Наташа наблюдала, как девушка в старинном платье из темной парчи, расшитом тонкой серебряной нитью, шла босиком по влажной траве к Виндрашу. С венком из диких цветов на волосах, букетом, зажатым в руках, и оборкой юбки, волочащейся по кочковатому лугу, она была похожа на заблудившуюся невесту, растерянную, как если бы она не знала точно, где находится.

Она вошла в воду. Ее длинная юбка поднялась на поверхность, превратившись в огромный кринолин. Сквозь заросли тростника девушка пробиралась к свисающим веткам ивы. Вода и небо были стального цвета, свежий ветер беспрепятственно мчался по открытому пространству от Котсволдс Хиллз вниз, к группе безмолвных серых каменных домов Литтл Бэррингтона. Река была не больше четырех футов шириной, с тихими заводями. Иногда летом Виндраш высыхал до размеров ручейка, но сейчас, в первой половине декабря, он был полноводным. В середине реки поток мчался быстро, образуя воронки и завихрения.

Вскоре вода достигла талии девушки. Ткань промокшего платья стала ей мешать, отчего ее движения стали медленными, как во сне. Она сделала еще один шаг вперед, как будто шагнула с края обрыва в никуда, и неожиданно погрузилась по шею. Когда она легла на спину, положив голову на воду, как на подушку, ее волосы закружились вокруг бледного запрокинутого лица, сделав похожей на русалку.

– Это скоро закончится, Бетани. Больше не будет боли и печали.

Адам Мэйсон стоял на берегу реки в нескольких футах от Наташи. Его голос был мягким, низким, гипнотизирующим.

Бетани разжала пальцы: вода подхватила ромашки, рябчики, незабудки и маки, некоторые запутались в ее волосах и складках мокрого платья, которое, вздувшись пузырями, плавало на поверхности воды.

– Теперь ты никогда не состаришься.

Бетани изогнула шею и слегка приоткрыла губы, как будто собиралась беззвучно спеть свою последнюю песню.

Адам Мэйсон быстро двигался позади штатива. Разрушая чары, щелкнул затвор фотоаппарата.

Наташа поняла, что невольно задержала дыхание. Она быстро сомкнула пальцы вокруг ремешка на шее Бориса – ей хотелось быть уверенной в том, что пес не прыгнет в воду, испортив тем самым фотографию.

– Не стоит беспокоиться, – сказал Адам. – Утопление – самый спокойный путь к смерти.

Легко тебе говорить, – подумала Наташа. – Откуда ты это знаешь? Кто-то вернулся, чтобы рассказать об этом?

Бетани теперь осторожно гребла, и руки ее находились чуть ниже поверхности воды, вне видимости объектива, чтобы поддержать иллюзию движения по течению. С берега же казалось, что сама река осторожно несет ее неподвижное тело.

Однажды Наташа по глупости искупалась зимой в Виндраше. Холод воды бодрил, однако оставаться в ней долго было невозможно. Вспомнились уроки но спасению утопающих, когда-то полученные в бассейне. Кроме того, где-то в ящиках пылилась и золотая медаль, завоеванная на соревнованиях по плаванью. Наташа подумала, не снять ли туфли, так, на всякий случай.

Она взглянула на Адама Мэйсона, который слишком лениво, как ей показалось, наводил фокус фотоаппарата и устанавливал угол штатива для того, чтобы начать следующий цикл снимков. Cо светлыми кудрявыми волосами, одетый в черные джинсы и куртку, он выглядел так, будто лег спать на рассвете и постоянно жил на кофеине. Его лицо было почти таким же бледным, как лицо девушки. Оба они имели худощавое телосложение, только он был крепче, выносливее.

– Отлично, – сказал Адам.

Бетани перевернулась в воде и поплыла к берегу.

Это была одна из самых необычных встреч Наташи с потенциальным клиентом. Бетани Маршалл связалась с ней всего неделю назад, сказала, что приезжает в Котсволдс для фотосъемок, и предложила провести какое-то время вместе, чтобы обсудить возможность проведения исследования истории ее семьи. До этой минуты Наташе не представилось случая поговорить с ней об этом. Хотя она не слишком и торопилась. Ее стол был завален работой – свидетельства и родословные ожидали сортировки, но все они могли еще подождать. Сейчас она была рада побыть на свежем воздухе, как можно дальше от своего дома.

