— Она ведьма! Это все из-за нее! Она высосала из нас все силы! Он упал, а она проснулась… Ты что, думаешь, это случайно?
Нинне верещала как безумная. Хана влепила ей затрещину, как в старые времена. Но это не помогло. Малышка прижала ладонь к покрасневшей щеке и продолжала кричать:
— Я говорю вам, это так и есть! И можете бить меня сколько угодно, я все равно не замолчу. Вы должны выслушать меня! Она ведьма!
Непонятно, откуда вдруг взялась эта идея. В книге со сказками ничего подобного не было, а сказки все еще оставались основным источником детских фантазий — хороших и плохих. Но выяснять было некогда: неудержимая ярость Нинне возникла в момент всеобщего утомления и разочарования, еще немного — и она бы передалась всем. Вот почему Хана ударила Нинне. А Том взял ее за плечи и как следует встряхнул.
— Все, хватит, — проговорил он, не повышая голоса. — Прекрати. Она не такая, как мы. Она долго была больна. И тебе следует радоваться, что ей теперь лучше, вместо того чтобы говорить глупости.
— Но ведь она украла силы Ноль-Семь… Ты что, думаешь, это случайность, что все произошло одновременно?
Нинне сама уже не так твердо верила в то, что говорила. Она почти успокоилась и молча уселась на землю, сунув большой палец в рот, чего не делала уже давно.
Хана и Том озабоченно переглянулись. Они шли без перерыва уже почти три дня, желая уйти как можно дальше от поляны, только иногда ненадолго останавливались, чтобы собрать плодов и поесть. Этим вечером Собак принес детям двух пушистых зверьков, с которых Глор очень ловко снял шкуры. Под удивленным взглядом Тома, он в два счета разделал маленькие тушки, после чего передал их Хане, чтобы она нашпиговала мясо травами и зажарила на костре. Сытые и уставшие, дети вели себя непривычно тихо и почти уже засыпали, когда Нинне вдруг ни с того ни с сего раскричалась.
Лу слушала ее, не моргая. Она была все еще очень слаба и большую часть пути проводила, свернувшись калачиком на спине Собака, среди пожитков; она была такая худенькая и легкая, что зверь, кажется, не обращал на добавочный груз никакого внимания. Когда все остальные заснули, Лу так и осталась сидеть с печалью в распахнутых глазах.
— Не сердись на нее, — сказал Том, передавая Лу миску с горячим травяным отваром. — Это от отчаяния.
Лу грустно улыбнулась и пожала плечами.
— Я всегда была для всех странной. Какая разница.
— Если честно, ведьма бы нам сейчас не помешала, — не глядя на Лу, шепотом произнесла Хана. — Она бы сказала, что случится завтра, или послезавтра, или через месяц. Или кто умрет следующим, — шепот стал зловещим. — Если ты ведьма, то у тебя получится. Может, попробуешь? — но злость быстро улетучилась, и Хана взяла себя в руки. — Прости, — пробормотала она, — я знаю, что ты ни при чем. Просто иногда легче верить в то, что удобно. И правда плохо, что мы совсем ничего не знаем… И ты тоже, Том. Ты ведь тоже ничего не знаешь?
— Да, не знаю. Я не знаю, что можно было сделать, чтобы Ноль-Семь не умер. И можно ли было что-то сделать. Если да, то я не знаю, что. И не знаю, как все изменить.
Том не спал в эту ночь до самого утра, когда первые лучи Астера окрасили мир зеленоватым светом. «А может, — думал он, — и нельзя ничего изменить. И мы будем идти и идти, бесконечно. У нашей сказки нет конца».
Том был прав и неправ одновременно, но пока еще не знал этого.
* * *
Мак-Камп мерил кабинет широкими шагами. Джонас с интересом озирался. Он никогда еще здесь не был. Его принимали на работу в темноватой палатке на краю Базы, ему запомнился лишь дрожащий неоновый свет, искажавший очертания предметов.
Мак-Камп явно не привык себе ни в чем отказывать: диваны, книжная полка с двумя десятками книг, расставленными по толщине и по размеру, несколько ликерных бутылок на маленьком столике в углу. Очень неплохо, в сравнении с нищетой их рабочих мест. Джонас покосился на Рубена: того обстановка явно не интересовала, он смотрел только на Мак-Кампа. И это был не слишком приязненный взгляд.
Мак-Камп был сердит. Страшно сердит, это он повторил уже несколько раз.
— Вы должны понимать, что доверие к Базе и наша работа здесь напрямую зависят от того, насколько мы держим ситуацию под контролем. Сбои в системе недопустимы!
Джонас едва сдержал смешок — в какой системе? Мак-Камп подозрительно взглянул на него, и Джонас сделал вид, что закашлялся.
Мак-Камп вернулся к прерванной речи.
— Возмутительно, что исчезновение Тринадцатого Сгустка не было вовремя замечено…
— Но, шеф, — вмешался Рубен, — вы же знаете, что мониторы день работают, два — нет, а когда работают, то с помехами…
— Я вызвал вас не для того, чтобы обсуждать состояние мониторов, — ледяным голосом оборвал его Мак-Камп. — Вот этот твой напарник — господин гений — был нанят именно для того, чтобы следить за их исправностью. — Рубен лишь пожал плечами. — И если мониторы вышли из строя, то вы должны были сообщить мне об этом немедленно. Мы могли бы заказать запасные части.
— Так разве в запчастях дело? — возразил Рубен. — У нас их полные ящики валяются. Вся проблема в связи.
— Как бы то ни было, — повысил голос Мак-Камп, — у меня есть основания считать вас ответственными за исчезновение восьмерых детей, и я требую, чтобы вы немедленно приступили к их поискам.
— Наверняка это не первый случай исчезновения детей, не так ли? — спросил Джонас.
Мак-Камп подозрительно взглянул на него.
— Придержи язык, гений. К нам с визитом собирается только что назначенный Комитет Контроля. Поэтому, — голос его снова обрел уверенность, — я требую, чтобы детей нашли, всех до единого! Это всего лишь дети, а не иллюзионисты. И Лагерь, конечно, большой… но не бесконечно большой. Наверняка они смешались с другими Сгустками. А может, вырыли туннель и втиснулись туда, как черви, откуда мне знать. Они находились на вашем участке, это ваша работа! Найдите их.
