Приемная зала гадалки Шарлотты Федоровны Кирхгоф. Полумрак, горят свечи и курятся благовония. Слышится восточная музыка. На столе ворожеи большой стеклянный шар, дымящиеся реторты, карты и всевозможные вещи загадочного назначения. Здесь же — человеческий череп со светящимися кристаллами в глазницах. По стенам развешены тусклые портреты и пейзажи с руинами. В углу стоит скульптура. В кресле, развалившись, сидит Дантес и задумчиво листает некую французскую книгу. Вбегает П а ш к а.
Д а н т е с (по-французски, радушно). О, дружище! И вы здесь! Входите же!
П а ш к а (тоже по-французски, оглядываясь). Где старуха?
Д а н т е с. Мадам отлучилась. Прошу вас корнет, устраивайтесь. Вместе нам не будет так скучно. Видит Бог, я уже начал жалеть о своей авантюре.
П а ш к а. Отчего же?
Д а н т е с (откладывая книгу и поднимаясь). Признаюсь вам честно, я не любитель мистики. Я поклонник Аристотеля! Все люблю пощупать собственными руками. Судя по маленькой пейзанке во дворе, вы — тоже. (Хохочет.) Но Алексис настоял! Он, конечно, борода и сапог, но совершенно обворожил меня своим французским. Мы намедни сошлись в одной кондитерской. Скуки ради, я согласился на этот странный визит.
П а ш к а. Где он?
Д а н т е с. Алексис? Вероятно, отправился за шампанским. Но что с вами, мой друг? Вы чем-то взволнованы?
П а ш к а. Сожалею, сударь, но вы повели себя в высшей степени неучтиво.
Д а н т е с. Как? Что это значит?
П а ш к а. Вы не вступились за даму, которой ваш «сапог» минуту назад дал пощечину.
Д а н т е с. Я ничего такого не видел, помилуй Бог! И говорил с той уличной певичкой первый раз в жизни!
П а ш к а (напрягшись, цитирует). «Кто осмеливается обидеть даму, тот возлагает на ее кавалера обязанность мстить за нее, хотя б она вовсе не была ему знакома». Бестужев-Марлинский. «Вечер на бивуаке».
Д а н т е с. Да вы с ума сошли, корнет! Какой бивуак?
П а ш к а (выхватывая из ножен палаш). Вы куда прибыли, сударь?
Д а н т е с (машинально делая то же). К ворожее, черт побери! И что с того?
П а ш к а. Вы, сударь, приехали в Россию.
Д а н т е с. Ну да, в Россию! Догадал же дьявол… Алексис! Где вы? Я атакован каким-то умалишенным!
П а ш к а. Извольте же знать русскую литературу! Об языке я уж и не толкую. Защищайтесь! (П а ш к а делает первый выпад. Изумленный Д а н т е с легко отбивает удар.)
Д а н т е с. Полегче, юноша!
П а ш к а (наседая, наносит удары, каждый из которых сопровождает стихотворной строчкой). «На наших дев, на наших жен…» Получи! «Дерзнет ли вновь любимец счастья…» А вот так? «Взор бросить, полный сладострастья…» На-ка, лягушатник! «Падет, Перуном поражен…» (Отскакивает, переводя дух.) Кондратий Рылеев. «На смерть Чернова».
Д а н т е с. Алексис! Да где вы, черт вас побери совсем! Здесь какой-то… Перун… дает мне урок русской литературы! Но зачем?
П а ш к а (отбрасывая ногой подвернувшийся стул). А затем! Приперся он, видите ли, судьбу изведать. «На ловлю счастья и чинов»! Я тебе, ракалья, лучше всякой Шарлотты нагадаю! (Вновь наскакивает на Д а н т е с а.)
Д а н т е с (отбивая удары). Так это что же — дуэль?
П а ш к а. Скорее, «rencontre». Стыдно не знать, гвардеец! Для правил чести у меня нет времени.
Д а н т е с. Говорили мне, что русская гвардия напичкана мальчишками, не знающими приличий. Я не могу с вами драться, по крайней мере, из двух причин.
П а ш к а. Интересно послушать!
Д а н т е с. Во-первых, дуэль с душевнобольным запрещена.
П а ш к а. Возьму грех на душу!
Д а н т е с. Во-вторых, поединок невозможен с лицом, не достигшим совершеннолетия! Вы ребенок, вас, поди, еще секут!
П а ш к а. Ничего! Вам ли, шуан несчастный, рассуждать здесь о правилах! Вам светит дуэль с человеком, который старше вас на тринадцать лет!
Д а н т е с. Предсказания уже начались? Что же еще меня ожидает?
П а ш к а. Ты, подлец, станешь волочиться за первой красавицей Петербурга…
Д а н т е с. Уже неплохо!
П а ш к а. И захочешь убить на дуэли ее мужа, первого поэта России!
Д а н т е с. Моя судьба — жить и умирать среди первых. Я сам из таких. Но я не дерусь с сочинителями, я им просто… уши отрезаю.
П а ш к а. Ничего у тебя не выйдет!
