И настал сто девятнадцатый день.

И сказал Люцифер:

— Людям не нужна Истина. Она их пугает.

«Ум, человеческое мышление — ограничены. Мы способны лишь устанавливать причинно-следственные связи между окружающими нас явлениями и данностями, и не более того. Т. е. всё, что мы можем, это просто выявлять статистические закономерности в окружающем нас мире, а потом их «объяснять». Дальше нам идти не надо. Понять ПОЧЕМУ это происходит, мы не в состоянии в принципе.

Например, «закон» всемирного тяготения. Все тела притягиваются между собой. Почему? Ответа на этот вопрос не существует и существовать не может. «Потому что так устроен мир». Вот единственный ответ. Это как в математике. Любую теорию невозможно строить на пустом месте. Из чего-то нужно исходить. Нужны базовые понятия. Фундамент. Аксиомы. Положения, принимаемые без доказательств.

Так же и в физике. И в любой «науке». Вопрос «почему» можно задавать только до определённого предела. До аксиомы.

Например. Почему горит лампочка? Потому что электрический ток и т. д. А почему ток?.. почему то?.. почему сё?.. Если продолжать задавать вопросы «почему?», и последовательно, шаг за шагом, спускаться по этой логической цепочке, то в конечном итоге всё сведётся к тому, что «потому что одноименные заряды отталкиваются, а разноимённые притягиваются». Всё! Дальше идти некуда. Вопроса: а почему одноимённые заряды отталкиваются, а разноимённые притягиваются? — не существует. Нипочему. Так устроен мир.

Что всё это означает? Прежде всего: наши возможности постижения окружающего мира крайне ограничены, и это ограничение, судя по всему, принципиальное. Мы способны оперировать лишь наблюдаемыми данностями, ничего нового вообразить мы не способны. Все наши, даже самые смелые и дикие фантазии, это не более чем те или иные комбинации уже имеющегося. Химеры. Лев с головой козы. Комбинация львы и козы. И не более того. Если б мы не видели насекомых, сами мы бы их никогда не смогли придумать. Почему? Это очень интересный вопрос.

Ответ, тем не менее, прост. Потому что это новое. Как можно «придумать» новое? Действительно новое! Принципиально. Из чего оно родится? Из старого? Но как новое может родиться из старого? Значит, в этом старом новое уже содержалось? Тогда это не новое. Это просто видоизменившееся старое.

Можно, конечно, взять металлическую пластину и сжать и искорежить её до неузнаваемости. Так, что угадать, что когда-то это был идеально ровный гладкий квадратик, будет чрезвычайно сложно. Но всё-таки это тот же квадратик. Всего лишь! Можно пойти дальше, расплавить металл. Новое? Да, вроде бы… Теперь узнать пластину в этой раскалённой добела жидкости совсем уже невозможно. Но это всё же всего лишь тот же самый металл. Железо. Не вода и не золото. Можно пойти ещё дальше и вспомнить, что любое вещество — лишь комбинация элементарных частиц. Но дальше идти уже некуда.

Может, конечно, со временем выяснится, что и сами элементарные частицы — это всего лишь комбинации каких-нибудь там кварков. А кварки, в свою очередь, — микрокварков т. д.

Но, во-первых. Либо этот процесс дробления вещества бесконечен, и тогда мы окружающий мир вообще никогда не постигнем. (Тогда получится, что мир непостижим как таковой!) Либо он конечен, и на каких-нибудь микро-микро-микрокварках всё и остановится. Хорошо. Допустим. Что элементарные кирпичики, из которых всё создано, создана Вселенная, найдены. Но что это означает? Это означает, что всё — лишь комбинация этих кирпичиков. Где же тут место новому? Любовь, восторги, страсти, первый поцелуй, даже вот это рассуждение! — всё это лишь комбинации этих кирпичиков. Конечно, комбинаций много, очень много — но и не более того. (Если в Вашем распоряжении имеется пусть даже и бесконечно большой конструктор, то что бы Вы с ним ни делали и ни творили, ничего, кроме конструкции из деталей конструктора, Вы всё-таки в итоге не создадите и не получите.)

