И настал сто двадцать седьмой день.
И сказал Люцифер:
— Люди слабы. А потому не верь никому.
Решил дневник начать вести. Даже не дневник, а… ну, журнал, что ли… Нет, не журнал. В общем, короче, не знаю даже, как и назвать. Записывать всякие приколы, истории, там, любопытные, ну, и т. п. Делать всё равно не хуя. Надо чем-то время заполнять. Тем более, что сокамерники сейчас интересные попадаются. Жаль, что раньше до этого не додумался. Многое уже забылось. Ну, да ничего! Вспомню! Делать, повторяю, всё равно нечего. Сиди да вспоминай.
Ну вот, например, сидел я несколько месяцев назад с одним зэком. Возраст ему где-то под сороковник, всю жизнь сидит. Даже родился в тюрьме! Потом специнтернат и т. п. Весь синий, в наколках, и весь больной. Тубик, гепатит, с поджелудочной что-то, язва… Ну, словом, полный набор. Как положено.
И вот он рассказывал много чего из лагерной и тюремной жизни. Много всяких историй.
История первая. (От лица этого зэка.)
Тюрьма. Общая хата. Человек 100–150. Заезжает новенький. Бомж какой-то по виду. Ну, садится к столу, как положено, то… сё… Я смотрю, глаза у него какие-то бешеные. Вдруг вскакивает — и к тормозам! (Тормоза — это железная дверь камеры.) И со всего размаха — головой в кормушку! (Кормушка — окошко в двери, через которое пищу раздают.) А лето было, в камере жарко, народу много — кормушки открыты. Короче, он влетает головой в эту кормушку и застревает плечами — ни туда, ни сюда. И орёт:
— Спасите!! Меня сейчас выебут!
Ну, мусор на продоле (в коридоре) подходит, смотрит на него — ничего не понимает. Я тоже подошёл сразу, потому что дело-то серьёзное, вся хата пострадать может. Могут решить, что и правда ему тут угрожают, или чего.
Я говорю мусору:
— Слышь, его никто тут пальцем не трогал! У него белочка, наверное.
Ну, мусор видит такое дело, тоже говорит:
— Ну да, я тоже смотрю, что-то с ним не то.
Ладно, стали его вытаскивать. А он застрял — намертво! Так въебался — что, ну вообще!.. Чего с ним только ни делали!.. И мылом мазали, и маслом — ни хуя! Короче, кончилось всё тем, что вывели всю хату во дворик, с понтом на прогулку, и мы гуляли часа два. А они дверь снимали, выпиливали его оттуда. Приходим — дверь вся разъебашена, и этого перевели уже куда-то. В другую камеру.
История вторая.
Идём в баню всей хатой. По коридору. Нет, из бани уже! Из бани.
Вдруг мусор останавливает всех и говорит:
— Кто нажал кнопку тревоги?!
Ну, а там везде эти красные кнопки, по всему коридору — каждые 10 метров.
Я смотрящим был, подхожу к мусору, говорю:
— Ты чего, командир, гонишь, в натуре? Никто у нас ничего не нажимал!
Он опять говорит:
— Кто кнопку нажал — пусть выйдет!
Все молчат.
Я ему опять:
— Да не нажимал у нас никто! На хуй нам это надо!
Он:
— Ладно! — и вызывает резерв.
Мы стоим, прикинь, и вдруг спереди и сзади, по обеим концам коридора появляются маски-шоу, и командир их такой, огромный, как шкаф:
— Вы нас звали — и мы пришли!
Голосом ещё таким утробным, словно монстр какой-то в фильме: «Вы нас звали, и мы пришли!» Поставили нас всех лицом к стене. И начали дубинками резиновыми охаживать. А все ж голые, после бани, в одних трусах — дубинка прямо прилипает к телу! … Пи-издец! Рядом со мной Колька стоял на костылях — так он в одну сторону, костыли в другую! Эти мутанты не разбирают — на костылях или не на костылях. Им мать родную поставь — они мать отпиздят. В общем, всю хату убили!
