Наутро Хаон сказал:

— Я пойду на запад выслеживать логово «матьяна» (тигра). Это займет весь день, а может, и больше. Временами и за неделю не выследишь его, не изучишь все тропинки и привычки зверя. Но я все равно завтра вернусь. Вы же пока охотьтесь сами.

— Неужели нельзя встретить тигра в лесу? — спросил Пип.

— Только тогда, когда он сам этого пожелает. И не просто матьяна, а людоеда, успевшего отведать человечьего мяса. Впрочем, даже такой матьян не подпустит к себе вооруженных ружьями людей. У него тонкий нюх, и он издалека слышит запах порохового нагара в стволах.

Хаон отправился своей дорогой, а немного спустя в противоположную сторону ушли Пип и Нонг. На месте остались два туземца, принявшиеся очищать и сушить шкуру гиббона.

Бродить по лесу налегке, без багажа и хлопот, совсем иное дело. Это не то что пробираться по бездорожью. Все вокруг казалось теперь Пипу значительно красивее и веселее. Пип обращал внимание на птиц, мотыльков, на необычайные грибы и цветы, на интересные деревья.

Над головой охотников, цепляясь за ветки, прыгали небольшие серые обезьянки. Пип не выдержал и застрелил одну из них для коллекции. Он вздрогнул, когда мимо мягко шмыгнул в кустах небольшой длинный зверек — вивера, похожий на нашего хорька. В другом месте из чащи выбежал испуганный дикий кабан. Пип выстрелил, но не попал.

Охотники заметили, как на поляне, под деревом, что-то шевелится. Осторожно подошли — и шарахнулись назад: перед ними был боа метров шести длиной и соответствующей толщины. Свободно раскинув кольца, он был так занят обедом, что не заметил людей.

Да и не до них ему было: во рту змеи как бы застряло животное раз в десять шире ее горла! Изо рта торчали лишь задние ноги, хвост и часть тела. Глядя на этот обед, трудно было решить, кого больше жалко — животное или змею. Казалось, что змея подавилась: глотка ее так растянулась, что — вот-вот разорвется, челюсти вытянулись прямой линией сверху вниз, глаз и то не было видно.

Но вот, немного отдохнув, боа начал шевелить горлом и, страшным усилием протолкнув добычу на сантиметр глубже, опять замер.

— Сейчас его нечего бояться, — сказал Пип и подошел ближе.

— Осторожно, туан! У него еще хватит сил и вас захватить хвостом! — предупредил Нонг.

Боа успел заметить людей, грозно повернул к ним голову и начал потихоньку отодвигаться дальше. Жутко было смотреть на эту голову, поднятую, как на столбе, но это тело-бревно, способное задушить в своих кольцах быка. Пип выстрелил, и страшилище забилось так, что сучья полетели в разные стороны, а охотники шарахнулись от него. Пришлось выпустить несколько пуль, прежде чем змея была убита.

— Раз в два-три месяца приходится бедняге обедать, да и то помешали, — рассмеялся Пип, трогая боа ногой.

Можно добавить, что эти страшные змеи из породы питонов (удавы, душители) людям никакого вреда не причиняют. Яда они не имеют, задушат, проглотят какое-нибудь животное да и лежат себе месяц-другой. На человека боа нападает только тогда, когда его раздразнят или каким-нибудь образом попадут к нему в объятия. Куда более опасны гадюки, которые хотя и меньше удава в десятки и сотни раз, но быстро отправляют человека на тот свет своим ядом. С одной из таких змей наши путешественники и познакомились в тот же день.

Над кучей камней кружилась птица. Летала вокруг, жалобно кричала, билась крыльями и все время не отводила глаз от какой-то точки на земле.

А там лежала змея, метра полтора длиною и, чуть приподняв голову, не сводила с птицы немигающих глаз. Змея была красно-желтого цвета, на голове у нее отчетливо выделялись два соединенных кружочка, очень похожие на очки.

— Очковая! — прошептал Нонг. — Кобра!

— Тсс!.. — толкнул его Пип с интересом наблюдая за этой сценой.