А поскольку окружающий мир упорядочен, и поведение кирпичиков подчинено определённым законам — то всё предопределено заранее. Нет! Даже не так. Возьмём один кирпичик. Он элементарный и, следовательно, совсем простой. А между тем получается, что в нём скрыт весь мир. И Вы, со всеми Вашими эмоциями и чувствами; и я, и тот, и тот, и та! Все животные, все люди Звёзды, галактики. Все законы природы! Все глубины философии и математики!

Как такое может быть? Ну и что, что кирпичиков невообразимо много? Это ровным счётом ничего не меняет. По сути! Новому тут всё равно взяться неоткуда. Новое — это сами кирпичики. Не было ничего — и вдруг они взялись со своими законами поведения. Ничто родило что-то. Нет, даже не родило! «Родило» — предполагает, что это «что-то» в этом ничто уже таилось. Значит, это опять-таки старое. Всего лишь, старое. А здесь — именно новое! То, чего до этого не было. Нигде оно не таилось. Его вообще не было! Не существовало! В мире! И вдруг оно возникло. Появилось. И законов, по которым оно должно было явиться, не было. Иначе это опять-таки было бы уже не новое. А новое — это то, что является — и всё! Без всяких предупреждений и законов. Ещё миг назад его не было в мире — нигде! — и вот оно есть! Вот что такое новое.

Но человеческий разум не способен оперировать такими понятиями. Не способен осмыслить рождение, возникновение!.. нового. Всё, что вне причинно-следственных связей — выше нашего разумения. Всё должно иметь свою причину. Всё, что сверх — это уже Бог! Или Дьявол. Это — сверхъестественное!»

— Браво! Браво, Александр Валерьевич!

Дмитриев вздрогнул и выронил ручку. Прямо перед ним сидел в кресле какой-то человек. Элегантный, изящного вида мужчина лет сорока с небольшим. Он возник из ниоткуда. Прямо в стене, в глубине её. Этого просто быть не могло! И тем не менее это было.

— Кто Вы? — потрясённо спросил совершенно ошеломлённый Дмитриев, бессмысленно тараща глаза и невольно привставая. Разум его отказывался воспринимать происходящее.

— Сверхъестественное, — любезно пояснил из стены незнакомец и расхохотался. — Ну, что Вы на меня так уставились? Вы хотели нового — вот Вам новое. Вопреки всем законам природы. Из ниоткуда! Непредсказуемое заранее. Ещё миг назад не было — и вот уже есть! Как Вы и хотели. Разве не так, Александр Валерьевич?!

— Кто Вы? — механически, как сломанный автоответчик, повторил Дмитриев, оседая в кресле и вжимаясь в него. — Кто Вы?

— Ну, что Вы заладили как попугай: кто Вы? кто Вы? — укоризненно проговорил мужчина и шевельнулся. (Там, внутри стены!) — Ну, Дьявол или Бог. Какая разница? Вы лучше спросите: зачем я явился?

— Зачем Вы явились? — послушно переспросил за ним Дмитриев.

— Да. «Человеческий разум не способен оперировать такими понятиями», — вздохнул мужчина. — Это Вы, Александр Валерьевич, правильно подметили. Действительно, не способен. «Новое!.. Бог!.. Дьявол!.. Кирпичики!..» А всех дел-то — человек в стене появился. Ну, появился! Удивительно, конечно, странно, но по сравнению с вопросами, которые Вы затрагиваете… Н-да!.. — он опять вздохнул. –

В принципе-то я могу и выйти из стены, если уж это Вас так… нервирует, — он вопросительно взглянул на Дмитриева и, видя, что тот не отвечает, после паузы продолжил. –

А явился я к Вам вот зачем. Вот Вы серьёзный ученый, убеждённый материалист, и в то же время очень умный, проницательный, нестандартно мыслящий человек. Хоть Вы там, у себя, и пишите про сверхъестественное, но это так, для красного словца. Просто оборот речи. А по сути ни во что и ни в кого Вы не верите. Ни в Бога, ни в Дьявола. Ни в сверхъестественное. Только в науку, в опыт и в здравый смысл. Как Вы его понимаете, разумеется! Это здравый смысл… И вот сверхъестественное перед Вами. Мне просто интересно, как Вы из этой ситуации собираетесь выпутываться? Будете делать вид, что меня нет? Или как? А? Александр Валерьевич? — мужчина, усмехаясь, смотрел ошарашенному Дмитриеву прямо в глаза.