С этими словами шеф повернулся к ним спиной и уставился на нерадостный пейзаж за окном. Шел дождь, снаружи не было ни души, Лагерь утопал в грязи и походил на болото. «Черви? — подумал Джонас. — Ну-ну». Мак-Камп их явно недооценивал.
— Почему? — вырвалось вдруг у него.
Мак-Камп нарочито медленно повернул голову. Брови изогнуты, словно он удивлен, что парни всё еще здесь.
— Почему вы вдруг решили заниматься детьми, если ясно как день, что вы их терпеть не можете? Ну нанялись бы в Неоавиацию… или просто сидели за письменным столом в каком-нибудь Центральном бюро.
Пока Мак-Камп хмуро пялился на Джонаса, у Рубена глаза чуть не вылезли из орбит. Он что, хочет, чтобы их обоих бросили в подземную клетку?! Рубен схватил Джонаса за рукав и стал тянуть к выходу, но тот вывернулся.
Выражение Мак-Кампа неуловимо изменилось.
— Не всегда получается заниматься тем, что тебе нравится. Уж кому бы это знать, как не тебе, а, гений? — его маленькие близко посаженные глазки насмешливо прищурились.
Джонас повернулся и вышел из кабинета. За ним растерянно последовал Рубен, все еще с вытаращенными глазами.
— Давай, пошевеливайся!
Джонас вытаскивал из кладовки вещи и бросал Рубену Тот пытался поймать их на лету, но не успевал. Два рюкзака, высокие сапоги, фонари — хорошо, хоть их Рубен успел подхватить, — запечатанные ланч-пакеты. Водонепроницаемые куртки, теплые свитера.
— От них все чешется, — пожаловался Рубен, натягивая свитер поменьше, который тем не менее доставал ему почти до колен.
— Не спорь. Через пять минут меня здесь уже не будет. Если ты готов, то хорошо, а нет — я не собираюсь никого ждать. Хочешь остаться? Ты мог бы пойти к этому надутому индюку и попросить перевести тебя на Базу. Я уверен, что для мясника у них найдется работенка.
— Зачем ты так, — пробурчал Рубен. — Ты же знаешь, что я беспокоюсь о них не меньше твоего.
Как только они вернулись, Джонас достал спрятанный под столом монитор и снова настроил изображение и звук. Цепочка детей едва просматривалась на фоне магнитостатического снегопада, среди дрожащих горизонтальных полос экрана. Джонас посмотрел на свое запястье: там, где раньше, давным-давно, он носил часы, был прикреплен маленький монитор.
— Покажи-ка, — попросил Рубен, который видел, как Джонас собирает эту штуку, но не знал, как она работает. — О-па, отлично видно! Кто это идет последним? Кажись, Орла. А что она там делает?
— Она наслушалась сказок и теперь посыпает тропинку камешками, — пояснил Джонас, продолжая складывать рюкзак.
— Как Мальчик-с-пальчик… — расплылся в улыбке Рубен.
— А, поздравляю. Ты, оказывается, тоже в курсе, про камешки… Но поверь мне, на этот раз сказки им не помогут. Придется уж нам. — Джонас поморщился, взваливая на плечи битком набитый рюкзак. — Если, конечно, мы до них доберемся. Если не встретим собакомонстров, волкомедведей и прочую дьявольщину. Если отыщем дорогу. И если за это время они не свалятся в пропасть и не попадут в пасть к изголодавшемуся зверю-мутанту. Та часть леса, где они сейчас, еще не исследована. И ты сам, Рубен, — как давно ты уже не высовываешь отсюда нос, не считая, конечно, походов в столовую? Посмотри, какое ты себе брюхо наел! Вот тут-то тебе весь твой шоколад и аукнется.
Рубен фыркнул, тоже натягивая на плечи рюкзак.
— А ты будто радуешься, — заметил он, исподлобья глядя на товарища.
— Скажем так: тут скучновато. А это все же какое-то развлечение.
— Ага, тоже мне развлечение. Скорее единственная возможность спасти нашу шкуру…
— Что ты, жизнь, даже наша, слишком ценна, чтобы уничтожать ее просто так, хоть бы и в наказание. В худшем случае нас отправят на какой-нибудь астероид… Ну, хватит болтать. Идем, — Джонас в последний раз оглянулся, потом вышел и закрыл за собой дверь. — Это, конечно, не важно, — сказал он, дважды повернув ключ в замке. — Но мне хочется думать, что никто из них не сможет сюда войти.
— И ты считаешь, этот ключик их удержит? — Рубен усмехнулся.
— Это не простой ключик. Здесь вообще нет ничего простого и обычного, друг мой.
Чавкая по грязи, они направились в северный конец Лагеря — Джонас впереди, Рубен за ним. Трое детей, которые валялись в луже, как поросята, замерев, уставились им вслед: пустые глаза блестели на чумазых лицах. «Был бы я фотографом, — подумал Джонас, — заработал бы тут кучу денег. Народ обожает слезоточивые фото». Он помахал детям рукой; те не ответили. Через несколько шагов он обернулся: дети продолжали неотрывно смотреть на него.
— Я не могу забрать вас с собой, — сказал Джонас, не замедляя шага. — Там, куда я иду, своих хватает, — но в глазах у него почему-то защипало.
«Шеф рад, он идет за своими детьми, — подумал Рубен, и тут же сам себе поразился: шеф? Он пожал плечами. Да, так и есть: его шеф — Джонас, а не Мак-Камп. Эта мысль его немного успокоила. — Я не знаю, куда мы идем и чем все это закончится. Но я — с ним. Мы вместе».
* * *
Том посмотрел наверх: странный золотой жук спокойно царапал лапками по стволу, занятый своими делами. Том заметил его сразу же, в самом начале их побега, когда еще не очень-то разбирался в насекомых, узнавал разве что старых знакомцев: вшей, клопов и москитов. Но этот был совсем другой: светло-золотая спинка и ровное спокойное жужжание — как песня вполголоса — делали его непохожим на остальных.