А несчастная птичка с каждым кругом подлетала все ближе и ближе к змее. Спокойный, внимательный, ледяной взгляд гада даже со стороны производил жуткое впечатление. Голова змеи тихо поворачивалась вслед за птичкой, высунутый язык шевелился. Птичка, видимо, хорошо зная, что ей угрожает, жалобно пищала, но не могла оторваться и улететь.

— Жалко птичку, — сказал Пип, делая шаг вперед, чтобы выстрелить.

Движение, шорох и треск сучка под ногой были замечены змеей, она взглянула на охотника, и птичка, обреченная в жертву, тотчас с радостным щебетанием умчалась прочь.

Но зато кобра мгновенно разгневалась. Обычно она спасается от людей, а тут вдруг подняла голову на полметра, раздула шею и двинулась на Пипа. По сторонам шеи расправились морщины, придав голове вид половника. Недаром люди, впервые увидевшие эту змею, назвали ее «кобра де капелло», что означает «змея в шляпе». Глаза ее вместо птички уставились теперь на Пипа, и даже он почувствовал себя как-то неловко.

Да и было от чего. Третья часть тела змеи поднималась вверх прямо и неподвижно, как палка, и вместе с тем быстро двигалась вперед. Это необычное «неподвижное движение», этот жуткий змеиный взгляд, змеиное жало (язык) да грозная «шляпа» могли испугать любого храброго и вооруженного человека, тем более что стрелять в такую малую цель было рискованно.

Однако Нонг выстрелил и зацепил край шляпы. Кобра немного отшатнулась, зашипела и, видно, приготовилась прыгнуть, но вслед за Нонгом выстрелил Пип, и голова змеи медленно опустилась к земле. Кобра начала извиваться, бить хвостом, и лишь удар по голове успокоил ее.

— Вот гадина! — сказал Пип, сняв шлем и вытирая лоб. — Чуть не загипнотизировала меня, как ту птичку!

— О, туан, это и есть самая опасная змея! Хуже всех больших боа. Вылечиться от ее укуса невозможно.

— Нужно будет снять с нее шкуру. Возьми ее с собой.

Нонг повесил змею себе на шею, и они пошли дальше. Если вспомнить, что Нонг нес еще и убитую обезьяну, то придется признать, что дальнейшая ходьба была для него не очень приятной. Тем более что отошли они уже от своей стоянки километров на десять.

— Не думает ли туан до дождя вернуться назад? — дипломатично спросил юноша.

Пип взглянул на небо, потом на свои часы: было одиннадцать часов утра.

— Успеем еще, — сказал он. — Кажется, и сегодня дождяне будет. Дойдем вон до тех больших деревьев, отдохнем, и назад. Может, встретим еще что-нибудь интересное.

Охота в девственном лесу на необыкновенных зверей так понравилась Пипу, что он даже не чувствовал усталости (тем более что тяжесть нес другой). Какие интересные впечатления! С одной стороны, все так, как пишут в книгах, а с другой — совершенно иное!

Прошли еще километра два и остановились на берегу маленькой неглубокой речушки. Сухая земля здесь поросла редким высоким лесом. А на противоположном болотистом берегу раскинулись заросли бамбука и кустарника. Охотники с удовольствием улеглись на траву. Даже огня не разводили, а подкрепились консервами.

С полчаса отдыхали молча эти чужие друг другу люди. Правда, в необычной обстановке Пип совершенно забыл, что рядом с ним лежит темнокожий человек низшей породы. Он даже полюбил Нонга как хорошего слугу, но совершенно не интересовался им как человеком. А Нонг тоже приспособился к Пипу, увидев, что этот белый — добродушный, невредный, только немного странный. И когда Нонг вспоминал теперь все обиды и несчастья, причиненные ему белыми господами, когда в нем пробуждалась острая ненависть к чужеземцам, эта ненависть не имела отношения к Пипу.