Бетани вышла из воды. С волос и платья стекала вода, губы стали почти синими, как у призрака человека, погибшего при кораблекрушении.

– У нас получилось, – сказал Адам, глядя поверх фото аппарата. Он на мгновение задержал взгляд на Бетани. – На этих снимках ты выглядишь действительно красивой.

Он сказал это, понизив голос до интимной глубины, как будто они с Бетани были наедине и никто больше не мог его услышать.

В ответ Бетани улыбнулась. Она выглядела потрясенной, как будто опыт оказался слишком реалистичным. Она могла бы замерзнуть до смерти, если бы не была осторожна.

Наташа схватила полотенце, лежавшее на земле, и передала девушке.

– Разрешите, я помогу вам снять платье.

– Спасибо.

Бетани промокнула концы волос и медленно повернулась к ней спиной. Расстегивая десятки крошечных кнопок, крючков и петелек, Наташа почувствовала, что девушка дрожит.

– Это было интересно! Я думала, фотограф просто попросит вас улыбнуться.

– Адам говорит, что сделать все по-настоящему можно, если войдешь в роль, как актриса.

– Это репродукция «Офелии» Миллеса, не так ли?

– Да.

Она вынула из волос пару ромашек. Ногтем пальца проделала аккуратное отверстие в одном из лепестков, маленькое, как ушко иголки.

– Вы учитесь в колледже? – спросила Наташа.

– Я работаю в цветочном магазине. Еще не решила, чем хотела бы заниматься в будущем. – Она вдела одну ромашку в другую. – Мне нравится, что люди всегда улыбаются, когда кто-то дарит им цветы.

Платье упало вокруг ног Бетани, она перешагнула через него, оставшись в белом бюстгальтере и трусиках. На шее у нее был черный шнурок с серебряным кельтским крестиком. Она была маленькой и хрупкой. Ребра и тонкий узор синеватых вен четко просвечивали сквозь бледную кожу. Стоя лицом к Наташе, она завернулась в полотенце.

– Вы, должно быть, думаете, что я сумасшедшая, как Офелия.

Наташа улыбнулась:

– Вовсе нет.

– Спасибо, что пришли. Извините, я заставила вас ждать.

– Никаких проблем.

Бетани нагнулась к вороху помятой одежды, достала просторную черную вельветовую юбку и черную рубашку, потом перекинула крестик на спину.

Наташа вспомнила, что такую одежду она носила, когда была студенткой.

– Я покопалась немного в родословных различных ветвей Маршаллов, – сказала она. – В основном, глочестерширских.

Бетани обхватила себя руками, взглянув через плечо на Адама, затем перевела взгляд на свои босые ноги. Она говорила очень тихо:

– Вам обязательно знать полное имя человека, чтобы исследовать историю его семьи?

– Да, это очень важно. – Наташа надеялась, что не совершила ошибки. Ей хотелось сделать первый шаг и не выглядеть при этом невежливой. – Для начала нужны подробные сведения о матери и об отце.

– Моя фамилия на самом деле не Маршалл.

Наташе пришлось приложить некоторое усилие, чтобы удержаться от вопроса: «А как же на самом деле тебя зовут?» Опыт научил ее, что молчанием можно скорее добиться ответа.

Однако этого не случилось. Бетани подняла руки, чтобы убрать мокрые волосы с шеи. Потом посмотрела на небо, на появившийся там тусклый серп луны, хотя был еще полдень.

– А вы знаете, что лунатик буквально означает «ударенный луной»? Считается, что именно лунный свет сводит с ума. Это вполне вероятно, если задуматься. Луна управляет приливами, а человеческое тело на восемьдесят процентов состоит из воды.

– Думаю, в этом что-то есть.

Наташа гадала, сколько Бетани лет – девятнадцать, или, быть может, чуть больше двадцати? Приблизительно столько, сколько ее сестре Эбби.

