Убийство Лумумбы режимом Чомбе по указанию бельгийских властей предельно обострило ситуацию в Конго, стало вызовом, на который СССР не мог не ответить. Трагическая смерть Лумумбы сделала актуальными самые радикальные сценарии развития конголезского кризиса. Наступил «момент истины».

 

Конголезский план администрации Джона Кеннеди

20 января 1961 г. вступил в должность новый президент США Джон Кеннеди. Взгляды выдвиженца Демократической партии на колониализм, национально-освободительное движение, движение неприсоединения отличались от эйзенхауэровских. Предыдущая республиканская администрация руководствовалась в отношении Африки оборонительной стратегией. Она была продиктована опасением, что «преждевременная независимость» и «безответственный национализм» откроют континент для коммунистического проникновения. Эйзенхауэр считал развал колониальной системы в Африке «разрушительным ураганом» и видел главную цель американской политики в Африке в помощи европейским колониальным державам в преодолении последствий этого стихийного бедствия.

Кеннеди рассматривал деколонизацию как данность, с которой не нужно бороться, а надо возглавить и использовать для обеспечения национальных интересов США. Для этого следовало придать африканской политике «необходимую гибкость и свободу действий», учитывать интересы бывших метрополий, союзников по НАТО, но не ставить их во главу угла.

В отличие от предшественников Кеннеди считал политику нейтралитета и неприсоединения не «переходной стадией к коммунизму», а неизбежным следствием деколонизации, которое может быть полезным для борьбы с коммунизмом. Неприемлемым для него был нейтрализм, прикрывающий ориентацию на Советский Союз. «Истинный», «реальный», «объективный» нейтрализм не только не представлял угрозы для Соединенных Штатов, напротив, он мог превратиться в мощное оружие в холодной войне.

Целью американской политики в Африке стала не «борьба за торжество капитализма в африканских государствах и союзнические отношения с ними в военной сфере», а «недопущение превращения континента в сферу влияния коммунистического блока». Доктрина сдерживания коммунизма оставалась краеугольным камнем стратегии США в Африке. Кеннеди облек ее в более понятную и привлекательную для африканцев идеологическую упаковку. Как и его предшественник, новый президент считал, что холодная война должна носить тотальный характер – вестись «за умы, души, жизни людей и территории».

1 февраля 1961 г. Кеннеди одобрил концепцию новой американской политики в Конго, которая стала компромиссом между «африканистами» (помощник Госсекретаря по африканским делам Меннен Уильямс, заместитель Госсекретаря Честер Боулс, представитель США в ООН Адлай Стивенсон) и «европеистами» (Госсекретарь Дин Раск, советник президента по национальной безопасности Мак Джордж Банди) в его администрации. Целью США было «создание и сохранение единого Конго, где существовали бы твердые гарантии против захвата его коммунистами». При сложившейся в стране ситуации необходимо было «остановить скатывание Конго к распаду, что позволит Гизенге укрепить контроль над Восточной провинцией, превратит этот район в коммунистический форпост, в раковую опухоль, которая при содействии коммунистов может распространиться на другие части Конго и Африки».

Концепция содержала план из трех пунктов. Во-первых, считалось необходимым «усилить мандат ООН». ООН необходимо было наделить «ответственностью за поддержание закона и порядка, чтобы нейтрализовать военный фактор внутри Конго». Планировалось подчинить международной организации все конголезские силовые структуры. Второй пункт предусматривал создание «более представительного конголезского правительства». США следовало «оказать влияние на бельгийцев, Касавубу и других», чтобы обеспечить создание «правительства среднего пути» (middle-of-the-road-government). Его состав должны были определить «конголезские политические лидеры» на Круглом столе, организованном Касавубу, и одобрить вновь созванный парламент.

На случай неудачи Круглого стола существовал «запасной вариант»: создание «другими способами» «правительства на широкой основе, куда войдут представители всех основных политических сил Конго». Конголезская конституция подлежала пересмотру, чтобы «обеспечить федеративное государственное устройство» и «исключить отделение территорий». После начала работы нового правительства можно было освободить политических заключенных, включая Лумумбу, который уже не смог бы вернуть себе пост премьер-министра. «В идеале» самой надежной гарантией против возвращения Лумумбы к власти считалось создание в Конго «администрации ООН», которая «осуществляла бы все управленческие функции».

Прощупывание почвы для создания «более представительного» правительства началось еще до одобрения плана Кеннеди. 25 января в Леопольдвиле открылся Круглый стол, созванный Касавубу. Его сторонники оказались в гордом одиночестве: представители двух других конголезских центров силы – Стэнливиля и Катанги – отказались участвовать, несмотря на сильный нажим на Чомбе со стороны США. Участники высказались за возобновление работы парламента и федеративную форму государственного устройства. Это создавало основу для «дружбы» Касавубу с Гизенгой против Чомбе. Последовавшие вскоре события сделали такое развитие событий невозможным по крайней мере в ближайшей перспективе.

Победа Кеннеди на президентских выборах породила у сторонников Лумумбы надежды на благоприятные перемены в судьбе лишившегося власти премьер-министра. На конференции по конголезскому кризису, проходившей в Вашингтоне в 2004 г., Т. Канза сообщил, что жена президента Франклина Рузвельта Элеонора Рузвельт познакомила его с Кеннеди в 1958 г., а в ноябре 1960 г. представитель правительства Лумумбы в ООН передал избранному президенту США меморандум. Канза просил поддержать созыв конголезского парламента, и, если тот снова вынесет Лумумбе вотум доверия, не препятствовать его возвращению во власть. Если же парламент откажет в доверии, Лумумба станет лидером оппозиции. Еще Канза рассказал, что Кеннеди якобы договорился с Хаммаршельдом, что Лумумба будет «живым» под охраной ООН по меньшей мере до 25 января 1961 г., дня инаугурации. Ответы Канзы на вопросы Л. Девлина не прояснили, какой была реакция Кеннеди на меморандум, была ли она вообще.

До 25 января Лумумба не дожил.

 

Убийство Лумумбы

Даже в полной изоляции в военной тюрьме Тисвиля Лумумба представлял серьезную опасность для противников. К середине января 1961 г. лумумбисты контролировали почти половину территории Конго, войска Мобуту не оказывали серьезного сопротивления, беспорядочно отступали и сдавались в плен. По оценке Госдепартамента, в январе «акции Лумумбы и Гизенги ощутимо выросли, а акции Касавубу и Мобуту ощутимо упали, несмотря на принятие ООН резолюции в поддержку Касавубу, и частично из-за этой пирровой победы». Еще более определенно выразился Лоуренс Девлин в телеграмме, направленной 13 января в Вашингтон: «Сотрудники ЦРУ и посольства считают, что нынешнее правительство может пасть в течение нескольких дней, что неминуемо приведет к хаосу и возвращению [Лумумбы] к власти».

4 января 1961 г. Лумумба передал на волю два письма. В первом, адресованном «руководителям ООН», он рассказал об условиях содержания. Одиночная тесная сырая камера, «отвратительная и грязная пища», так что приходится голодать по три-четыре дня, никаких прогулок и контактов с внешним миром, отсутствие газет и книг. Более месяца не меняют нательное и постельное белье, лишили обуви. Не оказывают медицинской помощи, не вызывают к судье, не предоставляют адвоката. Мобуту же в интервью прессе говорил, что Лумумба содержится чуть ли не в курортных условиях: «в его распоряжении трое слуг, он спит в хорошей постели, национальная армия ежедневно расходует тысячу франков на содержание его и его компаньонов».

На плохое обращение Лумумба сетовал и во втором письме, племяннику Альберу Онавело. И сообщал, что солдаты из охраны помогают ему, рискуя быть арестованными. Среди личного состава гарнизона было много сторонников Лумумбы. Они даже попытались освободить его, но помешал начальник охраны подполковник Луи Бобозо, комендант военного лагеря Кэмп Харди, где находилась тюрьма. Около 50 солдат пошли под арест.

