и, только после того как я убрал посуду в раковину, Сева осторожно спросил:

— С головой-то чт-то собираешься делать?

— Я уже подумал, — ответил я, поднимая пакет, заботливо прислоненный к батарее. — Положу ее пока в ванну, а там выкину, наверное, на свалку.

— А бомжи?

— В пакете и выкину, как будто мусор. — После чего я пошел в ванную.

Вынимать голову из пакета как-то не очень хотелось, но, наверное, все же надо было. Почему-то мне казалось, что в пакете она через пару часов начнет вонять. Оторвать ее от целлофана оказалось не так-то просто, а когда я все же вынул голову за волосы на свет, оказалось, что в пакете остались какие-то обрывки, прилипшие к краям волосы и немного крови. Подумав, я вылил кровь в ванну, а остальное свернул в пакет и бросил в мусорное ведро. Потом отправлю на свалку с головой заодно, чтоб не оставлять следов. Представляете, господа присяжные заседатели, да я сейчас занимаюсь не чем иным, как заметаю следы преступления! Я представил, как меня будут показывать в «Дежурных новостях» с распухшим лицом и заплаканными глазами, и мне стало немного плохо. Даже вид зажатой в руке головы не вызвал у меня отвращения. Я долго думал о том, что будет, если нас поймают.

А голова Пал Палыча выглядела мертвой на все сто. Щеки обвисли, нижняя губа оттопырилась, обнажив зубы, глаза мертвым взглядом смотрели куда-то за мое плечо, и выражения у них не было совсем. Мертвое выражение невидящих глаз, да и только.

— Ок-казывается, Чуваров не в обмороке был, когда Мусор его… — прошептал Сева из-за моего плеча. Я вздрогнул. Что за дурная привычка — подкрадываться сзади и неожиданно начинать разговор! — Если бы он был в об-бмо-роке, у него глаза бы были закрыты, верно?

— Конечно. Включи холодную воду. — Я держал голову на вытянутой руке. Не такая уж и тяжелая, но мне казалось, что если ее долго держать за волосы, то они не выдержат и порвутся. Пальцем я закрыл Пал Палычу веки и положил голову на дно ванны. Лицом вниз. Сильный напор холодной воды тотчас сбил ее и перевернул на бок.

— А вода зачем? — поинтересовался Сева, когда мы вновь вернулись на кухню.

— Чтобы голова не… мм… не протухла. Знаешь, когда холодильник размораживают…

— П-понятно, — кивнул Сева, присаживаясь за стол и разливая по стаканам остатки компота. — Тогда надо вып-пить за здравие… в-вернее, за упокой усопшего.

Компот пошел хорошо, но огорчало отсутствие в нем самих груш. Я-то надеялся, что они окажутся на самом дне, совершенно забыв о том, что сам же их вчера и съел, валяясь на кровати и читая какую-то книжку. Ведь всем давно известно, что именно за чтением поглощается наибольшее количество еды в сутки.

Сева после выпитого компота ожил совсем и даже попытался завести разговор на тему приготовления киселя без крахмала, но ближе к середине не очень увлекательного, с моей точки зрения, рассказа запутался, не смог объяснить смысл слова «гипертрофированный», увял и молча дожевал остатки хлеба.

— А что же, интересно, будет делать Мусор? — спросил он, в задумчивости почесывая нос.

— Это его проблемы. Главное что? Главное, чтобы нас никто не заметил, когда мы убегали!

— К-как же нас могли не заметить? Там народу кругом было жуть сколько. Обед же!

— Обед — это хорошо. Но я имел в виду того, кто вошел в туалет. Может, там была какая-ни-будь глухая старушенция?

— И слепая, будем надеяться… И что она, интересно, делала бы в мужском туалете? — хохотнул Сева и мгновенно подавился хлебом. В порыве неудержимого кашля он вскочил, опрокинув ни в чем не виноватую табуретку, и не замедлил зацепить своими костяшками кружку и бутылку. Все это с грохотом покатилось по столу, выливая последние капли компота на скатерть, а бутылка вдобавок свалилась на пол, обрызгав мои штаны. Кашляющий Сева, пытаясь сгладить свою вину, склонился над столом, запнулся за табуретку и растянулся на полу, стащив следом скатерть вместе со сковородкой и блюдцами…

В общем, закончилось все тем, что Сева, откашлявшись и вновь умывшись над раковиной, неожиданно быстро засобирался домой.

— Пошли со мной? — безо всякой надежды спросил он уже в коридоре, с кряхтением напяливая резиновые свои сапоги, — Ну… почитать чего-нибудь возьмешь.

Я подумал и решил, что все-таки Сева прав. Чтобы немного освободиться от сковавшего меня напряжения, нужно было именно прогуляться на свежем воздухе. И не сидеть же, в конце концов, один на один с отрубленной головой Пал Палыча Чуварова!!

 

4

Мы вышли на улицу и, ловко и не очень огибая лужи, направились прямиком к трамвайной остановке. На этот раз я надел шерстяные носки из собачьей шерсти (слышал, они здорово помогают при болезни костей) и сапоги, а посему откровенно наслаждался прогулкой.

— Надо будет Мусору позвонить, — буркнул Сева, снова натянувший шапочку на самый нос. Уши свои он не прикрыл, и они весело торчали, ярко контрастируя своей младенческой розова-тостью с трехцветной шапкой. — З-знаю я его. Ему не позвонить, сам ни за что не откликнется!

— И про голову спросить надо, — напомнил я, — может, она ему еще понадобится.

— Зачем? — Мы вошли в полупустой трамвай и сели на задние сиденья. Моя задница тут же запротестовала против такого холода, но я не обратил на ее протесты абсолютно никакого внимания, а стал объяснять:

— Вот, к примеру, есть такой праздник Хэл-лоуин. У них там в Америке принято на Хэл-лоуин вырезать голову, ставить внутрь свечку и…

— Стоп, стоп! Из чего вырезать? Как? — Сева заинтересованно посмотрел мне в глаза. После короткого описания непростой процедуры я продолжил:

— Ставишь, значит, внутрь свечку, зажигаешь и голову тыквенную выставляешь на улицу. Желательно ночью. И все, кто проходит мимо, жутко пугаются!

— И в чем смысл? — Для чересчур маленькой Севиной головы было очень сложно сообразить сразу. Пришлось популярно объяснять вновь.

— А еще вот какая штука на Западе есть, — встрял сидевший сбоку сухонькой старичок без бороды. — Конгресс называется! Это такой парламент, а сидят в нем конгрессмены!

— Засунь себе своих конгрессменов… — подключилась к разговору бабуля, сидевшая неподалеку, — фашист недобитый! Тут самим есть нечего, а он все про Запад!

— Сама коммунистка! — буркнул старичок, обращая к старушке пламенный патриотический взор. — Запоганила Россию своими семечками, а еще бесплатно, наверное, в государственном трамвае ездит!

— Ну, во-первых, это коммерческий трамвай, — вставил молодой контролер, — здесь платят все!

— Граждане! — воскликнула бабуля, ногой засовывая корзину с семечками под сиденье. — Посмотрите на эту толстую морду! Ишь как отъел, на коммерческих-то трамваях разъезжать!

Ни у кого из присутствующих (даже, как это ни странно, у контролера) морда толстой не была, и я отнес эти слова на счет плотненького мужичка, стоявшего на ступеньках около дверей. Старичок же, видимо, решил, что оскорбляют именно его, привстал на цыпочки и попытался тюкнуть бабусю костылем, но, к сожалению, не дотянулся. Тут еще трамвай вдруг резко затормозил, и костыль, описав в воздухе широкую дугу, вонзился в живот молодому контролеру. Тот выругался, ничуть не смущаясь тем, что вокруг могут находиться дети, и, пошатываясь, на полусогнутых ногах поспешил удалиться в другой конец трамвая.

Тут и бабуська, обозвав дедушку обидным «кабыздох», выскочила на остановке и, тараня граждан необъятным торсом и корзиной с семечками, скрылась в неизвестном направлении. Трамвай набился до отказа, потому что остановкой был вещевой рынок.

Меня вплотную прижало к старичку, а Сева не менее плотно прижался ко мне и часто задышал в затылок.

— Вот так мы и живем! — выглядывая откуда-то из-за моего плеча, проскрипел старичок. — Меня вчера вот так же жена обругала. Она у меня за Выбримордина, а я нет. Я за этого… мм… Владиленович который.

— А мы сегодня хорошему человеку голову отрубили, — ни с того ни с сего сказал Сева. Я вздрогнул. Старичок улыбнулся:

— Да ну? Правда хорошему?

— Сволочью был, если отрубили, — многозначительно произнес мужчина, стоявший чуть позади старичка. На лице его, в морщинах и мутном взоре читалась многодневная и беспробудная пьянка.

— Нет, хороший он был. Я з-знаю! — ответил Сева, которого, видимо, кто-то розовый с рогами и хвостом тянул сейчас за язык. И усердно так тянул! — Он инопланетянином был.

— Все инопланетяне сволочи! Ни разу не встречал порядочного пришельца! — Мужчина вновь очень многозначительно икнул. Похоже, сейчас он пребывал в том самом состоянии алкогольного опьянения, при котором хоть и соображается, но с очень большим трудом.

— Пришелец, говорите? — Старичок улыбнулся, он, конечно, не верил ни единому Се-виному слову, — И какой же он? Восемь лап? Или три головы?

Я толкнул Севу локтем под ребра. Он не почувствовал.

— Одна голова, — пробормотал он задумчиво. — Он человеком б-был, я же говорю. 06-бычным таким. С белыми волосами.

— О-о! — с сарказмом сказал я и попытался использовать торможение трамвая в свою пользу: толкнуть Севу плечом, чтоб прекратил глагольствовать.

— А еще мы думали, ч-что из него что-нибудь вылезет, ан нет!

— Мгм… — Старичок потер морщинистый лоб, — Знаете, молодой человек, со мной тоже иногда странные вещи происходят. Просыпаюсь, бывало, постель мокрая…

— Дык разве ж нет, при твоих-то годках! — Пьяный мужик часто-часто заикал. Видимо, смеялся.

— Вот в этом-то вся и странность, — бурно отреагировал старичок. — Постель мокрая, а трусы сухие! И пижама сухая!

— А жена ваша как?

— Тоже сухая! Она вообще в другой комнате спит! И у нее тоже все там странное! То духи по комнате летают, то помадой на зеркале кто-то писать начнет. Вчера вот Маяковского написал: «Послушайте! Ведь если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно?» А потом еще снизу приписано: «Колбаса воронежская: 0,5 кг — 18 руб., пучок редиски: 3 руб. банка майонеза: 18 руб., огурцы: 1 кг — 3 руб. Целую. Твоя Оля!» Вот оно как!

— Скоты они все, однозначно! — выдавил пьяный мужик и вытек вместе со всеми на остановке.

Мы с Севой и старичком поехали дальше, на конечную остановку, после которой трамвай уходил на круг.

— И как отрубили? Ровно? — после некоторого молчания поинтересовался дедушка. Я снова вздрогнул. Видимо, теперь это моя судьба — вздрагивать.

— Я не видел, — честно признался Сева.

— А что это ваш друг все время молчит?

— У него шок! Он же сам как раз и рубил!

— Не рубил, — не выдержал я, — только пытался! Это Мусорщик все сделал!

Тут, похоже, до старичка дошло, что дело нечисто. Пробормотав какие-то несущественные извинения, он прошел на переднюю площадку, да там и застыл перед дверцами, не решаясь повернуть голову в нашу сторону. Я набросился на Севу:

— Ты в своем уме? А если он сейчас в милицию сообщит? Видел, мол, двоих в трамвае.

Все об отрубленных головах рассказывали! Нас же вмиг!..

Сева сжался в неприметный комочек, втянул голову в плечи и прошептал:

— Я и сам не знаю, что произошло. Наверное, это от чрезмерной эм-моциональности!

— У меня тоже, между прочим, чрезмерная эмоциональность! Аж через край хлещет! Но я же не болтаю на каждом углу, что у меня в ванне голова лежит! Вот врезать бы тебе, чтоб до конца жизни только шепотом и разговаривал!

— Меня нельзя бить! У меня почки больные.

Это было для меня сюрпризом.

— Что, кровью писаешь?

— Не в этом дело. Сплю когда, то ноги на стопку книг кладу или на спинку кровати, чтобы левая почка на место вставала. Она у меня в том месяце вылетела, а теперь вот надо, чтобы встала.

— Вот заливун! А пьешь тогда зачем, как боров?

— Это делу не мешает! — с ноткой гордости в голосе сказал Сева.

— Мешает, мешает. Проживешь еще лет тридцать, узнаешь, как мешает! — Я похлопал Севу по плечу. — Ладно, потопали.

Трамвай остановился, и мы снова сошли в слякоть тающего снега.

Дом, в котором жил Сева, находился совсем недалеко от остановки, за детским садом, и мы не торопясь пошли по тротуару, обсуждая, чего бы мне взять у Севы почитать. Сева с присущим ему маньячным энтузиазмом расхваливал какого-то неизвестного мне автора. Я же новых, а уж тем более современных писателей-фантастов особо не жаловал и просил перечислить книги из классики. Севе, кроме «Старика и моря» Хемингуэя, ничего в голову не приходило, и он снова возвращался к обсуждению очередного творения неких Скаландисов, Лазарчуков, Бобровых, Свистоплясовых и прочих и прочих… Тут я вспомнил, что забыл Севиного «Малыша» у Мусора в туалете. Сева погоревал немного, но после моего клятвенного обещания купить ему новую книгу из той же серии посветлел.

Мы подошли к подъезду, зашли и стали подниматься наверх.

Этаже на пятом Сева остановил меня и заговорщицки прошептал:

— Жди здесь. Я все вынесу! Зная о том, что Марфа терпеть не может ни меня, ни тем более Его Высочество Карла Мусорщика, я кивнул и, прислонившись плечом к счетчику, прикурил. Сева потопал к себе на седьмой.

Дверь около меня отворилась (совсем чуть-чуть), и из мрака квартиры кто-то, явно женщина, строго спросил:

— Чего делаешь?

— Стою, — ответил я, затягиваясь.

— Счетчик небось скручивать решил? Ты у меня смотри, я сейчас милицию позову, они тебе покажут, как счетчики скручивать.

— Милиция не умеет их скручивать. Тут опыт нужен, — ответил я, потому что женщина мне совсем не понравилась.

— Вот и иди на улицу, шпана малолетняя. А то позвоню ведь!

Я хотел было ее поправить — мне как-никак было уже тридцать семь, — но дверь захлопнулась. Правда, ощущение, что за тобой наблюдают через глазок, осталось, и я все-таки преодолел еще один лестничный пролет.

Дверь этажом выше отворилась через несколько секунд. И тотчас донесся шумный голос Севиной жены Марьи:

— … ведь знала, что опять налакаешься как свинья!

— Но, Марья, я же… совсем же… чуть-чуть… ну? — вяло лепетал Сева. Он никогда не умел спорить с женщинами, и Марья это знала.

— Заплетается язык-то! Слова нормального сказать не можешь, а еще с больной почкой!

— Это не имеет значения, — Севин голос таял на глазах, — Да и не пил я сегодня… много.

— Не пил, значит? А запах от тебя идет, думаешь, мятный? Поверь мне, Сева, пахнет от тебя далеко не свежестью мятных листьев!

— А… м…я же ш… што? — Сева скис совсем.

— Вот тебе мой совет, — наставительно сказала Марья, почувствовавшая, что победа уже не за горами. — Как протрезвеешь — приходи. А если вздумаешь еще нажираться, ночуй где-нибудь в другом месте.

— Где? — сумел выдавить Сева, хотя мне казалось, что он уже на это неспособен.

— Я бы сказала где, да неприлично звучать будет, — подавила оставшиеся очаги сопротивления Марья. — Иди вон к своему Мусорщику в туалет, там и спи!

Думаю, не стоит говорить, что Сева, услышав последнюю фразу, побелел как мел.

— В туалет нельзя! — донеслось до меня. Неужели опять проговорится? — Там… там Витек ночует!

— У этого алкаша вроде квартира была!

— Ремонт там у него. Соседняя квартира загорелась, пламя и на него перекинулось. Коридор выгорел начисто, еще полкухни, и чуть было до комнаты не дошло. Благо пожарные вовремя п-подоспели.

— У нас еще и пожарные есть? — фыркнула Марья. — Вечно они не вовремя приезжают! Сгорело бы у него все на фиг, пользы бы больше было, да и мне головных болей меньше! Ладно, Сева, дорогой мой, сегодня ночуй где хочешь, чтоб в следующий раз знал, в каком состоянии домой возвращаться. А завтра обратно! И чтоб к шести дома был, трезвый как стеклышко, я котлеты пожарю.

Дверь захлопнулась, и по ступенькам гулко затопал спускающийся Сева.

— Видал? — кивнул он, надевая шапочку, на этот раз завернув под нее свои начинающие уже оттаивать уши. — Придется сегодня ночевать в парке, на скамейке… ил-ли еще куда подамся…

И он так на меня посмотрел, что сразу стало понятно, что он, Сева, ни в каком парке спать не хочет (холодно там, и все такое), а слабо надеется, что его лучший во всех отношениях друг Витя пригласит его, Севу, к себе домой. Всего-то на одну ночку. Там они выпьют чайку, посмотрят видак, и, так уж и быть, Сева ляжет в ванне. Можно даже без подушки, к чему такие удобства?

— Ночуй, гад, — добродушно сказал я. Ведь знаю же, что не отвяжется. Сева расцвел, порозовел и даже перестал сутулиться, что с ним случалось крайне редко. — Книгу взял?

— А то як же ш? — малопонятно ответил он и похлопал себя по пузу, где из-под куртки действительно что-то выпирало острым углом, — Ну, мы идем?

На пятом этаже та самая дверь с говорящей темнотой вновь была приоткрыта, и из мрака на нас явно смотрели.

До трамвая шли молча, каждый думал о своем, о наболевшем. Сева, скорее всего, размышлял о том, как бы больше с Марфой своей не ругаться, да еще, наверное, о вреде алкоголя, поскольку зимой спать в парке опасно для здоровья в целом и для почек в частности. А я думал о голове, лежащей у меня дома в ванной, и о том, что сегодня ночью придется выскакивать на мороз и топать через три дома до уличных мусорных баков. Надо будет взять с собой и Севу, чтоб не так страшно и скучно было идти.

В трамвае Сева принялся рассказывать забавную историю из жизни, когда он вышел на балкон-лоджию, да нечаянно там заперся (вот ведь фокусник!). Сидел до вечера, пока жена не пришла. Она и открыла. Оказалось еще, что у него в то время суп на плите стоял, выкипел он полностью, кастрюля почернела вся, включая крышку. Как квартира не сгорела к чертям собачьим — непонятно.

Народу в трамвае ехало мало. Время уже перевалило за три часа дня, обеды закончились, и люд честно отрабатывал свои деньги. К тому же на улице заметно похолодало. Но и между теми, кто ехал с нами, завязался разговор о вреде и пользе балконов и нужно ли вообще ставить на них замки. На рынке трамвай вновь потяжелел, на этот раз людьми, уезжающими с него…

Подойдя к дому, я вспомнил, что весь хлеб у меня съеден. Пришлось возвращаться к придорожным ларькам. Заодно на сложенные вместе Севины и мои деньги была приобретена бутылка пива, а на закуску — две пачки дешевеньких чипсов.

(«Может, три?» — спросил Сева, известный своей огромной любовью к чипсам и шоколадке «Виспа». Оказалось, что на третью пачку не хватает целого рубля, и мой тощий друг смирился.)

Стрельнув напоследок три сигаретки у прохожих, я и Сева направились к подъезду.

В квартире было заметно теплее, чем на улице, и я позволил себе облачиться в трико и футболку, не снимая, естественно, носков. Сева как был в джинсах, так и остался. Только стянул свой чудовищный свитер и теплую рубашку, оставшись в легкой рубашке с короткими для его гулливерских суставов рукавами.

Я поставил на плиту кастрюльку с супом. Сева сел на табуретку и стал не слишком аккуратно нарезать хлеб едва ли не прозрачными ломтиками. Лицо его при этом выражало такую сосредоточенность, что я не выдержал и громко рассмеялся.

— Смейся, смейся, лопух проклятый, — проворчал мой тощий друг. — Вот сгорит у тебя квартира, тогда я громко буду с-смеятся!!

— И с чего бы это она у меня сгореть должна? — удивился я.

— А просто т-так. Должно же у тебя хоть когда-нибудь что-нибудь сгореть?

— Тоже мне, нашел, что болтать. Ответь мне лучше, друг любезный, почему твоя жена меня алкашом назвала? Я вроде с ней всего-то пару раз виделся. Да и трезвый был как стеклышко.

— Понимаешь, Витя, т-тут дело так-кое… — замялся Сева, потупив острый нос в доску для резки хлеба. — Я же когда пьяный… ну… врать не м-могу совсем. Хочу, значит, н-но не могу. Это физическое что-то. Вот и получается, что прих-хожу я домой, Марья спрашивает: «С кем пил?» Ну а с кем я всегда пью? Или с тобой, или с Мусором. Вот и выходит, что вы с ним… того… алкоголики.

— Оторву я тебе когда-нибудь уши. — Я потряс половником.

Сева неопределенно хмыкнул и вновь склонился над хлебом.

— З-зараза!!

Я резко обернулся и обнаружил Севу, резво посасывающего большой палец левой руки.

— Порэзасся! — прошамкал он, — Не люблю резасся. Гадк-кое ощущение. У тебя пластырь есть? А то обмыть и продезинфицировать на-добн-но…

— Только не в раковине, — отрезал я, — Марш в ванную!

Сева покорно поплелся в ванную комнату. Я вернулся к супу и, обжигая пальцы, перенес кастрюлю на стол.

— Если полотенце мне замараешь — кадык вырву! — крикнул я. С Севы станется. Он еще и высморкаться может, если его заранее не предупредить.

В ответ раздался еще один вопль Севы, раза в два сильнее предыдущего, а за ним — звук падающего тела.

«Там же голова!» — мгновенно вспомнил я.

Забыл, балбес, что она там лежит, глядь в ванну и перепугался насмерть!!

Я пересек коридор и вошел в ванную. Сева лежал на полу, головой под раковиной, лицом вниз. Вроде дышал и что-то бормотал невнятно, пытаясь пошевелиться. Сознание он не потерял, но вот треснулся, судя по всему, нехило.

Горячая вода шумной струей лилась в ванну. К потолку поднимались густые облака пара. Я заглянул в ванну и почувствовал, как к горлу подступает горький комок… Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…

Головы не было.

Крови тоже, потому что ее смыло водой…

— Ну-ка, господин хороший, повернись, чтобы я смог толком разглядеть лицо того, кто всадил мне в спину топор! — раздалось за моей спиной, с того места, где стояла стиральная машина.

Стоит ли говорить, что мой визг был немногим слабее Севиного? А еще у меня едва не подкосились ноги, и только вид раковины, об которую я непременно больно стукнулся бы, если б упал, удержал меня от этого шага.

Я медленно повернулся, на всякий случай поднимая руки вверх, чтобы меня ненароком не спалили лазерным лучом или еще чем, и увидел голову.

Да, это был он — Пал Палыч Чуваров. Лежал себе в куче грязного белья, и его кривая ухмылка не предвещала ничего хорошего.

— Орать вы горазды! — сказал он, — Жить хочешь?

 

1

— Отрубить бы вам кой-чего, чтоб насовсем! И у Мусорщика вашего тоже! — Голова Пал Палыча хищно въелась в жирный кусок мяса, лежавший перед ней. Меня откровенно передернуло. Хотя я человек и не очень эмоциональный, но такое зрелище способен выдержать (а вернее будет сказано — высмотреть) разве что мой бывший начальник Теодор Федорович Шнапс. Он был судмедэкспертом в одной местной больнице и уж так издевался над трупами, что вид вывернутых наизнанку мышц и раздробленных костей вызывал у него лишь слабую ухмылку.

Сева сидел около меня, обмотав черепушку мокрым полотенцем. Смотреть на него было едва ли не вдвое страшнее, чем на Пал Палыча: глаза Севины потускнели, челюсть (нижняя, конечно) отвисла так, что казалось, сейчас наружу вывалится его розовый язык, под глазами же темнели фиолетовые круги. Я, наверное, сам выглядел не лучшим образом. По крайней мере, голова просто раскалывалась и желала пойти спать.

Другая голова, та самая, что сейчас с ужасающей скоростью поглощала сырое мясо, закусывая хлебцем, выглядела, наоборот, на редкость жизнерадостно и хорошо. С тех пор как я вынес ее из ванны и положил в пластмассовый тазик (другой подходящей тары в квартире не нашлось), прошло уже минут пятнадцать, но Пал Палыч ничего путного не сказал, только потребовал купить ему мяса, да время от времени выдавал колкие шутки на тему нашей с Мусорщиком изобретательности.

Когда мясо исчезло внутри головы, непонятно только куда провалившись, Пал Палыч бодро отрыгнул и спросил:

— Ну, чего же вы ждете? Я не понимаю! Задавайте свои поганенькие вопросики, а я, так уж и быть, соизволю на них ответить. Только чтоб никаких «Как же вы с женщинами?» или «А куда подевалось мясо, у вас же желудка нет?!». Куда девалось, туда и девалось! Ясно всем?!

— Мгм, — ответил Сева, посасывая порезанный палец.

— Да, — ответил я. — Вы кто?

— Вот до чего же вы, люди, необразованные! Разве так плохо видно, что я Павел Павлович Чуваров? Ну, вернее, часть Павла Павловича, причем одна из самых лучших его частей! Еще занятная была левая нога без одного пальца — уж куда подевался, неизвестно, — а еще этот, как его?., мгм… да ну вы поняли, о чем я, верно? Далее спрашивайте! И учтите, балбесы, что это я, только пока сыт, так хорошо отношусь к людям, а вот когда голоден, тогда — о-го-го! Я знаете, как зол бываю?! Сейчас бы мне тело, стукнул бы башмаком по столу, а то и не по столу, а по чьему-нибудь наглому рыжему лицу! Вот так прям!

— Попрошу не оскорблять! — прошептал Сева.

— Это я так, фигурально выражаюсь!

— Тогда у меня такой вопрос — кто вы есть на самом деле?

— Я есть Сарь, — голова важно надула щеки, — по паспорту Сарь Сысоевич Кроффе! Во как!

— Сарь, простите, кто? — переспросил Сева, потянувшись было за голубым карандашом, одиноко торчавшим в солонке.

— Сысоевич! И никаких записей чтоб!

Рука Севы дрогнула, и он быстро спрятал ее под стол.

— С детства не люблю репортеров, — пожаловался Сарь, — вечно что-то конспектируют, пишут, заметочки всякие на полях и колбасных вырезках… Был такой один. Шестиногий, дай бог памяти, Глюг. Сам немой, а мычал-то как!! И все записывал вечно. Я ему: «Привет!» — он мне на листке выводит: «Привет». Я ему: «Как жизнь, синепузый?» — а он мне в ответ то же самое… Осерчал я, в общем, тогда малость…порвал ему перепонки на пальцах… мда… Так о чем вы?

— Мы вот о чем, — сказал я, — Хотелось бы узнать, откуда вы взялись?

Сарь громко отрыгнул, пробормотал какие-то несущественные извинения.

— Что значит — откуда? Прилетел, откуда же еще? Фантастику, что ли, никогда не читали? Ну, вы, право, совсем неграмотные люди! Это только Коцик-И-Моцик здесь родился, да и то случайно, а остальные все как есть прилетели. Я, к примеру, почти тридцать лет назад. Из родного Палюпа прямиком в квартиру, в тапочки и халат домашний… С тех пор и проживаю здесь, опыта набираюсь, свой распространяю. В общем, чем богаты…

— А шпионство? — ввернул Сева, коварно сверкнув глазом.

Сарь стойко перенес долгое и молчаливое смотрение глаза в глаза, а затем столь же невинно, как овечка, щиплющая в чужом огороде листья капусты, спросил:

— Какое шпионство?

— То самое! — сказал Сева, — Я в книгах читал! Прилетаете, знач-чит, к нам. Смотрите, какое у нас самое слабое место, или какой секретный объект сфотографируете, а затем — бац — и бомбу на него сбросите. Знаю я все эти штучки!

— Ну, положим, я и так знаю, какое самое слабое у тебя место, — ответила голова, — а насчет секретных объектов лучше бы ты честных инопланетян не смешил, право. Ну какие, скажи, у вас в городе секретные объекты? Так, баловство одно. Заводик был, помню, по производству спирта, еще в горбачевские времена, так его и без нас прикрыли. Водка жутко этилом воняла, на том и прогорели.

— И ты хочешь сказать, что прилетел на Землю просто так? Пожить?

— Честно? — донеслось из тазика.

— Честно, — сказал я.

— Тогда я буду называть вас марципанами.

— Какими это еще марципанами? — удивился Сева.

— Обычными, — ответил Сарь. — Я мог бы назвать вас, ну, скажем, балбесы… или, лучше, карабистрофы, но мне кажется, что вам это понравится меньше, чем марципаны. Они все же съедобные. А карабистроф что? Так, одни кожа да кости, а вместо крови у него желудочный сок течет, а вместо мозгов…

— Врезать бы тебе половником. — Я сел за стол и принялся разливать по кружкам уже давно закипевший чай.

— Так вы оба ничего не узнаете, марципаны! — Сысоич потянул носом. — У тебя там в чайнике чай или ослиная моча с излишками сахара?

— Сам и пробуй, — буркнул я. Заварку я заварил два дня назад. Цвет у чая действительно походил на что угодно, но не на первоначальный свой цвет.

Не так я представлял себе инопланетян.

— Хорошо, марципаны. — Сарь бодро двинул бровью. — После мяса мне уже не так обидно за потерянное тело, посему рассказываю все как есть. В одной далекой-далекой галактике… — Сарь сделал таинственную паузу, выпучив один глаза и выпятив нижнюю губу. — Страшно?

— Нет, — сказал Сева, шумно опустошая кружку и закусывая чипсами.

— Ну так и вот, значит, — продолжил Сарь, — Планета моя находится отсюда почти в месяце полета на стандартном космическом разведботе класса «Медуза». Чтобы добраться до Земли, нужно миновать шестнадцать постов таможни, сделать две пересадки и провести ночь на Аботайском материке. Там, кстати, у меня нагло украли все восемнадцать пар трусов с резинками.

— С чем? — ахнул Сева и покрылся весь от смущения лиловыми пятнами.

— С резинками. От трусов. Чего так удивляться? Моя раса так устроена, что мы вынуждены ходить в трусах, а резинками опоясывать эти… как они у вас называются?

— Уши? — ляпнул я первое, что пришло в голову.

— Уши — это другое, — поморщился Сарь, — в уши мы иногда вату вставляем. В особенности когда едим. А резинками мы бедра — вот что — обвязываем, чтобы кожа не шелушилась и трусы не спадали!

— Здесь, между прочим, кое-кто ест! — сказал Сева, поперхнувшись чипсами.

— Да? И кто же? — подивился Сарь. — Пить ослиную мочу и жевать прозрачные дольки пережаренного картофеля вовсе не значит есть! Тем более для вас, марципаны!

— Можно, я ему глаз выдавлю? — обратился скорее к своей чашке, чем ко мне, Сева. — Надоел силь-льно. Я хоть и не знаю значение слова «марципаны», но нюхом чую, что что-то обидное.

— А я вот нюхом чую, что вы оба чересчур болтливые и ничего не хотите слушать. Еще слово — и я замолчу навсегда… ну, на час точно!

— Продолжай, — махнул я кружкой с чаем.

— Осторожней! Прольешь и ошпаришь, а у меня кожа девственная! И не красней, я про кожу!

Сева действительно стал ярко-алым, смутился вновь и, потупив взор, стал что-то выковыривать ногтем из столешницы. Сысоич молча дождался, пока Сева вдоволь наковыряется, кратко кашлянул и продолжил.

Оказалось, что Сарь Сысоевич родом с далекой-далекой планеты, на которой живут не кто иные, как инопланетяне. Видом своим они ничуть не напоминают отрубленные головы некоторых граждан Земли, а похожи скорее на маленьких котят, только без шерсти, с гладкой, туго обтягивающей косточки кожей. И не надо так сразу бледнеть. Они, инопланетяне, очень милые и симпатичные. А показываться они не хотят потому, что одеваться в одежды на Земле строжайшим образом запрещено. Почему? А кто ж его знает? А не показываться же на людях голым? Засмеют!

Далекая планета так называемых котят много тысячелетий назад опередила в развитии маленькую убогую планетку в Солнечной системе. Она даже крутится вокруг орбиты своего солнца в четыре раза быстрее. Землю вообще, оказывается, считают самой отсталой планетой в Галактике и из принципа не приглашают участвовать в Лиге Чемпионов по космическому футболу. Но не это самое важное.

Он, Сарь Сысоевич, не просто турист, а специальный агент с очень узкой и засекреченной специальностью — внедрять в умы землян понятие, что они не одни во Вселенной. Стоит, бывало, Сысоич в магазине «Виктория» в длиннющей очереди и вдруг словно нечаянно обронит: «А слышали, граждане, что во Франции инопланетянина живого нашли! А он сказал якобы, что скоро к нам все его семейство прилетит, чтобы слить наши культуры воедино! Вот оно как!» Или же в бане похлопает какого-нибудь распаренного толстячка по голой, распаренной же спине, да и скажет: «Читал я, что через полгода в Москву с самого Марса послы прилетят!» И далее в том же духе. Может, конечно, никаких пришельцев во Франции и не было сроду, да и газет Сарь Сысоевич почти никогда не читает, но не в этом суть. Люди-то не особенно прислушиваются, но там, в голове, на подсознательном уровне, все отлично запоминают. Вот когда свыкнутся все земляне с мыслью, что к ним инопланетяне летят, тогда те и нагрянут, для слияния, так сказать, культур, ну и всего остального заодно.

А так Сарь Сысоевич нигде, в общем, не работает. Получает в конце каждого месяца по почте деньги на личные расходы от своих засекреченных коллег и живет обычной человеческой жизнью… Точнее будет выразиться — жил, поскольку недавно кое-кто кое-чего ему взял и отрубил!

И, кстати, о теле. Оно — секретная разработка лучших умов родной планеты Саря Сы-соевича. Тело включает в себя стандартный набор исследовательского защитного костюма плюс встроенный модулятор «сырой» энергии, позволяющей подпитывать тело автономно, независимо от пилота, и несколько видов деактивированных вооружений. Тело способно существовать независимо от рубки управления в течение нескольких дней, впитывая нужные ей вещества прямо из воздуха.

— А чем впит-тывает, если не секрет? — поинтересовался Сева.

— Секрет! — ответил Сарь Сысоевич. — Да и не поймешь ты такие технические тонкости.

— И все-таки!

— Любопытному Севе, сам знаешь, что оторвали. И не склоняйся над тазиком, марципан, свет загораживаешь!

— Сарь Сысоевич, ты со своим марципаном начинаешь раз-здражать!

— Неужели? Я бы посоветовал подать на меня в суд, но, хе-хе, даже мне интересно посмотреть, как это у тебя получится! Граждане! — воскликнул Сарь. — На скамье подсудимых у нас сегодня— ГОЛОВА!! Неплохо звучит, между прочим…

— Глаз выдавлю! — неожиданно зловеще прошипел Сева. — И вырву язык!

— На, вырывай. Он все равно силиконовый, а внутри тоненькие и очень острые проволочки!

— А ты т-тогда не сможешь разговаривать!

— Тогда я буду Мычать! — сказал Сарь. — Пожалуй, мычащая голова подействует на вас лучше. На, отрывай, Иуда!

Тут настал мой черед вмешаться. Сева уже дошел до той кондиции, когда ему было наплевать на последствия. Обычно в такие моменты Сева начинал шипеть, краснеть, лягаться и глубоко дышать.

— Сева, успокойся! — весомо сказал я, на правах лучшего друга обнимая его за плечи. — Мы имеем дело с иным разумом. Не стоит портить отношения с другой цивилизацией!

Мой спокойный, рассудительный голос почему-то произвел на Севу совершенно обратный эффект. Он извернулся из-под моих крепких объятий и толкнул локтем тазик. Тот с грохотом свалился на пол, перевернулся и накрыл голову сверху.

— Доигрались, марципаны! — мрачно сказал Сарь Сысоевич глухим басом, — Живо поднимайте, а то вот возьму и заляпаю вам кровью весь линолеум.

— А вот и не подниму, инопланетное отродье! — зловеще воскликнул Сева. — Сейчас вот наступлю на тебя и раздавлю, а после сдам в лабораторию для изучения!

— Первый раз я предупредил, — донеслось из-под тазика. — А ты как считаешь, Витя?

Я предпочел подумать, а потом спросил, сколько раз вообще Сарь Сысоевич собирается предупреждать.

— Не больше двух! — ответили глухо из-под тазика. — Здесь темно, и это действует мне на нервы! Больше двух мне просто не выдержать!

— А если я тоже не захочу тебя вынимать? — осторожно поинтересовался я.

В ответ произошло следующее.

Сева вдруг плавно и совершенно беззвучно, подобно гордой птице соколу, взмыл под потолок, кувыркнулся и прилип к отштукатуренному потолку руками и ногами.

А я неожиданно понял, что виляю пушистым хвостом, сижу на задних лапах и усердно выедаю из рыжей шерсти блох.

«Что происходит?» — подумал я, кротко тявкнув. Ломило косточки, а все тело неприятно жгло. Не надо было особенно напрягаться, чтобы сообразить, что меня поедали блохи.

Вдобавок я понял, что все еще клацаю зубами по шерсти около позвоночника, смутился и выпрямился, уставившись на тазик.

— Заели? — с издевкой осведомился Сарь Сысоич. — То-то! Это еще самый слабый вид гипноза, а то запросто превратил бы тебя в рыбу, и ты или задохнулся бы, или наглотался в ванной воды и, наоборот, захлебнулся. Так-то, Витя, марципан несчастный, будешь знать, как издеваться над честными пришельцами.

Я снова гавкнул, хотя хотел сказать много обидных и нецензурных слов. С потолка донесся слабый шелест Севиного голоса:

— Кто-нибудь, сним-мите меня отсюда!

Подняв голову, я увидел, что Сева успел добраться до люстры и сидел, сгорбившись, обхватив ее тощими руками.

— А у него сейчас произойдет прилив крови к голове, — радостно сообщил мне Сарь Сысо-ич, — и он умрет в страшных судорогах.

Севино лицо и правда стало наливаться багрецом. Я забеспокоился, что выразилось в частом-частом вилянии хвоста.

— Итак, марципаны, никто ничего не хочет сказать? — самодовольно спросил Сарь Сысо-ич.

— Снимите, — ответил Сева, похоже, мало понимающий суть происходящего.

— Для начала обсудим несколько условий. Я для вас — господин Сарь или, в крайнем случае, Сарь Сысоевич, но никак не Сысоич или сарделька, сосиска, сыч и так далее. Ясно?

