Твердыня грёз

Маврина Елена

Глава 13

 

 

1

К подножию Краеугольных гор свирепыми ведьмами спустились метели. Окраины Реморы обросли стенами льда, пути сообщения перекрыли ребристые наносы снега. За стёклами гудели, сталкиваясь, ветра. В крайней западной комнате Дома планет гости Везнича наблюдали, как гневливая зима метлой бурана неотвратимо закрывает потайные тропы к чернолесью.

– Деревьев совсем не видно. Словно равнина, взгляните, – Исмин отдернула в угол с широкого окна синий бархат штор. – Пятый день кружит.

Снежинки дрожали белыми точками, каждая – в неуёмном сражении за пространство. Исмин осмотрела небольшую бледно-жёлтую комнату, предназначенную для чаепитий. В стенах разноцветными деталями теснились корешки книг и резные статуэтки птиц мифического Заморья. Ребята сидели на двух парчовых диванчиках у пылающего камина. Круглый столик на когтистой треноге покрывала ажурная скатерть. Широкая люстра в форме крыльев светилась горчично-оранжевыми огневиками. Эфа выводила непонятные треугольники, пытаясь отвечать на вопросы Тами. Клюв намеревался починить компас Никс. Злата штопала платье, а Горан отрешённо просматривал блокнот Бахаря.

– Мы можем рискнуть пробраться в заросли многоликих, – предложил Клюв, отвёрткой подкручивая болтик крепления стрелки.

– Без звёздной ветви? – сомневалась Злата. – Мы погибнем в круговерти.

Крадуши невольно взглянули на клубящуюся пыль снега.

– Там жуткий холод, – поёжился Тами, хмуря лоб в попытках разобрать письмо Эфы. – Трепещите! Даже Зверушка спит у печи на кухне.

– Чтобы ты ночью не таскал выпечку.

Тами усмехнулся и заговорщиком посмотрел на Клюва:

– Не я один.

– Никс пообещала провести по чернолесьям к граду. – Горан захлопнул атлас, уступая отвлекающим разговорам. – Без звёздной ветви.

Злата отложила шитьёё:

– Такое возможно?

– Бахарь пишет, что народ гор изучает звёзды веками: Регул, Наир и бесчисленное множество других светил. Из их скоплений создавалась Альфатум. Чернолесья полны загадок, но в Морионе не ленятся размышлять. Кто знает…

– Это легенды. – Исмин присела на софу возле камина. – Разве нет?

– У народа гор свой взгляд на историю.

– Мы уже поняли…

Горан внимательно осматривал ребят:

– Века обособленного существования позволили вольнодумию шириться, а неприступным горам служить защитой от влияния мудрецов града.

– А чернолесье?

– Похоже, в Реморе научились закрывать тропы путешественников. Вполне возможно, что здесь отыскали секретные способы пересекать границы провинций.

– Лучше спросить обо всём у Везнича, – упредительно посоветовал Тами.

Горан хмыкнул, но после задумался: «И впрямь, почему я страшусь задавать вопросы?»

Крадуши прониклись к старику Везничу и Никс доверием. Всезнающая девчонка часто заглядывала к ним на этаж с морионскими вымыслами, сдобренными пряными вкусностями. Два дня в неделю в Дом планет приходила из селения дочь Везнича, Вара, и готовила супы, пекла сладости. В остальное время на кухне хозяйничала Никс, у которой из кастрюль то бежала каша, то в них пригорали овощи. Эфе удавалось поправить вкус пересоленной, сыроватой или разварившейся еды. Но частенько случалось гостям глотать убивающую аппетит пищу, делая вид, что содержимое тарелок вполне съедобно для человека. «Я никудышная хозяйка, – сетовала Никс за столом с извинениями, предлагая альтернативу: пряники, булочки или бутерброды с тушенкой. – И замеры, чертежи – пытка для рук. А вот изучать диалекты глубинок Царны – занятие интереснее, как по мне. Живая речь лучше мёртвых линий и цифр».

Везнич дни напролет трудился над чертежами, настаивая на присутствии Никс – надежды на преемственность дела всей его жизни: карты звёздного неба. Он не пускал к себе в кабинет, но листы с зарисовками созвездий повсюду встречались в доме. Порой за столом он мог ни с того ни с чего начать озвучивать сложнейшие расчеты энного квадрата небосвода. Своих гостей он мало расспрашивал о прошлом. Минувшие события более беспокоили Легату. Первые дни она часто приходила в Дом с сундучком лекарств от ссадин, синяков и царапин. Лечила кашель Тами и Исмин. Делала мази от ушибов, чаи от головных болей и озноба простуды. Немота Эфы не поддавалась лечению. Легата прекратила готовить микстуры:

– Голосовые связки повреждены неизлечимо. Травма детства – яд для прислуги.

– Но она ведь иногда говорит! – не смирялся Тами.

– Лишь потому, что – крадуш. – Легата вручала упрямому другу Эфы баночку с засахаренной карамелью. – По одной на ночь для крепкого сна. Угощай, когда кошмары вернутся к ней в новолуние. Эфе приходится возвращаться к ужасам раннего детства. Возможность произнести слово сопряжена с невероятной болью. Ты даже не представляешь, какие зверства она вынуждена помнить ради хрупкого звука.

