— Итак, давайте наконец начнем совещание.

Еннервайн делал все от него зависящее, однако коллеги никак не могли успокоиться, ведь чистенькие и переодетые в форму с чужого плеча шеф и психолог смотрелись едва ли не комичнее, чем в обличье навозных жуков. На плечах Еннервайна красовалась зеленая униформа деревенского копа, а этот персонаж благодаря многочисленным фильмам и сериалам ассоциировался исключительно с наивным остолопом, появившимся лишь для того, чтобы сморозить какую-нибудь глупость. На Марии была форма сотрудницы парковочной полиции, и этот образ рабочей пчелки как нельзя лучше подходил ей, считала Николь Шваттке. Когда незадачливые преследователи «кожаных шорт» переступили порог комнаты в таком «разжалованном» виде, хохот поднялся просто оглушительный.

— Прошу всех быть посерьезнее, — нахмурился Еннервайн. — Через сорок пять минут начнется пресс-конференция, так что долго рассуждать у нас не получится.

— Наверное, наше присутствие здесь не обязательно? — переглянулся с Остлером Хёлльайзен, и местные полицейские засобирались уходить.

— Нет, останьтесь, — попросил Еннервайн. — Вы лучше нашего ориентируетесь на местности и знаете менталитет здешних жителей. Кроме того, вы провернули большую работу. В том, что в культурном центре не разразилось еще чего-нибудь пострашнее, есть и ваша заслуга.

Остлер и Хёлльайзен напыжились от гордости.

— Можете оформить это совещание как переработку, — сказал Еннервайн.

— Вы серьезно?

— Нет, шучу.

Хёлльайзен и Остлер опять сникли.

— Сначала по поводу того типа в баварском костюме, — открыл совещание гаупткомиссар. — Я, конечно, допускаю, что он не имеет никакого отношения к случившемуся и относится всего лишь к подражателям. Однако склоняюсь к тому, что этот человек искал наверху какую-то совершенно определенную вещь. И может быть, даже нашел, на беду всем нам. Но если его опередил Беккер, тогда нам повезло.

Все присутствующие согласно кивнули.

— Сам факт появления на крыше неустановленного лица подкрепляет мое предположение, что на чердаке произошло нечто большее, чем кажется на первый взгляд. По-хорошему надо бы выставить в здании охрану…

— Уже выставили, — перебил Хёлльайзен. — Пока вы переодевались, я организовал усиление. Теперь концертный зал взят в кольцо. Ни одна живая душа не сможет войти или выйти без того, чтобы мы не узнали об этом.

— Отлично, Хёлльайзен. — Еннервайн оглядел лица коллег. — Теперь я готов выслушать ваши отчеты.

— Можно, я первый? — встрепенулся Остлер. — В участок приходил Тони Харригль, владелец…

— Что-что? Я не ослышалась? — ахнула Николь Шваттке. — Здесь был сам хозяин спортивного магазина «Харригль»?

— Да, именно он. А в чем дело?

— Я тоже нашла кое-какую информацию об этом человеке. Ой, я перебила вас, простите, пожалуйста.

— Значит, Тони Харригль, член совета общины…

— И член партии? — спросил кто-то.

— Да, — ответил Остлер, — однако не той, о которой вы подумали. Программа баварской партии-гегемона кажется Харриглю слишком приземленной. На его вкус, в ней недостает истинно баварского духа, и при этом слишком выпирает левизна. И он вступил в другую, более радикальную организацию, действующую под девизом: «Нет засилью иностранцев!»

— Вот как? И такие девизы проходят на курорте, который живет на доходы с этих самых иностранцев?

— По крайней мере сам Харригль заявил под протокол, — продолжал Остлер, — что изначально билеты на двенадцатое и тринадцатое места принадлежали ему. Он передарил их Инго Штоффрегену. И теперь вы можете себе представить, что нафантазировал этот Харригль!

— Он решил, будто на него готовилось покушение?

— Да, об этом он по крайней мере трещит на каждом углу. Считает свою персону настолько важной, что для ее устранения враги готовы даже нанять киллера-камикадзе. Тони Харригль прочерчивает смелые, очень смелые параллели — тут и саксонское происхождение Евгения Либшера, и развал СССР, и суданские базы подготовки террористов-смертников…

— Но ведь это же бред сумасшедшего! — сказал Еннервайн. Затем он повернулся к Николь Шваттке: — Теперь докладывайте вы, какую информацию нашли.

