Утренняя медитация подошла к концу.

Усиленный микрофоном фальцет чайкой пронесся над пляжем, то взмывая ввысь, то замирая и снова набирая силу:

— Благодарю вас, друзья! Мы славно поработали! Уверен, каждый из вас не только внёс свой личный вклад в дело мира и всеобщей гармонии, но и сам получил заряд вдохновения из единого информационного поля нашей необъятной вселенной! Роберт открыл глаза и выжидательно уставился на Фреттхена.

— Все свободны! Хорошего вам дня!

— Ну, наконец–то! Живот от голода свело! — воскликнул скульптор, разминая затекшие в позе лотоса ноги.

Вилина легко поднялась и принялась отряхивать длинную юбку от налипшего песка.

— Ну, пошли, чего ты копаешься? — недовольно бросил супруг, глядя как жена, следом за юбкой занялась туфелькой–балеткой. Балансируя на одной ноге, вытряхивала матерчатый башмачок и отирала ступню ладонью.

— Камушек попал, ногу колет, — виновато объяснила она, обулась и заторопилась следом за мужем.

Пляж наполнился гомоном и смехом. Небольшая община разделилась. Одни атаковали каменистые склоны, пытаясь поскорее выбраться с пляжа и приступить к завтраку. Другие торопливо скидывали одежду и бросались в воду, вдребезги разбивая лазурную гладь.

Роберт в числе первых взбирался по тропке. Он почти достиг верха, когда позади громко вскрикнула жена.

— Что случилось? — раздражённо оглянулся он.

— Руку уколола! Так сильно! А, может, кто–то меня укусил?

Голубые глаза посерели от боли и страха — Вилина, как любая женщина, до смерти боялась пауков, змей и прочих гадов.

— Давай другую руку!

Роберт крепко сжал узкую ладонь и потащил жену за собой.

Но и дома, на залитой солнцем кухне, где он, сидя на любимом месте у окна, пережевывал пышные блины под кленовым сиропом, пришлось отвлекаться на жалобы.

— Роб, посмотри! — голос Вилины дрожал и срывался. — Рука опухла… наверное, и правда кто–то укусил.

Он бросил брезгливый взгляд на розовато–синюшное пятно вокруг еле заметной красной точки — места укола.

— Ну, посмотрел. Что ты мне эту гадость под нос суёшь во время завтрака? Ты думаешь, это прибавит аппетита? Откуда я знаю, что там у тебя? Я же не доктор. Вместо того чтобы стонать, давно бы сбегала в амбулаторию.

Вилина побелела от обиды, повернулась и молча вышла из кухни. Резко хлопнула входная дверь.

— Опять драма! Весь аппетит испортила.

Впрочем, Роберт тут же забыл о жене и возвратился мыслями к той, о которой он мечтал каждую свободную секунду.

Смуглая садовница, Бернис — вот кто занимал его мысли, будил запретные мечты и отчаянные надежды.

Просыпаясь утром, он радовался, как ребенок, вспоминая о ней, любимой. В том, что когда–нибудь они будут вместе, Роберт не сомневался. Для простой работницы любовь творческого человека, существа высшего, необыкновенного, каким он себя считал, явится подарком судьбы.

Да, в Эколе таких прецедентов ещё не было. Ну и что? Они станут первыми. Вот почему раскололась фигурка невесты со свадебного торта — это был знак. Знак того, что невеста ему не подходит, что она заняла чужое место по ошибке психологов и их мудрёных тестов.

Днём, пока под горячими от возбуждения руками плавилась глина, он плыл, покачиваясь, на волнах фантазий — бурных и смиренно–прекрасных, окрашенных то эротикой, то романтикой. Не мудрено, что все его поделки вольно или невольно принимали очертания той, о ком мечталось. Печальные утонченные ангелы канули в небытие. Их место заняли грудастые русалки, упитанные дельфинчики и глазастые, грушевидные кошки. Даже гномы все, как один, стали похожими на Бернис — такие же приземистые и крутобокие.

— Ты меня больше не любишь, — грустно констатировала Вилина, рассматривая его поделки.

