Комната К а т и. Полумрак. Хозяйка склонилась над небольшим туалетным столиком. На нем — маленький светящийся кристалл, большая стеклянная банка и жестяной таз. Поворот кристалла и в комнате вспыхивает свет, возникает голографическое изображение спальни Валенюка. Она в страшном беспорядке и запустении. Застарелый табачный дым, пыль, канделябры с оплывшими свечами, пустые бутылки, грязная посуда. Распахнутый шкаф с грудой белья. Штора на окне висит на одной прищепке. Повсюду вавилоны книг и измятые бумаги. Сам хозяин в сюртуке, панталонах и в одном ботинке лежит на смятой и грязной постели. Другой ботинок венчает на столе стопку журналов. Рядом валяется перевернутый и помятый цилиндр. Со скрипом открывается дверь и в комнате появляется согбенная старуха Кирхгоф. Ее лицо скрыто вуалью. Тряся головой, гадалка с презрением озирается и, стуча палкой, идет прямо к постели Валенюка. Мгновение постояв рядом, тыкает палкой в спящего.
В а л е н ю к (пересохшим ртом). М-м-м-м… Пи-и-ить… Смерти… жажду.
К и р х г о ф. Смерть пришоль.
В а л е н ю к. Нет…
К и р х г о ф. Да. (Тыкает палкой.)
В а л е н ю к. Нет… уйди. (Вяло отмахивается.)
К и р х г о ф. Да. (Тыкает палкой.)
В а л е н ю к. Петрушка, пошел вон, булыга проклятый…
Старуха придвигается вплотную к В а л е н ю к у, поднимает вуаль и склоняется над лицом литератора.
К и р х г о ф (зловеще). Тфой смерть пришоль. Зри!
В а л е н ю к открывает глаза и издает вопль ужаса, не в силах пошевелиться.
В а л е н ю к. А-а-ааааа! Не-е-ет!
К и р х г о ф. Й-а-а!
В а л е н ю к. Изыди! Сгинь! Чур меня, чур… (Зажмуривается и натягивает на лицо одеяло. Трясущейся рукой старуха стаскивает его.)
К и р х г о ф. Ты есть покойник! Ты был… умер!
В а л е н ю к. А-а-ааа!
К и р х г о ф. Покайся! (Тыкает палкой. В а л е н ю к крутится под одеялом, пытаясь увернуться.) Покайся! В смертных грехах своих покайся!
В а л е н ю к. Грешен! Господипомилуйгосподипомилуй… господ-е-е-е!
К и р х г о ф. Вижу! Все вижу! Дом казенный, стражники, юдоль мрачная, смрадная… (В а л е н ю к отползает, садится в кровати, спиной прижимается к стене, на которой криво висит гравюра с портрета Пушкина.) Гореть тебье в аду!
В а л е н ю к (в ужасе). Гадалка! Колдунья!
К и р х г о ф. Гореть! Провижу! Геенна огненна, пропасть бездонна… (Взвизгнув.) Вельзевул! Пожрет тебья навеки, провижу! Корчи твои в пасти его — зрю!
В а л е н ю к (вопит). Да в чем же грех мой, матушка?
К и р х г о ф (хватая со стола газету «Северный Меркурий», потрясая им перед литератором). Не ты ли сии клеветы воздвигаль? Не ты ли?
В а л е н ю к. Аз… есмь. Заставили, видит бог… Принудили… Смилуйся!
К и р х г о ф. Иуда подлая, verfluechter Verraeter! (Подлый предатель! — нем. яз.) А кто сей пасквиль намараль? (Читает с немецким акцентом, путая ударения.) «Один известный поэт был не весьма пригож собою, отчего все женщины не совсем его жаловАли: он имель большие серые глаза, рот, занимавший все пространство от одного уха до другого, отвислые губы, длинный нос, загнутый книзу, и рыжеватые бакенбарты… Голос его ближе походиль на скрып немазанных колес… Однако ж вопреки своей наружности он влюблялся во всех женщин…»
В а л е н ю к. Бес попутал!
К и р х г о ф (берет со стола «Северную пчелу»). А сие? «Этот стихотворец служит более усердно Бахусу и Плутусу, чем Музам… в своих стихах он не обнаружиль ни одной высокой мысли, ни одного возвышенного чувства, ни одной полезной истины. Он бросает рифмами во все священное, чванИтся перед чернью вольнодумством, а тИшком ползает у ног сильных, чтобы позволили ему нарядиться в шитый кафтан». Что это есть такое? Это есть про Пушкин? Фарисей! Доноситель! Сколько тебе заплатиль?
В а л е н ю к. Виновен! Токмо из скудости, нищеты беспредельной…
К и р х г о ф. Кто платиль?