Д а н т е с. Так-таки ничего?
П а ш к а. За дуэль со мной тебя посадят на гауптвахту, а потом с позором выгонят из России. Если до этого я сам тебя не убью, мерзавец! Сейчас здесь будет полиция!
Д а н т е с. Да ты бретёр, плутишка эдакий! Кто тебя научил такому странному бою?
П а ш к а. Кто надо! (Совершает невероятный пируэт и вонзает палаш в грудь Д а н т е с а. Тот со стоном падает навзничь и замирает. Раздаются жидкие аплодисменты. Тяжело дыша, П а ш к а оглядывается и видит стоящих в противоположных дверях К у п ц а и Г а д а л к у.)
К у п е ц. Недурно. Видна школа Кагановича. Может, еще и нас с бабулькой… на ристалище потащишь?
П а ш к а. Жаль, дуэльный Кодекс не позволяет. С фискалами не дерутся, их на месте убивают. Как собак. (Со звоном загоняет палаш в ножны.)
К у п е ц (проходит к столу, переступая через Дантеса). Ах, ах — какой страх…
П а ш к а. Ахал бы дядя, на себя глядя. Ты мне еще за Телушкина ответишь.
К у п е ц (вытаскивает из черепа светящийся голубой кристалл и подает его Г а д а л к е). Вот, Шарлотта Федоровна. Что и требовалось доказать. Все записано от начала до конца, вся «ента, понимашь, дуель». Можешь показать на Совете. Вопиющее нарушение Закона пребывания, ведомственных инструкций и приказов по Институту.
Г а д а л к а. А те двое?
К у п е ц. Уже дома.
Г а д а л к а (устало). Ладно, готовь вопрос на Совет. Будем отчислять.
К у п е ц. Все троих?
Г а д а л к а. И Мещерского. Он, что ли, идейный начинщик… «проэкта»?
К у п е ц. Никак нет, Шарлотта Федоровна. Атаманом у них сей аматёр — Крис Алдонин.
Г а д а л к а (тяжело опускаясь в кресло). Заговорщики… Партизаны… По-человечески они уже не понимают.
К у п е ц. Не доросли мы до таких практик. Даже с лучшими.
Г а д а л к а (Д а н т е с у). Вставайте, Жорж. Миссия окончена, отдыхайте.
Д а н т е с открывает глаза, поднимается с пола, механически следует в угол залы и там застывает в положении «смирно». К у п е ц подходит к нему и набрасывает на голову тряпку. Затем вкладывает в его ножны саблю, деловито трогает порез на груди.
К у п е ц. А удар-то был — на поражение. В самое сердце. Ты хоть понимаешь, Алдонин, что могло бы случиться?
К р и с (садится в кресло). А ничего… Этот подлец все равно бы воскрес. Отлежался бы в лазарете… Вы бы сами потом придумали ему легенду — мол, разбойнички на Невском напали… И Пушкин все равно бы погиб. (Посасывая оцарапанный палец.) Нету его, Полдника. И Мировой Воли нет. Есть только вы — охранка. Были, есть и будете. Устроили, понимаешь, провокацию…
Г а д а л к а и К у п е ц быстро переглядываются.
Г а д а л к а. Жаль, перспективный был паренек.
К у п е ц. Да, ничего. Зачем только во взрослые дела полез…
К р и с. Зачем? А вот мы ИМ сейчас расскажем…
Г а д а л к а. Кому это — «им»? Не шути так, мальчик.
К р и с. Вот им, которые сейчас в двери ломятся.
Со стороны передней доносятся стуки в дверь, неясные крики, свистки полиции.
Г а д а л к а (К у п ц у). Это еще что такое?
К р и с. А это арестование ваше грядет! Погосты поганые…
К у п е ц. Что ты задумал, дурак?
К р и с. Еще не догадался? (Выхватывает из кармана пистолет Й о г а н а и стреляет в К у п ц а.) Это тебе за Телушкина! А это — за Анисью! А это — за Поприскина! А это — за Алексу, стукач! За Пушкина! За Лермонтова! За Гумилева!
К у п е ц, как подкошенный, валится на пол. Г а д а л к а вскрикивает и делает в сторону К р и с а тот же жест, каким была остановлена А л е к с а. К р и с выпускает из руки пистолет, оседает в ближайшем кресле, но сохраняет сознание. Смотрит на старуху с ненавистью. Г а д а л к а внезапно распрямляется, взмахивает руками и превращается в красивую, стройную и молодую женщину.
Г а д а л к а. Что ты наделал? (Бросается к К у п ц у, гладит его по щекам, пытается привести в чувство.) Жорж! Жорж! Komm zu mir! Schnell doch! (Ко мне! Да быстро же! — нем. яз.)
Д а н т е с «оживает», сбрасывает с головы тряпку, одним прыжком достигает распростертого тела.
Г а д а л к а. В капсулу его, мигом! Подключить ко всем системам! Анабиоз! Первичная обработка ран!
Д а н т е с. Есть, мадам!
Г а д а л к а. Готовить аварийный отход!