— С чего ты взяла? — переходил в наступление скульптор. — Почему ты всё время что–то выискиваешь? Тебе хочется со мной поругаться?

— Я ничего не выискиваю, — слабо протестовала она, — но раньше твои творения были похожи на меня…

— Ну и что из этого? У тебя паранойя! Нет, чтобы порадоваться за мужа, способного открывать новые грани в творчестве.

— Прости, — виновато отступала жена, оставляя Роберта наедине с его одержимостью.

По ночам эта одержимость выливалась в бурный секс. Иногда Вилина принимала его за знак примирения, иногда, замыкалась еще больше. Тогда их редкие разговоры прекращались вовсе, что было только на руку Роберту. Удобней грезить наяву, уединяясь за скульптурным станком. Или же — бродя по саду, заглядывая в потаенные уголки и совершая маленькие открытия. Так, на замшелом пне у миниатюрного прудика с позеленевшим фонтаном–лягушкой обнаружилась стайка пятнистых орхидей. А в самом пруду — белоснежные лотосы. За мастерской прятались юные фруктовые деревья, и Роберт наелся мелких, но сладких и сочных персиков.

Но, конечно же, не орхидей и не персиков искал он, рыская по закоулкам сада. Дважды он натыкался на работников в темно–синих халатах — оба раза это были мужчины. Один стриг живую изгородь, ловко управляясь с огромными садовыми ножницами, другой собирал пальмовые ветки, насвистывая себе под нос.

Оба раза Роберт не смог скрыть гримасы разочарования, вызвав лёгкую тень недоумения на тёмных, словно вылепленных из глины, лицах.

Он сердился на упрямую Бернис за то, что приходится так долго её искать и ждать. Но, остыв и поразмыслив, приходил к выводу, что она, всё–таки, человек подневольный. Работница — куда пошлют, туда и пойдёт. И он смиренно возвращался к прочесыванию сада.

Нарезать круги после завтрака стало его привычкой. Доев блины и запив их шоколадным молоком, Роберт сгрузил посуду в раковину и отправился по знакомому маршруту.

Полюбовался розовыми кустами, заглянул за арку из жасмина, прошелся, не торопясь, вокруг травянистого деревца с райскими птицами, навестил бронзовую лягушку на пруду. Бернис нигде не оказалось.

«Если она не появится до выходных, я найду её в рабочем поселке!» — решительно пообещал он сам себе, обойдя весь сад и подходя к мастерской.

И тут, словно испугавшись его намерения, она явилась сама — вывернула из–за угла, неся на руке пластиковое ведерко с садовыми инструментами.

На этот раз она, как и положено, оделась в униформу — халат натянулся на груди и бёдрах так, что казалось еще немного и пуговицы брызнут фейерверком.

— Бернис! — Роберт кинулся к ней так резко, что она отпрянула.

— Доброе утро, — ответила садовница, растягивая темные губы в вежливой улыбке.

— Как ты, Бернис?

— Хорошо, спасибо. А как вы? — заученно произнесла она.

— А я… я ждал тебя, Бернис.

— Зачем? Что–то не так? Чем я могу вам помочь?

— Бернис, пойдём со мной, я покажу тебе мои работы!

— Простите, мистер. Мне нельзя.

— Перестань, я никому не скажу! Пойдём!

— Нет, нет! Я не могу, — упрямо твердила она, — пожалуйста, мистер, если у вас есть замечания к моей работе, я всё исправлю.

— Тебе не надо будет работать! — радужная картина мужа–скульптора и жены–натурщицы воссияла перед ним так ярко, что Роберт воодушевился и стал хватать маленькие, горячие руки, перепачканные землёй.

Бернис отбивалась, оглядываясь по сторонам, словно собираясь звать на помощь.

— Ты будешь моей музой! Моей натурщицей! Пойдём, я покажу тебе, что я слепил! Они все, все до одной похожи на тебя, — перешел он на жаркий шёпот, хватая её за плечи и увлекая за собой в сторону мастерской.