Ну, возвращаемся мы в камеру, а ко мне подходит один и говорит:
— Саш! Я видел, это этот нажал! — и показывает мне одного чёрта.
Я его подзываю, спрашиваю:
— Ты нажал?
Он говорит:
— Я.
Я ему:
— Зачем!?
Он отвечает:
— Сам не знаю! Шёл — взял и нажал!
Я ему опять говорю:
— Ну, как «не знаю»!? Зачем ты нажал!?
Он:
— Саш. Сам не понимаю! Шёл — и нажал!
Я его спрашиваю:
— А чего ты сразу не сказал, удав!? Из-за тебя хату убили, хуило!
— Испугался! — говорит.
— А, — говорю, — ну, извини тогда! Раз испугался! Ты только не того испугался! Что тебя мусора били — это ещё хуйня!..
И говорю ребятам:
— Делайте с ним, что хотите!
Так его там так отмудошили!.. Все же злые. Ни хуя себе, в баню сходили!.. Чуть не убили, короче.
История третья. Лагерная.
Ситуация.
Представь себе: бежит человек по зоне с выпученными глазами, поддерживая руками штаны, и кричит:
— Говно украли!!!
Мы смотрим на него и думаем:
— Ну всё, готов! Башню сорвало.
Что же выясняется? Он проигрался в карты. И шёл на свиданку за деньгами. Деньги должны ему были привезти. И весь лагерь об этом знал. Ну, а как деньги со свиданки проносят? Завёртывают в целлофан, проглатывают… Потом идёшь в сортир… Ну, как обычно. Так вот, один блатной и подослал лагерного петуха: тот подкараулил, когда этот деньги высерать пошёл, взял совковую лопату, откуда-то там подкрался, подсунул её снизу… Раз! Этот встаёт — говна нет! Со всеми деньгами.
Да… Вот такие вот истории. Чего-то он там ещё, кажется, рассказывал, но я уже не помню.
Вообще я сейчас пытаюсь вспомнить, с кем я сидел. Ну, самых интересных, конечно. Самых колоритных. С трудом вспоминается…
С чемпионом Европы по боксу сидел. Бывшим. Среди юниоров. Лет 27 ему сейчас, кажется. Совершенно тоже весь больной. Как поест — сразу на дольняк идёт и блюёт там полчаса. С желудком что-то. Ну, а чего, говорит! Профессиональный спорт вообще дело такое. Постоянные диеты, сгонки веса, мочегонные… Вот так!
Со стрелком с одним сидел. Снайпером. Киллером. Блюдечко с водой всё на вытянутой руке держал. Чтобы поверхность не дрожала. Упражнение такое. Я, помню, тоже пробовал. А чего! У меня тоже не дрожит. Тоже можно в киллеры идти!
Сижу, он говорит, с тёлкой своей в Сочах на веранде, пью пиво.
— Скучно, говорю, хоть бы случилось что-нибудь!..
А назавтра его прямо на вокзале — хуй-як!.. Приняли по полной программе — и в камеру! А там, говорит, жара, влажность, камера переполнена, спать негде, все гниют заживо… Условия — вообще пиздец! Месяц продержали — и сюда. Короче, жизнь закипела. Скуку всю сразу как рукой сняло.
Тоже класс!
Свидетель кричит:
— Это не он! Тот низенький был, а этот под 2 метра.
А судья ему:
— А как это Вы с 8-ого этажа это могли разглядеть? Перспектива, мол, проекция… искажение… хуё-моё…
А свидетель и говорит:
— А я, Ваша честь, профессиональный фотограф! Я все эти поправки на перспективу автоматически сразу делаю. Профессионально.
По хую! Фотограф ты, там!.. Отдыхай!.. 17,5 лет строго влепили! На зоне, небось, уже парится… Выйти всё собирался. «Я же невиновен, говорит». Ага!.. «Невиновен"… Не хуя ходить, где не надо!
Так… Кто там?.. Ну, бандит ещё один. Из группировки какой-то. Тоже киллер, кажется. «Если бы не сел, говорит, убили бы, наверное. Бывшие дружки». Тёлка всё к нему ходила. На свидания. На суд ездила. Он уж не знал, как от неё избавиться. Ему, там, пятнашка, вроде бы, светила. В лучшем случае.
