Понедельник, позднее утро. Снова коридор в онкологическом диспансере, стулья перед дверью с табличкой «Уролог». Входят К у з н е ц о в с пакетом в руке и Б у д е т е. К у з н е ц о в сверяет наручные часы с больничными.
К у з н е ц о в. До приговора — двадцать минут. Маловато.
Б у д е т е. У Федора Михайловича, на Семеновском плацу, оставалось целых десять13.
Б у д е т е поочередно, с подозрением, осматривает все стулья. Наконец, выбирает один и садится. К у з н е ц о в, не глядя, пристраивается рядом.
К у з н е ц о в. К нему тогда пришли мысли невероятной яркости. И глубины.
Б у д е т е. И, заметьте, главная среди них — ничего не успел. Вот если бы подарили мне еще… хоть год, что ли…
К у з н е ц о в. Позднее другой классик придал этой мысли более законченную форму: «Дело надо делать, господа». Пока не поздно. Я теперь все время об этом думаю.
Б у д е т е. Фраза другого классика возникла в более спокойной ситуации.
К у з н е ц о в. Вам что-нибудь сказали?
Б у д е т е. Я и не спрашивал.
К у з н е ц о в. А в церковь? В церковь ходили?
Б у д е т е (слабо улыбнувшись). Отец Геннадий при моем появлении возгласил на весь храм: «Здорово, труженик!»
К у з н е ц о в. Ваш поп чтО? Бывший инструктор райкома?
Б у д е т е. Господь с вами. Просто в православной традиции о готовящихся к смерти говорят: «Они трудятся».
К у з н е ц о в. Значит, готовитесь. А давеча трактовали тут, что нет, мол, её.
Б у д е т е. Это понятийный вопрос. Христиане называют смертью переход души в иное качество. Такой… Эсхатологический подтекст.
К у з н е ц о в. Вы пьесы пишете?
Б у д е т е. И пьесы тоже. Почему вы спросили?
К у з н е ц о в. Вы упомянули подтекст.
Б у д е т е. Ну да, подтекст. Второй план, или что там еще. Намек. Метафора. Драматургия чувства… Чтобы взяли пьесу, приходится изворачиваться.
К у з н е ц о в. Получается?
Б у д е т е. Редко. Вот помру, тогда, может… Когда я принес первую вещь, режиссер сказал: «Как-то у вас тут все очень просто. Надо, говорит, как у Чехова: на сцене чай пьют, а судьбы рушатся».
К у з н е ц о в. А вы?
Б у д е т е. Переделал. Он посмотрел и говорит: «В целом лучше. Только почему это они у вас теперь все время чай пьют?» Но все же взял.
К у з н е ц о в. Я тоже пытался, но, увы, безуспешно. Хвалят, но не берут. Однако я нигде не встречал такой странной фамилии…
Б у д е т е. Смешная, правда? Я ее сам выбрал. После развода. Ткнул пальцем в книгу и попал.
К у з н е ц о в. Я еще понимаю графа Оксфорда14, а в России-то, в наше время, зачем?
Б у д е т е. Кого? А, это который Шекспир… Да нет, все проще. Ну, во-первых, развод. Я ей все оставил, даже фамилию. Во-вторых… убоялся.
К у з н е ц о в. Чего? Или кого?
Б у д е т е. Лучших друзей потерять.
К у з н ц о в. Зависть?
Б у д е т е. Чудовищная. Даже неинтересно.
К у з н е ц о в. Но мне-то скажите… Чего уж теперь.
Б у д е т е наклоняется к уху К у з н е ц о в а и что-то шепчет. К у з н е ц о в в изумлении отшатывается.
К у з н е ц о в. Так это вы? Вы… и здесь?
Б у д е т е. Ну, а куда мне еще? В Дом писателей?
К у з н е ц о в. Н-да… А давно это у вас?
Б у д е т е. Года два. Глупо, да?
К у з н е ц о в. Глупых болезней не бывает.