— Мистер, мистер… — Беринис пыталась привести его в чувство, вырываясь из объятий.

— Пойдём, или я унесу тебя на руках!

Он сгреб её в охапку и тут же получил звонкую пощечину. От неожиданности Роберт поставил девушку на землю, и она кинулась прочь с искаженным от страха лицом, крикнув на прощание: «Сумасшедший!»

«Сумасшедший! Сумасшедший!» — бормотал он, заливаясь краской гнева и стыда, шатаясь по мастерской и сжимая звенящую голову огромными ладонями.

«А ведь она права! Права!» — отчаянно казнил он себя, подставляя лицо под воздушные струи напольного вентилятора.

«Строил планы, как идиот, — ворчал он злобно, роясь в ящике с инструментами. — С чего ты взял, придурок, что она в тебя влюблена?! Да что, вообще, они могут понимать в любви, эти примитивные создания!»

Роберт вдруг почувствовал облегчение. Да, она просто не в состоянии оценить глубокие чувства — простая, толстозадая девка, рождённая для грубого труда и животного секса.

Это её вина!

Он виноват лишь отчасти и только в том, что увлекся со всей страстью, присущей творческим натурам.

Что ж, тем хуже для неё и лучше для него. Не надо устраивать прецедентов с разводами. Можно спокойно любить законную жену и заниматься творчеством. А тупая садовница пусть так и сидит на грядках до скончания своей жалкой жизни.

Он нашёл, наконец, то, что искал — молоток, но гнев к тому времени схлынул. Роберту расхотелось ломать скульптурки, пусть они и походили на эту несчастную Бернис. К тому же, он обещал Фреттхену нового гнома для его садовой коллекции. Хорёк не просил, Роберт сам навязался. Уж очень хотелось похвастаться открывшимися гранями таланта.

«Да и Вилина опять начнёт придираться — зачем расколол, да почему. Такая привязчивая она в последнее время», — думал он, остывая, и все больше приходя в себя, и разглядывал свежие поделки, выбирая подарок Хорьку.

Выбор пал на громоздкого краснощекого красавца в зеленом колпаке и голубом камзоле с золотыми пуговицами.

«Нет, хватит дурацких затей! Есть жена — тихая и покорная. И хватит».

— Доброе утро, Роберт! — хором прокричали Дэвидсоны, дружно помахав с балкончика, заставленного ярко–красной геранью и увитого изумрудным плющом.

— Доброе утро! — поднял он руку в приветствии, другой — обнимая тяжелую ношу.

Сердце наполнилось гордостью — он не какой–то там работник, а представитель привилегированного класса. У него прекрасный дом, красавица–жена, его уважают соседи. И всем этим он хотел рискнуть ради простой девки? Да это просто смешно! Затмение, не иначе.

— Роберт, доброе утро! — навстречу ему, приветливо улыбаясь, бабочкой выпорхнула Триоль.

— Здравствуйте, Мэйли, — учтиво склонил белобрысую голову достойный член общины.

— А я к вам! Вилина дома?

— Нет, она ушла в амбулаторию.

— Что такое? Что–то серьезное? — участливо спросила китаянка.

— Да нет, укололась о какую–то ядовитую колючку.

— Ах, так… тогда я хочу попросить об одолжении.

— Да, конечно.

— Вот, передай ей, пожалуйста. На её место в детском корпусе перевели девочку из средней группы. Она стала раскладывать вещи, нашла тетрадь Вилины и принесла мне. Я как раз у них дежурила.

Роберт принял толстую тетрадку, изрисованную сердечками, розами и прочей ерундой, какую обычно рисуют девчонки. На обложке — аккуратная надпись «Вилина Харрисон».

— Без проблем, мисс Лэй! Передам.

— Спасибо, Роберт! Тогда побегу обратно, у меня скоро занятия в младшей группе.

— Хорошего вам дня, Мэйли!

— Всего доброго! — пропела она на бегу.

Черноволосая фигурка в поплиновом платье с голубыми цветами полетела в сторону детского городка, а Роберт, проводив её взглядом, машинально раскрыл тетрадь.