— Я уж ей, говорит, и так и этак!.. Вали, мол, отсюда!.."Нет!» — и всё!! Ну, если не поймёт, придётся открыто сказать. Послать. По адресу. «Ты меня, говорит, бросишь потом! Я тебя дождусь — а ты меня бросишь». Ха! Конечно, брошу! На хуй ты мне нужна будешь тогда!? Через — дцать лет.
Ну, ещё кто?.. Коммерс какой-то. Крутой. Банкир, вроде. Тоже с бабами своими всё разобраться не мог. У него на воле жена и любовницы. Ну, и жена про любовницу пронюхала. Чуть ли они не у тюрьмы прямо и столкнулись! Передачи обе принесли. Одновременно. С понтом случайно! Любовница, похоже, всё и подстроила. Специально. А того не учла, дура, что деньги-то все у жены! На жену всё оформлено. Перекроет кислород — и кранты! Этому банкиру бедному пришлось в итоге чуть ли не в ножках у жены валяться, прощенье вымаливать. Письма слёзные слать и телеграммы, в любви вечной клясться.
Я, помню, ему говорю:
— Дим! Да пошли ты их обеих и начни новую жизнь! Баб, что ль, мало?!
— Да, говорит, «пошли»!.. А деньги!!!??? Как бы она меня щас сама не «послала». Эта ещё курица (любовница, в смысле) притащилась!! Черти бы её взяли!
А любовница его письмами заваливает: «Люблю, мол, Димочка! Ждать буду!! Вечно!!!» Комедь, короче. Кино бесплатное. Не знаю уж, чем там у него всё кончилось. Раскидали нас.
Он, кстати, на Кипре долгое время работал. Руководителем филиала банка. Так там, говорит, бабы из России приезжают — как с цепи срываются! По хую всё! Как будто последний день живут.
Время уже 12 ночи.
— Я, говорит, у тебя останусь!
Я говорю:
— Вер, у тебя же ребёнок один в номере маленький! 3 годика.
— А он, говорит, не проснётся.
Ну как можно трёхлетнего ребёнка одного оставить на всю ночь!? А если проснётся? Темно, испугается… А самой поебаться остаться у мужика?!.. Да по хую! Причём, муж у неё здесь, семья… По хую!!
А, ну, рукопашник один. Точнее, нет даже. Этот… бои без правил. Чемпион какой-то. Молодой совсем парень, года 22… Жена ему халвы 10 кг прислала в передаче. И всё! Одной халвы. Причём классная халва, помню, была. Свежая-свежая!.. Масляная вся. Масло прямо течёт. Мы все обжирались. Всей хатой. А он всё охуевал.
— Она же знает, говорит, что я не ем халву?! Зачем же прислала? Это что, знак, что ль, какой-то?!
Так, по-моему, и не выяснил. Пятнадцать, вроде, получил, я слышал. Строго, естественно. Но это ещё ничего! По-божески. По нынешним-то временам.
Говорил, между прочим, что 30 % примерно боёв без правил — договорные.
— Иногда, говорит, тренируешься, тренируешься!.. Выходишь на схватку — ну, думаешь, разорву сейчас противника!! Как Тузик грелку! А тренер говорит: «Надо лечь… В 3-ем раунде». Обидно, а куда деваться? Ложишься…
Да … Ну, кто ещё? Ещё один, помню, был. Двух людей заживо закопал. А третьего просто пристрелил. Т_А_к бы ему, конечно, ПЖ, а т_А_к, по малолетке — 10 лет. Потолок. «180 лет с чем-то там, говорит, по совокупности насчитали!» У него там ещё куча эпизодов. В Карелии сидит, а сюда его на раскрутку привезли. Новое, кажется, что-то раскопали. Но он не особо волнуется. «Все свидетели, говорит, мертвы. Одного убили, второй утонул. Пошёл купаться — и утонул… Третий пропал без вести…» Хотя я особо не вникал. В подробности. Ну его! Меньше знаешь — лучше спишь. У таких деятелей.