Сева не ответил, а я был занят тем, что чесал себе задней лапой за ухом.

— Ага. Второе — беспрекословно выполнять все мои требования. Даже такие, как, например, покричать петухом под столом или прикурить мне сигарету, но не спрашивать, куда уходит дым, почему я не кашляю и все такое прочее. Ясно? Третье, и самое важное, покупать мне свежее мясо, килограмма два в день. Не меньше! А то у меня может развиться дистрофия. Надеюсь, господа, все понятно?!

— Снимите меня отсюда! — жалостно попросил Сева.

— А что надобно сказать? Ай, ладно, на этот раз обойдемся без лишних церемоний.

Что-то вновь произошло, и я обнаружил, что сижу на холодном линолеуме и отчаянно выдергиваю из-под мышки волосы зубами. Смутившись, я прекратил это занятие. В этот момент на стол с большим шумом упал Сева. Кратко, в прощальном стоне дзинькнули разбитые тарелки и стаканы. Опрокинулась непочатая бутылка пива…

— А теперь, марципаны, поднимите меня! — сказал из-под таза Сарь Сысоич. — И живее, так вас да растак.

 

2

Сева все еще оставался лиловым, когда мы снова уселись за стол и Сарь Сысоич принялся поглощать очередной кусок мяса.

На полу медленно расплывалась лужа крови, но никто, кроме меня, на нее внимания не обращал. Сарь говорил:

— Значит, так. То, что ваш этот Мусорщик меня как-то рассекретил, — хорошо. Остается только узнать как. Кто-нибудь из вас знает? Вижу, что знаете, потому что по вашим лицам читаю. Рассказуйте.

Я покорно сознался во всем, делая ударение на то, что Мусор прямо-таки всунул мне в руки злосчастный топор. А ударил я и вовсе с закрытыми глазами по велению кого-то плохого, подло шептавшего на ушко.

Сарь Сысоич слушал внимательно, неторопливо пережевывая кусок за куском, двигал нижней челюстью из стороны в сторону, а когда я закончил, сказал:

— Теперь ясно. Я сразу им на базе сказал, что шея не подходит, а они в один голос: «Да ну, что вы! Как это может быть! Мы все рассчитали!» Сами ведь знаете этих докторишек, на три головы больше и цветом зеленые в пятнышках, а соображают как ваши земные.

— Я т-тут вообще ни при чем! — вставил Сева, с некоторой плотоядностью вглядываясь в рот Саря. — Я стоял рядом!

— Соучастников тоже наказывают! Правда, не так сильно, — ответил Сарь Сысоич. — Например, в Трансервисе за воровство отрубают левое крыло, а если такого не имеется, то обе ноги или лапы! — Сева сухо глотнул. Сарь Сысоич, плохо скрывая презрение, оглядел его тощую фигуру и продолжил разговор: — Это все, конечно, как я уже говорил, хорошо, но перед нами, то есть перед вами, марципаны, возникает одна проблема. Я без тела все равно что хрен без хвостика, а телу без меня еще хуже. Отсюда вывод: кое-кто должен сходить и принести его сюда, чтобы я снова смог передвигаться! Догадайтесь с первой попытки, кого я имел в виду?

— Тело! — сказал Сева.

— Нас, — поправил я, — Мы должны найти тело и принести его вам.

— Вы гений, господин марципан! Эх, были бы руки, так зааплодировал бы, представить страшно! Но вы на меня не обижайтесь, это я так, от избытка чувств.

— А я все равно не понял! — обиженно сказал Сева. — Когда перед тобой едят мясо, очень плохо соображается!

— Не едят, а поглощают! А это не одно и то же. Будь я немного некультурней, я бы вам показал, как едят! Месяц занавески от лапши отмывали бы! А как, помнится, мы с самим Мишей Кретотовым курили, вам и не снилось! — Сарь Сысоич вздохнул, закатив глаза так, что зрачки исчезли под веками, и стал красочно описывать, как он и еще несколько друзей из разных измерений побывали на дне рождения И. И. Василькова и что из этого, собственно, вышло. Он так растрогался от нахлынувших воспоминаний, что отдал Севе остатки мяса. Сева был не против и принялся обжаривать куски на сковородке. По кухне разлился сладковатый запах вперемешку с дымом от выкипающего масла. Учуяв его, Сарь Сысоич вернул свои глаза на обычное место и замолк.

— В общем, вам все ясно! Вопросы будут? — спросил он через какое-то время.

— Будут! В чем мы тело потащим?

— А зачем его тащить? — удивился Сарь Сысоич, — Тело, оно, как и любой другой источник искусственной энергии, ходит само по себе, если его, конечно, хорошо попросить.

— Как именно? — Сева снова уселся за стол, поставив перед собой нечто похожее на бифштекс, и всадил в него вилку.

— Хорошо! — отрезал Сарь, но потом смягчился. — Один мой знакомый, а вернее, предок по материнской линии всегда говорил своему телу «пожалуйста». Но тело у него было на редкость привередливым и всегда отвечало: «Пошел к черту, козел!» Однако стоило только поставить его ноги в тазик с холодной или горячей водой, оно соглашалось на все, что угодно.

— Возьму тогда утюг! — сказал я и хотел было встать, но Сарь громко воскликнул:

— Только без жертв!

Я сел.

— А в самом деле, почему нельзя утюг? — 1 невинно поинтересовался Сева. Наевшись, он всегда становился чуточку наглее. — Тело-то небось помялось!

— Я вам сейчас, марципаны несчастные, гвоздь в ухо воткну, тогда узнаете, где у нас мелкие Женовы родственники ночуют. Какой утюг, я вас спрашиваю?

— Мм… электрический. Что, нет? — Сева еле-еле успел увернуться от ярко-голубой молнии, пронзившей воздух в миллиметре от его уха. Молния, пропалив в кухонной двери дырку, скрылась внутри квартиры.

— Хорошо, — сказал я, — мы идем. Только еще одно.

— Что? — нехотя спросила голова. — Только лазерных пушек чур не просить и баб на ночь, — а то был тут один такой! Все ему модель хотелось!) Ну и попался на пустячке. Зарезала она его ножом для колки льда, да и растворилась в воздухе. Бытовое, так сказать, самоубийство.

— Не, баб нам не надо, — уверенно сказал отошедший от испуга Сева. — Правда?

— Тебе хорошо, у тебя Марья, — сказал я.

— Сообщай быстрей, что еще нужно, — встрял Сарь, — а то сейчас с баб начнете и пьянкой закончите. Жди потом до утра, пока протрезвеете.

— Я вот о чем. Нас около туалета все знают. Ну, сам понимаешь, местные торгаши с ларьков, другие… В общем, появляться нам там нельзя. Если тело обнаружили, то вмиг заберут как свидетелей.

— А то и подозреваемых! — добавил Сева, — Поп-прошу не забывать, что нас, возможно, видели, когда мы убегали… покидали место преступления!

— Что вы предлагаете?

— Ну… Хотелось бы остаться незамеченными, — замялся я, пытаясь подобрать подходящие слова, — как ты…

— Вы! — рявкнул Сарь. — Или господин Сысоевич! Я уже говорил!

— Как недавно меня вы в собаку превратили. Может, и сейчас в кого-нибудь?

— Это можно! В кого?

— В кого… — Я задумался. — Ну, например, меня в старушку…

— А друга твоего в зверушку? — оживился Сысоич. — А ты что же, думаешь, старушка, несущая слоненка, и безголовое тело, шагающее следом, не привлекут к себе внимание?

— А п-при чем тут с-слоненок? — Сева подозрительно сощурился и поджал губы.

Голова Сарь Сысоича, слабо шевельнувшись в тазике, ответила:

— При том, что я все равно не умею в слоников превращать. Даже не превращать, а гипнотизировать. Это только Копия Фильда умеет, когда пьяный, да и то ненадолго.

— А ты что умеешь? — спросил я и тут же заставил себя поправиться, увидев грозный взгляд пришельца из-под заляпанных кровью густых бровей. — То есть я хотел сказать, вы что, умеете гипнотизировать?

— Многое. Я бы сказал — все, кроме обезьян, тигров, лошадей и Васи Божевольного, у него фигура непропорциональная.

Я понимающе кивнул и поспешил встать из-за стола, вспомнив, что хотел позвонить Мусорщику. Сева, пережевывая особо крупный кусок, что-то невнятно промычал и отодвинулся вместе с тарелкой к стене.

— Ты еще отрыгни за столом, — с презрением произнес Сарь Сысоич.

Я вышел в коридор, где на полке возле зеркала разместился телефон. Набирая номер, я мысленно представил реакцию Карла и ухмыльнулся. Он почти наверняка захочет засунуть голову Саря в мешок и отнести в научную лабораторию. За деньги, естественно. Сарь Сысоич этого, конечно, не захочет, и будет довольно приятно наблюдать за похождениями Мусора по потолку или за его превращением в собаку.

Трубка подала первые гудки. Я прислонился к стене и стал ждать.

— И скажи ему, чтобы топор прихватил! — крикнул из кухни Сарь Сысоич. Я не стал его расстраивать, поскольку топор Мусор, скорее всего, забыл в киоске, а продолжал слушать протяжные гудки.

— Давай-ка, марципанчик, обсудим, в кого тебя превратить, — донеслось до меня. Сарь Сысоич явно издевался. — Не в кашалота же, в конце-то концов.

— Может, в собаку? — предложил Сева полным отчаяния голосом.

— Примитивно. И не стоит к тому же повторяться. Давай оригинальнее…

К телефонной трубке на другом конце провода так никто и не подошел. Я ради приличия постоял еще немного, повесил трубку и вернулся на кухню.

— …рыбки в самый раз! — оживленно твердил Сева.

— В рыбок, — передразнивал Сарь Сысоич, отображая на лице полное отвращение ко всему сущему. — А ты думаешь, тебя так будет удобно нести? В трехлитровой банке-то?

— Нести можно и не в банке, — настаивал Сева, видимо проникнувшийся к рыбкам чрезвычайной любовью. — В пакете, например.

— Ага. Это так — старушка, несущая рыбку в пакете на вытянутой руке! — хохотал Сарь Сысоич. — Репин несчастный. Пикассо! Леонардо, хрен, да Винчи!

Затем он обратил все внимание в мою сторону.

— Ну, а у нас как дела?

— Мусора нет. — Я пожал плечами и сел на табуретку, подальше от тазика. Отсюда мне было видно макушку Сысоича и его левый глаз, который заметно возвышался над правым. — Одно из двух: либо его уже поймали менты, либо он перебрался к кому-нибудь из друзей и боится прийти домой.

— А у нас тоже новость, — мигнул левый глаз Саря. — Мы с Севой посовещались и решили, что ты — это старичок, а он пущай будет кошкой.

Судя по Севиному обескураженному виду, он сам узнал об этом только что.

— А почему не старушкой?

— Потому что у тебя нет женской одежды! — весомо ответил Сарь Сысоич.

— И я буду бежать по снегу лапками? — ужаснулся Сева.

— К чему? Витя понесет, — сверкнул зрачками Сысоич, — А я тут останусь. Мне надо передать кое-какие сообщения своим коллегам по работе. Вопросы будут? Если да, то я на них все равно не отвечу, потому что устал.

Я закрыл рот. Сысоич зевнул:

— Так. Становитесь поближе, сейчас я проведу сеанс гипноза.

Мир вокруг меня дрогнул, я вдруг почувствовал, что начинаю стремительно стареть. Ощущение не из приятных, поверьте мне. Плечи мои опустились вниз, тело согнулось, а на спину словно навалилась каменная плита. Вдруг оказалось, что у меня всего четыре зуба, мигрень, склероз в начальной стадии и целый букет разнообразных болезней, о которых человек в тридцать семь лет не имеет ни малейшего представления. Из моих морщинистых и дрожащих рук с громким мяуканьем вырывался огромный жирный сиамский котяра. Он одним прыжком преодолел расстояние между кухней и комнатой и уселся на тумбочке возле зеркала.

— Неужели я так быстро состарился? — прокряхтел я, делая первый робкий шаг. К моему величайшему удивлению, я не рассыпался в тот же миг на множество песчинок. — Так я буду год до ларька идти.

— Искусство требует жертв, — заметила отрубленная голова. — Тебе еще повезло, погляди на Севу.

В ответ из комнаты донеслось полное боли и тоски мяуканье, и у меня сжалось сердце.

— Хорошо, — сказал Сарь, — добавлю еще шесть зубов, но не больше. Ты и так на старичка не очень похож, а с зубами совсем выглядишь лет на пятьдесят!

— Семь! — вздохнул я, тщетно пытаясь выпрямить спину.

— Шесть! — грубо отрезала голова и добавила зловеще: — Если шесть не захочешь, вообще челюсть выну! Будешь как мой сосед по плазмеру!

Я понуро кивнул дряхлой головой с маленьким пучком белых волос в области ушей.

— Тогда если минус один зуб, то плюс одна просьба.

— Марципанам все, что угодно! — Лицо Сы-соича расплылось в хамской улыбке.

— Надень на Севу намордник! — попросил я. — А то, случись что, не сдержится, кусаться начнет, а мне отвечать. Да и ни к чему внимание привлекать!

— Я так вообще за то, чтобы ты его с собой не брал. Зачем тебе Сева? Так, баловство одно. Но, раз уж ты хочешь, сказано — сделано. — Сарь Сысоич моргнул, и на морде без устали орущего сиамского кота возник намордник.

— Ну как?

— Хорошо, — ответил я.

Сева зловеще заорал и впился когтями в линолеум.

А на улице было все так же слякотно и противно. Вдобавок, как это бывает зимой, быстро темнело.

Засидевшись на кухне за разговорами с головой Пал Палыча Чуварова, мы не заметили, как время быстро-быстро подкатило к шести часам вечера. Пришлось поторопиться — тело наверняка уже давно увезли, но хотя бы можно было постараться выяснить куда.

Я выбивался из последних старческих сил, но все равно максимальная моя скорость не превышала скорости среднестатистического первоклассника, который не очень спешит в школу. Обгоняли меня все, а некоторые склонные к садизму толкали в бок и рычали: «Постронись, старый!» Я сторонился как мог. Из сумки гневно ворчал Сева, тщетно стараясь высунуть голову. Когда я только запихнул его в сумку и вышел на улицу, Сева едва не выпрыгнул, оказавшись на редкость изворотливым, пришлось резко застегнуть молнию, в результате чего защемил ему левое ухо. Ору было! Местами мне казалось, что из сумки доносятся человеческие ругательства, а иногда и не на русском языке. Как бы там ни было, я поспешил прижать вертящуюся сумку к боку и свернуть в парк.

В парке горели фонари и дорогу посыпали песком, но суше от этого не стало. Осталось только хвалить себя за то, что вместо кроссовок надел сапоги. Ну скажите, какие на старике могут быть кроссовки?

Парк прошли в гордом молчании. Точнее, Сева ворчал и все время ворочался — ему явно было не по себе в кошачьей шкуре, но пожалеть его я не мог. У самого трещали все косточки, а те шесть зубов, что торчали, как у кролика, в центре, ныли и требовали скорейшего лечения.

Выйдя из парка, я свернул на улицу Североморскую и пошел к киоскам. Около поворота к скамейкам, где через дорогу находился Мусорщиков туалет, я сбавил свою космическую скорость до предела и, приоткрыв сумку ровно настолько, чтобы сиамская голова с трудом пролезала, сказал:

— А теперь не ворчи и помалкивай. Чем быстрее управимся, тем быстрее станешь человеком. Понял?

Кот жалостливо мяукнул.

— Я знаю, что там темно и неудобно. Я тоже чувствую себя так, словно неделю назад помер. — Я закинул лямки сумки на плечо и неторопливо пошел к скамейкам.

Почти сразу стало ясно, что тело нашли. Вокруг туалета стояла оживленно галдевшая масса, загораживая весь обзор. У обочины нервно тарахтели две машины — милицейская и «скорая». У милицейской машины столпилось человек пять в форме, отчаянно удерживая напор двух журналистов и оператора с гигантской камерой на плече.

— Мгм… и что делать будем? — спросил я у сумки.

Сева коротко мяукнул и дернул в сторону столпотворения ухом.

— Я не понимаю, — признался я. — Ты же не думаешь, что нам придется говорить телу «пожалуйста», а потом вместе с ним убегать? Посмотри на меня!

Судя по Севиному лицу, он думал о чем-то другом. Задумался и я. Но, положа руку на сердце, на ум упорнейшим образом ничего не приходило.

Тем временем масса говорящих и обсуждающих происшествие людей расступилась и показались санитары с носилками. Ловко лавируя между нерасторопных граждан, они мелкой трусцой подбежали к машине «скорой помощи», отворили задние дверцы и засунули внутрь носилки. Своим слабым старческим зрением я разглядел, что на них покоилось. Сарьсысоевское тело, даже не укрытое простыней. Закончив погружение, санитары сели в машину и уехали. Толпа, освещенная фонарями и подгоняемая милиционерами, стала постепенно расходиться.

Я все еще стоял и думал, что бы предпринять, когда рядом возникла милая старушка лет семидесяти.

— Послушайте, — окликнул я ее. Она остановилась, повернувшись в мою сторону, и улыбнулась. Вид сверстника с сумкой и котом, видно, очень ее обрадовал.

— Что здесь произошло? — спросил я, подходя ближе.

— Какой милый котик! — слащаво промурлыкала старушка. — Это ведь сиамская порода?

— Ну… в общем, да! — замялся я. — Так вы не расскажете?

В голове с необычайной ясностью зародился план добычи тела. Я стал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу.

— Ничего особенного. В платном туалете обнаружили обезглавленного мужчину. Вот голову не нашли. Говорят, что это уже шестое убийство и все похожи как две капли воды! Представляете? Это маньяк, я уверена. — Она нагнулась и сухим пальцем с коричневым ногтем провела по голове Севы. Севу заметно передернуло.

— А что это он у вас в наморднике?

— Кусается сильно, — ответил я, а в голове план назревал, тяжелел и просился, чтобы его немедленно сорвали с ветки. — А куда его теперь? Я тело имею в виду.

— Куда ж еще можно?! В морг, конечно. — Старушка бросила на меня недоуменный взгляд и снова стала созерцать Севу.

— В морг! — как эхо повторил я.

— А зовут его как?

— Э-э… Марц! — нашелся я.

Теперь уже сиамский кот Марц одарил меня недовольным взглядом.

— Спасибо, но нам пора!

— Да не за что! — махнула рукой старушка. — Может, еще когда увидимся, тогда я приведу Жозефину, познакомлю ее с вашим… мм… как вы сказали?

— Марцем.

— Да, Марцем. Из них может выйти блестящая пара с красивыми котятами!

Марца снова передернуло, на этот раз значительно сильнее, и он скрылся в недрах сумки.

— Я спрошу у жены. — Я улыбнулся всем своим арсеналом из шести зубов, — А сейчас я действительно тороплюсь, до свидания. — Развернувшись, я поспешил по дороге в сторону парка.

— До свидания! — донеслось вдогонку.

В сумке с презрением м-м-мяукнули.

 

1

Людям, сталкивающимся в своей короткой жизни с чем-нибудь необъяснимым, необходимо время, чтобы осознать, что же такое с ними произошло. Например, один мой близкий знакомый по имени Сева однажды укушался пива и, возвращаясь домой, свалился в канализационный люк. Дошло до него, что это уже совсем не улица и далеко не квартира, спустя два с половиной часа, когда в канализацию заглянул сантехник, решивший, что поймал редкой породы (храпящего) медведя.

Вот и я, когда открыл дверь, вошел в квартиру и столкнулся с кем-то совершенно мне незнакомым, в первый момент оторопел. Человек был маленький, плотный и едва доставал макушкой мне до плеча. При всем при том его с такой силой и напором распирало изнутри сознание своей значительности и деловитости, что я сник. Маленькие глазки человечка блестели в свете лампы с яркостью контактных линз. Тонкие волосы странным образом лежали ровно ото лба к затылку и тоже блестели.

Человек смотрел на меня.

И еще одна странность, которая сразу бросилась в глаза, — на нем был фрак поверх белой рубашки и галстук-бабочка, словно мы находились не в однокомнатной квартире заядлого прожигателя жизни, а где-нибудь на балу у иностранной королевы…

Первым дал о себе знать Сева. Показав из сумки сиамскую физиономию, он недоуменно мяукнул. Человек перевел мудрый взгляд на кота, и мне сразу полегчало.

— Вы, извините, что хотели?

— Я? — переспросил человек и вдруг громко крикнул в глубь комнаты: — Сарь Сысоич, он с котом пришел!

— Я знаю, что не с бегемотом, дурья твоя башка, — раздался хорошо знакомый басок. — Я ж говорил, что один из этих марципанов загипнотизированный.

— А он ничего не запомнил, лопух! — добавил еще кто-то из зала.

— За лопуха отвечать будешь! — Человек щелкнул пальцем, пробормотав под нос непонятное стихотворение, и в зале вдруг что-то с треском разорвалось. На нас дыхнуло волной теплого воздуха, принесшего с собой запах горелого.

— Эй-эй! — воскликнул я. — Что вы там делаете? Это моя квартира!

Человек крепко сжал мое плечо костлявыми пальцами:

— Не волнуйтесь, дедушка, мы за все отвечаем перед Ними лично!!!

— Перед кем?

— Перед Ними, и ни перед кем больше! — Человек сделал таинственное лицо и ткнул пальцем в потолок. — Но об этом позже. — Лицо его вмиг расплылось в дружественной улыбке. — Пойдемте в комнату, там все узнаете подробно!

Я выпустил Севу, который тут же, задрав хвост, ринулся на кухню. Я последовал за человеком.

В комнате находилось еще двое (а точнее будет сказать — полтора) — голова Сарь Сысо-ича, которая покоилась на покрытом газетой столе, и еще один неизвестный.

Этот был длинный, но не худой, а словно вытянутый вертикально вверх, и мне показалось, что его макушка трется о потолок комнаты. На лице его не читалось абсолютно ничего, кроме вселенской скуки и желания убраться отсюда как можно быстрее. Он стоял у окна, подмяв под себя занавески, и беспристрастно, нет, скорее нагловато, меня рассматривал.

Я сел на диван, закинул ногу на ногу, скрестил руки на груди и стал ждать продолжения комедии.

— Я понял, — сказал Сысоич, подумав. — Ты хочешь, чтобы я превратил вас обратно.

Сева прибежал из кухни и коротко мяукнул.

— А вот тебя бы ни в коем случае, — заметил Сысоич. — Котом, Сева, ты выглядишь лучше.

Сева требовательно мяукнул и начал царапать палас. Сысоич вздохнул, закатил глаза и щелкнул языком. Воздух вокруг меня задрожал, покрылся рябью, запахло чем-то не очень приятным — и вот он я уже совсем такой, как был раньше. Сева, сидевший на полу в позе лотоса, драл ногтями палас. Увидев, что он уже совсем не кот, Сева прекратил постыдное для человека занятие и облегченно вздохнул:

— Я уж думал — все, т-так и придется до конца дней хвостом полы подметать.

Размяв как следует косточки, я ощутил разливающуюся по мышцам невероятную силу, бурлящую в венах кровь, с наслаждением поклацал зубами (все, черт возьми, если не считать одного раскрошившегося полгода назад!). Тут я совсем расслабился и поинтересовался, что значит сие появление двух незнакомцев у меня в квартире, да еще без моего согласия. Сева, подсевши ко мне с едва уловимой кошачьей грацией, многозначительно добавил: — Да!

— Ну, марципаны, не все сразу, — засмеялся Сарь. Как-то странно было видеть отрубленную голову, которая говорила, двигала ртом, подбородком, вращала глазами. — Для начала я вас познакомлю. Никто не против?

— Сначала меня! — сказал долговязый.

— А по ушам! — заорал тот, что был во фраке, и стрельнул пальцем сноп белых искр. Искры врезались в вытянутую ладонь долговязого и разлетелись в стороны, с шипением угасая.

— А за это я тебе сейчас, ну, скажем, отгрызу ухо!

— А я тебя в жабу превращу! Она у меня лучше всех получается.

— Лучше чего? Ты кроме как в летучую мышь ни в кого больше и превращать-то не умеешь!

— Я не умею?! — Теперь уже около моего уха пролетела какая-то зубастая тварь и воткнулась в дверь, изрыгая громкие проклятия.

— Ты не умеешь! Позавчера кота соседского в банку шпрот пытался превратить — сколько времени прошло?

— Для нас время — понятие относительное!

— Ах, теперь уже относительное…

— Ну-ка заткнитесь оба, а то растоплю на масло! — прервал дискуссию Сысоич. — Я не для этого вас вызвал!

— Это его не для этого, — отозвался долговязый, — а меня за деньги.

— Не вижу разницы. — Сарь Сысоич посмотрел на меня. — Знакомьтесь. Вот тот, клыкастый и во фраке, граф Яркула Беркович. Квалифицированный вампир третьего разряда.

— Высшего! — добавил граф не без гордости, поправляя бабочку.

— Еще он умеет превращаться в тринадцать различных животных за одну минуту…

— Мой личный рекорд пятьдесят две и три десятых секунды! Но я тогда торопился на работу, и мой рекорд некому было фиксировать, а кто ж на слово поверит? — Граф Яркула пожал нам руки. Ладонь у него была холодная и почему-то влажная.

— А вот этот великан, так хорошо контрастирующий с цветом занавески, зовется в узких кругах Зловещим Иердецем. Настоящая его фамилия такая длинная и запутанная, что все предпочитают называть его просто Ирдик или Зловещий Ирдик.

— Я по профессии своей джинн! — Ирдик тоже пожал нам руки, после чего снова вернулся к окну. — Но сейчас подрабатываю сразу в двух местах. В магазине поваром и вот здесь в качестве агента по происшествиям. Видишь ли, в моей трехкомнатной бутылке с шестью дочками и женой сейчас немного тесновато, вот и приходится искать деньги на прожиточный минимум, а еще собираюсь переехать через годик-другой…

— Это людям неинтересно, отец-героиня, — перебил его граф. — Перейдем к самой сути!

— Мышь несчастная! — не остался в долгу Ирдик. — Когда-нибудь оторву тебе хвост и надену его на шею как трофей!

Граф открыл рот, но вдруг в нем оказалось сочное красное яблоко. Сева от удивления ахнул.

— Вот и я о том же! — сказал Сысоич, — Кончайте ссориться. Дело, между прочим, не ждет.

— Я же ничего, — пробасил Ирдик, — я жду!

Граф продолжал сочно хрустеть яблоком. Не в меру любопытный Сева в упор посмотрел на голову Сысоича.

— М-мне вот чего непонятно, ты же пришелец?

— В общем… мм… да!

— Хорошо, в это я еще м-могу поверить. Но вот что тут делают в-в-вампир и джинн, которые на свете существовать не могут?

— Как не могут? — обиженно отозвался граф. — А я?

— Сейчас объясню, — ответил Сысоич, — Тут моя ошибка! Не учел, что людские особи не развиты в делах внешней торговли… им же разъяснять надо. Это все из-за импорта.

— Из-за чего?

— Из-за импорта, — повторил Сысоич. — Представь себе, что из-за такого плевого дела, как потеря тела, приходится прибегать к помощи АгеПоПропов…

— Кого-к-кого?

— Агентов по происшествиям. Ну, а дальше представь себе, во сколько обойдется мне, рядовому земному инопланетянину, вызов на дом двух агентов! Во-первых, их основная база находится на Марсе и телеграмма туда отнюдь не бесплатна. Во-вторых, расходы на топливо, да к тому же лететь они будут неделю, не меньше, ну а в-третьих, марсианские агенты берут только дзены, каковых у вас на Земле попросту нет. Отсюда, марципаны, возникает резонный вопрос: зачем нам нужны импортные агенты, если их тут, на Земле, нанять можно? Возьмем, к примеру, графа Яркулу. Этот честный, благовоспитанный, добрейшей души и без вредных привычек вампир живет недалеко, за работу берет наши, родные рубли, и расценки у него приемлемые для моего кармана.

— Но он же вампир, — осторожно сказал Сева.

— Ну и что?! Ты думаешь, вампиры так запросто пьют кровь у людей?! — вспыхнул граф.

— А разве нет?

— Все правильно, — пожал плечами вампир, — но на работе ни-ни! Только томатный сок для поддержания, так сказать, тонуса.

— Значит, одному мяса, другому томатный сок. Да на вас денег не наберешься!

— А я красный перец обожаю, — произнес Ирдик. — Могу его есть днями. Прямо без остановок. Особенно маринованный. Он такой вкусный!

— А наколдовать? — с надеждой спросил я.

— Ты серьезно? — ужаснулся Ирдик, потерев ладонью макушку. — Колдовать красный перец — это преступление! Меня ведь арестуют!

— Ну а если никто не увидит? — спросил я, сгорая от любопытства.

— А вот «если» быть не должно! — неожиданно сказал кто-то за нашими спинами. Сева вдруг упал на колени и, нервно шепча про какую-то маму, полез под стол.

— Для этого есть Я! — И из-за дивана вылез третий.

Этот был уж совсем странный. Вернее, как раз он ничего необычного собой не представлял, но что-то во внешности, в движениях и повадках настораживало. Сильно, между прочим, настораживало.

Человек ростом достигал мне до пояса. Его гладко выбритая голова блестела, словно ее недавно натерли подсолнечным маслом или такой армейской штукой под странным названием: паста Гойа (индийская паста какая-то, наверное). В руках человек сжимал здоровенную книгу, похожую на толковый словарь Ожегова. Надпись на книге гласила: «Философия. Слухи, факты, догадки».

— Тварь! Это иноземнная тварь! — Из-под стола торопливо выкарабкивался Сева. — Я стоял рядом…

Голова Сарь Сысоича снисходительно рассмеялась:

— Позвольте, марципаны, представить вам еще одно действующее лицо нашей истории с исчезновением тела. Это Дидро.

— Дидро? — Я захлебнулся в чувствах. — Тот самый французский материалист девятнадцатого века? Тот, который философ?

— Во-первых, не философ, — поправил Сысоич, — во-вторых, не Дидро, а Дидро — попрошу не путать. Этот, с позволения сказать, коротышка никогда и ни за что на свете не будет учить философию, а также физику, логику, психологию, математику и даже историю русской литературы начиная с Осипа Мандельштама!

— И весьма, кстати, этим горжусь. — Дидро шаркнул ножкой, — Я здесь для того, чтобы наблюдать за действиями АгеПоПровов.

— Кого-кого? — с видом больного склерозом спросил Сева.

— Агентов по происшествиям, — закатив глаза, пояснил Дидро. — А также буду все записывать, учитывать и фиксировать, чтобы потом начислить из их гонорара нужную сумму для выплаты штрафа за нарушение закона о миграционной службе.

— Права не имеешь!! Мы ведь ничего еще не нарушили! — воскликнули граф и Ирдик в один голос. В комнате похолодало.

— А вот это видели?! — Дидро задрал над головой книгу. — Знаете, что это такое?!

Ирдик заметно побелел. Яркула прошептал:

— Это та самая?

— Угу! — кивнул Дидро.

— То, о чем я думаю? — выдавил, начиная исчезать, Ирдик.

— Именно, именно! — Книга «Философия. Слухи, факты, догадки» растворилась в воздухе, и Дидро засунул руки в карманы брюк. — Так что все по-честному!

С негромким хлопком Ирдик снова стал плотным на вид, и от него вдобавок повеяло запахом цветов. Гвоздик, по-моему…

Сарь Сысоич заметил:

— Надо бы марципанам все объяснить. А то стоят, как совы, глазами хлопают.

— Мы вообще-то уже все поняли, — Сева снова сел возле меня, опасливо косясь в сторону Дидро. Тот на Севу внимания не обращал и пристально смотрел на графа.

— Наше дело — найти тело! — Сысоич сверкнул глазами. — Я хочу знать, что вы с Севой разведали.

— Почти ничего, — начал я и не торопясь все рассказал. Иногда влезал Сева, но на него зловеще шикали, он оскорбленно затихал. По окончании разговора Ирдик с сожалением произнес:

— Надо было у этой старушки адресок все-таки захватить. Расплодили бы сиамских котят, стали бы их продавать, а там, глядишь, и деньги…

— Все он о деньгах! — выкрикнул из-за стола Яркула. — Ты о чем-нибудь другом думать можешь?

— О чем, хотелось бы знать? О тебе, что ли? Только в страшных снах, после литры унского серого!

Оба привстали (в случае с Ирдиком — отошел от окна), и тут бы произошло что-нибудь зрелищное вроде взрывов, фейерверков и выбитых окон, но в тишине грозно прозвучал глас Дидро:

— За это я с вас столько сдеру…

И граф с Ирдиком быстренько помирились, даже руки пожали с едва уловимым хрустом нечеловеческих косточек. Я с сожалением вздохнул:

— У нас в городе пять моргов, насколько мне известно. Тело могли отвезти куда угодно.

— Ты это о чем? — поинтересовался Сарь Сысоич.

— Я о теле.

— А ведь действительно, за этими хлопотами мы совсем забыли, что кое-кто не нашел моего тела! — Сарь Сысоич хитро сощурился. — Намек ясен?

— Ясен, — кивнул Сева, все еще не сводя глаз с Дидро. Маленький Нефилософ по-прежнему стоял точно по центру комнаты и указательным пальцем что-то выводил в блокноте (откуда взялся блокнот, я заметить не успел, но подозреваю, что просто из воздуха). Из-под пальца светилось ярко, и сияние озаряло вдумчивое гладкое лицо. Хотелось спросить о странном свечении, но я постеснялся, сочтя любопытство врагом моего здоровья. В конце концов, от этих пришельцев, вампиров, джиннов и прочей нечисти можно ожидать чего угодно. Я вышел в центр зала и сказал:

— Слушайте, мужики, уже вечер, а по вечерам мы пьем…

— Здесь мужики только ты и Сева, — перебил меня Ирдик, — я джинн бесплотный, Сысоич вообще инопланетянин, ну а граф — сами понимаете кто.

— …чай, — закончил я.

— И кто я, интересно? — сощурился граф Яркула, поворачиваясь острым носом в сторону Ирдика. Джинн невозмутимо показал ему зубы и потерся макушкой о потолок.

— Я пошел ставить чай, — быстро сказал я и растворился на кухне. Из зала раздался возмущенный голос вампира:

— Нет уж, давайте разберемся! Кем хотел меня этот, извините, барбадос назвать?

Когда я стал набирать воду в чайник, поставив его в раковину на груду грязной посуды, в комнате уже что-то быстро говорил Дидро. Сарь Сысоич четко сказал:

— Только без жертв.

Когда же я неторопливо зажег конфорку и поставил чайник на огонь, квартира сотряслась от мощного взрыва. В кухню ворвались клубы белого дыма, а спустя мгновение прискакал Сева. Вид его был страшен. Даже сквозь дым я смог различить, что лицо его покрыто черной копотью. Глаза же зловеще светились.

— Ничего себе!!! — заорал он, явно не замечая того, что орет мне прямо в ухо. — Считай, Витек, телику хана! Там такой…

Я нащупал рукой его рот и закрыл его.

— Не ори так, я же оглохну.

— Дидро говорит, что этот Ирдик… теперь должен к-кучу денег за нарушение порядка, и еще сказал, что если сейчас дым не рассеется, то он и с графа деньги с-сдерет. Кстати, граф тебе еще люстру сорвал.

На этих словах дым пропал. Словно кто-то щелкнул пальцами, и все — нету дыма, только легкий запах гари. Сева, который, судя по всему, меня до этого момента не видел, отпрянул в сторону.

— Мне интересно, — поинтересовался я у чайника, — моральный ущерб возмещать…

— Не будем! — отрезали дружно Ирдик и граф, появляясь в дверях.

— Если смотреть с одной стороны, то да, мы тут немного намусорили, а если с другой стороны поглядеть…

— Да, да, я знаю, — буркнул я, — мы отрубили Сысоичу голову, мы, значит, все стерпим.

— Сарю Сысоевичу, — донеслось из комнаты. — Еще раз неправильно произнесешь — заставлю добавлять еще «сэр» или «мсье»!

— И о чае, — снова сказал Дидро, возникая за спинами АгеПоПропов. — Заваришь, дуй к нам, еду берет на себя Ирдик.

— Какую еду? — оживился вечно голодный Сева.

— Всякую разную, — ответил мне Нефилософ, — начиная от рахат-лукума и заканчивая арбузом.

— А где я возьму арбуз в середине февраля? — удивленно спросил джинн, преданно заглядывая коротышке в глаза.

— А это твое джинновское дело, — предвкушая предстоящую трапезу, выразился Сева. Ну прямо Наполеон!

Джинн опустил голову и скрылся в коридоре, шаркая пятками по линолеуму. Я сглотнул и стал поспешно нарезать остатки утреннего хлеба. Может быть, пригодится…

 

2

Много позже я вспоминал все случившееся следом как прекрасный сон, нагрянувший неожиданно и без предупреждения.

Хлеб, оказывается, был совсем не нужен. Когда мы прошли в комнату, стол уже ломился от огромного количества разнообразных кушаний. Были там и арбузы, в общем, как обещалось, но помимо арбузов… мм!! В тарелках дымились шикарные блюда! Мое любимое — картошка в соусе — стояла в центре, и от нее шел такой аромат, что я потерял-таки окончательно дар речи. Сева же, издав ряд нечленораздельных звуков, ринулся к столу. Ирдик, сидевший, как и все остальные пришельцы, за столом у стены, перекинул свою длинную руку и остановил бегущего:

— В очередь!

Оказалось, что я, как хозяин сего жилища, должен был начать есть первым.

Вот оно как! Воспользовавшись случаем, я, не слишком заботясь об аккуратности и забыв напрочь множество правил этикета, навалил себе полную тарелку Всего-Что-Попадалось-Под-Ложку и стал с ужасающей скоростью поглощать пищу. Картошка мгновенно обожгла рот, да так, что на глазах проступили слезы. Пришлось заедать ее сочной долькой ананаса и тремя странными зелеными фруктами с не менее странным названием фейхоа. Меня не особенно сильно волновало, что это за фрукт и где его добывают, но джинн не без гордости в голосе, разумеется, объяснил все в мельчайших подробностях и даже написал мне рецепт, как накладывать из фейхоа маску. Заслушавшийся Сева не сразу стал есть, а когда начал, то переплюнул самого графа Яркулу Берковича. Граф же, стоит сказать, ел с такой скоростью, что ни я, да, скорее всего, и никто другой в комнате не успевал следить за тем, как пища исчезает в его широкой пасти. К своему ужасу, я смог разглядеть в этой самой пасти великолепный ряд белоснежных клыков вверху и внизу. Каждый сантиметра по четыре в длину и идеально отполированные.

Лежавшая аккурат между кушавшим графом и оживленно беседовавшим с самим собой Ирдиком голова Сарь Сысоича начала травить анекдоты, а потом и вовсе запела протяжным скрипучим голосом. Вслед за Сысоичем запел и джинн. К еде он так ни разу и не притронулся, из чего я сделал вывод, что джинны не едят.