Б у д е т е. Правильно. И все же… фигово. Лучше бы, право… хоть бы где-нибудь повыше.
К у з н е ц о в. Бросьте. «Наше все» еще и не тем болело.
Б у д е т е. Вы тоже… имеете отношение? Э-э… К литературе?
К у з н е ц о в. Увы, на уровне попыток. Все прежнее существование ушло на борьбу за это самое… существование.
Б у д е т е. Семья, конечно?
К у з н е ц о в. Да я не жалею. Еще неизвестно, что бы получилось. А так — жена, дочка…
Б у д е т е. Мне кажется, сейчас вы — неискренни.
К у з н е ц о в. Нет. Просто я до сих пор… не уверен. Знаете, со студенческих лет у меня скопилось много общих тетрадей. Для лекций. Так вот почти все они начинаются так: «Первое сентября». Потом… ну, скажем, «Зарубежная литература Средневековья и раннего Возрождения. Данте Алигьери». И… все. Девяносто пять чистых страниц.
Б у д е т е. Понятно. Хороший образ.
Появляется хмурая М е д с е с т р а со стопкой медицинских карточек.
Б у д е т е. Здравствуйте.
М е д с е с т р а проходит мимо, не оборачиваясь. Скрывается за дверью кабинета.
К у з н е ц о в. Колоритная тетка.
Б у д е т е. Бесами одержимая. Ни капли сочувствия. Как это хамство достало.
К у з н е ц о в. Если бы мне сейчас сказали: ничего у тебя такого нет, я бы со всем примирился. Даже с ней. Перестал бы переживать по пустякам. Стал бы снисходительнее ко всем и ко всему. Я бы, Арнольд, немедленно сел работать. По-настоящему. Я, знаете ли, умею. Когда соберусь. Я бы мог написать настоящую пьесу. И со вторым, понимаете, планом, и с десятым… Сказать-то есть что. Я бы мог…
Входит, слегка пошатываясь, бледный и опухший Л я к и н.
Л я к и н. О, вы уже здесь… Д, вно, к, роче, не виделись.
Б у д е т е. Привет.
Л я к и н. Дед там, в регистратуре, опять джазу дал. Почему ему, понимаешь, на руки карту не дают. Орет стоИт, как царь морской. Крайний кто?
К у з н е ц о в. Вызовут.
Л я к и н. Так он и послушал.
Появляется запыхавшийся П а н к р а т о в. На этот раз он — в обычном поношенном пиджаке без наград.
П а н к р а т о в (почти радостно). Почтение обчеству! Сидим, что ли?
Все обреченно сдвигаются на одно место, освобождая ближайший к кабинету стул. П а н к р а т о в трогает пальцем пятна, торжественно усаживается.
П а н к р а т о в. Крайний кто? За ответом?
Л я к и н. Сказали — вызовут.
П а н к р а т о в. Началось в деревне утро…
Лезет во внутренний карман пиджака, достает ветеранское удостоверение, раскрывает его и подносит прямо к носу Л я к и н а.
П а н к р а т о в. А это — видел?
Л я к и н. Ай! Ну, ксива. Да иди ты, когда хошь…
П а н к р а т о в (удовлетворенно). Следи за метлой, салага. (Принюхиваясь и приглядываясь к Л я к и н у.) От похмелки кефир хорошо. (Строго.) А не умешь пить — не пей.
Молчание. П а н к р а т о в у опять хочется поговорить.
П а н к р а т о в. Все же в конпании легше. Одному и топиться скушно.
Л я к и н. Опять шняга понеслась.
Б у д е т е. Между тем, никакого одиночества в принципе нет.
П а н к р а т о в. О, Арнольд! Снова у тебя ничего нет, как так?
К у з н е ц о в. Странный тезис.
Б у д е т е. В конце концов, одиночество — это только следствие. А не причина.
Л я к и н. А что есть-то?
Б у д е т е (грустно). Есть мужская трусость и женская нерешительность. А шанс на счастье дается каждому. И не один.