Тоже за здоровье своё всё трясся. Врача всё требовал. Что-то у него там болело. Витамины ему с воли никак не присылали…
Так… так… так… Кто же ещё?.. Кто же ещё?.. А-а!.. Начальник службы безопасности одного из банков. Шефа своего заказал. Какому-то украинскому суперкиллеру. Суперназовцу. А у шефа потом нашли список лиц, которых он сам заказывать собирался. В том числе его бывшую жену и тёщу. Т. е. шеф там сам был мафиози ещё тот. А этот начальник службы безопасности якобы их спасти хотел. Жену бывшую шефа с тёщей. По его словам. А на самом деле я потом и с этим суперкиллером пересёкся.
— Какой там «спасти», говорит! Бабки дербанили — вот и всё. Шеф банк продать хотел, а этот начальник тогда не у дел оставался. Со своим дружком с каким-то. Вот и всё. А то: «жену с тёщей спасти»!.. Как же! Как бы не так! Робин Гуд, блядь, хренов!.. Бабки!! Тугрики. Вот и всё.
Но интересно, что жену-то шефа с тёщей этот начальник службы безопасности действительно, получается, спас! Хоть и невольно. А они даже на суд потом не пришли!
— А чего там, говорят! Это же убийца.
— Так он же вас спас! Вы что, не понимаете?!
— Ну, и что?
Вот и всё. Передачу хоть бы принесли. Какое там!.. Типа: «Мы не просили. Нас спасать». Пиздец.
С женой своей этот начальник службы безопасности всё носился, помнится. Страдал-переживал. «Ах, как же она!.. Бедная-несчастная!.. Любовь-морковь!..» А потом родственники другого сокамерника с этой «бедной-несчастной» встретились — передачу сделать нужно было — так, говорят, приехала на крутой тачке, вся из себя!.. «Некогда мне, говорит! Спешу!.. И больше меня не беспокойте!» А этот, дурачок, думает, что она там страдает. Удивляется только, на что же она живёт? Адвоката ему даже наняла… Откуда деньги?! Но самое поразительное, что простых и очевидных ответов на этот банальнейший вопрос он не видит! Они ему даже в голову не приходят. Он готов поверить во всё, что угодно, например, что она клад нашла! (У себя между ног!) Или что деньги ей с неба сыплются. А она, знай, подбирает!.. И умный ведь вроде человек! Ну, откуда деньги взять можно «Взять»?! Где их можно «найти»?! Где же это они валяются?
Молодая, красивая женщина… Избалованная, привыкшая жить на шикарную ногу и ни в чём себе не отказывать … Муж в тюрьме… Денег не было-не было — и вдруг они «появляются»! Откуда!!?? Где она их «находит?! (Где-где!.. В…!) Ну, чего тут непонятного-то?! История стара, как мир!.. Нет!! Даже радуется, по-моему, какая жена у него находчивая. И весёлая. Умница, одним словом. Разумница. Затейница. Ладно.
Насчёт «разумницы». Мне тут говорил, помнится, один старый, старый зэк (35 лет отсидки!), что обычно бабы (жёны, любовницы заключённых) ведут себя так. Сначала она сгоряча воображает себя чуть ли не женой декабриста и готова за ним хоть в Сибирь! Потом время идёт, наступает отрезвление. И примерно года через два-три от любви ничего не остаётся, но мало этого! Любовь превращается в ненависть. Она начинает тебя во всём винить и, соответственно, ненавидеть. (И мстить!) Она была глупая, ничего не понимала: а ты-то был умный, всё понимал — почему же ей не сказал?! Не открыл глаза? Это ты, значит, во всём виноват! Что она все эти годы потеряла и жизнь свою загубила. Вот так-то. В общем, 3 года — инкубационный период. Конечно, каждый волен думать, что у него жена — особенная, но в среднем — именно так. Примерно 3 года. А чего? 3 года — большой срок. Особенно для женщины. Вообще огромный!
