Вилина лежала на спине, уставившись в тёмный потолок, и под ровное сопение мужа перебирала в уме недавние события.

Напутствия Хорька, сладкое шампанское и янтарная капсула, взрыв красок и эмоций. Оживленные лица, белый пух в волосах, на ресницах, на платье. Казалось, ещё немного, и она сама обернется огромной чайкой, и, кувыркаясь в воздухе, в чистейшей, праздничной синеве, захлебнётся от восторга и эйфории.

Но вот они с Робертом — рука об руку — подходят к радуге, и тело теряет легкость. Его резко и хлестко сводит в дугу. Когда Вилина уже близка к тому, чтобы закричать от боли, пытка неожиданно кончается.

Все её существо словно раздваивается. Голова невесомая, точно изнутри заполнена горячим паром. Улыбка — пушинкой — пристала к губам, а сердце наливается непонятной тревогой. Сможет ли она стать хорошей женой? «Ты должна, обязана стать идеальной женой Роберту» — стучит в ушах так, словно она учила эту фразу наизусть. «Должна, должна, должна», — отзывается эхом в пустой голове. Должна стать матерью его детей. Преданной подругой и великолепной любовницей.

Наверное, она старалась. Наверное, ему было хорошо. Как жаль, что в памяти не осталось воспоминаний о той, первой ночи. Лишь синяки по всему телу и запёкшаяся кровь на губе.

Что это — радуга или таблетки? Что одурманило её до потери себя? Она была, словно хмельная, не ведала, что творит и что творят над ней. Вилина вздохнула и покосилась на мужа.

Счастливчик — спит безмятежно, как ребёнок, поджав колени к животу и заткнув огромные кулаки под подушку. Устал — слишком много впечатлений. Упал, как подкошенный, и заснул. Даже не притронулся к молодой жене.

А ей не спится. В первый раз за всю свою жизнь, она не может понять, что именно её печалит. А, может, просто не хочет? Нет, это совсем на неё не похоже. Она всегда честна и откровенна с собой и другими.

Выходя замуж, Вилина собиралась покончить с детской привычкой вести дневник. Возможно, она поторопилась с этим решением. Возможно, написанное на бумаге само выстроится в гладкую, ровную цепочку, так, что сразу станет ясно — почему вместо обещанного счастья в душе поселилась непонятная тревога.

Вилина осторожно, чтобы не разбудить мужа, соскользнула с кровати, подобрала с пола просторный, расшитый драконами халат, накинула и на цыпочках вышла из комнаты.

Бесшумно сбежала по широкой лестнице вниз и отыскала в прихожей не распакованный рюкзак. Увы, дневника в нём не оказалось.

Она снова и снова перебирала немудрённые одёжки, книжки и блокноты, заколки и браслетики из бисера. Дневник пропал.

Теперь она огорчилась по–настоящему. Он был её самым близким другом. Даже ближе, чем Джереми.

И вот, у неё не осталось друзей.

«Но ведь у тебя есть муж, — зазвучал в ушах вкрадчивый голос Фреттхена, — отныне и навеки, он и есть твой лучший друг, партнёр и вторая половинка».

И ведь не поспоришь. Так и есть.

Но почему на сердце так тяжело, а глаза слезятся, точно от лука? О том, чтобы лечь и уснуть, не может быть и речи.

Вилина сложила в рюкзак рассыпанные по полу вещи, подумала и вытащила обратно любимые старые джинсы и футболку с шутливой надписью: «Если ты можешь это прочесть — ты подошёл слишком близко».

Лучший способ разогнать тревогу — это прогуляться перед сном.

Синяя ночь, нежно подсвеченная луной, стрекот сверчков и тёплое дыхание океана приласкали душу, успокоили беспокойное сердце и охладили пьяную голову.

Она пошла по направлению к «длинному» пляжу, но, вспомнив про крутой тернистый спуск, развернулась и зашагала к «детскому городку».

Фонари на витых чугунных ножках сияли так ярко, что можно было без труда разглядеть каждую травинку на плотном газоне. Каждую трещинку на тротуарной плитке, не говоря уже про граффити — главное украшение городка.