П а н к р а т о в. Да я не про то, не про то я!
Л я к и н. А чо? Все правильно.
П а н к р а т о в. И этот туда же. Топиться, я говорю, скушно. А жить надо, конечно, с бабой. Ты вот чего грустный такой? Неженатый, что ли?
Б у д е т е. В разводе.
П а н к р а т о в. Так снова женись, ядрена мать. Веселее будет.
Б у д е т е. Толстой, Лев Николаевич, так писал: «Жениться, чтобы веселее было жить, никогда не удастся».
К у з н е ц о в. Знал, старик, о чем писал. Не вспомню, откуда это?
Б у д е т е. Из писем сыну Льву.
П а н к р а т о в. Читаешь ты, Арнольд, многовато.
Л я к и н. Н, жми, к, роче, на паузу.
П а н к р а т о в. С бабами проще надо. Именно что — веселей! Они непоняток не любят.
Л я к и н. Давай, дед. Поделись опытом партийной борьбы.
П а н к р а т о в. Какой тама опыт. Природа организьма. Главное, тянуть не надо, сразу бац — и за рога!
Б у д е т е. Грех прелюбодеяния. Один из семи главных грехов человечества.
П а н к р а т о в. Арнольд, ну ты прямо как… папа римский. Ты мне покажи хоть одного мужика, который своей жене ни разу бы не изменил! Кузнецов, скажи!
К у з н е ц о в. Я не изменял.
П а н к р а т о в (хлопает ладонями по коленям). От никогда не поверю! Нормальный же, вроде, мушшина.
Л я к и н. И я не изменял. Женат не был потому что.
П а н к р а т о в. Тебя и не спрашивают.
Б у д е т е. Вообще-то всякая измена — это предательство.
К у з н е ц о в. Пожалуй.
П а н к р а т о в. Идитка… Слово-то какое. Да бросьте вы! Вот власовцы — это были предатели. Бандеровцы тама… А мужик, он что? Кобёл и кобёл. С природой не поспоришь.
Л я к и н. А ты, дед, от бабки-то своей бегал, что ли?
П а н к р а т о в. Да скока раз. Дело наше — солдатское. Перепихнулся, да и беги. Те, бабы-то, только рады бывали. Если по-тихому.
К у з н е ц о в. Тьфу!
П а н к р а т о в. Ладно, тьфу…
Молчание.
Л я к и н (неожиданно). Сидишь тут и не знаешь, сколько тебе вообще осталось… бегать.
П а н к р а т о в (строго). Не крути вагранку. Того никто не знает. И знать не должен. Не наше дело.
Б у д е т е (Л я к и н у). Есть известная польза в том, что болезнь, хотя бы на время, не дает нам предаваться страстям. Есть время подумать о душе.
Л я к и н. А если, по ходу, эта самая болезнь и появилась от того, что я… это… Извиняюсь. Страстям как раз не часто предавался?
К у з н е ц о в. Ямбом заговорил.
П а н к р а т о в. Тута еще не так запоешь…
Б у д е т е (Л я к и н у). Кто это вам такое сказал?
Л я к и н. Да вот он и сказал. (Кивает на дверь кабинета). Лепила наш.
П а н к р а т о в. Слушай больше.
Б у д е т е. Что ж, всякий доктор — от Бога. И лекарства тоже… от Бога.
Дверь кабинета открывается, выходит доктор З а д о р н о в с бумажками в руке. Все непроизвольно встают. Настает тишина. Доктор долго перебирает листочки.
З а д о р н о в. Кузнецов!
К у з н е ц о в. Я.
З а д о р н о в (берет его за локоть и выводит на авансцену, за их спинами опускается занавес, отсекая остальных). Рака нет. Справку возьмите.
Молчание. К у з н е ц о в трясущимися пальцами берет бумажку, разворачивает, смотрит. Потом аккуратно складывает листочек и прячет во внутренний карман пиджака.