Ну а когда завыл и граф Яркула, причем нисколько не сбавив темп поглощения шашлыков вместе с шампурами, я совсем ошалел и поспешил все-таки подкрепиться арбузом. Пока я его ел, на столе возникли мелкие добавки, а точнее, чашки с разноцветными маслинами и клубникой в сметане. Первое стал глотать Сысоич, на время прекратив исполнение гимна России, а клубника мгновенно исчезла, но не с помощью волшебства, а с помощью моего пахнувшего луком друга. Он совсем разошелся и, откинувшись на спинку стула с выражением отъевшегося борова, сметану уже не ел, а глотал вместе с клубникой, не пережевывая.

Тут и Дидро потребовал чаю с лимоном и, получив его в прозрачном чайничке, начал пить из носика. Ирдик так и норовил подсунуть ему под руку пряники, хлебцы с икоркой, сухие, хрустящие крекеры, пачки с печеньем «Юбилейное», а также конфеты той же марки, но Дидро вежливо отказывался, ел и с набитым ртом повторял, что раз он уж записал джинну штраф, то вычеркнуть его не может ни при каких обстоятельствах. Ирдика это нисколько не смущало, и он все с той же невозмутимостью подсовывал Нефилософу под локоть все новые и новые лакомства, мило улыбался беззубой улыбкой и кивал головой, когда Дидро на него с выражением смотрел.

Под конец трапезы — а спустя час после ее начала лакомства все не уменьшались — я почувствовал себя настолько хорошо, что осмелился смачно отрыгнуть. В ответ на это Сысоич услужливо предложил мне поесть еще, я вежливо отказался и пересел на диван. Там было мягче и удобнее моему животу. Вдобавок захотелось спать.

Вскоре, как ни странно, насытился и Сева. Словно отмирающая конечность какого-нибудь монстра, он отвалился от стола и точно грохнулся бы на пол, если бы неведомая сила, сорвавшаяся с пальцев Яркулы, вовремя не подняла его в воздух и не перепланировала на диван. Сева довольно хрюкнул, разлепляя веки.

После дружной трапезы я предложил лечь спать. На это Ирдик ответил, что во сне он не нуждается. Граф многозначительно добавил, что по ночам вампиры работают, а сегодня к тому же ему необходимо перенести ко мне свой гроб.

— Между прочим, ручной работы. А на крышке у него вырезан крест и фамильный герб Берковичей — летучая мышь, обвившаяся вокруг копья какого-то рыцаря. А сбоку там написано кровью давно вымершего динозавра страшное заклятие. Если произнести его ровно в полночь, набив рукава кладбищенским сеном, а на шею повесить венок из сухого чеснока, то произойдет нечто настолько ужасное, что я даже не могу этого произнести вслух. Язык не повернется, чесслово.

Сквозь сладкую полудрему я бесцельно осведомился, как звали бедного динозавра, на каком языке написано заклятие и можно ли будет прочитать, чтобы заклятие свершилось… А Сева еще попросил разъяснить, как выглядит засушенный чеснок.

Граф терпеливо объяснил моему тощему и ушастому другу, что чеснок должен быть не засушенный, как Сева подумал, а сухой, то есть не намокший. В остальном же состояние чеснока, как и его внешний вид, никакого значения не имеет. На мои вопросы Яркула и вовсе отвечать не стал, но я как-то не обиделся, потому что к тому времени почти уснул.

Джинн же, громко откашлявшись, начал долгое повествование о священной лампе, в которой он имел счастье народиться в виде маленького синего комочка слизи; о волшебной джинновой силе, перешедшей к нему от матери, имя и воспоминания о которой джинн хранит до сих пор в своем сердце; о волшебных кольцах в носу; о наколке ниже пупка, гласившей «Аз есмь джинн». Потом он перешел совсем уж на непонятный древний язык, и, сморенный до кончиков пальцев на ногах, я провалился в сытый сон.

 

3

Заснуть было легко. Проснуться же оказалось не так просто. Мои веки упорно не хотели открываться, голова гудела, и где-то в глубине мозга отдавались эхом заунывные речи джинна о пользе всего сущего. Тюкаясь о всевозможные углы, задевая плечами и ногами мебель, я добрел до ванной и сунулся под струю холодной воды. Сильное облегчение, как ожидалось, не пришло, но и малой толики мне хватило, чтобы ясно осознать все то, что произошло со мной вчера.

Размышления в ванной комнате привели меня в конечном итоге к истине — у меня в квартире поселилась нечисть. Сарь Сысоич, граф Яркула, Ирдик, Дидро. Итого четыре. Одного я приволок сам, в пакете, перед этим отделив его совсем не хирургическим путем от тела (вернее, от энергетического носителя, суть не столь важна, чтобы заострять на этом внимание в дальнейшем), трое пришли сами, чтобы разобраться с пропажей, пока еще не поздно. С этим понятно. Дальше что? С нечистью я ел и пил за одним столом, может ли это означать, что теперь я повязан с ними по рукам и ногам и будут меня судить по межгалактическим законам как соучастника? Вот этого не знаю и знать пока не хочу. В дело еще замешан Сева, который, кстати, мог уже давно свалить под крыло своей жены Марьи, от него можно ожидать. Мусор вообще пропал без вести. Так что получается, Витек, тебе всю эту кашу расхлебывать и ею же давиться в случае чего. А думать надо было, когда в туалете водку жрал. Мозги есть, чего еще надо? Я же не Сева, который Мусора боготворит и все его идиотские задумки принимает за чистую монету…

Будто в подтверждение моих слов о Севе послышалось чье-то босоногое шлепанье, дверь заскрипела, и в ванную, спотыкаясь на ровном месте, вошел мой заспанный друг. Буркнув что-то в знак приветствия, он отодвинул меня в сторону, склонился над раковиной и принялся невозмутимо фыркать и сморкаться. Я смотрел молча, поражаясь тому, как обычный человек может издавать столь неприятные моему слуху звуки. Переборов раздражение, я спросил:

— Как думаешь, что теперь делать?

— А? — фыркнул из раковины Сева.

— Что делать, спрашиваю.

— Как — что делать? Что Сысоич скажет, то и делать.

После столь гениальной сентенции Сева взял мою зубную щетку, выдавил толстый-претол-стый слой почти закончившейся зубной пасты и без лишних церемоний приступил к утреннему туалету. Вдоволь поиздевавшись над моей щеткой и умывшись, Сева принялся вытираться моим любимым полотенцем. Сейчас для меня Сева был как нечистая сила.

Я хотел заметить, что Сева не имеет никакого морального права уничтожать мои вещи в ванной, но истошный визг друга и облако густого голубого дыма, образовавшееся прямо в ванне, известили меня о том, что появился джинн. Это и правда был Ирдик, только на этот раз он надел странную шапочку неопределенного цвета, а лицо его сияло дружелюбием и счастьем.

«Еще бы, — подумал я, разглядывая чешуйчатые лапы джинна, — вчера-то не пил совсем».

«Вот именно, — громом звездануло по ушам. — Я расчетливый, не то что некоторые!»

Взгляд на Ирдика убедил меня в том, что джинн и рта не открывал.

«Те-ле-па-ти-я, — снова громыхнуло в левом ухе. — И нечего удивляться. Мы, джинны, семейство колозупов, еще не то умеем. Мой двоюродный брат одним только взглядом своего шестого глаза расщепляет любое существо на молекулы. Потом, правда, обратно собрать не может — азами не владеет. Но зато в борьбе с каким-нибудь инопланетным злодеем помогает стопроцентно».

В это время фыркнул Сева. Лицо у него вытянулось от изумления, он шепотом поинтересовался:

— Вы, это, разговариваете, что ли? — Почти мгновенно он опустил глаза в пол, прислушиваясь, вероятно, к голосу Ирдика у себя голове, а затем громко хмыкнул:

— Ничего себе, п-прямо в глаз-з?

— Мне бы еще парочку засушенных приматов и гаечный ключ на тридцать шесть, я бы такой фокус показал, что о-го-го! Закачаешься!!

— Вешает лапшу на ухи? — Скрипнула дверь, и в ванной комнате возник остроносый граф Яркула. — Вы его не слушайте, он всем зубы заговаривает. — С появлением графа, аккуратно прикрывшего за спиной дверь, стало совсем тесно. Яркула, к нашему с Севой удивлению, точь-в-точь как и Ирдик, нисколько не изменился после вчерашнего. Только волосы чуть-чуть растрепались, но граф важно смочил их водой и разгладил ладонью по черепу. После чего повернулся к нам лицом, улыбнулся белоснежными клыками и махнул головой, как бы спрашивая: «Что, у вас нет проблем?»

Сева со скрипом пробрался вдоль стенки и поспешил выскользнуть в просторный коридор. Я хотел было последовать за ним, но Яркула решительно взял меня за плечи и усадил на край ванны…

— Что-то случилось? — поинтересовался я.

Ирдик прижал палец ко рту и едва слышно шепнул:

— Говори тихо. Нас могут услышать.

— Кто?! Опять с утра какие-то заморочки?

Ирдик закатил глаза, и снова в моем левом ухе вслед за коротким шипением и треском, как в приемнике, раздался голос:

«Будем говорить телепатически».

Вслед за этим вдруг отозвался ясным голосом Яркула, но уже в другом ухе:

«Так надо!»

Хорошая все-таки стереосистема получается. О подобном телепатическом явлении я читал в какой-то газете совсем недавно. Правда, в том случае женщина слышала голоса мертвых людей, причем несколько десятков голосов сразу. Позже женщину упекли в клинику, для изучения… В голове мелькнула шальная мысль — а может, я тоже с катушек слетел, вместе с Севой? А? Но вместо этого я посмотрел на Яркулу и спросил мысленно:

«Что-то случилось?»

«Тут, понимаешь, такое дело…» — На лице графа отразилась некоторая задумчивость, словно он тщательнейшим образом подбирал слова. Я насторожился…

«Короче, Витек, займи червонец до конца месяца».

Наверное, я в тот момент выглядел таким ошарашенным, что ни джинн, ни вампир не сдержали снисходительных улыбок. Напрочь забыв о том, что сижу на краю ванны, я в задумчивости откинулся назад и съехал внутрь. Смягчила мое неожиданное падение невидимая сила, которая вырвалась искрящейся струей из глаз Ирдика, окутала меня, усадила на место, после чего потускнела и угасла.

«Ну так как?» — Граф присел передо мной на корточки, закрывая собой выход. Его острый нос смотрел мне прямо в подбородок. Слава богу, что не клыки.

«А почему шепотом?»

«Ясное дело почему. Чтобы Дидро не услышал. За одалживание денег у клиента — штраф в размере месячной зарплаты джинна».

— Это очень плохо, — добавил Ирдик весомо. — У меня ведь семья, дети, знакомые в лампо-баре.

— Где?

— В баре, который находится внутри лампы. Я кто, по-твоему, — джинн? А джинны живут в лампах. А бар у нас загляденье. Когда входишь внутрь, дверцы открываются автоматически и страшный голос под звуки фанфар говорит: «Я бар лампы!» Звучит? Я же тебе только вчера объяснял.

— Ага, — ответил я.

Сознаваться в том, что во время его объяснений вчера вечером я просто дрых на диване, мне не хотелось. Во-первых, оскорбить можно, а во-вторых, все-таки из вчерашнего я кое-что помню. Правда, очень смутно. И мало. Урывками.

— Зачем вам червонец? — Я продолжал держать оборонительные позиции.

Ирдик с Яркулой переглянулись. Интересно, куда подевалась их взаимная враждебность?

— Куда девалась… — ответил Ирдик в правом ухе.

— Туда и девалась, — закончил Яркула в левом.

Я от неожиданности вздрогнул.

— А деньги нужны, Витек… У графа одна коронка на верхней челюсти сточилась. Почистить бы надо. А у меня вот это. — Ирдик пододвинулся поближе, повернул голову и ткнул пальцем в черное ушное отверстие. Само ухо отсутствовало.

— Ну? — не понял я, вглядываясь в бесконечную черноту ушного отверстия.

— Это ухо, — пояснил Ирдик, — и в нем грязь. Палочкой или вилкой достать я ее не смогу. Вот и нужна операция или серная кислота на худой конец.

— Что?! — воскликнул я.

— Н2SО4,— сказал как отрезал джинн. — Поясняю — очень хороший способ избавиться от грязи в ухах.

— Извольте! — Я встал. — Червонец под подушкой на диване. Его и возьмите.

— Под синей подушкой? Мы его взяли. — Яркула вскинул руки, словно собирался взлететь. — Мы еще нашли пятерку в вазе, две десятки в шкафчике под телевизором и полтинник среди книг. По-моему, все. Верно, Ирдик?

— Полтинник?! На полке?!

— На полке.

— Но ведь это мой полтинник, который я отложил в позапрошлом месяце на черный день! — моргая и осипнув от удивления, выдавил я.

— Да, да, был твой, — поправил джинн, — теперь нет. Так как насчет десятки?

— ??

— Деньги давай, — повторил граф, протягивая длань с дрожащими от возбуждения пальцами.

— Спросите у Севы, у него были, — быстро сказал я и выскочил из ванной. У двери как раз нашелся Сева, который постарался сделать вид, что нисколечко (даже ни капельки) не пытался подслушивать. При этом энергичными движениями тщательно натирал чесноком уже где-то найденную горбушку хлеба.

— Для профилактики. На всякий случай, — стал пояснять Сева. — Хочешь? Ни один вампир не пристанет. Я читал.

— Это не поможет, — хладнокровно сказал я, — Там, это… Короче, тебя зовут.

Проследив за тем, как бледный Сева, запихивая остатки чеснока в рот, исчезает за дверью, я пошел проверять территорию квартиры.

Все сияло свежестью и белизной, причем в прямом смысле этого слова. Матерый солнечный заяц, отражаясь от стола, нагло слепил глаза. Моя немногочисленная мебель излучала первозданную свежесть, словно я ее только вчера привез из магазина. Даже люстра висела на прежнем месте. Солнечный заяц так и норовил залепить мне глаза, так что я не сразу разглядел Дидро. А когда разглядел, удивился еще пуще! На лысой голове его теперь сияло желтоватое кольцо, похожее на нимб, но немного приплюснутое и изогнутое около ушей. Очков не было. Как и одежды. Строгий Нефилософ, он же блюститель порядка, стоял в моей квартире в белых трусах в синий горошек, на ногах — черные носки и чесал пупок. Подняв на меня заспанные глаза, он хмуро спросил, который час.

— Половина девятого. Почти завтрак.

— Сначала дело — еда потом, — четко послышался голос Сарь Сысоича.

Доносился он почему-то из кухни. Я прошел туда, но головы не обнаружил.

— Приветствую, — раздалось в голове, — отвори дверцу холодильника, марципан, разве не понятно?

Я отворил дверцу. Сарь Сысоевич вперил в меня мутный взор.

— Ты абсолютно прав, — в ответ на мои мысли сказал он, — я начинаю растворятся во Вселенной, по-вашему — разлагаться. Снаружи еще не так заметно, а внутри — хуже. Мозги за день поплыли и протекают сверху сквозь потолок. А запах… Вот и приходится отсиживаться в холодильнике. Это у тебя самое холодное место.

— Еще есть балкон, — сказал я.

— На балконе жарковато. Я и так здесь сижу голый по пояс. А в такой маленькой голове не очень-то и разденешься. Всякий проводок так и норовит впиться в бок.

— Понятно, — протянул я, — Тогда у меня еще вопрос. Как мы собираемся найти тело?

— Маленькая поправка, не найти тело, а узнать, где оно находится. Искать его, как и приводить, — ваша, марципановская, задача.

— Я думал, с марципанами покончено!

— С ними никогда не может быть покончено. Это вечно!

— Пойду-ка я в туалет, — все еще сонным голосом заявил Дидро. Все это время он с хмурым лицом слушал наш диалог, глядя исподлобья.

— Сколько, ты говоришь, у вас в городе моргов? — не унимался Сарь. Я напряг память, вспоминая, когда я о подобном говорил. Что-то смутное в голове, конечно, проглядывалось. Разглядеть там что-нибудь конкретно мешал взявшийся откуда-то голос моего бывшего начальника Теодора Шнапса. Голос в основном ничего не говорил, а ругался матом.

— Пять, кажется, — вспомнил я.

— Пять моргов для такого вот городишки?! Нехило. — Сысоич весело улыбнулся. — Тогда будем действовать! Для начала позвони этому… как его, ну, который рубил, гад эдакой. Его сотрудничество может пригодиться, а потом…

В этот момент в комнату ворвался взволнованный Сева. Секунду повращав глазами, он наткнулся взором на меня и, склонившись к моему уху, сбивчивым шепотом попросил занять десятку до получки. Насилу справившись с раздражением, вызванным запахом чеснока, обильно источаемым Севиным ртом, я все тем же шепотом ответил, что денег у меня нет, и вкратце объяснил всю сложность своего положения. А в конце добавил, что пускай радуется, что я с него денег не сдеру за съеденное им вчера. Выслушав все очень и очень внимательно, Сева слегка побледнел и снова ушел. Жалобно скрипнула дверь в ванную.

— Я пошел звонить, — сказал я и пошел к телефону. По дороге мне встретился Дидро, лицо которого уже не было таким хмурым. Он вежливо меня приветствовал. Я ответил легким кивком и начал дозваниваться.

После нескольких протяжных гудков я полностью уверился в том, что у Мусорщика свои проблемы. Даже самый преданный друг (а я знал, что таковым являлись для Мусора только Сева и я, в некоторой степени) не рискнул бы оставлять у себя Карла хотя бы часов на шесть. Значит, Мусор скрывается где-то в городе. Зная его приверженность к шпионским боевикам (в своеобразной шкале ценностей они стояли на втором месте после фантастики), я уже представлял себе Мусора с пышным париком на голове, в черных очках и в плаще с задранным к подбородку воротником. Наверняка он попытается запутать следы и скрыться в канализации. Может, и со мной свяжется…

К телефону так никто и не подошел. Плюнув в трубку, я пошел в зал.

В зале уже все собрались. Ирдик занял свое привычное место в углу между стеной и окном, скрестив руки на груди. Яркула сел на диван, закинув ногу на ногу, и нервно выстукивал ногтями по лакированному подлокотнику. Сысоич покоился на столе. Сева сидел около Дидро и, приоткрыв рот, зачарованно слушал разговор головы с Нефилософом.

— Я говорю, нельзя делать такие вещи в мире людей. Штраф влепят не только тебе, но и мне! А еще и лицензии лишить могут! — говорил Дидро, изредка вытирая вспотевший лоб тряпочкой неопределенного цвета.

— А ты разве можешь предложить мне что получше? — отвечал ему Сысоич, сверкая левым глазом, — Я говорю, что иного выхода из сложившейся ситуации нет!

— Совсем-совсем? — хитро щурился Дидро.

— Совсем-совсем! — невозмутимо отвечал Сарь.

— А как же тот самый фокус, который?.. Неизвестно, сколько времени они бы еще говорили и пришли бы в конце концов к какому-нибудь общему решению, но в этот момент вдруг кое-кто громко воскликнул:

— П-пожалуйста, помедленней! Выдержав паузу и дождавшись, пока Сысоич с Нефилософом обратят на него внимание, Сева пояснил:

— Я не успеваю понять, о чем вы г-говорите! Дидро хихикнул, совершенно случайно попав в такт мелодии, выстукиваемой вампиром.

— Я сам, если честно, не понимаю, но приходится!

— А вы все-таки попробуйте! — поспешил я поддержать Севу. Являясь по сути своей существом бестактным, он, бывало, говорил умные вещи. Я и сам медленно тлел от любопытства.

— Попробовать-то, конечно, можно, — Дидро задумчиво поскреб затылок, — вот только с чего начать?

— Желательно с самого интересного…

— И чтобы п-понятно было.

— Мы же хотим найти тело, правильно?

— Правильно, — подтвердил я.

— В городе пять моргов…

— Тоже верно.

— Итак, чтобы узнать, в каком из моргов находится тело, Сарь Сысоич предлагает провести некий опасный эксперимент. Тут дело обстоит следующим образом. Все телоносители имеют некоторую…

— Маленькую! — вставил Сысоич. — Весьма небольшую.

— Не особенно заметную связь между собой. Пока тело и голова вместе, то связь ощущается, а когда их разделяют, происходит разрыв. Я доступно излагаю? Так вот, наладить связь, а вместе с тем и узнать местонахождение тела на этот момент можно только при помощи эксперимента.

— Опасного? — спросил я, присаживаясь около вампира. Яркула сбился с такта, но тут же начал выстукивать ногтями что-то более веселое.

Дидро пожал плечами.

— Дело не в том, опасен эксперимент или нет, а в том, что он незаконен. Я обязан буду выписать Сысоичу крупный штраф.

— Ну так чего же мы ждем? Выписывай! — вмешался Ирдик, в котором заиграла зеленая джинновская кровь, — Еще не забывай свой вчерашний штраф! А еще лучше — два штрафа, заранее, чтобы время попусту не тратить! А еще штраф Яркуле Берковичу, за компанию!

— Ты что, издеваешься, фонарь ископаемый? Ну и что с того, что я твою фамилию выговорить не могу?! — Граф привстал, продолжая при этом выстукивать дробь.

— Издеваюсь! — кивнул джинн и обратился к Дидро: — Продолжай, мы все во внимании.

— Я уже все сказал! — Дидро открыл блокнотик, достал обычную ручку, чиркнул в нем две черты крест-накрест. — Вопросы будут?

— Я уже спрашивал, это опасно?

— Это не бесплатно, я уже отвечал. Если Сысоич заранее согласен уплатить штраф, то я не против.

— А может, побегать по всем моргам и поспрашивать? — наивно предложил Сева. — Времени, конечно, больше, но зато без р-риска для жизни и бесп-платно…

— И что, интересно, ты будешь в морге спрашивать? — Вампир, ехидно оскалив свои белоснежные зубы, усмехнулся. — Извините, а тут тело безголовое не проходило случаем? Ну, такое, с кровищей, свежее, пахнущее…

Сева открыл рот:

— Согласен, г-глупая идея. Кто еще может ч-что предложить?

И в этот момент от завязавшейся дискуссии нас оторвал Ирдик. Он вдруг страшно выругался (если выражаться более точно, это была какая-то древняя ругань на непонятном языке, но смысл поняли все, что еще раз подтверждает верность изречения о бессмертии и могучести непечатного слова).

И было отчего ругаться! Чалма на его голове вдруг зловеще зашевелилась, подпрыгнула и мягко спланировала на край стола. Послышался треск рвущейся ткани — и наверху чалмы образовалась широкая дыра. Из нее что-то с писком выскочило и, перебирая маленькими лапками, юркнуло со стола под диван.

— Не усмотрел! — Яркула нелепо взмахнул руками, заскакивая с ногами на табуретку. И даже не заскакивая, а взлетая еще выше, так что едва не стукнулся головой о потолок.

Маленькое существо пискнуло еще раз, и стало слышно, как оно тщетно пытается проскрести в бетонной стене отверстие.

Как это ни странно, но страха я не испытал. Уже привык, наверное, ко всем странностям со вчерашнего дня.

— Это что, у вас мышь?

— Ха, мышь! — презрительно воскликнул сверху вампир. — Если бы мышь, то не жить бы ей сейчас, съели бы в момент!

— Н-не понял! Мышь съели бы, живую? — Сквозь скрежет Севиного голоса было почти не слышно.

— А кто ее дохлую ест? — удивился Яркула.

Скрежет прекратился. Что-то костлявое задело мою ногу. Нагнувшись, я заметил, что существо бежит вдоль дивана к двери. Когда диван кончился и существо побежало по открытой местности, я смог его хорошо разглядеть. Это был человек! До неприличия маленький человек! Одет он был в короткие штаны и в клетчатую рубаху с закатанными рукавами.

Пока я смотрел, человек успел преодолеть половину пути до спасительного дверного проема. И тут Ирдик открыл по нему огонь.

— Поберегись! — злобным голосом предупредил он и с наслаждением прожег в ковре широкую дырку. Человечек показал ему маленький кулачок и, выкрикнув что-то обидное насчет джинновой мамы, совершил гигантский по высоте прыжок. Перевернувшись несколько раз в воздухе и издавая при этом режущие слух звуки— даже Сева при его полном отвращении к музыке в ужасе зажал уши, — человек весьма удачно приземлился на полки с книгами и скрылся где-то в недрах.

Я понял, что будет дальше, слишком поздно.

— Не сметь! — в один голос воскликнули мы с Дидро, а он к тому же вынул свой чудодейственный блокнот, но Ирдик уже выстрелил лучом света.

Х-р-р-а-л-с-с-с!! Мощной силы поток воздуха поднял меня и перекинул через диван. Что-то с хрустом упало за моей спиной, а Сева удивительно по-женски взвизгнул…

Я успел с сожалением подумать только о том, какие же теперь книги придется покупать заново, и потерял сознание.

 

1

Слоники танцевали настолько убедительно и красиво, крокодилы так упоительно двигали хвостами, а мыши до слез в глазах прыгали на мячиках, что, когда меня стали настойчиво расталкивать, я пару раз крепко ругнулся и лягнул нарушителя спокойствия в живот. Нарушитель спокойствия (как оказалось после, это был мой щупловатый друг Сева) успокоился всего на секунду, а потом вновь принялся тянуть на себя скатерть, которой я укрылся. Стало прохладно, и я потащил ее к себе, стараясь натянуть до ушей. Сева не сдавался. В конце концов скатерть, отслужившая мне верой и правдой без малого полгода, с треском разошлась. Сева грохнулся с дивана на пол, а я хмуро спросил:

— Зачем будил, холоп? — напрочь забыв, что и не спал вовсе, а находился в обмороке. Но слоники были милыми, тут уж ничего не скажешь.

— Ты что, В-витек, хочешь все зрелище проп-пустить? — Густая шевелюра вынырнула передо мной, и два маленьких глаза взволнованно моргнули. — Там же сейчас экспперимент с-ста-вить будут!

— Где? — не понял я, — Какой эксперимент? О чем речь?

— Н-на кухне у тебя! Да что я говорю, пошли! — Схватив за руку, Сева стянул меня с дивана и потащил через комнату. Посопротивлявшись немного ради приличия (вот слово-то какое выдумал!!), я сдался и позволил протащить себя через коридор, пару раз стукнув Севу по спине ладонью.

Действие, развернувшееся на моей кухне, мигом вернуло мне не только память, но и давно забытые воспоминания о том, как я в детстве швырял под колеса проезжавших автомобилей перезрелые колючки-каштаны. Время было веселое, но то, что предстало перед моим взором сейчас, явно превосходило ругающихся матом водителей! Во много раз.

— Ну как? Я ж-же говорил, что обалдеешь, — взволнованно прошептал мне в ухо Сева.

— Ага, — подтвердил я и прижался спиной к стене, поскольку ноги безжалостно подкашивались.

Происходило на кухне вот что. Некто длинный, со слегка зеленоватой кожей, безносый и безвекий, с острыми ушами стоял у окна и лениво вертел в руках стеклянную баночку, в которых люди обыкновенно сдают анализы. Внутри плотно закрытой банки кувыркался тот самый странный человечек, напоминавший фермера из американских фильмов. Человечек тщетно пытался встать на ноги, но все время бесшумно опрокидывался и делал умопомрачительные сальто, каким бы позавидовал любой уважающий себя акробат. Оставалось только дивиться, как человечек не расшиб себе чего-нибудь.

Но не это главное. Масштабная сцена разыгралась у плиты.

Там стоял граф Яркула. И еще как стоял — один палец во рту, одна нога поджата к животу, а левая рука держит ручку сковородки.

А на сковородке…

— Будь здоров! — приветствовала меня голова, приятно шкворча и перекатываясь в подсолнечном масле. — Но кушать не дам, потому что шкварки инопланетного производства. Для вас, марципаны, небезопасно. Отравитесь еще, отвечай потом перед присяжными.

В ноздри мои проник сладковатый запах жареного мяса, и я сглотнул.

— А есть чего-нибудь настоящего похрумкать?

— Так вы же не ели! — хлопнул себя по лбу Ирдик, и вмиг у меня в руке возникла тарелка картошки с аппетитными сосисками, политыми соусом. Сева позади удовлетворенно крякнул.

— А где Дидро? — Я вынул из стола ложку и принялся уничтожать картошку.

— Ты разве не помнишь?

Я покачал головой:

— Помню только, как ты светом своим вон того, в банке, пытался спалить. Больше ничего. На меня, наверное, полка с книгами упала.

— Хуже. Это Дидро был. — Яркула вынул-таки палец изо рта, и я увидел, что он его попросту обжег. О сковородку, наверное.

— Никогда бы не подумал, что он такой тяжелый.

— Никто бы не подумал, — ответил Сысо-ич, — а все потому, что ел много, бедняга, и за талией не следил.

— Почему бедняга? Что-то случилось? И объясните наконец, кто этот человечек?

— О! — Ирдик картинно взмахнул рукой и прижал тыльную сторону ладони ко лбу, неумело изобразив выражение великой грусти. — С досточтимым Дидро случилось несчастье, он упал прямо на тебя.

— Ну? — с нетерпением выдохнул я.

— И ударился головой о стену.

— Ну?!

— Сильно ударился!

— И?!

— А где «ну»?

— Ну?

— Короче, он потерял память и теперь лежит где-то между телевизором и столом. Пальцы считает. Их у него теперь сорок два, кажется, или больше, я сам сбился!

— Хорошо, а про ч-человечка? — Сева, по-видимому, тоже хотел это узнать.

— Мы еще о Дидро не договорили. — Я оттеснил Севу к двери, чтобы он не налегал на меня своим тощим костлявым телом. — Когда же к нему память обратно придет?

— Этого даже я не знаю, — сказал Сысоич, — но факт остается фактом. Он теперь не помнит совсем ничего из своей жизни. Разве что самую малость… Знаешь, что это означает?

— Я знаю! — подло перебил меня Сева, незаметно пробравшийся к плите, — Теперь за вашими действиями некому следить и можно делать все что угодно, верно?

— Догадливый, хоть и марципан! — Сысоич добродушно хохотнул и обратился к графу: — Масла подлей, а то подгорит с боков.

— А что вы, простите, там делаете, в сковородке?

— Я-то? Жарюсь, что же еще? — Сысоич хмыкнул. Видимо, потеря Дидровой памяти подняла ему настроение. — А если честно, то это часть эксперимента, помните о таком?

— Конечно, с его п-помощью мы надеемся найти тело!

— Мы надеемся его обнаружить… Я надеюсь, — сказал Сысоич, странно посмотрев на вампира, — а уж вы его будете искать. Суть, надеюсь, ясна?

— Ясна! — Широким шагом я подошел к Ирдику и ткнул пальцем в банку, — А теперь про человечка!

Ирдик, оставив банку висеть в воздухе под таким углом, чтобы человечек не мог полностью встать, скрестил руки на груди и кратко пояснил:

— Это мелкий Женов родственник.

Родственник, в очередной раз съехавший пузом на дно, пнул стеклянную стенку ногой и показал мне кулак. Я не обиделся, даже, наоборот, развеселился. Почему-то человек напомнил мне Мусора в моменты его непосильного гнева. Как, например, прошлым летом, когда у него заболел живот и нужно было срочно домой, а в трамвай набилось столько народу, что Мусор туда не влез. Гнев был — о-го-го! Мусор долго бился головой о столб, потом пытался пинать порхавшую вокруг нас газету и под конец с воем скрылся где-то в подворотне. Естественно, для того, чтобы облегчить боль в желудке. Облегчить-то он ее облегчил, но, видимо, своим непристойным видом именно в момент процесса облегчения кого-то рассердил, потому что спустя минут пять появился из подворотни мокрый с головы до ног, с висящей на шапке кожурой давно сгнившего банана и весь в какой-то мелкой белой пудре. Как оказалось позже, это была крошка яичной скорлупы, а все остальное— результат вылитого с третьего этажа ведра. Вероятно, помойное, но Мусор не мог утверждать точно.

— Я ж в то время не вверх глядел, а наоборот, — объяснял он потом…

Штаны у мелкого Женова родственника выглядели как у Мусора в описанный мною момент — оборваны снизу, а на поясе перевязаны веревкой, как у какого-то древнего крестьянина. Человечек все время вертелся, что позволило рассмотреть и его лицо. Ничего особенного в нем не было, даже усов. Только слегка оттопыренные уши, но подобное я уже встречал у Севы и особенного значения не придал. Родственник тоже некоторое время меня рассматривал, а потом громко произнес, куда мне в ближайшее время надо идти.

— И как же его зовут?

— Нет, сначала объясни, что значит — Женов родственник, — потеряв остатки совести, вновь перебил Сева.

— Ну… — замялся Ирдик, почесывая фиолетовое ухо, — «Винни-Пуха» читал?

— Я читал, — кивнул Сева, — за н-него не ручаюсь.

— И я, — быстро сказал я, чтобы ничего такого не подумали. Вид многочисленных книг, лежащих где и как попало, говорил гораздо красноречивее.

— Так вот, в этой книжке были такие персонажи — многочисленные родственники и знакомые Кролика, — начал Ирдик. Граф подлил масла на сковородку, и Сысоич довольно заурчал. Его голова стала коричневой с одного бока, а другая половина покрылась крупными каплями пота. Сысоич блаженно улыбался.

— …вот и у Жена есть мелкие родственники, — продолжал Ирдик, почесывая за ухом, — только их гораздо больше, и все они ужасно вредные. Самые большие из них ростом с курицу, а самые маленькие как тараканы…

— Этот, значит, средний, — задумчиво произнес Сева.

— Значит, да. Они везде шныряют и вынюхивают и вечно путаются под ногами! А толку никакого. Уж Жен их и травил, и ловушки ставил. Специального человека приглашал из фирмы. Правда, он по тараканам и мошкам специалист был, но, согласитесь, не все ли равно? Так этот человек побродил по Женову замку, похмыкал, а потом взял и пропал. Бесшумно. Шесть дней искали. Яркула вон даже в мышь превратился и по всем малодоступным местам ползал. Нашли. В необжитом крыле замка. Да еще вдобавок на чердаке. Лежал, бедняга, завернутый в ковер, с трусами во рту, побритый наголо, без левого уха, без единого волоска в носу. Пытали, видно, беднягу. А самое страшное — без восьми золотых зубов. Один зуб медный валялся рядом, видно, мелкие Женовы родственники, как разглядели, что не золото, вернули…

— Так это родственники были? — почти хором спросили мы с Севой.

— А то кто ж, — ответил Яркула, выключая плиту. — У них же этот… интеллект!

— Ну ничего себе, — по-детски подивился Сева и легонько стукнул ногтем по стенке банки.

Человечек повернулся к нему задом и демонстративно спустил штаны. Я громко расхохотался, едва не упав с табуретки, но зато больно стукнулся головой о стенку.

— Зовут его как? — Ничуть не смутившись, Сева преданно посмотрел на Ирдика.

— Его-то? Честно, не помню. Я его давно поймал, когда еще только-только право на отдельную лампу получил. Или Вошка, или Сашка…

— Ладно, хватит болтать, — крикнул со сковородки Сысоич. — Нам надо эксперимент заканчивать, а не бурундуков всяких рассматривать.

Банка с родственником перекочевала в складки восточного халата Ирдика. Он хлопнул себя по коленям и бодро подошел к плите.

— Так вот, — с энтузиазмом продолжал Сысоич, — а сейчас мне нужно в холодильник. Поставьте меня на вторую полку, слышите?

Ирдик, шептавший в ухо Яркуле что-то о девушках, проживающих на улице Пролетарской, дом двенадцать, дернулся и часто-часто закивал головой.

— Это все быстро делать надо! — уточнил Сысоич. — Витя, сюда иди, ты-то все и сделаешь! А то от этих, извините, конечно, нелюдей мало чего можно дождаться, не говоря уже о каких-либо реальных действиях.

— Попрошу не обобщать. — Яркула гордо скрестил руки и посторонился, пропуская к плите меня. — Не знаю, как джинн, а я что хочешь сделать могу. Причем быстро и экономно!

— А что джинн? Я, если хотите знать, на прошлой неделе государственную премию получил за лучшее благоустройство лампы! Вот.

Яркула, видимо, знавший, что это была за премия и куда она в конце концов подевалась, презрительно захохотал:

— Держите меня семеро! Уж ты-то и премию!

— Счас я те поржу, мышь бесхвостая, — мрачно пообещал Ирдик, закатывая рукава.

— Ну, джинновская морда, давай! — Граф с присущей своему титулу грацией сорвал галстук, обнажая голую худую шею. Она была синего цвета, и я догадывался почему.

В это время со сковородки сказал что-то Сысоич.

— Чего? — Я перевел взгляд на него.

— В холодильник меня! Сейчас же! — проорал Сысоич, и от этого истошного вопля я оглох секунд на двадцать. Что ни говори, но в отрубленной голове умещалось неимовернейшее количество энергии.

— Но ведь нельзя же в холодильник горячее! — пролепетал с другого бока плиты Сева.

— А головы рубить можно?!! Живо кладите на вторую полку, вместе со сковородкой, а потом прячьтесь!

Я не стал уточнять, для чего (а главное — от чего) именно прятаться, схватил сковородку тряпками и поскакал галопом через кухню, стараясь не задеть Ирдика, выкрикивавшего по адресу вампира множество грязных слов. Сева последовал за мной и услужливо отворил дверцу холодильника.

Поставив сковородку, я спросил:

— Прятаться обязательно?

— Обязательно! — Сысоича заволокли клубы пара, и он зычно чихнул. — У этого эксперимента есть побочные эффекты! Да, и отворите дверцу через полчаса! Не забудьте!

— Такое не забывается! — пообещал я и закрыл холодильник.

 

2

— А теперь — прятаться! — Не ожидая ничего плохого, я повернулся к Севе.

И вот тут мне следовало бы насторожиться. Я не имею в виду то странное шестое чувство, когда кажется, что за каждым углом тебя поджидает опасность (в некоторых инстанциях сей феномен называют простым словом — паранойя), просто что-то изменилось в кухне. Как-то неуловимо… В худшую сторону…

Во-первых, глубокоуважаемые агенты молчали, хотя по всем законам этого жанра им предстояло прыгать по кухне, опрокидывать посуду и посылать пальцами искрящиеся лучи, которые оставляли бы после себя черные и дурно пахнущие пятна.