В а л е н ю к. Фаддей! Булгарин, Фаддей… Венедиктович! Я не хотел, видит бог! (Крестится.)
К и р х г о ф. Фуй! (Взмахивает палкой.) Не надо божба! Не помогайт! Все вижу, все… Смола кипяща, зловонна… Черти в глотку лить! На крЮки вешать тебья… за ребро! …Кто Телушкин заказать?
В а л е н ю к. Пантелеев, купец!
К и р х г о ф. Зачем?
В а л е н ю к. Не ведаю, клянусь…
К и р х г о ф. А гонорарий? Почем рядились?
В а л е н ю к. По три рубли строчка…
К и р х г о ф. Verdammt! So billig… (Проклятье! Так дешево… — нем. яз). Гореть тебе в преисподней, плут и бездельник. Ежели от подлости своей не отступишься… Ужо тебе! Прокляну! (Снова вздымает палку.)
В а л е н ю к (путаясь в простынях, сползает с кровати к ногам старухи). Отженюсь… Христом богом, не стану… Землю есть буду…
К и р х г о ф. Задаток вернешь и в церковь, подлец, в церковь! На колени, писака гнилая! Вижу: ежели отмолишь грех, быть тебе прощенным… Ежели наново в дело гнусное встрянешь — лопнут глаза твои, отсохнет язык твой и струпьями тело пойдет… Так вижу я, да сбудется! И дух свой в выгребной канаве испустишь, и черти унесут, и род людской из памяти извергнет! Аминь!
В а л е н ю к. Землю есть… буду. Тетенька, не выдавай! (Рыдания переходят в тихий вой.)
К и р х г о ф. Дух Астрала вызываю я из тьмы кромешной! Явись и вразуми сего грешника!
К а т я (в своей комнате стучит в таз и воет в банку над кристаллом). У-у-уууу… У-уууууу… У-а-ха-ха-ха!
Старуха отворачивается, едва сдерживая смех.
В а л е н ю к (бегло крестится, с ужасом оглядываясь по сторонам). Спаси и сохрани! Господь Вседержитель! Господипомилуйгосподпомилуйгосподипомилуй…
К а т я (мощным загробным голосом, заполняющим всю валенюковскую спальню). Огонь, Воздух, Вода и Земля! Все силы стихии! К вам взываю я, великая богиня Селестия!
В а л е н ю к. Не надо взывать! Не надо!
К а т я. Жаба гигантская, да пожрет предателя! Големы тьмы, да разорвут пасквилянта, изветы на невинные души возводящего!
К и р х г о ф. Ведаешь ли имя его, о великая богиня Селестия?
В а л е н ю к. Я больше не буду! Простите меня!
К и р х г о ф. Имя его — Аристарх!
К а т я. Да сбудется! (Ударом в таз, наклоненным над кристаллом, производит гром в спальне литератора.)
В а л е н ю к, закутавшись в простыню, с воем заползает под кровать. Мгновение старуха прислушивается, затем поднимает руки, складывая их крестообразно. К а т я зажимает себе рот, чтобы не рассмеяться, и переворачивает кристалл. Гаснет свет. К и р х г о ф величаво покидает сцену. В темноте слышны лишь шаркающие шаги, стук открываемой и закрываемой двери. Затем раздаются голоса П а ш к и и К а т и.
П а ш к а. Это было феерично. Я сам чуть со страху не помер.
К а т я. Надолго запомнит, тля газетная. Преображайся, на лестнице нет никого. Неровен час — на саму каргу где-нибудь наткнешься.
П а ш к а (деловито). Теперь — Йоги?
К а т я. Да, настраиваюсь… Где эта Обуховская? На Фонтанке?
П а ш к а. Нет, я узнавал. В прошлом году всех психов с Фонтанки перевели на Петергофское шоссе. Одиннадцатая верста. Больница «Всех скорбящих радость», бывшая дача князя Щербатова. Сразу увидишь, там одна такая…
К а т я. А, вижу… Я ее другой представляла. Что-то вроде палаты номер шесть. А здесь — сад, цветочки… Чистенько так.
П а ш к а. Казенная богадельня, находилась под личным покровительством императрицы Марии Федоровны. Потом — самого царя. Считалась одной из лучших в Европе.
К а т я. Оно и видно.
П а ш к а. Внутри еще больше удивишься. Картины, вазы… Камин в курительной комнате. Своя церковь. Даже архитектор свой. Мастерские. Питерские аптекари покупали там лекарства.
К а т я. Вижу Йогана. В халате и шапочке… (Хихикает.) Смешной! Чуть на паркете не навернулся.
П а ш к а. Шепни ему, пусть не обольщается. Методы там были… те еще. Через двадцать лет туда привезут художника Федотова… Помнишь — «Сватовство майора»?