С тех самых пор, как они покинули поляну, Том следовал за этим жуком. Он привык к его незаметному присутствию; искал жука взглядом на каждой стоянке, беспокоился: не пропал ли? — он принял бы это за дурной знак. Но жук ни разу его не подвел. Маленькое насекомое вселяло надежду одним своим присутствием. Тогда, на дереве, пока жук царапал его руку своими холодными лапками, Том как будто успел разглядеть под тонкими надкрыльями что-то круглое, светящееся. Но жук тут же взлетел, превратился в золотистую точку, сел на соседнюю ветку, потом на другую ветку. Странно: он не переставал жужжать ни на мгновение, даже когда сидел неподвижно. Вот и сейчас он напевал свою монотонную песню, долгую и успокаивающую. Жук-талисман. Не поймешь, то ли он следует за детьми, то ли они за ним. С ума сойти — довериться насекомому! Том усмехнулся — и тотчас поймал удивленный взгляд Ханы.
— Что? — не понимая, спросила она.
— Ничего, — ответил Том довольно резко, но тут же взял себя в руки: нельзя показывать раздражение или неудовольствие. Он должен думать обо всех.
«А почему, почему я всем должен? Почему не могу сдаться, как они?.. Потому что нет никого другого, кто взял бы на себя ответственность», — сам себе ответил он и оглядел детей. Сегодня они даже не разожгли костер. Все слишком устали после долгого дневного перехода. Дети были бледны, без привычных отблесков костра их лица казались совсем маленькими, потерянными. Все то, что долгое время давало им надежду и силы, постепенно улетучивалось. Так дальше нельзя. А что можно сделать? Ничего.
— Как только найдем подходящую поляну, остановимся, — сказал Том Хане. — Снова построим загон, построим дом. Будем там жить. Тут, в чаще, все кажется слишком мрачным и пугающим.
Весь день они шли в густой тени деревьев, куда не проникали даже лучи Астера. Лишь запрокинув голову, можно было разглядеть более светлые зеленые пятна — как далекий купол, до которого не дотянуться; а когда потом снова опускаешь глаза, то некоторое время, пока глаза опять не привыкнут к полутьме, вообще ничего не различаешь. Острые колючки торчали на кустах, словно когти, норовя исцарапать руки и ноги или зацепиться за старые и рваные одежки. Мошкара тучами впивалась в кожу, на которой после укусов вскакивали гроздья мелких пузырьков, и из каждого выделялась прозрачная жидкость.
— Мыльные пузыри, — как-то произнесла Хана. Никто из детей даже не повернул головы — их уже не интересовали новые слова.
Этой ночью Том снова не сомкнул глаз. Он молча лежал до самого появления Астера. «Хорошо знать, что он всегда всходит, что он есть, — думал Том. — Если бы не он, мы бы совсем потерялись… А разве мы и так не потерялись?»
Дети начали ворочаться во сне. Глор повернулся на бок и проснулся первым. Постепенно все стали просыпаться. Терли спросонья глаза, потягивались, зевали. Нинне и Орла отошли в кусты. Непривычно молчаливые, словно потухшие.
— Знаете, что мы сейчас будем делать? — спросил Том, когда все снова собрались вокруг него. — Я расскажу вам сказку. — Гранах тут же вытащил из мешка книгу. — Нет, — Том покачал головой. — На этот раз сказка будет не из книги; я просто ее вам расскажу.
* * *
— Что у них там, литературный кружок, что ли? — ворчливо спросил Рубен. Щурясь, он пытался разглядеть изображение на маленьком экране, но было темновато и мешали помехи. — И как у тебя только глаза еще не повылазили от этой штуки?
— Спасибо, что эта штука все еще работает, — ответил Джонас. — А насчет кружка это ты зря. Нам же лучше, если они хоть ненадолго задержатся. Мы уже должны быть где-то недалеко, но так мы найдем их еще быстрее.
— Ты же сам недавно говорил, что они ходят по кругу…
— Круг кругу рознь, — возразил Джонас. — Их круг — довольно запутанный. Можно сказать, круг из множества кругов.
— И они все еще этого не заметили?
— Лес быстро стирает следы восьмерых детей. То есть семерых… Нет, восьмерых.
— Может, подрегулируешь звук? А то я почти ничего не слышу…
— Сейчас не время слушать сказки, Рубен. У нас есть важное задание, ты что, забыл?
— Вот ты и пораскинь мозгами, и подумай, как с ним справиться. Как вести себя, когда мы с ними встретимся, как доставить их всех обратно… а я все-таки послушаю сказочку. Ты же у нас главный.
— Может, поменяемся?
— Ни за что. Тс-с-с!
* * *
Том-Два-Раза начал рассказывать сказку: для тех, кто рядом, и для тех, кто далеко, для детей и взрослых, для их товарища, умершего в лесу, — в лесу, который давал им укрытие и в то же время таил в себе множество опасностей. Том рассказывал сказку себе самому и остальным — потому что она несла утешение, а его так не хватало всем. Он рассказывал, потому что верил в сказки и в их силу; потому что сказки помогают людям сохранить надежду, когда больше ничего не остается… Рассказывал, потому что сказки нужны всегда, а в некоторые моменты нужны особенно, особенные сказки… вот только в книге такой особенной сказки не было. Он рассказал сказку, довольно длинную, немного странную, наполовину правдивую, наполовину выдуманную, которая начиналась так же, как и все сказки:
Жилы-были…
…И потом, когда они уже не надеялись, пришел тот, кто стал заботиться о них.
— Вы пришли вовремя, — просто сказал Том. — У Лу жар. И мы не знаем, как ей помочь.
«Откуда он знает, что мы не сделаем им ничего плохого? Как он может нам доверять? — подумал Джонас. — Надо же, и нисколько не удивлен. Словно он знал, что мы все время были рядом. Словно он всегда об этом знал». Но он решил ни о чем не расспрашивать. Времени не было: если Том так беспокоится о Лу, значит, ей и в самом деле очень плохо.
Она вся пылала, частое горячее дыхание срывалось с приоткрытых губ, вокруг глаз темные круги, веки сомкнуты, сквозь бледную кожу просвечивает тонкая сеточка вен. Вблизи она казалась совсем хрупкой. Джонас вытащил из рюкзака одеяло, завернул Лу и взял ее на руки.