Вилина медленно брела по центральной аллее — по той, что вела к рыбацкому пляжу — и любовалась рисунками. Персонажи мультфильмов и комиксов; смешные и трогательные существа, живущие только в воображении юных художников; слоганы про лучшее в мире место — Эколу… Не так давно она сама ловко поливала девственно чистый кусочек стены из баллончика с краской, создавая очередной наивный шедевр. И вот, детство со всеми его милыми глупостями осталось позади. Теперь она взрослая женщина, скоро сама станет мамой. Какая всё–таки это ответственность — решать не только за себя, но и за мужа, ребёнка. Поддерживать в порядке не только свою кровать и личную тумбочку, но целый дом. Интересно, будут ли им присылать уборщиков? А садовника?

За спиной тихо стукнула дверь и Вилина обернулась. «Джереми?» Но нет, чуда не случилось. Очевидно, ветер стряхнул с кокосовой пальмы волосатый орех или белка пролезла в чердачное окно, пошевелив створку. Как бы там ни было — городок оставался сонным и пустынным. Она вздохнула и, покидая освещённое фонарями пространство, двинулась дальше — в лунный полумрак южной ночи.

Рыбацкий пляж встретил шелестом волн и слабым солёным бризом. Прочерченный серебристой дорожкой океан лениво и сонно ворочался в темноте.

Под ногами тихо шуршала галька, Вилина шла к воде, успокоенная и умиротворенная. Она ощущала себя одновременно крошечной частицей огромной вселенной, и необъятной, как сама вселенная. Это она — её составная часть и она — единое целое. Вечное и непреходящее, только меняющее формы.

— Вилина!

От чёрного нагромождения скал отделилась серая тень и стала быстро приближаться.

— Джереми?

— А, чёрт!

Фигура громко вскрикнула, остановилась и заковыляла дальше, уже прихрамывая.

— Что случилось?

Вилина ускорила шаг, и через несколько секунд её заключили в горячие дружеские объятия. Это было так непривычно и так неожиданно приятно, что она, краснея от неловкости, отстранилась и повторила вопрос:

— Что случилось, Джереми? Ты на что–то наступил? Поранил ногу?

— Да нет, — счастливо отозвался он, — встал на обломок ракушки. Уже всё прошло!

Как ты здесь оказалась? Тебя отпустил муж?

— Я его не спрашивала, — растерянно пожала она плечами, — он спит, а мне не спится. Вот я и вышла прогуляться.

— А я уж думал, ты сбежала от него специально, чтобы повидаться со мной, — с напускным разочарованием протянул Джереми.

— Выдумщик! Пойдем, пройдемся по берегу. Если у тебя нога не болит.

— Не болит.

Он взял её за руку и потянул к океану.

— А ты что не спишь, Колючка?

— Да не знаю. Мыслей куча. Жужжат, как осы — не дают уснуть.

— Каких мыслей? О чём? Может, ты влюбился?

— Всё может быть, — многозначительно протянул Джереми.

— И кто эта счастливица?

— Зачем тебе знать? Ты всё равно замужем.

— Хочу порадоваться за друга, а что — нельзя?

— А вдруг я скажу, а ты не обрадуешься?

— Тогда не говори.

— А как твоя замужняя жизнь? Ты довольна?

— Я не поняла ещё, — честно призналась Вилина, прислоняясь к перевёрнутой лодке, — все как–то очень быстро произошло. И как будто не со мной. У тебя не бывает такого странного чувства, будто ты наблюдаешь за собой со стороны?

— Нет, — Джереми пристроился рядышком, — может это от нервов у тебя? Свадебный переполох и все такое. Вы же, девчонки, любите нервничать из–за ерунды. А тут — целая свадьба. Кстати, ты красивая была.

— Спасибо, Колючка. Мне кажется, это не просто нервы. Тут что–то ещё.

— Что? Радуга?

— Ты тоже подумал про радугу?

— Ну да, я же видел, как вас под ней скрутило.

— Хорёк говорит это какое–то соединение супругов на тонком уровне.

— Страшное дело… если меня тоже так соединять будут, я, наверное, не женюсь.

— Да ладно тебе. Оно всего пару секунд длится — неприятное ощущение.