— Вы будете смеяться, но Тони Харригль и Евгений Либшер знали друг друга.

Все с удивлением посмотрели на молодую сотрудницу. Еннервайн присвистнул.

— И что, у Либшера имелись основания прикончить Харригля ценой собственной жизни?

Побарабанив пальцами по своим заметкам, Николь прочитала вслух:

— «Евгений Мария Либшер, пятьдесят девять лет, родился и вырос в Вургвице, недалеко от Дрездена. Школьного аттестата не получил, все попытки продолжить образование прерывал, жил случайными заработками. Родственников не осталось, холост. В Баварию переехал не очень давно, работал в нескольких местах, но нигде долго не задерживался».

— Причина?

— Его выгоняли за ненадежность. Везде он лез в дела, которые его совершенно не касались, запуская при этом свои прямые обязанности. До устройства в культурный центр успел побывать подсобным кухонным рабочим в нескольких отелях, билетером в кинотеатре, проводником на фуникулере и, наконец, кладовщиком в спортивном магазине Харригля.

Остлер недоверчиво покачал головой:

— Либшер решил прыгнуть на голову бывшему хозяину и укокошить его и себя заодно только лишь в отместку за увольнение? Разве такое бывает?

— В жизни бывает все, что угодно, — высказался Штенгеле. — Но мне кажется, Либшером руководило обычное тщеславие. Его характеристика не соответствует профилю убийцы.

— Раз и навсегда заданного профиля убийцы не существует, — возразила Мария Шмальфус. — Все прекрасно понимают, что в каждом из нас прячется свой маленький Ганнибал Лектер…

— Напоминаю: мы говорим о Либшере. Давайте дальше.

— А что дальше? Чем-то особенным его биография не отличается. Помыкавшись по разным местам, этот гражданин прибился в конце концов к культурному центру. Открывал и закрывал двери, был билетером, контролером, ну и капельдинером. Сразу же у него начался серьезный конфликт с Петером Шмидингером. Либшер вмешивался в дела рабочего по зданию, все критиковал, все ему было не так, при этом свою работу выполнял неважно. По словам госпожи фон Бреннер, Либшер постоянно получал замечания. Ему вот-вот собирались указать на дверь.

— Теперь что касается его квартиры, — перехватил эстафетную палочку Хёлльайзен. — Визит туда стал кульминацией этого невеселого расследования. Вы знаете, это мало похоже на жилье человека. Солдатская койка и шифоньер — все. Никаких личных вещей, ни одного письма, ни картинки на стене, ни фотографии, ничего. Какое-то жалкое существование.

— Совсем ничего? Но ведь это само по себе подозрительно… Вспомните о главарях террористических группировок, живущих, как аскеты, в ожидании сигнала к атаке, так называемых спящих. В их квартирах тоже не обнаруживалось комфортных мягких уголков и столиков со стопками модных журналов.

Еннервайн обвел взглядом собравшихся.

— Либшер в роли киллера-смертника? Что-то я сомневаюсь. Ведь жертва в таком случае должна сидеть аккурат под тем местом, откуда может спрыгнуть убийца.

— Ну да, эта версия мне тоже кажется бредовой, — произнесла Мария Шмальфус, — однако сразу отметать ее не стоит. На том чердаке полным-полно дыр в полу и других дефектов. Какое бы место в зале ни выбрала потенциальная жертва, наверху всегда можно отыскать подходящую…

— Логическая ошибка! Логическая ошибка! — задиристо запротестовала Николь Шваттке. — С вас, Мария, десять евро в банк логических ошибок! Когда я служила в полиции Реклингхаузена, мы держали для таких ошибок специальную копилку. Ведь Либшер вскоре после начала представления увидел, что на те места явились вовсе не Харригль с супругой, а Гензель, то есть Штоффреген, со своей Гретель.

— А может, капельдинер не знал Харригля в лицо и просто выполнял заказ убить того, кто сидит на двенадцатом месте в четвертом ряду… — начал было Штенгеле.