— Кто Вы? — как заезженная пластинка, снова начал своё Дмитриев. Однако он уже постепенно приходил в себя. — Кто? — вновь спросил он, но теперь уже почти осмысленно.

— А какой ответ Вас устроит, Александр Валерьевич? — человек в стене улыбнулся. — Никакой ведь, правда? Вы ведь всё равно ничему не поверите. Как Вы про законы природы рассуждали? Вопрос «почему?» бессмысленен. Некорректен. Так же и здесь. Вопрос «кто Вы?» некорректен. Он означает, что Вы в меня верите, а Вы в меня не верите.

— Ну, хорошо, — помолчав, произнес Дмитриев. Он уже почти полностью овладел собой. Тем более, что незнакомец вел себя вполне спокойно и никаких особых опасений не внушал. — Предположим. Так что Вам от меня всё-таки надо?

— Да ничего! — незнакомец вальяжно раскинулся в своём кресле и исчезать явно никуда не собирался. — Давайте просто побеседуем. Выскажите на мой счёт какие-то предположения, а я послушаю. Итак, кто я, по-Вашему?

— Хм… — смущённо хмыкнул Дмитриев, не сводя внимательных, изучающих глаз с мужчины. Ум его привычно заработал, — наиболее реальны, конечно, два варианта…

— Ну, ну!?.. — с интересом подбодрил его мужчина.

— Либо Вы галлюцинация, что наиболее вероятно, либо…

— Либо?.. — мужчина был само любопытство. Казалось, что разговор с Дмитриевым доставляет ему огромное удовольствие.

— Ну, инопланетянин какой-нибудь… — неохотно выдавил из себя Дмитриев. В инопланетян он вообще-то тоже не особенно верил. Во всяком случае, до сих пор. Но тут уж!.. Н-да…

— Как же Вы, оказывается, банальны, Александр Валерьевич! — мужчина разочарованно покачал головой. — Не ожидал, признаться… Уровень мышления обычного среднего обывателя, в сущности. Скука!

Дмитриев молчал.

— Ладно, Александр Валерьевич, хорошо! — в голосе собеседника зазвучала откровенная насмешка. — Инопланетянин, так инопланетянин. Но ведь Вы же и в инопланетян не верите, вот в чём штука! Вы вообще ни во что не верите! Умом Вы инопланетянин пусть и допускаете, но реально Вы всё равно в них не верите. Мир для Вас нечто вроде огромного, раз и навсегда заведенного часового механизма. Где нет и не может быть ничего необычного. Где всё предопределено заранее. Винтик цепляется за шестерёнку, шестерёнка за валик — так оно всё и идёт. Через десять минут часы пробьют двенадцать раз, и иначе быть не может. Детерминизм! Разорвать его цепи Вы не в состоянии. Разубедить Вас невозможно. О каком «новом» Вы говорите? Да Вы его попросту неспособны воспринимать! Вы биоробот, неспособный выйти за рамки заданной программы.

— Да почему я должен куда-то «выходить»!!?? — в ярости закричал, вскакивая со стула, Дмитриев. Он даже о необычности ситуации забыл.

— Потому что я говорю с Вами из стены, — ухмыльнулся в лицо ему мужчина.

— Да… Из стены… — опомнился Дмитриев, опускаясь обратно на стул и потирая ладонью лоб. — Ну, и что?.. Может… Вы галлюцинация… Или… Ну, не знаю…

— Вот что Александр Валерьевич, — мужчина достал из кармана сигареты и закурил. Дмитриев отчётливо почувствовал запах табачного дыма. — Логически убеждать Вас, разумеется, бесполезно.

Поэтому попробуем поступить несколько иначе. Возьмите-ка ручку!

— Что? — удивлённо поднял брови Дмитриев.

— Я говорю, Александр Валерьевич: возьмите ручку, — спокойно повторил мужчина.

Дмитриев в недоумении взял.

— Вы когда-нибудь писали стихи?

— Простите?.. — Дмитриев в первый момент не понял даже, о чём его спрашивают. Настолько неожиданным был вопрос.

— Вы когда-нибудь писали стихи?! — терпеливо повторил мужчина.

— Н-нет… — пораженно пробормотал Дмитриев. — А причём здесь?..