К у з н е ц о в. И… все?
З а д о р н о в. Чего же вам еще?
К у з н е ц о в. И… можно… идти?
З а д о р н о в. Идите, идите.
Пауза. К у з н е ц о в спохватывается и протягивает З а д о р н о в у пакет с коньяком.
К у з н е ц о в. Доктор, это вам. Как говорится, от всей души. Жена просила передать.
З а д о р н о в. Благодарю. У вас правильная жена. Но проверяться продолжайте. Регулярно, раз в полгода, у лечащего врача.
К у з н е ц о в. А…
Пауза.
К у з н е ц о в. Т-тяжелая у вас работа.
З а д о р н о в. Да.
К у з н е ц о в. С каждым надо поговорить. А мы все такие разные. Кого у вас тут только не встретишь.
За д о р н о в. От старпёров до, понимаете ли, стартаперов.
К у з н е ц о в. А можно спросить?
З а д о р н о в. Пожалуйста.
К у з н е ц о в (кивая на занавес, понизив голос). А как… у них?
З а д о р н о в (сухо). По-разному. Знаете, есть такое понятие — врачебная этика.
К у з н е ц о в. Понимаю. Извините. До… свидания.
З а д о р н о в. Всего доброго.
К у з н е ц о в почти выбегает. З а д о р н о в смотрит ему вслед, потом достает из пакета коньяк, встряхивает бутылку, одобрительно крякает.
З а д о р н о в. Домой как на крыльях полетел. Орел. Тяпнет сейчас на радостях. Со своей умной женой. (Щелкает ногтем по бутылке.) Наутро встанет больным, походит для вида. И опять — на диван. Дарья Константиновна, натурально, включит свою пыточную лесопилку, обольет бедолагу в сотый раз желчью и презрением. И все будет забыто. Как нехороший житейский эпизод, как омерзительный сон. Дочка начнет ныть про деньги, болтать по телефону с подругой про Турцию и диету. Павлик из Хабаровска залезет в «Контакт», станет постить глупые матерные шутки и лаяться в комментах про хохлов и москалей. И про то, что в рашке стало жить ну совершенно невозможно. А мне… А мне в который раз идти в смотровую к несчастным обреченным людям. Идти, чтобы, пряча глаза и выдумывая нелепые сказки, совать им эти проклятые похоронки.
З а д о р н о в вдруг кидает справки в воздух, набрасывает на голову скрытый до времени капюшон и становится М и н о с о м. Из-за занавеса выходит Л и ц и с к а и накидывает на его плечи черный балахон. Не глядя, М и н о с машет рукавом и на занавесе возникает надпись «a year later». Ревет орган, поднимается вихрь, летят бумаги.
М и н о с (указывая на титр). Через год все трое — молодой Лякин, старик Панкратов и талантливый Арнольд Будете ушли один за другим. Как и тринадцать тысяч других жителей Петербурга, диагностированных раком. А кто мне скажет, сколько среди них было Чеховых, Шекспиров и Володиных? Проживших серые бессмысленные жизни, и даже не понявших, что могли бы стать настоящими писателями? Художниками? Поэтами? И никто им не смог помочь — ни силы небесные, ни силы нечистые, ни силы земные. И никакие миллиарды не спасли богачей, и никакие заклинания не вытащили с того света бедняков. (Вдруг все стихает.) А я вот, господа, до сих пор не понимаю, зачем же тогда освободили этого… э-э… Кузнецова? Ведь он за целый год так ничего и не создал. Опять все проспал и прогулял. Да к тому же нагло куда-то спрятался! Ну, да — рака телесного у него не нашли. Но у него случился рак особого вида — рак души. Ну, так тем более — наш клиент.
М и н о с щелкает пальцами. Из-за занавеса выходит остальные балахоны.
Н а ч м е д. Воля ваша, начальник, это похоже на УДО.
М и н о с. Изъясните.
Н а ч м е д. Условно досрочное освобождение.