К а т я. Конечно…
П а ш к а. Били плетьми, обливали ледяной водой… Вскоре отпели в той же церкви.
К а т я. Ты куда теперь?
П а ш к а. Так на службу… Чертову лужу вычерпывать. Петр Михайлович снова впропьяна.
К а т я. Ок. Встречаемся там же?
П а ш к а. Да. В воскресенье. Целую. Конец связи.
К а т я вращает кристалл. Вскоре в ее комнате возникает палата титулярного советника П о п р и с к и н а. Он лежит в смирительной рубахе, привязанный к койке кожаными ремнями. Во рту — кляп. Под глазом расплылся огромный синяк. Окно палаты до половины замазано зеленой краской и заделано решеткой. Открывается дверь и в комнату осторожно входит Й о г а н. П о п р и с к и н следит за ним выпученными глазами. Й о г а н прикладывает к губам палец и присаживается на койку.
Й о г а н (сострадательно). Ну что, б-брат? Как она, жизнь — в общем и целом?
П о п р и с к и н мычит.
Й о г а н (вглядываясь в его лицо). Эка тебя тут лечат… Орать не будешь?
(П о п р и с к и н мотает головой. Й о г а н вытаскивает кляп из его рта.)
П о п р и с к и н (шепотом). Вы кто?
Й о г а н. Д-доктор.
П о п р и с к и н. Я вас не знаю.
Й о г а н. Это ничего.
П о п р и с к и н. Вы — секретный палач. Я понял.
Й о г а н. Говорю же — д-доктор.
П о п р и с к и н. Не убивайте меня. Я все скажу.
Й о г а н извлекает прибор, прикладывает его к руке сумасшедшего.
П о п р и с к и н (кричит). Убивец! Пришел жилы резать! Фелшера-а-а!
Й о г а н (зажимает ему рот рукой). Тс-с… Обещался же… Ах, да ты зубами! Рот зашью! (Читает на экране прибора.) М-да… «Mania furibundi». Что это за зверь, пани врачея?
Г о л о с К а т и. Буйное помешательство.
Й о г а н (беспокойно). Так что делать-то? Он кусается! Это не заразно?
К а т я. Да кто его знает… Там есть специальная функция. Погуляй курсором. Нашел?
Й о г а н. Да, вот: фури… бунди. Активирую.
К а т я. Приложи ко лбу, не к руке. Он снимет синдром. …Все, можешь отпускать. (Йоган убирает руку со рта больного.)
П о п р и с к и н (торопливо). Перед казнью должен сделать признание. Слово и дело!
Й о г а н (работая с прибором, строго). Нуте-с… Вас слушают. (Осматривает покусанную руку.)
П о п р и с к и н. Чрезвычайно секретно. Начальнику Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии господину Бенкендорфу самолично.
Й о г а н. Излагайте. Я передам.
П о п р и с к и н. Нет-с, вы запишите. Для резолюции и печати-с! Необходимо учинить высочайшее распоряжение.
Й о г а н со вздохом достает клочок бумаги, кладет на тумбочку. Потом извлекает карандаш.
П о п р и с к и н. Находясь в полном здравии и ясном уме, показываю: вчера, августиона сорок третьего дня три тысячи тринадцатого года по Рождеству Христову, Наполеон Буонапарт на потаенном судне «Карась» прибыл в Кронштадт.
Й о г а н (роняя карандаш). Да что вы говорите…
К а т я хихикает.
П о п р и с к и н. Сие-с не смешно-с, сударь! Следуя в русле Невы, подводное судно имеет дальнейшей целью подплытие к Зимнему дворцу.
Й о г а н. Понимаю-с: готовится злодейское п-покушение.
П о п р и с к и н. И не просто-с, милостивый государь! Изверг намерен под корень изничтожить царскую фамилию, низвергнуть российское самодержавие и провозгласить республику. Дело, натурально, идет о революции! Оно, конечно, ответственно выражаясь, давно бы пора, ведь отчизна изнемогает… Да вот только методы-с… прямо сказать — не наши. Опять же — узурпатор скомпрометирован в европейском общественном мнении… Что скажет Англия? И Северо-Американские штаты… Развяжите меня.
Й о г а н (держа прибор на лбу сумасшедшего). П-повременим.
П о п р и с к и н. Нельзя терять ни секунды. Промедление смерти подобно.
Й о г а н. Государь извещен. Судно «Карась» извлечено из невских вод и представлено любопытствующей публике в Таврическом саду.
К а т я хихикает.
П о п р и с к и н (напряженно). А узурпатор? Для чего сие неуместное хихиканье?
Й о г а н. Умерщвлен и п-посажен в сосуд со спиртом. Выставлен на всеобщее обозрение в Кунсткамере.
П о п р и с к и н. Я должен его видеть. Освободите меня от пут.
