Конец ноября того же года. Поздний вечер. Подвал Телушкина. К а т я накрывает на стол. Й о г а н подбрасывает поленья в печь. П а ш к а меланхолично пощипывает гитарные струны.
К а т я. Спел бы что-нибудь.
П а ш к а. Не поется.
Й о г а н. Уныние — это самый большой грех.
К а т я. Много ты понимаешь. (Пауза.) Нет, Алдонин, правда — спой… А?
Й о г а н. «Не верти ты мной, Алдонин, и не мни ты мне ладони…»
П а ш к а. Бред. Бредятина… Давайте дальше. Что там еще случилось?
Й о г а н. Американец Джозеф П-пристли запатентовал газировку.
П а ш к а. Тьфу! Дальше… Ну, вспоминайте…
Й о г а н. Брюллов написал «Последний день Помпеи».
П а ш к а. Ну при чем здесь Брюллов…
К а т я. Пушкин сочинил «Медного всадника».
Й о г а н. Это который про потоп? «Удобный случай нашим дамам п-подмыться».
К а т я. Вечно ты все опошлишь.
Й о г а н. При чем тут я? Это сам автор так пошутил. Известный отклик на новость о наводнении.
П а ш к а. Фраза датируется двадцать четвертым годом. Тогда он сидел в Михайловском, был зол и раздосадован. Не подходит. Нужен текущий год.
К а т я. Ну, «Анджело» он еще написал. Набросал план «Капитанской дочки». Пожалован в камер-юнкеры двора.
Й о г а н. А это вот еще: «Не дай мне Бог сойти с ума. Нет, лучше посох и сума.» Не тогда ли писано?
К а т я. Именно.
Й о г а н. Хорошо сказано. Я после Обуховской все в уме повторял.
П а ш к а. Не то все это. Не то.
Й о г а н. Тебе не кажется, командор, что мы битый час занимаемся ерундой? Сидим тут и п-поводы придумываем… Что бы еще такого отчебучить? Кого бы спасти? Может, мне явиться к самому, понимаешь, Пушкину — в виде Петра Первого — и прямо так в лоб ему и зарядить: что же ты, брат П-пушкин, мою бронзовую статУю медной обозвал? Нехорошо, мол… А п-потом посмотреть, в следующих изданиях — поправил он свой ляп или нет? Остался ли сей факт в анналах?.. Нет, ребята, так П-полдник не сыщешь…
П а ш к а. А как?
Й о г а н. А никак. Schluss jetzt! (Хватит уже! — нем. яз.) Бесполезно искать то, чего не существует. П-после того, как я побывал в дурке, чуть сам не рехнулся. Испытание не для слабонервных. С каким-то п-психом на плечах несся до самого извозчика. (К а т я прыскает.) А наш Поприскин, как выяснилось, преспокойно фурибундит до сих пор. Навел я справки. А твой Валенюк все равно пасквиль навалял. Как Телушкин в кабаках по шее щелкает. И кстати… (Й о г а н как-то странно осекается.)
К а т я. Что — «кстати»?
Й о г а н. Да так — ничего… Ты бы, Крис, в самом деле — спел, что ли? Только тренькаешь, душу терзаешь.
К а т я. Нет у тебя души.
П а ш к а. Ладно. Слушайте песню.
П а ш к а поет «К Ангелу Петропавловской крепости» (www. mazhorov. com/?p=16)
Й о г а н. Ну и нудятина. П-прямо для моей шарманки. Продай, я тебя в долю возьму.
К а т я. Сам сочинил?
П а ш к а. В архивах нашел, случайно. Какой-то забытый студент придумал. В семидесятых годах двадцатого века.
К а т я. Чувствуется. Вполне неумело, но искренне. Телушкину пел?
Па ш к а. Пел, только про другого… «По небу полуночи ангел летел и тихую песню он пел».
К а т я. И что же Петр?
П а ш к а. Пьяный был, расплакался… «Все равно как, говорит, Лермонтов твой со мной на шпиц подымался. Как, видит Бог, подслушал меня»… Ангелом для него была Анисья.
К а т я. Еще одна загадка. Где она тут… лежала?
П а ш к а. Вот здесь она лежала. Где я сижу.
Й о г а н. И ничего не осталось? П-платок, брошка, заколка?
П а ш к а. Ничего. Только простыня смятая.
К а т я. Запах? Свет? Звуки? Хоть что-то происходило?