Никс сумела расшифровать письмо Эфы, прозванное Тами «полем с колючками».

– Это язык народности восточного Мориона. Он состоит из заостренных символов, соответствующих гласным и согласным буквам.

– О чем она пишет, Никс? – переживали ребята.

– Отвечает на вопросы Тами. Он веселит её. Эфе – одиннадцать. Пишет, что любит рисовать и готовить сладости. В доме управителя, при котором она служила, кухарка научила печь её вкусные пироги.

Горан расспрашивал о прошлом Эфы. Все слушали, узнавая отчасти собственные судьбы.

– Она вызывает прикосновением немоту тела, но редчайшее умение ненавидит. Из-за него родители оставили её. – Никс всегда делалась замкнутой, затрагивая тему семьи – продолжала говорить скованно: – На дом управителя напали змеяды. Эфе помог бежать торговец рыбой. Безродный. В Клете они угодили в ловушку браконьеров. А позже она встретила вас.

– И больше ничего?

– Много чего. Мелочи. Часто Эфа вспоминает об Уце. Кто он? Крадуш?

– Вместе мы находились в заточении браконьеров.

– Клюв приносил им еду в обход надзирателей. – Никс глянула на охотника, но тот застенчиво потупил взгляд. – И лекарства от кашля. – Она выдержала паузу, понимая, что затрагивает болезненную тему, читая: – Эту помощь Уц ставил Эфе в укор.

О мальчишке из Чума крадуши не говорили ни с кем. Но испытания путешествия, храбрясь, начинали воспринимать с улыбкой. Постепенно они поддавались влиянию вольного народа: утрачивали настороженность, скрытность, – шутили, вспоминали отрывками родные края. Даже одежда из серо-синей шерсти и мягкой овчины теперь мало отличала их от людей Реморы. Предгорья существовали животноводством и добычей пламенных карнеолов и огневиков. В реках ловили рыбу. Летом, ближе к равнинам, колосились злаковые поля. Суровый, но безбедный край – один из немногих, осуждающих жестокие нравы Янтарного града.

 

2

– Всему виной гордыня воевод, – признала Никс, прогуливаясь рядом с Гораном по аллейке за Домом планет.

День выдался сравнительно теплым. Метель стихла. Кудесник шагал, чувствуя, как мышцы горят после работы: утром они расчищали дорожки вокруг дома. Сегодня Эфа с Варой пекла пироги. Горан оглянулся на Тами, задевающего друзей снежками.

– Они беспокоятся о народе. Слишком много врагов. Ты видела змеядов?

Никс кинула.

– Один раз. Первые соперники гончих. Спроси здесь, кого хочешь, каждый подтвердит: гончие и змеяды рассорившиеся родственники.

– Змеяды – люди, загубленные чёрным колдовством.

– Верно, но ведь и гончим без него никуда. Как они чуют след Альфатум? – Никс поправила на черничных волосах шерстяную шапку с зигзагом шнуровки на затылке. Её просторное пальто сегодня украшали деревянные броши в виде листьев. – Вацлав хранит секреты своих предшественников, но здесь, в Морионе, знают, что корыстный союз Велирадовичей и змеядов обернулся великим противостоянием. И бедой. Для сотен таких, как я.

Они остановились у незамёрзшего пруда в оправе из мутно-белых кристаллов кварца. Кудесник не стал напоминать собеседнице том, что крадуши несут людям страдания, пусть даже непреднамеренно. Он не желал занимать сторону Вацлава. Воевода считал врагами всех, посягающих на незыблемые устои истины о крадателях душ.

– Почему пруд не замерзает? – спросил Горан, всматриваясь в черную пропасть водоема.

За кварцевыми друзами чернели каменные статуи пучеглазых деревьев.

– Ведьмины очи, – кивнула на пруд Никс. – Эти воды принесены сюда в бурдюках из чернолесья.

– Зачем?

– Чтобы слепить глаза серпокрылым соколам гончих.

– Злату пугают они. – Он смотрел на миниатюры многоликих. – И этот топкий пруд.

Никс пожала плечами от беспомощности.

– И меня. Но они – залог нашей безопасности.

Руку Горана царапнул рог. Он вздрогнул, отшатываясь.

– Искорка! – вскрикнул Тами, подзывая к себе рысь. – Сюда!

Никс заулыбалась и подмигнула зверю: «Ступай». Зверушка, игриво задев хвостом ногу кудесника, притаилась. Тами настойчиво звал. Рысь, сделав ленивый круг вокруг Никс, стремительно ринулась навстречу крадушам. Лапы её резко остановились, цепляясь когтями за шероховатые плиты дорожки. Ввысь багрянцем взметнулись искры: вспыхивали в морозном воздухе, оседая на камни узорами звёзд. Тами запрыгал, хлопая в ладоши от восторга. Рысь приблизилась к нему, уткнулась меховым боком морды в протянутую руку. Злата принялась поглаживать зверя, даже Клюв не устоял перед обаянием безобидной хищницы.

– Они беспокоятся, что тебя тревожит наш путь в град.

– Немного, – солгал Горан.

Никс достала из ворота пальто литую цепочку, на которой в серебряной сфере колец висел прозрачный, с виду хрустальный шарик.