Во-вторых, тихо пискнул Сева, а зная своего лопоухого друга с детства, я мог с уверенностью сказать, что пищал он или в минуты ужаса, или в секунды вселенского наслаждения. Наслаждаться в данный момент Севе было нечем, за исключением тарелки с недельным борщом. Значит, остается ужас…

Что-то блестящее метнулось из раковины и, со свистом рассекая воздух, понеслось в сторону графа, застывшего у плиты с открытым ртом. Надо отдать вампиру должное. Хоть он наверняка ни разу в жизни не видел летающих грязных вилок, реакция его не подвела. Миг — и Яркула превратился в птицу без всякого хлопка и световых эффектов. Не знаю, сколько времени уходит у графа на превращение в иных живых существ, но птицей он стал так быстро и незаметно, что я и глазом не успел моргнуть. Птица (похоже, это была ворона с крючковатым клювом и голубым отливом перьев) каркнула, расправила крылья и совершила в воздухе мертвую петлю, огибая вилку. Вилка же, явно не обладая зачатками интеллекта, никаких виражей совершать не стала, а легко накренилась вниз и помчалась на обомлевшего Ирдика…

Джинн вильнул в сторону, и вилка, совсем растерявшись, врезалась в батарею. По кухне разнесся металлический скрежет. Вилка, слабо подергиваясь в конвульсиях, упала на пол.

— Я, конечно, понимаю, что вы вечно спорите и все такое, но зачем же вилки портить? — Я гневно повернулся к джинну. — Сказано же было, чтоб все прятались, а вы?

Ирдик, если б имел веки, недоуменно моргнул бы, но лицо его и без того выражало все соответствующие эмоции.

— Я ничего и не портил! Это граф, наверное…

— Я что, твоя фиолетовая рожа, на самоубийцу похож? Вилки метать в самого себя!

— Тогда кто ж?

Я никогда не обладал даром мыслить молниеносно. Даже трехзначные числа складывал в уме с великим трудом, но сейчас лично мне понадобилась всего секунда, чтобы понять, что происходит.

И тогда я заорал во всю мощь своих прокуренных легких:

— Ложись все!!!

Я подхватил доску для нарезки хлеба и, прикрываясь ею, ринулся из кухни.

Из раковин уже гудящим роем поднялась стая немытой посуды, хранившая на своих фарфоровых боках следы минувших трапез. Позже всех в воздух взмыла та самая сковородка, еще даже как следует не остывшая.

Пока посуда молча (а точнее, издавая некоторые зловещие звуки, которые трудно описать словами) выбирала себе новую жертву, я сделал по кухне крюк и выскочил в коридор, таща за собой обвившего мои лодыжки Севу. И хотя он был в сознании, глаза его безумно вертелись в глазницах, а изо рта вырывалось что-то уж совсем неразборчивое, так что я не особо обращал на это внимание.

Из кухни донесся вопль, от которого над головой лопнула лампочка, осыпав Севину голову мелкими осколками. Сева поднял руку, пошевелил пальцами и засунул ладонь под свитер. В это же самое время в коридоре показался розовый кролик с розовыми же ушами, вампирскими зубами и мудрым взглядом видавшего жизнь графа Яркулы.

— Опаздываю, опаздываю! — проорал он страшным басом, отчего в ванной глухо лопнула очередная лампочка, и, отталкиваясь от стен мягким телом, пронесся по коридору в комнату.

Вслед за кроликом из кухни хлынула волна «холодного оружия», и пришлось позорно, на карачках отступать в ванную, кое-как прикрывая Севу доской для нарезки хлеба. И если ложка намеревалась только пребольно стукнуть промеж глаз, то у вилок намерения были более кровожадные. В доску успело воткнуться с десяток особо резвых, а когда я скрылся-таки в ванной комнате, с внешней стороны раздалось не менее десятка глухих ударов в дверь.

— Ви-вы-ва… — взвыл Сева, отлепляясь от моих ног.

— И я об этом подумал, — буркнул я. — Эта ожившая посуда и есть побочный эффект Сы-соича, чтоб мне сдохнуть!

В ванной было полутемно. Единственным источником света являлась щель под дверью, но и его было достаточно, чтобы разглядеть, как сильно побледнел Сева, а также то, что воткнувшиеся вилки пытаются вылезти из доски для нарезки хлеба.

— Вот ведь г-гады! — Сева подхватил доску и, перевернув ее вилками вниз, положил в раковину, — Теперь порядок!

— С ними да, а что делать с остальными?

Сева деловито поскреб в затылке. Отсутствие внешней опасности (пусть и на короткий период) мгновенно вернуло ему бодрое расположение духа. Подобные превращения Севы из «твари дрожащей» в «особу высокого полета» я наблюдал множество раз, особенно если Сева хватил лишку и выпил пива на кружку-другую больше.

— Ну и дела. Д-даже в голову ничего не лезет.

Я устало сел на край ванны:

— Надо подумать. Через двадцать минут Сы-соича вынимать, и я совершенно не представляю, как это сделать.

С внешней стороны двери опять что-то бухнуло. Сева громко икнул.

— Я предлагаю с-сдаться!

— Не дрейфь! — Я положил руку ему на плечо и, для повышения общей моральной устойчивости, добавил пару крепких выражений, услышанных на днях в троллейбусе. На Севу это произвело желаемое воздействие. Выпрямившись, как струна, он переспросил о значении последнего выражения. Когда я подробно объяснил, Сева захихикал, сверкая в темноте глазами, и ни с того ни с сего выдал анекдот про колобка и лису, изобилующий столь пикантными подробностями, что даже вилки в раковине перестали позвякивать.

Настроение мое заметно повысилось, и его подъему не смог помешать даже громкий — раза в два громче предыдущего — удар по двери. Полоска света внизу померкла, и, судя по широкой тени, снаружи стоял кто-то большой и весомый.

— Ир-рдик? — шепотом спросил Сева.

Из-за двери тяжело вздохнули и снова ударили. Ванна под нашими задами слегка завибрировала. Дверь треснула, пропуская внутрь еще один лучик света, и Сева, явно не соображая, что делает, крепко обхватил меня руками. Он бы еще и ноги закинул, но я вовремя отодвинулся ближе к раковине.

— Вот и вер-рь после этого ин-н-ноплане-тянам! — дыхнуло на меня луком. Я поморщился, но Сева в темноте этого не заметил.

Дверь между тем попытались взломать еще пару раз, все так же тяжко вздыхая. Щелей стало больше.

Еще через пару тяжелых ударов дверь под напором неизвестного выгнулась верхним углом вперед, предоставляя вилкам свободный коридор для полета.

В образовавшуюся щель я смог с ужасом различить то, что к нам упорно лезло и тяжко вздыхало.

Это был стол из кухни, вставший на бок и орудовавший верхними ножками как руками!

Теперь уже Сева не икал, а глубоко дышал, закрыв глаза. Я подумал, что самое время или сделать то же самое, или, широко распахнув дверь, вступить со столом в неравную схватку.

А там, глядишь, и джинн с вампиром помогут. Еще есть Сысоич, закрытый в холодильнике, которого не мешало бы достать, и я даже начал лихорадочно соображать, как это сделать, но додумать мне помешал стол. С чудовищным скрежетом и хрустом он выломал-таки дверь и, опрокинув ее внутрь, встал в дверном проеме. За его спиной лихо выстроились тройной свиньей ложки и вилки. Я разглядел еще ухват со сковородкой, но они, подумав, улетели в сторону зала.

Однако самое страшное было в том, что все вышеописанное происходило в полнейшей тишине (если не считать Севы с его тихим урчанием о том, что он ко всему происходящему не имеет ни малейшего отношения и что он вообще невкусный и костлявый. Витек вон раза в два толще). Ни Яркула, ни Ирдик никаких признаков жизни не подавали. Даже не кричали от адской боли.

Как только вилки с ложками закончили выстраиваться, стол глубоко вздохнул. Во вздохе слышались явные нотки эдакого садистского сочувствия к нашим с Севой персонам. Дескать, не хочу я вас убивать, а придется, жизнь такая, так что ничего личного, мужики…

Я понял, что в данной ситуации лучше зажмуриться, и еще крепче обнял Севу.

Стол приподнял левый угол, намереваясь сделать первый шаг, и…

И тут в коридоре громко и сухо щелкнул открываемый снаружи замок…

 

3

Я выпучил глаза.

Стол замер.

Вилки ровным строем повернулись в сторону двери.

А Сева шепотом спросил:

— Кто там?

— Это, наверное, Капица, — прошептал я мрачно, — Дернул ее черт прийти.

Старуха Капица ранее была хозяйкой этой квартиры. Года три назад, когда денег на покупку катастрофически не хватало, я просто снимал у старушки две комнаты с мебелью, а затем выкупил квартиру полностью. Правда, старуха страдала тяжелой формой ностальгии, расставаться с квартирой не хотела, сделала себе новый ключ и наведывалась ко мне, когда хотела. Я менял замок два раза, но Капица каким-то чудным образом находила ключи вновь. Больше ничего плохого, однако, сказать я о ней не могу. Капица ничего из моих вещей не трогала, просто бродила по комнатам, а иногда тихо сидела на кухне и смотрела в окно. Обычно ее визиты не занимали и получаса.

Жила она одна, безо всяких родственников, и была настолько стара, что могла еще вспомнить, как сидела у отца на плечах и смотрела на царя Николая II, едущего на лошади. При этом она всегда добавляла, что как раз во время этой поездки царя и застрелил некто Оскар, что она собственными глазами видела, как царь падал, сраженный вражеской пулей. Но последнему я не верил, объясняя старушке, что речь идет о другом царе, вернее, президенте, а убили его не у нас, а в Америке. Капица всегда делала удивленный вид и крестилась, шепча — «Да неужто?», а при следующей нашей встрече все начинала заново…

Похоже, настал тот момент, когда старушка была действительно не к месту.

В полной тишине было слышно, как провернулся ключ и скрипнула дверь.

— Витечка, ты дома? Это я пришла, — раздался знакомый скрипучий голосок. Входная дверь была прямо напротив ванной, и не заметить вилки и стоящий на торце стол Капица просто не могла. — О господи, а это еще что такое?..

Столовые приборы долго не думали. Я подозреваю, что они даже обладали некоторыми задатками разума, потому что молниеносно перестроили «свинью» носом к Капице и ринулись ей навстречу. Стол гулко затопал следом.

— Бежим! — закричал я, срывая голос. Но Сева меня услышать не успел. Воздух в узком пространстве коридора порвал тонкий, на грани ультразвука, старушечий визг.

Капица удирала по коридору, отмахиваясь тощими руками от роя столовых приборов! Следом, наступая ей на пятки, мчался стол и тяжко вздыхал, как страдающий алкоголизмом и одышкой престарелый спортсмен. Сия процессия промчалась мимо ванной и скрылась в кухне.

— А вот теперь побежали! — С резвостью, которую ранее за ним мне наблюдать не приходилось, Сева выбежал из ванной. Я выскочил следом и нос к носу столкнулся с графом Яркул ой.

Вампир крутился в коридоре и, изрыгая изо рта клубы черного дыма, тщетно пытался вынуть из груди три кухонных ножа, а одна чайная ложечка неведомо каким образом оказалась у Яркулы в рукаве пиджака.

Одновременно с этим граф то и дело превращался. Это надо было видеть! Калейдоскоп существ всевозможных мастей и окрасов менялся с такой скоростью, что рябило в глазах. Оставались неизменными только верхняя одежда графа и его шикарный нос, внешность же претерпевала чудовищные изменения. Лично я среди веера превращений смог различить лишь малую толику наших, родных, земных существ, а в основном то были твари самые разнообразные, начиная с летучей мыши и заканчивая чем-то буровато-зеленым с тремя глазами, отдаленно напоминавшим Авдея Ваныча Вухоплюева в моменты его глубочайшей задумчивости у Мусора в туалете.

Из кухни высунулся Сева.

— Х-холодильник открывать? — Посмотрев с секунду на графа, он добавил: — А где остальная… посуда?

Яркула ответил характерным ревом и победоносно воздел руку к потолку. В кулаке его были зажаты столовые приборы. Тотчас прекратились и его превращения.

— Ну! — закричал он, в пылу не замечая того, что брызжет во все стороны изумрудной струей света. Ударяясь о стены, свет разлетался в стороны, оставляя на обоях мутные пятна. — Кто следующий?! Дайте мне их! Всех поломаю, меха порву! — Вампир взлетел к потолку и гневно потряс ногами.

— В комнату! — Я указал рукой, куда следует лететь Яркуле. Из комнаты как раз донесся очередной старушечий визг и звон разбиваемой посуды. Граф, не раздумывая, выкрикнул какое-то победоносное четверостишие и скрылся за углом.

Я же со всех ног бросился на кухню.

Сева стоял у холодильника, переминаясь с ноги на ногу, и нерешительно держался за ручку. Бросив взгляд в сторону того места, где недавно стоял стол, я решил произвести завтра генеральную уборку. А заодно и тараканов потравить. По личному опыту было известно, что этих маленьких бегающих тварей обычной тапкой не уничтожить.

— Ну, открывать? — Сева нетерпеливо поежился. Из комнаты вновь послышались визги и, неожиданно, раскатистый, басистый хохот. Что-то с треском упало на пол.

— Давай скорее. — Я невольно пододвинулся ближе к холодильнику. Прошло уже гораздо больше двадцати минут, и Сарь наверняка успел хорошенько покрыться коркой льда.

Сева с готовностью потянул за ручку, но тут снова произошло неожиданное. Холодильник вздрогнул и вдруг вогнулся внутрь, вырвав ручку из Севиных рук. Затем он изогнулся вновь, приняв какую-то странную овальную форму, и, гигантскими прыжками перелетев через всю кухню, грохнулся около двери.

Я от удивления открыл рот. Сева уже бежал к «Титану», выкрикивая: «Ловить его надо, а то ведь уйд-дет!» Но взять он его, конечно, не взял. Холодильник сложился гармошкой, резко выпрямился и совершил еще один прыжок в глубь коридора. Квартиру затряс очередной чудовищный грохот. Подбежавший к двери Сева мрачно констатировал:

— Застрял.

— Что сделал?! — заорал я, подбегая к Севе.

Впрочем, глупо было задавать подобный вопрос. Я все увидел сам. Холодильник застрял в потолке, весело дергая четырьмя ножками на колесиках. Пол под ним был сплошь белый от отваливавшейся штукатурки, а среди клубов пыли и дыма стоял и удивленно моргал большими и неумными глазами Дидро. Еще он громко чихал, примерно раза два в секунду, и силился что-то сказать.

В комнате в это время опять что-то разбилось, и голоса Яркулы и Ирдика дружно закричали:

— Бить гадов!

— Я это… — произнес Нефилософ, явно не замечая, что над его головой пытается высвободиться холодильник, — я спросить хотел, что это у вас тут происходит? А?

— Х-холодильник! — неслышно пискнул Сева, поднимая руки к голове.

— Что? — Дидро поморщился. — У меня, извините, со слухом не в порядке, прошу говорить громче.

— Холодильник! — заорал я, не решаясь сделать шаг в глубь коридора.

— Извините, а при чем тут холодильник? — удивился Дидро, стряхивая с пиджака белую пыль. «Титан» над его головой немного опустился вниз. — А кто там все время что-то кричит?

— К-к-к, — снова пискнул Сева.

И совершил подвиг.

Подбежав к Дидро, он пнул его в живот ногой, толкнул, покатился вместе с ним к двери, да там и замер, уткнувшись головой в пол. Тут как раз с жутким грохотом холодильник рухнул вниз. На этом, однако, все не кончилось. Холодильник встряхнулся (тут я совершенно не преувеличиваю, сам видел, как по поверхности его пробежала мелкая рябь), изогнулся и в великолепном прыжке через себя скрылся в комнате.

Я побежал следом и успел заметить, как мой металлический друг приземлился около дивана, раскидав в стороны порхающие вилки, ложки и прочие немытые вещи.

В комнате мгновенно воцарилась глубокая и удивительная тишина. А-ля немая сцена заключительного действия пьесы Николая Васильевича Гоголя «Ревизор»: холодильник замер, став вновь металлическим. Яркула висел на люстре, полуоткрыв рот с рядом острых зубов, сжимая в руке завязанную в морской узел вилку. Ирдик, сквозь которого были видны окно и часть батареи, ехидно усмехался. Капица лежала на полу с рядом вилок, торчащих в голове, шее и складках многочисленных юбок. Сзади ко мне подошел Сева и спросил шепотом:

— Что, уже все?

— А где Дидро? — тоже шепотом спросил я.

— Дидро в обмороке, — ответил Сева. — Надо бы холодильник открыть.

Но тут оказалось, что все происходящее не только не подошло к финальному концу, а, наоборот, только начало набирать обороты.

На этот раз вмешался не кто иной, как Яркула. Граф, находясь в приподнятом настроении, отбросил вилку, спикировал с люстры на диван и встал напротив холодильника.

— Ну, соперник вшивый, начинай! — закричал вампир, обнажая клыки и сплевывая на ковер дымящейся слюной.

Холодильник вопросительно шевельнулся.

— Ничего-ничего, и до вас руки дотянутся, не короткие, — ответил Яркула, вставая в странную позу: руки выставив перед собой, ноги назад, а сам изогнулся, от чего стал похож на борца сумо.

Холодильник тоже, по-видимому, принял какую-то только ему известную стойку, и так они замерли на некоторое время. В квартире все стихло. Слышен был только стук вилок друг о друга. Они от волнения стали светиться красным. Сева за моей спиной затаил дыхание…

Наконец Яркула сделал шаг в сторону, хищно оскалившись. Холодильник тоже сдвинулся, и они начали ходить кругами, явно ожидая нападения соперника.

Ходили они минут десять, изредка делая ложные выпады, от чего разбивалась посуда, а в ковре оставались обгорелые по краям отверстия. Я хоть и возмущался таким безобразием, но вставать между соперниками не решался.

Первым не выдержал вампир. Когда пламя из его ноздри в очередной раз разбилось о стену, он громко воскликнул: «Хиий-я!» — и метнулся в сторону «Титана». Холодильник попятился, всем своим существом выражая испуг и непонимание, но Яркула достиг цели, и его белоснежные клыки, предмет гордости и подражания, неповторимые клыки, пожалуй, во всем городе, впились в алюминиевое покрытие…

Комнату прорезал отвратительный скрежет, смешавшийся с болезненным вампирским воплем. Граф, держась рукой за рот, отлетел к дивану, а холодильник с грохотом повалился на стол. Не растерявшись, Сева мгновенно подскочил к поверженному металлическому монстру и широко распахнул дверцу.

— Мать вашу!!! — раздалось тотчас изнутри. — Марципаны паршивые, смерти моей хотите? Живо вынимайте, а то всех бездетными сделаю!!

Сева нагнулся, покряхтел и, вынув заиндевевшую голову, уложил ее на стол. Металлический шелест со всех сторон известил меня о том, что вилки и ложки безжизненно осыпались на пол, а придавленный стол перестал скрипеть, и ножки его судорожно выпрямились в последних конвульсиях.

— Это что тут у вас без меня происходит?! — спросил Сысоич, разлепляя смерзшиеся веки. — Бегемот проходил?

— Нет, это ваш эффект… мм… побочный эффект, тот самый, — ответил я и, сообразив, что все еще стою в дверном проеме, вошел и сел на диван около болезненно постанывавшего Яркулы. Судя по вмятинам на боку моего холодильника, зубы вампира пострадали довольно сильно, если не сломались вовсе.

— Морг, — между тем продолжала голова, — я узнал, какой и где находится. Остается вам только пойти и взять тело. Кстати, о теле. Что здесь делает многоуважаемая Капица?

— А откуда ты ее знаешь? — удивился я.

— Ну, во-первых, не ты, а вы, — Сысоич облизал губы синим языком, — а во-вторых, мы с ней как брат и сестра! В одной школе учились!

— Ага! До девятого класса!

И в этот момент я понял, что фокусы еще не закончились; старушка, во лбу у которой торчало четыре вилки, зашевелилась и села, поправляя свалявшийся подол платья.

— А потом тебя, Сысоюшка, выгнали за плохое поведение, — сказала она, и Сева, стоявший чуть поодаль, тихо пискнул, принимая цвет штукатурки.

 

4

— Хей-хоп, марципановские ваши розовые уши! Чего раскисли-то? Я понимаю, если бы это был монстр зеленого цвета, вот точь-в-точь как сейчас Сева, а то всего-навсего старушка Капица собственной персоной, ничего страшного. Да и выглядит она не в пример лучше меня. Кожа, по-крайней мере, не отслаивается, веки не затекают, так чего же вы хотите?.. — Так говорила голова Сарь Сысоича в то время, пока заботливое волшебство джинна помогало мне, и Севе в особенности, усесться на диван. Капица присела напротив нас и с беззаботным видом стала выдергивать из тела вилки. От этого меня начало мутить еще больше. Пока старушка была занята наведением порядка со своим телом, Яркула и Ирдик навели порядок в квартире, заделали дыру в потолке, а под конец взялись за Дидро. Бедный маленький Нефилософ был самым тщательным образом вымыт и вычищен вплоть до выдергивания волосиков из ушей. Дидро безвольно покачивался в воздухе вниз головой и что-то вяло бормотал, но на него никто не обращал внимания. Все слушали Сысоича.

— План у меня такой: Сева, Яркула и джинн едут в морг. Он, кстати, недалеко, два поворота налево, потом кафе-мороженое, и будет серое такое зданьице.

— А призраков или инопланетян там нет? — спросил Сева, стойко выдерживая подмигивания Капицы. Та, судя по всему, положила на моего друга свой старческий желтый глаз.

— Ну уж если вы так хотите… — Сысоич на миг задумался. — А где мясо?

— ???

— Да, мясо! Уже, между прочим, время обеда, а я еще не подкрепился.

— И сока томатного нет, — добавил Яркула, поднимая холодильник над головой и широко распахивая дверцу. Его тут же завалило огрызками, бумажками и скорлупками, в обилии расплодившимися внутри. Кастрюля же метко угодила Яркуле по лбу, от чего тот звонко крякнул и присел. Мелкий Женов родственник беззвучно захохотал в банке.

— А может, все-таки сначала найдем тело? — робко предложил Сева. Он, наверное, еще не заметил сходства между инопланетянами и одним нашим знакомым по имени Карл. Насколько я знал Мусорщика, тот тоже не часто прислушивался к умным советам, результаты чего и вытекали прямиком в сложившуюся ситуацию…

Продукт Мусорщиковых догадок, а также одного-единственного топора продолжил разговор:

— И, кстати, о моем теле. Черт с ним, с мясом…

— А с соком? — обидчиво пробубнил граф и показал зубы. — У меня челюсть сводит, если вовремя не выпить.

— Алкоголик! — емко и лаконично описал всю сущность вампира Ирдик.

— Кто алкоголик? Я? Да ты… — Яркула поперхнулся слюной, но метать молнии из глаз, к моему облегчение, не стал. — Ладно, не будем сегодня оскорблять слух женщины рассказами о джиннах!

— И то верно, — произнесла Капица. — А это что за красавчик?

— Где? — Сева посмотрел назад, но увидел только розы на обоях. Когда до него дошло, о ком спрашивала старушка, лицо его побледнело.

— А вот на диване! — Капица ткнула корявым пальцем в моего друга. Севино лицо стало еще белее.

— Я? — еле слышно пискнул Сева, сжимаясь в костлявый комочек.

Капица коротко кивнула и уже хотела было встать, но Сысоич громко сказал:

— Кха-кха! Вчера попировали, и ладно. Пора браться за дело!

— За тело! — сострил я. Шутка не получилась.

— Между прочим, молодой марципан, — наставительно сказал Сарь, — грешно смеяться над калеками. Вот отрублю тебе вместе с телом кое-что еще и раздавлю на твоих же окосевших от боли глазах.

— У меня вопрос, — сказал Сева, не сводя со старухи настороженных глаз. — Как я понял, Ирдик, Яркула и Дидро прибыли сюда для того, чтобы следить за нашими действиями и их координировать.

— Тощий, а догадливый, — хмыкнул Сысоич, — Ну?

— Дидро, в частности, следил за вампиром и джинном. Ну а если Дидро теперь без памяти и не знает, для чего он здесь, то зачем тогда ходить нам в морг, если тело можно попросту сюда перенести?

— Если б было так просто, я бы спалил вас обоих к чертовой матери еще в первые минуты знакомства, и все дела, — ответил Сарь. — Тело не подчиняется магии, если только его не попросить. А заставить его встать и идти может только человек, который общался со мной лично.

— Тогда чего время терять? Пошли. — Я вышел в коридор и стал одеваться. За окном по-прежнему, хотя и не так сильно, как утром, шел снег, и я не ограничился одной курточкой, а натянул еще перчатки, шапку-ушанку, которая в былые времена была несколько пушистей и гордо именовалась «заячьей». Надеть вместо драных кроссовок сапоги я тоже не забыл.

Тут как раз вышел из туалета Сева, лицо которого было сплошь в красных пятнах.

— Уходим? — спросил он слабым голосом. — Это хорошо. Это дело.

И принялся напяливать на голову трехцветную шапочку…

 

1

Только спустившись на второй этаж, мы обнаружили, что допустили один существенный промах. Встретившаяся на нашем пути женщина с пакетами продуктов в руках вдруг издала пронзительный визг, после чего побросала продукты и, перескакивая через три ступеньки, скрылась внизу. Яркула с сарказмом заметил, что наш глубокоуважаемый джинн попросту забыл превратиться в нормального человека и предстал перед представительницей слабого пола в исконно джинновском виде. Неизвестно, кстати, что ее испугало больше — синие вены на лице, отсутствие век или абсолютно голое тело (которое, кстати, было совсем и не телом в том представлении, каким его видим мы. Лично мне стоило больших усилий привыкнуть к Ирдиковому телу, а Сева так вообще шарахался от него при всяком удобном случае).

Ирдик, по которому было видно, что раньше подобных оплошностей он не допускал и что это его сильно смутило, ответил, что Яркула, между прочим, сам не замаскировался как следует и женщина могла испугаться его длинных зубов. Яркула три раза сказал «Ха!» и тут же стал симпатичным брюнетом маленького роста. Ирдик свои три метра длины укоротил до двух и стал длиннобородым старцем атлетического телосложения. После недолгих уговоров с моей стороны он согласился надеть и штаны с пальто, а вот обуваться наотрез отказался, мотивируя это тем, что человеческая обувь ему жмет. Тем более она все равно порвется из-за его длинных когтей.

После этого мы вышли на улицу и пошли по расчищенным тропинкам к моргу. Огромными мокрыми хлопьями сыпал снег, да и ветерок, внезапно всколыхнувший ветки деревьев, совсем не дружелюбно пробирал до костей.

На середине пути Сева заметил, что никакого кафе-мороженого не намечается. Я высказал предположение, что мы забурились не в ту сторону.

— Сусанин хренов! — высказал общее мнение граф Яркула. — Ты бы еще через три часа сказал, что заблудился, когда бы мы из города вышли.

Возвращались вдвое дольше, чем следовало. Забрели на старую помойку, где граф едва не поддался соблазну напугать местных крыс, попытавшись превратиться в мышь. Наконец вышли аккурат к парку.

После немудреных умозаключений мы пришли к выводу, что с самого начала повернули не туда, куда следовало. Вернувшись к моему дому, начали вторую попытку.

Получилось лучше. Мы побродили по городу всего минут двадцать, прежде чем вынырнули у здания морга.

Морг напоминал хижину. Очень старую хижину, деревянную, заброшенную лет эдак двадцать назад и подвергавшуюся различным метрологическим явлениям как минимум два раза в год. Одинокое крыльцо со ржавыми перильцами, заледенелыми ступеньками, черной дверью и покосившейся табличкой над ней с лаконичным «Морг» полностью подходило под описание места, куда простой человек хотел бы угодить не раньше чем после смерти.

Ирдик, не раздумывая, двинулся к крыльцу, оставляя за собой странные размытые следы, походившие на фиолетовые кляксы, от которых к тому же шел сизый пар.

— Ты куда так быстро? — спросил вслед Яркула.

— Тело брать. — Дедушка атлетического телосложения остановился. — Мой план таков: входим, глушим врачей, медсестер и вообще всех, кто там есть, тело в охапку и домой!!!

— Как-то уж очень кровожадно;— усомнился я.

— А вот когда мы из ада Цеденбала вызволяли, это кровожадным не казалось, — пожал плечами Ирдик, но вернулся к нам. — Я в те года вообще ни у кого разрешения не спрашивал. Рубил налево и направо, захлебываясь в чужой крови. У меня даже коллекция ух есть. Избранная. Я, между прочим, абы какое ухо не откусывал. Специальные корочки выискивал, у ветеранов адтруда или заслуженных мародеров Трансервиса.

— Может, ближе к нашему делу? — вяло предложил Сева. — Давайте подойдем к окнам, вон они, а там видно будет. Я т-так думаю, морг не может располагаться на втором этаже. Не будут же они трупы туда-сюда по лестнице таскать?

— Сева дело говорит, — сказал Ирдик. — Давайте зашлем графа, пускай разведает обстановку.

— Почему сразу Яркула?! — вспыхнул гневом и возмущением вампир. — А если меня опознают и покалечат? Там наверняка есть медсестра! Или даже две! А еще доктор! Кто знает, что у этих докторов на уме. Воткнут мне шприц с формалином в мякоть, и дело с концом! А если он стоматолог? Мне мои зубы дороги!

— Он патологоанатом, — устало пояснил я. — Откуда в морге стоматологи?

— Поверь мне, Витя, в морге может находиться кто угодно! А у твоего этого… патомо… патоголо… у врача есть скальпель и еще штука такая… как ее? — Яркула ткнул Ирдика под бок. — Ты не помнишь?

Ирдик покачал головой.

— У меня свои методы работы с людьми!

Я не стал интересоваться, какие такие методы, и предпринял последнюю попытку уговорить графа. Уши стали потихоньку замерзать.

— Если отвлечешь врачей и медсестер, с меня три литра томатного сока. По рукам?

Яркула засиял!

Яркула расцвел и едва не покрылся разноцветными цветочками!

Яркула заискрился! Солнце стыдливо скрылось за облаками, не в силах соперничать с вампиром в сиянии и блеске!

От великолепнейшего прыжка через голову, на который граф уже решился было, его удержал Ирдик, вовремя положивший руки вампиру на плечи.

— Так чего же мы ждем, господа?! Стоим, понимаешь, и болтаем не по делу! — воскликнул Яркула и захрустел по свежему снегу, направляясь к крыльцу. — Попрошу не отставать!

— А ты хотя бы имеешь представление, как их отвлечь? — поинтересовался я уже на ходу. Ирдик вместе с Севой шли сзади.

— Меня в местах, где я проживаю, называют современным Леонардо да Винчи, — гордо сказал Яркула не оборачиваясь.

— Но у тебя же бороды нет! — удивился Сева.

— Борода здесь ни при чем! Я — изобретатель и мастер по всяким проделкам и выдумкам. Отвлечь врага, а тем более за пять литров томатного сока, для меня что ногти подстричь!

— За три литра, — поправил я.

— Разве? — удивился Яркула. — А мне показалось — за пять… — И он толчком открыл дверь. Она действительно открывалась внутрь.

— Хорошо, сделаем дело и поговорим. — Заходя, граф Яркула напоследок сказал: — Ждите шесть минут, а потом смело заходите!

— Шесть так шесть, — произнес Сева.

Мы прошли к крыльцу и, встав около ступенек, молча ожидали. Я посмотрел по сторонам, а когда ничего интересного не обнаружил, перевел взор на дверь и раза четыре прочел режим работы морга.

— Еще минута! — сообщил Сева дрожащим от возбуждения голосом, посмотрев на часы.

Я вздрогнул.

Невероятно, но факт! Если вчера большая часть наших приключений происходила, когда головушку мою окутывали ядовитые пары алкоголя (а следовательно, было и не так страшно), то сейчас никаких паров не наблюдалось, и я впервые задал себе вопрос: а что я, собственно, делаю? Чем занимаюсь? Самое страшное заключалось в том, что деться мне было некуда. Ведь все эти инопланетяне, вампиры, джинны и лопоухие друзья в цветастых шапочках обитали в моей квартире. Ведь не под мост же идти ночевать? А расскажи я кому-нибудь о том, что сейчас собираюсь уподобиться террористу, захватить морг и искать среди трупов обезглавленное тело, меня тотчас бы отправили в пригородную психбольницу, а по дороге с хохотом осведомлялись бы: «А какое именно тело ты хотел украсть? Уже замороженное или свежеумершее, прямо с улицы?» или: «На кой черт тебе безголовый, дурно пахнущий дядька? Раз уж тыришь трупы, так чтоб покрасивее выглядели. Вот тут у нас есть жертва неосторожного управления грузовиком. Можем завернуть в целлофановый пакетик. А вот зубы и глаза не дадим, самим нужны». И что-то еще в таком роде. А в квартире у меня бы ничего не нашли, кроме пустых бутылок и, возможно, спящего в беспамятстве Севы. Из чего следовал бы логический вывод. Как говорилось в каком-то старом фильме: «Да вы, батенька, алкоголик!..»

— Пошли, что ли? — Сева отклеился от стены и нерешительно посмотрел на Ирдика. Джинн, который нисколько не волновался, а, наоборот, выглядел так, словно готов был хоть сейчас вступить в рукопашную схватку с целым племенем оборотней, громко хрустнул пальцами и резво поднялся по ступенькам.

Коридор за дверью был длинный, пустой и темный. Выложенный кафелем пол под ногами вызвал яркие образы забрызганного кровью туалета Мусорщика и безголовое тело. Помню, как я не любил Мусорщиков туалет именно из-за кафеля, он мне больницу напоминал, теперь, видать, наоборот… Дверь ближайшего кабинета, к которому мы приблизились, была чуть приоткрыта, освещая зеленую стену светом дневных ламп. Из кабинета доносились тревожные голоса.

— Следуйте за мной, — прошептал Ирдик.

Мы гуськом, на цыпочках пошли вдоль стены. Проходя мимо двери, я с удивлением обнаружил, что в кабинете на койке, покрытой целлофановой пленкой, лежит Яркула. Судя по тому, что у него отсутствовала половина головы, а вся одежда и пол были залиты кровью, вампир отошел в мир иной. Причем сравнительно недавно. Две медсестры жались в углу и не сводили с мертвяка глаз, а доктор — седой старичок с бородкой, полуобернувшись к окну, кому-то что-то быстро говорил по телефону. Заметив нашу процессию наполовину вытекшим глазом, Яркула подмигнул.

Я поспешил за джинном и Севой, ждавшими меня у следующей двери. Заглянув в небольшое окошечко (и для чего только оно было сделано, интересно?), джинн сообщил, что они пришли по назначению.

— Там трупы? — шепотом спросил Сева. — А я это… можно тут останусь, на фишке постою, как говорят, или что еще?

Джинн смерил его взглядом, говорящим о том, что солдаты никогда не покидают поле боя без самого боя. В крайнем случае их расстреливают на месте.

— А действительно, зачем мы всей толпой пойдем? — поддержал я беднягу, — Там всего-то надо будет сказать волшебное слово и убраться быстрей. Сева только мешать будет, он же неповоротливый.

Ирдик перевел презрительный взгляд и на меня и угрожающе добавил:

— А еще дезертиров на штык и кишки вокруг шеи… Ну а раз задерживает, хорошо, стой здесь! Но если что…

Сева побледнел и быстро-быстро закивал головой. Если он и думал о каком-либо способе дезертирства, то эти его мысли превратились в трупный пар.

Мы вошли.

Два окна с решетками были плотно закрыты, и от этого воздух в комнате буквально стоял, навалившись на меня плотным облаком. О запахе можно не говорить, ибо запах был как в комнате, наполненной трупами. Не спасала даже заметно низкая температура. Возможно, комната была своеобразным «общаком»-холодильником для всех трупов, чтобы не совать их в ящики по отдельности. Несомненно, это было истинно городским изобретением. Наверное, кто-то пытался сэкономить деньги на бывших жильцах Новоозерска…

Пять из шести коек были заняты. Все мужчины — насколько я смог разобрать мимолетным взглядом, — и один из них без головы. Наш. Как ни странно, никакого отвращения или приступов неконтролируемой тошноты не наступало. Не накатывала дурнота и вялость в ногах, чего я боялся. Нужно было только дышать ртом и стараться не разглядывать запрокинутые к потолку бледные лица.

Мы обогнули несколько коек и подошли к Пал Палычу Чуварову, который, ввиду некоторой своей неполноценности, был накрыт полотенцем с верхом.

— Посмотрим? — склонившись над телом, весело спросил Ирдик. — Давненько, знаете ли…

— Нет уж. Давай сразу разделаемся… только как мы его по улице проведем, без головы-то?

Джинн успокоительно похлопал меня по плечу:

— Голову приделать как раз не проблема, вопрос в другом — какую именно?

— Что значит — какую?

— Очень трудно выбрать, — ответил Ирдик, сконфуженно улыбаясь. — Голов у меня в запасе так много, что половины уже и не вспомнить. Остальная же половина состоит в основном из инопланетян или наших земных тварей. Кроме того, меня интересует вопрос, а какую голову захочет само тело?

— Да все равно какую, главное, чтобы внимания не привлекала, и быстрее, — сказал я. — Скоро милиция приедет.

В Севины способности кого-либо задержать хотя бы на полминуты я верил настолько, насколько верил в то, что Джон Леннон мертв. То есть не верил вовсе.

— Можно симпатичной гражданки Италии, знавал я одну… не скажу, конечно, что лицо у нее было самое симпатичное… — тем временем скрупулезно перебирал Ирдик, — Хотя нет, здесь мужчина нужен…

— Давай быстрее, — поторопил я. Кажется, где-то в отдалении раздались едва слышные шаги по кафельному полу. Хотя это могло быть всего лишь мое воображение (боже мой, как часто мы надеемся только лишь на свое воображение!).

— Остается одно — голова истинного хозяина! То есть Саря, — Ирдик удовлетворительно фыркнул, выпустив из ноздрей голубую струю едкого дыма, — А что, хорошая идея!

— Так и сделаем, — Было похоже, что мои опасения вот-вот сбудутся. Кто-то действительно шел в нашу сторону! Гулкий топот разносился по моргу, все ближе и ближе.

— Колдуй!

— Что значит колдуй?! Ты думаешь, это так просто, щелкнул пальцем и готово? Я триста лет учился щелкать пальцами так, чтобы не оставлять кровавых мозолей и водянистых волдырей! А ты — колдуй!

— Ирдик, кто-то идет, — сказал я.

— Хорошо. — Ирдик воздел руки к небу. — А тебе, Витя, не кажется, что твое участие в нашем деле не помешало бы? Я говорю, для начала Пал Палыча надо поднять!

— Посадить?

— Точно! Чтоб он сидел! Мне так будет легче.

Я обхватил слегка подмороженное тело и стал помогать джинну его поднять. Никогда в жизни я не дотрагивался до мертвецов. Два раза, насколько помню, мне приходилось сталкиваться с ними почти вплотную, особенно в небольшой железнодорожной аварии лет пять назад. Но я ловко ускользнул от неприятной процедуры и даже не ходил на опознание, тем более что ни друзей, ни (тьфу-тьфу) родственников среди погибших не было.