В ночь с 12 на 13 января солдаты снова взбунтовались, они требовали повышения жалования, смены правительства и освобождения Лумумбы. Когда новость об этом достигла Леопольдвиля, европейцев охватила паника. По городу поползли слухи, что Лумумба освобожден и во главе армейской колонны идет на столицу, чтобы «установить власть революционного правительства». В Тисвиль направились Мобуту, Касавубу и все их ближнее окружение. Девлин отговаривал Мобуту ехать, опасаясь, что в случае неудачи страна останется без руководства. Тот ответил: «Ситуация такова, что все или ничего. Все или ничего». Деньгами и уговорами солдат удалось успокоить, но не было никаких гарантий, что в следующий раз расквартированное в Кэмп Харди подразделение не выпустит Лумумбу на свободу. 15 января представитель генсека ООН в Конго Раджешвар Дайял телеграфировал Хаммаршельду: «Здесь распространено мнение, что выход Лумумбы на свободу – это вопрос нескольких дней».

Бельгийские правящие круги считали такой вариант катастрофой, чреватой потерей всех позиций в бывшей колонии. После ареста Лумумбы его судьба не раз обсуждалась между бельгийскими и конголезскими высокопоставленными чиновниками. Бельгийцы не хотели, чтобы центральное правительство ассоциировалось с «нейтрализацией» Лумумбы. С Касавубу и Мобуту они собирались выстраивать тесные и долгосрочные отношения. «Грязную работу» целесообразно было поручить лидерам сепаратистских режимов Альберу Калонжи в Касаи или Моизу Чомбе в Катанге. Калонжи был готов принять Лумумбу немедленно, поклялся расправиться с ним и сделать вазу из его черепа. Верная смерть ожидала Лумумбу и в Катанге. «Если он появится здесь, – заявил катангский министр внутренних дел Годфруа Мунонго, – мы сделаем то, чего не смогли сделать бельгийцы, мы убьем его».

Когда стало очевидно, что перспективы освобождения Лумумбы и его возвращения во власть реальны, Брюссель пошел на крайние меры. Как выразился советник Мобуту бельгийский полковник Луи Марлиер: «Лумумбу надо уничтожить. Эта санитарная мера пойдет на благо обществу». 14 января Марлиер направил майору катангской службы безопасности бельгийцу Арману Вердикту следующую радиограмму: «Запросите согласия еврея [Чомбе] принять сатану [Лумумбу]». Чомбе колебался. Согласие означало признание юрисдикции центрального правительства над Катангой, «полную независимость которой» Чомбе провозгласил 11 июля 1960 г. Многочисленные бельгийские советники Чомбе были против того, чтобы с Лумумбой расправились на территории Катанги, понимая, что это может стать началом конца ее «независимости». Вечером 14 января на заседании Государственного совета было принято решение дать отрицательный ответ на радиограмму Марлиера. Лумумба, считал Совет, станет «чашей яда» для государства Катанга.

Позиция катангских властей изменилась, после того как бельгийский министр по африканским делам Линден д’Аспремон направил консулу в Катанге Анри Кренеру телеграмму: «Министр д’Аспремон лично настаивает, чтобы президент Чомбе как можно быстрее разрешил перевод Лумумбы в Катангу. Пожалуйста, информируйте меня постоянно». 16 января в телефонном разговоре с Касавубу Чомбе дал согласие на доставку плененного Лумумбы в Катангу.

Осталось решить, куда везти Лумумбу, в Элизабетвиль, столицу Катанги, или Баквангу. Аэропорт Бакванги контролировал ганский контингент войск ООН, и не было никаких гарантий, что ганцы не возьмут Лумумбу под защиту. Аэропорт Элизабетвиля был «надежнее». По соглашению между ООН и Чомбе катангцы и бельгийцы контролировали диспетчерскую вышку и военную часть аэропорта, а «голубые каски» (шведская рота) – его гражданскую секцию. Решено было переправить Лумумбу в Элизабетвиль, но считать Баквангу запасным вариантом. Вечером 16 января в Леопольдвиле в обстановке строжайшей секретности была разработана операция по транспортировке Лумумбы в Катангу.

Расследованием гибели Лумумбы занимались комиссия ООН, комиссия сената США, десятки журналистов и исследователей. Долгое время считалось, что главными виновниками расправы над Лумумбой были конголезские власти в Леопольдвиле и Катанге. В 1999 бельгийский журналист Людо де Витте выпустил книгу «Убийство Лумумбы», где на основе найденных им архивных документов доказал, что конголезские враги Лумумбы были исполнителями воли и планов высшего руководства Бельгии. В 2000 г. по решению бельгийского парламента была создана официальная комиссия «для расследования обстоятельств убийства Патриса Лумумбы и возможного участия в этом бельгийских политиков». Комиссия установила, что убийство было «преднамеренным», «некоторые члены бельгийского правительства и другие бельгийцы, не занимавшие официальных должностей, несут моральную ответственность за возникновение обстоятельств, приведших к смерти Лумумбы». 5 февраля 2001 г. министр иностранных дел Бельгии Луи Мишель признал «моральную ответственность» Бельгии за гибель Лумумбы, его родственникам была выплачена компенсация.

Сенатская комиссия, расследовавшая возможную причастность граждан США к смерти Лумумбы, установила: «Сотрудники ЦРУ в Конго заранее знали о плане центрального правительства передать Лумумбу в руки его злейших врагов, на верную смерть». Доказательств «участия ЦРУ в этом заговоре и его причастности к событиям в Катанге, которые привели к гибели Лумумбы», не обнаружилось. Право на ликвидацию Лумумбы ЦРУ оставило бельгийцам и конголезцам. Можно согласиться с оценкой М. Калб роли США в убийстве конголезского премьера: «ЦРУ хотело избавиться от Лумумбы, убить его не удалось, и, в конце концов, оно предоставило это бельгийцам и катангцам. Изученные свидетельства не оставляют сомнений, что американские официальные лица поощряли конголезских врагов Лумумбы уничтожить его, когда казалось, что он может вернуть себе пост премьер-министра, перевести часы назад в лето 1960 г. и восстановить позиции русских в Конго».

Стараниями Людо де Витте и комиссии, обстоятельства убийства Лумумбы выяснены до мелких деталей. Вечером 16 января два автомобиля выехали в Леопольдвиль в направлении Тисвиля. В них находились глава службы безопасности Конго Виктор Нендака и трое конвоиров для Лумумбы. В бытность крупным функционером партии Лумумбы Нендака был уличен в растрате партийных средств. Лумумба придал факты о коррумпированности гласности и простил Нендаку. Тот затаил обиду, стал злейшим врагом Лумумбы и теперь упивался местью. После неудачного побега Лумумба некоторое время содержался в военном лагере в предместье Леопольдвиля, где Нендака лично его избивал.

Машины шли на большой скорости, Нендака спешил. Бобозо предупредил, что забирать Лумумбу лучше до рассвета, пока гарнизон спит, иначе снова могут вспыхнуть беспорядки. На проходную лагеря Кэмп Харди Нендака прибыл в 4.30 утра. Он вручил Бобозо подписанный президентом Касавубу документ, предписывающий передать ему Лумумбу и двух его соратников – вице-председателя сената Жозефа Окито и министра по делам молодежи Мориса Мполо. Подполковник приказал их привести. Он предоставил Нендаке дополнительную охрану и 3 автомобиля. В 5.30 кортеж покинул Кэмп Харди, и Бобозо направил в Леопольдвиль радиограмму: «посылка отправлена».