Пип действительно был человек невредный, быть может, потому, что держался в стороне от жизни. Отец его был богатый, но скупой торговец сельдями, теми самыми голландскими сельдями, которые известны всему миру. Для единственного сына он желал одного, чтобы тот стал таким же торговцем сельдью, как и его отец. Он дал сыну только среднее образование, а потом заставлял и его заниматься бочками и рыбаками. А именно рыбаки, море, корабли и пробудили в молодом Пипе тот жгучий интерес к далеким странам и приключениям, о которых он слышал от моряков.

Чем больше отец привязывал Пипа к селедкам, тем больше стремился сын подальше от дома. Ночами, прячась от отца, он читал книги о диковинных странах, о путешествиях, об охоте и приключениях, и это стремление сохранялось в нем до самой смерти отца.

Когда же Пип получил наследство, он увидел, что ему нет никакой надобности продолжать торговлю. Денег оказалось столько, что на одни проценты можно жить весь век без хлопот! Ликвидировав предприятие, он положил деньги в банк и почувствовал себя вольной птицей. А вскоре после этого приехал на Яву.

Конечно, знакомые удивлялись такому легкомыслию, не понимая, как можно добровольно отказываться от дальнейшего роста богатства. Некоторые даже считали Пипа глуповатым. И действительно, с голландской точки зрения он был непрактичным, неловким фантазером. Но как человек Пип был и оставался добрым и умным.

А если бы мы захотели охарактеризовать Пипа с нашей точки зрения, то могли бы сказать, что он относился к категории людей, о которых принято говорить — ни рыба ни мясо. Он оторвался от торговцев, но не пристал ни к какой другой категории. Сознательно не делал ничего плохого бедным, простым людям, часто даже помогал им, а вместе с тем ни разу не задумывался о причинах их бедственного положения. Проще говоря, Пип как бы плавал по поверхности жизни.

Охотники успели задремать, как вдруг на другом берегу затрещали кусты, и среди них показался пробирающийся к воде носорог.

— Бадак! — прошептал Нонг, и оба схватились за винтовки.

Беспокоиться им было нечего, зверь не мог причинить вреда. Берег, на котором оба лежали, был суше и выше противоположного. И все же Пип задрожал от волнующего нетерпения. А носорог, опустив голову и ничего не видя, продолжал продвигаться к воде.

Пип не выдержал, выстрелил, плохо прицелившись. Шкура носорога настолько толста, что пуля не всегда может пробить ее, особенно если попадет наискосок. Поэтому опытные охотники стараются бить носорога в пах. Целиться же в покатый лоб зверя вообще бесполезно, так как пуля лишь скользнет по нему и унесется прочь. У Пипа именно так и получилось.

Не успел он выстрелить еще раз, как носорог поднял голову, заревел и бросился прямо на людей. Одним махом перескочив через неглубокий ручеек, зверь оказался прямо перед охотниками. Все это произошло с такой быстротой, что они едва успели вскочить на ноги. Не думая об обороне, не помня себя от страха, оба помчались в лес, слыша позади приближающийся топот носорога. Пип и винтовку не успел захватить, а Нонг выронил свою, когда она зацепилась за сук.

Через десяток шагов охотники поняли, что убежать от зверя не удастся. Нонг еще смог бы, но у Пипа уже не хватало сил. И когда носорог буквально навис над его плечами, голландец инстинктивно шарахнулся за ствол толстого дерева.

Носорог, с разгону пробежав мимо, помчался за Нонгом. Но и юноша поступил по примеру своего хозяина, тоже вильнул за дерево. Зверь тотчас повернул назад и опять увидел Пипа.

Началось преследование, которое могло бы показаться смешным, если бы не было столь опасным. Носорог очутился между двумя деревьями, за каждым из которых прятался его враг. Он начал бросаться то к одному, то к другому, а охотники едва-едва успевали прятаться от разъяренного, но страшно неуклюжего животного.

Сил у людей для такой «игры» со смертью надолго хватить не могло, но, к счастью, и носорог вскоре так устал, что вынужден был остановиться. Все еще налитыми кровью глазами он поглядывал то в одну, то в другую сторону. От него валил пар, и дышал он громко и бурно, как кузнечный мех.