П а ш к а. Говорю тебе — ничего. Все стерильно было. Просто встала и убежала. С криком «на погост мне надо».
Й о г а н. Чертовщина. Намек, что ли?
К а т я. А зачем?
П а ш к а. Что — зачем?
К а т я. Приходила она зачем?
П а ш к а. С мужем повидаться! Целовались они!
Й о г а н. Подумаешь — призрак. П-прошлое и не такое знает. Вот, к примеру, рассказывал мне один старшекурсник. Был он на п-практике в Александро-Невской лавре. Под личиной семинариста. П-помогал при похоронах Достоевского. Это были, как известно, самые многолюдные похороны. Тридцать тысяч народу. (Й о г а н, задумавшись, умолкает, продолжая работать кочергой.)
К а т я. И что? Чего ты утих?
Й о г а н. П-потом все разошлись. (Пауза.)
П а ш к а. Да, это особенно важно. Это сенсационно.
Й о г а н. А ему в ту ночь не спалось. Переволновался. Ну и решил пойти на могилу — п-поправить чего-нибудь, прибраться. И вдруг видит: он там не один. Еще п-подходят.
К а т я. Это как раз неудивительно. Молодые священники его любили.
Й о г а н. В том-то и дело, что это были не священники. Приятель мой сначала ничего не понял. Ну, стоит у могилы некто тощий, длинный, в лохмотьях. Рядом, на к-коленях, девушка — плачет. П-потом еще чиновник пришел, пожилой, все причитал. И другие явились, по виду — разночинцы. С цветами, свечками… А он в толк взять не может — как они туда все попали? В три часа ночи? Ворота-то на ночь закрывают. А потом, говорит, как обухом по голове — да это же Раскольников со своей Соней Мармеладовой. И Макар Д-девушкин. И Алеша Карамазов. Даже, говорит, Фому Фомича Опискина признал. (Пауза.)
П а ш к а. Хм… любопытно.
К а т я. То есть они все материализовались и пришли с отцом попрощаться?
Й о г а н. Выходит, так. Потом приятель сделал доклад на семинаре. Стяжал острые д-дебаты. Р-одилась гипотеза: Петербург-де, самая загадочная точка планеты — это мыслящая субстанция. Город-мозг, причем слегка п-повернутый. Он зачем-то оживляет наиболее мощных фантомов. Берет их из мозга почившего писателя и, так сказать, воплощает. А она с тех п-пор не являлась?
П а ш к а. Нет. Только доктор пришел. Злющий… Говорит, ваша больная дворника за руку схватила и увлекла. Убежали. Только их обоих и видели. Я тогда доктору за визит вдвое переплатил, еле успокоил.
Й о г а н. Больше двух месяцев п-прошло…
П а ш к а. Короче, все сходится.
К а т я. Что?
П а ш к а. Да все. Легенда подтверждается. Петр погиб в конце тридцать третьего года. А как и где — никто не знает. Свидетельств не сохранилось.
Й о г а н. Тело искать не пробовал? П-просто такой курсовик у тебя не примут. А ведь скоро домой.
П а ш к а. Я не должен был уточнять обстоятельства смерти. Я должен был уничтожить миф о нравственном падении Телушкина. И показать, как этот миф создавался. Ты лучше о своей работе подумай.
Й о г а н. Что о ней думать? Замыслы «Петербургских повестей» отчасти прослежены. «П-поющий дом» испытан. Реальная п-практика, блестящие выводы. Кстати, я тут недавно ваш собственный дом п-послушал…
К а т я. Опять «кстати»… Ты что-то темнишь, Йоги.
Й о г а н. Да так, ничего… П-послушал — и все. И там сказали: «Дьявольского полдника нет и никогда не было». Тема для диплома, между п-прочим.
П а ш к а. Он тщится опровергнуть идею Сверхразума…
Й о г а н (шевеля в печи кочергой). А что это такое, этот ваш Сверхразум? Говорят — искусственный интеллект, п-по мощности равный всем земным цивилизациям. Или их превосходящий. Тогда это — сам Господь Бог. Или его к-клон. Но тогда он должен не только умничать, но и д-действовать. П-простите — не вижу. Пока это — обычная гуманитарная железка, математический исполин, досужее развлечение. Верить ему я не обязан, он не опирается на опыт.
К а т я. Между прочим, ты орудуешь кочергой в девятнадцатом веке исключительно по его наводкам.