Через час пленники были доставлены на грунтовую взлетно-посадочную полосу, принадлежавшую бельгийской цементной компании. Вскоре там сел небольшой самолет, который взял на борт семь человек: Нендаку, трех конвоиров, Лумумбу, Мполо и Окито. Сразу после взлета солдаты принялись избивать пленников. Избиение прекратил пилот-француз, сказав, что самолет перегружен, и любые резкие движения могут вызвать опасный крен. На протяжении всего полета до Моанды, фешенебельного уединенного курорта на Атлантическом побережье, соблюдался режим радиомолчания. Там на аэродроме стоял готовый к полету DC-4, и находилось около десятка солдат, которыми командовали Клеофас Мукамба, уполномоченный департамента внутренних дел провинции Леопольдвиль, и министр обороны Фердинанд Казади. Когда пленников пересадили на DC-4, Нендака объявил, что пунктом назначения является Элизабетвиль. Передав «посылку» Мукамбе и Казади, Нендака отправился в Леопольдвиль.

DC-4 – четырехмоторный самолет с пятьюдесятью пассажирскими креслами в салоне. Места было много, и в течение всего полета солдаты избивали и унижали пленников. Лумумба, Мполо и Окито сидели рядом, пристегнутые ремнями к креслам и связанные веревками. Их глаза, уши и рты были заклеены лейкопластырем. Их по очереди ставили в проход на колени, пинали ногами и били прикладами. Лумумбу не оставляли в покое даже когда он сидел, периодически наносили удары кулаком в область желудка. Редкие передышки случались, когда солдаты решали отдохнуть и выпить виски, передавая бутылку друг другу. У разгоряченных спиртным конвоиров разыгралась фантазия. У Лумумбы вырвали клок бороды и заставили его проглотить волосы. За действиями солдат молча наблюдал Казади. Похоже, его беспокоило лишь одно: доставить «груз» живым. Экипаж, состоявший из четырех европейцев, пытался остановить истязания, ссылаясь на угрозу безопасности полета. После нескольких неудачных попыток, не выдержав ужасного зрелища, пилоты заперлись в кабине и вышли оттуда только после посадки. Один из них снял на камеру отдельные эпизоды того, что творилось на борту, сдал пленку на проявку в Южной Африке, и она «потерялась».

В 5 часов вечера DC-4 совершил посадку в аэропорту Элизабетвиля. Его встречали три катангских министра, несколько отставных бельгийских военных, советников Чомбе. Сектор аэродрома, где приземлился DC-4 с Лумумбой, охранялся полицией, непосредственно самолет был оцеплен военной полицией, вблизи от него занял позицию бронетранспортер. Из самолета вытолкнули Лумумбу, Мполо и Окито. Они были связаны друг с другом веревкой, их вид не оставлял сомнений, что с ними делали во время полета: разбитые, кровоточащие губы и носы, опухшие от побоев лица, разорванная окровавленная одежда. Короткий путь до поджидавшего джипа они прошли под ударами прикладов. Это видели многочисленные свидетели (только что прибыл рейс из Брюсселя). За происходящим бесстрастно наблюдали шведские военнослужащие из контингента ООН.

В сопровождении охраны пленники были доставлены на принадлежавшую бельгийцу птицеводческую ферму в 3,5 км от аэропорта. Пленников поместили в доме, из которого хозяева недавно переехали в новый. Охрану дома и подступов к ферме организовал бельгийский капитан Жюльен Гат, командир батальона военной полиции Катанги, самого боеспособного силового подразделения режима Чомбе. Пленников поместили в ванной комнате, где они сидели на цементном полу со связанными сзади руками. Периодически их выводили в гостиную и избивали. Приезжавшие два раза на ферму Чомбе и его министры не только не останавливали бивших Лумумбу и его товарищей солдат, но и сами не отказывали себе в удовольствии нанести несколько ударов.

Узнав о доставке Лумумбы в Элизабетвиль, Чомбе собрал в 17.45 совещание кабинета министров. Оно больше напоминало праздничный фуршет. В изобилии подавали спиртное, участники входили и выходили, группами ездили «навестить» Лумумбу. Споров о его судьбе не было. Быстро решили, что его следует убить без суда и следствия, не предавая дело огласке. Обсуждали, кто и как это должен сделать. О деталях договорились быстро. Предложение Казади отрезать у мертвого Лумумбы ухо или руку и привезти это в Леопольдвиль как доказательство его смерти, было отвергнуто. Около 21.00 решили, что действовать следует немедленно.

Около 22.00 Лумумба, Окито и Мполо в наручниках были посажены на заднее сидение автомобиля. За рулем сидел Франс Вершер, бельгийский советник главного инспектора полиции Катанги, рядом расположился Гат. Вскоре машина тронулась, она была четвертой в колонне из четырех лимузинов и двух джипов с конвоем, которые шли сзади. В трех передних машинах сидели Чомбе, министр внутренних дел Годфруа Мунонго, министр общественных работ Габриэль Китенге, министр финансов Жан-Батист Кибве, комиссар полиции Элизабетвиля Пиус Сапве. Когда через 45 минут прибыли на место, там было уже все готово. Небольшой участок лесистой саванны был очищен от травы и освещался фарами полицейских машин, приехавших раньше. Стояла наготове расстрельная команда – 8 солдат и 9 полицейских. Рытье могил не заняло много времени: грунт был песчаный, мягкий. Все пассажиры, кроме пленников, вышли из машин, осмотрели поляну, подошли к могилам. Мунонго и Кибве оживленно переговаривались и шутили, остальные молчали, Китенге нервничал, курил одну сигарету за другой.

Лумумбу, Мполо и Окито вывели из машины, Вершер снял с них наручники. «Вы собираетесь убить нас, не так ли?», – спросил его Лумумба. «Да», – последовал ответ. Лумумба воспринял это спокойно и с достоинством. Вершер объявил пленникам, что их расстреляют, и предложил помолиться перед смертью. Они отказались. Первая группа из двух солдат и двух полицейских заняла позицию. Вершер подвел Окито к дереву. «Я хочу, чтобы позаботились о моей жене и детях в Леопольдвиле», – сказал Окито. «Ты в Катанге, а не в Лео», – прозвучало в ответ. По команде Гата раздался залп, и Окито упал замертво, его тотчас бросили в могилу. Настала очередь Мполо. Вторая расстрельная группа сработала четко. Лумумба был последним. Вершер прислонил его к дереву, сам он передвигался с трудом и едва держался на ногах от побоев. Третья расстрельная группа патронов не жалела и буквально изрешетила пулями бывшего главу правительства. Он погиб в возрасте 35 лет, на 201-й день конголезской независимости.

Следующее утро 18 января выдалось для Мунонго тревожным и хлопотным. Ему сообщили, что недалеко от места расстрела замечено подразделение «голубых касок». Появились они там неспроста. Шахтеры из расположенного неподалеку горняцкого поселка слышали ночью стрельбу. С рассветом они направились в направлении, откуда звучали выстрелы и наткнулись на свежие могилы. Из одной торчала направленная вверх человеческая рука. Впоследствии выяснилось, что это была рука Лумумбы. Полицейские не учли, что песчаный грунт имеет свойство быстро проседать.

Полиция немедленно оцепила район, а в министерстве внутренних дел было созвано срочное совещание. Комиссар полиции Катанги бельгиец Жерар Соет обвинял Мунонго и Вершера в неспособности «справляться с делами, которые требуют спокойствия и холодного расчета», говорил об угрозе привлечения к суду за военные преступления. Решили, что Вершер и Соет должны избавиться от трупов «раз и навсегда, чтобы не осталось никаких следов». Соет, энергичный полицейский с 15-летним стажем работы в Конго, вызвался возглавить операцию, призвав в помощь брата Мишеля, инженера департамента общественных работ.

Тем временем новость о доставке Лумумбы и его товарищей в Катангу быстро облетела мир. По Элизабетвилю поползли упорные слухи о том, что Лумумбу «прикончили». Белые поселенцы «отмечали» это событие, распивая шампанское в ресторанах. Радио Катанги сообщило, что «предатель Лумумба» доставлен в Элизабетвиль по «просьбе президента Касавубу и с согласия правительства Катанги» и изолирован в безопасном месте.