Понемногу начали успокаиваться и наши незадачливые охотники. Непосредственная опасность миновала, пока носорог не мог ничего с ними сделать, и к Пипу вернулся юмор.

— Что мы будем с ним делать дальше, братишка Нонг? — весело крикнул он малайцу.

— Пусть пока порезвится, туан, — отозвался юноша из-за дерева.

Голоса людей напомнили носорогу о врагах, и он снова бросился в атаку. Бадак словно бы поумнел и не просто бегал вокруг дерева, а, склонив голову набок, старался достать врага своим страшным рогом. Несколько раз рог ударялся о дерево, совсем рядом с человеком, так что только куски коры летели в разные стороны! Охотникам приходилось напряженно следить за малейшим движением сопящей, с оскаленными зубами, мордой зверя, снова и снова уворачиваясь от нее. А тут еще и под ноги смотри, чтобы не споткнуться и не упасть…

Час прошел, а положение все не менялось.

— Что же нам делать, Нонг? — уже далеко не весело крикнул Пип. — Скоро он загоняет меня до смерти.

Немного подумав, Нонг ответил:

— Вот что, туан: я перебегу к соседнему дереву и отвлеку бадака на себя. Потом еще дальше. И тогда вы бежите за винтовкой.

— Молодчина, Нонг! — воскликнул Пип. — Это единственный выход!

Нонг выбрал подходящее дерево шагах в двадцати, улучил момент и, выскочив так, чтобы носорог смог заметить его, помчался. Получилось так, как он и предполагал: носорог — за ним! Немного передохнув, Нонг перебежал к третьему дереву.

А Пип в это время бросился за винтовкой, схватил ее и, прячась за деревьями, подкрался поближе к зверю. Очень тщательно целился он на этот раз и всадил пулю точно под лопатку. Носорог зашатался, опустился на передние колени. Вторая пуля окончательно свалила его.

— Ну и задал же он нам страху! — ликовал Пип. — Нужно хотя бы выломать этот рог на память.

Хотя и очень усталыми вернулись охотники в лагерь, но Пип чувствовал себя героем. Сколько приключений пережил он за этот день! Таких не найдешь ни в одной книжке!

Весь следующий день они обрабатывали свою добычу и ждали возвращения Хаона.

А проводник все бродил по лесу, выискивая по известным ему приметам логово тигра. Встречал Хаон и змей и обезьян, но не обращал на них внимания. Обойдя несколько знакомых мест, он так и не нашел следов тигра.

Хаон отправился в дальнее, но верное место: к глубокому оврагу, поросшему густым кустарником. Из оврага вытекал светлый холодный родничок. На водопой сюда приходили разные звери, а раз так, то должен был быть и тигр. В прошлый свой приход сюда Хаон видел его следы. Нашел их и теперь.

Удовлетворенный, отправился он назад, но по дороге его застигла ночь, и пришлось переночевать в лесу. Для Хаона это было обычным делом. Не нашлось удобного уголка между камней, где можно было бы развести огонь — не беда, взобрался на дерево, устроил из ветвей подобие гнезда да и проспал до утра в соседстве с обезьянами. А утром уже был в лагере. — Вот что мы сделали за это время! — с гордостью сказал Пип, показывая Хаону свои трофеи. — А у тебя как дела?

— Нашел, — ответил проводник. — Правда, далековато. Надо сейчас же отправляться в путь.

Через полчаса экспедиция покинула лагерь. Двенадцать с небольшим километров до оврага оказались трудными: опять встречались чащи, лианы, опять нужно было прорубаться сквозь них.

Время от времени попадались каменистые безлесые возвышенности, с которых впереди открывались горы. То лесистые, то с лысинами, они тянулись на юг, постепенно поднимаясь, и наконец пропадали в синей мгле.

Над одной из таких гор вился как будто дымок.

— Что там? — спросил Пип.

— Вулкан, — ответил Хаон.

— Действующий?

— Немного дымится. Он всегда такой.