— Ну вот, значит, первый раз и напишете, — довольно бесцеремонно перебил его собеседник. — Начинайте!

— Что «начинать»?

— Писать стихи! Начинайте, начинайте!..

— Что за цирк! — Дмитриев хотел уже в негодовании отбросить ручку (издеваются тут над ним, что ли!..), как внезапно ощутил… как рождаются в голове, в душе его какие-то странные, непонятные, неведомые доселе слова. Рождаются непроизвольно, независимо от его воли, сами собой! Это было похоже на волшебство. На чудо! Это и было чудо!

— Ну что, написали?

Дмитриев перечитал написанное.

Это я написал? — тупо спросил себя он. — Этого быть не может! Не мог я это написать!

— Вот видите, Александр Валерьевич! — мужчина, казалось, забавлялся искренним изумлением Дмитриева. — Вы никогда в жизни не писали никаких стихов — и вдруг написали! Да ещё какое игривое!.. Стихотвореньице… — мужчина скабрёзно подмигнул пребывающему а каком-то ступоре Дмитриеву. — Вам совершенно несвойственное. По настроению, я имею в виду, по темпераменту! — он снова подмигнул. –

А? Разве это не чудо? Разве это и не есть то самое настоящее, подлинное рождение нового, о котором Вы писали? Вот оно, перед Вами, это новое!

— Подождите, подождите!.. — Дмитриев с трудом оторвал наконец глаза от злосчастного листка. — Всё это, конечно, так. Всё это более, чем удивительно, не спорю, — он машинально опять покосился на листок. С ума всё-таки сойти!! — Но… возможности человеческого мозга… Простите меня, конечно…

— Понятно, понятно!.. — мужчина с каким-то даже сожалением смотрел на Дмитриева.

Дмитриев не выдержал его взгляда и в смущении отвёл глаза. Он чувствовал себя отчего-то чуть ли не виноватым.

Да что за чёрт!.. Ну, стихи!.. Что, в самом деле, за бред?! Когда это приведение проклятое исчезнет наконец?!! — с неожиданной злостью подумал он. — Хватит уже!..

— «Хватит уже!..» — задумчиво произнёс вслух вслед за ним мужчина. (А, чёрт!.. — ещё более смутился Дмитриев и покраснел. — Мысли мои читает!..) –

Да нет, Александр Валерьевич, не хватит! Предпримем всё же ещё одну попытку. Последнюю.

Они совсем ещё молодые, юные подростки.

Он робко, несмело привлекает ЕЁ к себе. На ней лёгкое летнее платье, и он, дрожа, чувствует своим телом её тело — молодое, упругое… И она не отстраняется. И тогда он, замерев от счастья, целует её в губы. И ощущение восторга, блаженства переполняет его, и голова кружится, и мир плывёт, и хочется то ли плакать, то ли смеяться…

Дискотека. Он смело подходит к понравившейся ему стройной, красивой девушке и приглашает её. И они танцуют, и музыка гремит, и под её ритм их разгорячённые тела касаются друг друга, и ему весело, безумно весело! Мир прекрасен! И он увлекает её куда-то, и всё легко и просто! И он целует, обнимает её… везде!.. везде!.. и потом он входит в неё и стонет, захлёбывается от наслажденья, нестерпимого, острого, жгучего, чудовищного!.. И ему хорошо, хорошо, хорошо! Он даже не представлял себе до этого, что человеку может быть так хорошо!

Первая брачная ночь. Он раздевает свою молодую жену. И руки у него трясутся и не слушаются, и от прикосновений к её телу мир вокруг дрожит и качается… и какой-то волшебный вихрь рождается в душе и уносит, и уносит его ввысь… ввысь!.. к небесам!.. в самый рай!.. И другого рая нет и быть не может. Нигде! Ни на земле, ни на небе.