Вечером 18 января на место расстрела прибыли Вершер, Сапве, Жерар Соет и 9 полицейских. Тела выкопали, завернули в ткань и погрузили в кузов грузовика. Вершер, Соет и трое конголезцев направились на грузовике в Кисангу, город в 220 км на восток от Элизабетвиля. Вождем в тех местах был единокровный брат Мунонго. Не доезжая Кисанги, остановились, сорвали с тел ткань и сбросили их в наспех вырытую яму за муравейником.

Могила у Кисанги ненадолго стала пристанищем для Лумумбы и его товарищей. Утром 21 января братья Соет и несколько конголезцев выехали из Леопольдвиля на грузовике департамента общественных работ. Они везли дорожные знаки, измерительные инструменты, две большие оплетенные бутыли серной кислоты, пустую 200-литровую бочку из-под бензина и ножовку. Приехав на место, они поставили на дороге знаки и установили теодолит, чтобы проезжавшие думали, что сотрудники департамента общественных работ ведут съемку местности. Могилу нашли не сразу, только к вечеру 22 января. Тела Лумумбы, Окито и Мполо вырыли, пилой и ножами расчленили их, уложили в бочку и залили серной кислотой. Работа была не для слабонервных, мясники пили много виски, замотали лица полотенцами, чтобы смягчить тошнотворный трупный запах. Кислоты не хватило, черепа закопали, зубы и часть костей взяли с собой и выбросили в джунглях, отъехав на приличное расстояние. Впрочем, Ж. Соет взял кое-что на «сувениры». В 2000 г. он показал журналистам два зуба Лумумбы и пулю, извлеченную из его черепа.

Властям Катанги рано или поздно надо было оповестить мир о гибели Лумумбы. Радио Катанги сообщило 10 февраля, что Лумумба и его «сообщники» совершили побег, проделав отверстие в стене помещения, где их содержали, и скрылись на угнанном автомобиле. 13 февраля секретарь министра внутренних дел бельгиец Жан Тиньи выступил перед журналистами в Элизабетвиле и сообщил «подробности». Оказывается, пленники «пробили дыру в стене из мягкого бетона» железными костылями, на которых держался занавес, связали двух солдат, сели в автомобиль и скрылись. Вслед за своим секретарем выступил сам Мунонго. Он заявил: «Сообщаю вам о смерти Лумумбы и его сообщников Оки-то и Мполо. Вчера вечером (то есть 12 февраля 1961 года) из района Колвези в мою частную резиденцию прибыл житель Катанги (я не даю более точных сведений) и сообщил мне, что Лумумба, Окито и Мполо были убиты вчера утром жителями небольшой деревни. Эта деревня получит награду в размере 40 000 франков, обещанную советом министров. Я вам не скажу больше ничего об обстоятельствах смерти беглецов. Я солгал бы, если бы сказал, что смерть Лумумбы меня опечалила. Я говорю с вами откровенно и без обиняков, как я привык это делать. Нас будут обвинять в том, что мы их убили. Я отвечаю: докажите это». Мунонго отказался назвать место захоронения, чтобы «предотвратить паломничество», под предлогом «возможной мести сторонников Лумумбы».

Эту неуклюжую ложь придумал советник Чомбе Александр Белина-Подга-ецкий, элизабетвильский адвокат, эмигрант из России. Ему же принадлежала идея инсценировать задним числом «бегство» Лумумбы и его соратников. 27 января Гат устроил маскарад, снарядив в сторону Касаи кортеж автомашин с полицейской охраной. Полицейские «охраняли» трех своих коллег, переодетых в штатское и загримированных под Лумумбу, Мполо и Окито. Никакие инсценировки не могли прикрыть шитую белыми нитками ложь властей Катанги, которой никто не поверил.

 

Пропагандистское наступление СССР

Трагическая смерть Лумумбы поставила советское руководство в сложное положение. СССР не смог помешать отстранению от власти, аресту и внесудебной расправе с премьер-министром законного правительства дружественной африканской страны. Африканские лидеры получили наглядный урок о реальных возможностях на их континенте противников по холодной войне и воочию убедились, чем может обернуться конфронтация с Западом. Хрущев не мог не отреагировать на такой вызов.

Карикатура из газеты «Правда»

На срочно созванном 13 февраля заседании Совета Безопасности Зорин назвал «гнусное убийство» Лумумбы очередным преступлением колонизаторов, особенность которого «состоит в том, что оно совершено под прикрытием голубого флага Организации Объединенных Наций». Ответственными за это преступление советский представитель назвал «бельгийских колонизаторов, их союзников и агентов». Он утверждал, что в гибели Лумумбы виноваты командование войск ООН и Хаммаршельд: они «сами довели дело до этого позорного преступления своими действиями в Конго вопреки решениям Совета Безопасности и в нарушение их». И выразил недоверие Генеральному секретарю и «его аппарату».

В специальном заявлении советское правительство охарактеризовало убийство Лумумбы и его соратников как «международное преступление». Главными виновниками были названы «колонизаторы, в первую очередь – бельгийские», и Даг Хаммаршельд. Ему достались самая убойная критика и наиболее оскорбительные эпитеты: «С первого дня так называемой “операции ООН в Конго” Хаммаршельд действовал в интересах врагов Конго – бельгийских и иных колонизаторов. Вся линия Хаммаршельда в отношении законного правительства Патриса Лумумбы, по просьбе которого и были направлены в Конго войска ООН, с начала до конца была линией гнусного предательства интересов конголезского народа, принципов ООН и элементарных норм порядочности и чести. Прикрываясь фальшивой личиной беспристрастности, генеральный секретарь ООН помог колонизаторам расчленить и дезорганизовать конголезское государство, вложить оружие в руки иностранных наемников и палачей». Расправа с Лумумбой стала завершением «преступных действий Хаммаршельда». Руки этого «прислужника колонизаторов» в крови, и «ее ничем не смыть». Требование отставки генсека прозвучало в категоричной форме: «Хаммаршельду не место на высоком посту генерального секретаря ООН, и его дальнейшее пребывание на этом посту нетерпимо».

В Москве 14 февраля в клубе Университета дружбы народов (УДН) состоялся траурный митинг студентов из развивающихся стран, обучавшихся в Москве. После митинга студенты выстроились в колонну и «по заснеженным московским улицам» направились к бельгийскому посольству в центре города. К шествию с транспарантами «Позор убийцам африканского героя Патриса Лумумбы!», «Долой колониализм!», «Империалисты, прочь кровавые руки от Конго!», «Долой Хаммаршельда!» присоединялись москвичи. «Правда» сообщила, что демонстранты остановились у здания посольства и пытались вручить его представителям протесты, но «обитатели особняка за высокой железной решеткой» отмолчались. В митинге протеста приняли участие «десятки тысяч москвичей». По свидетельствам западных корреспондентов «около шести тысяч демонстрантов» в течение четырех часов забрасывали здание посольства камнями и пузырьками с чернилами.

Советская печать сообщала о многолюдных митингах по всей стране, на которых представители рабочих, колхозников и интеллигенции похожими словами клеймили «наемников бельгийских колонизаторов палачей-марионеток Чомбе и Мобуту». И требовали: «Хаммаршельда – прислужника колонизаторов – вон из ООН». Газеты печатали многочисленные письма, авторы которых выражали гнев и скорбь. Писали искренне, по велению сердца. Наблюдение Евгения Евтушенко: «Россия вместе с Африкой скорбит» было верным. Для многих Лумумба был героем-мучеником. На его смерть откликнулись и те, кому кампанейщина всегда претила. Например, Булат Окуджава: «Убийц искать не нужно. / Они на виду у всех. / Веками их оружие / целит в счастье и смех / <…> И никакая сила палачей не спасет… / Падает навзничь Лумумба, / но Африка встает!»