– Внутри сферы – осколок Регула.

– В Башне Воспитанников звёзды изучают бегло.

– О, ты не слышал легенду о канувшем сателлите?

– Думаю, что нет.

Никс улыбнулась. Возможность повествовать о таинственном её неизменно радовала:

– Альфатум создали светом обличать зло, уничтожать кошмары ночного мрака. Колдуны Царны пытались затмить её сияние, и Регулу выпал жребий опекать хрупкое светило в огненной пыли воинственных созвездий. Годами щит его ослепительного мерцания защищал ясноликую Альфатум. Но злым чарам ядовитой стрелой удалось пронзить её. Биение ласковых переливов стихло. В млечных объятиях Регула она неотвратимо угасала.

На десятый день, вздрогнув, Альфатум распалась на мириады тлеющих осколков, грозами устремившихся к Царне. Верный сателлит стремглав рухнул вниз, разбившись о Краеугольные горы шаром света – памятью об исцеляющем призвании возлюбленной. – Никс оглянулась. Взгляды невольно устремились на острые пики гор. – Он превращает в камень рукотворных чудовищ царнских лиходеев. – Рассказчица сжала в ладони сферу, отчего хрустальная частица внутри вспыхнула белой искрой. – В руках крадуша аль чернеет золой, а Регул, напротив, оживает лунными бликами. Он хранит тех, кого куснулся свет Ясноликой. Частицу Регула – слепящую пелену гончих глаз – содержит амулет Златы.

Горан отвёл взгляд от сферы, гоня прочь из мыслей бунтовские догадки.

– И Регул откроет нам тропы к Янтарному граду? – спросил, начиная путь в дом.

– Да. Иным лучам не проникнуть в сумрачные могилы Альфатум – чернолесья.

Горан свёл вопросы к тайнам Мориона, но Никс желала говорить только о твердыне и граде. Кудесник уклончиво пошутил о переменчивой погоде.

– У них слишком светлые, как для крадушей, мечты, – вдруг с сарказмом кольнула Никс его, когда разговор коснулся неприступных чертогов запада Царны.

– Я не спрашивал.

Никс остановилась на пороге, медля открывать дверь.

– Они ведь твои друзья, Горан, и доверили самое сокровенное – путь к грёзам. Вы столько пережили вместе, а ты боишься взглянуть правде в глаза.

Кудесник остался стоять на улице, всматриваясь в окутанные бесконечными небылицами горы. Ранее для него единственной вершиной являлось признание. Внутри всё сжалось от беззащитности перед пониманием: пятеро беглецов пошатнули его незыблемое разочарование в слове «друг».

Стужа крепла ночами. Северные ветра бросались голодными стаями на эфемерные с виду строения Реморы. Дом планет напоминал волнорез на пути снежной стихии. Окна первого этажа покрылись узорами, которые строжайше запрещалось трогать руками. В Морионе существовали безнадежные болезни, и одна из них – превратиться в ледышку, коснувшись заиндевелого стекла.

Редкие прогулки по аллеям прекратились. Ребята изучили все доступные им комнаты дома. Постепенно каждый определился с личным занятием. Эфа пропадала на кухне с кулинарной книгой Вары. Готовить ей давалось лучше, чем Никс, помогающей Эфе с нарезками, но чаще – обучающей Тами письму восточно-морионского диалекта. Поблизости от них неизменно грела у печи плешивый бок Искорка.

Клюв чинил механические штуковины в музейной комнате. Он любил собирать из деталей движущиеся конструкции, признаваясь, что привести в движение винтики гораздо интереснее, нежели починить капкан. Злата обнаружила в западном крыле целую комнату со швейными принадлежностями – мастерскую покойной жены Везнича. Новые платья и костюмы ребят, принесённые Легатой, она ушивала на удивление гладко, добавляя цветные штрихи в обезличенные одежды. Везнич позволил ее хозяйничать в швейной комнате, и постепенно у девчонок начали появляться затейливые браслеты, заколки, пояса и вышивки на вещах. Злата раздарила подружкам свои украшения – все, кроме амулета. Девочки… Но Горан считал, что они приняли подарки, как частицы общности – связующее напоминание обретенной дружбы.

Исмин курсировала между библиотекой, кладовой и кухней. В её распоряжении оказались знахарские книги из всех уголков Царны. Она обзавелась чистой книжонкой и чернильной спицей, ступкой, закопченным котелком, прозванным Тами «зельеваром». Жители Дома планет со временем свыклись с неприятными запахами эликсиров Исмин – прекратили гнать от печи и от своих шрамов. Иногда она ходила к Легате, но чаще – пропадала, как и Горан, в библиотеке – огромной центральной комнате дома с лестницами на колёсиках и башнями стеллажей. Они двигались параллельно с кудесником, порой даже не замечая друг друга в задумчивости. Горан всячески избегал посторонних глаз, ведь он совершал преступление – чтение запрещённых воспитаннику града книг: о разрушительной звезде Альфатум и о крадушах.