Й о г а н. П-помилуйте, никак не можно.
П о п р и с к и н. Поймите же, наконец, необходимо сравнить оригинал с портретом! А ежели сие — двойник? Подсадная утка? Между нами… (Шепотом.) Истинный Наполеон засел в нашем департаменте под личиной господина генерала! Готовится антиправительственный преоборот!
Й о г а н. Как у вас тут все… запущено.
П о п р и с к и н. Рассмотрите сами-с. Кругом измена и предательство. Мздоимство и воровство. Оглушительное падение нравов! …Знаете ли, господин доктор, а голову мою… как бы того… несколько отпустило. Прояснение в мыслях… необыкновенное.
К а т я. Можно развязывать.
П о п р и с к и н. Глас ангела небесного… Исполняйте же!
Й о г а н. А что он скажет врачам? Сам, что ли, вылез? Н-не можно. И вообще… (Строго.) Господин титулярный советник!
П о п р и с к и н (с восторгом). Слушаю-с!
Й о г а н. В целях борьбы с узурпатором вы должны соблюсти совершенную секретность. О моем визите никто ничего не д-должен знать.
П о п р и с к и н (торжественно). Понял!
Й о г а н. П-продолжайте и далее буйствовать. И лишь через неделю… (Прислушивается.)
К а т я. В коридоре появился обход. Минут через пять будет у вас.
Й о г а н. Заканчиваю. Так вот-с, милостивый государь: лишь через неделю, в последствии некоторого времени, явите докторам признаки полного излечения. Как вы себя теперь чувствуете?
П о п р и с к и н. Покорнейше благодарю. Словно бы на воздуся воскриял. Только вот голоса по-прежнему являются и… личность ваша… показалась знакома.
Й о г а н. Сие — иллюзия-с. Остаточное явление. По настоятельной просьбе здешних коллег я только сегодня прибыл из Пруссии. Профессор психиатрии кёнигсбергского университета Йоган фон Витте, к вашим услугам.
К а т я хихикает. П о п р и с к и н недоуменно вертит головой.
П о п р и с к и н. Позвольте усумниться. Однако же… Словно бы кто-то… как бы это примолвить… с потолка хрюкает.
Й о г а н. Сие тоже — остаточное явление. (Грозит кулаком потолку.) Скоро рассосется. (П о п р и с к и н у.) Прощайте, соратник. Днями я вас проведаю. А сейчас — извините-с… (Решительно вставляет кляп на прежнее место.)
К а т я. Ходу, Йоги, ходу. Они уже в соседней палате…
Й о г а н. Вас понял, пани мадонна. П-прощайте же, товарищ! Рот фронт! (Делает соответствующий жест и быстро выходит.)
Палата исчезает и все погружается во тьму. Слышны только голоса Кати и Йогана. Потом к ним прибавляются звуки сумасшедшего дома: бормотания умалишенных, окрики надзирателей, отдаленные вопли. Где-то играют на рояле.
К а т я. Аккуратно иди, не спеши. Прямо по коридору. В конце налево и вниз.
Й о г а н. П-понял.
К а т я. Что видишь?
Й о г а н. Санаторий. Все вылизано. Т-только щами несет.
К а т я. Крис говорил, что тут одних сиделок — больше сорока. А по хозчасти — девяносто два человека.
Й о г а н. Да читал я их устав. Г-грубых и болезненных форм избегать. К пациентам — только на «вы». Даже ругать нельзя. А у П-поприскина — вся физиономия в синяках.
К а т я. Жалко его.
Й о г а н. Я к-курсовик с этой сцены начну.
К а т я. Самая загадочная повесть, не находишь?
Й о г а н. «Записки» — то? Хотел я с самим автором п-поговорить, так еще дома запретили, перестраховщики…
К а т я. Меня тоже к телу не допускают. Там, говорят, такие светила работают, куда вам, салагам… Лучше не суйтесь!
Й о г а н. Да знаю я… Только по дурдомам они не ходят, боятся… Все больше — по салонам. Черт, какой-то п-псих за мной увязался…
К а т я. Берегись, Йоги! Он тебя преследует!
Й о г а н. Э, не балуй! Не балуй, тебе говорят! Ай! Куда! П-пошел вон!
К а т я (кричит). Йоги, ноги!
Й о г а н. Он на меня напрыгнул! Слезай, тебе говорю! Идиот!
К а т я. Беги к извозчику!
Й о г а н. Черт, и этот кусается… Вот я тебе п-покусаюсь… Слезай, говорю!
Слышны звуки борьбы, чьи-то крики, свистки и возглас: «Сюды, барин! Сюды! Я возил психических!» Ржет лошадь, раздается истошный вопль и голос Й о г а н а «Пошел давай!». Гремит Полуденный выстрел.