— Ага, а потом ты себя как бы наблюдаешь со стороны. Слушай, может ты того — слишком сильно на Роберта залипла, вот и смотришь со стороны?

— Тебе лишь бы позубоскалить, — Вилина сделала сердитое лицо.

— Я просто хотел тебя рассмешить. Ты и правда какая–то не такая. Но если честно — вы уже к радуге подходили странные.

— Да? — она повернулась к нему, пытаясь разглядеть, шутит ли он или говорит серьёзно.

— Да, — убежденно ответил Джереми, — такое чувство, будто вас чем–то опоили.

— Да мы шампанского выпили по бокалу у Хорька и таблетки счастья.

— Ну–ка, ну–ка, расскажи про таблетки счастья!

— Я не знаю точно, нам не объясняли подробно. Фреттхен сначала завел речь про совместимость, комфорт и взаимное притяжение. Ты же знаешь его — как начнет говорить, так не остановишь. Разложил по полочкам понятие счастья. Творческий процесс, частоты и вибрации. Любовь. С творчеством у нас всё в порядке, с совместимостью тоже — судя по тестам, а таблетки должны инициировать любовь.

— И что? — даже в темноте стало заметно, как он сузил глаза. — Ты его любишь?

— Ну что за вопросы ты задаешь, — смутилась Вилина.

— А что такого? Мне просто интересно, сработала таблетка или нет.

— Пока непонятно. Мне с ним хорошо.

— В каком плане?

— На что ты намекаешь?

— Да просто спрашиваю. И вот еще мне интересно — если ты любишь одного человека, а по тестам у тебя совместимость с другим, то куда девать любовь уже существующую?

— Не знаю… как–то ты все запутал, Дже.

— Да я сам запутался. Я уже вообще ничего не знаю. Как тот древний мудрец.

— Какой мудрец?

— Ну, тот, который сказал: «Я знаю, что ничего не знаю, но вы и этого не знаете».

— Никогда такого не слышала. Ты уверен, что это мудрец сказал? Звучит как–то глупо. Я, вот, например, знаю многое, хотя не мудрец ни разу.

— А вдруг ты ошибаешься? Вдруг ты только думаешь, что что–то знаешь, а на самом деле это не так.

— К чему ты ведешь, никак не пойму?

— Да так… я ещё сам не решил, к чему конкретно. Просто появились некоторые сомнения.

— Сомнения по поводу чего?

— Если я тебе расскажу, ты решишь, что я сумасшедший и перестанешь со мной дружить.

— Какой ты глупый, Колючка, — Вилина протянула руку и погладила непослушные жёсткие кудри, — для чего тогда нужны друзья, если ты не можешь с ними поделиться мыслями? Кстати, представляешь — я дневник потеряла. Так жалко!

— Как ты могла его потерять? — Джереми, растаявший от непривычной ласки, склонил голову на девичье плечо. — Как хорошо с тобой рядом, Вилина. Так бы и сидел всю ночь.

— Не представляю даже, куда он мог деться, — задумчиво пробормотала она, — разве что в детском городке оставила. А если кто–то найдет и прочитает?

— А что, у тебя там написано что–то крамольное?

— Не то что бы… но все–таки это личное. Так что за сомнения у тебя, Дже?

— Вилина, сколько лет нашей Эколе?

— Ты что, историю родного края не изучал?

— Изучал, в том–то и дело. Но, понимаешь, мы вчера ходили навещать одного работника.

— Зачем? — Вилина так удивилась, что даже отодвинулась и развернулась, так что Джереми на секунду потерял равновесие.

— Он упал с крыши. Между прочим, с крыши вашего дома.

— С нашей крыши?

— Да, в день вашей свадьбы. Доделывал что–то и упал.

— Я не знала, — огорчилась она.

— Ну вот, мы пошли его навестить, и он рассказал, что сам, лично, строил Эколу два с половиной года назад. Они начали строительство с пустоши, там, где сейчас стоит рабочий посёлок, и постепенно застроили полуостров.

— И ты ему поверил?

— А зачем ему врать?