Между прочим, насчёт мести. Мне тут один рассказывал (22 года строгого получил, за убийство инкассатора), что нельзя недооценивать баб. Ихней банде жена заказала мужа. Когда узнала, что он у неё дом отнять хочет. Грохнули! Как миленького. А такой, говорит, крутой был!.. Рогами до неба доставал. И какая-то баба глупая его превратила в ничто! Его сгубила, бандитов посадила, бабок всех лишилась, дома — всего! Но ему — пиздец! Вот так-то.
Всё, вроде?.. Всё вспомнил?.. А, зэк ещё этот старый рассказывал, что в каком-то там Соликамске ещё в советские времена творилось.
Карцер. Зима. Холод собачий, окно разбито, пол бетонный. На полу валяется человек. Воспаление лёгких, жар, температура под 40. Его вытаскивают в коридор, врачиха-ментовка подходит, сапогом прямо наступает на руку на запястье, “температуру меряет”:
— Нормальная! 36,6! Тащите назад.
Как он в первую свою отсидку. По малолетке ещё. Сел на 4 года. А вышел через 18! Сначала на 10 лет раскрутился. В зоне уже. Потом ещё …
Сижу, говорит, в бараке. (Ну, а он уже уважаемый был, в авторитете.) Вбегает парень молодой, мой ровесник, — и ко мне! Кричит, что за ним три басмача («басмачи», беспредельщики — не признающие ни понятий воровских, ни правил, ни авторитетов) гонятся. Ну, мы с ним разговариваем, и в этот момент эти трое в барак входят.
— Слышь ты, — парню этому говорят, — иди сюда!
Я им говорю:
— Чего вам от него надо?
Они:
— А ты ещё что за заступник?
И нож один вытащил. А я когда нож вижу, у меня переклинивает всё сразу, контроль над собой теряю! В общем, вырвал я у него нож, ему самому, как потом оказалось, несколько ударов нанёс и остальным двум, когда они бежать бросились — в спину. Эти убежали, а я стою с ножом окровавленным в руке и говорю этому парню:
— Ты этого хотел? Чего ты ко мне пришёл? Почему ты сам этого не сделал? Это же тебя только одного касалось!
Весь лагерь был на моей…
<Запись обрывается >
— Ваше? — кум, насмешливо глядя на Юрьевича, чуть приподнял знакомую чёрную тетрадь. Изъятую вчера при шмоне. (Новый какой-то кум. Средних лет, элегантный, гибкий… Лицо какое-то… хищное что ли!.. или язвительное… Острое.)
— Да, — чуть помедлив, выдавил из себя Юрьевич. Он заметно нервничал. Ничего хорошего от этого разговора он не ждал.
— Дневник, значит, ведёте? — кум небрежно полистал тетрадку. — Забавно… Режим нарушаем? — он поднял глаза на Юрьевича и ухмыльнулся. — Нехорошо!..
— Почему нарушаю! — слабо запротестовал тот, хоть и знал прекрасно, что это бесполезно. — Ну, просто пишу… Надо же чего-то делать!.. Чем-то заниматься. Не могу же я…
— Понятно, понятно… — рассеянно перебил его опер и побарабанил пальцами по столу. — А Вы знаете, что в камере запрещено хранить любые записи, не относящие к уголовному делу?!
— Нет, откуда?.. — виновато пробормотал Юрьевич, с видом оскорблённой невинности картинно пожимая плечами и глядя честными глазами прямо в лицо сидящего напротив человека. — Я думал…
— В карцер захотелось? — ласково поинтересовался кум и сладко улыбнулся. Словно огромный сытый кот, готовящийся проглотить на закуску ещё и маленького мышонка. Его, Юрьевича! Юрьевичу стало не по себе. Быть проглоченным ему вовсе не хотелось. И в карцер он отнюдь не рвался. Холодно же, март-месяц, да и вообще!.. Хуйли там делать? В карцере в этом? Ни курева, ни жрачки. Не говоря уж обо всём остальном. Телевизоре, например. Да чая просто горячего не допросишься! Сиди, блядь, на одной баланде!.. Сечке с соей. Чёрт дёрнул!.. Въебут щас 15 суток!.. И на хуй я дневник этот затеял писать?! Жил-жил… Так нет! Приключений на свою жопу искать вздумал!.. А-а, блядь! — похолодев, сообразил вдруг Юрьевич. — Мне ж свиданку на следующей неделе обещали! С женой!