Й о г а н. Это — общее место. Типа, Сверхразум помог освоить п-пространство и время. Мол, мы теперь победили природу, можем управлять законами физики и прочее. Однако создается жгучий вопрос — отчего же он тогда не в силах справиться с Мировой Волей? Не может превзойти Эффект Необратимости? Отчего он только п-плодит нелепые притчи о чаепитии с сатаной, вместо того, чтобы обеспечить старушку Землю счастьем человеческим?
П а ш к а (упрямо). Год еще не кончился. Мы будем пробовать снова и снова. Не хочешь со мной, я буду один.
Й о г а н. Алекса, у нашего командора очередной п-приступ мании величия. Которая, как известно, на втором месте после мании преследования.
К а т я. По тебе и видно.
Й о г а н. У меня никакая не мания. У меня — факты. Ну рассмотрите. Что бы мы не затевали, не выходит ничего. П-понятно же, что кто-то методично вмешивается в наши дела, отслеживает любой наш шаг. А мы даже и не знаем, каким способом это делается… Не стучит же кто-то из нас троих дяденьке П-погосту!
П а ш к а. Ты договоришься у меня!
Й о г а н. Я не тварь дрожащая и на собственное мнение п-право имею!
К а т я. Люди, не ссорьтесь! Вы так кричите, что сами ничего не слышите. Между тем кто-то действительно стучит. Только в дверь.
Все стихают. В наступившей тишине слышен тихий, но отчетливый стук.
П а ш к а. Кто бы это мог быть?
Й о г а н. В столь поздний час… Очередное явление п-петербургских монстров.
П а ш к а. Ну что, откроем?
Й о г а н. Дай-ка я, от греха, тут укроюсь… (Прячется за печкой, не выпуская из рук кочергу.)
П а ш к а. Алекса, зайди за нары… (Меняя голос, кричит в сторону двери.) Энто кого тут ишо носит по ночам? Энто какому-такому полуночнику там не спится? (Стук повторяется.) Не ломися, иду уже…
П а ш к а берет топорик, легко поднимается по лестнице, прислушивается.
П а ш к а. Ну? Чего надоть?
Г о л о с з а д в е р ь ю. Дворника надобно, откройте… Ключ бы забрать…
П а ш к а. Погоди-ка…
П а ш к а открывает дверь и отшатывается. На пороге, согнувшись, стоит закутанный в больничные лохмотья, бледный и несчастный, насквозь промерзший титулярный советник Антон Михайлович Поприскин. Он потирает ушибленное колено.
П о п р и с к и н. Коли лужу под воротами летом не вычерпали, то зимой присыпать надо… Песком али хоть сажею… По вашей милости нарушил равновесие организьма и насмерть расшибся!
П а ш к а. Не может быть…
П о п р и с к и н. Может еще как! Вот уже и колено вспухло… И стрелять начало!
П а ш к а. Никак… господин Поприскин? Что ж вы на пороге-то… Милости просим!
П о п р и с к и н (проходя в подвал, отряхивая с плеч снег, обмахивая ноги веничком). Ну да, Поприскин-с. Антон Михайлович. Находился на излечении-с… в скорбной обители. Теперь вот вернулся. Что же здесь удивительного? Ключ от квартиры моей… потрудитесь вернуть.
Й о г а н. П-поприскин? Сам пришел?
П о п р и с к и н. Вас же, милостивый государь, не имею чести знать. Хотя личность ваша отчего-то мне знакома.
Й о г а н (ошеломленно). П-получилось… Крис, получилось… Только почему в таком виде?
П о п р и с к и н. Не знаю, о какой крысе вы тут обмолвились, сударь, а только житья от них вовсе не стало. Сие же есть также недосмотр и разгильдяйство по дворницкой части. Вид же мой тут и вовсе ни при чем. (Разматывает тряпки, под которыми обнаруживается наголо остриженная голова.)
К а т я. Чайку… Не желаете ли, господин чиновник?
П о п р и с к и н. Человеческое расположение в крайних обстоятельствах не токмо трогательно, но даже и похвально-с. С вашего позволения, мадемуазель…
К а т я. Корзухина…
П о п р и с к и н. …мадемуазель Корзухина, сперва вот только к печечке поближе. (С наслаждением садится на табуретку у печки.) Свирепые нынче погоды стоят… Выдрогнул, как бы сказать, до станового хребта-с.
П а ш к а (Й о г а н у, тихо). Опять ты распоясался. Какой я тебе Крис?