— Мы должны вернуться на Базу, — сказал он. — Немедленно.
Том несколько мгновений колебался. Возвращение на Базу означало конец всему. Конец. Но был ли у них выбор? Он сжал губы и кивнул. Остальные последовали за ним без возражений. Они двинулись в обратный путь, бросив свои скудные пожитки на траве. Глор замыкал шествие вместе с Рубеном, который с любопытством и опаской разглядывал Собака на поводке. Он предложил Глору передать ему поводок, но Глор только молча прижал веревку к груди. Что ж, достаточно ясный ответ.
Нести маленькую Лу было не тяжело, но все же идти быстро у Джонаса никак не получалось; остальные шли еще медленнее, часто спотыкались. Порой Джонас останавливался, ждал. «Странно, — думал он, — дети, прожившие в лесу полгода без посторонней помощи, могли бы двигаться много проворнее; но, возможно, их заторможенность вызвана нежеланием возвращаться туда, откуда они ушли?» Иногда Джонас задавал какой-нибудь вопрос Тому, и тот отвечал коротко и ясно, стараясь не сбиться с шага и не отстать от него — взрослого в хорошей физической форме. Так Джонас узнал некоторые подробности, которые они с Рубеном упустили, и восстановил историю сбежавшего Сгустка с самого начала, с того момента, когда дети нашли книгу.
— Я понял, что это важно, — сказал он Тому, сидя на поваленном дереве. — Но сначала не особенно за вами смотрел. Это было для нас чем-то… вроде игры, развлечения, — признался Джонас, стыдясь своих слов. Том ничего не сказал, просто кивнул. Они как раз остановились на привал; Рубен раздавал энергофилические плитки и гидрокубики, которые дети с удивлением вертели в руках, прежде чем попробовать на вкус. — Книги очень важны. Я сохранил много книг здесь, незадолго до бомбы, — и он показал Тому небольшой светящийся экран, по которому бежали строчки.
— Без картинок, — заметил Том, устроившись рядом.
— Что ж поделаешь, — Джонас пожал плечами.
А можно взглянуть на твою?
— Она очень старая, — нехотя ответил Том, но все же махнул рукой Гранаху, и тот подбежал вприпрыжку, с мешком на плече.
— Старинные вещи — самые драгоценные, — заметил Джонас. — Многое из нашей прежней жизни исчезло безвозвратно, поэтому оставшееся так дорого нам.
Он открыл книгу — очень бережно, это понравилось Тому, — осторожно сдул со страницы засохшую травинку, провел пальцами по плотной бумаге. «Это не просто редкость, это чудо! Кажется, мы с этой книгой ровесники, — подумал Джонас. Из своего детства он еще помнил такие же сложные изящные иллюстрации, на смену которым потом пришла совсем другая новомодная графика. Эта книга была уникальна. — Спасибо, есть хоть что-то, что можно полюбить, — подумал Джонас, сам не зная, кого он благодарит. — Надоело все одинаковое».
Он задумчиво рассматривал картинки, которые так долго поддерживали беглецов, давали пищу их фантазии. Потом поднял глаза и огляделся. Девочки сидели неподалеку и о чем-то переговаривались, бросая на него любопытные взгляды. Хана, как часовой, стояла на краю поляны, присматривала за всеми. Глор нарвал для Собака пучок листьев и, не говоря ни слова, протянул его Рубену, тот сунул листья зверю и удивленно наблюдал за тем, как Собак радостно перемалывает их своими акульими зубами. Дуду и Гранах дурачились, строили друг другу рожи. Джонас погладил по щеке лежавшую рядом маленькую Лу, которая, кажется, спала. У нее был жар. Том отдал бы что угодно, лишь бы ее серые глаза снова распахнулись. Он повернулся к Джонасу и спросил:
— Почему ты ведешь нас обратно? Ты ведь пришел не за ней, а за нами.
— Да, — кивнул Джонас. — Это мое задание, моя миссия. Я знал, что вы сбежали. Меня попросили привести вас обратно на Базу.
— Это ты оставил нам рюкзак, полный всяких вещей, да?
Джонас опять кивнул.
— А золотое насекомое?
— Это такой прибор, довольно эффективный. Он запрограммирован на выявление источников тепла и передачу оперативной системе информации об их местонахождении, — заметив растерянный взгляд Тома, Джонас умолк. — Прости, я выражаюсь слишком сложно. Этот прибор следовал за вами. И с его помощью я мог вас видеть.
— Нас накажут? — во взгляде Тома не было страха, лишь любопытство и желание понять. И ожидание.
— Не думаю. Вы слишком драгоценны.
— Но мы же не старые!
Джонас улыбнулся.
— Именно потому, что вы не старые. Потому что вы — новые.
Он помедлил, не зная, что сказать, чтобы совсем не запутать Тома и не навредить в будущем. Но лгать он не хотел. Как жаль, что у него не получилось помочь детям уйти. Он чувствовал, что сделал недостаточно; он просто наблюдал за ними, смотрел, как в театре. Представление закончилось трагедией — мальчик погиб, девочка тяжело больна. Тому сейчас нелегко, поэтому не стоит сеять в его душе зерна новых сомнений — у него их и так хватает. Все это время он один решал, куда идти, куда сворачивать, направо или налево, и все верили, что они вырвутся на свободу и справятся со всеми препятствиями. Джонас порывисто обнял мальчика за плечи; Том сначала отпрянул, но потом расслабился.
— Не слишком мне доверяй, — Джонасу показалось, что он должен это сказать. — Не знаю, смогу ли я вам чем-то помочь, когда мы вернемся. Надеюсь, что-то изменится к лучшему. Но на все сто не уверен.
— Я еще могу передумать? — помрачнев, спросил Том.
— Нет, — ответил Джонас.
— Я думал, ты наш друг, — сказал Том.
— Я тоже так думал.
Том исподлобья взглянул на него и высвободился из объятия.
Нинне поднялась и, хихикая, направилась в их сторону. По дороге она несколько раз оборачивалась, ища взглядом поддержку Орлы; та осталась сидеть, но хихикала так же глупо.