Официальная легенда гласила, что Царна выросла листом страны, свободной от порабощающей власти магии. Колдуны параллельных миров разгневались на бежавших в новые земли людей и учинили погоню. Древо времени создало защиту: моря на юге Царны, Краеугольные горы на севере, Спящие скалы забвения на востоке, а на западе, там, где садилось почивать солнце, – Алефу – твердыню грёз. Волшебные преграды остановили многоликих чудовищ колдунов. И тогда они сотворили разрушительную Альфатум, которую даже свет перламутровых стен не смог уничтожить бесследно. Проклятие пять веков осыпалось осколками звезды, рождая тёмных воинов потустороннего зла.

В Морионе верили в иную историю, будоражащую воображение настолько, что Горан до дрожи боялся обнаружить ей подтверждение. Разрозненные провинции Царны всегда отличались непокорностью. Подчинению их единой власти отдались века. Крепче мечей и монет союзы скрепили страх и ненависть к возрождающемуся врагу, крадушам, и смиренность перед теми, кто способен его уничтожать. Власть приспешников Велирадовичей и всего града держалась только на подогревании слухов о хворях безумия. Но в широтах Краеугольных гор в детях Альфатум видели иную, защитную цель.

Углубляясь в предания ветхих свитков, Горан терял покой. Он лежал в постели часами, смотря в потолок и вслушиваясь в стенания вьюги за окном. Свирепые морозы знаменовали близкое приближение Новолетия – возвращение тепла. А до той поры… Одежда казалась неуютной, дни тусклыми, – хотелось уснуть под пуховым одеялом до наступления весны. Окружающий мир обмер, за дверью белели статичные пейзажи Реморы. Горан бродил по библиотеке призраком, а сидя за столом в кухне, всматривался в улыбчивые лица крадушей и гадал, почему поддается обману?

За три дня до праздника Новолетия Дом планет всколыхнула суматоха. Повинуясь её энергии, солнце объяло яркими лучами округу. Ветер стих. Горан, сославшись на хандру в четырех стенах, отправился прогуляться по аллее. Он скользил по оледеневшим дорожкам, пробирался сквозь сугробы, пока бесцельное движение не остановил грязный круг пруда.

Кудесник сутулился растерянным путником, всматриваясь во тьму воды. Рука его потянулась к карману великоватой дублёнки из гардероба Везнича. Утром Злата подарила плетёный браслет. Грубые бусины торчали лазуритовыми шипами на красно-чёрном ремешке. Горан сорвал две бусины, бросил воду. Гладь пошла трещинами, замерла… и расплылась обсидиановой лавой. Спустя мгновение он увидел на ней знакомый образ.

– Ализ, – тихо выдохнул кудесник, не зная, как справиться с нахлынувшим смятением.

Он стоял, молчаливо смотря на её пепельно-белокурые волосы и тёмные меха накидки.

– Ты жив! – протянула ворожея руки. – Жив! Горан, ты пропал так надолго! – её обеспокоенный голос дрогнул, но губы тронула счастливая улыбка. Как во времена учебы. Беззаботная, недосягаемая, чарующая. – Где ты? Я слышу грозное эхо гор.

Горан осмотрелся, не замечая ни тени, не замечая и слабого постороннего звука.

– Я в Морионе, Ализ.

Она лишь опустила кротко взгляд.

– И крадуши с тобой?

– Да. Мы на ступенях Краеугольных гор. Ализ, представь: здесь нет людоедов из книг, нет человекоподобных волков. Мирные люди. Здесь многое выглядит иначе.

– Они веками изучают звёзды колдунов, Горан. Заморочить голову огорчённому мальчишке – им, что пальцами щёлкнуть.

– Я запутался. – Он измученно вздохнул, смотря на унты и шерстяные перчатки на шнуровке. Новая одежда и короткая стрижка делали его незнакомцем себе.

Голос Ализ смягчился:

– О, в тех землях мысли туманят завистники и гордецы. Отчего ты слушаешь их?

– Я…

– Они пожелают остановить тебя!

– О моих планах им не известно. Я просто читаю о Царне. Так много нитей истории – и все они сплетаются в спорные знания.

Ализ взмахнула рукой сердито.

– Каждое слово тех книг – обман. Оправдание детям, сеющим хаос безумия.

– Но я так долго иду с ними плечом к плечу. Я жив, невредим. Мыслю ясно. Если бы ты смогла узнать их так же, как я.

Взгляд ворожеи окаменел, словно от оскорбления.

– Ты говоришь со мной, чтобы унять муки совести?

– Ализ, – растерялся Горан, – мне некому больше довериться. Почему ты не желаешь даже послушать?

Она отвернулась. Нежность лица окончательно уничтожил гнев. И Горан, скрипя душой, задал вопрос:

– Что если мы одурачены?

– Учителями, которым ты обязан всем?

– Нет, я говорю обо всей династии и опоре её – гончих Казмера. Воевода града превратился в вершителя судеб.

Ализ взглянула на него раненым зверем, сжимая от досады кулаки.

– Намерен разбить мне сердце?

Горан замер с открытым ртом, поражаясь её уязвленной искренности.

– Нет. И в мыслях не было…

– Считаешь, я пожертвовала свободой ради обмана, выдумки властей? Я и десятки других ворожей в жутких темницах чернолесья?

– Нас лишили доступа к правде. Существует столько разрозненных воспоминаний, преданий, целых легенд об Альфатум и крадушах! Выслушай. Почему ты настолько жестока?

