Толя вихрем влетел в комнату.

— Что с тобой? — испугалась мать.

— Ни одной троечки нет! — крикнул Толя и торопливо стал рыться в своих книгах.

Мать с ужасом всплеснула руками.

— Ни одной?! Совести у тебя нет! .

— Вот! — Толя торжествующе протянул ей листок.

Мать недовольно взглянула в него, но вскоре лицо ее просветлело, она радостно сказала:

Да тут, кажется, всё хорошо, а ты пугаешь.

Почему пугаю? — удивился Толя. — Посмотри: ни одной тройки!

Действительно, в ведомости ученика 5-го класса Анатолия Беспалова не было ни одной тройки, а только четверки и даже одна пятерка. У матери совсем отлегло от сердца.

— А я-то думала: если и троек нет, то совсем плохи дела; от тебя всего можно ожидать, — сказала она уже ласковым тоном.

Толя усмехнулся, преисполненный чувством достоинства, будто совершил какой-нибудь подвиг.

— Пока что только одна пятерка, — заявил он, — а потом и побольше будет.

Расчувствовавшаяся мать хотела было обнять сына, но он увернулся и поскакал к окну.

— А папа-то как рад будет! — говорила мать. — Вот если бы и у Нины всё хорошо было! Не знаешь, как у нее?

— Хотя и не так, как у меня, но двоек у нее тоже нет.

— Ну вот и прекрасно, что всё хорошо, — радостно суетилась мать. — А что же это ее нет?

— Тащится там где-то позади.

Толя схватил книгу и занял свое обычное место у окна. Собственно говоря, это место следовало бы назвать необычным, так как Толя сидел, задрав ноги на подоконник, и при этом пользовался не четырьмя ножками стула, а только двумя задними.

Он всё время раскачивался на них, а иногда пробовал удержаться, не касаясь ногами подоконника. Стоит ли говорить о том, что эти упражнения были довольно рискованными, так как в любой момент Толя мог так удариться затылком об пол, что потом надолго бы вышел из строя. Но зато какое удовольствие- эти упражнения!

Толя высчитал, что таким образом мог уже продержаться полторы секунды, а в дальнейшем рассчитывал поставить какой-нибудь рекорд.

Но это еще не всё. Было у него искушение продержаться и на одной ножке. Этот трюк куда сложнее. Тут уж не только нельзя снимать с подоконника ноги, но приходится придерживаться за него и руками.

Однако Толя надеялся, что когда-нибудь, пускай лет через десять, а хоть и через сорок, он сможет продержаться несколько секунд, не только не касаясь подоконника руками, но и ногами.

Стул же, по-видимому, вовсе не собирался участвовать в мировых рекордах. Он жалобно скрипел, а сидение вполне определенно стремилось отделиться от задних ложек. Два винта, соединявшие их, до того расшатались, что один из них высунул из отверстия головку, а второй и вовсе собирался выпасть.

Но Толя на это не обращал никакого внимания.

В коридоре хлопнула дверь и послышались медленные неровные шаги.

В комнату вошла его сестра Нина. Она, прихрамывая, со слезами на глазах, добралась до дивана и опустилась на него.

— Что случилось? — встревожилась мать.

— Не могу больше! — простонала Нина и стала расшнуровывать ботинок.

— Что там у тебя такое? — подбежала к ней мать.

— Всю ногу гвоздь исколол. Вчера еще кое-как терпела, а сегодня…

Нина сняла ботинок, затем чулок. Мать осмотрела ногу: на ступне была ранка, из которой сочилась кровь.

— Что же ты раньше молчала?

— Это не сразу так стало. Я сперва даже внимания не обратила.

— Промой и завяжи. Чулок-то новый испортила, — вздохнула мама, взяла ботинок, всунула в него руку и долго ощупывала внутри.

— Ничего нет!

— Он там, сбоку, — показала Нина.

Мать поводила рукой и в том месте — и пожала плечами:

— Не нахожу никакого гвоздя!

— Дай, я, — сказала тогда Нина и уверенно сунула руку в ботинок. Щупала, щупала — и с удивлением опустила руки.

Нет гвоздя, да и только!

— Толик! — обратилась мать к сыну.- Посмотри-ка, что там такое: всю ногу изранил гвоздь, а найти его никак не можем.

— Тоже задача! — с пренебрежением отозвался Толя, раскачиваясь на стуле.

— Да ты подойди, посмотри.

Толя неохотно оставил свой стул и, ухмыляясь, подошел к дивану.