— Ты — принц? — подойдя к Джонасу, спросила Нинне. Не оставляя ему времени на ответ, она продолжала: — Ты очень на него похож, — Нинне склонилась над книгой и стала листать. Найдя нужную страницу, она радостно улыбнулась: — Вот, смотри!
На картинке был изображен принц из сказки о Белоснежке — когда он нес на руках пробудившуюся от поцелуя принцессу, оставив гномов позади в лесу. Этот принц никогда не нравился Джонасу — он предатель. И в сказке нет ни слова о дальнейшей участи гномов: только-только они привыкли к спокойной упорядоченной семейной жизни — регулярное питание, чистая выглаженная одежда, пироги с вишнями, внимание и нежность — и вдруг опять оказались в положении холостяков; и неизвестно, что будет делать Белоснежка — может, ей суждено сидеть в замке и вышивать целыми днями, пока принц, точнее, уже король, будет разъезжать по дальним странам и завоевывать новые земли. И уж тем более этот принц не нравился Джонасу сейчас, когда сам он чувствовал себя таким же предателем. Конечно, он мог бы найти для себя сколько угодно оправданий — но кому это поможет?
— Пошли, — он встал и поднял Лу на руки.
— Ты мог бы сразу мне сказать, — Том смотрел на него укоризненно. — Мы шли и шли, переходили с места на место… А оказывается, все это время были так близко! — Том помотал головой. — Я думал, что увел их, а на самом деле…
— Но ведь ты и правда увел их, — тихо сказал Джонас. — Это главное.
— Увел? И сколько нам потребовалось, чтобы вернуться? Сколько мы идем — четыре часа?
— Сорок часов. И мы еще не пришли.
— То есть до Базы — сорок часов пути? И это все, что мне удалось? По-твоему, это — побег?
— Да, — ответил Джонас. — И поверь мне, сорок часов — это немало.
— Но вот мы и вернулись… — Том смотрел на Лагерь, раскинувшийся внизу. Они остановились на возвышенности, лес уже редел. Это был последний привал, последние минуты отдыха, последний глоток воздуха, и потом придется лицом к лицу встретиться с тем, что их ожидает. В Лагере все было по-прежнему: дети возятся в пыли, серая, в трещинах, земля, из нее, как белые зубы, торчат Скорлупы, чуть в стороне — квадратная База, ее большие окна блестят, прячут все свои секреты за темными стеклами.
— Ничего не изменилось, — пробормотал Том.
— Ты не прав. Ты изменился. Вы все изменились. Вы никогда больше не будете такими, как они, — Джонас кивнул на детей, которые бегали по Лагерю, дрались или играли в пустые одинокие игры.
— А ты вообще на чьей стороне? — глядя исподлобья, спросил его Том, которого вдруг осенила догадка. — Ты с нами или с ними?
Джонас не успел ответить — только что к ним подошли какие-то люди и уже окружили его и детей со всех сторон. Двух-трех Джонас видел в Лагере раньше, остальные были ему незнакомы. Эти незнакомые были в форме. И с оружием.
— Неужто наконец пришло финансирование от Неоправительства? — насмешливо спросил он, разглядывая новехонькое ружье в руках человека в форме, стоявшего ближе всех. Смутившись, тот направил ствол в землю и сказал:
— Мак-Камп хочет вас видеть. Немедленно.
Они направились в сторону Базы в сопровождении двух рядов охраны. Дети шли в середине, как настоящие беглецы или заключенные.
— Задание выполнено, не так ли? — обратился к Мак-Кампу Джонас.
— Да. Но не хватает одного ребенка.
— Он умер, — доложил Джонас. — Подробности его смерти в отчете. Зато нам удалось найти другого ребенка, девочку.
Мак-Камп взглянул на Джонаса снизу вверх.
— Видел я твой отчет. И когда ты успел столько настрочить?.. — Он сидел за письменным столом, закинув ноги на столешницу, на которой не было ничего. Единственным признаком какой-либо деятельности был небольшой светящийся экран на передвижном столике рядом.
— Детям нужно было отдыхать в дороге, — ответил Джонас. — Они еще маленькие.
— Ладно. Хорошо хоть, что ты привел их обратно в приличном состоянии. Они выглядят в десять раз лучше остальных детей. Интересно, чем они там питались…
— Да, потолстели на подножных кормах, — согласился Джонас.
— Обойдемся без твоих комментариев. Кстати, а где этот шустряк, твой напарник?
— Остался с детьми. Чтобы они не боялись. А то тут теперь все при форме, с оружием…
— Неплохо, верно? Эти ребята только что прибыли из Неостолицы вместе с Комиссией. Говорят, надо укреплять власть на местах. Не переживай, тебя тоже приоденем и вооружим, как положено.
— Нет, — сказал Джонас.
Мак-Камп метнул на него раздраженный взгляд. Джонасу показалось, что он растерян: барабанит пальцами по колену, общается с подчиненным то свысока, то, наоборот, чуть ли не заискивающе. Будто хочет и власть показать, и в то же время почему-то нуждается в нем. «Наверное, — подумал Джонас, — пока нас не было, тут произошло что-то важное». И он угадал.
— Вот что. Сейчас мы вымоем их, оденем поприличнее и устроим смотрины. Через стекло. Как в настоящих полицейских сериалах. Неоправительство хочет убедиться в нашей эффективности. Это отличный шанс продемонстрировать важность и необходимость Базы. А то уже месяца четыре не появляется ни один из этих псевдородителей. А когда кто-то появляется, то мы не можем дать стопроцентную гарантию, что речь идет именно о воссоединении семьи. Конечно, кто сюда приезжал, с пустыми руками не уходили, но мы-то знаем, что они просто брали детей, более-менее похожих на своих… Зато сегодня к нам явились аж трое! В один день.
— Трое?
