Три месяца спустя.

Последняя неделя лета засушливо золотила травы. Послеобеденная жара рассеивалась ветвистыми тенями кладбища. Аня шагала по глинистым тропам, впервые радуясь непроницаемой тишине. Покой обыкновением жил в ровном дыхании, и только где-то на задворках памяти вздрагивали отголоски чудовищных испытаний.

Она обогнула братскую могилу, миновала разросшийся куст шиповника и уперлась взглядом в три красногранитных надгробия. К ней лицом задумчиво сидел Байчурин. В застегнутой черной ветровке он выглядел простуженно и бледно. Аня невольно взглянула на шифоновые оборки сарафана, потерла озябшие плечи. Могильные плиты холодили взгляд.

– Я боялась, что вы уехали, – обратилась она, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Три надгробия белели его фамилией. – Землянка заперта.

Байчурин в сутулом трауре кивнул медведем. Со стрижкой ежиком и выбритым лицом он казался незнакомцем, лапищи покоились замком на коленях.

– Извини. Мысли лезут. – Он посмотрел на нее, улыбаясь сжатой линией губ. – Я бы не уехал, не поговорив.

Аня тоже улыбнулась, гораздо открытие и непринужденнее, хотя и волновалась от наболевших вопросов.

– Как брат? – спросил Байчурин, угадывая в ней замешательство.

– Ох, Витя весь в заботах. Он поступил в вуз. Не верится просто! В Воронеж. Лесотехническая академия, да. – Она разгладила складку на оборке подола, не зная, чем занять руки. – Правда, сначала порывался уехать в Архангельск, потом – в Сыктывкар. Витя… – объяснила все сложности именем. – Когда уступили его планам, он согласился остаться с нами. Ну как с нами, – сожалела, – намерен жить в общежитии. Я переживаю…

Аня подавила вздох, храбрясь бравым защитником.

– Справится, – поддержал Байчурин. – После случившего – ватага народа только на пользу.

– Так дико, – признала она, заправляя волосы за уши. – Люди не догадываются: гуляют парочками, хохочут, грызутся в очередях. Первые дни я воспринимала их за сумасшедших. За пределами Сажного мне мир кажется вымыслом, а ведь должно быть наоборот. Здесь молчат о трагедии. – Аня пнуло носком камушек. – Алена поступила в Омске, ведь здесь измучили нервные срывы: местные доконали расспросами о похищении. Гриша у родственников в Феодосии. Что теперь ворошить память?

Аня зажмурилась. Торжественно-скорбный марш загремел из памяти. Люди вновь столпились на окраине кладбища, тронулось перешептывание. Надя сидела бледная, как мертвец, покачивая дочку на руках, отсутствуя взглядом. А Лора кричала. Она цеплялась за ручку гроба, родственники оттаскивали ее, но крик становился только громче, надрывистее, отчаяннее. Кровь стыла в жилах, и Аня усилием воли разжала кулаки. Эхо рыданий покатилось в землю.

– Ярмака похоронили, – произнесла скорбно. – Муха в колонии. Сыч в психбольнице.

– Выкрутился.

– Сыч себе шею резал. Я писала Насте, его сестре. Она навещала месяц назад, признается: обкусал себе руку по локоть. Кошмар.

Аня прижала ладони к лицу, будто умываясь. Байчурин похлопал ее по плечу.

– Могрость – редкая отрава. – Он хмурил брови, вращая узорную сталь печатки. – Ядовитое чувство одержимости ненавистью, но гложимое раскаянием. Проклятие жрецов, обрекших истребленных соплеменников не узнать покоя – и воплотить месть.

Аня нервно заломила пальцы.

– Вы так говорите… необычно.

– Рассказы отца вспомнил.

– Столько знаете – знаете гораздо больше и дольше. Как Дину.

Аня посмотрела с вызовом.

– Догадалась. – Байчурин отвернулся. – Разве я утаивал?

– Утаивали. Но зачем?

– Мрачная история. Для тебя – вдвойне.

– Я пришла ради ответов, – настаивала Аня. Она достала из оборок сарафана цепочку с серебряным кулоном. – «Темница грехов». Напоминание мне о Сажном. – Аня сжала кулак. – Когда вы познакомились с Диной? На самом деле?

Байчурин сидел истуканом с минуту, а потом сурово сообщил:

– Я впервые увидел Дину восьмилетней девочкой. Отец работал в милиции, поступил звонок из одной деревушки. Старик-егерь жаловался, что местный тракторист колотит жену день в день – никакой управы. Мы приехали вдвоем. Отец велел ждать в машине. Помню, солнце глаза так и резало. – Он прищурился в ясное небо. – Я смотрел на избу с разбитыми стеклами и боялся. Повсюду чернел лес. Ни души. Отец вернулся с топором в руке. Утирая кровь с лица, протолкнул на сиденье девочку. Она не проронила даже слезинки, будто восковая.