Весть о расправе над Лумумбой потрясла мир. Акции протеста состоялись в десятках городов всех континентов. Разгневанные манифестанты осаждали посольства и консульства Бельгии. В Белграде они ворвались на территорию посольства и сожгли бельгийский флаг. Бельгийское посольство в Каире было сожжено. Прежде чем поджечь здание демонстранты заменили портрет короля Бодуэна портретом Лумумбы. В Чикаго протестующие «камнями выбили окна в здании бельгийского консульства». По Гарлему прокатилась «грозная демонстрация». Стотысячный митинг прошел в Пекине.

14 февраля ОАР признала правительство Гизенги в Стэнливиле, на следующий день ее примеру последовали Гвинея, Германская Демократическая Республика (ГДР) и Югославия.

В штаб-квартире ООН на заседании СБ шли бурные дебаты о ситуации в Конго. 15 февраля представитель США Адлай Стивенсон назвал советское заявление «фактическим объявлением войны Организации Объединенных Наций и принципу международных действий в интересах мира». Реализация советского предложения о прекращении операции ООН, считал он, приведет «не только к хаосу в Конго и гражданской войне, но, если хотите, и продолжению холодной войны». Комментируя «обидные нападки» советского правительства на Хаммаршельда,

Стивенсон заявил: «Он не нуждается в моей защите, не нуждается в этом и его пост. Его деятельность – это открытая книга, которую все миролюбивые народы признают заслугой преданного деятеля международной гражданской службы, верного международной справедливости и международному миру».

Публика на гостевой галерее, в основном афро-американцы, устроила Стивенсону обструкцию. Под выкрики «Да здравствует Лумумба!», «Долой колонизаторов!», «Наказать убийц!» он вынужден был прервать выступление. Председатель СБ представитель Великобритании Патрик Дин впервые в истории ООН приказал силой очистить галерею. Охранники били дубинками всех подряд, в том числе и журналистов, несколько десятков человек получили травмы. «Буря гнева, – писал корреспондент “Правды” в Нью-Йорке, – всколыхнувшая весь мир после зверского убийства колонизаторами Патриса Лумумбы и его соратников, ворвалась вчера в стены Организации Объединенных Наций».

«Г-н Хаммаршельд – парировал выступивший после Стивенсона Зорин, – это еще не Организация Объединенных Наций, и отождествление этой личности со всей Организацией Объединенных Наций никак не может быть оправдано, особенно принимая во внимание все последние события». Советский представитель дал окончательную аттестацию Касавубу, поставив его в один ряд с Мобуту и Чомбе: «Последние события не оставляют никаких сомнений в отношении того, что Касавубу окончательно изменил своему народу, полностью сомкнулся с деятелями типа Чомбе и Мобуту и, приняв фактическое участие в убийстве Лумумбы, сжег за собой все мосты. Теперь есть все основания говорить о существовании в Конго продажной клики Касавубу – Чомбе – Мобуту, нарушившей все законы своей страны, полностью продавшейся колонизаторам и взявшей на себя роль непосредственных исполнителей мероприятий, направленных на разгром национально-освободительного движения в Конго. Эта клика не пользуется поддержкой своего народа, боится его и держится у власти лишь с помощью колонизаторов». Советский проект резолюции обязывал войска ООН «немедленно арестовать для предания суду Чомбе и Мобуту, разоружить все находящиеся под их контролем воинские части и жандармерию, обеспечить немедленное разоружение и удаление за пределы Конго всех бельгийских войск и всего бельгийского персонала», призывал «в месячный срок прекратить “операцию ООН” в Конго», признал необходимым «сместить Д. Хаммаршельда с поста генерального секретаря ООН, как соучастника и организатора расправы над руководящими государственными деятелями Республики Конго». Советские власти прекратили любые контакты с Хаммаршельдом, которого они перестали признавать в качестве официального лица ООН.

Представители только двух афро-азиатских государств – Гвинеи и Мали – высказали солидарную позицию, заявили, что убийство Лумумбы поставило под вопрос «само существование» ООН и потребовали отставки Хаммаршельда, поскольку он несет «полную личную ответственность» за это преступление и лишился доверия. Большинство неприсоединившихся стран высказались за сохранение войск ООН в Конго, а Хаммаршельда – на посту генерального секретаря.

21 февраля Совет Безопасности отклонил советский проект резолюции. За него проголосовал только сам СССР, 8 членов СБ были против, 2 – воздержались. В тот же день СБ принял резолюцию, предложенную Либерией, ОАР и Цейлоном. В ней выражалось «глубокое сожаление» в связи с убийством «конголезских лидеров». Виновники расправы над Лумумбой и его соратниками не назывались, предлагалось создать специальную комиссию ООН для «немедленного и беспристрастного расследования» обстоятельств их смерти. Резолюция призывала ООН предотвратить гражданскую войну в Конго, «немедленно» вывести оттуда «бельгийский и другой иностранный военный персонал и политических советников, не находящихся в ведении командования Организации Объединенных Наций, а также всех наемных солдат», возобновить работу парламента. Оценки деятельности Хаммаршельда в резолюции не было. За было подано 8 голосов, СССР и Франция воздержались.

На следующий день после принятия резолюции Хрущев обратился с посланием к главам государств и правительств более тридцати развивающихся стран, главным образом африканских. Оно стало апофеозом советской пропагандистской кампании за смещение генсека ООН и кардинальную реформу организации. Хаммаршельд, утверждал Хрущев, сыграл в расправе над Лумумбой «отвратительную роль»: «Не кто иной, как Хаммаршельд, способствовал захвату премьер-министра Лумумбы бандитами, в руки которых Бельгия и другие колониалистские государства вложили оружие. Вступив в сговор с колонизаторами, Хаммаршельд использовал свое положение генерального секретаря для того, чтобы всячески затягивать принятие мер в защиту законного правительства и парламента Конго. <…> Когда же Патрис Лумумба и другие государственные деятели подверглись истязаниям нанятых палачей, и всему миру было ясно, что готовится подлое убийство, генеральный секретарь ООН умыл руки, приняв ханжескую позу “невмешательства”». Вывод звучал, как приговор: «Если уж говорить начистоту, то по существу Хаммаршельд убил Лумумбу. Ведь убийца не только тот, кто держал нож или револьвер, но главный убийца тот, кто вложил ему в руки оружие».

Человеку, «запятнавшему себя гнусным убийством», разумеется, было «не место на руководящем посту в ООН». Хрущев снова предложил реорганизовать «структуры ООН с тем, чтобы не было единоличной власти генерального секретаря, который отражает сейчас интересы колониальных, империалистических держав». ООН нужны были «не один, а три секретаря, каждый из которых представлял бы одну из трех сложившихся сейчас в мире основных групп стран: государства – участники военных блоков западных держав, социалистические государства и нейтралистские страны».

 

«Конфедерация независимых государств»?

Резолюция, принятая Советом Безопасности 21 февраля, вызвала неприятие всех политических сил Конго. «Резолюция, – сообщала миссия США при ООН в Госдепартамент, – была интерпретирована в Конго так, будто она требовала разоружения КНА, предусматривала оккупацию страны и установления над ней опеки ООН».

Правительство Гизенги солидаризировалось с позицией СССР, критикуя не только действия ООН, но в первую очередь Хаммаршельда. Пьер Мулеле в Каире в интервью корреспондентам «Правды» высказал мнение, что «решения Совета Безопасности не являются вполне удовлетворительными и разочаровывают истинных друзей Конго». Он подверг сомнению целесообразность существования ООН в ее тогдашнем виде: «Особая ответственность за нынешнее положение в Конго, подчеркнул Мулеле, лежит на ООН и ее генеральном секретаре Хаммаршельде. Мы не понимаем, как может существовать организация, призванная охранять законность во всем мире, не осуждая преступлений, попирающих элементарные права человека. Почему ООН до сих пор не осудила и не призвала к ответу убийц Патриса Лумумбы и его соратников? Наш народ больше не доверяет ООН, не доверяет Хаммаршельду, фактическому соучастнику совершенных преступлений». Виктор Лундула в Стэнливиле высказал сходные оценки корреспонденту ТАСС Г. Федяшину.