— Трое родителей, ищут двух девочек. И похоже, что они и правда родители. Вся информация сходится, во всяком случае та, что у нас есть. Пока тебя не было, нам прислали целый ящик аналитических наборов. Мы уже взяли анализы у родителей, теперь осталось взять у детей и сверить. Ты же понимаешь, мы не можем разочаровать Неоправительство и Комиссию, надо им показать, что у нас всё на высшем уровне. А если удастся это дело провернуть, то дальше уже все пойдет гладко — финансирование, кредиты и все прочее. Получим и новую форму, и новое оружие. Вот это будет настоящее признание. Из склада никому не нужного детского мяса мы превратимся в государственный детский дом, который возвращает детей их законным владельцам… то есть законным родителям. — Мак-Камп воодушевленно встал и начал мерить кабинет широкими шагами. — И перед такими специалистами, как ты, перед тем, кто владеет тончайшими технологиями и не чужд духа предпринимательства, откроются широчайшие перспективы.
— Не сходится, — сказал Джонас.
— Что значит «не сходится»?
— Предположим, родители, которых прислала Комиссия, и в самом деле настоящие, и предположим, что нам удастся достоверно установить, что речь идет именно об их детях, — все равно это будет редчайшее исключение. Большинство детей, которые здесь находятся, остались без родителей очень давно. Что изменится для них? Скажем, мы сумеем помочь воссоединению десяти, пусть двадцати семей благодаря аналитическим наборам — да и то если у родителей хватит средств, чтобы сюда добраться. А что с остальными детьми? Они-то как были, так и останутся одинокими…
— А вот тут уже — твой выход, мой дорогой. В твое отсутствие я позволил себе сунуть нос в ваш рабочий кабинет. Правильнее будет сказать, в твой кабинет — этот олух, твой напарник, и не подозревает, что там происходило. Неплохую ты установил защиту — мне пришлось немало попотеть, пока я ее взломал, зато какое удовлетворение! Знаешь, я ведь тоже раньше баловался всякими программерскими штучками. В нормальном мире твою защиту можно было запатентовать и заработать кучу денег… Ну да ладно. Я готов посмотреть сквозь пальцы на то, что ты позволил детям сбежать и не поднял тревогу — наоборот, следил за ними издалека и помогал в придачу. Главное, сейчас они на месте, а одним больше, одним меньше — не важно. Вернем их родителям, во всяком случае, тех, кого сможем, и получим заслуженное признание. С твоими мозгами и со всеми этими приборами нам ничего не стоит подкорректировать результаты — вот тебе и стопроцентное подтверждение родства. У детей появятся родители, у родителей — дети. И все это в полном соответствии с последними научными достижениями! После первых воссоединений Неоправительство и Контрольная Комиссия предоставят нам необходимое финансирование, и тогда мы пристроим их всех! А потом закроем лавочку и переселимся в Неостолицу, будем наслаждаться заслуженным признанием. Говорят, город восстанавливается не по дням, а по часам — Канцлер уже дал прием для членов Неоправительства, а ты же понимаешь, что это такое: женщины, вино… Представь себе, его специально привезли с Земли. Ты помнишь вкус вина, Джонас?
Впервые Мак-Камп назвал его по имени. Джонас поморщился. Он держался из последних сил, чтобы не схватить этого типа за шиворот и не дать в рожу Джонас и сам не был ангелом — среди выживших вообще ангелов не было, — но план Мак-Кампа вызывал у него омерзение.
Он делал вид, что обдумывает предложение.
— А кто занимается анализами?
Мак-Камп усмехнулся:
— Сейчас, когда ты вернулся, я готов передать эту честь тебе. В конце концов, это ведь ты привел их обратно. Где лаборатория, ты знаешь; я прикажу отвести детей помыться, и потом они все в твоем распоряжении.
— Вы не хотите увидеть их лично?
— Спасибо, мне хватает и телекамер. К тому же я никогда не пылал особой любовью к детям. Я не этих имею в виду… а вообще всех.
Снаружи Рубен собственным телом защищал Собака: охранники травили диковинного зверя, тыкали его ружьями в бока. Зверь скалил зубы и рычал, но они только гоготали и не оставляли его в покое. Наконец, разъярившись, Собак прыгнул вперед и попытался схватить одного из них зубами; тот испуганно отпрянул и крикнул:
— А ну успокой его, а не то я сейчас всажу в него весь заряд!
— Ага, если сможешь отыскать курок, — насмешливо заметил его товарищ.
— Нам пора, — быстро сказал Джонас. — Рубен, ты со мной.
— А Собак? — нерешительно спросил тот.
— Он тоже.
Рубен облегченно вздохнул.
— А мы? — шагнула вперед Хана. На ее лице читались вызов и подозрение.
— Вы пойдете с ними. Помоетесь, переоденетесь. А потом мы снова увидимся.
Том ничего не сказал, лишь бросил на Джонаса долгий взгляд, полный доверия, надежды, тревоги, боли.
— Скоро увидимся, — успокоил его Джонас, сам не зная, возможно ли это.
— И что, значит, мы теперь должны притворяться? Чего ради? — пробурчал Рубен, когда Джонас коротко ввел его в курс дела. Они вернулись в свой кабинет, и Джонас наводил порядок после недавнего обыска. Нужно было немедленно приниматься за работу.
— Может, и не понадобится притворяться. Сначала посмотрим, что тут у них за аналитические наборы и какие они дадут результаты. — Джонас яростно выбивал ряд цифр на клавиатуре. — Откуда нам знать? Может, они и правда их родители.
— Ладно, эти, может, и родители. А остальные? Все остальные?
— О них тоже подумаем. В свое время, — отрезал Джонас, явно давая понять: все, дискуссия окончена.
— А что будет с ним? Ты хоть в курсе, что они хотели его пристрелить? — снова заговорил Рубен через некоторое время, указывая на Собака, который лежал в углу, опустив морду на лапы.
— Не посмеют. Он же твой, так?
— Вообще-то он не мой, а детей… Я его забрал, просто чтобы не пристрелили. Дети не смогут его защитить.
— Твой, твой. Детям не разрешат держать его у себя. Тем более что скоро их разлучат, — сухо сказал Джонас, не отрывая взгляда от монитора.
— И ты так спокойно об этом говоришь? А я думал, они что-то для тебя значат!..
— Я тоже так думал.
— По-моему, ты и сейчас так думаешь… просто что-то мухлюешь.
— Ну что ты, — усмехнулся Джонас. — Я верный слуга Неоправительства, делаю, что мне приказано. Скоро у меня будет медаль, и форма, и женщины, и вино… — кажется, он передразнивал недавний тон Мак-Кампа.