Й о г а н. Господи… Неужели… действует? Не может быть!
П а ш к а. Погоди радоваться. Может, это очередной гость?
Й о г а н. А сейчас проверим. (П о п р и с к и н у.) Почтеннейший! Антон Михайлович! А не угодно ли чарочку лечебного-с? С морозца?
П о п р и с к и н (с достоинством). Не употребляю-с. Впротчем… Ежели найдется здесь, скажем, лафит-ольдекоп… Тогда что ж… Пожалуй…
Й о г а н. Найдется! Всенепременнейше! (Подсаживается к По п р и с к и н у с бутылкой водки и стопкой.) Напиток знатный, можно сказать, ефирный! Проверенный! Вы чарочку-то держите… Ай, ручка дрожит ваша. Позвольте же — п-придержу! (Й о г а н берет руку П о п р и с к и н а у запястья, незаметно щупает его пульс.) Вот и славно-с!
П о п р и с к и н (выпивает и жмурится). Явление прекрасное и утешительное!
Й о г а н. А то! (Выпрямляется и подходит к П а ш к е.) Живой, курилка! Настоящий! Без подделок… (Наливает себе и залпом выпивает.)
П а ш к а. Э, э… Не горячись! Может, они его там сами… вылечили?
Й о г а н. В долгаузе для умалишенных? Эту, как ее… Фурибунду его?
П о п р и с к и н (из своего угла). Повторение есть укрепление начатого.
Й о г а н. Во, слышал? Речь-то разумная! Ах ты, голубчик мой дорогой! Укрепим! Как еще укрепим-то! (Вновь подсаживается к П о п р и с к и н у.) А где же вы, милостивый государь, мундирчик-то свой оставить изволили? И шинелишку? Не долго ли до п-простуды?
П о п р и с к и н. Тс-с! Молчание! Молчание!
Й о г а н. Что ж такое-с?
П о п р и с к и н. Тс-с! Будучи жертвой злобного навета, тайно освободился от пут и произвел внезапную ретираду из окна нужника. Далее ушел через дыру в заборе. Вообразите, меня, здорового человека, упрятали в гнусную скудельню!
Й о г а н. Так-так-так…
П о п р и с к и н. Происки завистников! Интриги и козни!
Й о г а н. А позвольте же осведомиться… Меджи и Фидель… Более не снюхивались? Писем друг другу не писали?
П о п р и с к и н. В толк не умею взять — об чем вы, почтеннейший?
Й о г а н. А где ныне правит узурпатор Буонапартий?
П о п р и с к и н. Как, то есть, правит? Ведь он об эти поры… как бы сказать… и вовсе помре.
Й о г а н (радостно). Так помянем! (Быстро наливает себе и П о п р и с к и н у.)
П о п р и с к и н (недоуменно). Царствие небесное… (Выпивают.)
К а т я. Вы хоть закусите… (Подносит обоим тарелку с солеными огурцами.)
П о п р и с к и н. Благодарствуйте! (Й о г а н у, жуя.) А я ведь вас того-с… припомнил.
Й о г а н. Да? И кто же я таков, по-вашему?
П о п р и с к и н. Вы — немец, шарманщик.
Й о г а н (с восторгом). So ist es! (Это так! — нем. яз.)
П о п р и с к и н. В нашем дворе играли-с. (Пытается петь.) «По всей дере-евне Ка-атинька!». Еще и с обезьянкою, ловко так… Я вам алтынный тогда сбросил. А потом вы явились в нашу убогую блажницу под личиной доктора — в халате и шапочке. Но я не удивился, я сразу понял, что тут что-то не так-с, что вы, сударь, есть секретный благодетель и присланы с благородной целью… Молчание! Молчание!
П а ш к а. Вот ключик ваш, извольте…
П о п р и с к и н. Как? Что? Ах, ключ… Благодарю, милейший. (Й о г а н у.) А когда вы ушли, я почувствовал облегчение неизъяснимое… Эдакое просветление… и благорастворение! И с тех пор, представьте, денно и нощно искал способ… как бы сказать… ноги унести из этого ада кромешного! Я, не переставая, твердил им: я здоров! Я совершенно излечился!
К а т я. А они?