– Жестока?! – вскричала она. – Я иду на злодеяние, разговаривая с тобой, вразумляя тебя. Каждое моё слово, неугодное твоим исковерканным убеждениями – попытка уберечь от беды. – Ализ ранила его леденящим взглядом. – Жестокость, Горан, порой последняя возможность защиты.

Ладонь ворожеи ударилась о зеркальный обсидиан глади. Вода всколыхнулась беспокойным плеском. Кудесник испуганно отшатнулся. Ализ исчезла. Поверхность пруда медленно замирала, а внутри мальчишки надежда взорвалась от несправедливости обвинений. Почему всё не может быть ясным, как прежде? К чему выбор, назойливые сомнения? Он скорой походкой заторопился в дом, убегая от призрака ошибок и сочувствия, которое обернулось ловушкой.

 

3

Новолетие считалось в Царне главным праздником, но ни в Вистрии, ни в граде, ни в Бескравии Горан не встречал настолько шумных и весёлых проводов года, как в Морионе. Ремора украсилась хвойными гирляндами в алмазных и рубиновых звёздах. На шиповых деревьях розами расцвели шишки. Холод ослаб. На речных катках устраивались игры. Дети сооружали изо льда башенные укрытия, обстреливая снежными снарядами укрепления боевых команд. Холмики заполнились людьми с санками. Крадуши, поддавшись общему сумасшествию, пропадали с утра до вечера на горках. И Горан дурачился рядом с настырным Липучкой, признавая невольно, что никогда прежде не бездельничал с такой радостью.

Вечером, накануне праздника, планировался грандиозный бал в замке управителя Реморы. В преддверии торжества жителей селения занимали лишь приготовления нарядов и угощений для пиршества.

Горан слонялся по Дому планет с блокнотом Бахаря. Он изучил его до корки. Никс расшифровала недостающие записи: воспоминания близких, свидетелей помощи наследников Альфатум, неоправданных гонений и страданий крадушей от пагубных способностей. Словари подтверждали верность перевода. После обеда кудесник обложился картами в библиотеке, углубившись в схемы царнских просторов настолько, что не заметил, как к нему подошла Злата.

– Я принесла тебе костюм.

Он поднял взгляд на серо-зелёный пиджак и брюки. Бежевую рубашку украшали шелковые ленты коричневого галстука в золотистой вышивке.

– Как форма кудесника – я нашла в Книге сословий. Нравится?

Горан взял строгий костюм из её рук, улыбкой извиняясь:

– Я совсем забыл о празднике.

Злата присела рядом с его креслом на стул. Огневик в чаше подсвечника затрепетал светом.

– У скал забвения в канун Новолетия к домам приплывали эфирные рыбы. У них радужные тела и глаза, как медяки Янтарного града. Я шептала им о заветных мечтах. У скал верят, что рыбы унесут их кладом к созвездиям – взглянешь на ночное сияние и вспомнишь ради чего ходишь по земле.

– Тебе подарили амулет у скал? – удивился кудесник, рассматривая тёмное дерево – миниатюру листа.

Камни малахитовой расцветки соответствовали восьми провинциям страны, как в атласе. Жилы блестели перламутровым глянцем. Он опустил палец, коснулся прозрачной капли кристалла – слабый перелив. Злата усмехнулась.

– В моей руке он мерцает звездой. – Она положила амулет на ладонь, демонстрируя, как кристалл на ножке листа заиграл бело-голубыми бликами. – Чудеса подарка. Семья, вручившая мне его, осталась в памяти смутным образом. Добрым. Светлым. Дядя всегда твердил: «Если снять амулет – капля высохнет!»

Горан повесил костюм на спинку кресла и собрал карты.

– Ты что-нибудь помнишь о той семье?

Злата скрестила руки с подозрением.

– Почему спрашиваешь?

– Я битый час сижу над картами. – Кудесник с безразличием повёл рукой. – Амулет – схема провинций в миниатюре. Кристалл на ножке листа – Алефа. Удивительно?

– Совпадение. – Злата спрятала амулет под воротник чёрного платья. Её распущенные волосы скрывали спутанными прядями бордовые бусы украшения. – Соседи дяди – молодые мужчина и женщина, имен которых я не запомнила. Они часто уезжали. Подолгу отсутствовали. Как-то – просто не приехали и всё. – Девочка кивнула печальной закономерности судьбы. – Они всегда дарили мне подарки. Славные люди.

– И очень щедрые.

Злата потянулась к картам, избегая настойчивого взгляда кудесника.

– Получаются маршруты?

И Горан вздохнул тяжело, спонтанно признаваясь:

– В атласах нет ни одной достоверной тропы к цитадели грёз.

– Они есть здесь. – Злата неожиданно склонилась и ткнула его пальчиком выше сердца. – Слышишь? Текут с мечтами к мыслям. Иначе, мы бы давно сошли с пути.

Их взгляды встретились – и Горан сдался умиротворению собеседницы.

– О чём ты мечтаешь? – спросил её.

Злата шепнула:

– Не причинять больше боли.

Слабая улыбка.

– В твердыне не исцелить крадушей.

– Но если попробовать…

Горан сжал её руку в своей, вопрошая:

– А если вы не нуждаетесь в исцелении?