— Все-таки странный ты какой-то.
— Ты тоже, — отозвался Джонас. — Все мы странные…
— Брат и сестра? — Хана смотрела на Дуду с ужасом и изумлением.
— Таковы результаты анализов, — сказал Джонас, помахивая перед ее носом свежей распечаткой — двумя спиралевидными цепочками на листке бумаги. — Я не могу сейчас объяснить вам всех деталей, но сомнений быть не может. Думаешь, я не удивился?
— Но я его совсем не помню… Я вообще мало что помню, так, обрывки. Том знает? — Внезапно смутившись, Хана пожала плечами. — А разве… разве он не Вылупок?
— Ничто не препятствует тому, чтобы Остаток и Вылупок оказались родственниками. В начале Великой Угрозы твои родители, как и многие другие, решили вступить в программу «Гарантированное Будущее». У них с собой все документы, им удалось их сохранить, несмотря ни на что. В то время они согласились, чтобы их гаметы были использованы для эмбрионов, которые хранились бы в идеальных условиях, в очень надежном месте — как в банке. На всякий случай. Чтобы гарантировать потомство в случае чего-то непредвиденного.
— То есть если бы я умерла… — помрачнела Хана.
— Или если бы умер один из них, а второй хотел бы иметь рядом родного человека, чтобы жить дальше. Вместе с тобой, конечно же, — поспешил добавить Джонас.
— Короче, он ребенок из морозильника, — Хана прищурилась и оглядела Дуду с ног до головы.
— А ты была зачата традиционным способом. Но у вас одни и те же родители.
— И где они? — не выдержала Хана.
В лаборатории повисло молчание; выражения лиц детей менялись от испуганно-тревожного до равнодушного. Джонас договорился, чтобы Хане и Дуду дали возможность побыть вдвоем, и теперь они ждали, что будет дальше.
— Они здесь. На Базе. Они искали вас повсюду, потом узнали, что вы можете находиться здесь, и примчались за вами. Они прошли все анализы, так же, как и вы, и могу вас заверить — это и есть ваши родители. Конечно, это небывалый случай — чтобы Остаток и Вылупок оказались братом и сестрой и встретились в такой невероятной ситуации. Такого еще не было… до сегодняшнего дня.
Когда пару часов назад Джонас объявил Мак-Кампу результаты анализов, тот окинул его быстрым взглядом и тут же кинулся считать: хорошее финансирование, престиж, к тому же стопроцентные гарантии…
— А другой? Тот, другой родитель, о котором ты говорил? — спросил Глор. — Может, это мой?
Джонас в сомнении смотрел на него, не отвечая сразу. Чтобы дать детям еще немного почувствовать себя одинаковыми, он сделал анализ ДНК всем без исключения: поворошить ватной палочкой во рту — не страшно и не больно, зато дети снова были вместе. Одинаковые. В последний раз. Но очень скоро все изменится.
— А я? Я тогда чья? — вскочила Орла.
— И я? — эхом откликнулась Нинне.
Джонас снова терпеливо повторил:
— Как я вам уже говорил, на Базу приехали трое родителей: семейная пара и тот, который остался один, — папа. Оказалось, что документы, которые предоставили эти родители, указывают на детей из одного и того же Сгустка — вашего, номер Тринадцать, того, который исчез. Вот почему мы с Рубеном отправились на ваши поиски и привели вас обратно.
— Ты не ответил на вопрос Глора, — вмешался Том-Два-Раза, глядя на Джонаса почти враждебно. Это были его первые слова за много часов.
— Я как раз к этому вел. Результаты анализов показали, что, вне всякого сомнения, речь идет об отце Нинне. — Он посмотрел на девочку, которая раскрыла от удивления рот и вдруг разрыдалась.
Никто не шелохнулся, чтобы ее утешить; будто все их правила испарились в одно мгновение.
— Но я… я… я хотела маму, — проговорила она сквозь всхлипы и продолжала плакать, стоя посреди комнаты. Сейчас она казалась почти хорошенькой, несмотря на нескончаемые потоки слез: так преобразил ее теплый душ и новая одежда, которая была, конечно, не совсем по размеру, но куда лучше ее обычного грязного мешка. Она была почти как настоящая девочка — даже с длинными каштановыми кудрями: малышка наотрез отказалась стричься и залезла под скамью, где и сидела, пока не миновала опасность.
— Но у тебя есть хотя бы папа, — успокоила ее Орла. — А у нас вообще никого.
— Да, а как же мы? — спросил вдруг Том. Том-Два-Раза, никогда не терявший самообладания.
— Вы?.. — повторил Джонас, не зная, что ответить.
К счастью, вмешалась Хана, которая, кажется, оправилась от растерянности:
— И когда же мы увидим этих… родителей? Оторвавшись от настойчивого взгляда Тома, Джонас обернулся к ней.
— Сейчас. Их уже ведут сюда.
— Так вы что, Первопроходцы? — с нескрываемым любопытством поинтересовался Дуду. Пока что вопросы задавал только он, Хана наблюдала за вошедшими как бы со стороны, будто все это ее не касалось.
— Конечно, — ответила женщина, мать, с улыбкой, которая, как она надеялась, внушала доверие. Мужчина и женщина были так же смущены, как Хана и Дуду. Джонас время от времени вставлял несколько слов, пытаясь снять напряжение. Остальных детей увел Рубен: он пообещал им показать новую игру с Собаком. Но, уходя, Том обернулся и снова посмотрел на Джонаса. Этот ребенок с пронизывающим душу взглядом становился его кошмаром.
На слове «конечно» Хана и Дуду с ужасом переглянулись: вот теперь они впервые почувствовали полное единение, как брат с сестрой. Если все слухи о Первопроходцах — правда, то эти двое взрослых — самые опасные существа в мире!
— И… вы пожираете детей? — набравшись смелости, спросил Дуду.
— Ага, вот так! — с улыбкой ответила женщина и, притянув к себе ошеломленную Хану, прикоснулась губами к ее щеке. И еще причмокнула при этом. Хана с отвращением отпрянула и вытерла щеку ладонью.
— Никогда больше этого не делай, — прошипела она.