Для Чомбе удаление из Конго иностранных военных советников и наемников было смерти подобно. Он назвал резолюцию «фактическим объявлением войны Катанге и всему бывшему бельгийскому Конго» и объявил всеобщую мобилизацию в своей провинции. Премьер Илео считал неприемлемым пункт о необходимости «реорганизации и подчинения дисциплине» конголезских военнослужащих. «Если командование войск ООН намерено разоружить нашу армию, – заявил он, – мы будем защищаться». Конголезские военные начали рыть окопы и возводить укрепления вокруг своих лагерей. Посольство США в Леопольдвиле сообщало в Госдепартамент 2 марта, что достаточно одной искры, чтобы «воспламенить взрывоопасную атмосферу, образовавшуюся между ООН и конголезцами».

Касавубу приказал конголезской армии открывать огонь по всем, кто окажет ей противодействие. 4 марта после серии инцидентов в Матади начались вооруженные столкновения между военнослужащими суданского контингента войск ООН и частями КНА. После двухдневных боев суданцы, уступавшие конголезцам по численности вдвое, сдались. Судан объявил о выводе своих войск из Конго.

В числе претензий, которые Касавубу предъявил командованию войск ООН, было и то, что они не препятствуют продвижению войск Гизенги. 24 февраля его отряды развернули успешное наступление на провинции Касаи и Экваториальную. Командование ответило, что для вмешательства ООН нет оснований, поскольку «мятежники» продвигаются без боев, а гарнизоны правительственных войск переходят на их сторону. И это было правдой. 28 февраля Илео, Калонжи и Чомбе подписали в Элизабетвиле соглашение «о создании объединенного блока против угрозы опеки ООН, коммунистической тирании и войны корейского типа» в Конго. За этим явно просматривалась попытка объединить антилумумбистские силы, хотя в коммюнике отмечалось, что соглашение «не направлено против правительства провинций Восточной и Киву».

После убийства Лумумбы у Касавубу не оставалось иного выбора, кроме как альянса с Чомбе против Гизенги. Чомбе воспользовался моментом, чтобы продавить, наконец, отделение Катанги и придать этому легитимность. По его инициативе в столице Мадагаскара Тананариве 8-14 марта 1961 г. была созвана Конференция круглого стола. Помимо подписантов соглашения в Элизабетвиле, в ней участвовал президент Касавубу (председатель), а также признанные правительством Илео главы провинций Леопольдвиль (Клеофас Камитату), Экваториальной (Жан Боликанго), Киву (Жозеф Чомба), Касаи (Бартелеми Мукенге) и «района баконго» (Витал Моанда). Конференция должна была начать работу 6 марта: ждали Гизенгу, который сообщил представителю генсека

ООН в Конго Р. Дайялу, что собирается приехать. 8 марта представительство правительства Гизенги в Каире опубликовало заявление, где он называл организаторов сходки в Тананариве – Чомбе, Илео и Касавубу – «марионетками и предателями». И потребовал признания своего правительства единственно законным: «Согласно конституции, Касавубу остается главой государства, пока он не будет официально смещен парламентом. Подобным же образом правительство, сформированное Патрисом Лумумбой, подло убитым в Катанге, правительство, которое теперь возглавляю я, продолжает пользоваться законным доверием парламента, высшего органа страны, перед которым ответственны глава государства и правительства». Сам Гизенга в Тананариве не приехал.

Отсутствие представителей Стэнливиля заведомо делало решения конференции нелегитимными. Чомбе это не смущало. Действо в Тананариве проходило по его сценарию и под его диктовку. Чомбе привез проект конституции конфедеративного устройства Конго. Иностранный юрист, приглашенный Касавубу для правового обоснования необходимости сохранения федеративного устройства, был выслан властями Мадагаскара из Тананариве через два часа после прилета. «Юридические и фактические власти бывшего бельгийского Конго», как называли себя участники конференции, заключили военнополитический союз, создав фронт «против коммунизма в Конго», потребовали отмены резолюции, принятой Совбезом ООН 21 февраля. Они договорились «о признании существующих в Конго государств де-факто и де-юре, а также возможности создавать новые государства» и одобрили предложенный Чомбе в ультимативной форме план превращения страны в «конфедерацию суверенных государств». Предусматривалось прекращение полномочий центрального правительства и замена его «координирующим межгосударственным советом» с невнятными полномочиями.

Это, как справедливо заметила «Правда», означало, что Чомбе и его сторонники «встали на путь раздробления и расчленения конголезского государства». Советская пресса не жалела хлестких эпитетов, описывая ход и решения конференции: «совещание конголезских предателей и марионеток», «нож в спину конголезскому народу», «парад марионеток», «антинациональный сговор предателей», «сборище убийц Лумумбы».

Гизенга отверг тананаривские соглашения как не отражающие волю народа и неприемлемые. Его заявление по поводу итогов конференции напоминало гневные инвективы советской пропаганды в адрес ее участников: «Решать судьбу страны без участия ее населения, без участия свободно избранных им представителей – значит выступать против народа. Поскольку марионетки Касавубу,

Чомбе, Калонжи и другие боятся предстать перед народом, зная, что их ожидает возмездие за грязные дела, они продолжают линию на расчленение страны, что они и закрепили на бумаге, подписанной в Тананариве. Они могут подписывать сколько угодно таких бумажек – последнее слово остается за народом Конго, а этот народ уже доказал всему миру, что он умеет постоять за себя».

Среди конголезских политиков Гизенга был не одинок в критике тананаривских соглашений. Их категорически не принял и Мобуту. Он предостерег Хаммаршельда от односторонних контактов с Касавубу, пригрозив в противном случае перекрыть войскам ООН доступ в Матади и другие стратегические районы Конго.

Принятые в Тананариве решения шли вразрез с конголезским планом Кеннеди, одним из условий реализации которого было «сохранение единого Конго». Госдепартамент США оценил итоги конференции сдержанно, подчеркнув, что реальное национальное примирение невозможно без участия сторонников Гизенги. 31 марта заместитель Госсекретаря по африканским делам Меннон Уильямс заявил, что Гизенга должен войти в новое федеральное правительство. США запустили предусмотренный планом «запасной вариант» создания конголезского «правительства на более широкой основе». Итоги секретных советско-конголезских переговоров, проходивших в Москве в начале марта, существенно повысили шансы на его успешную реализацию.

 

Гизенге отказано в поставках советского оружия

Убийство Лумумбы сделало актуальными самые радикальные сценарии развития ситуации в Конго. Его смерть внесла коррективы в африканское турне Председателя Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнева. Он намеревался посетить Марокко и Гвинею. 14 февраля Нкрума направил находившемуся в Гвинее Брежневу приглашение приехать в Гану. Оно было принято, и 16 февраля Брежнев прилетел в Аккру.

Судя по отчету Брежнева, положение в Конго занимало центральное место в его беседах с Нкрумой. Ганский президент изложил свой очередной план африканизации урегулирования кризиса. Он заявил, что намерен предложить «создание в Конго африканского командования под видом “нового командования ООН”» и послать туда войска стран – участниц Касабланкской группы. Им следовало не просто заменить войска ООН, но и взять на себя управление страной: «Это командование должно принять на себя всю ответственность за поддержание закона и порядка в Конго. Все конголезские вооруженные силы должны быть разоружены. Весь неафриканский персонал, находящийся на службе в вооруженных частях Конго, следует немедленно вывести из Конго. Командование после установления своего контроля освободит всех политических заключенных и будет способствовать восстановлению деятельности парламента. Все иностранные дипломатические миссии и представители должны немедленно покинуть Конго на время, чтобы предоставить этому командованию свободу действий и не допустить возникновения холодной войны в Конго». Нкрума не скрывал намерения использовать ООН как прикрытие и финансового донора для действий африканских стран в Конго: «Получение мандата от ООН на урегулирование конголезского вопроса даст возможность африканским странам действовать от имени ООН и получать от ООН соответствующие фонды и материальную помощь для осуществления операции в Конго».