— Все, прекратите, это уже просто неприлично! — в непривычном для него отчаянии воскликнул Еннервайн. — Какой угодно полицейский, даже уличный регулировщик, скажет вам, что это не версия, а черт знает что. Может, сразу уж предположить такое: тонкий знаток Библии Евгений Либшер приземляется на двенадцатое место в четвертом раду, выкрикивая во время падения имя какого-то пророка. И нам нужно всего лишь справиться, о чем идет речь в Книге пророка Исайи, глава четвертая, стих двенадцатый.

— Но ведь это знает любой ребенок, — ухмыльнулась Шваттке.

— А вдруг там даже есть высказывания насчет иностранных туристов на альпийских курортах? — хитро прищурилась Мария. — Например: «Будь предан анафеме тот, кто вредит иностранному туризму!»

— Все, хватит! — снова призвал коллег к порядку Еннервайн. — Вряд ли Евгений Либшер намеревался убивать Харригля, вместо которого в последнюю минуту появился Штоффреген. Самое большее, Либшер готовил наверху неприятный сюрприз для своего бывшего работодателя. Хотел, чтобы в Харригля угодило нечто достаточно компактное, но гарантирующее смертельный исход… я только не могу сразу сообразить, что именно…

— Зачем уж сразу «смертельный исход», может быть, просто планировалась какая-нибудь гнусная шутка? — предположил Хёлльайзен. — Может, капельдинер спрятал там наверху…

— …бочонок фекалий, например? Договаривайте, пожалуйста, все, что хотели сказать, я не барышня и в обмороки не падаю. После того, что мне пришлось пережить недавно, тем более. Ну хорошо, предположим следующее. Либшер, узнав, что в зале сидит вовсе не намеченная жертва, а совершенно посторонний человек, решил остановить свою адскую машинку, удержать, образно говоря, дамоклов меч от удара и полез убирать ту бочку с говном, совершенно логично. Мужчина взобрался на чердак, что-то не заладилось, и он случайно провалился в тартарары.

— В таком случае мы непременно обнаружили бы эту адскую машинку, дамоклов меч, бочку фекалий или что там еще, чем можно убить или по крайней мере вымазать человека.

В воздухе повисла пауза. Участники совещания усиленно обдумывали ситуацию. Версия «несчастный случай без участия посторонних лиц» начинала казаться самой правдоподобной. Один из виновников переполоха был налицо, правда, объяснить его действия так и не удавалось. Еннервайн помассировал виски большим и указательным пальцами.

— Похоже, мы зашли в тупик, — сказал он. — Что там с характеристикой Инго Штоффрегена?

Штенгеле энергично зашуршал бумагами.

— Я побывал в его квартире, и ее обстановка говорит об этом человеке все. В его жизни была только одна страсть: спорт, спорт и еще раз спорт. Больше его ничто не интересовало. Все стены увешаны плакатами с эпизодами из марафонов. Постеры чемпионов — Нурми, Затопек и многие другие, которых я даже не знаю. И то и дело повторяется сюжет: изможденные бегуны подбегают к финишу на фоне переполненных зрителями трибун. Судя по всему, это была его мечта. У меня сложилось впечатление, что каждая вещь в квартире Штоффрегена имеет отношение к олимпиадам или кроссам. Книги, карты с нанесенными маршрутами, кубки и вымпелы с соревнований по легкой атлетике, спортивная одежда, и чего там только еще нет.

— Родственники, друзья имеются?

— Так же как в случае с Либшером — почти никого. Родители молодого человека умерли не так давно. Лишь поверхностные контакты с несколькими приятелями по спорту.

— Типичная жертва?

— Не знаю, бывают ли вообще «типичные жертвы». По словам одного из немногочисленных приятелей Штоффрегена, у него не было постоянной девушки, и с той Гретель они наверняка встречались впервые. Я считаю, надо обязательно разыскать эту даму, и мы многое узнаем.

Мария кивнула.

— Я уже придумала начало обращения через прессу. «Разыскивается дама в желтой ветровке», и так далее.

— Дама эта улизнула и затаилась, до сих пор помалкивает, — начал рассуждать вслух Штенгеле. — Какие соображения у нашего уважаемого психолога? В каких случаях женщины предпочитают скрываться?

— Отвечу лишь в порядке предположения, — отозвалась Мария. — Итак, Штоффреген назначил ей свидание. Однако эта женщина замужем. Она входит в зал и неожиданно видит там своего супруга, при этом ее любовник уже пробирается к свободным местам, и незаметно сделать ему знак невозможно. Поэтому она делает ноги! Но повторяю, это всего лишь одна из возможных моделей.