Д а н т е с. Слушаюсь! (Легко поднимает на руки К у п ц а и исчезает в задней комнате Г а д а л к и. Та, не обращая внимания на П а ш к у, хватает дамский ридикюль и быстро собирает со стола небольшие предметы непонятного назначения. Из глазницы черепа извлекает второй светящийся голубой кристалл, прячет в кармане. Неподвижный П а ш к а следит за ней глазами.)
П а ш к а (с трудом). Что, когти рвешь? Ведьма старая…
Г а д а л к а. Не такая уж и старая.
П а ш к а. Мы тебя сразу расшифровали.
Г а д а л к а. Врешь. Я следила за вами. Через амулеты.
П а ш к а. Шпики позорные…
Г а д а л к а. Сволочь ты, Алдонин. Такой эксперимент испортил. Ну и оставайся тут…
П а ш к а. Эксперимент? Как лучше Пушкина укокошить?
Г а д а л к а. Детский сад. Если хочешь знать, я его с восемнадцатого года веду… По особой программе. «Weisser Ross, weisser Kopf, weisser Mensch»… («Белая лошадь, белая голова, белый человек» — нем. яз.)
П а ш к а. Это как же, позвольте спросить?
Г а д а л к а. Да уж не так, как вы, дилетанты… Это была первая попытка. Предупредить хотели. Слабо, не сработало. В Одессе Пантелеев повторил… Под видом грека-колдуна… Черт, где же косметичка… Опять мимо. Потом я предложила сделать клона. На дуэли он должен был просто промахнуться, понял? Столько опытов, столько попыток… Нет, приперлись…
П а ш к а. Что, и мсье Пантелеефф спасал?
Г а д а л к а. Алексей всю михайловскую ссылку просидел в Святогорском монастыре. Монахом. Это он тогда в ворота вошел. И отговорил Пушкина от побега. Про зайца и прочее мы уже потом придумали. Для прикрытия. Вот это был сейв! Совпало с дискретным пятном.
П а ш к а. Зачем… отговорил?
Г а д а л к а. Его бы понесло на Сенатскую. Через пять лет он погиб бы на Нерчинских рудниках. От чахотки.
П а ш к а. Купец что… взял и рассказал?
Г а д а л к а (про себя, сквозь зубы). Идиот. А туда же… (Оглядывая залу.) Кажется, все… (Походит к П а ш к е и срывает с его шеи оберег.) Ты останешься здесь. И я позабочусь, чтобы навсегда. Тебя осудят заочно. (Прислушивается к шуму из передней.) Дверь сломали. Если Алексей умрет, я вернусь и лично тебя разорву. Голыми руками. Дай сюда! (Поднимает с пола пистолет и быстро выбегает из залы. В помещение врываются М и х е е в и В а л е н ю к, жандармы, несколько человек с улицы.)
М и х е е в. Всем на пол! Не двигаться!
В а л е н ю к. Смотрите, кровь, кровь! Кровь на полу! На ковре! Везде!
М и х е е в. Кто стрелял? Ты стрелял? Взять его!
Жандармы хватают П а ш к у.
М и х е е в. Где убиенные? Отвечать!
П а ш к а кивает на дверь в заднюю комнату. М и х е е в кидается туда, но быстро возвращается, держа в одной руке саблю, в другой — лифчик.
М и х е е в. Пусто!
В а л е н ю к. Но где Шарлотта Федоровна? Где ее, станем говорить, горничная? И кровь, кровь… Весь ковер в крови!
М и х е е в (приступая к П а ш к е). Ты куды трупы дел? Разрубил, что ли? Отвечать!
П а ш к а. Никого я не рубил…
М и х е е в. Купец где? И этот еще… Хранцуз с им был! (Приглядывается к П а ш к е.) Постой, постой… Да ты, никак, дворник? И усы приклеил! (Хватается за усы, пытаясь их отодрать. П а ш к а взвывает от боли.)
П а ш к а. Не лезь, дубина! Они настоящие!
М и х е е в. А мундир взял откелева? Да ты… С убиенного снял, что ли?
П а ш к а. Никого я не убивал! Они через черный ход ушли!
М и х е е в. В участок его, робяты! Там разберутся! (Дует в свисток.)
В а л е н ю к (стоя на авансцене, лихорадочно строчит в блокноте). «Чудовищное преступление на Малой Дворянской… Дворник убил кавалергарда, и, переодевшись в его мундир, застрелил…» Нет, лучше — зарезал! «Купца первой гильдии Пантелеева, домовладельца… Мистическую провидицу»… Нет, это не надо. Просто — «Маниак зарезал и жилицу Кирхгоф, Шарлотту Федоровну… и ее горничную… Все трупы расчленил и сжег в камине!» (Оглядывается.) Камина нет, черти его дери… Ладно! Трупы разрубил палашом и окровавленные члены выбросил в окно!» Нет, искать будут… не найдут еще. Куда же он их подевал? Ладно, потом… «Вот что значило загадочное предзнаменование в доме конюшенного ведомства!» А-ах! Вот оно что, канальство… Срочно в редакцию! (Убегает.)