«Искорка!» – звонкий голос Липучки разрушил миг откровения. Тами начал бродить по проходам библиотеки с пламенеющим подсвечником. «Сюда же юркнула» – он, хмурясь, заглянул за последний стеллаж.

– Что вы тут сидите в полумраке? – Почесал нос. – О, Злата, вспомнил: тебя Никс искала. Там Исмин отказывается надевать пышное платье.

Злата хлопотливо поднялась, не скрывая хитрой улыбки.

– Увидимся позже! – кивнула Горану. – И не забудь: костюм.

Горан с упреком посмотрел на Липучку.

Тот невинно отложил взятую со стола книгу: «Что?..»

 

4

Замок управителя возвышался над Реморой башнями воинов с мощными щитами стен. Он напоминал зубчатый кубок из серого известняка, окованного чёрно-белым металлом. Многочисленные ряды окон пылали бледно-жёлтым светом. Вдоль дороги ледовые статуи орлов указывали путь к слановым створкам врат. Люди стекались к замку в пёстрых нарядах, расшитых фамильными гербами, и с полными корзинами угощений. Гостей в круглом холле встречала Легата в рубиновом платье с двумя женщинами в фиалковых мантиях.

Горан прибыл в замок с опозданием, потому что Липучка искал Зверушку и испачкал костюм. Вара встретила их радушно и провела в огромный обеденный зал, разделённый бело-золотыми кругами столов. Стены украшала хвойная лоза в красных бантах и хрустальных голубках. Люди шумно переговаривались о завершении зимы, попутно желая проходящим мимо гостям щедрого года.

Ребята ожидали их в западном углу зала, возле нетронутых пирогов и подноса со глазурованных сладостей.

– Где вы запропастились? – проворчала Никс. – Речь сейчас начнётся.

На мраморных ступенях появился Изгальдун – управитель Реморы и всего Мориона, облачённый светозарным воином. Горану он казался холодным мертвецом в одеянии, отливающим загробным серебром. Все гости поднялись, голоса стихли. Старейшины Совета провинции, среди которых выделялась рогатым венком голова Везнича, сливались за синим плащом Изгальдуна меловой свитой. Управитель начал громогласно чеканить речь.

Горан не слышал слов, осматривая стоящих рядом крадушей – чужеземцев в праздничных одеждах. На Эфе, Исмин и Злате темнели строгие платья женственных силуэтов. Бирюзовые, янтарные, алые цветочки покачивались на пышных тканях юбок, словно солнечные блики на зелени волн. Волосы сплетались косами причёсок, украшенных гребнями в самоцветах. Глаза блестели от праздничного волнения. Один Клюв чувствовал себя стеснённо в нарядном песочно-чёрном костюме, нервно поправляя высокий воротник белоснежной рубашки и стараясь не сутулиться. Тами в золотисто-коричневом пиджаке напоминал румяный рогалик с озорной мордашкой. Он шёпотом комментировал речь управителя, а Горан механически кивал головой, понимая, что ослепительный облик града тускнеет, блекнут в воспоминаниях красоты Башни Воспитанников, лоск и торжество бастионов.

Окружающие сейчас ребята казались такими далёкими от избранников ордена воичей, от мира, к которому отчаянно всю жизнь стремился Горан. Они образовывали собой уникальную планету, вращающуюся по нерушимой орбите, – притягивающую храбрым движением мысли кудесника, стирая его надменное убеждение: в меньшинстве объединяются неудачники.

Застолье протекало в молчании: струнная музыка причудливо расслаивала звуки голосов на долгие гласные, имитируя пение. После пиршества гости переместились в зал приёмов: пол из перламутрово-зелёного мрамора, помпезные портьеры, стены в аквамариновых росписях и колонны-аквариумы с парящими в туманных водах грозовыми скатами.

Начиная бал, грянула духовая музыка.

В танцах плавно закружились пары. Исмин пригласила Клюва, избегая нудных рассказов сына Вары. Никс колдовала под куполом снежинки. Тами неумело, но радостно скользил под музыку по травным узорам с Эфой. Злата опустила косы на щеки, стесняясь шрамов и любопытных взглядов.

– Идём танцевать! – предложил Горан, поглядывая на расцветший круговорот людей.

Музыка руководила движениями, превращая заботы в россыпи смеха.

– Нет. – Злата шагнула в тень угасшей на миг колонны, пряча ладони в глянцевых складках сине-зелёной юбки. – Здесь столько людей. Я не умею.

– Это не сложно. – Горан подхватил её под руку, увлекая за талию в ряды кружащихся пар.

Упрямиться не позволял ритм праздника. Вращение соединяло огни колонн в искрящиеся вертикали, а голоса – в аккомпанемент струн, клавиш и труб. Снег таял на щеках, мерцая в глазах счастьем. Горан и Злата вальсировали беззаботно, отвечая улыбкой на улыбку в недоумении: почему настолько непринуждённо они не общались раньше?

В полночь с вершины замка громогласным звоном разразился колокол. Удары остановили музыку и шаги. Портьеры задрожали звоночками. Люди начали хлопать в ладоши и весело обниматься. Когда колокол смолк, они заторопились к окнам, спустились во двор.