П о п р и с к и н. Не верили-с! Изводили проверками, лили воду на голову, обрили зачем-то… Давали глауберову соль. А клозет, я извиняюсь, в другом конце коридора! Глумление-с! Надзиратели, что ни вечер, за ухо заливали и из проказ делали мне козу. И били-с! А кроме всего прочего, сыскались вдруг некие странные люди, которые являлись и докторам нашептывали, что Поприскин-де только излеченным притворяется, а на деле же есть дикий, как австралийский папуас!
П а ш к а (быстро). А что это были за люди?
П о п р и с к и н. Личности ихние были мне незнакомы… Хотя одного я признал — домовладелец наш, господин Пантелеев! Тот поболе других вертелся… Глаза у него тяжелые… Так и буровят! Квартальный надзиратель Михеев наведывался. И еще навещал… такой… востроносый, в шляпе.
П а ш к а и Й о г а н переглядываются.
П о п р и с к и н. А теперь я пойду домой.
К а т я. И хорошо, и правильно.
П а ш к а (Й о г а н у). Нельзя его отпускать. В дурдоме заметят побег и снова заберут.
Й о г а н. А что ты п-предлагаешь? Переместить его в пятое тысячелетие? Так у него там снова б-башню подклинит.
К а т я. А если Гоголь не напишет «Записки сумасшедшего»? Нет, братцы, рискованно.
П а ш к а. Бросать его сейчас — это скотство.
Й о г а н. Д-дурак ты, командор. Эксперимент еще не окончен! П-посмотрим, кто за ним явится. А вынуть его из дурки и спрятать мы всегда успеем. К тому же…
П о п р и с к и н (тяжело вставая). Мне надо домой, господа. Ночью тюремщики меня не хватятся. Утром же, чуть свет, направлюсь я в деревню, к родненькой матушке моей Прасковье Егоровне. Где тут выход? Я не упомню.
К а т я. Йоган, что ты опять не договариваешь? Что «к тому же»? Что ты разузнал, колись немедленно!
Й о г а н. К тому же завтра к вечеру наш дорогой Жорж Шарлиевич Дантес будет здесь. Самолично-с.
Пауза.
К а т я. Где… здесь? В этом подвале?
П а ш к а (снимая с вешалки старую шубейку и треух). Ваше сясество, не побрезгуйте… Накиньте-ка! Не ровен час, простудитесь. (Провожает П о п р и с к и н а до двери.) Утресь навещу, не обессудьте.
П о п р и с к и н. А как же вы, добрый юноша?
П а ш к а. Так енто еще от прежнего дворника осталося… Бери, Антон Михайлович, морозы нынче лютые! А в деревеньку-то свою вам лучше не возвращаться. И тама сыщут. Надо бы тебе куда-нить подальше. Хоть бы и в Америку.
П о п р и с к и н (прослезившись). Есть еще в России благородные люди! Мерси за приют! Можно и в Америку. Адье. (Пошатываясь, уходит.)
П а ш к а (подскакивая к Й о г а н у, хватая его за грудки). Что ты здесь врал про Дантеса? Почему прежде молчал?
Й о г а н (отрывая от груди руки П а ш к и). Охолони! П-психованный!
К а т я. Крис, успокойся!
П а ш к а. Он что-то знал и молчал! Знал — и молчал!
Й о г а н. Именно так: знал и м-молчал! Довольно мне твоих истерик! П-психопат!
П а ш к а. Ты негодяй! Трус!
К а т я. Хватит! Заткнулись оба! Я сказала — заткнулись!
Тяжело дыша, П а ш к а и Й о г а н расходятся по разным углам.
К а т я. А теперь, Йоги, ты сядешь и все спокойно расскажешь.
Й о г а н. Ладно, я скажу. Т-только пусть он…
К а т я. Йоган Витте! Haende lang! (Смирно! — нем. яз.)
Й о г а н. Zu Befehl… (Слушаюсь… — нем. яз.) Вчера я изучал ваш дом. Пробовал новые настройки. И вдруг наткнулся на любопытный разговор. Твоя ведьма, Алекса, втирала очередному к-клиенту про дальнюю дорогу и казенный дом… А тот возьми, да и скажи: есть у нас в полку один французский красавец, прослышал-де про ваш необычный дар, желает, мол, судьбу изведать. А звать его — Жорж Д-дантес.
Пауза.
П а ш к а. Ну?
Й о г а н (с достоинством). Не нукай — не запряг.
П а ш к а. Тьфу!
К а т я. Ну да, был вчера у нее один офицерик… С каким-то штатским штафиркой. Сидели долго.