План Нкрумы имел шансы перейти из разряда политической маниловщины в разряд гипотетических сценариев только при одном условии – оказание Советским Союзом военной помощи правительству Гизенги. Чтобы сделать свой план более привлекательным для советского руководства, ганский президент впервые связал «передачу проблемы Конго в руки африканских государств» с «необходимостью принятия быстрых мер для устранения Хаммаршельда от конголезских дел». В ход была пущена и наглядная агитация. Здание ЦК правящей Народной партии конвента в Аккре, куда Брежнев прибыл в сопровождении Нкрумы, было увешано плакатами, один из которых гласил: «Хаммаршельд – иуда». Брежнев ничего не обещал, но в предложениях «по вопросу о Конго» рекомендовал: «В благожелательном духе уточнить нашу позицию в отношении идеи создания африканского командования под видом “нового командования ООН” и о посылке в Конго войск Касабланкской группы».

Более конкретными были переговоры по вопросу о «немедленной помощи оружием» правительству Гизенги. Обсуждались маршруты и способы его доставки. Нкрума назвал два варианта. Через Судан или через Центрально-Африканскую Республику (ЦАР). Президент утверждал, что с правительством ЦАР есть соответствующая договоренность, а премьер-министр Судана Аббуд после убийства Лумумбы якобы «начинает постепенно менять свою позицию и может дать согласие на провоз оружия в Стэнливиль через территорию Судана».

Наследный принц Марокко Хасан, будущий король Хасан II, предложил доставить советское оружие из Марокко в Стэнливиль «под видом снабжения марокканских военных частей, находящихся в Конго». Еще принц «доверительно» сообщил Брежневу о мерах, которые африканские страны собирались предпринять «в случае неудачи» действий в конголезском вопросе через ООН: «репрессии в отношении бельгийцев в Конго (ликвидация, минимум, 100 бельгийцев), создание партизанских отрядов из конголезцев типа “коммандос” для принятия мер против Чомбе, Мобуты [sic.] и их сторонников». Нкрума и Хасан обратились к правительству СССР с просьбой направить советские пароходы с оружием в Марокко и Гану для последующей «транспортировки под ответственность правительств этих стран в Стэнливиль и передачи правительству Гизенги». Просьба была услышана. Брежнев в отчете о поездке написал, что «напрашивается предложение» «поручить соответствующим ведомствам срочно изучить вопрос о возможности поставки советского легкого стрелкового оружия и боеприпасов» в Гану и Марокко для передачи правительству Гизенги.

Нкрума вряд ли рассчитывал, что Хрущев пойдет на эскалацию кризиса, начав военные поставки правительству Гизенги. Не прошло и недели после отъезда Брежнева из Аккры, как Нкрума 21 февраля попросил посла США в Гане Фрэнсиса Рассела о встрече с президентом Кеннеди, продемонстрировав готовность «выйти из орбиты советского влияния». Кеннеди счел целесообразным принять Нкруму во время его визита в Нью-Йорк для участия в XV сессии ГА ООН, которая возобновляла работу в марте.

Политическое чутье не подвело ганского президента. В упоминашемся послании Хрущева главам государств и правительств развивающихся стран от 22 февраля он раскритиковал операцию ООН в Конго «под руководством Хаммаршельда», которая «не только не достигла цели», что «имел в виду Совет Безопасности, но и привела к противоположным результатам». Грядущий уход контингентов из стран Касабланкской группы обещал новые осложнения, на конголезской земле могли остаться «главным образом силы, прямо или косвенно связанные с коалицией колониальных держав». При таком раскладе операция ООН в Конго становилась ненужной и даже вредной: «Правительство СССР пришло к выводу, что интересы независимости Конго, равно как и интересы престижа ООН, требуют скорейшего прекращения так называемой “акции в Конго” и вывода оттуда всех иностранных войск, с тем чтобы предоставить конголезскому народу возможность самому решать свои внутренние дела». Гарантом «мира, порядка и спокойствия» в Конго должно было стать «законное правительство страны, возглавляемое преемником Патриса Лумумбы Антуаном Гизенгой. Хрущев подтвердил готовность СССР «вместе с другими дружественными Республике Конго государствами» оказать помощь «конголезскому народу и его законному правительству». Об Африканском командовании в послании ничего не говорилось. Вскоре решился вопрос и о поставках оружия правительству Гизенги.

После известия о гибели Лумумбы П. Мулеле из Каира и А. Гизенга из Стэнливиля засыпали Кремль телеграммами с требованиями об оказании срочной военной и прочей помощи. В телеграмме от 14 февраля Мулеле со ссылкой на «достоверный источник» сообщал об убийстве Лумумбы, Мполо и Окито. Мулеле утверждал, что «две роты американских парашютистов» готовы «ликвидировать других членов правительства» и просил «принять такие же меры, которые предпринимают империалисты». Последствия выполнения своей просьбы он хорошо понимал: «Законное правительство предпочитает мировую войну угрозе быть подло уничтоженным». 21 февраля Гизенга телеграфировал об опасности «нападения противника из четырех различных районов». «Настойчиво просим Вашей срочной материальной поддержки, – взывал он к Хрущеву, – только одной моральной поддержки недостаточно».

В заявлении советского правительства в связи с убийством Лумумбы были обнадеживающие для Гизенги пассажи: «Премьер-министр Конго погиб, но законное правительство Республики Конго, возглавляемое его заместителем Антуаном Гизенгой, продолжает выполнять свои функции. Находясь во временной столице республики Стэнливиле, оно осуществляет сейчас контроль над половиной территории Конго и пользуется всенародной поддержкой в стране». Однако вопрос о помощи по-прежнему увязывался с участием в ней других государств, в первую очередь африканских: «Национальную свободу Конго колонизаторы во что бы то ни стало хотят потопить в крови. Не допустить, чтобы это произошло, – дело чести народов Африки и всего мира. Необходимо оказать всемерную помощь национальному правительству Конго в Стэнливиле».

Гизенга по-прежнему настаивал на прямой помощи. В телеграмме «Президенту Союза Советских Социалистических Республик», датированной 4 марта 1961 г., он выразил благодарность за соболезнования в связи с гибелью «трех героев конголезского народа» – Лумумбы, Окито и Мполо – и выразил убеждение, что «за этим жестом последует оказание моральной и материальной помощи».

Помощь стэнливильскому режиму была крайне необходима. По оценкам находившихся в Стэнливиле польских и чехословацких журналистов, ситуация была критической. Посол Польской Народной Республики (ПНР) в СССР Б. Ящук поделился полученными от корреспондентов польского телеграфного агентства сведениями с заместителем министра иностранных дел СССР Η. Π. Фирюбиным. «Правительство Гизенги, – сказал посол, – не располагает никакими средствами. Экономика провинции находится на грани развала и упадка, исчерпаны все запасы товаров и продовольствия».

По наблюдениям корреспондента Чехословацкого телеграфного агентства (ЧТК) Душана Проварника армия Гизенги состояла из 8–9 тыс. солдат, вооруженных «относительно современным оружием бельгийского производства». Армия была лояльна правительству и выполняла все его приказы. Проблема для Гизенги заключалась в том, что это была наемная, профессиональная армия, и ее боеспособность зависела от оплаты: «Можно утверждать, что если армия не получит платы, она откажется сражаться. Правительство Гизенги вынуждено платить солдатам по крайней мере такое же содержание, какое получают солдаты Мобуту, т. е. от двух до шести тысяч конголезских франков в зависимости от звания. При создавшихся условиях, когда у правительства по существу нет никаких доходов, так как налоги не взимаются, эта статья расходов представляет собой огромное финансовое бремя». Армия испытывала острую нехватку боеприпасов, во время боевых действий на каждого солдата приходилось по десять патронов. У частей была плохая мобильность из-за нехватки бензина.