Над горами радужными прослойками разгоралось северное сияние. Кудесник стоял с друзьями на ступенях, восхищённо созерцая, как трескучие вспышки разбивали чёрный занавес неба: в мерцающем космосе пульсировали созвездия, плыли планеты. И невзгоды путешествия позабылись, Горан представил себя простым жителем Мориона, который не тяготился непреложными клятвами града и верил, что к твердыне действительно возможно отыскать тропы. Мечты…

По возвращении из замка он не отправился спать, а зажёг огневик в библиотеке и склонился над картами. Украдкой заглянувшая Никс подумала: «Кудесник изучает путь к Звёздным горам». Но Горан теплил надежды крадушей обманом. Мудрецы назидательно твердили в Башне, что без сопровождения воителей Алефы путь к её стенам закрыт. Все, кто самовольно рискнул ступить на запад от града, гибли.

Дверь распахнулась, в комнату проник Везнич в халате и колпаке. Он сделал несколько осторожных шагов в потемках к стеллажу и вдруг заметил кудесника.

– Горан? Позднее время, а ты не спишь? – Поправил очки на прищуренных глазах.

– Вы тоже.

Старик усмехнулся.

– Верно. Мне покоя не дают чертежи. Никс уже привыкла. Я строю макет Древа времени, – тихо признался старик. – В дополнение к карте неба.

Кудесник оживился:

– А Алефа? У вас есть её изображения?

Везнич помрачнел.

– Нет. Я много путешествовал, но о ней слышал только небыль. Впрочем, идем. Думаю, тебе пора кое-кого увидеть.

Они поднялись по витой лестнице в восточное, запретное, крыло дома. Там громоздились шкафы и доски, вёдра с красками, листы металла. Вдоль коридоров темнели закрытые на массивные замки двери.

Достигнув тупика второго этажа, посетители перешагнули порог кабинета Везнича. Окна синели спящим небом. В коричневой кладке стен пламенели карнеолы. Гирлянды огневиков освещали огромный стол в бумагах и фигурках планет. Старик подошёл к барельефу провинций Царны на южной стене и толкнул вершины глиняных гор. Гостю открылся потайной ход.

Ступени вели в хрустальную башенку с полупрозрачными стенами, пронизанными каменными опорами конуса крыши. Повсюду сетями лежали зелёные побеги растений. В горшках цвели яблочные деревца и ромашки. Разноцветьем люминесцировали опалы, пылали карнеолы. Подвесные фонари освещали путь жёлтыми отсветами огневиков.

Везнич шагал впереди, тихо обращаясь в сказочный полумрак:

– Эрно. Эрно, прости, что тревожу тебя в поздний час. Я привёл кудесника.

Старик уступил Горану дорогу. На вершине лестницы, в насыпи трав, сидел альтург. Он выглядел озябшим, напоминая изможденного напрасным полётом грифа. Золото оперения в полумраке отливало тусклой бронзой. Белые перья поросли сединой. Чешуйчатый венец на голове торчал роговым гребнем ящера. Стрелы хвоста поредели, превратившись в худые медные отростки. Альтург открыл глаз, хищно вспрыгнул на деревянную жердочку – продвинулся ближе к визитёрам.

– Кудесник? – издал треснутый клюв звуки хриплого, но все ещё приятного слуху голоса. – Горан Мильвус из Вистрии?

Гость кивнул, утрачивая всю решимость под зорким взглядом. Птица отвернулась к панорамному окну, открывающему белые зигзаги гор в искрах звёзд.

– Я наблюдал за тобой, кудесник. Там, во дворе, ты бродишь часами задумчиво. Что тяготит мысли? – спросила дивная птица с упрёком.

– Твердыня грёз.

– И только?

Горан стыдливо потупил взгляд.

– Я веду к ней друзей. Крадушей. Но меня беспокоит правда.

– Ты зовешь друзьями чудовищ?

– Нет. Не знаю… Я не знаю, кому верить. – Кудесник вздохнул горестно. – Мудрецы града обучали нас остерегаться их.

– И презирать. Свита династии воспитывает покорность. К чему тебе слушать меня?

– Вы – хранитель сказаний. – Взгляд Горана не скрывал восторга. – Хранитель истины былых лет. Я видел венценосных птиц на крепостной стене града. Представляете? Они упорхнули, и я не успел сказать ни слова. А теперь говорю с вами…

Горан сник. Птица молчала, смотря с тоской в предрассветную даль.

– Кому мне ещё верить? – вспылил кудесник. – В книгах – сумятица. Слова, слова, слова – свирепые воины двух непримиримых армий: града и крадушей.

Везнич успокаивающе положил руку мальчишке на плечо. Горан отступил, хмурясь.

– Расскажите мне об Альфатум! – с жаром попросил кудесник. – Умоляю, мне нужно знать правду!

Альтург, царапая загнутыми когтями жердочку, приблизился к настойчивому гостю. Сапфировые бусины глаз сосредоточились опаляющим взглядом на бледном лице подростка.

– Правду?

Горан, не моргая, смотрел на немощную, но величавую птицу, таящую правду о временах.