– Язычники думают, что луна обладает исцеляющей силой. Может, это означает, что быть немного сумасшедшим – признак здоровья.

Бетани слабо улыбнулась.

– Я лучше схожу за джемпером.

Она сунула ноги в черные матерчатые туфли и направилась к тому месту, где на дороге возле купы деревьев была припаркована машина, темно-серая «Лянча-Дельта».

Адам Мэйсон складывал штатив, упаковывал фотоаппараты.

Наташа осторожно подняла с земли тяжелое платье, расправила юбку, чтобы та поскорее высохла. Вышивка и ткань были превосходными. Похоже, платью было как минимум 150 лет. В те времена, когда королева Виктория еще не ввела в моду белые свадебные платья, такие, без сомнения, надевали только на балы или на свадьбы. Оно заслуживало лучшей участи, чем купание в зимнем Виндраше.

Подойдя к реке, она нагнулась и опустила пальцы в воду. Вода была ледяной. Вода притягивала. Она заставила бы твое сердце бешено колотиться, а кожу сжаться и покалывать. Ты бы почувствовала, как мышцы немеют, а воздух выдавливается из легких. Но через мгновение холод уже не так силен. Остается искрящееся чувство освобождения, оцепенения, успокоения – как будто душа почти покинула твое тело... У Наташи появилось искушение прыгнуть в воду прямо сейчас, не обращая внимания на то, что Адам Мэйсон стоит в нескольких метрах от нее.

Вместо этого она выпрямилась, вынула из кармана запечатанный плотный белый конверт с написанным на нем адресом, в котором лежала рождественская открытка для Маркуса и который так и не был отправлен. Она медленно разорвала его пополам, потом сложила половинки вместе и снова разорвала. Наташа разбросала обрывки по воде, они покачались на поверхности, словно лепестки роз, потом намокли и быстро исчезли, унесенные течением. По древнему обычаю она принесла жертву воде, отдала дань богам реки. Этот конверт почти неделю лежал в кармане, прожигая в нем дырку, вернее, в ее сердце. Уничтожив его таким образом, она почувствовала удовлетворение. По крайней мере в течение десяти секунд.

– Вы раньше здесь бывали?

Это были первые слова Адама Мэйсона, обращенные к Наташе, с момента их знакомства, состоявшегося полчаса назад. Она украдкой посмотрела на него:

– Не уверена. Иногда мне кажется, что все мы здесь бывали.

Он оставил свое занятие и уставился на нее широко открытыми глазами. Несколько секунд ей удавалось сохранять каменное выражение лица, но потом пришлось сдаться и улыбнуться.

Адам взорвался смехом.

Иногда даже глупая шутка творит чудеса. Семь лет назад, когда Наташа начала заниматься генеалогией, мысль о встрече с потенциальными клиентами или, того хуже, об интервью с кем-нибудь из дальних родственников делала ее больной. Ей всегда нелегко давались дипломатические разговоры. Еще труднее было задавать людям, которых она видела впервые в жизни, самые интимные вопросы о взаимоотношениях между родственниками, о семейных тайнах и преданиях, находить способы вытягивать из них самые дорогие, причиняющие боль воспоминания. Однако с самого начала Наташа решила, что любой ее собеседник должен считать, что для нее вести подобные беседы так же естественно и легко, как дышать. Как правило, так они и думали.

Она снова посмотрела на воду, на раскачивающиеся ветви ивы. Это напомнило ей другую картину. Когда она была подростком, на стене над ее кроватью висела гравюра Ватерхауза «Леди из Шалотта», изображавшая женщину, плывущую вниз по реке на своем корабле смерти. Наташа нашла эту картину в магазине в Бэйквеле, где продавались нарисованные вручную поздравительные открытки, антикварные карты и прочие вещи, которые всегда привлекали ее.

Щелчок фотоаппарата заставил ее вздрогнуть.

– Стойте там же, где стоите, – скомандовал Адам. – Не двигайтесь.

Глядя на него, Наташа невольно сделала шаг назад.

– А не то что? Вы будете стрелять?

Ладно, не слишком остроумная шутка, но мог хотя бы улыбнуться...

– Вы можете заставить собаку подойти к вам чуть ближе?