Свиданка было дело серьёзное. Свидание с женой Юрьевич выпрашивал у своего следователя почти месяц. Всё «нет» да «нет»! И вот теперь, когда наконец-то!.. в кои-то веки!.. А-а, ч-ч-ё-ёрт!.. Во непруха! Из-за какой-то хуйни!..
Юрьевич кинул затравленный взгляд на опера и увидел, что тот, кажется, отлично понимает, что делается у него сейчас на душе. Улыбочка его, по крайней мере, стала какой-то совсем уж приторной. Прямо-таки елейной!.. А чего тут непонятного, с другой-то стороны? Да и про свиданку он знает наверняка!
— Да-а!.. — издевательски протянул в этот самый момент кум. Будто и впрямь мысли Юрьевича прочитал. — И ни о каких свиданиях теперь, естественно, не может быть и речи. Сами виноваты! — скорбно покивал он и развёл руками, заметив движение Юрьевича. — Не надо режим нарушать!
— Да я!.. — заикнулся было Юрьевич.
— Ладно! — неожиданно резко оборвал его кум и легонько пристукнул ладонью по столу. Точнее, по всё той же злополучной тетради. Юрьевич прикусил язык. Кум помолчал немного и уже совсем другим тоном спокойно продолжил. — Не о том сейчас речь, — он словно невзначай опять коснулся слегка пальцами тетрадки с дневником. Юрьевич машинально проследил глазами за его рукой и сглотнул. Ему стало отчего-то тяжело как-то на душе. Тоскливо. Будто ветром ледяным внезапно дохнуло. — У Вас ведь жена, кажется, молодая есть, а? И ребёнок?
Юрьевич вздрогнул и настороженно уставился на своего собеседника. Если так можно выразиться. «Собеседник»!.. Черти бы его взяли!
Это ещё что? Чего ему надо?.. «Хитры вы, легавые, с подходцами вашими!» — припомнилась ему неожиданно незабвенная фразочка Фокса из знаменитого «Места встречи изменить нельзя».
— Статья у Вас тяжёлая, — как ни в чём продолжал между тем опер, поигрывая небрежно карандашиком. — Какой у Вас срок? 8 лет?
— 7 лет 10 месяцев, — автоматически поправил его Юрьевич.
— Ну, вот видите! — кум откинулся на спинку кресла и достал из кармана сигареты. — Кур_И_те! — радушно предложил он Юрьевичу, протягивая пачку.
— Спасибо, — на всякий случай отказался тот. На фиг-на фиг!
— 8 лет!.. — значительно повторил опер, закуривая. — Целых 8 лет!.. Думаете, жена Вас ждать будет?
— Послушайте!.. — Юрьевич ощутил поднимающую волну ярости. Да пошёл ты на хуй, козлина! Не твоё собачье дело!! Будет она меня ждать или не будет. — Я вообще не хочу на эту тему с Вами разговаривать! Вы поняли?!..
— Ну-ну-ну!.. — лениво покосился на него кум. — Угомонись! А то ведь и маски-шоу устроить можно. Прямо сейчас! Хочешь?
Юрьевич замолчал и стиснул до боли зубы. На скулах его заиграли желваки. Вот падла! Чёрт еб_А_ный!
— Так вот! — кум откровенно ухмыльнулся прямо в лицо Юрьевичу, открыл его дневник и издевательски процитировал: «3 года — инкубационный период. Конечно, каждый волен думать, что у него жена — особенная…» 3 года!.. — назидательно повторил он, поднимая вверх палец. — На большее никого обычно не хватает. А у тебя их аж целых 8! Этих лет. Разница есть? — Юрьевич угрюмо молчал. –
Конечно, твоя жена особенная, базара нет!.. Как и у всех! Жёны, они у всех особенные!.. И деньги у них всегда откуда-то рано или поздно появляются! Берутся! — кум жизнерадостно расхохотался.