А теперь?! Взгляните на меня! Чем я занимаюсь? Вкупе с джинном (старичком атлетического телосложения, поправил я сам себя) сажаю на столике безголовое тело! Ох, и тяжелое же оно оказалось! И теперь уже точно мое воображение услужливо предположило, что под простыней лежит некто желтокожий, холодный, с обвисшими складками кожи… Мороз по затылку, как представишь…

И тут прямо за дверью кто-то басом спросил:

— А ты что здесь делаешь? Что значит студент? Покажи билет… а как же ты без билета в морг заявился?

— Ирдик, голову шпиляй, голову! — прошептал я, наваливаясь на тело Саря, дабы удержать его в вертикальном положении. Пал Палыч, уж насколько был мертв, все норовил завалиться набок.

Джинн щелкнул пальцами. Кажется, он что-то перепутал… Тело дрогнуло под моими руками… и появилась голова. Маленькая путаница состояла в том, что появилась она над полотенцем, накрывавшим шею Саря, и попросту затолкала его внутрь. Получилось что-то напоминающее французский воротник Средневековья.

От удивления я не удержал тело, и оно не замедлило с глухим стуком упасть обратно на стол. Джинн виновато хрюкнул:

— Что-то не то, кажись… Я ж тебе говорил, что колдовство — это тебе не блох на затылке давить…

— Иди отсюда, бомж несчастный! Сейчас милиция приедет и тебя заодно заберет, — послышалось в коридоре. Дверь широко открылась, и в комнату влетел немного пришибленный Сева.

Увидев трупы, он резко затормозил и облокотился о белоснежный рукомойник с маленьким краником, находившийся аккурат около двери. Вслед за ним в палату решительным шагом вошел патологоанатом. Тот самый, с седой бородкой.

Увидев тощего мужика и атлета-деда, стоящих у безголового до недавнего времени тела, а ныне с головой и с мятой простыней в шее, врач вскинул брови:

— Да вас тут целая шайка! Даю голову на отсечение, что тот, в кабинете, ваших рук дело!

— Ну, насчет головы можно еще подумать… — брякнул я первое, что пришло на ум. Почему-то патологоанатом стал чем-то похож на Севу.

— Здрасте пожалуйста. — Врач всплеснул руками и упал кулем на пол.

Вот это был фокус! Такое не увидишь на лучших цирковых аренах. Подозреваю, что не каждый дипломированный некромант или взыватель духов видел подобное!

Тело Сысоича на койке вздрогнуло, засучило руками, подгребая ненатянутый целлофан под себя, поднатужилось маленько и — село. Вслед за сим действием пискнул Сева, который с каждым часом своей жизни становился все бледнее и бледнее.

— Вот и хорошо, вот и замечательно! — Старичок с истинно джинновскими глазами помог телу спрыгнуть с койки и придерживал оное под локоть, пока застывшие, немигающие глаза, так похожие на истинные глаза Сысоича, осматривали помещение. — А теперь пора быстренько уходить, пока не появился кто похуже патологоанатома.

— Мне только одно непонятно, — сказал я, переведя взгляд с Севы на лежащего без сознания врача. — А почему доктор упал в обморок, ведь тело встало уже после?

Не успел Ирдик выдвинуть какой-либо контраргумент, как вдруг в палате со звоном полопались все стекла. Чудовищный треск и грохот больно ударил по ушам, волна теплого воздуха подкинула, смяла, закрутила и швырнула в неизвестность.

Кажется, я упал на койку… уже кем-то занятую… кем-то холодным и явно мертвым…

Не успел я толком разглядеть тело, на которое невольно свалился, как еще один мощный взрыв швырнул меня вместе с койкой в сторону. Я упал на спину. Мертвец упал на меня, раскидывая руки в безжизненном рвении обняться как можно крепче. Я увернулся, и в это же время через нас сиганул джинн, снова принявший свой обычный чудовищный облик. Он держал под мышкой Севу. Мой ушастый друг снова был в обмороке. Ирдик положил Севу на пол, не особо, правда, при этом церемонясь, и высунул нос из-за койки. Пару минут он что-то разглядывал в полумраке палаты, а затем поманил меня пальцем. Я отодвинул беднягу мертвеца в сторону и подобрался на карачках к джинну:

— Что случилось?

— Страшная вещь! Смотри! — Корявый ноготь ткнул в глубь палаты. Я осторожно высунулся и посмотрел. Окон как таковых больше не было. Скорее зияющие неровные отверстия с черными краями. Решетки торчали во все стороны, изогнутые невероятнейшим образом, оплавленные и раскрасневшиеся.

Между коек с уцелевшими телами стояли четверо. Двое нормального роста и телосложения, а двое какие-то чересчур маленькие и угловатые, словно были вылеплены из теста чьими-то дрожащими и неумелыми пальцами. Почему-то они показались мне похожими на две картошки-переростка с отростками вместо рук и ног. Собственно, после общения с инопланетянами можно было ожидать чего угодно.

Я снова скрылся за койкой и задал Ирдику резонный вопрос:

— Это кто?

— Террористы, — страшно закатил глаза джинн, — похитители тел. Нашли все-таки, кровопивцы!

— Что-то я не очень тебя понял.

— А чего тут понимать? Они за телом пришли, как и мы. Вычислили как-то, что оно здесь, и решили чужой энергией на халяву попользоваться. Этим похитители тел и живут. Только зазеваешься, а твой энергетический носитель раз — и свистнули. Из-за них, террористов, инопланетяне и боятся ходить по темным подворотням и переулкам после полуночи. Вмиг обезглавят.

Я поежился от неприятного слова, ассоциировавшегося у меня с топором и Мусорщиком.

— Тогда почему они стоят в центре комнаты и не атакуют?

— Потому, — ответил Ирдик раздраженно. — У нас кто за порядком следит?

— Ну, Дидро.

— И у них есть свой смотритель. Гольбах. Даже террористам положен по штату, так-то вот. Если бы не он, то нас бы уже не было.

Я сглотнул. Джинн тоже. Как ни странно, но и Сева сквозь обморок нервно двинул кадыком.

— Ну и что они собираются делать?

— По правилам похитители тел обязаны провести переговоры, потом нападать.

— То есть взрыв можно не считать, да? — Легче мне не стало. Придумать какой-нибудь примитивный способ выхода из данной ситуации мне помешал резкий каркающий голос:

— Хотелось бы знать, на кого мы наткнулись, уважаемые?

— О-о! — зычным басом ответил джинн, напуская в палату туман, — Мы самые страшные, злобные и непоседливые джинны на этой планете! Горе тому, кто встанет у нас на пути! Уже не одна сотня инопланетян и прочей нечисти поплатились за то, что мешали нам достигнуть цели. Шестеро из них до сих пор гниют в подвалах замка Трансервис.

— В подвалах Трансервиса только бочки с вином и временами пьяный лакей, — недоверчиво сказал каркающий голос.

— Они заживо замурованы, — выкрикнул джинн и так захохотал, что волоски у меня на шее встали дыбом. Всполохи молний с потолка отозвались сухим треском. Стало заметно темнее. Подул откуда-то из-под двери прохладный сквознячок. Когда хохот утих, джинн спросил, не меняя повелительного тона:

— Что вам нужно, жалкие картофелины?

— Попрошу не принижать наше достоинство. Еще здесь Гольбах и террорист по имени Треб.

— Да? Сочувствую… — пробасил Ирдик. — Но это к делу не относится. Что вам здесь нужно? Тело принадлежит мне, и горе тому, кто посмеет перечить зову моего джинновского аппетита!

В стане врагов произошло замешательство. Было слышно, как клубни и Треб о чем-то горячо спорят. Видимо, решают, что делать дальше. Спустя минуту они пришли к общему мнению. Треб спросил:

— Покажите нам своего смотрителя порядка. Мы хотим говорить с ним.

— Вы имеете в виду Дидро?

— Ага.

— А я его съел, — И по комнате разнесся душераздирающий хохот, полный злобы и кровожадной агрессии.

Враги испуганно примолкли.

— Ч-что, правда съел? — осведомился Треб дрожащим голосом.

— Правда, правда, а шапочкой его потом пот вытирал, а листиками из томика «Философии»… в общем, тоже для дела использовал.

Враги сникли и некоторое время нерешительно переминались с ноги на ногу, размышляя, убежать сразу или поговорить еще. Треб, который был явно их лидером, наконец не выдержал:

— Извините, но есть ли у вас права на это тело?

— Мои права касаются только меня, — важно изрек джинн. С каждой минутой голос его становился все наглее и наглее.

— А все-таки! — настаивал Треб, правда, таким тоном, будто ожидал в любой момент самой страшной расправы.

— Я пред террористами всякими отчитываться не намерен! Вот!

— Но мы, по крайней мере, своего смотрителя порядка не съедали.

— Попробовали бы только, — отозвался ворчливый голос. — Я вам не Дидро с его лысой макушкой!

— Кончайте болтовню и это… проваливайте. — Ирдик подмигнул мне, давая понять, что все самое страшное позади. Я подмигнул ему в ответ и покосился на Севу — как бы не очнулся в самый неподходящий момент. Но он дрых, сложив руки на пузе. Треб тем временем в последний раз спросил:

— Значит, тело не отдадите?

— Не отдадим! Мы сильнее, нас много, и вообще мы его первыми нашли!

— Тогда всего хорошего. Не смеем вам мешать.

Высунувшись из-за койки, я разглядел, что клубни, Треб и Гольбах развернулись и цепочкой направились к одному из окон. Их походка выражала такую скорбь, что впору было вешаться.

— Уф, пронесло, — тихо сказал Ирдик. — Если бы они знали, что здесь всего лишь я да…

Все же оказалось, что не пронесло.

Появился граф Яркула Беркович собственной персоной!

 

2

Сначала раздались его вопли, что-то насчет того, чтобы все немедленно бросали оружие, руки, соответственно, за голову, лечь на пол, а его друзей освободить немедленно. После гневной тирады дверь разлетелась в щепы, и появился сам вампир.

Вид его был ужасен: вертикально сверху вниз отсутствовала половина головы, а вторая половина хмурила бровь, топорщила ус и скалила зубы. Волосы стояли дыбом, что уж говорить об одежде — жалкое подобие окровавленных тряпок! Треб и его помощники в испуге затрепетали.

Издав вопль разъяренного быка и потеряв ухо, Яркула ринулся в бой!

Это надо было видеть! Сначала граф поддал левой, как заправский футболист, одному клубню, и тот улетел в темный угол, дрыгая ногами и странным оружием, напоминавшим лазерный инопланетный пистолет (все термины почерпнуты мной из обширных источников фантастической литературы, так что описываю все как есть). Через мгновение в другой угол отправилась вторая картошка. Эта, в отличие от первой, была не столь молчаливой и за несколько секунд полета обматерила вампира на чем свет стоит. С Гольбахом Яркула немного повозился. Смотритель порядка оказался на редкость изворотливой пиявкой и ловко пролезал под койками. При этом он не переставал верещать, что все это противозаконно, что он пожалуется куда следует, и вообще, кто позволял им есть Дидро!

Яркула не слушал. Он только рычал и разливал повсюду злость и кровь.

В конце концов не выдержал и Ирдик. В один удобный момент он высунулся из-за койки и подставил Гольбаху ногу. Тот с хрюканьем растянулся на полу и тотчас был схвачен Яркул ой, раскручен и выкинут им в рваную дыру окна.

Когда пришла очередь Треба, оказалось, что он сдаваться просто так, в отличие от своих напарников, не намерен.

— Не дамся! — заорал террорист номер один, увертываясь от навалившегося на него графа, и запрыгал по койкам. Яркула запрыгал следом, посылая Требу вдогонку огненные дымящиеся звезды. Взрываясь, они озаряли комнату разноцветными огнями. Вскоре и джинн подключился к погоне, но из-за своего роста в маленьком помещении он был неуклюж, а его голова все время задевала за потолок. Джинну ничего не оставалось, как вести прицельный огонь по движущейся мишени короткими очередями изогнутых молний.

Комната постепенно наполнялась дымом и ругательствами как с одной, так и с другой стороны. Мне пришлось схватить Севу за ноги и оттащить в безопасное место. По дороге он внезапно очнулся и стал страшно выгибаться, дабы углядеть перестрелку приоткрытым глазом.

— Т-ты что? Так-кое же раз в жизни бывает! — орал он, от волнения заикаясь все сильнее. — П-перестань, я т-тебе говорю! — Тут его заело, и, вывернувшись из моих рук, Сева перевернулся на живот и стал жестами объяснять всю суть ситуации. Я мешать ему не стал. Тем более что вскоре и видно ничего не стало. Густые клубы дыма вперемешку с напущенным туманом свели видимость на ноль.

Кто-то страшно закричал неподалеку:

— Бо-о-ольно!!! — Скорее всего, это был Ирдик, потому что раздался глухой треск и следом его радостное восклицание: — Я тебе покажу кусаться!

В область видимости из дыма выскочил Ирдик с обуглившимися кончиками пальцев и очень довольным лицом. Его острые мелкие зубы так и сверкали от радости.

— Враг убег! Их было больше, но мы их все равно победили!!

— Здесь в большей степени моя заслуга, — скромно сказал показавшийся граф, уже вернувший себе недостававшую часть лица. Последние остатки его одежды после боя тлели и местами выгорали маленькими голубыми огоньками.

— Почему это твоя? — изумился Ирдик. — Я двух картофелин подстрелил.

— Ну, положим, одну, а еще одну я сам в окошко отправил.

— Да ты… Да я… мм… да если бы ты со своей набедренной повязкой не лез, они бы и без боя ушли! — Джинн и вампир встали над все еще лежавшим на пузе Севой. После боя их обоюдная симпатия испарилась не хуже Яркуловой одежды.

— А кто в стену шесть раз выстрелил?

— А кто по зубам хотел стукнуть, а попал в живот?

— А кто вообще косой, как мартовский заяц в период случки?

— А кто над трупом издевался?

— Я издевался?!

— Ты издевался! Схватил беднягу и давай раскручивать! Вентилятор нашел!

— А у тебя ухо не настоящее было. Я сам видел, как ты его из воздуха вылепливал. Свое настоящее пропил, наверное!

— Мое ухо, хочу пропиваю, хочу в рулетку проигрываю!

— Так ты еще и в рулетку играешь?! Ну, не ожидал!!

Я попытался было осторожно встать между ними, но вовремя одумался, заметив мелькающие в глазах обоих огненные молнии.

— Прекращайте, не для этого сюда пришли.

Яркула и Ирдик не унимались, продолжая костерить друг друга на чем свет стоит все громче и громче. Казалось, они уже не слышат и не замечают, что происходит вокруг.

Тут Сева еле слышным голосом откуда-то снизу пролепетал:

— Кстати, куда подевалось тело?

Ирдик и граф резко замолчали, переглянулись, одновременно развернулись и в ногу проследовали туда, где должно было лежать тело. Минут десять до наших ушей долетал грохот падающих кроватей, хруст стекла под торопливыми шагами и какой-то непонятный шорох. Вероятнее всего, это был звук переворачиваемых тел. Хотя я человек с относительно слабым воображением, мне довольно ярко представился граф Яркула, словно монстр из фильма ужасов склонившийся над чьим-то безвинным телом и внимательно его рассматривающий. А с клыков его медленно капает жидкость металлического цвета. Глаза светятся желтым, и нет зрачков… Я уж хотел испугаться, но оба агента по происшествиям вновь возникли перед нами.

— Тело бежало. Воспользовалось заварушкой и сигануло в окно, — сообщил Ирдик. — Чувствую, это тело пошло в свою голову, такое же гадкое отродье! Где прикажешь его искать на этот раз?

— Сильно волноваться не стоит. Сысоич еще раз в холодильнике полежит и…

— С-снова от вилок бегать? Увольте! — запротестовал Сева.

— Почему это сразу от вилок?

Сева пожал плечами:

— Ну от стола… Думаешь, еще от чего-то?

— Ничего я не думаю, в конце концов, у нас тут не «Поле чудес». И уж точно не «Что? Где? Когда?», — блеснул знанием российских интеллектуальных игр Ирдик. Он хотел добавить еще что-то облегчающе-главное, но в этот момент с улицы донесся рев сирен.

С круглыми глазами мы с Севой ринулись в полном дыму к тому месту, где должно быть окно. Чудом не ударившись ни об один стол и не задев ни одного мертвеца, я подбежал первый. Уперев руки в подоконник, просунул голову меж выгнутых решеток под падающий снег и посмотрел.

Неподалеку стояли две машины. Милиция и «скорая помощь». Из обеих неторопливо вылезали люди в форме и белых халатах. Чертыхаясь и поскальзываясь на заледенелых ступеньках, трое из них добрались до двери и скрылись внутри.

— Надо что-то делать, — почему-то шепотом сказал я. Мне показалось, что если я скажу громко, то милиционеры меня услышат. Неожиданно я обнаружил, что около машин вижу знакомое лицо. Старичок с авоськой, неторопливо семенивший по тротуару в сторону парка. Сразу вспомнился разговор в трамвае, когда Сева выложил ему совершенное нами преступление как на блюдечке. Небось старичок до сих пор помнит. Если сейчас его позвать, точно умрет от инфаркта.

— …и улетим. — Толчок в плечо вывел меня из раздумий. Граф отодвинул нас с Севой в сторону от окна и быстро закатал рукава на пиджаке, обнажив желтые с синими прожилками и абсолютно безволосые руки.

— Что ты собираешься делать? — спросил я.

— Ты спал минуту назад? Я же объяснял. Выламываем решетки до конца и улетаем.

— Улетаем?

— Вот, точно спал! — воскликнул Ирдик. — Я обращусь, если непонятно, в дракончика, а Яркула в этого… как его… вечно забываю. Ну, с глазами человека, страдающего запором.

— Филина! — отозвался Яркула, колдовавший над решетками. Одна задругой они сами выдергивались из цемента и уменьшались до зубочистки, а потом падали на пол, — Я же не виноват, что из всех летающих птиц могу обращаться только в филина. Ирдик, тот вообще не может. Дракончика выучил, и все.

— А мне больше и не нужен никто.

— Мы посадим вас на плечи, а дальше, думаю, объяснять не нужно.

— А если кто увидит… дракона?

— Подумаешь. Напишут в газете о новом НЛО, а завтра я сам эту газету буду читать в туалете.

— Готово! — прохрипел Яркула, — Пожалуйте вы первыми.

— Чур я лечу на д-драконе! — по-детски задорно выкрикнул Сева.

— Я согласен. Ты меньше весишь, — Ирдик оценивающе смерил Севу безвеким взором, — Чур, пятками под ребра не тыкать, за уши не хватать и по заду ничем не бить.

— За что же тогда держаться? — с недоумением спросил Сева, — Д-дракон, он же это… чешуйчатый, гл-ладкий…

— Увидишь, — Ирдик попросил всех отвернуться на время своего превращения, потому что, во-первых, он стеснялся перевоплощаться в драконов перед посторонними людьми, а во-вторых, он утверждал, что любое превращение — большой секрет для марципанов. Мы с Севой неохотно это исполнили. К моей радости, я мог следить за джинном в небольшом зеркале над раковиной. К тому моменту дым немного рассеялся, я прищурился, вглядываясь, и тут передо мной произошло еще одно чудо. Тело джинна как-то все сразу стало коричневым и блестящим, ноги втянулись внутрь, а руки стали расширяться и делаться плоскими, словно их, как тесто, раскатывали скалкой. Лицо Ирдика исказилось и вытянулось, вмиг превратившись в настоящую драконью рожу с широкими ноздрями, раскосыми глазами и здоровенной челюстью, где в каждом ряду располагалось сотни по две мелких зубов. А в пасти, если ее хорошенько открыть, могла бы поместиться Се-вина голова. Пожалуй, если постараться, вместе с телом. Сева, не подозревая о моих мыслях, восторженно потянул ноздрями воздух.

— Я готов, — удовлетворенно сообщил Ирдик.

За дверью вдруг послышались топот и многочисленные голоса. Женский голос с подвизгом верещал:

— Именно туда он и направился… Я-то думала, что без половины лица, значит, мертв, а он встал и пошел…

— А с окнами у вас что, с окнами? — вторил ей мужской хрипловатый голос.

— С какими окнами?

— Разойдись! — скомандовал джинн. Он развернулся в сторону двери. Щеки его на секунду раздулись, как у хомяка, натянулась коричневая кожа, и он плюнул тонкой струей огня. Струя разорвала туман и врезалась в дверь, превратив ее в однородную массу железа и кирпича.

— Это их ненадолго задержит, — довольно констатировал Ирдик. Его морда ткнулась в Се-вин небритый подбородок, — Запрыгивай!

Сева не заставил себя долго ждать. Он мгновенно очутился у джинна на шее, крепко ухватившись пальцами за складки кожи между чешуйками.

— Мы полетели, — сказал дракон и выпорхнул в окно.

Это было завораживающее зрелище — сначала Ирдик планировал, слегка склонившись на один бок. Затем сделал несколько мощнейших взмахов крыльями. Вокруг них закружились вихрями снежинки, и они взмыли в синее небо…

— Пора и нам. — Я обернулся и увидел именно то, что и ожидал увидеть — большого филина, черного с головы до хвоста и с огромными желтыми глазами.

— Залезай, — мрачно скомандовал филин. Я забрался ему на хребет, устраиваясь на нем поудобней и привыкая к новым ощущениям. Лететь на филине мне предстояло впервые. Пусть я и знал, что это на самом деле вампир. А кому приходилось оседлывать вампира? Я усмехнулся про себя — и чуть кубарем не слетел на пол, когда Яркула запрыгнул на подоконник.

Прижавшись лицом к перьям, обхватив ногами и руками тело филина, я задал себе вопрос, который в прежней жизни не имел особого значения, — а боюсь ли я высоты?

Тут мы и взлетели…

 

3

Меня сковало внутренним холодом, пронзившим конечности, голова закружилась, а потом я забыл обо всем на свете…

Помню, как на втором курсе в праздник на двадцать третье февраля нам решили сделать своего рода сюрприз и засадили по две группы в самолет. Такой средненьких размеров, похожий на кукурузник, где летчик, скорее всего, был немецким шпионом. Вкратце нам объяснили, что сейчас мы будем прыгать. Как ни странно, с парашютом. Слово «парашют» меня, конечно, немного успокоило, но, чтоб никто не грохнулся в обморок, поспешили добавить, что прыгать будем вместе с опытными парашютистами. Причем нас пристегнут к ним ремнями… Пока самолет набирал высоту и летел к месту высадки «десанта», нас поучили, как махать ногами, куда совать руки и что в воздухе вообще делать. («Желательно вообще ничего, — говорил инструктор, — мастера все сделают сами. Вы за них держитесь и не мешайте, ясно?») Помню как сейчас, что все дружно кивали головами и делали умные лица. Дурачки. Лучше бы поискали запасные подгузники. Когда дошло до дела… Сева упирался всеми частями своего тела в каждый выступ самолета, громко блеял на непонятном языке и выглядел белым, как овца в комбинезоне. В конце концов он так и не прыгнул, как, впрочем, и Мусор, который оказался слишком тяжелым. То-то он улыбался и весело посмеивался в свою козлиную бородку. А вот я оказался одним из немногих, кто позволил привинтить себя ремнями к мрачному грузину-парашютисту и прыгнул с ним в бездну…

Наверное, именно из-за того прыжка десятилетней давности я не слетел сейчас с плеч вампира, а еще крепче вцепился в перья и восхищенно уперся взглядом вниз.

Там все выглядело как на карте, лишь слегка припорошенной снегом: квадратные крыши домов, абсолютно белые, с чернеющими антеннами, люди, похожие на муравьев, узкие ленты дорог, редкие машины. На какую же высоту мы поднялись? Куда летим? Руки и ноги, погруженные в перья, слава богу, не мерзли, но вот все остальное, особенно не защищенное от ветра и снежинок лицо, хотело побыстрее очутиться в тепле.

«Еще один крюк — и летим к дому», — раздался в моих мозгах яркуловский бас. Я вздрогнул. Совсем вылетело из головы, что он может читать мои мысли. Наш экипаж сделал легкий крен в сторону, а затем филин резко наклонился вбок, вскинув вверх одно крыло. Не ожидая этого, я, хоть и был в полуобмороженном состоянии, постарался не соскользнуть, и в результате в моем кулаке оказался пучок выдранных с корнем перьев.

«Никогда! Ни за что! И ни при каких обстоятельствах! — четко и внятно произнес Яркула. — Я больше не посажу тебя на свою спину!»

«Извини», — неловко буркнул я. Как-то нехорошо получилось.

Снежный поток тем временем усилился. Крыши домов я смог разглядеть, уже лишь когда мы спустились на минимальную высоту. Вскоре показался мой дом… Вернее, место, где должен был стоять мой дом… На самом же деле… Боже мой, ну почему не покончить на сегодня с неприятными сюрпризами!

Это было невероятно, но мой дом исчез. Вместо него прямо между двумя знакомыми девятиэтажками стоял средневековый замок!!!

 

1

Это было великолепное огромное здание из камня. Остроконечные башенки, возвышавшиеся над стенами, исчезали макушками в облаках, из которых недавно вынырнули мы. Узкие оконца были раскиданы по стенам столь часто, что создавалось впечатление, будто это трещины, а сам замок настолько древен, что вот-вот превратится в пыль. Недалеко от того места, где мы приземлились, виднелась железная дверь, тоже приличных размеров, но почему-то желтого цвета. На двери красовалась натянутая красная тряпица с непонятными символами. Тряпица больше всего напоминала одну из Севиных рубашек — такая же мятая, в нескольких местах порванная и явно давно не стиранная. Я всегда поражался, как Сева умудряется при такой жене, как Марья, ходить в одном и том же.

— Что-то подобное я представлял, читая историческое фэнтези, Муркока там, Перумова, — пробормотал Сева. — Вопрос в том, что он делает на месте Витькиного дома?!

— Мне бы тоже хотелось знать. — Мыс Севой выразительно посмотрели на вампира и джинна.

Что ни говори, но работа в институтском театре не прошла даром. Впечатление портила Севина шапочка, плавно сползавшая на его глаза.

— Забыл, — мрачно произнес граф Яркула, — совсем забыл о Дидро… Надо ж было так вляпаться!

— А ты не мог мне напомнить, жилистый скелетообразный друг?

— Я не Эйнштейн тебе все помнить, — огрызнулся Ирдик без энтузиазма.

— Что происходит? — повторил я, наблюдая за замком.

Вот какой-то молодой человек смело прошагал сквозь стену и за ней исчез. Скорее всего, он ее вовсе не видел.

— Почему видим замок только мы?

— По порядку начну, — решился Яркула, собравшись с мыслями. — У меня из головы совсем вылетело, что наш философ потерял память. В голове его оказалась Бессознательная Старушка, которая отвечает за то, чтобы кто-нибудь другой не залез к Дидро в сознание, пока память не нашлась. Но я забыл, что в последние полвека бессознательная наша стала быстро терять зрение и слух. Ей для охраны постоянно требуются помощники, вот и осталась головушка нашего Дидро без защиты. Значит, кто-то точно влез в его сознание. Желающих много.

— Ну хорошо. Кое-что из сказанного тобой я понял. Второй вопрос — почему этот замок видим только мы?

— Да потому, что о существовании Дидро только мы и знаем. — Яркула постучал согнутым пальцем по лбу. — Соображать надо.

— Кажется, я понял, — простучал зубами закоченевший от полета Сева. — Все, кто знает Дидро, будут видеть этот замок. А кто нет — видят Витькину многоэтажку… А п-попасть мы туда с-сможем? А то холодновато на улице с-стоять.

— Надо проверить, — сказал граф, немного подумав, — а заодно и выяснить, кто оседлал сознание Нефилософа.

— И еще узнать, куда подевались Сарь и Капица, — вставил Ирдик, единственный из нашей компании не проявлявший признаков замерзающего джинна.

Правда, я только что заметил, что оба агента вновь нацепили на себя человеческие личины. Яркула превратился в молодого человека, похожего на Севу, только толще, а Ирдик поменял цвет кожи, убрал клыки и заостренные уши, нарастил веки, став с виду вполне обычным мужчиной лет сорока. А когда джинн торопливо напялил сотворенную из воздуха голубую телогрейку, его и вовсе не возможно стало отличить от среднестатистического полупьяного сантехника, каких у нас в городе больше половины населения.

— Ну и кто пойдет? — спросил я, подразумевая, что пойду не я и уж тем более не Сева.

— Наверное, Ирдик, — мудро ответил вампир, — это по его специальности, он и помоложе меня будет…

— Это я по паспорту моложе, а по жизни старше. На все сто двадцать лет. Поэтому я не пойду.

— Ты предлагаешь идти мне — дряхлому, пожилому вампиру, болеющему ревматизмом? — страдальчески проскрипел граф. Ранее этого за ним не наблюдалось.

Ирдик протяжно захохотал, откинув голову, и в результате нахватал ртом снежинок. Настал черед хохотать Яркуле. Мы с Севой предусмотрительно помалкивали, а прохожие старались делать вид, что ничего не замечают, и спешили, огибая нас, по своим делам.

Снег повалил еще сильнее. Через напряженные пять минут мне захотелось убежать в подъезд ближайшего дома и сесть промерзшим задом на батарею. Еще оказалось, что я некоторое время пританцовываю на месте, абсолютно не чувствуя пальцев ног.

— Давайте тянуть спички. А то надоели, в сам-мом деле. Все спор-рите и спор-рите, — не выдержал Сева. Он сунул сжатый трясущийся кулак с двумя на вид одинаковыми спичками под нос вампиру, — Тяни первый.

— А если я вытащу короткую?

— Тогда ты пойдешь выяснять, что это за замок, — ответил Ирдик. — Левую тяни.

— Откуда знаешь? — прищурился вампир, стряхивая снег с мокрой шевелюры.

— Я у него в мыслях прочитал, — беззаботно ответил джинн и замолк, поняв, что проговорился. Сева, чья идея потерпела крах, бросил спички в снег и возмущенно всплеснул руками.

— Тогда сами решайте, а я ухожу! Пошли, Витек! — И он решительно направился по тропинке к соседней пятиэтажке.

— Куда собрался? — спросил я, догоняя Севу.

— Греться! — щелкнул зубами Сева. — А эти сами придут к решению, рано или поздно.

— Разумно, — пробормотал я.

Мы достигли подъезда и зашли внутрь. К превеликой нашей радости, на первом этаже не только была батарея, но она еще и грела и около нее никого не было, хотя по своему собственному опыту я знал, что в такие дни молодежь предпочитает греться именно здесь. Вдобавок прямо над батареей было окно, из которого были прекрасно видны оба препирающихся агента и замок. Он, в отличие от Яркулы и Ирдика, оставался по-прежнему мрачным и молчаливым. Мне показалось, что даже снежинки не падают на него, а предпочитают огибать. Полюбовавшись замком, я забрался на батарею с ногами, предоставив Севе возможность наблюдать за происходящим на улице.

— Тебе это ничего не напоминает? — задумчиво пробормотал Сева, снимая шапку и расстилая ее на батарее.

— Что именно?

— Вот это все. Как будто мы опять сидим в Мусорщиковом туалете и ждем Пал Палыча. Сейчас у нас под боком гораздо больше пришельцев, вдобавок средневековый замок. И неизвестно кто засевший в голове маленького Нефилософа. И, что самое интересное, никого из них мы не собираемся хватать и тащить в милицию.

Сева ответил утвердительным вздохом и добавил что-то о своей Марье, которая печет великолепные пирожки.

— Решили наконец.

— Ну и кто из них?

— Яркула пошел к замку, а Ирдик к нам.

Дверь подъезда действительно распахнулась, и к батарее протопал джинн в заснеженной телогрейке. Он мило улыбался, видимо радуясь очередной победе над нелюбимым вампиром.

— Что будет с графом? — спросил я, подвигаясь. Ирдик, воспользовавшись темнотой, снова принял свой естественный облик (улыбка от этого превратилась в некий зловещий оскал) и уселся рядом.

— С графом как раз ничего не случится, по крайней мере пока. А вот когда Сысоич узнает, что тела у нас нет и что за ним охотятся, тогда все мы можем очутиться в местах не столь отдаленных.

— Где? — вздрогнул Сева.

— В аду, — пояснил джинн, странно поглядев на Севу, — прямиком к Цеденбалу попадем, если повезет, а если нет…

— А кто такой Цеденбал?

— О! Это большая шишка, заведующий адом и обладатель «Трезубца Разящего». У него в подчинении триста отборных чертей и множество лакеев.

Я хотел спросить, а зачем Цеденбалу при таком количестве чертей нужны еще и лакеи, но вдруг Сева закричал дурным голосом: «Глядите!»— и от волнения едва не выбил лбом мутное стекло.

Мы с джинном прильнули к окну и увидели, что черты средневекового замка как-то неуловимо искажаются. Словно дымка подернула стены… и я вдруг понял, что вижу огромное каменное лицо. Дверь растянулась в ухмылке, а висящая на ней тряпица порвалась на несколько кусков, и они трепыхались на ветру, словно неприятельские флаги. Два окна обратились лукавыми глазами. Балконы — бровями. Нос отсутствовал, что придавало лицу некоторую нелепость. Думаю, в другой ситуации я бы над этим весело посмеялся, но сейчас не до этого было. Нервишки, скажу я вам, внезапно зашалили.

Сева ткнул меня под ребро локтем, давая понять, что хихикать над оживающими замками некультурно.

А к каменной громадине неторопливо приближалась маленькая фигурка вампира, пританцовывающая от холода, но явно не собирающаяся поворачивать вспять. Я бы на его месте мчался от замка куда подальше и желательно как можно быстрее.

— Оно его не убьет, надеюсь? — шепотом спросил я у Ирдика.

— Не должно, — ответил джинн, — Вообще, если хотите знать, такое превращение — это стандартный трюк для запугивания неопытных вроде вас. На него попадаются обычно люди, знающие о существовании нашего мира, и слегка подвыпившие домовые. Ну, они вообще всему верят, что видят. Даже в Мишу Кретчетова.

Я протер рукавом запотевшее стекло. И тут каменное лицо заговорило…

 

2

— Граф Яркула Беркович?! Неужели ты, старый кровосос?! Сколько лет, сколько, как гритца, зим!! Где пропадал летом-то? Я пролетал, думал, вместе на охоту слетаем, а то одному, как гритца, за бабами мотаться по лугам невмоготу, стар уже!

Голос прогремел так, что зазвенели стекла, а Сева, испуганно крестясь, отшатнулся от окна.

Лицо продолжало говорить, причем выглядело это так, словно мы смотрим фильм на большом экране, а лицо показывают крупным планом. Оно совсем перестало походить на замок, и даже появилось некое подобие носа — несколько выдвинутых вперед кирпичей. Выражение же стало не зловещим, а, наоборот, добродушным.

— …а Серомас сейчас в запое, — повествовало лицо, — лежит у себя в конторке и знай себе одну бутыль за другой хлещет. Стеклотары накопилось ящиков шестнадцать, а при наших ценах это сам знаешь какие деньги!

— Погодите… — Ирдик задумчиво потеребил зеленый подбородок и наморщил лоб, — Если мне не изменяет память, а пока она, бог свидетель, не изменяла мне ни разу… это лицо и этот голос, похоже, принадлежат… Цеденбалу!

— Демону?

— Заведующему адом.

— Мы умрем? — обреченно пискнул Сева.

— К сожалению, да. Но не сегодня, а лет через сорок— пятьдесят, — с прискорбием сообщил джинн.

— …Ирдик? Здесь? Этот безвекий засранец прячется в подъезде и не хочет показываться?! — На сей раз стекла не выдержали и брызнули мелкой крошкой внутрь подъезда. Мы отпрянули в сторону.

— Выходи, а то если сам найду, то прибавлю дырочек у тебя в пузе, — прогремел демонический голос.

— У тебя что, и вправду дырочки?

— Правда, шесть. Только это секрет.

— А нам обязательно… эт-то… с тобой идти? — спросил Сева, выглядывая в окно.

— Обязательно, — сказал Ирдик, — обязательнее некуда. Смоетесь куда-нибудь, ищи вас потом.

— Да мы разве когда-нибудь, хоть раз?..

— Ну мало ли что, — пожал плечами Ирдик.

В общем, мы вышли из подъезда и направились к замершему в тени лица-замка Яркуле. Лицо расплылось в огромной каменной улыбке, где-то внутри которой с гулким грохотом обрушилось несколько увесистых валунов.

— Как говорится, рад тебя видеть, зеленокожее ты мое!

Ирдик что-то пробормотал себе под нос.

— А это кто? Неужто снова подцепили каких-то лопухов и занимаете у них деньги?

Вспомнив, как утром Яркула с джинном терроризировали Севу (да и не только Севу, но и вашего покорного слугу) насчет десятки, я усмехнулся. Каменное лицо нахмурило брови:

— Я сказал что-то веселое? Или ты, как гритца, маленькое бледнокожее существо, считаешь, что я не прав? — Порыв ветра сорвал с головы Севы шапку и в одно мгновение зашвырнул ее в распластавшиеся неподалеку сугробы. С такой же быстротой исчезла ухмылка с моего лица.

— Правы. Еще как правы, — поспешил заверить я, пока демон не решил, что мне пора навестить свою прапрабабушку.

— Тебя как звать, ушастый?

Шапочка вынырнула из сугробов, покружила над Севиной шевелюрой и плотно налезла ему на глаза, оттопырив еще больше его уши.

— Сева Алексеевич Щуплов, — стараясь не терять достоинства, что было сложно, представился мой друг. Несмотря на его попытки, шапка упорно не хотела подниматься выше носа.

— Видно, как гритца, что не Толстомясов. Ну а ты кто будешь?

— Я Виноградов Витя, — скромно и тихо представился я. Говорить громче мне мешал неожиданно застрявший в горле ком. И еще странное ощущение, что ты похож всего-навсего на таракана по сравнению с каменным великаном.

— Скажи, Беркович, а зачем они тебе нужны? — Замок явно забавлялся, — Отдай-ка их мне. Как гритца, на профилактические работы. А то, знаешь, черти одни никак не справляются, а лакеи и того хуже — трясутся и отлынивают. Так что лишние рабочие руки не помешают. А?

— Не пойдет, — покачал головой Яркула. — Тут другое дело. Мы, видишь ли, по найму. А люди… э-э-э… в некотором роде наши клиенты.

— Даю триста дзенов за голову.

Яркула поперхнулся.

— За чью?

— За его и его!

Я ощутил легкий толчок в плечо.

— Триста?

— За каждого.

Цеденбал слащаво захохотал, теряя куски камней из черного зева.

Я посмотрел на вампира и джинна. Оба задумчиво уперли взгляды в снег. Вид у них был такой, словно они и вправду собираются надеть на нас наручники.

— Триста дзенов, — произнес Яркула и вдруг добавил: — Тут размышления излишни. Я не подстрекатель, но не согласиться — грех.

— Не дамся! — бодро пискнул Сева. Шапка опять слетела с его головы, и перед нами предстала Севина милая физиономия с выпученными глазами.

— Не для того я институт заканчивал, в детстве мечтал, в кошек превращался, чтобы на какие-то дзены себя променять! Не выйдет!