– Его зовут Борис.

Наташа нехотя пошарила в кармане, нашла печенье, положила его в сложенную лодочкой ладонь и поманила Бориса. Пес подошел и слизнул приманку.

– Смотрите на воду так, как делали это только что, как будто это окно в другой мир.

Он что, воображает себя Дэвидом Линчем?.

Наташа покорно наклонила голову. Раздался щелчок затвора.

Адам опустил фотоаппарат на крышку серебристого футляра, лежащего на траве.

– К вашим услугам, – произнесла Наташа саркастически.

Адам достал из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку, предложил Наташе, а когда она отрицательно покачала головой, взял сигарету в рот, щелкнул зажигалкой, ладонью защищая пламя от ветра.

– Вам не нравится фотографироваться?

– Не особенно.

– Вам должно это нравиться.

– Хорошо. Я подумаю.

Он щелчком бросил окурок в траву.

– Вы бы предпочли, чтобы я сказал, что вы красивы? Только если бы я это сказал, вы бы подумали, что я пытаюсь с вами флиртовать.

– А я должна так думать?

– Если бы я подошел к вам на улице и попросил, чтобы вы зашли в студию и позировали мне, вы бы отказались, не так ли?

Чертовски правильно!

Он подошел ближе, его голос стал тише.

– Вам не кажется досадным, что комплементы часто воспринимаются как угроза?

Она пожала плечами, стараясь не казаться растерянной.

– Такова жизнь.

Он протянул ей фотоаппарат:

– Взгляните.

Фотокамера была цифровая, одна из последних моделей, с маленьким экраном сзади.

Наташа увидела, какой она была всего несколько секунд назад: высокая и стройная, одетая в любимое пальто – длинное, черное, сильно зауженное в талии, с высоким воротником. Рядом ирландский сеттер Борис – яркое цветовое пятно на фоне огромного белого неба и бледного серебра реки.

– Вы были бы еще красивее, если бы держались проще.

Его дыхание щекотало Наташе ухо, она чуть не уронила фотоаппарат. Ей подумалось, что лучше бы он висел на ремешке на шее Адама. Он взял аппарат у нее из рук с ухмылкой, как будто ее гнев позабавил его.

– Держу пари, вы учились в частной школе! Увитый плющом старый дом с парком и площадкой для игры в теннис и катания на пони. Любящие заботливые родители. Чего вы не дополучили в детстве, чтобы вырасти такой злюкой?

Ерунда какая-то!

– Вы ничего обо мне не знаете.

– Тем не менее я прав, не так ли? Относительно первоклассной школы? Можете расценивать это как комплимент. Вы прекрасно говорите. У вас есть стиль. Осанка. Что о вас писали учителя в характеристике?

– Я не помню.

– Нет, помните. Спорю, что в классе вы всегда были лучшей. Вы стремились к признанию, ко всеобщей любви...

Наташа чувствовала на себе его пристальный взгляд. Ей не нравилось, насколько близок к правде он был.

– Образцовая ученица? Впереди большое будущее? Это они писали?

Ей хотелось заставить его замолчать, сбить с него спесь.

– Знаете, – она ослепительно улыбнулась, – вы попали пальцем в небо. Может, они и говорили, что я способная. Способная, но иногда слишком проницательная. Так что в этом мы с вами очень похожи.

Он снова сосредоточился на фотоаппарате.

– Ну, так что она вам сказала?

Наташа инстинктивно солгала:

– Пока ничего.

– Вы меня удивляете.

Он перекрутил кадры назад и снова протянул ей фотоаппарат.

На снимке был ее профиль, снятый без ее ведома с близкого расстояния.

Несмотря на то что она не успела накраситься, постоянно забывала вовремя поесть и всю последнюю неделю мучилась бессонницей (после расставания с Маркусом), она выглядела очень хорошо: тяжелые, цвета темного золота волосы собраны свободным узлом на затылке, от влажного воздуха мелкие пряди у лица превратились в завитки. Большие миндалевидные глаза, четкий овал лица, маленький нос, высокий чистый лоб. Лицо, которое она никогда до конца не воспринимала как свое.