Юрьевич почувствовал вдруг, что глаза его застилает какая-то кровавая пелена и что ещё секунда — и он не выдержит и бросится на своего мучителя! Он даже движение непроизвольное вперёд уже сделал!..
— Давай-давай!.. — поощряюще заметил опер, от внимания которого ничего это не ускользнуло. — Бросайся! Ещё на червонец сейчас раскрутишься! Будет 18! И полосу в личном деле себе зарабатываешь: «Склонен к нападению на администрацию». Наручники сразу. И никаких УДО потом. От звонка до звонка. Давай! Ну, чего ж ты?
И отъебашут ещё так, что рёбра все переломают и в ссать кровью месяц ходить потом будешь! — мрачно закончил про себя Юрьевич. Его всего трясло, но он уже овладел собой.
— Ладно, Юрьевич! — кум внезапно посерьёзнел и затушил сигарету. — Хватит шутки шутить! Я думаю, ты человек разумный… — он, судя по всему, уже окончательно перешёл на «ты». Юрьевича это хоть и коробило, но возражать он не решался. Да и чего там!.. В лагере, говорят, вообще не церемонятся! Пора привыкать.
Опер между тем медлил, как-то странно поглядывая на неподвижно сидящего перед ним Юрьевича. Юрьевич снова насторожился. Что ещё?
— Как у вас в камере дела?
— Нормально, — Юрьевич непроизвольно качнул плечом. Вопрос застал его врасплох. Куда этот пидор клонит?
— С сокамерниками проблем нет?
— Нет, — Юрьевич недоумевал всё больше и больше. Причём здесь?!..
— А как вообще в камере обстановка? Конфликты у кого-нибудь есть?
До Юрьевича наконец-то дошло. «Послушайте!..» — хотел уже было опять в праведном гневе начать он своё коронное и вдруг осёкся.
Какое там «послушайте»!.. Чего дурью маяться? Я же полностью в его власти. Что захочет — то и сделает. Может казнить, может помиловать. Может в порошок стереть. Кинуть в пресс-хату!.. Хотя, говорят, сейчас таких нет. А там хуй его знает!.. Может, и есть. У нас и пыток нет. И избиений. А каждого второго бьют. А даг один рассказывал, что у них в Дагестане делается, так это вообще!.. Трубку в жопу вставляют с проволокой колючей внутри. А потом трубку вытаскивают и начинают проволоку тянуть… Очень, говорят, способствует! А иголки под ногти — это вообще сплошь и рядом. Обычное дело.
Юрьевичу стало по-настоящему страшно.
— Так есть у кого-нибудь конфликты в камере? А? Фёдор Леонидович? — видя, что Юрьевич молчит, настойчиво переспросил кум.
— Вы что, хотите, чтобы я на сокамерников стучал? — Юрьевич ощутил внезапно, что во рту у него всё пересохло.