– Что ж, кудесник, думаю, ты вправе знать. – Альтург укутался крыльями, как худощавый старец пледом, и тягучим голосом повёл сказ: – Восемь веков назад Царна мало отличалась от миров Древа времени: горы, реки, моря, цветущие равнины. Философы, колдуны, крестьяне, купцы и многие ремёсла служили благим целям: созидать, взращивать в землях и умах надежды на день грядущий, разрозненные провинции полнить богатствами. Алефа заботливо хранила чистоту грёз от зла. Но в алчных стражах перламутровых стен вспыхнула жажда власти. Ею они одурманили разум колдунов града. Так возник бесчестный Альянс воителей. Вспыхнула война, порабощающая людей прихотям единиц. Страдания народа всколыхнулись в западной цитадели ослепительными огнями, обернувшимися во тьме небес звездой Альфатум – Ясноликой – призванной светом смирить жестокие сердца, остановить насилие. Колдуны града вторглись в твердыню и с высот её разрушили Альфатум моровой стрелой. Яд колдовства осквернил осколки Ясноликой – магия грёз вернулась в Царну проклятием.

– Воплотилась в крадушей?

Альтург согнулся от цепей усталости.

– Частицы Альфатум падают в чернолесья, отражаясь в колыбелях младенцев. Рождённым в новолуние стоит лишь распахнуть глаза – тлетворная искра вспышки отравляет невинную сущность. В небе ещё сотни? тысячи осколков? Настоящая чума безумия, сотворённая предками Велирадовичей и мудрецов града. Собственноручно созданная беда. Свет человеческих надежд очернить просто, но сажа порой защищает блеск.

– Что ещё за Альянс воителей?

– Союз возгордившихся мудрецов, стражей и колдунов.

– Колдунов? В Царне их нет.

– Потому как горько раскаялись в предательстве. Царну испепеляла кровожадность воинов. В гневе стражи-предатели, на тот момент терпящие поражение за поражением, уничтожили прозревших колдунов в чернолесьях.

– Бросили со срыв-камней?

– В тех чащобах вода отравлена воем страдания. Казням подвергались семьи крадушей и все родственники колдунов, осуждённых за измену Альянсу воителей. Впрочем, существует предание, что колдуны не погибли, а обернулись многоликими чудовищами, но в тёмные времена – тьма слухов.

Горан присел на ступень. Везнич стоял смиренно, прислонившись спиной к деревянной балке. За окном гудел в пляске ветер.

– Как без колдунов стражи одолели крадушей?

Альтург повёл крылом по душистой траве, словно по водной глади.

– Казмер заключил союз со змеядами, пожертвовавшими человечностью ради разрушительных сил, – обманно называющими себя учениками колдунов и порождениями чернолесьев. Перерожденцы зла наделили гончих чародейским чутьем и шиповыми булавами из моровой сланы, ядом разбившей Альфатум. А в помощники им пустили серпокрылых соколов со всевидящими глазами офитовых змей.

– Гончие и змеяды – враги.

Птица закачалась на жердочке от хриплого смеха:

– Для гончих у змеядов всегда припасена сахарная кость. У правителей града и перерожденцев разные цели, но заклятыми врагами им не стать вовек, ибо общая угроза их ненасытной власти – крадуши.

– Крадуши опасны! – Горан сжал кулаки, сбиваясь с выводов в кричащих мыслях. – Вы не можете отрицать: они калечат и рушат, пусть непреднамеренно, всё же… людям они не способны помочь.

– Верно, – подался альтург вперёд, впиваясь гипнотическим взглядом. – Но ты ведёшь крадушей в цитадель грёз – место человеческих чаяний. В крепость за Туманным лесом с невидимыми тропами. Ворожеи в заточении блуждают там каплями дождя, месяц – печальным взглядом.

Горан отшатнулся, дыша учащённо, сжимая и разжимая нервно пальцы. Хотелось бежать от коварных речей, от вещающей смуту птицы, – прочь из каменного вместилища тайн.

– Кудесники – противники всем недругам града: змеядам, безродным и крадушам, – убеждённо настаивал Горан, отступая назад, в спокойствие прошлого.

– Такими вас воспитывают, – преследовал голос птицы, – внушают пороки, приручая менее опасную часть Альфатум…

– Что? – обернулся кудесник.

Везнич стоял смиренным свидетелем откровения. Распахнув мантией крылья, альтург спросил застывшего мальчишку:

– Разве ты никогда не задумывался: откуда в мире без колдовства появляются столь умелые маги, как вы – кудесники – обескровленная опора мудрецов и града?

– М-мы талантливы, – запнулся Горан на выдохе.

Плечи его опустились. Волнение унялось.

– Талантливы… – грубо повторила птица. – Талантливы, потому что содержите в себе частицу того света – сияния Ясноликой. Как и весь мой род сказателей, навеки заточенных в слановых темницах мудрецов.

– Неправда.

Альтург вспорхнул под потолок, слепя вспыхнувшей краской крыльев:

– Почему чары крадушей щадят тебя? Столько дней плечом к плечу – ни единой хвори? Аль темнеет в твоих руках, ограничивает силы – силы, туманящие чужую память.

Птица замерла над кудесником.

– Этому есть объяснение! – злился Горан, задыхаясь от беспомощности в обломках воспоминаний.

– Кудесники – дети крадушей, – сокрушил могучим бесстрастием голос. – Цвет побегов всевластного Древа времени.