— А может быть, — с плохо скрываемой иронией проговорила Шваттке, — она собиралась изменить мужу с этим Штоффрегеном, но для начала воодушевиться живой классической музыкой? Гретель заходит в концертный зал и вдруг получает эсэмэску: «Зайчонок, ужин готов, сегодня у нас лапша со шпинатом. Твой Гуго». Растроганная, она круто разворачивается и уходит домой.

— Не надо лирики, — буркнул Еннервайн. — Высказывайтесь по существу.

— Этим я всего лишь хотела сказать, — как бы оправдываясь, пояснила Николь, — что нам не стоит углубляться в психологические дебри. Женщина увидела падение Либшера с большой высоты, испугалась, сбежала с места происшествия и не находит в себе смелости объявиться.

— Получается, спутница Штоффрегена — единственная, кто видел само происшествие, — заключил Людвиг Штенгеле. — А другие четыреста зрителей не могут этим похвастаться. Нет, не укладывается в голове: многие что-то слышали, но видеть никто ничего не видел!

— Надеюсь, трезвомыслящий человек имеет право вмешаться в ваши рассуждения с небольшой лекцией по психологии восприятия? — Мария Шмальфус подняла повыше карандаш и начала говорить, иллюстрируя слова жестами: — Если некий объект появляется в моем поле зрения медленно, то я сразу замечаю его и начинаю разглядывать внимательнее. Но если он проносится у меня перед глазами молниеносно, да еще и неожиданно, к тому же я не знаю, откуда и куда он будет двигаться, то скорее всего я его не замечу. И даже если все-таки случайно зафиксирую его, что называется, краем глаза, то быстро напрочь забуду об этом, тем более получив вскоре новое яркое впечатление.

— Скажем, начнутся крики и паника.

— Да, хороший пример. Знаете, один ученый описал эксперимент… А, да ладно, расскажу вам эту историю так, как она случилась на самом деле. Студентами мы жили в общежитии на пятом этаже. И ради забавы кидали наполненные водой воздушные шарики на улицу, прямо под ноги прохожим. И представьте, ни один человек не посмотрел вверх, чтобы проследить, откуда они падают. Каждый шарахался от внезапно появившегося мокрого пятна на тротуаре, будто бы в нем таилась какая-то опасность. Тогда мы стали ставить опыты на себе. Мы заранее знали, что сейчас сверху шлепнется шар с водой, и тем не менее, когда это происходило, нам казалось, будто предмет вырастает прямо из-под земли.

— Вы хотите сказать, в нашем случае посетители концерта сидели затаив дыхание, ожидая увидеть нечто необычное на сцене, но отнюдь не в зрительном зале и уж тем более не на потолке над собой?

— У меня возражение. Среди четырех сотен слушателей точно было несколько человек, мечтательно глядевших вверх. Как быть с ними?

— Вы видели направленный вниз прожектор, который висит вблизи того места, где провалился Либшер? Он освещает зрительный зал — не направленным светом и не слишком ярко. Шмидингер сказал мне, что включает этот фонарь только на концертах, чтобы слушатели могли читать программки. А вот во время театральных представлений прожектор не горит, и в зале темным-темно. И хотя этот источник света относительно слабый, все равно смотреть на него — приятного мало. И если я гляжу на фонарь, который светит мне прямо в глаза, то точно не замечу объекта, находящегося на потолке рядом с ним.

— Да, — согласился Еннервайн. — Вот вам и объяснение, почему никто не видел, как человек падает с потолка. Конечно, его полет был совсем коротким…

— А сколько конкретно он длился?

— Ха, это вычисляется элементарно.

— Ускорение свободного падения g умножить на…

Участники совещания стали искать в закромах памяти основательно запрятанные сокровища школьных знаний. Одни взяли карандаши и принялись водить ими по бумаге, другие прикрыли глаза и подсчитывали в уме.

— У меня выходит, что он падал полтора часа, — объявила Шваттке.

— Да-да, вы недалеки от истины, — засмеялся Еннервайн.

Тут появился Беккер с толстой кипой бумаг и приветливо помахал ею в воздухе.