— Насчет кошек ты небось приврал, — недоверчиво прогремел замок. Сева в ответ запустил в него снежком. Комок исчез в глубине ворот-рта. Сева попробовал еще раз. Потом еще. В конце концов лицо замка разразилось добродушным хохотом:

— Ну, браток, как гритца, мал, да удал. Пятьсот двадцать дзенов даю.

— А за Витька? — спросил Ирдик.

Теперь пришла моя очередь отчаянно кашлять.

–. Он что-нибудь умеет делать?

— Я, как бы это… вам сказать… в общем, я не продаюсь. Да и делать я, собственно, ничего не умею… по вашей части… — выдавил я так тихо, что большую часть слов никто, наверное, не расслышал. Однако и этого оказалось достаточно. Каменное лицо заведующего адом нахмурилось:

— Совсем ничего? А полы мыть?

— Неа. — Я помотал головой. — Даже стирать не умею, хотя пытался. Два раза.

— Положим, стирать и я не умею, — буркнул Цеденбал. В это время еще один Севин снежок оставил о себе память на стене.

— А сапоги чистить умеешь?

— Я в армии не служил.

— Нет? Не был? Не привлекался?

— Так точно.

Очередной Севин комок, не достигнув цели, разлетелся в воздухе в снежную пыль.

— Нет, — сказал глас демона, подумав, — не пойдет. Зачем ты мне тогда нужен?

Я пожал плечами:

— Сам думаю!

— Нет, Цеденбалыч, ты уж извини, но так никто не делает, — наконец проклюнулся Ирдик, — Мы договора подписали. И потом у нас Дидро…

— Дидро?! Вот кто это! А я-то, рогатая башка, все думаю, в чью же, как гритца, голову залез.

— Поговорим как раз об этом. — Яркула профессионально перевел разговор в другое русло, более безопасное для нас с Севой. — Куда ты дел бессознательную старушку?

— Не будем, как гритца, переходить на личности, — поморщилось каменное лицо (морщины прорезали камни, подобно трещинам, правда, потом чудным образом затянулись вновь). — Какую такую старушку?

Яркула изобразил руками какой-то угловатый узор, и между ним и Севой возникло мутное пятно, отдаленно напоминавшее сгорбленную человеческую фигуру.

— Вот такую. Только у Дидро в голове она была в чепчике и со спицами.

— Что-то припоминаю, — задумчиво пробормотало лицо. — Она еще сидела в кресле-качалке? И пела отвратительно про какие-то ландыши?

— Именно.

— Погодите, погодите… что-то припоминаю… Нет, знаете, вроде не видел. Трудно помнить всех, с кем встречаешься, с моей-то работой, ну, вы понимаете, как гритца.

— Ты правду отвечай, — насупился граф. — Куда дел старушку?

— В шкаф засунул! — огрызнулось лицо. — А еще чью-то отрубленную голову и вторую старушку, как гритца, с дыркой промеж глаз… А вам они зачем?

Я посмотрел на вампира, ожидая, что же он ответит. Яркула плотно стиснул зубы, а глаза его так и сверкали. Мне показалось, что ему сильно не терпится надрать наглую кирпичную задницу. Но граф не решается. Я бы тоже не решился. Заведующий адом как-никак. Кому охота потом кувыркаться в сугробах подобно Севе?

— Эта, как ты называешь, отрубленная голова не кто иной, как сам Сарь Сысоич, — произнес джинн.

— И что? Я должен знать по именам все отрубленные головы?

— Нет, но это очень выдающаяся личность. К тому же еще и инопланетянин.

— Да, гостей, как гритца, по разуму обижать нельзя, — согласился демон, помолчав, — Думаю, он меня поймет.

— Сысоич нанял нас для выполнения одного дельца, а ты, если можно так выразиться, стоишь на нашем пути…

— Зачем же так выражаться? Я вполне пойму и в крепких, как гритца, выражениях. Об чем речь?

— О том, чтобы ты вылез из Дидровой головы, и как можно быстрее — дела не ждут.

Цеденбал залился демоническим хохотом. Люди, проходившие мимо, хотя ничего и не слышали, начали приостанавливаться и с недоверием осматривать окрестности. Две особо подозрительные старушки направились было в нашу сторону, решительно разгребая сугробы сумками и авоськами, но хохот заведующего адом стих, и бабульки, потеряв мгновенно интерес, пошли по своим делам. Джинна и Яркулу они, судя по всему, тоже не видели.

— И какие, как гритца, у вас дела с отрубленной головой и старушкой? Да вы, господа, настоящие извращенцы! Не знал, не знал, Ирдик. Ты ведь, как гритца, примерным семьянином был, магазинчик свой имеешь, как он у тебя называется? «Усы и морковки»?

— «Бороды и сосиски», — мрачно поправил Ирдик, погрузив руки в карманы.

— Огурцами торгуешь, — продолжал демон, — а туда же… А ты, граф? Живешь в отдельном замке, персональный повар есть и все такое…

— Достаточно! — Яркула плотнее закутался в пиджак. — У нас действительно важное дело, Цеденбал. А на случай, если ты думаешь, что тебе все можно…

— А разве нет? — лукаво спросил демон.

— У нас есть Книга!

Каменное лицо втянуло ртом воздух.

— Что за Книга?

— Ты знаешь.

— Та, о которой я сейчас думаю?

— Вот именно!

Все вышесказанное осталось для моего маленького сознания непонятным, но Цеденбалу этого оказалось достаточным. Опять помолчав с минуту, он сказал:

— В конце концов, демон я или не демон? — Потом решил: — Демон, — и добавил: — Просто так я отступиться не могу. Иначе что обо мне будут думать падшие души, не говоря уже о чертях и лакеях, а?

— Что ты предлагаешь? — поинтересовался Яркула.

— Эники-беники, — вместо ответа произнесло каменное лицо, — ели вареники. Эники-беники, кокс, вышел пузатый матрос!

Я ощутил легкий тычок в затылок. Шапка опять слетела на глаза. В следующее мгновение ноги мои подкосились. Я понял, что сейчас грохнусь лицом в снег, а потом взял и попросту провалился в темноту.

 

3

В голове, наверное, кто-то сидел. Кто-то совсем маленький, мерзкий, с длинными зубками, которыми он успешно выгрызал Витькин мозг. Однако не успел Витька сообразить, что пришел в себя, как мерзкий зверек скрылся в неизвестном направлении, громко хохоча и ругаясь на непонятном языке.

— Ага, как гритца, вот ты и очнулся, млекопитающий! — На смену мерзкому существу пришел громовой бас Цеденбала, с еще большей силой принявшийся терзать барабанные перепонки. Витька поморщился и открыл один глаз, затем другой, пару раз моргнул, чтобы удостовериться, что глаза его действительно открыты — вокруг была идеальная темнота. Темнота с большой буквы. Такой темноты в мире не существует. Даже глаз выколи — не поможет.

— Это я сам придумал, чтобы люди больше пугались, — вновь возник глас демона. — Каково, а?

— Неплохо, — процедил Витек. Постепенно в мозг возвращались воспоминания недавних часов, кроме тех, которые успело изгрызть мерзкое существо. — Темно только.

— Как гритца, в этом и вся суть! Здесь я рассказываю, что и как надо делать.

— Что и как?

— Экий ты нетерпеливый! Хоть двуногий и без хвоста, а все норовит быстрее сделать! Ладно, слушай. Тебе выпала великая честь освободить разум Дидро от моего Высочества. И не рассыпайся, как гритца, в благодарностях. Я и сам знаю, что заслужил многое. А чтобы Дидро снова стал собой, тебе предстоит пройти пять заданий! И сделать это, как гритца, лучше своего соперника и найти специальный ключ от шкафа, где я спрятал, как гритца, бессознательную старушку. Вопросы есть?

— Да. Зачем тебе понадобилось превращать девятиэтажку в замок, замок в свое лицо, а свое, как говорится, лицо прятать за кадром?

Цеденбал немного повременил с ответом. За это время Витька успел понять, что висит в воздухе, и, возможно, в абсолютной пустоте. Когда он хотел проверить, что находится над его головой, замок ответил:

— Тебе, как гритца, не понять наших способов общения с людьми, а также тонкий юмор моего острого ума. Перейдем, как гритца, к делу.

— Перейдем, — согласился Витька, — А что будет, если я пострадаю?

— Наглеешь, двуногий! — Глас едва не оторвал Витьке ухо, настолько громко бабахнул, — Мои конкурсы — самые гуманные конкурсы в мире! Можно только, как вы говорите, умереть. Но это, поверь, пустяки. Ты готов?

— К чему?

— К труду и обороне, — грохнул демон.

И тут зажегся свет…

… А со светом обнаружилось, что Витька стоит на широкой дорожке. Что дорожка плавно сворачивает перед ним и далее вьется, образуя овал. Что помимо этой дорожки есть только бетонная лестница с тонюсенькими перилами, уходящая вниз. Дорожка мерцала бледно-желтым.

— Твой соперник, — Теперь голос демона доносился сбоку. — Звать его Серомас. Личность, как гритца, малость сумасшедшая, но она уж от этого нисколько не страдает.

Раздалась очередь звуков, характерных для туалетных комнат, и напротив Витьки шлепнулась сверху размытая, текучая и невероятно толстая серая масса.

— Цель конкурса такова. Пройти четыре препятствия, спускаясь и подымаясь по лестнице, взять четыре карты. Вернее, как гритца, отобрать. Ясно?

— Угу.

— Что угу?! Сделать это надо быстрее серой массы!

Серомас на противоположной стороне вызывающе, протяжно отрыгнул и показал ряд неприличных жестов тягучими отростками рук.

— Начнем через минуту, а точнее, как я скажу… Начали!

У демона были нелады со временем, но Витька среагировал мгновенно. Слегка подпрыгнул и побежал к лестнице. На другой стороне овала послышался хохот и следом глухие удары. Серомас решил не медлить и попросту катился с лестницы, ни капли не щадя свое желеобразное тело.

Витька поступил лучше — сел на перилину и в мгновение ока, рассекая темноту, унесся вниз, едва успев спрыгнуть, не задев железный набалдашник, коим венчался конец перилины. Однако в мрак он не провалился, так как прямо под ногами возник дощатый пол, а затем вокруг Витьки из ниоткуда сложилась комната с выложенными кафелем стенами и одиноко торчавшей в потолке мутной лампочкой. Из пола перед Витькой вырос стол с рыжим бородатым стариком. Старик был одет в зеленую безрукавку поверх белой рубашки, на которой во всей красе отпечатались следы былого веселья. Шевелюра старика была собрана в аккуратную косичку и исчезала где-то за широким покатым лбом.

— Кручу-верчу, спрятать хочу, — звонко воскликнул старичок писклявым голосом. — Угадаешь, где шарик, — получишь карту, не угадаешь — получишь свою голову!

Витька оторопел, оглянулся, но спасительной лестницы за спиной уже не оказалось — только стена и ковер на ней неопределенного цвета.

— Я говорю, кручу-верчу, запутать хочу, — повторил старичок. — Ты глухой или на русском не понимаешь?

— Понимаю, — ошалело выдавил Витька.

— Как я понял, и не глухой. Повторяю еще раз. Угадаешь, где шарик, — карта твоя… — Старик убрал руки со стола. На нем возникли три пластмассовых колпачка, судя по всему от бутылок из-под газировки: синий, белый, красный, точь-в-точь как на шапке у Севы.

Старичок ловко подцепил белый колпачок желтым ногтем и, закатив под него шарик, стал водить колпачки по столу, выписывая какие-то незамысловатые узоры.

— Меня зовут господин Мумия Кроль. А вас, простите?

Витька представился, глазами продолжая следить за руками старичка.

— Я вот в норке живу. Бедствую, перебиваюсь от получки до получки. А вы?

— А я на рынке торгую. Вы меня сбить хотите?

— Понятное дело! Мне за это премию платят. — Руки Кроля продолжали молниеносно передвигать колпачки. — Какой Кроль не любит денег? Вот ответьте мне на такой философский вопрос!

Витька молча пожал плечами, бешено крутя глазами вслед за колпачками.

— Вот и я по ночам все думаю, не сплю, свет прожигаю!

— Чего? — Витька на долю секунды поднял глаза и посмотрел на невинную физиономию рыжего, а тот еще радостней улыбнулся двумя зубами и голосом хитрого торгаша перезрелыми арбузами предложил:

— Выбирайте, господин Виноградов!

— Даю стольник, что ты успел перекатить шарик в другой колпачок! — воскликнул Витька.

— Давайте, — живо согласился Кроль, протягивая через стол раскрытую ладонь. — Так вы выбираете или нет? А вот господин Серомас уже выиграл один конкурс — чего же вы медлите?

— Синий, — закатил глаза Витька.

Кроль засиял! Заблестели не только его невинные глаза, но и волосы — и на голове, и на руках, и в ушах — мутновато-рыжим светом.

— Господин Виноградов, да вы, я вижу, дальтоник! Ведь всего три минуты назад я на ваших глазах положил шарик под белый колпачок.

— Я мог и ошибиться в цвете, — неуверенно пробормотал Витька.

— Поздно, господин Виноградов. Вы свой цвет выбрали!

За спиной Кроля вспыхнуло два факела, невесть откуда появившихся, свет померк, и тень Мумии Кроля легла на стол, слилась с него на пол, растеклась черной кляксой и коснулась кончиков кроссовок Витьки. Тот вздрогнул и робко спросил:

— А разве новичкам не полагается вторая попытка?

Кроль покачал головой. Волосы его растрепались и стали торчком, образуя ярко-рыжую львиную гриву. Только уши портили впечатление — они шевелились.

Неожиданно комнату наполнили звуки странной тихой музыки. Жалобно запела скрипка. Пару раз стукнул барабан, и тихий голос нараспев, с подвывом затянул: «О Заис! Ты такой сиреневый, как лед! И уши черные, как черное стекло…»

— О господи! — воскликнул Кроль, и снова зажегся свет. Факелы тихо угасли. — Нельзя ли там, за стенкой исполнять свои арии чуть потише?! Я же работаю, в самом деле!!!

— Извините, — виновато и как-то смущенно произнес голос, — но у меня завтра важное выступление в замке Тьмы. Хотелось бы чувствовать себя чуточку уверенней.

— У меня есть Цеденбалов «Трезубец»! — как бы невзначай вставил Кроль. За стенкой поперхнулись слюной и смолкли.

— Соседи, — повернулся старичок, — Вечно все испортят. Ох уж эти малогабаритные пещеры! Петь им вздумалось! А на той неделе, — рыжий повернулся обратно в сторону соседей и стукнул рукой по невидимой стенке, — вообще туалет чинили, так мне всю норку затопило! А завтра спалят заживо и прощения не попросят!!! — Старичок пару раз отчаянно ударил по стенке. — Вернемся к делу, как вас там? Господин…

— Виноградов. — Витька сделал пару шагов назад и уперся спиной в стену. Отступать было некуда. Свет вновь померк, и факелы вспыхнули с новой силой. Тень Кроля, как Витька ни старался, достигла концов его кроссовок и удобно там устроилась.

— Так вот, господин Виноградов, где находится шарик, вы не угадали. Он под белым колпачком. — Кроль приподнял колпачок, и из-под него действительно выкатился металлический объект поиска. — А раз вы не угадали, то и участь ваша предрешена — смерть!

В руках старичка Мумии Кроля откуда ни возьмись появилось острое широкое лезвие с

 

4

деревянной резной рукоятью.

Витек ошарашенно вытаращил глаза. Кажется, подумал он, сейчас будут рубить голову.

Так и случилось.

Кроль перемахнул через стол, двумя огромными скачками приблизился к Витьку и, выкрикнув: «Э-эх! Сегодня на мороженое заработал!» — с размаху снес ему голову…

Темнота длилась мгновение. Следом появился пейзаж: свинцовые тучи, вальяжно плывущие по багровому небу, стаи диких уток, пронесшихся всего в метре над Витькиной головой.

Боже, на какой же он тогда высоте? Витька с замиранием дрожащего сердца посмотрел вниз, и у него перехватило дыхание. Под ногами была небольшая квадратная площадка, не более метра в ширину, а вниз тянулась длинная пыльная дорога, уходившая в облака. Земли видно не было. Только серый туман.

Осмотревшись, Витька увидел еще одну подобную конструкцию, на площадке которой расплылся Серомас. Он довольно хихикал и махал Витьке рукой, показывая фиолетовый кукиш.

— Ну, Витек, первый конкурс, ты, как гритца, профукал. — Голос Цеденбала прозвучал, как всегда, неожиданно и больно ударил по ушам. — Счет один-ноль, а впереди еще четыре конкурса! Этот конкурс я назвал «Смертельные Машинки». Как гритца, суть такова: ты садишься в машину и едешь вниз. Если не перевернешься — выиграл. Ясно?

И Витек очутился в машине. Точнее будет выразиться — в машинке, поскольку она была чудовищно мала. Коленки мгновенно уперлись в подбородок, голову сверху приплющила крыша, а в спину больно врезалась спинка сиденья.

— Ничего себе удобства, — прохрипел Витька, — а где руль?

— Ты бы еще педаль тормоза или, как гритца, парашют попросил, — довольным гласом процедил Цеденбал в левом ухе. — Довольствуйся педалью газа. Кстати, тебе пора!

Машинка дернулась, накренилась. Витька с ужасом разглядел в лобовое окошко полосу дороги, серый туман вокруг него и истошно завопил.

Дорога стремительно оборвалась перед ним, сужаясь до размеров едва видимой ниточки, туман рвался и клочьями цеплялся за боковые зеркала. Воздух насвистывал в ушах траурную музыку, а крепкие выражения Витьки, касавшиеся судьбы Цеденбала, перешли в истерический вопль. Не миновал участи именоваться «козлом маринованным» даже Вухоплюев, который виноват был лишь косвенно.

Машинку занесло секунд через двадцать. Подпрыгнув, она крутанулась, перебрасывая зад через себя, накренилась набок и, слетев с дороги, рассыпалась на множество запасных частей, предоставив нашему герою шанс насладиться всей красотой свободного полета. Его наикрепчайшие выражения захлебнулись в тумане. Витька летел в бездну с открытым ртом и не менее открытыми глазами…

Хотя лететь, конечно, было не так страшно, внизу ничего, кроме мглы, не наблюдалось, и от этого создавалось впечатление, что он просто висит в воздухе. Правда, этот воздух так и норовил захлестнуть Витьку и повернуть его в безобразную позу.

— Привет, двуногий! — закричали сбоку. Рядом возникла птица средненьких размеров, чуть меньше самого Витьки. Птица была светло-ко-ричневого цвета и с черным клювом. Над клювом блестели два красных глаза.

— Падаем? — посочувствовала птица.

— Ну, — буркнул Витька, глотая обжигающий воздух. — А вы кто?

— Я — Вездесущий Ястребок. Но друзья именуют меня просто — Недержанец. А ты кем будешь?

Витек назвался, а заодно поинтересовался, отчего у Ястребка такое интересное прозвище.

— О-о! Да это долгая история, как раз к нашему с тобой случаю, — обрадовалась птица, презирая все законы гравитации и делая мертвую петлю. — Но главная причина в том, что я жутко нетерпеливый.

— В каком смысле?

— Разве слово «Недержанец» не наводит ни на какие мысли?

Внизу по-прежнему ничего, кроме тумана, видно не было.

— Честно говоря, нет. Скажите лучше, долго еще лететь?

— Долго. Я как раз за этим и прилетел. Меня Цеденбал послал предупредить, чтобы ты не расслаблялся — внизу третий конкурс. Причем сразу.

— А правила он объяснил?

— Конечно. Он хотя и демон, но мозги имеет. Я записал тут где-то… — Ястребок запустил крылья в перья на груди, от чего резко впал в штопор и камнем улетел куда-то вниз. Вскоре он появился, зажимая в когтистых лапах клочок бумаги.

— В общем, так. Внизу тебя ожидают река с водопадом и лодка. Как только упадешь, выныривай, залезай и греби изо всех сил, пока не увидишь два дерева — это финиш. Если не выгребешь, то свалишься с водопада. Еще написано, что все, что ты о нем говорил, пока ехал в машине, он прощает. Но если услышит еще раз подобное, то, цитирую, «Буду щипать твои усы и вырывать ноздри».

— У меня нет усов.

— Хватит и ноздрей, — заверила птичка.

Неожиданно где-то в стороне раздался дикий скрежет. Вслед за ним громыхнул взрыв, озарив мрак яркой вспышкой. И на Витька с Ястребком посыпались обломки еще одной машинки.

— Кажется, Серомас! — азартно прокричала птица.

— А-а-а — Визг потряс окрестности и Витькины уши. Вслед за визгом показался и его обладатель. Серая масса вынырнула в метре над летящей птицей и рухнула прямиком ей на спину. Теперь к визгу прибавился вопль ничего не понявшего Ястребка. Он попытался взмахнуть крыльями, но ветер подхватил его и завертел как юлу. Когда птица приняла очертания маленького смерча, что-то со свистом оторвалось от нее и с визгом и подвывом улетело вниз. Следом спикировал и Ястребок, громко призывая на помощь Цеденбала. Тот или не слышал, или тихо посмеивался в кулачок, наблюдая все это со стороны.

Тут как раз разверзлась мгла, и Витька обнаружил, что до земли рукой подать. Летел он аккурат в реку. Чуть левее от реки стоял замок, похожий на тот, которым воспользовался демон в Витькином мире. За замком четко просматривалось обширное кладбище, на котором горели костры, а в небо тянулись черные нити дыма. Как предположил Витька, они и составляли основную часть мглы вокруг. За кладбищем простиралось поле.

С другой стороны реки был широкий, необъятный лес, такой, что Витька так и не смог до конца рассмотреть, есть что-нибудь за ним или нет. Но он бы и не успел…

Внизу визг Серомаса перешел в громкое «БУЛТЫХ», потом еще один — это грохнулся Ястребок. А за ними нырнул Витька…

Вода была мутной. Одежда мгновенно вспузырилась, и вылезшая из штанов рубашка попыталась накрыть лицо. Витька сделал несколько вертикальных взмахов руками, чтобы остановить падение, и начал всплывать.

Первое, что он услышал, когда вынырнул и жадно вдохнул свежего воздуха, было хихиканье Серомаса. Оглянувшись, Витька заметил, что тот в нескольких метрах левее плывет к лодке. Вторая лодка, к счастью, находилась рядом с Витькой. Он без труда доплыл до нее и забрался внутрь.

На дне лежало весло.

— Третий, как гритца, уровень, — привычно долбануло по ушам. — Второй ты играл еще хуже, чем первый. Но кто, как гритца, мешал тебе проехать еще пару-тройку километров? Ну да ладно. Третий конкурс немного легче. Берешь весло и гребешь, гребешь…

— Я это уже слышал. — Витька закашлялся и стал снимать с себя мокрую рубашку. Кожа покрылась мелкими пупырышками.

— Ястребок рассказал? Умная птица. Только гадит много и, как гритца, клюв закрытым держать не умеет. Значит, все ясно?

— Угу. А почему одно весло?

— Потому, что трех не нашлось.

Лодка, словно оторвавшись от причала, резко дернулась и поплыла по течению, вероятно в сторону водопада. Витька от неожиданности упал на спину, а когда поднялся, оказалось, что на нос лодки лезет сырой до косточек Ястребок.

— Холодно. Голодно. Перышки все намокли! — гаркнул он, отряхиваясь, — Мы так не договаривались! Цеденбал, слышишь, за такие неудобства я требую еще дополнительно как минимум шестнадцать пачек подгузников!

Цеденбал к прошению остался равнодушен. Лодка тем времени приближалась к краю водопада. Нарастал грохот падающей воды, который заглушал даже гнусный хохот Серомаса. Тот, ловко орудуя одним веслом, сумел проплыть против течения приличное расстояние и вот-вот должен был скрыться за поворотом.

Ястребок, усевшись на скамейку, что-то невнятно бормотал, а Витька схватил весло и стал еще резвее орудовать им на манер японского стиля гребли. В третий раз умирать не хотелось.

Лодка замедлила свой бег совсем немного, а потом вдруг и вовсе остановилась, однако плыть вперед по-прежнему не собиралась, как Витек ни старался.

— А у тебя ничего и не выйдет, — уткнувшись клювом в перья под крылом, невнятно промычал Ястребок. — Серомас в этом конкурсе выигрывает всегда, это его профессиональный конек!

Вырвав пук мокрых перьев, Ястребок сплюнул за борт и полез клювом под другое Крыло.

— Тем более Цеденбал обожает смотреть, как с водопадов всякие падают. Нажарит полную корзинку воздушной кукурузы, напитков возьмет с поллитры, сядет у магического зеркала, ноги в кресло и наслаждается.

— Откуда такие глубокие познания? — поинтересовался Витька, продолжая грести с неослабевающим энтузиазмом.

— А об этом в аду все знают, — пожал плечами Ястребок, — даже самый мелкий Женов родственник. Они-то как раз всю информацию обо всех и собирают. Лезут в любую щель, прогрызают дырки везде. Неистощимый источник полезной информации, поверь мне!

— Знавал я одного родственника, — пробурчал запыхавшийся Витька.

— Мелкого?

— Почти самого.

— Мгм, — подивился Ястребок и вынул клюв из-под крыла. — А что это у тебя на весле?

Витька вытащил весло из воды и, к своему ужасу, обнаружил, что его оккупировали три странных существа. Симпатичными их невозможно было назвать ни при каких обстоятельствах. Угловатые, неправильной формы, покрытые редкими колючками, с оттопыренными ушами и перепонками между длинных пальцев. Они были целиком и полностью заняты тем, что вгрызались в лопасть весла мелкими зубками. К слову сказать, лопасти уже не было, а был лишь небольшой огрызок и куча щеп на воде.

Несколько секунд Витя пребывал в состоянии, близком к шоку, потом попробовал весло тряхнуть. Существа не замедлили осыпаться в воду, страшно при этом ругаясь.

— Кто это был? — Витек повернулся к Ястребку.

Там, где только что была птица, расплывалось мокрое пятно и кружились в воздухе легкие рыжеватые перышки. Где-то в черном небе виднелась беленькая точка, стремительно удаляющаяся прочь.

— Вот и доигрались, — пробормотал Витька, обреченно наблюдая за тем, как лодка медленно, но уверенно начинает вновь набирать обороты.

Одного взгляда на обглоданный остаток весла хватило, чтобы понять простую и непоколебимую истину — сейчас Витька узнает всю красоту полета с водопада.

Стоит ли говорить, что так оно и случилось…

— Как гритца, Витек, я поражен! Я ошеломлен, подавлен и растерян! Ну не приходилось мне еще встречать человека, который, грубо выражаясь, прокакал три самых простых моих конкурса! И это при том, что я не заказывал тебе, скажем, конкурс под названием «Кто за три часа съест больше глаз лакеев, нанизанных на деревянные щепочки для ковыряния в зубах». Вот это по-настоящему трудный конкурс!

Витька осмотрелся. Собственно, осматриваться в ТАКОМ месте не имело смысла — все та же темнота окутывала пространство, холодила затылок, и болтался Витек в воздухе непонятно каким, совершенно непостижимым образом, не чувствуя ни невесомости, ни веса своего собственного тела. Глас демона Цеденбала уже привычно звучал отовсюду сразу и отдавался гулким эхом в Витькиных ушах.

— Как ты в армии с Такими своими способностями служить-то собрался?

— Меня в армию не взяли, по здоровью, — вяло огрызнулся Витька.

— Все равно. — Демон помолчал и подвел итоги: — В общем, к моим конкурсам ты, Витек, не годен. Я тебя теперь запомнил. На пушечный выстрел к своим палатам не пущу. Даже и не думай. Иди куда шел, добрый путник, как гритца, своей дорогой, вот.

— А как же дом? — воскликнул Витька. Темнота вокруг него вдруг зашевелилась и дрогнула.

— Что? Какой дом? Ах дом. Ну тэк, как гритца, плюнем и разотрем. Я, если хочешь знать, демон не злопамятный. А из-за того, что ты искупал ни в чем не повинную птицу, повеселил Мумию Кроля и забыл парашют на заднем сиденье автомобиля…

— Там был парашют?! — задохнулся от праведного гнева Витька.

— Даже два, — с вызовом отозвался демон. — Забыл предупредить, с кем не бывает, ну? Короче, столько ты пакостей тут наделал, что возвращайся-ка обратно, а замок я заберу, так и быть… А ежели ваша отрубленная голова ругаться будет, скажи, мол, Цеденбал ни капли не раскаивается и ждет в гости на шашлыки, как гритца, с помидорами. Так и передай, Витек, не запамятуй!

Темнота зашевелилась, стала плотной, почти осязаемой. Кто-то тихо запел с подвывом: «О Заис! Ты такой сиреневый, как лед…» — а темнота уже вставала стеной, перекатывалась волнами, потягивалась, хрустела застоявшимися суставами…

И перед тем как темнота накрыла Витька непроницаемой глухой пеленой, он расслышал затухающий голос демона:

— И привет не забудь крючконосому графу…

 

1

— В-витек? Жив, В-витек? Скажи, что жив, а? Я тебе всего Кунца подарю, в суперобложке, хочешь?

Я слабо заскрипел. Я хотел, чтобы кто-нибудь отодвинул от меня Севу с его неистребимым запахом лука изо рта. Я не хотел Кунца. Я хотел пить и погреть закоченевшие ноги.

Меня приподняли, потрясли за плечи, потолкали в грудь и потрепали по щекам, прежде чем я разлепил веки. В который уже раз за последние дни это получалось с огромнейшим трудом. Склеившиеся, словно в любовной лихорадке, веки ну никак не желали разлепляться. Тем не менее цель оправдала усилия, и я уставился левым глазом в потолок. Это был мой потолок — знакомая трещина и осыпавшаяся штукатурка, жирное пятно вокруг люстры, следы убитых еще летом комаров… Я лежал в своей квартире, в зале на своем собственном диване!

Правый глаз, едва только успел открыться, разглядел взволнованную физиономию моего друга Севы и захотел было закрыться вновь, но я огромнейшим усилием воли не позволил ему сделать это.

— Жив? — в который раз поинтересовался Сева.

Я слабо кивнул. Хотя ничего не болело, но шевелиться я отчего-то не мог. Ослаб, наверное, по мирам разным носиться…

— Тогда, это, К-кунца я тебе не отдам. Это я для дела с-сказал, чтобы ты воспрял духом!

Я не стал расстраивать Севу, напоминая ему, что собрание сочинений Дина Кунца у меня есть, и тоже в суперобложке, а вот свои Сева дал кому-то почитать и вот уже полгода не может вспомнить, кому именно. Тут я вспомнил, что у Севы дома успешно затерялось с десяток моих видео-и аудиокассет, а также добрая половина вырезок о таинственных знаках на полях Англии и Франции, которые я собирал со студенческих лет, но о них мне, похоже, придется забыть. Сева, как и наш общий друг Мусорщик, имел уникальнейшее свойство присваивать чужие вещи. И не только вещи, кстати. Сева, к примеру, отбил свою Марью у какого-то друга-студента, а Мусор на пятом курсе нагло спер из университетской биологической лаборатории ящик с белыми мышами (для опытов, известных только ему одному и впоследствии неудавшихся).

— Кстати, о Мусорщике Карле Давидовиче, — послышался из глубины комнаты родной голос Саря Сысоевича, — Его по-прежнему нет дома. Сева звонил два раза, а в ответ — тишина. Скрывается, гад, знает, что его ждет при встрече со мной.

Я поднатужился, заскрипел, как плохо смазанные дверные петли, и сел. В глазах потемнело, но это не помешало мне узреть находящихся в комнате существ.

Старая добрая и почти родная голова Саря, без которой я уже начинал испытывать смутное беспокойство, покоилась на столе. Кто-то (подозреваю, что Капица) аккуратно подрезал ему всю болтавшуюся внизу гадость, от чего голова приняла вполне приличный вид. Если бы не желтая кожа, синяки под глазами и впалые щеки, Сысоич мог бы сойти за фокусника-иллюзиониста, опробывающего новый цирковой трюк. Капица сидела здесь же, на стуле, сложив руки на коленях, рассматривала то меня, то Севу. Севу гораздо внимательней, и у меня вдруг сложилось впечатление, что она тайно читает наши мысли. На всякий случай я стал насвистывать в уме мелодию из старой детской песенки про кузнечика.

Граф и джинн развалились на диване, которого раньше у меня в квартире не было. Диван был старенький, изрядно потрепанный, со стертыми до дерева подлокотниками и кривыми ножками. Между Яркулой и Ирдиком сидел Дидро и мирно посапывал в нос. Руки его были заняты той самой книгой «Философия. Слухи, факты, догадки». И чего ее все так боятся — непонятно.

Молчание затянулось. Существа уставились на меня, ожидая, видимо, подробного рассказа о моих приключениях, а я в свою очередь уставился на них всех разом, размышляя, с чего бы начать.

— А ты начни с того, как Цеденбал произнес считалочку, — посоветовал Яркула.

— Не сбивай человека, он, может быть, с мыслями собирается, — сказал Ирдик.

— И не читайте моих мыслей, — вставил я и одним махом выложил им все. Рассказ занял около двадцати минут, потому что рассказчик из меня еще хуже, чем балерина, и наиболее яркие моменты в моем изложении звучали так: «В общем, снес мне башку…» или «короче, грохнулся я в воду…», а также «дурацкая вода была — холодная…». Но слушатели остались довольны. В особенности впечатлился Сева. Он преданно заглядывал мне в рот и по нескольку раз переспрашивал, а когда я закончил, сообщил, что в нашем мире я просто и совсем не эффектно свалился без сознания в снег, а еще через пять минут замок вместе с лицом демона исчез, и все встало на свои места. Меня затащили в квартиру, а еще минут через семь я открыл глаза. Сысоич же добавил, что он с Капицей все это время сидел в шкафу, и открыли их пришедшие Яркула с Иердецем. Дидро нашли под стиральной машиной в ванной. Все это время он спал.

— Розовый демон поживился на славу, — подвел итог Сарь, — а самое обидное, что подать на него в высшие инстанции жалобу невозможно. Сами по уши в нарушениях, да и смотритель наш до сих пор без сознания. А сколько времени этот рогастый отнял, а? Если те, кто был в морге, не отказались от своих поисков, то сейчас у них гораздо больше шансов найти МОЕ тело, чем у меня самого.

— Судя по тому как они улепетывали, вряд ли можно считать их конкурентами в наших поисках. Им сейчас подорожник нужен, чтобы лечить обгорелые зады, — сказал Ирдик, довольно улыбаясь.

— Подорожник это хорошо, это славненько, но надо бы поймать одного из них и выяснить, что это за организация и зачем им понадобилось мое тело.

— И так понятно кто — террористы несчастные, — сказал Яркула.

— И все же хотелось бы получить более подробную информацию. — Сысоич задумчиво пожевал черными губами. — Кого-нибудь из марципанов они видели?

— А поч-чему, собственно, м-марципаны? Вот заладили. Мы разве ж не сделали мн-ного полезного, а?

— Если хочешь знать, МАРЦИПАН, — Сарь вставил впечатляющую паузу, — одного факта, что вы подло отрубили мне тело, хватит, чтобы я называл вас как захочу лет восемьдесят с половиной, не меньше. Но ввиду моей доброты я именую вас просто марципаны, не иначе. А знаете, уважаемый, какое разнообразие обидных прозвищ существует в нашей необъятной Вселенной? Некоторые виды разумных существ совершали массовые самоубийства, когда им давали клички, поскольку не в силах были вынести общественного позора. Так что радуйтесь, пока время есть. А еще в слове «марципан» нет ничего обидного. Это всего лишь приправа из миндаля для тортов, понятно?

— Я не знал, — смутился Сева, — нельзя было сраз-зу сказать?

— Можно. Но тогда мне бы пришлось тебя убить, — Сарь оскалился в довольной ухмылке. — Так видел вас кто-нибудь или нет?

— Нет, кажется, — сказал я.

— Витек за койкой прятался, а Сева так вообще бухнулся в обморок.

— Ну что еще от него можно было ожидать?

— Не смейте обижать моего лучшего друга Севу, — неожиданно сказала старушка Капица. — Он мужественно спас нас от живой посуды, сразился с самим Цеденбалом. И в конце концов, что зазорного в том, что от переполнявших его эмоций он упал в обморок? С кем не бывает?

— Со мной, — тихо сказал Иердец, но его никто не услышал.

Севины уши запылали. Он скромно потупил взор и принялся ковырять пальцем обивку дивана. Я слегка его лягнул, и Севины руки смиренно упали на колени.

— Речь впечатляет, — высказал общее мнение Сысоич, — но, к сожалению, к делу она не имеет никакого отношения. Перед нами возникла следующая проблема — если утром мы могли решать вопросы неторопливо, то сейчас, с появлением неизвестных конкурентов, действовать придется быстро.

— И решительно, — брякнул Сева.

— Что ты предлагаешь? Вновь засунуть тебя в холодильник? — спросил граф Яркула, — Однако же, господин Сарь. В квартире не осталось ни единой целой посудины, окромя половника.

— Кстати, суп в кастрюльке закончился. — Сева мило улыбнулся сытой улыбкой. Я же, бросив взгляд на свой живот, понял, что хочу есть. Живот утвердительно буркнул.

— Пойду что-нибудь приготовлю. — Я встал с дивана и больше ничего сделать не успел. Передо мной в воздухе возникла огромная тарелка борща. Она плавно спикировала на стол, да там и осталась, всем своим видом прося, чтобы ее немедленно съели.

— Ах да. И сметанки, — сказал джинн, и в борще между капусткой и кусочками картофеля стал дрейфовать шлепок сметаны. От борща поднимались к потолку волнующие мой живот ароматы.

Под конец рядом с тарелкой возникло несколько кусков черного и белого хлеба.

— Некогда по пустякам отвлекаться, — пояснил Сарь, — лично все мы уже поужинали.

— Везет вам, — сказал я и принялся за борщ.

— Тогда вернемся к нашей проблеме. Совать меня в холодильник больше не имеет смысла. Хватит, доигрались, посмотрите на мою обгорелую щеку и промерзшую насквозь нижнюю челюсть. Есть более легкий способ выяснить, где находится тело сейчас. Нужно сходить к гадалке.

— К местной или знакомой? — осведомился граф, вытаскивая из глубин кармана зеленый блокнотик. Видимо, у него было много знакомых гадалок в городе.

— Местные все шарлатанки. Идем к знакомым. Можешь не рыться в своем блокнотике, ты и так ее знаешь. Это Свет.

Граф, уткнувшийся носом в блокнот, поперхнулся и поднял на Саря удивленный взгляд:

— Свет Тьмы?

— Просто Свет, насколько я помню.

— Она здесь?

— Точнее будет сказать — там. — Неопределенный кивок в сторону окна. — Капица видела ее в шатре, около вокзала.

— Подрабатывает? — ужаснулся Яркула.