Оргия. Что-то чудовищное. Он неистово совокупляется с кем-то, кажется, сразу с несколькими партнёрами одновременно, и ощущения безумные, острые и необычные. И мир вокруг яркий, красочный, необычный! Вероятно, он под воздействием каких-то наркотиков. И всё вокруг сливается в какой-то чудовищный сладострастный хоровод и кружится, кружится, кружится…

Они молодожёны. Только он теперь — невеста. Юная невинная девушка…

Вновь оргия. Нечто совсем уже немыслимое и невероятное. Он опять девушка. Женщина…

Снова оргия… Какие-то, кажется, сектанты… Свальный грех…

Что-то тягуче-романтическое… Сладкое, как патока…

Чистая юношеская любовь… Луна… звезды… Её дыхание рядом…

Снова…

Опять…

Снова…

Дмитриев сидел с открытым ртом. То, что он только что пережил, было…

— Ну, что теперь скажите, Александр Валерьевич? — прервал затянувшееся молчание мужчина. — Тоже «возможности человеческого мозга»?!

— Нет, — глухо проговорил Дмитриев и откашлялся. — Нет! — повторил он и чуть прикрыл в тоске глаза, словно прощаясь с мечтой, с птицей счастья, которая каким-то необъяснимым образом, по своему, одному только ей ведомому капризу, на мгновенье к нему залетела и сейчас улетит опять. Уже навсегда. Потому что нечего ей здесь делать. Среди пыльных книг, бумаг и компьютеров. Рядом с ним. Ибо разве он человек? Способен он любить? Мучиться, страдать?.. Дрожать от одного только прикосновения к любимой, от одного только взгляда на!.. Э-э!.. Да что там говорить! Он не Фауст! Доктор Вагнер. Изобретатель гомункулусов. Живой мертвец. «Новое»… «старое»!.. Вот тебе новое! Ну, и что?

— Такого бы я сам придумать не смог! — Дмитриев твёрдо взглянул в глаза сидящему напротив существу. Богу?.. Дьяволу?.. — Даже если бы с ума сошёл. Или ЛСД наглотался… Но я всё равно не верю. Не верю вот, и всё! — он тяжело вздохнул. –

Не могу. Не-мо-гу. Зря Вы сюда явились. Правильно Вы сказали. Биоробот! Выше программы не прыгнешь. Всё непонятное — автоматически отвергается. Независимо ни от чего и вопреки всему. Даже фактам. Даже очевидному. Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Всё!.. Как я теперь дальше жить буду?.. — он задумчиво покачал головой и тоскливо усмехнулся. — Не представляю.

— «Мир духов рядом, дверь не на запоре! Но сам ты пуст, и всё в тебе мертво», — негромко продекламировал нараспев мужчина какое-то неизвестное Дмитриеву стихотворение. — Ладно, прощайте. Приятно было побеседовать.

— Постойте, постойте!.. — начал было Дмитриев и осёкся. — Прощайте! — тихо проговорил он секундой позже и опустил голову. — Так действительно будет лучше. И, пожалуйста, не появляйтесь больше! Не надо, прошу Вас…

— Как угодно, как угодно, Александр Валерьевич! — любезно покивал мужчина, поднимаясь с кресла. — А хотите, я Вам что-нибудь подарю на прощанье? Например, дар писать стихи так при Вас и останется? Причём хорошие стихи? Настоящие?

— Нет, нет! — в испуге замотал головой Дмитриев. — Не надо, бога ради! Не надо мне никаких даров! Сделайте лучше, чтобы я Вас забыл, если можно! Вычеркните нашу сегодняшнюю встречу у меня из памяти. Совсем! Сотрите!!

— «Да, это — сверхъестественное!» — повторил вслух Дмитриев последнюю фразу и отложил ручку. — Только нет ведь ни Бога, ни Дьявола. Ни сверхъестественного. Чушь всё это! Вот ручка есть. Бумага есть. И если я ручкой проведу по бумаге — след останется. Всегда! Это и есть причинно-следственные связи. А сверхъестественного нет. По крайней мере, в обычной жизни мы с ним не сталкиваемся никогда. А раз не сталкиваемся, значит, и нет! Как можно говорить о том, чего не видел? Вот если б, к примеру, дьявол сейчас из стены вышел! И стул бы этот расцвёл, или я стихи вдруг стал писать. Про любовь. Тогда да! А так!..

Он усмехнулся, захлопнул тетрадь, встал и, посвистывая, стал собираться на работу. Настроение у него было прекрасное.

__________

И спросил у Люцифера Его Сын:

— Как можно отмахиваться от очевидного?

И ответил Люцифер Своему Сыну:

— Чтобы принять его, зачастую требуются силы. А люди слабы.