Дневник… дневник его молчаливой и скрытной жены. Он даже не пытался удержаться от искушения прочитать чужие записи. Оглядевшись по сторонам, потрусил к невысокому раскидистому деревцу на свободном участке. Сел под кружевной тенью листвы, опершись спиной о ствол, и зашуршал страницами.

«Мне приснилось, что я ушла из дома и потерялась. Я совсем ещё крошечная, у меня ботинки из рыжей кожи, толстые синие колготы и сиреневое платье в желтых утятах.

Я играла на крыльце с куклами Долли и Полли (так странно, откуда вдруг всплыли эти имена?) и услышала, как за забором тявкает щенок.

Мне так захотелось на него посмотреть! Я кое–как слезла задом с высокого крыльца и выбежала за калитку.

А он уже улепетывал — толстый, смешной, и вокруг маленького белого хвостика — чёрное пятно».

Роберт не стал дочитывать — сон, он сон и есть, чего его записывать? Любят девчонки циклиться на какой–то ерунде.

«Интересно, будет ли у меня настоящая любовь? Такая, о какой пишут в романах? Чтобы ради меня совершали подвиги… наверное, в наше рациональное время глупо мечтать о подобном».

«Конечно, глупо», — хмыкнул он про себя и перелистнул несколько страниц.

«Сегодня Джереми подарил мне огромную ракушку! Она рогатая, белоснежная снаружи и нежно–розовая внутри. Если её приложить к уху, то слышно, как шумит океан».

Роберт нахмурился — ракушку она принесла с собой и поставила в ванной на полку. Белая и рогатая, именно такая, как написано в дневнике. В крупных блестящих пупырышках. А не пришла ли ей пора разбиться? Как бы невзначай?

«Получили результаты теста на совместимость. Я даже не удивилась. Роберт — идеальный кандидат в мужья. С ним спокойно и надежно, у нас общие интересы. Что ещё нужно для счастья?»

Сердце омыло спокойной гордостью. Да, он идеальный партнер для Вилины. Это верно.

«Вчера, после вечерней медитации, мы с Робертом долго бродили по пляжу, смотрели на звезды, на далёкую луну, молчали и слушали, как дышит океан.

Да, он не из разговорчивых. С ним не поболтаешь и не посмеёшься, как с Джереми».

Роберт не поверил своим глазам. Она смеет сравнивать его с каким–то мальчишкой? Сама же написала пару страниц назад, что он — идеальный кандидат в мужья!

«Мне тоже тебя будет не хватать, Колючка. И наших ночных прогулок вдоль океана. Никогда и ни с кем мне не было так легко и …»

Конец фразы был жирно зачеркнут. Роберт не стал разбирать то, в чем она постеснялась признаться даже дневнику. Не стал читать дальше. Гневно скрутил тетрадь в рулон, сунул в карман и, прижав к себе покрепче подарок для Хорька, затопал в горку.

Вот так тихоня! Пригрел змею на груди! Он–то ей доверял, а она! Недаром на вторую ночь бегала из дома, ох, недаром!

«А не к нему ли?!» — произнес он вслух и остановился, пораженный внезапной догадкой.

В голове замелькали картины падения его жены в объятия сопливого мальчишки.

И это сразу после свадьбы!

Вот почему она так презрительно улыбалась в первую брачную ночь!

А Фреттхен плёл про радугу!

Роберт даже застонал от бессильного гнева.

Он все расскажет Хорьку! Для чего еще нужен психолог, если не…

Додумать он не успел. У здания амбулатории стояла Вилина. А за руку её держал — средь бела дня, никого не стесняясь — этот кудлатый пацан!

Роберт зашатался. Глаза залило красным туманом, с несвязным криком он кинулся на соперника и, не раздумывая, со всей силы опустил на его затылок садового гнома. Раздался треск. Под ноги Роберту что–то покатилось — с перепугу ему почудилось, что у Джереми отскочила голова. Истошно закричала Вилина, откуда–то набежал народ.

Роберт опустился на корточки, закрыл лицо дрожащими руками и заплакал.