Взял ботинок, всунул в него руку, долго водил внутри… Улыбка уже исчезла с его лица.

— Ну что? — насмешливо спросила на этот раз Нина.

— Обожди, тут что-то не так, — смущенно пробормотал Толя. — Покажи ногу.

Осмотрел ее: нога и впрямь исколота гвоздем.

Тогда Толя приложил подошву ботинка к ступне ноги, чтобы точно обнаружить место, где должен торчать гвоздь.

— Видали, какой хитрый! — заметила мать, довольная сообразительностью сына.

Но Нина вдруг отдернула ногу и расхохоталась.

— Ты чего хохочешь? — сердито прикрикнул Толя. — Держи ногу!

— Так у тебя ведь получается наоборот! — сквозь смех отвечала ему Нина.

— И верно, наоборот выходит! — засмеялась и мать, на этот раз довольная сметливостью дочери.

— Ничего смешного здесь нет, — сердито сказал Толя. — Я и сам это знаю. Я только хотел сначала примерить. А теперь попробуем иначе.

И он поставил ботинок рядом с ногой. Затем старательно стал прощупывать рукой внутри ботинка и, наконец, радостно вскрикнул:

— Есть!

— Как? Где? — удивились мать и Нина. — Как же он мог исколоть до крови ногу, если его и самого не найти?

К Толе сразу же вернулась самоуверенность. С важным, авторитетным видом он объяснил:

— Край стельки оторвался и загнулся, он пружинит, и гвоздь высовывается только тогда, когда сильно нажмешь на стельку. А вы и этого не догадались сделать.

Мать проверила. Так оно и есть.

— Нужно что-нибудь сделать — загнуть гвоздь, что ли, — сказала мать. — Может, ты, Толя, починишь?

— Сапожному ремеслу я не учился, — презрительно отвечал Толя.

— Неужто это такое хитрое дело — загнуть гвоздь?

— Смотря где и какой. С молотком к нему не добраться, не ударишь по нему. А у сапожника имеется и рашпиль, и разный инструмент.

Мать еще пощупала и пришла к выводу, что и впрямь молотком с этим гвоздем не справиться. Сидит он где-то там далеко и глубоко, — как по нему стукнешь?

— Придется нести к сапожнику, — вздохнула она. — Возьми, Толя, отнеси.

— А почему не она сама? — огрызнулся тот. — Всё я да я!

Да ты же видишь, что у нее!

— А что она, ляжет в постель и ходить не будет? У нее ведь есть старые ботинки.

— Ну ладно, ладно, я сама отнесу! — вмешалась Нина. — Не нужно его одолжений!

— Тем лучше, — согласилась мать. — Пока отец придет обедать, ты уже будешь дома.

Нина собралась и пошла. А Толя вернулся на свое место и снова принялся за чтение, или, лучше сказать, за упражнения со стулом.

… Нина вышла на улицу, прошла квартал и остановилась у дверей, над которыми висела вывеска: «Мастерская обуви Кожпромсоюза».

Вошла, обратилась к приемщику, но ей ответили:

— Мы шьем только новую обувь, а в ремонт не принимаем. Для этого есть специальные мастерские.

Нина вышла — и не знает, куда ей направиться. Хотела было вернуться, спросить, да не решилась. Постояла, подумала и медленно побрела по улице, рассматривая вывески.

Прошла одну улицу, вторую — нигде не видно мастерской, в которой ремонтируют обувь. Стала присматриваться, у кого бы спросить, но никак не могла осмелиться: один слишком важен и серьезен, другой чересчур озабочен, у третьего очень суровый вид. А когда, наконец, обратилась к одной приветливой женщине, то та ей дружелюбно ответила:

— Не знаю, деточка!

Долго скиталась Нина, пока всё же не наткнулась на нужную ей мастерскую.

С большой радостью вошла она в двери. Там работало много мастеров, но еще больше было заказчиков. Мало ли было в городе мастерских, или уж день такой выпал, но только собралась целая очередь к мастеру, принимавшему заказы. И Нина вынуждена была встать в очередь.

Стоит, а есть так хочется! Еще когда она пришла из школы, хотелось есть, ждала обеда, а теперь вон столько прошло времени, и неизвестно, сколько еще пройдет. А дома, наверное, уже обедают…

Однако и дома с обедом всё вышло не так просто.