Женщина вздохнула.
— Да, кажется, нам придется потрудиться, — проговорила она, оборачиваясь к своему спутнику.
Тот пожал плечами.
— У нас на это есть все время мира.
Это были его первые слова. До сих пор он держался чуть в стороне и молчал, а если и улыбался, то из-за темной густой бороды улыбку все равно было не разглядеть. Высокий и широкоплечий, он с первого взгляда внушал уважение. «Но нет, — подумал про себя Джонас, — уважение Ханы придется еще заслужить. Придется стать психологом, учителем, советчиком». Он пытался объяснить это двум взволнованным взрослым еще до этой встречи: рассказывал им, что пришлось пережить детям в Лагере и потом в лесу, объяснял, что родителям будет с ними нелегко. Что память в случае Ханы придется перестраивать, а в случае Дуду — создавать с нуля.
— Сэм и Сара, — поправила его женщина. — Их зовут Сэм и Сара.
Джонас покачал головой и посоветовал им, хотя бы на первое время, оставить детям имена, к которым они привыкли.
— Будет трудно, — сказал мужчина.
— Будет невероятно трудно, — поправил его Джонас.
И потом эта сцена, скорее немыслимая, чем трогательная: женщине не терпелось заключить детей в объятия, Хана и Дуду отступали, пока не уперлись в стену, и взглядами молили Джонаса о помощи. Мужчина мудро держался на расстоянии, но женщина не в силах была совладать с собой — она плакала, смеялась, снова плакала, попыталась обнять Дуду, который пнул ее ногой, и погладить по голове Хану, которая увернулась, словно по волосам ее пробежал ядовитый паук. Джонас смотрел на все это молча — и не мог ничего сделать, потому что его роль здесь заканчивалась, он должен был отойти в сторону, исчезнуть. Снова стать лишь взглядом за монитором, анонимным наблюдателем, зрителем.
Чтобы расставание прошло без эксцессов, Мак-Камп, с высоты своего понимания детской психологии, устроил так, чтобы Первопроходцы с детьми оставили Базу, ни с кем не прощаясь. Они улетели на обшарпанном астерлете, который явно знавал лучшие времена.
Потом наступила очередь Нинне; в отличие от Ханы и Дуду, она с радостью бросилась на шею отцу и тут же заявила ему:
— Орла пойдет с нами.
Мысль об этом дополнительном усыновлении очень понравилась Мак-Кампу, который тут же подчеркнул, как важно дать возможность жить в семье маленькому Вылупку, не имеющему никаких других перспектив в жизни; не говоря уже о том, как привязаны друг к другу две девочки. Совершенно ненужные аргументы, поскольку и так было ясно как день, что отец готов на все ради этой частички прошлого, найденной вопреки всякой логике; прошлого, которое уже становилось для него бурным настоящим.
Остальные — остались. Джонасу было позволено провести с ними вечер, благо их пока еще не распределили по Сгусткам и они, в качестве исключения, находились на положении «Лиц, Переданных Поисковым Партиям» — такой статус теперь значился в файлах Дуду, Ханы, Орлы и Нинне; файлы уже были переданы на хранение в Архив Центральной Компьютерной Системы, папка «Выполненное».
В Кабинете Воссоединения, где временно содержались оставшиеся, стояла корзина со старыми игрушками, но дети к ней даже не подходили: один только Гранах, сидя на полу, крутил и крутил указательным пальцем переднее колесо деревянной трехколесной тележки. Одетый в глухой красный комбинезон, из которого торчали только голова, кисти рук и ступни, он походил на смешного гнома, который потерялся и не знает, что ему делать.
— А мы? — спросил Глор.
— A Лу? — спросил Том.
— Ей лучше, — ответил Джонас. — Она в медпункте. Температура упала, сейчас она спит. По-настоящему, с закрытыми глазами.
— А мы? — опять спросил Глор.
— Если хочешь, я возьму тебя, — неожиданно выпалил Рубен. Джонас изумленно обернулся. Во взгляде Глора мелькнуло недоверие, и он машинально прикрыл собой Собака.
— Это только потому, что ты хочешь его. Но Собак только мой, ясно?
— Тебе не позволят его держать, ты еще ребенок. А я — взрослый, мне можно. Так что если ты останешься со мной, то будешь и с ним.
Джонас растерянно смотрел на Рубена. Ему хотелось сказать, что такое «выкручивание рук» — плохое начало для совместной жизни. И вообще, что это стукнуло ему в голову? Рубен — собирается взять ребенка? В ответ на его изумленный взгляд приятель лишь развел руками:
— Этот пацан напоминает мне меня… в детстве. И он мог бы стать хорошим мясником.
— Нет, Собака трогать нельзя, — тут же вмешался Глор, неправильно его поняв. — Он хороший. Он нас защищал.
— Я знаю. Мне тоже нравится твой Собак. Да нет же, не как еда! Просто нравится, и все тут. Ну как тебе объяснить…
На губах у Джонаса появилась легкая улыбка, пока мальчик и мужчина присматривались друг к другу, оценивали. «Что ж, — сказал себе Джонас, — пусть присматриваются. И, как ни странно, ровно в этот момент ему вдруг подумалось, что все будет в порядке. Может быть».
Гранах продолжал крутить свое деревянное колесо, изредка почесывая сквозь комбинезон волдыри на спине. В медпункте для него не нашлось никаких снадобий, но он лишь пожал плечами — ну и ладно, уже привык.
А Том? Джонас повернулся и посмотрел на него: самый старший, командир, вожак — после всего произошедшего невозможно было снова назвать его ребенком, — из-за которого все и началось, который решал все вопросы, находил выход из любого положения, читал и рассказывал сказки. Том тоже смотрел на Джонаса. И впервые Джонас не увидел в его взгляде недоверия, разочарования или вызова. В больших светло-зеленых глазах мальчика стоял один лишь вопрос.
Не знаю, что будет теперь с нами, Том-Два-Раза. Могу, как ты, повторить это два раза: не знаю. Ты слишком много видел и слишком много понял, чтобы снова стать обыкновенным ребенком. Я тоже. В этом мы с тобой похожи. Они решат, что с нами делать. Решат всё за нас. Если только…