— Почему сразу — врать? Ты же сам сказал — человек упал. Дже, у него травма! Потрясение. Может, вообще память отшибло. Я вон под радугой прошла и то половины не помню. — Вилина прикусила язык, испугавшись, что сказала лишнего, но Джереми пропустил её откровенность мимо ушей.

Он задумчиво скользил взглядом по лунной дорожке.

— Ты слышал про амнезию? Ударишься головой — имя свое забудешь, не то что, сколько лет тому назад ты строил Эколу. Бедный рабочий, у него, наверное, было сотрясение мозга или что–то ещё похуже.

— Может, ты и права. Но всё равно, что–то тут не то.

— Что — не то? Я же тебе говорю — человек упал, ударился головой.

— Вот знаешь, когда я говорю с тобой, мне кажется, что ты права, и я многое выдумываю.

— Ты просто милый, маленький фантазер, Колючка. Милый и смешной.

— Никакой я не маленький! — возмущённо затряс кудрями Джереми. — Вот возьму и выкраду тебя у твоего верзилы Роберта. И увезу на лодке — далеко–далеко! Туда, где настоящая жизнь.

— Фан–та–зер, — по слогам пропела Вилина и, оттолкнувшись от шершавого и выпуклого бока лодки, выпрямилась.

— Ты уже уходишь? — сник её приятель.

— Пора, — печально ответила она, — а то мы так до утра досидимся. Вдруг Роберт проснётся, а меня нет? Я и не думала, что так далеко забреду, хотела прогуляться вокруг дома.

— Зато мы с тобой повидались. Приходи ещё! Я буду тебя ждать…

— Джереми, ну как я могу бегать от мужа по ночам? — грустно улыбнулась Вилина.

— Не надо специально бегать. Вдруг он опять уснет, а тебе станет скучно и захочется поболтать. Ты придешь сюда, я буду ждать тебя здесь.

— Пойдем, я провожу тебя до корпуса, — она взяла его под руку и повела с пляжа.

— Я серьёзно, — насупился Джереми. — Я буду тебя ждать. А если твой муж тебя разлюбит, ты всегда можешь на меня рассчитывать!

— Надеюсь, не разлюбит. Но за предложение — спасибо. Кстати, ты говорил, что влюбился в кого–то.

— Я?

— Да. Только что! Дже, какой ты забывчивый! Прямо как тот бедолага, что упал с крыши.

— Тише! — Джереми остановился там, где ночь таяла и мешалась со светом фонарей. — Ты слышала?

— Что?

— Как будто кто–то шел за нами…

— Колючка, тебе надо хорошенько выспаться и выкинуть все свои сомнения и дурные мысли из головы. У тебя уже паранойя началась.

— Я серьёзно! Я слышал позади шаги, а потом, когда обернулся посмотреть, кто–то ойкнул за кустами бугенвиллии.

— Бедный мой рыцарь, — Вилина провела ладонью по скуластой щеке, — с тобой явно творится что–то неладное. Я даже беспокоюсь. Пойдем скорее, я провожу тебя до двери и побегу домой. Ты только представь — муж проснулся, а жены нет дома. Кому такое понравится?

— Нет, я провожу тебя, — заупрямился Джереми.

— Я старше тебя, ты должен меня слушаться.

— А я, зато, сильнее, — глядя подруге прямо в глаза, произнёс он.

— С чего ты взял?

— Не заставляй меня это доказывать.

— Хм, может ты и прав. Но все равно, не надо меня провожать. Вдруг Роберт проснётся и увидит нас вместе.

— Мне всё равно!

— А мне нет, — мягко ответила Вилина, — правда, Дже, не надо. Я рада, что увиделась с тобой и поболтала, но я не хочу проблем. Понимаешь?

— Понимаю, — вздохнул Джереми, обречённо кивнув растрёпанной головой, — я тоже не хочу, чтобы у тебя были проблемы, Вилина.

— Спасибо, друг.

— И помни — ты всегда можешь на меня рассчитывать.

— Окей.

Она хотела поцеловать его в щеку, но промахнулась, и поцелуй пришелся на самый уголок твердых губ. Сердце упало вниз, а она повернулась и побежала под горку — туда, где начинался городок семейных.