Отец, как всегда, пришел домой ненадолго. У него постоянно какие-то там балансы, отчеты, сметы. Толя соскочил со стула, придвинул его к столу, так как собирались обедать, и стал показывать отцу свои отметки. Не видел, бедняга, что тот самый дерзкий винт, который собирался выпасть из стула, воспользовался случаем и упал на пол. А второй уже наполовину торчал наружу. ..

Отец посмотрел ведомость, погладил бородку и, довольный, сказал:

— Старайтесь, старайтесь, детки! А где Нина?

— Ботинок понесла чинить. Сейчас придет.

— Ну, мать, давай скорее обедать, я спешу!

Бодрый, довольный, подошел он к столу и тяжело опустился на стул. И вот тут-то случилось такое, чего Толя не забудет всю жизнь.

Стул крякнул, покосился — и отец полетел на пол!

Дородный, почтенный папаша, с бородкой и усами, такой серьезный и важный, полетел вверх тормашками, словно какой-то мальчишка, смешно взмахнув руками и задрав ноги так высоко, что задел тарелку и, наконец, грохнулся на пол, как слон, так что вся комната затряслась.

Мать вскрикнула не своим голосом, а Толя побледнел и прирос к полу. В глазах помутилось, отец и стол будто поплыли от него и стали маленькими-маленькими. Отец медленно поднялся и уставился на Толю грозным взглядом.

Толе казалось, что наступила долгая, жуткая, тихая ночь.

— Это ты?! — послышался, наконец, зловещий шепот, и отцовская рука сжала спинку сломанного стула.

Толя втянул голову в плечи. Мать бросилась к отцу. Тот, тяжело дыша, всё смотрел на Толю. Затем, растягивая слова, произнес:

— Сейчас же отнеси стул в мастерскую и не возвращайся домой, пока он не будет починен. Марш!

Толя облегченно вздохнул, радуясь, что вся эта история окончилась для него так счастливо. Вмиг он накинул куртку, подхватил стул и выскочил из комнаты с такой же стремительностью, с какой недавно в нее вбежал.

… А Нина в это время дождалась уже своей очереди и подала мастеру ботинок.

— Гвоздь нужно забить, колет, — сказала она.

Мастер взял ботинок, повертел в руках, начал писать квитанцию и сказал:

— Зайдешь денька через четыре.

Нина жалобно стала просить:

— Здесь только один гвоздик загнуть… Пожалуйста, сделайте сейчас… Я всю ногу искалечила.

— Видишь, сколько обуви нанесли? — хмуро ответил мастер. — Всем сразу не сделаешь, нужно по очереди.

— Мне ходить не в чем, а работы здесь совсем мало… Я обожду… — просила Нина.

— И небольшую работу всем сразу не сделать, — сказал мастер и взял обувь у следующего заказчика.

Нина отошла в сторонку и остановилась. Четыре дня! Это уже слишком. Неужели не согласится сделать сейчас? Нет, лучше она переждет, пока все уйдут, и тогда попросит еще.

И она стала ждать.

Полчаса, которые она прождала, показались ей чуть ли не двумя часами; но вот, наконец, она дождалась, когда все ушли, и снова подошла к мастеру.

— А ты еще здесь? — удивился тот.

— Дяденька, сделайте, пожалуйста, сейчас. Ну что вам стоит? — сказала она чуть не плача.

Мастер взглянул на нее ласковее и взял ботинок Осмотрел, ощупал его и сказал:

— Ну ладно!

Взял какую-то железку — не то напильник, не то большой гвоздь, поставил ее на гвоздь внутри ботинка, ударил по ней два раза молотком и подал Нине ботинок.

— Готово!

А Нина стояла вытаращив глаза, словно увидела что-то сверхъестественное.

— На возьми, всё в порядке теперь! — повторил мастер.

— А… сколько стоит? — вымолвила Нина.

— Да нисколько, — ответил мастер и взялся за другую работу.

Нина постояла, повертела в руках ботинок, а потом как-то невольно у нее вырвалось:

— Да ведь это я и сама могла сделать!..

Мастер улыбнулся:

— Могла бы! Каждый ребенок смог бы. Только нет у вас этой привычки. Всё ждете, чтобы кто-нибудь другой сделал.

— Спасибо!-сказала Нина и, пристыженная, вышла из мастерской.

Всю дорогу она раздумывала над этим «ремонтом». Сколько беспокойства и неприятностей было из-за этого гвоздя! И ногу исколола, и чулок порвала, и по городу долго скиталась, и в очереди стояла, и без обеда проголодалась, да и ждать бы пришлось целых четыре дня, а всего и дела-то полминуты; да еще такого, которое она и сама могла бы сделать.