Й о г а н. С тряпками на головах?
П а ш к а. Шутки у тебя — дурацкие. Дальше что?
Й о г а н. Карга даже обрадовалась: «Натюрлих, говорит, с нашим п-превеликим удовольствием. Пусть послезавтра же и приходит! Часам эдак к пяти. Попьем, говорит, с ним чайку».
К а т я (иронично). Поиздержались они. Другой месяц жалование не «плотят».
П а ш к а. Что же ты молчал, сукин сын?
Й о г а н. А толку? Ты бы сразу в драку полез — знаю я тебя! И все бы испортил. Себя бы п-погубил, Алексу подставил… Дантес был лучший стрелок в военной школе Сен-Сир! А ты? Б-ботан несчастный! Я бы, натурально, не сдержался и тоже бы… сунулся. За правду! А наутро, что бы ни случилось, Жоржик заступил бы снова на дежурство, делов-то! А вот где бы мы оказались — это, т-товарищи, очень большой вопрос!
П а ш к а. «Бы, бы, бы…» Перестраховщик!
Й о г а н. Но как только я этого Поприскина увидел, сразу просек: П-полдник наступил! Вот теперь можно работать! А ты сразу — трус, мерзавец… Алексе вон спасибо скажи…
П а ш к а. Спасибо.
Й о г а н. За тебя не пьют, так спасибом не отзывайся. П-понял? Эх ты, командор!
П а ш к а. Нахватался прибауток… Много насобирал?
Й о г а н. Пословицы и поговорки — это народное творчество. Я — молодой специалист широкого профиля.
П а ш к а. Оно и видно. Фольклорист. (Неожиданно весело, с воодушевлением, ероша волосы.) Ну так что, историки? Какова будет назавтра наша диспозиция?
Й о г а н. Полпятого встречаем его во дворе. Все вместе. Я кручу ручку и стою на стреме. Алекса — среди толпы, ее алиби для старухи — возвращение с рынка.
П а ш к а (иронично). Толпы…
Й о г а н. Ты, командор, в образе лихого кавалергарда, п-подкручивая усы, прохаживаешься по двору. Или на тумбе сидишь, как тебе угодно…
К а т я (задумчиво). «Тарарабумбия — сижу на тумбе я»…
Й о г а н. Чего?
К а т я. Это я от волнения. Знаешь, Крис…
П а ш к а. Что — «знаешь»?
К а т я. Мне вдруг пришло в голову, что дело не совсем… в Дантесе.
Й о г а н. Начинается. Как наступило реальное дело, так п-пошли интеллигентские рефлексии. А кто твоего Пушкина шлепнул? П-пушкин, что ли?
К а т я. Первоначально… Ну, когда мы это все задумывали…
П а ш к а. Ну?
К а т я. Я размышляла о Натали Гончаровой. Таких дантесов в ее жизни потом могло быть очень много. Может, мы не на того охотимся?
П а ш к а. Нет. Обратись к фактам. Вместо двух лет она носила траур целых семь. Ни в чем таком замечена не была. Красоты не потеряла и в замужестве с Ланским. А там семейный стаж — аж девятнадцать лет. И снова — ни одной истории. Нет, ребята… Все дело именно в Дантесе.
К а т я. Кто знает…
Й о г а н. Ну, давайте вспомним еще и о мировой закулисе. Мол, враги России принялись за уничтожение ее лучших умов… Короче, я продолжаю. П-появляется Дантес. Привлеченный русской экзотикой и божественным звуком моей шарманки, останавливается, как лох, послушать. И тут Катрин включает свой древний женский потенциал. Жоржик, натурально, к-клюет и начинает любезничать. Это не нравится красавцу-кавалергарду, то есть Крису Алдонину, который включает свою, всем известную, п-психопатию, слетает с тумбы и задирает наглого французика. Ссора, скандал, вызов. Место дуэли, для смеху, можно назначить на Черной речке. Я окончательно разряжаю свой п-преобразователь и предстаю в образе секунданта. Крис включает защитное поле и попадает Дантесу… Ну, скажем, в ляжку. Можно, конечно, и п-промахнуться, но проучить гада надо бы. За участие в дуэли барона-педераса сажают на дворцовую обвахту и выгоняют из варварской Московии. Крис и мы все возвращаемся на Большую землю и падаем в ножки деканата. Твой, Катрин, любимый П-пушкин спасен, а нас, победителей, не судят. Я кончил.