— Что, подсчитываете время падения? Формула такая: квадратный корень из удвоенного расстояния, поделенного на ускорение силы тяжести.

— И какой ответ?

— Немногим больше полутора секунд, — сказал Беккер. — Примерно за то же время мы делаем вдох и выдох.

— Значит, в моем результате — полтора часа — все-таки был верный коэффициент…

— В будущем предоставляйте подобные расчеты мне, — усмехнулся Беккер. — Экономьте деньги налогоплательщиков.

Еннервайн нетерпеливо махнул рукой.

— Мы ждем от вас только фактов, Беккер.

— Реально точные результаты будут лишь завтра, однако кое-что я могу доложить вам и сейчас. Итак, следы, обнаруженные на чердаке, указывают на то, что это помещение использовалось гораздо активнее, чем утверждает рабочий по зданию. Если ему верить, чердак — это такое заброшенное место, какой-то необитаемый остров. Ага, пусть не рассказывает сказки! Еще какой обитаемый! Шмидингер думает, нас так легко обмануть…

— А может, он не нарочно? Может, просто не в курсе?

— Нельзя ли хотя бы в общих чертах обрисовать, что такого необычного вы обнаружили на чердаке?

— Следы обуви и отпечатки пальцев как минимум десятка людей — правда, в полицейских базах данных ни один из образцов не фигурирует. Кроме того, и это было для меня полной неожиданностью, там обнаружены остатки химических веществ!

— Каких именно?

— Молочко для чистки сантехники, мебельная политура, бутылка средства для удаления накипи, флакон отбеливателя и даже пакетик сухого спирта.

Коллеги сразу же о чем-то зашептались, одна только Мария сидела, непонимающе хлопая ресницами.

— Конечно, это может оказаться случайностью, — продолжал Беккер. — Кто-то скажет, подобные средства найдутся в шкафу у каждой второй хозяйки. Но мы будем продолжать их исследование.

— Если вас интересует мое мнение, — сказал Штенгеле, — то я скажу, что этот чердак — идеальное место для встреч, хранения незаконных предметов, обмена ими. Также там можно создавать тайники и устраивать дикие сексуальные оргии.

— Дикие сексуальные оргии сразу вычеркиваем, — возразил Беккер. — Пол для этого слишком шаткий.

— Честно говоря, я не понимаю, при чем тут моющие средства, — пожала плечами Мария. — Кто-нибудь мне объяснит?

— Вбейте в любой поисковик слова «отбеливатель», «удаление накипи», «сухой спирт» и увидите.

Мария открыла свой ноутбук и вошла в «Гугл». Первым же номером в списке результатов поиска выпала ссылка на сайт www.smashy.de/boomboom.html. Девушка зашла на главную страницу и прочитала:

Гексаметилентрипероксиддиамин

Теплота взрыва: 3369 кДж/кг

Испытание в свинцовой бомбе: 250–340 куб. см

Температура вспышки: 200 °C

Скорость детонации: 4500–5500 м/сек

Состав

105 г перекиси водорода (десятипроцентный раствор, продается в аптеках, используется, например, для обесцвечивания волос),

40 г кристаллической лимонной кислоты (средство для удаления известкового налета и ржавчины, а также компонент для выпечки, есть во всех супермаркетах),

20 г порошкового гексамина («сухой спирт», ищите в отделах игрушек или в магазинах для охотников и рыболовов).

Порядок действий

В емкость с кубиками льда поместить стеклянный сосуд. Налить в него перекись водорода и дать ей хорошо охладиться. Добавить гексамин, перемешать до полного растворения. Поставить смесь в морозильную камеру, охладить до 2 градусов тепла, после чего осторожно подсыпать сухую лимонную кислоту и подержать на холоде еще полчаса. Убрать кубики льда, плотно закрыть сосуд крышкой и оставить в таком состоянии на сутки. Отфильтровать образовавшуюся на поверхности пену через бумажный фильтр. Промыть содержимое фильтра чистой водой. Получившиеся кристаллы подсушить и положить в прохладное место.

Внимание! Все действия вы производите на собственный страх и риск! Вещество воспламеняется от малейшей искры! Не допускать соприкосновения с металлическими предметами! Тщательно избегать ударов! Если смесь попадет в резьбу винтовой пробки сосуда, то при его открывании возможен взрыв!

Желаем приятно поразвлечься!