… Толя шел по улице и проклинал стул, который он сам же сломал. Ножки стула, как будто нарочно, задевали каждого встречного, и каждый из них ворчал:

— Ты чего это с такой рогатиной по тротуару расхаживаешь? Сойди на мостовую!

Сошел на мостовую, а там трамвай, автомашины, лошади.

Мечется парень из стороны в сторону. Увернулся от автомобиля и зацепил ножкой за платок одной пожилой женщины. Та заорала, словно попала под автомобиль.

— Ты чего это здесь хулиганишь? — накинулся на него какой-то сердитый мужчина. — Другого места нет тебе?

Обидно стало Толе. Куда деваться? Побежал на другую сторону, — а там милиционер.

— Ты чего вертишься посреди улицы? Под машину еще попадешь. Иди на панель!

А на панели, как назло, народу пропасть, все куда-то спешат и даже без стульев задевают друг друга.

Им это ничего не стоит: скажут «извините» — и пошли дальше. Через несколько шагов опять столкнутся, опять скажут «извините» — и помчались дальше. Но обычно в таких случаях извинения просит не тот, кто толкнул, а кого толкнули.

Зато когда встретятся два совершенно одинаково вежливых человека, тогда начинается настоящая кадриль: один свернет в сторону, чтобы дать дорогу другому, и второй в ту же самую сторону; тогда первый спешит обратно, а второй — уже там, затем оба отскочат направо, потом налево. . . и чем вежливее люди, тем дольше они танцуют. И среди всех этих прохожих нашему герою нужно было пробираться со стулом.

Во всяком случае, Толя хорошо понимал, что кому-кому, а ему с такой ношей нужно быть особенно вежливым, если он не хочет наткнуться на новые неприятности.

Он взвалил стул на спину, сиденьем назад, чтобы ножки не торчали в сторону, и двинулся дальше.

Через некоторое время он всё-таки задел какого-то гражданина, но сразу же поклонился и сказал:

— Извините!

А позади ножка стула поднялась вверх и… сбила шляпу у одной молодой женщины.

Раздался пронзительный крик. Толя испугался, быстро обернулся и… ушиб кого-то с другой стороны. В результате он и сам не заметил, как очутился опять посреди улицы.

Тогда он сообразил, что можно идти и не по тротуару, и не по мостовой, а между ними. Опустив голову, стараясь нести стул ровно, пошел он, как конь в борозде, и был очень рад, что никому не мешает.

Когда он пришел в мастерскую, то встретился с неприятностью, от которой вся уличная история вылетела из головы.

— С таким ремонтом нам нет смысла возиться! — категорически заявил мастер.

— Почему? — спросил Толя, и сердце у него сжалось.

— Если все будут обращаться к нам с такой мелочью, так некогда будет настоящим делом заниматься!

Толю охватил ужас. Как же теперь вернуться домой? Отец ведь сказал, чтобы домой не являться, пока стул не починит.

— Будьте добры. ,. почините, — начал просить Толя. — Может, это недолго… . Мне отец велел… Почините…

Мастер взял шуруп, ввинтил его в ножку, другой шуруп подвернул покрепче, остальные закрепил и отдал стул. Весь ремонт продолжался не более двух минут. Толя стоял, смотрел и удивлялся:

«Да это бы я и сам мог сделать!..»

— А сколько… стоит? — произнес он наконец.

— Ну, уплати за новый винт, что ли, — усмехнулся мастер.

Возвращаясь обратно, Толя, как и его сестра, всю дорогу размышлял о ремонте. Не только в их семье, но и среди всех знакомых испокон веков существовало мнение, что такого рода работу должен выполнять обязательно специалист, независимо от того, сложна она или проста.

Если нужно, к примеру, починить стул или стол — ввернуть тот же шуруп, — то это должен был сделать только столяр. Когда нужно было укрепить замок и при этом ввернуть тот же самый шуруп, — необходимо позвать слесаря. Гвоздь в сапог должен вбить сапожник. Расхлябался винтик в стенных часах — его должен подкрутить, часовой мастер, а в швейной машине — механик.

А если бы хоть немножко присмотреться и поинтересоваться, то все эти винтики, пожалуй, смогли бы завинтить и Толя, и Нина, и папа, и мама.

Вечером Толя и Нина долго обсуждали события сегодняшнего дня.