М и н о с. Оставим подобные фокусы стране пребывания. Это их специфика, государевых прощелыг с кичи вынимать. Мы не можем себе этого позволить! Должен же хоть кто-то судить и карать! Хоть бы и на том свете. Кстати, что это вы устроили из последнего дня великого поэта? Фарс вместо триумфа!
Н а ч м е д. Пытались, шеф. Ввели в компьютер все его данные.
М и н о с. И морально-волевые?
Н а ч м е д. Обязательно. Целью определили торжество таланта и воли.
Л и ц и с к а. А на выходе получилось то, что получилось. Сама его натура воспротивилась.
Н а ч м е д. Природу не обманешь, начальник.
М и н о с. Не надо мне про природу! Просто на вас плохо влияет тамошний воздух. Обленились и все испортили. В Россию больше ни ногой! Сам черт не поймет, как и чего там делать…
Н а ч м е д. Виноваты, шеф. Маленько переборщили.
М и н о с. Ничего себе — «маленько»! Напугали так, что теперь найти не можем! Как прикажете взыскивать задолженность? Кербер! Бардак в вверенном вам Управлении просрочек! Господа демоны! Почему не работают коллекторы? Или вы снова нагрели руки на тендере?
Н а ч м е д. И из транспортного опять звонили: Харон ладью привязал и ушел домой. В знак протеста.
Л и ц и с к а. Везите, говорит, его тогда сами на маршрутке. Мне, говорит, за простои не плотят.
Н а ч м е д. Такой переполох подняли, и из-за кого? Тюфяк и колода, лучше не скажешь.
Л и ц и с к а. Медуза в штанах. Сунули ему талант по запарке, а теперь… взыскуем.
М и н о с (грозно).
Не в том беда, что он зарыл
Талант в трудах и медицинах.
Н а ч м е д.
Не в том, что автор тут развил
В своих сомнительных терцинах.
С т р а ш н ы й г о л о с.
А в том, что в караване лет
Без всякой цели он скитался,
И вытянул чужой билет,
И по нему всю жизнь катался!
Судьбу — и глупо, и убого,
Как не свою, он проживал…
Бесценный срок — подарок Бога —
Пробегал, прОпил, прожевал…
М и н о с (указывая на публику).
Он где-то среди них сидит,
Скучает, плачет и хохочет…
У неба крупный взяв кредит,
Он возвращать его не хочет.
Н а ч м е д.
И где ему… В трясине быта
Безделью ищет оправданье…
Заветная тетрадь забыта,
Душа отправлена в изгнанье.
Л и ц и с к а.
Любовница манит: «Доверься!»
Б а л а х о н 1.
На службе бдят: «Не отвлекайся!»
Б а л а х о н 2.
Жена командует: «Проверься!»
Н а ч м е д.
Священник требует: «Покайся!»
М и н о с.
Но мы, в плену своих традиций,
Преследуем иные планы:
Идем не в храмы и больницы,
А в кабаки и балаганы.
Наивно думая, что долог
Наш путь до роковой границы…
Лишь двери с надписью «Уролог»
В момент меняют наши лица.
Но и тогда, еще капризней,
Мы ищем блага сладких булок…
И смысл таких коротких жизней
На дне березовых шкатулок.
С т р а ш н ы й г о л о с.
Итак, на поиски! В дорогу!
Заждались в преисподней судьи.
Он где-то здесь! Его здесь… много.
И да свершится правосудье!
М и н о с засовывает пальцы в рот и оглушительно свистит. Балахоны спрыгивают в зал и бегут по проходам с зажженными фонарями. Они выборочно освещают зрителей и кричат: «Где Кузнецов?» «Ты — Кузнецов? Ах, не ты…» «Отдайте Кузнецова!» «Кузнецова — за решетку!» «Не прячься, сыщем!» «Кузнецо-ов!». С криками, уханьем и свистом балахоны выбегают. М и н о с исчезает за занавесом.