Другая вершина имела вид какой-то башни или церкви. Пип вслух отметил это и Хаон подтвердил:

— Церковь и есть. Церковь бадувисов. Вон там, на склонах гор, разбросаны их поселки.

Пип задумался: так вот где она, эта горсточка древнего народа, укрывшегося от цивилизации ради того, чтобы сохранить свой первобытный уклад!

— Разве они никогда не входят в сношения с нашими людьми? — спросил он.

— Почти никогда. Их обычаи запрещают это. Тот, кто нарушит обычай, должен бежать от них, иначе — смерть. Так решила их власть.

— А кто она, эта власть?

— Верховный жрец Гиранг-Ту-Ун. Его никто не может видеть, кроме сорока помощников. Этот счет — сорок — всегда остается одинаковым. На место умершего избирают другого. Никто даже не знает, где живет Гиранг-Ту-Ун.

— Тебе случалось бывать у них?

— Был два раза. Там у меня знакомый есть, однажды и он приходил к нам.

— А можно ли нам навестить их? Не убивают ли они чужестранцев?

— Нет, без причины не нападают. Особенно если с ними обходиться ласково. Но вообще на чужестранцев смотрят косо…

Все это так заинтересовало Пипа, что он даже забыл о тиграх и решил обязательно навестить бадувисов.

— Неужели наши власти никогда не пытались подчинить их себе? — спросил Пип напоследок.

— Попытались. Даже наложили на них налог. Но что с них возьмешь? Добровольно никто не понесет, тем более что у них нет ничего ценного. Посылали солдат — бесполезно: жители убегают. Там же держать солдат нет смысла: придется доставлять им все необходимое для жизни сквозь джунгли, болота и горы, а обойдется это дороже любых налогов, которые можно было бы собрать…

… Только к вечеру добрались охотники до цели. Чтобы не вспугнуть зверя, устроили привал в полукилометре от оврага. Все были очень утомлены переходом, и потому охоту отложили до следующего утра.

Утром провели разведку, обсудили план.

— Матьян хитрый и опасный зверь, — говорил Хаон, — нужно много терпения, времени и осторожности, чтобы подстеречь его. Особенно важно, чтобы ветер не дул с нашей стороны, иначе почует опасность и уйдет. Мы устроим настил вон на том дереве и засядем на ночь. Тигр выходит через два-три часа после захода солнца, а если нет, то часа за два-три до восхода.

Рядом с выходом из оврага стояло широкое, с густой кроной дерево, очень удобное для устройства засады. Недалеко от него спускалась вниз каменистая ложбинка, по которой бежал ручеек. Тигр должен был обязательно пересечь ее. Дальше ложбинка расширялась и переходила в низину, заросшую тростником.

Охотники засветло построили на дереве помост, похожий на большое гнездо аиста, вырубили сучья, мешавшие видеть ложбинку.

— А что, если он почует человека и не пойдет? — спросил Нонг.

— Сейчас он спит далеко в чаще и ничего не слышит. Следов наших пока не видал. Все зависит от ветра, — успокоил проводник.

После захода солнца Пип, Хаон и Нонг разместились на помосте. Туземцы-носильщики и мул остались на привале.

Пипа охватило праздничное настроение. Ведь он сидел с настоящими дикарями в настоящем тропическом лесу и подстерегал настоящего тигра! Вот она — сбывшаяся мечта!

Потянулись долгие минуты, часы… Запорхали, зашуршали в воздухе крыльями, запищали всякие ночные создания. Вот и какое-то большое животное затопало в темноте…

Но все внимание охотников было направлено на ложбинку, чуть различимую в ночи: нельзя пропустить тот короткий момент, когда зверь пройдет по ней. Натруженному, утомленному глазу все время казалось, будто зверь уже крадется.

Прошло два часа, три. Хаон встревоженно заерзал.

— Неудача! — сердито прошептал он. — Кажется, ветерок дует нам в спину!

Ветер был такой слабый, что только Хаон и смог почувствовать его. Проводник помолчал, прислушиваясь, и опять зашептал на ухо Пипу:

— Придется дожидаться второй половины ночи. Хотя надежды мало. Пока что мы можем немного поспать.