— Слушайте, Юрьевич! — опер вздохнул и словно бы в затруднении пожевал губами. Он снова стал почему-то необыкновенно вежлив. — Вы взрослый человек. Здравомыслящий, — он опять замолчал и глянул на Юрьевича как на ребёнка. С каким-то даже сочувствием. — Стучат, как Вы выражаетесь, полтюрьмы! А другой половине это просто не предлагали ещё, — опер усмехнулся. — Сами посудите. Со следствием сотрудничают почти все. Все ведь друг на друга показание дают. А если человек сотрудничает со следствием, то как же это он от сотрудничества с тюремной администрацией откажется? А? Юрьевич? Неужели не ясно? — Юрьевич подавлено молчал, уставясь в пол. Ему было невыразимо тошно. –
Давайте говорить начистоту! — неожиданно предложил опер каким-то тёплым и задушевным голосом. Юрьевич удивлённо вскинул глаза. Кум был теперь сама доброжелательность. Чуть не светился! — Вы, я вижу, говорить не расположены, поэтому я за Вас порассуждаю, — он достал ещё одну сигарету и щёлкнул дешевенькой зажигалкой. –
Вот Вы, наверное, думаете: «Стучать на товарищей!.. предавать!.. Подлость!..» А жену свою с ребёнком одну оставлять — не подлость?! Без средств к существованию. Вас сейчас отправят на 8 лет в Хуево-Кукуево, и что она без Вас делать будет? На панель пойдёт?.. Или работать?.. А кем? Она ж у Вас домохозяйкой всю жизнь была. Ничего не умеет, — опер подождал немного, выразительно глядя на Юрьевича. Тот молчал. –
Вот то-то и оно! — вздохнул кум, глубоко затягиваясь. — Раньше надо было думать, Юрьевич, а теперь уж надо выбирать из двух зол меньше. Раз ничего больше не остаётся, — он выпустил несколько аккуратных колечек сизоватого дымка. –
Договоримся мы с Вами сейчас — и свидание Вам будут длительные, и в тюрьме Вы сможете остаться, рядом с женой — а не ехать к чёрту на кулички! — и выйдете по УДО. По полсрока. Год Вы уже сидите — так что Вам и осталось-то всего ничего. Трёшка от силы. Как раз на пределе! — кум хмыкнул и кивнул на дневник Юрьевича. –
Инкубационный период. Ровно 3 года. Глядишь, ещё и не разлюбят Вас. Всё ещё у Вас может получиться… Но это, если мы договоримся! — взгляд его вновь вдруг стал жёстким. –
А иначе — всё! 8 лет не шутки, Юрьевич! Можете уж мне поверить! — он с нажимом произнёс слово «мне». — Без всяких своих тетрадочек. Я уж этого всего навидался за свою практику о-го-го!.. Выше крыши! Знаю, как всё это бывает… — кум с ожесточением ткнул в пепельницу полудокуренную сигарету и резко наклонился через стол к Юрьевичу. –
И главное, зачем? — свистящим шёпотом произнёс он. — Зачем!? Ради чего!? Терять семью, близких… Всё!! Ради чего? Вам что с ними, детей крестить? — он неопределённо мотнул головой куда-то вглубь тюрьмы. — Какая Вам разница, что с ними будет? У них своя жизнь, у Вас своя. У Вас семья! Ребёнок!! Вот о ком подумать надо! Каково ему будет без отца расти? А, Юрьевич?.. Об этом Вы подумали? А не о каких-то там абстрактных «понятиях».
Думаете,_ОНИ_бы Вас не сдали? — он вновь мотнул головой. — Да с потрохами! За свидание, за лишнюю передачу!.. Да просто так!! За хорошее отношение. За кусок колбасы. За то, что у Вас есть жена, а у них нет. Да ни за что!! Чтобы Вам так же плохо было, как и им!.. — кум опять откинулся на спинку своего кресла. –
Ну так к_А_к, Юрьевич? — чуть помедлив, поинтересовался он. — Будем сотрудничать?!
— Мне надо подумать… — Юрьевич вытер вспотевший лоб. — Мне надо подумать.
Донесение агента Х.
«Сегодня мой сосед по камере А упоминал в разговоре, что примерно два года назад он в составе преступной группы…
Сегодня мой сосед по камере Б …
Сегодня мой сосед по камере В …
………………
Сегодня мой сосед по камере Я …»
— Слышь, Колян, ты при Юрьевиче не особо там болтай!
— А чего?
— Да кумовской он, базарят. Чего его на зону не отправляют? Четвёртый год уже в тюрьме крутится! Хуйню всякую несёт… Эпизоды там какие-то у него всё время новые открываются!.. В общем, мутный он какой-то, поаккуратней с ним.
— По-оня-ятно!.. Ладно, спасибо, что сказал! А, вон уже с прогулки зовут!.. Опять не догуляли!! Не прошл_О_ ещё часа!
— Козлы!
Из донесения агента Y.
«Сегодня на прогулке мой сосед по камере Н сказал мне, что наш сокамерник Юрьевич — кумовской, сотрудничает с администрацией тюрьмы…»
__________
И спросил у Люцифера Его Сын:
— Прав ли тот человек?
И ответил Люцифер Своему Сыну:
— Решай сам.