— Да нет, развлекается, — ответил Сарь серьезно. — Ты же знаешь, что все чердаки у них в замке забиты золотыми слитками. С их богатством можно жить лет сто, если не все сто двадцать.

— Вот эт-то да, — вздохнул Сева. — А это кто ж так-кая? Я ее знаю?

— Вряд ли. Умная женщина. Она-то нам и нужна. Думаю, по старой дружбе может выполнить нашу просьбу бесплатно. Кто пойдет?

— Прямо сейчас? На ночь глядя? На базаре уже давно никого нет.

— Зато шатер есть! Свет работает круглосуточно, три дня в неделю, — Сысоич гневно покосился на графа Яркулу. Вампир поежился, — А если кто-то хочет возразить, напоминаю, что заработная плата начисляется по выполнении работы и ее размер зависит от нанимателя.

— На двадцать пять процентов зависит, — напомнил граф. — Да и кто возражает? Никто не возражает. Все согласны, все довольны. Хоть сейчас!

— Тогда пойдешь ты, — сказал Сарь, — и Витька с собой захвати, пущай полюбуется.

— Чем?

— Свет.

Я поперхнулся борщом и минут пять громко кашлял, одновременно с этим пытаясь сказать, чтобы Сева прекратил лупить мне между лопаток ладонью. Когда кашель прошел, оказалось, что тарелка с недоеденным борщом бесследно исчезла. Я открыл было рот, чтобы потребовать законный ужин обратно, но в это время раздался стук в дверь.

 

2

— Мы кого-то ждали? — страшным шепотом спросил Яркула.

— Нет. Может, это Мусор пришел?

— М-милиция! Нас посадют! — просипел Сева, вновь стремительно бледнея. — Они выследили нас по отпечаткам ног и пришли брать! Я н-не хочу в тюрьму!

Сева подскочил с дивана и бросился прочь из зала. Тихо скрипнула дверь туалета, и щелкнул замок.

Стук во входную дверь повторился.

— Ну, марципан, твоя дверь — тебе и открывать.

Понятное дело, что мне. Не Яркуле же с его фраком и хищным оскалом. Я вышел в коридор и увидел лохматую голосу Севы, высовывающуюся из полуоткрытой двери туалета.

— Меня нет, вчера тоже не было и вообще меня у тебя… найдешь что придумать, друг, — зашипел он и, стукнувшись макушкой о край двери, скрылся в темноте кабинета всеобщих раздумий.

В дверь настырно постучали снова.

— Иду, иду. — Я нарочно пошаркал пятками по линолеуму, словно шел с кухни, очень усталый и засыпающий на ходу. — Кто там?

— Милиция, — донеслось из-за двери. В туалете что-то шумно упало, вероятно, стукнувшись головой об унитаз. Вдобавок это «что-то», похоже, снова потеряло сознание.

— Откройте, пожалуйста, мы хотим задать вам несколько вопросов.

— Сколько? — нагло поинтересовался я.

— Много, — ответили мне в тон. — Открывайте, гражданин, неподчинение органам милиции — грех.

Я по себе знал, что милиция у нас в городе наглая, двери взламывает через две на третью и больно бьет дубинками куда попало. Пришлось открыть, и я с удивлением узрел на пороге Треба собственной персоной. Одет он был в видавшую жизнь милицейскую форму явно не его размера, буквально трещавшую по швам в плечах. Из-за спины Треба со следами задумчивой угрюмости на лице выглядывал Гольбах. Картофелин на лестничной площадке не наблюдалось.

Хвала мне, поскольку сориентировался я быстро и взял себя в руки. Из логических умозаключений выходило, что раз Треб явился ко мне домой в истинном своем обличье, то он либо совершенно уверен в своих силах, либо думает, что в морге я его не разглядел. Разубеждать его в обратном я не собирался.

Треб тем временем внимательно осмотрел коридор за моей спиной, затем спросил:

— Ваше? — и ткнул мне под нос раскрытый паспорт. Я отстранился, ловя фокус, и разглядел фотокарточку. Неужели?! До боли знакомые лопухи, узкий подбородок и трагически взирающие в объектив камеры глаза. Как вы думаете, кто бы это мог быть?!!

— Не мое, — сказал я.

Треб удивленно приподнял левую бровь. Вслед за ней приподнялся уголок рта, обнажая заостренный клык желтоватого цвета. Я изобразил удивление, и клык тотчас исчез.

— Как это не ваше? А чье же?

— Это моего друга Севы, — невинно отрапортовал я. — Там же написано. Вот. Где вы его нашли?

Треб недоуменно посмотрел на паспорт, и мне стало понятно, что читать по-нашему, поземному, его никто не учил. Как, собственно, и различать наши лица. Треб несколько раз переводил взгляд с фотографии в паспорте на меня, потом в голове его что-то отчетливо щелкнуло, и он вынужден был сознаться:

— Вы правы, молодой человек. Но в таком случае эта вещь наверняка принадлежит вам.

К величайшему моему изумлению, Треб порылся в нагрудном кармане и извлек визитную карточку. Это действительно была моя визитка! Год назад, когда я работал в одной крупной фирме, я от нечего делать набрал на компьютере шикарную визитку, распечатал, наверное, с десяток экземпляров и раздал своим друзьям и знакомым. Конечно, была моя визитка и у Севы, хотя с работы я уволился бог знает сколько времени назад.

Ну, по крайней мере, стало совершенно понятно, каким образом меня нашел Треб. Дело за малым — вытурить его в три шеи, подальше от моей квартиры. Она и так кишит разнообразного рода существами и инопланетянами.

— Этот человек с фотографии разыскивается по подозрению в убийстве, — пояснил Треб.

Что-то не подозревающее, что я разговариваю совсем не с милиционером, шумно упало в туалете.

— Неужели? — громко воскликнул я, картинно всплеснув руками. — Такой хороший человек был, вы не поверите…

— Это кто там у вас упал? — подозрительно спросил из-за спины Гольбах.

— Мыши, — выпалил я, — много мышей. У меня. В квартире. Вот.

— И в туалете тоже?

— Везде. Я их развожу для лабораторий. Как одна набирает шесть кило, так я ее и отношу. Шесть кило — шесть долларов. Меньше кило-меньше долларов…

Судя по взглядам фальшивых милиционеров, мои доводы не возымели желаемых результатов. Я сник.

— Можно мы войдем и посмотрим? — спросил Треб, отстраняя меня рукой и заходя в коридор.

Я отступил, но вовсе не потому, что уважаю милиционеров. Просто, мне думается, откажись я их впускать, от моей двери могла бы остаться очень маленькая кучка серого пепла.

Треб и Гольбах вошли и остановились, вертя головами. У меня сложилось впечатление, что они ожидают, когда на них свалится изрыгающий проклятия джинн или какой-нибудь граф Яркула, на худой конец.

Я проследовал за ними в зал и обнаружил, что там тихо и пустынно. То есть вообще никого нет. Первое, что бросилось мне в глаза, были маленькие изменения, произошедшие в зале за период моего отсутствия. На столе вместо головы Саря стоял круглый аквариум литров на тридцать, с подсветкой и трансформатором. Внутри вальяжно перебирали плавниками две рыбешки с шикарными хвостами и переливающимися на свету чешуйками.

— Что за порода? — оживился Гольбах, присаживаясь у аквариума. С поистине детским трепетом он открыл стоявшую тут же баночку с кормом и насыпал в аквариум две щепотки. Рыбешки еду проигнорировали и скрылись за большой ракушкой.

Я промямлил что-то похожее на «горбункулус длиннохвостый». Тут меня отвлек Треб, поинтересовавшийся, что это за картина над диваном. Я едва не спросил, что за картина, но невиданная сила услужливо зажала мне рот.

И правильно сделала!

На картине был изображен какой-то бравый наездник времен Петра Первого. Был он явно нерусского происхождения и более всего напоминал розовощекого и длинноволосого графа Яркулу. Несколько изменилась внешность. Возник прямой, с узкими ноздрями нос, какие принято называть «римскими», раскосые глаза, задумчиво всматривающиеся в туманную неизвестность, и острый подбородок, горделиво вздернутый к небесам. Узнать Яркулу было почти невозможно, но еще сложнее было узнать того, на ком бравый наездник восседал! Если бы не зеленый цвет кожи и красные зрачки, мне бы и в голову не пришло сравнить дракона на картине с джинном Ирдиком. Тем не менее это был он.

— Где-то я этого человека видел, — пробормотал Гольбах, вытаскивая маленькое пенсне с овальными стеклышками.

— А как же. Это сам Александр Васильевич Македонский и есть, — сказал я первое, что пришло в голову.

— На драконе? — удивился Гольбах.

— Фэнтези, — брякнул я, — вольная фантазия художника.

— А тут написано, что это Гай Юлий Цезарь. — Гольбах нацепил пенсне и зашевелил губами. — Вот… мнэ-э… в момент победного шествия по Риму!

— Разве? Ах да! Македонский висит у меня в кабинете, на работе, а это самый настоящий что ни на есть Гай Юльевич… мм.

Гольбах задержался у картины еще малость, затем присоединился к Требу, который стоял перед шкафом и изучал его с такой тщательностью, словно на дверцах были начертаны древние магические руны.

Я присел на краешек дивана и посмотрел на рыбок. Та, что побольше, смотрела на террористов, рыбка поменьше с обреченным видом жевала корм.

Неожиданно в голове моей что-то отчетливо, щелкнуло, зашипело и затрескало, словно радио настраивалось. Затем сквозь шум помех до меня долетел далекий глас графа Яркулы:

— Ни в коем случае не подпускай их близко к шкафу!

Спустя мгновение шум стих, оставив в голове звенящую пустоту. Треб подозрительно покосился в мою сторону:

— Ты ничего не слышал?

— Когда это мы с вами перешли на «ты»? Господа милиционеры, мне кажется, пора заканчивать ваш своеобразный обыск. Если хотите осматривать дальше, покажите ордер, или я буду вынужден выпроводить вас вон.

Треб молчал долго и угрожающе. Гольбах теребил пенсне на носу и принюхивался.

— Пожалуй, мы посмотрим на кухне и уйдем, — сказал Треб наконец.

— Решайте сами…

Я вспомнил времена далекой бурной молодости, проведенной в театральном студенческом кружке, и изобразил на лице выражение, которое с успехом можно было бы назвать: «Дело ваше, господа, но не говорите потом, что я не предупреждал». Все же надо было мне в свое время перевестись на факультет театрального искусства. Треб насторожился, а Гольбах осторожно поинтересовался:

— А что у тебя в шкафу?

— Белье, — беззаботно ответил я, — мое нижнее белье. Почти все. Не хватает пары трусов и трех носков.

— Мытое?

— Белье? Нет, конечно. Кто же складывает мытое белье в шкаф? Здесь я храню исключительно ношеные вещи. Месяца три уже складываю. А как достаточно накопится, тогда постираю.

Гольбах поправил пенсне и осторожно принюхался:

— Не пахнет вроде…

— А вы дверцу откройте. Вот тогда запахнет. Только меня предупредите, чтобы я успел, того, смыться подальше.

— Так сильно пахнет? — ужаснулись террористы.

— И еще хуже! Я же говорю — надо идти на кухню.

Подумав немного, оба они решили не рисковать собственным здоровьем и прошли следом за мной на кухню. Я же всем своим робким существом изображал полную готовность пожертвовать собой ради какого-нибудь общественно полезного дела. Поимки маньяка-убий-цы, например.

На кухне интересного было мало. Треб порылся немного в холодильнике, взболтал компот в пластмассовой бутылке, уже успевший хорошенько забродить, и едва не ткнулся носом в мусорное ведро, попытавшись посмотреть, что находится под раковиной. Содержимое ведра его не обрадовало. Треб скривился и перевел внимание, собственно, на саму раковину. Не знаю, что он там ожидал увидеть, но старания его были напрасными. Ни разъяренного джинна, ни бледного вампира, ни тем более Севы, свернувшегося калачиком, Треб там не обнаружил.

— Вы хорошенько осматривайте, — посоветовал я, присаживаясь на табуретку. Около пепельницы нашлась недокуренная сигарета, рядом же валялся коробок спичек. Я думаю, грех было не закурить.

— А знаете, господа, этажом выше живет один подозрительный старичок, — сказал я, пуская в потолок струю дыма. — По непроверенной информации, у него в квартире пулемет под кроватью стоит. Еще со Второй мировой остался. Старичок, между прочим, каждый день грозится выйти на улицу и этим самым пулеметом перестрелять в нашем парке всех фашистов и масонов. Меры примете?

— Примем, — рассеянно сказал Треб, и мне от его слов стало совсем весело. Не террористов они мне напоминали, а шкодливых малолеток из школы, которые хотят какую-нибудь пакость сотворить, да все никак не решатся.

Тогда я посоветовал им заглянуть на полки для посуды, вдруг маньяк сидит там, скрючившись буквой «Зю», красный, как треснувший арбуз, от недостатка воздуха, а в зубах у него сердце очередной зверски убитой жертвы.

— Шутки шутить будете после, товарищ, — сказал Треб.

Гольбах вдруг принюхался, встал на корточки, полез под раковину и неожиданно вытащил из-за мусорного ведра тот самый голубой тазик, в котором давеча лежала отрубленная голова Павла Павловича Чуварова. Пенсне сползло у Гольбаха на кончик носа, глаза же торжественно блестели.

— Ага, — сказал он, продолжая стоять на коленях, — что это, по-вашему?

— Мой тазик, — сказал я, докуривая.

— Можно поинтересоваться, для чего он тебе?

— А отчего ж нельзя? Мне его мама подарила на день рождения в прошлом году, чтобы я в нем ноги мыл.

— И?

— Что?

— Моешь?

— Мою. Иногда. Когда горячей воды нет, тогда кипячу в чайнике, заливаю в тазик и мою.

— Кстати, о ванне! — воскликнул Треб и решительно зашагал в сторону ванной.

— Только в туалет не заглядывайте, там мыши, — напомнил я, — А еще, господа милиционеры, я в этом тазике носки стираю!

Треб замер и посмотрел на Гольбаха. Гольбах, сжимавший тазик обеими руками, поспешил разжать пальцы, и тазик упал на пол.

— Грязные, — добавил я и раздавил окурок в пепельнице.

Гольбах поднялся, отряхивая пыль с колен. По лицу Треба было видно, что он сильно сомневается, по тому ли следу они вообще идут. Севин паспорт с моей визиткой мог оказаться в морге по тысяче самых разнообразных причин. Да и в морге ли вообще они его нашли?

— А что такого Сева сделал? — спросил я под занавес.

— Какой Сева?

— Которого вы разыскиваете. По паспорту.

— А… по паспорту? Тут дело в том, что этот ваш Сева подозревается в убийстве гражданина Павла Павловича Чуварова. Его зарубили топором в собственном туалете. Отсекли голову и скрылись.

— В своем собственном туалете?! — ужаснулся я. — Вот звери! А со стороны Сева казался милым, хрупким человечком. Я сам его близко не знал, мне друзья рассказывали. А недавно, говорят, его машина где-то сбила. Представляете? Санитары сначала приняли его за мертвеца и повезли прямиком в морг, а он возьми и сядь прямо на носилках. Вот смеху было!

— Представляю. — Треб задумался. — Значит, в морг, говоришь…

Чтобы добить врага окончательно и бесповоротно, я почесал шею и добавил:

— Может, и паспорт там где-нибудь обронил…

И Треб оказался поверженным на лопатки.

— Вот и ладненько. Извините, что вот так, бесцеремонно, вторглись в вашу частную жизнь. Сами понимаете, мы должны рассматривать любые варианты. А он маньяк безжалостный, кровожадный, я бы даже сказал — беспощадный.

— Всегда, как гритца, рад, — с готовностью отозвался я.

— Откуда ты это взял?

— Что? «Как гритца»? У нас это семейное. Еще дед мой говорил, а за ним и отец, ну а от отца к сыну, святое дело…

— Понимаю. — Треб вышел в коридор. Я вскочил с табуретки и рысью проследовал за ним. Гольбах засеменил следом, стягивая с переносицы пенсне и засовывая его в кармашек пиджака.

Треб свернул к входной двери, остановился и крепко пожал мне руку:

— Еще раз спасибо за содействие.

— Весьма рад.

— Благодарю, что оказали помощь.

— Будете рядом, заходите.

— Обязательно. Вот со своим помощником и приду.

— Захватите и его, кстати, чтоб не задерживался.

Треб расчувствовался и даже попытался заключить меня в крепкие милицейские объятия, но взгляд его вдруг заскользил по коридору:

— Да. А где мой напарник?

Я повернулся. Коридор был пуст. Из ванной, куда Гольбах намеревался заглянуть, не доносилось ни звука. Из зала тоже.

— Здесь пахнет заговором, — прошептал Треб, отстраняя меня рукой.

Я посмотрел, как он заходит в зал, и зажмурился, ожидая всяческих прибамбасов, которые обычно способствуют захвату и пленению людей (в данном случае — нелюдей, но разве стоит обращать внимание на подобные мелочи)?

Вместо этого в гробовой тишине вдруг раздался голос Треба:

— Гольбах? Кто это тебя так…

 

3

А вот дальше началось!!

Атака нападавших развернулась столь резко и неожиданно, что я даже не успел открыть глаза. Многочисленные глотки закричали, завопили и заулюлюкали. Стены сотряслись от мощного гневного клича Ирдика (слов, к сожалению, я разобрать не смог). В следующее мгновение в коридор вылетел аквариум и грохнулся об пол, осыпав меня осколками и безвозвратно уничтожив обои.

Из туалета показалась взлохмаченная Севина голова. Сева потирал ушибленную челюсть и часто моргал.

— Что там? Милицию бьют? — с надеждой спросил он. — А я?

— И до тебя доберемся, — мрачно пообещал ему я.

В зале кто-то истошно завопил, но зеленая когтистая лапа тотчас крепко зажала ему рот. Послышались Яркуловы восклицания и шум падающего тела. Видимо, пытались взять Треба в окружение.

— Т-там не милиция, — заявил Сева, выйдя из туалета.

— Неужели? Наверное, это Треб и Гольбах, переодетые в милицейскую форму, пытались найти Сысоича.

— Правда? — удивился Сева. — А я-то думал…

Он обогнул меня и, пройдя по коридору, заглянул в зал. Я последовал его примеру.

Зал мой теперь напоминал финальную сцену из хладнокровных американских боевиков. Все, что могло ломаться, биться или рваться, было, соответственно, поломано, разбито и порвано в клочья.

Наших, если такое определение приемлемо по отношению к вампиру, джинну и отрубленной голове, в комнате, без сомнения, было больше.

Треб, задавленный морально и физически, лежал в углу, связанный тройным морским. Яркула заботливо засунул в рот террориста найденный где-то шарик от настольного тенниса, от чего Треб стал выглядеть таким жалким, словно последние несколько лет жизни его держали исключительно на хлебе и воде. При этом ежечасно засовывали в рот вышеупомянутый шарик.

С Гольбахом поступили значительно хуже. С него стянули штаны, обнажив семейные трусы в голубую вертикальную полоску, и личными подтяжками примотали к батарее. Смотрителю порядка ничего не оставалось, как, вытянув шею, уныло смотреть на сыпавший за окном снежок и на стеклянную банку на подоконнике, в которой беззаботно дрых мелкий Женов родственник.

— Победа за нами, господа. Спешу всех поздравить! — торжественно произнес Сысоич, когда Капица вновь положила его на стол. Сама старушка присела на табуретку, Яркула же с Ирдиком, позабыв о своих разногласиях, хищно кружили вокруг мычащего Треба. Об их зловещих намерениях нетрудно было догадаться.

Сева нерешительно вошел в зал:

— Л-ловко вы их.

— А ты думал. — Ирдик гордо выпятил зеленую грудь, — Годы тренировок, медитаций, штудирования наставлений и директив. У меня, если хочешь знать, третий пояс по испепелению взглядом.

— И что будем делать… с ними? — спросил я, заходя в зал следом.

— Пытать! — сказал Сысоич, сверкнул глазом. — Втыкать иголки под ногти, ножички раскаленные к телу, таблетку аспирина под язык и все такое…

— Не имеете права, — сказал Гольбах, — тем более аспирин. Он запрещен законом еще с конца прошлого века.

— А нам все равно, — нараспев продекламировал Сысоич, — у нас смотритель беспамятный!

— Все равно нельзя! Вот вырвусь отсюда и подам на вас в суд! Привязывать Нефилософов к батарее! Неслыханно!

— Меня старш-ший брат подтяжками к батарее в дет-тстве привязывал, — сказал Сева, — чтоб я н-не подглядывал.

— За чем? — поинтересовался Ирдик.

— За девчонками ег-го, как он их там, в з-зале…

— Поговорим об этом позже. — Сарь гневно покосился на джинна. — Сначала проведем допрос. Надо выяснить, откуда террористы узнали про тело, зачем оно им, собственно, нужно и кто еще может быть заинтересован в его поимке. Иголки, так и быть, втыкать не будем, но бить морду, как говаривал мой друг И. И. Васильков, разрешаю… А марципанам не лезть! — заорал Сарь, когда Сева с готовностью подскочил к Гольбаху.

— Так он же, г-гад… меня в м-морге, гад… — Сева изловчился и лягнул Нефилософа в пузо. Гольбах крякнул и попытался залезть на подоконник, тихо шепча:

— Разбирательства требую, решительного вмешательства… Дидро, в конце концов…

— Дидро ему нужен. А может, тебе еще Вездесущего Ястребка позвать? Чтобы жар охладил? Он это может. Помню, три года назад, на спор, Ястребок за две минуты наполнил две трехлитровые банки, а остальное — в колодец! — Сы-соич весело захохотал, едва не потеряв равновесие, а заодно и левый глаз. Капица подхватила его и переложила к себе на колени.

— Ладно, будет тебе Дидро. Выпустите его кто-нибудь.

И тут я понял, отчего граф Яркула просил меня ни в коем случае не подпускать террористов к шкафу. Дверцы его распахнулись, и все узрели спящего на кучке моей немногочисленной одежды Нефилософа. Он улыбался во сне и кончиком пальца почесывал нос. Книга служила ему и подушкой и матрацем одновременно. Не помещавшиеся ноги он поджал к подбородку.

— Как видите, Дидро спит, — сказал Сысоич, — Не будем его будить, это чревато. Лучше перейдем непосредственно к делу. Вернее, к допросу. Итак, как вы узнали про тело?

Гольбах стоически сжал губы и замотал головой.

— Яркула, давно ли ты пил настоящую, свежую, недистиллированную кровь? — Сысоич подвигал бровями, которые так и норовили сползти на глаза.

— Чью? — оживился граф.

— Его.

Треб отчаянно замычал, а когда Ирдик сочувственно похлопал его по плечу, закатил глаза и стал медленно заваливаться набок.

— Чур, мне его мышцы и кожа! — воскликнул джинн, оскалив клыки, — Обожаю обсасывать косточки!

Гольбах покрылся крупными каплями пота. На его голове за сегодняшний день наверняка появился не один седой волос. Подлила масла в огонь старушка Капица, слащавым голосом известившая окружающих, какая именно часть тела Треба нужна ей и что она с этой частью впоследствии будет делать. Желание старушки было принято бурей аплодисментов и громкими выкриками графа Яркулы: «Браво!» и «Такого изощренного способа пытки не смог бы выдумать даже я!» Мы с Севой вообще на мгновение потеряли дар речи, а старушка, как ни в чем не бывало, скромно гладила Сысоича и не сводила глаз с моего тощего друга. Сева краснел и бледнел.

Когда овации стихли, Гольбах треснувшим голосом произнес:

— И все равно я ничего не скажу! А выживу— под трибунал отдам!

— Ирдик, вырви ему ноготь на мизинце. — Сысоич театрально вздохнул и понурил взгляд.

Гольбах что-то невнятно пискнул, зажмурил глаза и попытался задрать ноги на подоконник.

— На каком мизинце? На правом или на левом? — Джинн закатил рукава и сотворил из воздуха щипцы. Это были старые щипцы, тех времен, когда щипцы делали с умом и на долгие года. Они почти не проржавели и натужно скрипели, когда Ирдик несколько раз ими щелкнул.

— Ржавчина! — сообщил Ирдик радостно. — Эх, заразу занесу какую!

Гольбах стоически сжал кулаки.

— Марципанов уведите, — сказал Сысоич, — это зрелище не для них.

Севу не надо было просить дважды. Пулей он вылетел вон из зала и скрылся в коридоре. Я последовал за ним, а выходя, услышал, как Ирдик спрашивает:

— Может, начнем с вырывания ноздри?

А затем в дверь осторожно постучали. Тихо так, почти не слышно, пальцами. Следом грянул звонок. В зале что-то с шумом упало, звонко щелкнула задвижка туалета.

Я подошел к двери, сетуя на то, что поленился проделать в двери глазок (то средств не хватало, то просто времени, сами понимаете), и спросил:

— Кто там?

— Милиция, — сказали из-за двери и опрометчиво добавили: — Мы настоящие, открывайте.

Безусловно, это были клубни, больше некому.

— Слышу, что не резиновые. Что хотите?

— Разыскивается… мн-ээ… опасный преступник. У нас есть основания полагать, что он находится в вашей квартире.

— А ко мне уже приходили. Минут двадцать назад.

— Остроносый и тощий? Они не настоящие были. Мошенники. Хулиганы. Гнать таких из милиции надо взашей! Они хотели у вас видеомагнитофон украсть, вместе с телевизором!

— Сожалею, но ни того, ни другого у меня нет.

— Как? Уже?! — ужаснулись из-за двери.

— Вообще. Дверь я вам не открою, господа милиционеры, развелось тут бандитов, расхлебывай потом… Уходите подобру-поздорову, пока настоящих не вызвал.

Ответа не последовало. Вместо этого из-за двери послышались непонятные звуки… и двери не стало. Следом громыхнуло, заложило уши запоздалым взрывом. Волной обжигающе-горячего воздуха меня швырнуло в коридор, я пролетел с метр, шлепнулся на зад и проехал в кухню, где и врезался в стол. Спину прорезала острая боль, перед глазами расплылась огромнейшая черная клякса в форме еврейского Мусорщикова носа. Но даже сквозь темноту я увидел, как в пролом заскакивают клубни.

Их было не один и не два, а во много раз больше. Эдакий неиссякаемый поток картофелин. Они сыпались и сыпались, исчезая в зале, но никто не обратил внимания на меня, сидящего у стола с безвольно опущенными на ноги руками.

Поток клубней иссяк внезапно: один, средних размеров и с шишковатой макушкой, кряхтя перевалился через остатки двери и, не утруждая себя подъемом на пухлые ножки, укатился вслед за остальными.

А в зале, похоже, завязалась нешуточная схватка. Помимо ужасающего скрежета, грохота и лязга, коридор то и дело освещали разноцветные вспышки. Пару раз в коридор вылетали чьи-то обгорелые тела, напоминавшие вынутые внутренности печеного картофеля. Кто-то страшно ругался, что-то звонко билось, кого-то пинали ногами… В общем, дерущимся было явно не до поиска тела, а про нас с Севой вообще забыли начисто.

Кстати, о Севе… Я кое-как поднялся на ноги, выглянул в коридор и увидел испуганную физиономию Севы, выглядывающую из дверей туалета.

— Ч-что? Опять? — срывающимся от страха голосом спросил он.

— Пошли на улицу, пока живы, — сказал я и первым заторопился в пролом.

Сева запыхтел за моей спиной:

— С-сейчас, шапку только возьму…

Я заглянул в зал. Два клубня теснили Яркулу и Ирдика в сторону окна. Развязанный Треб бестолково прыгал на месте, нелепо размахивая руками — пытался достать раскачивавшуюся на люстре старушку Капицу, которая сжимала под мышкой голову Саря. Голова, к слову сказать, сквернословила так, что оставалось только удивляться, как у Треба еще не отсохли его маленькие ушки… Между дерущихся слонялся проснувшийся Дидро. Он явно ничего не понимал и посему особо настырных клубней испепелял взглядом без лишних разговоров.

— Б-бежим… — До того как Сева вытащил меня на лестничную площадку, я успел увидеть, как вынырнувший из толпы Гольбах поднимает над головой банку, в которой сидит мелкий Женов родственник, и со всей силы опускает ее на голову Дидро. Дидро увял и рухнул в объятия своего заклятого врага…

А потом мы побежали вниз. Причем я, с риском для своих штанов, съезжал по перилам, а Сева прыгал через три ступеньки, придерживая одной рукой шапку, а второй спадающие штаны, которые, по непонятным мне причинам, были у него расстегнуты и без ремня.

На улице уже вечерело. В парке зажигались фонари. Накрапывал мелкий холодный дождик, но ветра не было. Как только первые ледяные капли упали мне за шиворот, я понял, что даже не оделся. Выскочил как есть — штаны да теплая рубашка без двух пуговиц на груди. К тому же в суматохе я снова напялил драные кроссовки. Пора их уже выкинуть, отжили свое, сволочи…

— Что будем делать? — Я пытался огибать лужи, но безрезультатно. В кроссовки тотчас набралась вода.

После гвалта в квартире здесь, на улице, царила самая настоящая райская тишина. Мы подошли к скамейке в парке и забрались на нее с ногами. Группа подростков, сидящих на соседней скамейке, не обратила на нас никакого внимания.

— Подождем, кто поб-бедит, — предложил Сева. — У нас с тобой, Витек, два выхода. Либ-бо ждать наших и продолжить п-поиски, либо ждать картошку и уб-бегать от нее подальше.

Я печально посмотрел на кроссовки:

— Думаю, далеко убежать не получится. Да и куда?

— К Мусорщику! Он во всем в-виноват, пусть расхлебывает. А если дома не будет, т-тогда ко мне!

— У тебя жена Марья, — напомнил я, — и потом, какой смысл убегать? Пусть между собой разбираются. Если Треб одолеет Сысоича, то мы ему станем не нужны.

— А если они нас того, чтоб не болтали? — Сева выразительно полоснул ребром ладони по тощему горлу.

— Тогда будем убегать.

В это время где-то наверху со звоном повылетали стекла. Кто-то заверещал, из светлых квадратов моих окон вылетели два силуэта, а спустя секунду они проломили ветки каштанов и грохнулись в морозную слякоть, подняв в воздух тучи брызг.

— Иуды! Поганцы! Всех на мыло пущу! — Первым зашевелился граф Яркула, распугивая своим страшным голосом людей. От былого величия графа остались только нос и один вампирский зуб, вылезающий под странным углом из-под верхней губы. Яркула фыркнул и поднялся.

— Чего смотрите, пентюхи, пшли все прочь!! — заорал разъяренный джинн Ирдик, поднимаясь следом, и взмахом руки опрокинул скамейку, на которой сидели подростки. Многие прохожие сделали вид, будто ничего не произошло, но вокруг мгновенно образовалась пустота.

Причитая и ругаясь, граф с джинном подошли к нам.

— А где остальные? — поинтересовался Сева.

— Сказали отступать и ждать, — таинственно пояснил Ирдик.

Как раз в это время из подъезда на полном ходу выскочили Капица с головой Саря в руках и Дидро с томиком «Философии» под мышкой.

— Планы меняются, — быстро заговорил Сы-соич, когда старуха подбежала ближе, — К гадалке идти слишком далеко и опасно, а террористы с минуты на минуту оклемаются и продолжат охоту! Нужно спешить, господа! Идем к чревовещателю!

— Он что, чревом в-вещает? — удивился Сева, но его никто не услышал.

Капица побежала по аллее в глубь парка. Мы помчались следом.

Постепенно темнело, ночь брала бразды правления в свои руки. Свернув несколько раз, мы очутились в каком-то неизвестном мне уголке города, где не было не только фонарей, но и столбов с проводами. Пусто было, тихо и темно. Мурашки забегали по коже и затылку. Дождь полил сильнее, перерос в настоящий ливень, хотя ветра по-прежнему не было. Струи дождя хлестали по лицу. Хорошо хоть шею согревало горячее дыхание Севы (как бы двусмысленно это ни звучало, но действие имело место, и тут уж ничего не поделать).

Наконец наступил долгожданный момент — мы остановились около погруженной во тьму многоэтажки.

— Здесь, — бодро произнес Сысоич, который, собственно, ни капли и не устал, поскольку его несли на руках, — Ведем себя прилично, разговаривать буду я… и чтобы никаких матерных слов!

— П-почему?

— Хочешь проверить? — В окружающей темноте вопрос Сысоича прозвучал более чем зловеще. Я поежился. — Тогда за мной!

Сысоич, а следом и вся наша скромная процессия направились к единственному подъезду…

 

1

Времена моей бурной и не слишком праведной студенческой жизни канули в Лету довольно давно, однако я до сих пор в страшных снах вижу университетское общежитие, в котором провел больше времени, нежели в самом университете.

Помню обшарпанные стены, желтую от старости и грязи побелку, черные кляксы на потолках и обгоревшие плафоны в форме семисотлитровых банок, огромное количество надписей, начиная от примитивных «Саня здесь жил» и заканчивая более высокими по развитию изречениями «Как говаривал Эйнштейн — Е=МЦ2». Причем тот факт, что «Ц» нужно было писать по-латински, талантливого автора фразы ничуть не смутил.

Дом, в который мы вошли, изнутри мало чем отличался от вышеупомянутого общежития. Только выглядел веков эдак на пять старше. Первые два этажа мы протопали в полной темноте, интуитивно различая лестничные пролеты и холодные металлические перила, и я в полной мере ощутил на себе значение фразы «Наступать на пятки». Подошва на многострадальной кроссовке оторвалась окончательно, держась за жизнь обрывками ниток. Сева за спиной бурчал какие-то извинения, но его было не очень-то и слышно.

На третьем этаже мутно горела лампочка. Света от нее было меньше, чем от свечки, выставленной в чистом поле во ржи, и хватало его ровно настолько, чтобы разглядеть силуэт Капицы с головой Саря в руках и несколько дверей, обитых одинаково черным и обшарпанным дерматином.

— А на какой нам этаж? — шепотом осведомился я.

Мне никто не ответил, а на четвертом этаже вновь наступила темнота.

Дальше я уже не считал, плюнул на все это и шел в полном неведении, куда и зачем мы поднимаемся. Узкие ступеньки стали казаться одной бесконечной ребристой лентой, а бесконечные повороты на лестничных пролетах создавали впечатление, что мы бредем на одном месте, по кругу.

Потом вновь возникла мутная лампочка и драный дерматин на дверях. Капица остановилась. Пока ждали изрядно отставшего джинна, я успел разглядеть, что одна дверь разительно отличалась от остальных. Все трещинки и царапины на дерматине были аккуратно заштопаны, а под ручкой даже красовалась здоровенная заплата. Сама же дверная ручка была исписана какими-то странными узорами (рунами, наверное, а может, иероглифами), на уровне моего носа был глазок, а сбоку звонок-кнопочка зеленого цвета.

— Еще раз напоминаю — ведите себя прилично, — сказал Сысоич, когда подоспел запыхавшийся и от этого чрезмерно зеленый в свете лампы Ирдик. — Миша Кретчетов может вести себя несколько странно, так что не удивляйтесь.

— А он к-как выглядит? — спросил Сева. — Ну, чтоб з-знать, как реагировать.

— На месте разберешься.

Капица нажала кнопку звонка. Где-то в глубине квартиры раздался мелодичный изумрудный звон (самое интересное, что я ни разу в жизни не слышал изумрудного звона, но что-то мне подсказывало, что звук был именно таким).

В глазке на мгновение потемнело, потом громкий бас из-за двери сказал:

— Как вижу — Сарь Сысоевич, Капица, Яркула Беркович и тот самый Иердец Зловещий.

— Совершенно верно, — отозвался Сарь, — это мы.

— И два человека. Виталий Виноградов и Сева Щуплов, — сказал бас тоном человека, встретившегося с близкими друзьями.

— Да, — робко ответил я, опережая Сысои-ча. — А мы знакомы?

— Не думаю. Судя по вашим аурам и мыслям, какие сейчас витают вокруг и около, вы пришли по важному делу.

— Совершенно верно, Миша, — сказал Сарь. — Мне кажется, если ты откроешь и впустишь нас, мы сможем поговорить о причинах, побудивших нас прийти к тебе.

— Давайте не будем торопиться. Рассудим так. Раз вы пришли по делу, значит, для меня открываются широкие перспективы для очередного внеурочного заработка. Верно? Тогда сначала поговорим о цене.

Яркула громко поперхнулся.

— О цене, — невозмутимо повторил бас из-за двери. — Не могу же я оказывать услуги населению бесплатно?

— Как тебе сказать… — начал было граф, но Сысоич его перебил:

— В наше время никто не работает бесплатно, Миша. Впусти нас, и мы договоримся.

— Сначала деньги.

— Сначала мы хотим зайти.

— Деньги.

— Подумай сам, Миша, не впустишь — не будет денег.

За дверью возникла глубокая, почти ощутимая пауза.

— Покажите, сколько предлагаете, — сказал Миша через некоторое время.

Капица извлекла на свет толстенную пачку зеленых банкнот и поднесла их к глазку. У меня при виде такого огромного количества денег отвисла челюсть.

— Чуть подальше, пожалуйста, — попросил бас. — А они всамделишные?

— Самые что ни на есть, — ответил Сысоич, — даже с порядковым номером в левом нижнем углу.

— Ага. И сколько там?

Сысоич назвал цифру с восемью нулями. Такую сумму целиком (да и частями) мне не доводилось видеть ни разу в жизни. Пришлось приложить максимум душевных усилий, чтобы не выхватить пачку из старушечьих рук и не ринуться прочь, в темноту, по лестнице.

— Вот, помню, несколько месяцев назад один мой знакомый — не совсем близкий, но достаточно для того, чтобы одалживать у него мелочь на телефон, — тоже приволок в свою комнату энную сумму денег, — заговорил Миша Кретчетов. — Жил Дедок Бесноватый, а именно так его звали, вы, граф, наверное, его знаете…

Яркула неуверенно кивнул. Судя по всему, он тщетно пытался вспомнить, о ком идет речь. А чревовещательный бас самозабвенно продолжал:

— Жил он в то время, как я уже говорил, на втором этаже замка Тьмы в третьей слева от лестницы комнате. Во второй обитал сумасшедший изобретатель карманных монстров Сашкен Штейн, уж не знаю, за какие заслуги его вообще в замок пустили, а первая комната пустовала. Она и сейчас пустует, потому что лет пять назад там жило одно существо, видом и запахом своим напоминающее… мм… как бы это помягче сказать… в общем, воняло на втором этаже страшно. После того как хозяева Замка, Жен и Свет Тьмы, с помощью пяти флаконов дихлофоса выкурили существо, а потом и вовсе сдали его в психиатрическую больницу имени доктора Сивухи, запах из комнаты ничуть не выветрился, а, наоборот, стал гуще и по ночам, приобретая незамысловатые, но чудовищные формы, летал по замку, пугая своим видом и зловонием всех его обитателей. Поговаривают, что после одной такой прогулки от удушья скончались шестнадцать мелких Женовых родственников (я вздрогнул), еще семьдесят четыре пропали без вести, а троих нашли — где бы вы думали?