Но какой там сон! Даже сам Хаон, отлично изучивший привычки тигра, и тот не мог не следить за ложбинкой. Все казалось, что зверь вот-вот появится. В двенадцатом часу охотники начали клевать носами, праздничное настроение Пипа развеялось. Он чувствовал лишь усталость, словно где-нибудь на станции в ожидании поезда. Бодрее держался Хаон, считавший себя ответственным за всю эту операцию. Только Нонгу было все равно, придет зверь или нет, и он спокойно и крепко уснул.

Над лесом всплыла луна, осветившая ложбинку. Хаон растормошил товарищей. Сна как не бывало. Все опять напряженно всматривались туда, где должен был появиться тигр. И вот позади послышался шорох, треск, мелькнуло в воздухе что-то темное, с глухим ворчанием бросилось на охотников. Тигр! Но расстояние, высота и сучья помешали: зверь только дотронулся лапой до настила, задел ногу Хаона и сорвался вниз. Хаон вскрикнул, выпустил винтовку, однако удержался, вцепившись за сук. Пип так растерялся от неожиданности, что потерял равновесие и едва не свалился. И только Нонг, сидевший отдельно, в развилине, успел послать пулю в спину тигра.

Жуткий звериный рев прорезал ночь. Хищник вскочил еще раз, но тут уже и Пип послал свою пулю. А сверху на тигра струей лилась кровь Хаона. Когда несчастного сняли с дерева и осмотрели рану, оказалось, что тигр вырвал у него из ноги кусок мяса. Рана была большая, страшная, но жизни проводника не угрожала.

Чтобы остановить кровь, рану перевязали листьями, а под коленом наложили жгут. Нонг сбегал к стоянке, привел носильщиков и мула. И вот процессия двинулась в обратный путь: впереди двое туземцев несли Хаона на самодельных носилках, а за ними Пип и Нонг вели упирающегося, дрожащего от страха мула, который вез на своей спине труп огромного тигра. Двенадцать километров до своего лагеря они шли шесть часов.

— Как все это могло произойти? — спросил Пип у Хаона, когда они были дома.

— Это самое легкое наказание Хаону за его глупость, — ответил тот с кривой усмешкой. — Во-первых, я должен был знать, что ветерок уже испортил нам все дело, а во-вторых, — и это самое главное, — должен был помнить, что рядом с нашим деревом возвышается берег, с которого легко допрыгнуть до помоста. Будь расстояние поменьше, пришлось бы еще хуже. Матьян хитрый: он услышал нас раньше, обошел вокруг и напал сзади. Стыдно Хаону: анак (дитя) этого не сделал бы. Бодок (глупый) Хаон!

Старый охотник на тигров, казалось, больше переживал свою неудачу, чем боль от раны.

— Что же теперь делать? — нерешительно спросил Пип.

— Туан говорил, что хочет навестить бадувисов, — ответил Хаон. — Если он не отказался от своего намерения, можно направиться к ним. Там меня быстро вылечат. Туда значительно ближе, чем в Тэнанг.

Пип охотно согласился, так как это совпадало с его желанием.

Начали готовиться в дорогу. Нужно было привести в порядок тигра и вообще всю свою добычу, сделать для Хаона хорошие носилки. Да и отдых был необходим всем охотникам.

Покинули стоянку в полдень. Лежа на носилках, Хаон указывал дорогу, за ним шел Пип, а сзади Нонг вел мула, несшего значительно потяжелевший груз добычи.

Когда экспедиция скрылась в чаще, из ближайших кустов вышли два яванца в накидках и платках на головах. В руках они держали отличные винтовки.

— Какой нам смысл возиться с ним? — сказал один из них. — Не лучше ли было сразу покончить? Все равно он наш враг!

— Раз приказали, значит, так надо, — ответил другой. — Не забывай, что у них должно создаться впечатление, будто здесь никого нет. Оранг-улянды уже успокоились и радуются, что все тихо. Зачем же разоблачать себя?

И оба медленно направились вслед за экспедицией.