– Дина?

Байчурин смотрел на белую гравировку надгробия, как в зеркало. Призрак тех событий смотрел на него жалящим взглядом бородатого старика.

– Отец зарубил ее родителей.

Аня прижала ладонь ко рту, отворачиваясь, смотря мимо белесого образа в крови гранитной крошки. Фраза стучала в висках молоточком, бухала повтором в ушах.

– Они были нечами – порослью оскверненного могильника. – Байчурин расцепил и вновь сомкнул пальцы в замок. – Хорлуды… Дьявольский народец, как мой отец, как я. Они истребляют нечей столетиями. Рубят секирами, чтобы те не восстали войнугами.

– И вы?..

– Убивал? – Байчурин потер ершистую макушку, пустым взглядом упираясь в землю. – Зарубить семью. Нет. Оправдания отца я воспринимал как помешательство. В последний раз говорил с ним, когда Дина прислала письмо.

– С фотографией?

– Она отыскала могильник и созывала хорлудов в западню. Планировала отомстить за родителей. Видишь ли, целые могильники могрости – редкость. Кости растащили нечи по всем сторонам света, перезахоронили и спрятали.

– Дина одумалась из-за Вити?

– Не только.

Аня сидела в профиль, балансируя на тонкой грани бегства. Ее пугал уверенный тон Байчурина, его спокойные признания о безжалостных хорлудах и прицеленный в нее взгляд.

– Укус войнуга ядовит, – осведомил с убежденностью натуралиста. – Не смертелен, всего лишь опасен последствиями: по зову могрости жертва лишается воли.

– Что-о?

– Нечи не способны идти против своих хозяев. Тогда в лесу… ты ведь помнишь, что Гриша бредил?

– Вздор! – гнала прочь жуткие намеки. – Меня укусила та тварь, но я ведь боролась. Я помогала рубить Цепь, я видела призраков.

– Только хорлуды невосприимчивы к яду. Заклятые враги племени – потомки уничтоживших его…

– Достаточно! – Аня поднялась, бесцельно всматриваясь в серо-черный лабиринт могил. – Сейчас Витя придет. Не надо. Я не хочу знать.

Время клонилось в молчании. Байчурин поправил горящую лампадку напротив цветной фотографии девочки.

– Действительно – Злата, – извинением произнесла Аня, возвращаясь на лавку. Пышные волосы улыбчивой девочки отражали солнце. – Она растревожила призраков в лесу. Злата тоже была?..

– Нет. Только я. Ни сестра, ни племянница. Отец гневался, что призвание семьи я вытоптал армейскими сапогами. Хорлуды… Мне следовало вернуться и выслушать его бредни о выкорчевывании зла. Тогда бы я догадался о дереве.

– И выслеживали бы нечей?

– Не знаю. Эта история тянется столько веков, что найти правых и виноватых – мозги сломать. Могрость прикормила нечей властью, а нечи теперь тянут соки из проклятых костей. Замкнутый круг.

Аня мотнула головой.

– Его не прервать. Но ведь Дина… она пыталась?

– Ваше родство – загадка. Пусть она останется тайной.

Байчурин задержал взгляд поверх ее головы. К ним по тропе медленно шагал Витя.

– Почему не вырыть могильник? – сокрушалась Аня. – Не уничтожить кости? Кто теперь вступится за останки? Дерево распилили, сожгли дотла.

– Если тронуть могильник, нечи слетятся трупными мухами. За день его не стереть, а помощи нет. Отец знал других хорлудов, только я и вспоминать запретил. Я отрекался от родства.

– Он ведь… – Аня осеклась при появлении Вити.

Брат поглядывал на нее вопросительно, сохраняя при том беззаботное настроение, которому она позавидовала и которое захотела сберечь.

– О чем шушукаетесь? – усмехнулся, протягивая ладонь Байчурину.

Они скрепили пожатие строгим приветствием, обменялись бессмыслицей фраз о погоде.

Разговоры тянулись в Сажной: по тихим улочкам, мимо заброшенных домов, по отстроенному мосту. Деревья шептали могилам о живых. Три соратника ютились на лавке в незримом присутствии павших в древней и кажущейся вечной битве.

– А если могильник опять прорастет? – спросила Аня, осматривая молодое деревцо за тремя надгробиями. – Еще яростнее обрушится месть?

Байчурин подмигнул ей, ответом вооружая мысли:

– Теперь вам известна тайна могрости. Вы будете настороже.

* * *

В оформлении обложки в редакторе изображений использована фотография Елены Мавриной.

* * *

Эта книга – участник литературной премии в области электронных и аудиокниг «Электронная буква – 2019». Если вам понравилось произведение, вы можете проголосовать за него на сайте LiveLib.ru до 15 ноября 2019 года.