— Миша, мы по чрезвычайно важному делу, — мрачно вставил Сарь.

— …в колодце! — объявил бас. — У вас срочное?

— Самое срочное, — сказал граф Яркула.

— Ладно, я в самом деле немного заговорился, — сказал бас, — Как раз на днях решил надиктовать на диктофон свои мемуары, вот и затянулся в дело по самые уши.

Дверь со скрипом отворилась.

— В зал, пожалуйста, — громко сказал бас с потолка. Я, уверенный, что там находится динамик, посмотрел наверх, но там был белый потолок и одинокая, но яркая лампочка.

— Странно, — пробормотал Сева за моей спиной.

Хотя, с другой стороны, чего это я так удивляюсь? Со вчерашнего вечера столько вокруг происходит, что пора бы уже привыкнуть. Наверняка хозяин квартиры обладает даром перемещения голоса или является каким-нибудь редким видом инопланетного микроба. А еще что там Сарь говорил насчет чревовещателя?

Бросив последний взгляд на потолок, я последовал за остальными в зал. Минуя кухню, увидел, что она совершенно пуста, за исключением казенного крана, одиноко торчавшего из стены, и газовой плиты BOSH. В зале было так же «темно, и тихо, и уныло», как говаривал один детский поэт. Шесть стульев подпирали стены, и одна табуретка стояла посередине. Не было даже обоев — голые бетонные стены, обклеенные газетами, и лампочка, как в коридоре и на лестничном пролете. Это укрепило меня в предположении, что странный Миша Кретчетов добровольный отшельник, лишивший себя почти всех земных благ. Присаживаясь на стул, я спросил у Яркулы шепотом, что все это значит.

— Никто не знает, кто такой Миша Кретчетов на самом деле, — подумав, ответил граф. — Его никто и никогда не видел. Только этот голос, возникающий везде и когда угодно. Отсюда и называют его чревовещательным.

— Тогда откуда Сысоич узнал, что Миша здесь?

— Вот у Сысоича и спроси.

— Сколько раз повторять?! Не у Сысоича, а у Саря Сысоевича! Устаю повторять, марципаны! — гневно заметила голова. — Хотите, чтоб я вас скормил клубням?

— Отнюдь! — ответил Сева, бледный как простыня.

В разгорающийся спор влез бас Миши Кретчетова:

— Итак, собравшиеся. Рискну предположить, что все вы пришли сюда, чтобы узнать, где искать энергетического носителя, а попросту— тело Саря.

— Ого! Это твое знаменитое предсказание? — восхищенно спросил Ирдик.

— Нет. Просто совсем недавно, минут пять назад, ко мне приходил кое-кто еще, интересуясь тем же вопросом.

— Треб? — выпалил Яркула, серея. Причем это превращение произошло не только с ним самим, но и с его пиджаком и со стулом, на котором он сидел. А ботинки графа отчего-то сделались ярко-малиновыми.

— Что еще за Треб? Нет, ко мне приходили три картофеля в личинах пожилых людей. Отпетые негодяи, скажу я вам. Таких негодяев я встречал разве что в Трансервисе, когда прилетал туда на охоту. Это произошло прошлой весной. Снега лежали долго и все никак не хотели таять, а когда сошли, около замка Трансервис был найден промерзший насквозь вампир по имени Голова. Граф Яркула должен помнить эту удивительнейшую историю, ведь он там живет. Еще в декабре Голова вышел за дровами и пропал. Вернее — исчез. Когда же весной Голову нашли и притащили в замок, решено было отпаивать его кровью, но крови не было, и растирали водкой и уксусом. Первое к тому же заливали внутрь, поэтому очнувшийся вампир оказался чрезвычайно пьян и…

— Зачем ты их впустил, раз они такие негодяи? — перебил Сысоич.

Яркула к тому времени вновь приобрел свой обычный цвет, только ботинки продолжали сиять малиновым цветом.

— Негодяи они, может, отпетые, но я всегда прислушиваюсь к голосу своих шести сердец.

— А разве у тебя их не восемь? — удивился джинн.

— Восемь. Но два из них не умеют разговаривать, — пояснил бас Миши с потолка, — А сердца всегда советуют мне брать деньги. Вот, помню, холодным летом пятьдесят третьего…

— Так что с клубнями? — вновь перебил Сарь.

— Клубни? Ты имеешь в виду картофелин? Ничего особенного. Спросили, где тело. Я сказал. Они заплатили и ушли.

— Ох, Миша, сколько раз говорила я тебе, что, связываясь с преступниками, ты портишь себе репутацию, — сказал Капица.

— Не замечал, если честно, что порчу, — ответил бас из-под Севиного стула, — Деньги платят все. Потому что им нужна информация, которой я располагаю. Правда, припоминаю, неделю назад заявился ко мне, прямиком из ада, тамошний дворник Икар Икарович Икаров. Вернее, не ко мне, а пришел в лес, залез на дерево и стал звать: Миша Кретчетов, дескать, появись ясным солнышком. А ежели ты красна девица, то милым личиком, а ежели добрый молодец, то бородатой мордой… и так далее. Появиться-то я, конечно, не появился, просто спросил, чего ему, старому труженику метлы и совка, надо. Знаете, что он ответил?

— Не знаем, — хором сказали Ирдик, Сарь и Сева. Всем нам уже надоели длинные воспоминания Миши о своей жизни.

— Он сказал, что ничего мне не заплатит, потому что я, Миша, порчу честную фамилию семьи Кретчетовых и что я этой самой фамилии не достоин. И тут же потребовал, чтобы я предсказал ему, когда в аду выплатят зарплату за шесть месяцев. Ну я, стало быть, не стал напоминать ему, что папа мой, Зигфрид, был самым настоящим оборотнем и питался исключительно пальцами молоденьких немецких мальчиков, а мама основала в Трансервисе первый публичный дом…

На этот раз громко воскликнул граф Яркула, ботинки у которого исчезли вовсе, обнажив серые носки с дыркой на левом, из которой вылезал кривой мизинец.

— Публичный дом в моем Трансервисе?

— Давно это было, — туманно ответил чрево-вещательный бас.

— Достаточно! Воспоминаний! Наконец! — сказал багровый от злости Сысоич, — Уши уже вянут. Давайте вернемся к делу. Мы платим деньги, ты даешь информацию.

— Денги, — произнес бас из-под моего стула, пропустив в слове мягкий знак, от чего оно прозвучало презрительно. — Смотря сколько денег. Однажды некий И. И. Васильков предлагал мне деньги, но их было чрезвычайно мало для того, чтобы я…

— Мы платим много, — сказал Сысоич, старательно выговаривая каждое слово.

Яркула по-прежнему колдовал над своими ногами, но ботинки никак не появлялись. Ирдик задумчиво смотрел в то место, откуда лился бас Миши, а Дидро снова уснул, засунув книгу под мышку.

— Двести пятьдесят, не больше! — воскликнул Сысоич после некоторых дискуссий. Ясное дело, что нули после названной цифры шли как само собой разумеющееся.

— Это грабеж средь бела дня! — в тон ему орал Миша Кретчетов, — Даже И. И. Васильков предлагал больше!

— Не ври, Миша! Мы предлагаем гораздо больше, чем наскребет твой Васильков, даже если продаст свой дом, автомобиль и жену!

— У него нет автомобиля!

— Вот видишь! Значит, денег еще меньше!

— Двести семьдесят четыре! — сдался Миша, минуту назад требовавший полторы тыщи и ни копейки меньше.

— У меня только двести пятьдесят.

— К сожалению, я, как простой чревовеща-тельный бас, тоже не могу пойти на уступки. Всего один раз я уступил одному своему доброму знакомому. Это случилось около двухсот лет назад. Мне как раз исполнилось двадцать четыре тысячи, и я, еще совсем зеленый, принимал всего лишь двенадцатого своего клиента в жизни. На дворе стояла жгучая осенняя погода. Как раз один из немногочисленных дней этого времени года, когда солнце жарит во всю силу, а ртуть в термометрах поднимается выше пятидесяти градусов.

— Хорошо! — взвыл Сысоич. — Двести семьдесят пять! Только замолчи наконец!

— Четыре, — поправил Миша. — Мне лишнего не надо.

— Да хоть три! Сева, займи пятнашку.

— Постойте. Занимать деньги у людей категорически запрещено. Куда у вас смотритель смотрит (извините за тавтологию, граждане)?

— В пол, — ответил граф. — Он спит.

— Ого. Зачем надо было ронять на него полки с книгами? — воскликнул бас Миши Кретчетова из-под Севиного стула. Мой лопоухий друг вздрогнул.

— Она сама на него свалилась. Продолжим разговор о цене…

— Постойте, господа, а вы разве не знаете, как вернуть ему память?

— Не знаем, — сказал Ирдик, — и знать не хотим. И так хорошо.

Но Миша Кретчетов его не услышал.

— Совершаю добро бескорыстно! Будете в аду, отметите в моем личном деле! — довольно произнес он. — Это же элементарно. Делаем так…

И в это время Дидро открыл глаза…

 

2

Маленькому лысому Нефилософу можно было только позавидовать в плане сдержанности и ясной оценки обстановки.

Он не стал удивленно озираться по сторонам и спрашивать: «Где я?» — он не зашелся в истерике, требуя, чтобы его вернули, откуда взяли, а сразу сделал страшное лицо, выпучил глаза, надул губы и заорал дурным голосом:

— Что вы себе позволяете?! А?! Опрокидываете на частных лиц полки с книгами, а затем творите черт знает что?!

— Дидро, ты чего несешь? — изумился Сы-соич, — Да я ж… да мы же ж… да как же ж… Мы без тебя, если хочешь знать, шагу ступить не смели. В книгу твою то и дело заглядывали…

— В какую книгу?!! Вот в эту книгу?!! — Дидро подскочил, гневно потрясая томом «Философии». — Да как вы смели лапать своими грешными лапищами святая святых? За одно это вас можно и нужно расстрелять на месте без права помилования!

— А у меня рук нет, — нашелся Сарь.

— Тем более!! Мало ли чем ты открывал книгу! — Дидро оглядел комнату мрачным немигающим взглядом, словно старался запомнить всех, кого впоследствии предаст анафеме. На его лысом лбу выступили блестящие капельки пота, шея покраснела.

— Вот что вы у меня получите, а не гонорар! — сказал он, отдышавшись, и, подскочив к графу Яркуле, ткнул ему под нос кукиш. То же самое он показал и Ирдику. Джинн брезгливо отстранился. Дидро же на этом не остановился. Прижав книгу к пузу, он забрался на стул и заорал еще громче:

— Ну-с, посмотрим, как вы соблюдали Букву Закона! Молитесь, чтобы это были не слишком Тяжкие проступки, иначе…

Дидро положил книгу на колени и раскрыл ее ровно посередине. В потолок ударила струя белого света и растеклась по нему, явно не собираясь срываться вниз. Окунувшись в свет головой (Дидро стал похож на какого-то лысого демона из мультфильма), он послюнявил указательный палец и стал водить по строчкам, громко зачитывая:

— Итак! Статья триста двадцать шестая бэ. Хранение и использование мелкого Женового родственника в размере 1 (одного) человека. Статья одиннадцать-шестьдесят четыре. Уничтожение казенного имущества. Как то: шесть коек для трупов в городском морге, оконные рамы (три штуки), три банки формалина.

— Это я, когда в судорогах корчился, разбил, — довольно пояснил граф.

— МОЛЧАТЬ!! — Дидро слепил из струи света комок и плотно заткнул им вампирский рот. Щеки графа порозовели изнутри, и яркие лучики заструились из остроконечных ушей, — Мы здесь не шутки шутим! Знаете, сколько с меня денег изымут в форме штрафа, когда слухи дойдут до вышестоящих инстанций?

— Так, может, сделаем так, чтобы не дошли? — спросил Ирдик.

— Мне моя работа дорога. — Дидро стукнул себя в грудь кулаком.

— Но ведь если никто не узнает… — Яркула подвигал бровями. Куда делся комок света, я не заметил, но подозреваю, что вампир его просто проглотил.

— Я, по-вашему, аферист какой-то? Я, между прочим, являюсь членом организации по правам граждан, проживающих в психиатрической больнице имени доктора Сивухи.

— Ну, раз член… — сказала Капица, пожимая плечами.

— В этой лечебнице нет граждан, это я вам могу сказать точно. Вампир Голова провел там шесть месяцев и, кроме всякого зверья, никого не видел. Зато, рассказывает, зайцы там — гигантские, пятнадцать кило одна тушка, без ушей и хвоста! Вспоминаю, как много лет назад видел я этого ДиДро ползающим в пеленках. Волосиков на его светлой голове в то время было побольше, сама головка поменьше, да и зубов насчитывалось пять. Мать Дидро была славная женщина, работала дояркой в колхозе и временами приводила работу — шесть дойных коров и быка-осеменителя Фридриха — на дом, пастись в огороде…

Дидро изумленно замолчал, озаряемый мерцающим светом из книги.

— Кто впустил сюда Мишу Кретчетова?

— Никто меня не впускал. Вы сами пришли.

Тут только Нефилософ счел нужным внимательно осмотреться. Благо свет из книги позволял это сделать с особой тщательностью. По мере того как взгляд Дидро скользил по голым стенам, по клеенке на окнах и по нашим фигурам, лицо его вытягивалось, нижняя челюсть ускользала в объятия второго, а то и третьего подбородка, брови взлетали ко лбу, а глаза недвусмысленно намекали на то, что вот-вот выскочат из орбит.

Сева нервно хихикнул и натянул на лоб шапочку.

— Н-не понял, — выдавил наконец Дидро. — А ч-что мы тут в-все делаем?

— Заикаться — это не твоя обязанность, — сказал Сысоич. — А делаем мы здесь то же самое, что делали до того, как на тебя свалилась полка. Тело ищем.

— И как? Нашли?

— Из-за твоих воплей о нарушении закона и всякой прочей чепухи — нет, — ответил Сысоич, — но все еще не теряем надежды.

Дидро, сейчас напоминавший мне рыбу, неожиданно оказавшуюся на тарелке с приправами, открывал и закрывал рот, силясь что-то сказать. Вырвалось у него слабенькое и едва слышное:

— Но ведь закон нарушать нельзя…

— Согласен. Но не в данной ситуации. Видишь ли, Дидро, в жизни любого человека… и вампира и джинна тоже иногда наступает такой момент, когда он ставит на одну чашу весов свою жизнь, а на другую закон. Обычно жизнь перевешивает. Кое-кто уже знает о бесхозном энергетическом носителе и пытается завладеть им раньше нас. Мы должны действовать быстро и, главное, сплоченно! Ты с нами, Дидро?

— Да! — в порыве чувств после столь зажигательной речи заорал граф Яркула.

Дидро колебался. Что-то похожее я испытывал несколько лет назад. Тогда передо мной стоял выбор — как откосить от армии. Было два варианта — прикинуться психом или, выпив два бутыля коньяка разом и натощак, напрочь испортить свою собственную печень. Мусор тогда сидел передо мной за столом, сжимая в пухлых руках два полтинника, и ожидал решения. Далось оно мне нелегко, но Карлу пришлось-таки бежать в киоск за коньяком. Обе бутылки мы распили вместе и с закуской. А на призывной комиссии у меня обнаружили зарождающуюся язву желудка…

Наконец Дидро решился. Он захлопнул книгу, прервав струю света, и весь как-то вытянулся на стуле, выпятив грудь. Плавающая по потолку светящаяся масса обрушилась на наши головы. Яркий ослепительный свет накрыл саваном, рухнул на пол и разбился на стремительно гаснущие брызги.

Снова стало темно, и я не сразу разглядел, что то место, где сидела старуха Капица, пустует. Голова Сысоича лежала на боку под стулом и испепеляла Дидро гневным взглядом.

— Я заявляю, что решительно против всей этой заварушки, которую вы затеяли. Признаю, что ситуация вышла из-под моего контроля, и посему я снимаю с себя всю ответственность за то, что произойдет впоследствии.

— Великолепнейшая речь! — восхищенно заметил чревовещательный бас Миши Кретчетова из дальнего угла.

— Поднимите меня кто-нибудь, — Сысоич зыркал глазами, — а то спалю сейчас первого попавшегося взглядом!

Сева подскочил и, подняв голову, аккуратно положил ее на стул. По недоуменному взгляду моего друга я понял, что делает он это против своей воли.

Дидро тяжело дышал. Сысоич вдруг сказал:

— Так ты, значит, отказываешься?

— Категорически, — менее решительно, но более громко заявил Дидро. — Будете бить?

— Раз ты больше не смотритель за порядком, а так, средних размеров Нефилософишка, то… да. Вяжите его, господа!!

В руке у Зловещего Иердеца оказался моток веревки. Выкрикнув что-то непонятное, чрезвычайно пошлое, он набросился на сжавшегося в ужасе коротышку. За ним, опрокидывая стул, ринулся граф, на ходу закатывая рукава и приговаривая: «Сейчас я тебе вспомню — запрещено одалживать деньги…» Дидро забился в угол и под восторженные крики Миши Кретчетова, предлагавшего делать ставки, стал отбиваться, нанося нападавшим удары короткими ножками в живот. Нападавшие болезненно повизгивали и обещали сделать из Нефилософа поросенка на вертеле, если он сиюжеминутно не сдастся. Дидро в ответ произвел коварный выпад, после которого Ирдик напрочь забыл о нем самом, о веревке и жажде мщения, а схватился за кое-что пониже пояса и уполз в центр комнаты. Миша Кретчетов, захлебываясь от восторга, сообщил, что ставки на Дидро возросли в двадцать шесть раз.

Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не вмешался Сева. За те неполных два дня, что мы провели в обществе нелицеприятной нечисти, он не только не поумнел, но, кажется, наоборот — терял остатки разума с катастрофической быстротой. Мой тощий друг вдруг решил, что очень всем нужен, схватил табуретку и разбил ее на лысой черепушке Дидро. Нефилософ крякнул и тихо сполз по стене на пол, где и был захвачен вампиром.

— Замечательное решение, марципан, — откликнулся Сарь, — Надеюсь, коротышка не помрет?

— Не должен, — сказал бас Миши Кретчетова.

— Это очередное предсказание?

— Нет. Просто я сейчас выиграл энную сумму денег, которой мне хватит на безбедное существование еще как минимум две тысячи лет, если Дидро не откинется…

— Вернемся к грубо прерванному разговору, — между тем произнес Сысоич. — Время-то идет, а мы все еще не знаем, где находится мое тело.

— А деньги я уже взял? — спросил Миша после недолгого молчания. Во время паузы Дидро из своего угла пообещал, что всех нас в ближайший месяц сожгут на костре и он лично будет поджигателем. На его слова обратили столько же внимания, сколько на стоявший рядом стул. То есть никакого внимания не обратили вовсе.

— А где Капица? — поинтересовался граф.

— А нету вашей старухи! — сообщил Дидро. — Она грубейшим образом нарушила три статьи, и я отправил ее в родной город, где ее будут судить!

— Так взял я деньги или нет? — вопросил Миша Кретчетов таким тоном, словно это не он, а я был чревовещателем со стажем.

— У нас не стаж, а группы, — сказал Миша Кретчетов прямо мне в ухо. — У меня, например, группа восьмая «С». Вот, вспоминаю, лет шестьсот назад сдавали мы с неким И. И. Васильковым экзамен на невидимость. Жюри нам тогда попалось строгое: два старикана из Владимиро-Суздальского княжества, князья Петр и Алексей Ядрено Солнышко и бабулька-гадалка Агафья Петровна Шнапс-Заболотская.

— Постой, так ведь зовут жену моего начальника, — перебил я, крайне заинтересовавшись.

— Теодор Шнапс еще тот человек, — сказал Миша Кретчетов, — Они с женой — одна ягода. В тысяча восемьсот двенадцатом году заманили в засаду и съели тысячу двести французов…

— Достаточно! — рявкнул Сысоич, теряя последние зубы. — В конце концов, когда ты сообщишь нам о теле?!

— Незачем так орать, — оскорбленно сказал бас. — Получайте свою информацию. Хотя насчет денег я еще проверю… Тело Саря Сысоича, именуемое в народе как энергетический носитель, идет по улице Зои Космодемьянской и через двадцать минут подойдет к дому по улице Коммунаров, двенадцать, второй этаж, квартира номер девять. Туда и направится. А теперь будьте добры освободить помещение. Ко мне сейчас люди придут…

— Дом двенадцать? — переспросил Сева, удивленно моргая.

— Квартира девять? — удивился я, — Но ведь там же живет…

— Мусорщик. Карл Давидович. Тот самый, который отрубил Сарю голову, — сказал Ирдик.

— Верно, — без энтузиазма сказал Сысоич, — Вот уж не думал, что мое собственное тело лицемерно предпочтет мне своего убийцу. А зачем оно, собственно, туда направляется?

Миша Кретчетов не ответил. Может быть, его уже давно не было в комнате, но мы об этом не узнали. Зато подал голос Дидро:

— Анафема, она и в Африке анафема, — рассудительно пояснил он. — Всех сожгу к едрене фене.

Яркула поморщился.

— Закройте ему рот, и пошли быстрее.

Ирдик с радостью пульнул в Нефилософа сгусток энергии, и тот плотно залепил Дидро рот.

— Пошли, значит, пошли. Засуньте меня в какой-нибудь пакет — и вперед. Кто знает наиболее короткую дорогу?

— Я! — с готовностью подскочил Сева. — Отсюда на траммвае шесть остановок и пеш-шком минут десять.

И как он успел углядеть дорогу, когда шли в полной темноте? Я так вообще склонялся к мысли, что находимся мы вне пространства и времени…

Пакет нашли в кухне. Он одиноко лежал на подоконнике и явно ждал, чтобы кто-нибудь его взял. Нести пакет с головой поручили мне. Взяв пакет, я осторожно поинтересовался у Са-ря, как же он все-таки узнал, что Миша Кретчетов находится именно здесь.

— Мишу Кретчетова не ищут. Он сам всех находит, — таинственно сказал Сарь, — Нужно просто идти куда глаза глядят и думать, о чем не думается…

Я не стал уточнять, что бы это значило, и поспешил следом за остальными в темный провал коридора.

На улице, судя по звукам, начинался дождь…

 

3

Так и было.

Не успели мы выйти из подъезда, как попали под колючий дождь вперемешку с хлопьями снега. Слякоть под ногами превратилась в настоящее болото и издавала при ходьбе отвратительные чавкающие звуки, которые наводили на мрачные и не слишком приятные мысли.

Ирдик и Яркула сотворили себе зонтики, а Сева был в шапке и на ливень внимания не обращал, потому что искал дорогу к трамвайной остановке. Я хотел было прикрыть голову пакетом. Но раздавшееся оттуда недовольное ворчание напомнило о том, что Сысоич для роли зонта ну никак не подходит.

Плутая в узких переулках меж темных домов и с разной степенью успеха попадая то в сугробы, то в заваленные мусором тупики, мы все же выбрались под свет уличного фонаря к какой-то затхлой остановке. Сева радостно сообщил, что до Мусорщикова дома всего пятнадцать минут езды.

Трамвай с тускло светящейся цифрой «9» прогрохотал из-за угла еще через несколько минут.

Джинн с вампиром вновь обратились в атлетического сложения дедушку с сивой бородкой и интеллигента в очках соответственно. Мы молча расселись по местам. Примечательно, что тетка-контролер никаких денег с Яркулы и Ирдика не взяла, а нам с Севой пришлось рыться в карманах в поисках мелочи.

— Не пытайтесь на нас сэкономить, — глухо сказал из пакета Сысоич. — Нас многие люди вообще не видят.

Вампир с джинном мило улыбнулись.

— А что будет с Дидро? — спросил Сева после второй остановки.

— Раз он отстранился от исполнения своих обязанностей, то вернется к себе на родину. Гонорар ему, скорее всего, никто не заплатит. Зато штраф влепят по самое нехочу!

— А с нами что будет, когда мы найдем тело? — Честно признаться, этот вопрос мучил меня с того самого момента, как мы покинули квартиру Миши Кретчетова.

— Не боись, Витек. В рабство я тебя не возьму — физиологически не подходишь. Севу тем более. Наверное, будете жить, как и раньше жили.

— И никто не будет стирать память, чистить мозги и все такое?

— Мы же инопланетяне, а не изверги, — сказал Сарь.

— Ну а если я захочу кому рассказать и даже показать? Например, я знаю теперь, как найти Мишу Кретчетова…

— Тогда приду я и лично отрежу твой острый пухленький язычок, — равнодушно сказал Сысоич. — Мне марципана поджарить — все равно что папироску выкурить.

— Так просто?

— Нет. Просто еще нужна зажигалка и некоторый опыт.

Собственно, на этом разговор наш зачах. Трамвай догромыхал до нужной остановки, и Сева, полный энтузиазма, повел нас улочками к Мусорщикову дому. Тут дорогу уже и я знал.

Проклятый ливень, побуйствовав немного, сменился моросящим дождиком, да и снег прекратился. Когда впереди показалась искомая многоэтажка, Сева припустил почти бегом, так что мы едва за ним поспевали.

— Чую, близко мое тело! — произнес Сарь из пакета. — Чешусь весь…

— Найдем мы твое тело, не переживай, — сказал я успокаивающе. — В крайнем случае прижмем Мусора к стенке и потребуем ответа. Пусть сознается, как ему удалось заманить энергетический носитель к себе в квартиру.

— Эка ты разговорился, — удивился Сысоич. — Время, проведенное в моем обществе, прошло для тебя не без пользы!

— Стараюсь, — скромно сказал я.

Мы почти подбежали к подъезду, когда Сева вдруг остановился и резко подался назад. Атлетический старичок не преминул врезаться в него, и оба повалились в снег.

— Что там? — недовольно спросил Сысоич. — У марципана не выдержали нервы и он заработал инфаркт?

— Нет. Там Треб с клубнями, — сказал я, холодея.

Действительно, от стен многоэтажки отделились несколько теней и замерли около подъезда. Треба я различил без труда, картофелины, ростом ниже, казались неровными шарами, которые обычно лепят из снега.

Они тоже явно видели нас. И поджидали.

— Скрываться больше нету сил, — сказал граф Яркула, принимая свой изначальный облик. Люди вокруг испуганно шарахнулись в стороны от странно одетого бледного мужчины с острым носом и длинными клыками. А уж когда свой истинный вид обрел Ирдик, вокруг нас мгновенно образовался самый настоящий вакуум. Наверное, даже птицы разлетелись кто куда.

Впрочем, и террористы не считали нужным скрываться.

Сева, поднявшийся из снега последним, стянул шапку и нервно мял ее в руках.

— Буд-дем драться? — спросил он.

— Выньте меня, — потребовал Сарь, — я хочу посмотреть им в глаза.

Я вынул Саря, и он громко крикнул:

— Что ты ожидаешь здесь найти, блошиное отродье?

— Это ты мне? — спросил Треб, неторопливо шествуя в нашу сторону. Клубни шли следом.

— Не надо разговоров, Сарь. Нас больше, и мы сильнее. Тело в любом случае будет у нас, а у вас есть выбор — либо умереть, либо убраться восвояси. К вампиру и джинну я претензий не имею. Они выполняют свою работу. А вот к тебе и твоим человекам…

— А где же твой смотритель? — спросил Сарь. — Кажется, он должен напомнить тебе, что люди в наших играх не участвуют…

— Я решил сражаться на равных, — сказал Треб. — Раз смотрителя нет у тебя, значит, нет и у меня. А людей втянул ты. Тебе за них и отвечать.

— И отвечу, — буркнул Сарь, — еще как отвечу…

Небо над нами потемнело. Я серьезно. Хоть и царила вокруг непроглядная тьма, но стало еще темнее. Фонари потускнели, свет в окнах стал бледным, недосягаемым… Зародившееся где-то в глубинах моего мозга древнее животное чувство самосохранения настоятельно посоветовало оказаться сейчас где угодно, только не здесь, на подступах к многоэтажке. Даже в мире Цеденбала не было такого страха. А вот тут…

Возможно, сейчас наступит конец света. В лучшем случае — конец нашего города.

Ирдик с Яркулой подошли к нам, разминая пальцы. Из-под ногтей джинна сыпались серебристые искорки, падали на снег и оставляли в нем дымящиеся точки. Лоб вампира, и нос, и щеки были покрыты то ли потом, то ли каплями дождя. Да и Сарь сказал только:

— Клади меня в снег и сваливай отсюда вместе с Севой, быстрей…

Я посмотрел по сторонам. Пустынная площадь, закрытые киоски… В нашу сторону шел маленький сгорбленный силуэт… Я разглядел, что это тот самый старичок, которого мы встречали в трамвае, а потом около морга. Что же его к нам все время заносит нелегкая?

Я положил Саря в снег, схватил Севу за шкирку и торопливо направился к дедульке.

За нашими спинами что-то громко закричал Треб…

— Дед, нельзя сюда, — заговорил я, — опасно тут, пошли с нами, живей…

Я хотел схватить за шкирку и его, чтобы побежать или, на крайний случай, упасть лицом в снег, но тут что-то обожгло меня сзади, затем полыхнуло ярко, и порвал перепонки запоздалый звук взрыва…

Я полетел, кувыркаясь, на деда, разжимая пальцы с Севиным воротником, успел увидеть, как дед ловко, по-мальчишески уворачивается, вскидывает деревянную свою тросточку и…

 

1

— Всем стоять! Не двигаться! В ином случае стреляю на поражение!

Я упал в снег, покатился, чувствуя, как за шиворот набивается холодная липкая жижа. Сева упал где-то рядом.

Остро запахло луком.

Что происходит, хотелось бы знать?! Что за старичок с тросточкой?! Очередной инопланетянин?! Или кентавр из соседней деревеньки?!

Я открыл глаза и увидел следующее: дед стоял между Требом и Яркулой, вскинув трость. Кончик ее угрожающе светился красным. Никто не двигался. Руки Иердеца медленно поднимались вверх. Клубни (на самом деле их было немного, просто тени создавали странную иллюзию) собрались кучкой за спиной Треба.

— Поднимите кто-нибудь Саря, и без лишних движений! — приказал старичок совсем не старческим голосом.

Яркула поднял голову. Сарь шлепал губами, явно плохо соображая, что происходит.

— Н… не понял, — буркнул он. — Ты кто такой? И что это за трость у тебя, а? Не видишь, инопланетяне разговаривают? По какому праву, я тебя спрашиваю?

Старичок занырнул свободной рукой куда-то в глубь одежд и сунул под нос Сарю красное удостоверение. Сарь замолк на полуслове и обреченно крякнул:

— Самый настоящий?

— Вы имеете право хранить молчание, — сказал старичок. — Все, что будет сказано, может быть использовано против вас. За метание молний и искрящихся взглядов наложим лишний штраф. Ясно?

— Чего ж тут неясного, — сказал Треб. — Вы всех арестовываете или как?

— Всех. — Старичок обвел нас широким жестом. — Попрошу пройти в подъезд. Думаю, вы знаете, где живет Карл Давидович Мусорщик?

Я не верил своим ушам! Мусорщик, и чтобы с какими-то магическими милиционерами связывался?! Да откуда он о них узнал, а?

«А черт его знает, — заворчал в моей голове голос графа Яркулы, — Такую битву сорвали. Можно сказать, за все человечество сражались!»

— А за мысленный разговор двое суток ареста до суда, — предупредил старичок, и глас Яркулы смолк.

Мы выстроились гуськом и направились в подъезд. Сева для чего-то сложил руки за спиной и понуро склонил голову на грудь. Трехцветная шапочка сползла ему на глаза.

Замкнул шествие сам старик, так и не опустив трость.

У дверей Мусорщика нас уже ждали. Сложно описать существ, которые отделились от стен безликой серой массой и окутали внезапно Треба и клубней густым туманом.

— Не понял, — сказал Сарь, — Это что, похищение?

— Я же сообщил вам, что являюсь следователем по делам террористической деятельности межгалактических бандформирований на территории планеты Земля, — сказал старик. — О каком похищении может идти речь?

— Это вам лучше знать, — недоверчиво проворчал Сарь, — засунете в мешок и на орбиту.

— Это они на орбиту, — сказал старик, — во внешнегалактический комплекс ТЮРЬМА-1. А с вами у меня будет отдельный разговор.

Между тем Треб и клубни медленно растворялись вместе с безликими серыми силуэтами. На лице террориста читалось полное недоумение. На моем лице, наверное, тоже.

Когда от террористов не осталось и теней, старик подошел к Мусорщиковой двери (вот она, обитая черным дерматином, с мутным глазком на высоте моего подбородка) и постучал.

Дверь отворилась молниеносно. На пороге стоял Мусорщик собственной персоной в шортах и растянутой на груди майке.

— Наконец-то! — воскликнул он. — А я уже и не ждал. Думал, случилось что. Волновался! Витек! Ты живой! Сева, боже мой!

И, растолкав ошалевших Ирдика с Яркулой, мой толстокожий друг полез обниматься.

 

2

Следователя звали Кха-Туб. Присев на диван, он тянул из кружечки крепкий горячий кофе и говорил.

Мы с Севой и сияющим от радости Мусорщиком сидели за столом и пили баночное пиво, предварительно разлитое по граненым стаканам. Представители рода нечеловеческого сидели на диване. Историческая встреча Саря Сы-соевича с его телом состоялась несколько минут назад. Голова, сотворенная Ирдиком еще в морге, была его же стараниями удалена, а истинную голову водрузили на место. Она сразу хрустнула шейными позвонками, зычно потянулась и лучезарно улыбнулась.

— Подпаять кое-что надо, — буркнул Сысо-ич. — Жестиматор куда-то делся, чтоб его…

Вообще о квартире Мусорщика разговор особый, поскольку квартира была обставлена с соблюдением всех канонов человека, помешанного на фантастике. Если диван — то обтянутый странной кожей цвета «коры эльфийского дерева». Если люстра, то обязательно похожа на странный инопланетный корабль…

— В общем, когда произошло отделение энергетического носителя от наблюдателя, то есть Саря, к нам на орбиту мгновенно поступило сообщение, — говорил Кха-Туб. — Сысоевич, конечно, об этом не знал. Мы не сообщаем подобную информацию статическим наблюдателям. Так вот. Я был послан почти сразу, но, прибыв на место совершенного преступления, понял, что опоздал. Энергетического носителя след простыл, наблюдатель исчез. К тому же, по проверенной информации, группа террористов, специализирующаяся на похищении тел, какими-то путями тоже проведала о происшествии и начала поиски. Моей задачей было предотвратить похищение и найти потерявшегося. То есть вас, Сарь.

— И тут в игру вступил я, — довольно встрял Мусорщик, как всегда блистающий красивыми книжными фразами. — В отличие от вас, Витек, я не ринулся сломя голову от туалета, а засел неподалеку, в кафешке, и стал наблюдать за происходящим. Приехали менты, понюхали, сняли отпечатки пальцев и разъехались. Ничего подозрительного. Но! — Мусор выдержал торжественную паузу, — Я чувствовал, что уходить рано! Я ждал. И вот, когда разошелся последний зевака, около моего туалета возник Кха-Туб и стал подозрительно что-то выискивать. Вы же знаете, что у меня глаз набит на всякого рода пришельцев! Я сразу сообразил, кто это такой, подошел и предложил свою помощь. Кха-Туб рассказал мне все как есть и переправил, в целях безопасности, на орбиту, где я и пребывал до часа X.

— Час X? Это что такое? — спросил Сарь.

— Мы нашли тело сразу, да и ваше местоположение вычислили без труда, — сказал Кха-Туб. — Сева, помните нашу встречу в трамвае? А у морга, Витя, видели?

— Видел, — признался я. — Это было скрытное наблюдение, да?

— Не совсем скрытное. Мы предупреждали ваши шаги, — сказал Кха-Туб. — Террористы попались отчаянные и желали во что бы то ни стало захватить тело первыми. Нашей задачей было взять их на месте преступления, в ином случае их вина была бы недоказуема. Вот мы и направляли вас, дабы натравить террористов и заставить их совершить преступление.

— На живца, — пожевал губами Сарь. — Я всегда подозревал. С самого начала.

— Постойте, — сказал Сева, — знач-чит, все было подстроено? И нападение на морг, и Ц-цеденбал, и все т-такое?..

— Нет, до морга террористы добрались сами. Мы хотели взять их прямо там, но Иердец с Яркулой учинили такой погром, что и тело успело скрыться, и вы — улететь. А Цеденбал был неприятным сюрпризом для всех нас. Ну, с него станется. Факт в том, что мы перехватили тело и слегка настроили его на автопоиск Мусорщикова дома. Мы не сомневались, что и террористы, и вы мигом сообразите, куда следовать, и организовали ловушку, в которую все с успехом угодили. Можно еще кофе, Карл Давидович?

— Понравилось? — расплылся в улыбке Мусор, — Я сам кофе варю! По настоящему бразильскому рецепту! Щас принесу! Кому-нибудь еще?

— Мне, пожалуйста, — попросил Сева, — Эт-то как же получается? Я с женой поссориллся, две ночи дома н-не ночевал, а все подстр-роено было?

— Не беспокойтесь, — сказал Кха-Туб, отставляя чашечку в воздух, — все будет улажено. За помощь в поимке террористов вам выплатят премии в размере трехсот дзенов. К тебе домой, Сева, мы направили инспектора милиции, который скажет, что ты помог обезвредить опасного преступника, и даже грамоту выпишут, с печатью. Тебе, Витя, бесплатно восстановят квартиру и уладят проблемы с милицией и соседями.

— А что дальше? — спросил я. — Что будет дальше?

— А ничего, — развел руками инспектор. — Иердец и Яркула получат гонорар с учетом наложенных штрафов…

— То есть каких это штрафов?! — заорали в один голос джинн с вампиром. — Не было ничего! Дидро лжет! Он не видел!

— Есть кое-какие промахи, — сказал Кха-Туб, — незначительные. Не волнуйтесь. Получите много. В общем, получат они гонорар и уедут в свой родной Трансервис. А мы с Сарем, стало быть, обратно на орбиту. Сарь получит новое тело и, возможно, новое задание. А ваш покорный слуга будет работать дальше…

— Кофе, — сообщил Мусор, появляясь в комнате с двумя дымящимися чашками, — Пончики? Бутерброды с маслом и колбасой? Сметанки?

— Можно я чего сотворю? В последний раз, — попросил Ирдик. — А то обратно в лампу, колдовать нельзя, жена, знаете ли, дети…

Кха-Туб согласно кивнул, и Ирдик щелкнул пальцами.

Я с замиранием сердца проследил за тем, как стол наполняется разнообразными яствами. Под конец в центре стола возникла ваза с букетиком благоухающих бордовых роз.

— Приятного аппетита, — сказал Ирдик и совершенно странным образом моргнул безвеким глазом.

— Приятного, — буркнул Мусор, плюхаясь на табурет. — Пивка, господа?..