Надеждой на помощь СССР и его союзников жило не только руководство Восточной провинции, но и население. «Начиная с первого дня, – сообщал Д. Проварник, – каждый конголезец задавал нам вопрос, почему мы не приходим на помощь, в которой они так нуждаются. Для нас все труднее было объяснять им ситуацию, ссылаться на позицию Судана, других африканских стран, приводить причины отсутствия какой-либо материальной помощи с нашей стороны». Журналисты из социалистических стран решили, что «необходимо что-либо предпринять» после беседы с начальником генерального штаба майором Виктором Лоссо, который заявил, что «если им не будет предоставлена помощь, то это будет расцениваться как предательство».

Корреспондент ТАСС Г. А. Федяшин оценил обстановку пессимистически: «Если через неделю здесь не будет нашей помощи, конголезцы придут и будут нас бить как врагов». К мнению Федяшина прислушивались, он был вхож к Гизенге, регулярно беседовал с ним, о содержании бесед с коллегами не делился. 27 февраля три чехословацких корреспондента самолетом покинули Конго.

Советской финансовой помощи в размере 500 тыс. дол. было явно недостаточно. Тем более что второй транш, половина суммы, до получателя не дошла. У ЦРУ был агент в ближайшем окружении Мулеле. Агент описал «чемоданы, в которых курьер должен был перевозить деньги, и как тот собирался добраться до Стэнливиля». Девлин организовал операцию по перехвату этого курьера в аэропорту Хартума, где деньги были похищены.

Пьер Мулеле был приглашен в Москву, прибыл туда с «конфиденциальным» визитом 7 марта 1961 г. и в течение недели вел переговоры с советскими высокопоставленными должностными лицами. Мулеле проинформировал собеседников, что войска Гизенги испытывают острую нехватку оружия, боеприпасов, горючего, транспортных средств. «Конечно, – утверждал он, – материальные трудности оказывают отрицательное влияние на моральный дух наших солдат, особенно когда они встречаются с мобутовцами и видят, что эти последние имеют все, вплоть до современного вооружения». Представитель Гизенги потребовал скорейшего предоставления всесторонней помощи, в первую очередь военной. Ему было заявлено, что советские грузы «к отправке готовы», и после убийства Лумумбы появились новые возможности для сотрудничества с ОАР и Ганой в организации доставки этих грузов в Стэнливиль. Мулеле предложил учредить конголезскую авиакомпанию, самолетный парк которой будет состоять из советских гражданских самолетов с конголезскими опознавательными знаками. Обсуждались два возможных маршрута: Каир – Стэнливиль и Аккра – устье реки Конго – Стэнливиль. Для обслуживания второго маршрута были необходимы самолеты дальнего радиуса действия, например ИЛ-18. Мулеле поставил вопрос «о покупке в Советском союзе 2–3 самолетов ИЛ-18».

Тема использования советских самолетов для перевозок грузов в Стэнливиль была не новой. Заместитель министра иностранных дел Я. А. Малик 12 января сообщил послу ЧССР в Москве Р. Дворжаку, что «мы заявили конголезским представителям в Каире о согласии предоставить правительству Конго советские гражданские самолеты с условием, что на них будут оаровские опознавательные знаки и экипажи».

Теперь речь шла о конголезских опознавательных знаках и советских экипажах. И позиция СССР изменилась. «Мне кажется, – заявил заведующий II Африканским отделом МИД В. А. Брыкин, – что вопрос об использовании самолетов, а особенно ИЛ-18, очень сложный. Надо учитывать и политический аспект этого дела. Мы думаем, что лучше пойти по пути переговоров с африканскими странами, ибо ООН не даст разрешения на пролет советских самолетов в Республику Конго». Менее дипломатично и по-военному четко высказался министр обороны Р. Я. Малиновский: «Нам-то позиция ООН ясна, она будет сбивать эти самолеты».

Американские источники не подтверждают наличие у ООН таких намерений. На заседании Совета по национальной безопасности 5 января 1961 г. президент Д. Эйзенхауэр спросил: «Есть ли у сил ООН в Конго боевые самолеты, которые могут воспрепятствовать функционированию советского воздушного моста?» Директор ЦРУ А. Даллес ответил, что силы ООН не будут использовать авиацию против советских самолетов.

Мулеле дали ясно понять, что СССР не пойдет на риск прямой конфронтации с Западом ради спасения режима Гизенги. Ему сказали, что «пролет самолетов через территории африканских стран и прежде всего через Судан без разрешения этих стран чреват международным конфликтом, который может перерасти в мировую войну, на что мы пойти не можем. Полет самолетов без соответствующего разрешения ничего не даст. В лучшем случае им удастся пролететь один раз, а затем их начнут сбивать независимо от того, под каким флагом летят самолеты».

Для решения проблем, связанных с созданием воздушного моста, правительству Гизенги было предложено обратиться к африканским странам. «ООН, – заявил Брыкин, – не может воевать против всех африканских государств, и если главы независимых африканских стран захотят, то они смогут решить этот вопрос. Главное – нужно договориться с ними. Мы оказываем вам всю возможную помощь и в практическом, и в международном плане. Мы делаем все, что зависит от нас. Однако вопрос коммуникаций зависит от африканских стран».

Добиться от Судана разрешения на провоз грузов для Конго через его территорию не смог ни СССР, ни его союзники, в том числе и африканские. Тщетно пыталось решить его и правительство Гизенги. У Мулеле были все основания сообщить в Стэнливиль, что спасительной помощи из СССР ожидать не следует.

Когда стало очевидно, что рассчитывать на помощь с Востока не приходится, Гизенга стал наводить мосты с другим центром силы. По его приглашению 10 марта 1961 г. в Стэнливиль приехал сотрудник посольства США в Конго Фрэнк Карлуччи. Гизенга около часа беседовал с Карлуччи наедине, организовал прием в честь американского гостя в своем доме, на котором присутствовали ключевые члены правительства. Конголезцы, по сообщению посла Тимберлейка, просили «американцев понять их и предоставить помощь», подчеркивали, что они «не коммунисты», называли себя «честными, мирными нейтралами, которые пытаются восстановить порядок и примут помощь от любого». «Напрашивается вывод, – заключал посол, – что они утратили иллюзии в отношении русских, которые не выполнили своих обещаний».

 

Хаммаршельд добивается поддержки афро-азиатских стран

Хрущев тоже утратил иллюзии относительно поддержки лидерами афроазиатских стран своих предложений в послании 22 февраля относительно отставки Хаммаршельда и прекращения операции ООН в Конго.

Планируемый вывод войск Гвинеи, Индонезии, Марокко, ОАР, Цейлона и Югославии грозил обескровить 19-тысячный контингент ООН в Конго, сократив его численность на 5,7 тыс. военнослужащих. Хаммаршельд обратился ко всем странам, имевшим войска в Конго, с просьбой прислать подкрепления. Сделал он это 22 февраля, после принятия Совбезом резолюции 21 февраля, и день в день с посланием Хрущева главам афро-азиатских государств. В числе адресатов советского лидера был и премьер-министр Индии Джавахарлал Неру. Он заявил 27 февраля, что выступает против реформы ООН в «данный момент», удовлетворен резолюцией 21 февраля, одобряет действия генсека ООН и готов направить крупный воинский контингент в Конго. В марте туда прибыла из Индии трехтысячная бронетанковая бригада, подразделения которой «разместились в наиболее чувствительных точках, где силы ООН были существенно ослаблены после вывода батальонов из ОАР, Судана и Индонезии».

Не внял призывам Хрущева и Кваме Нкрума. 7 марта 1961 г. с трибуны ООН он изложил план создания в Конго «нового усиленного гражданского и военного командования ООН», которое должно «взять на себя полную ответственность за поддержание закона и порядка» в Конго. Командование называлось именно так, поскольку оно должно было быть не чисто, а только частично африканским. План противоречил призыву Хрущева свернуть операцию ООН в Конго, но вполне вписывался в план администрации Кеннеди «усилить мандат ООН» в Конго. Нкрума не потребовал «отстранения Хаммаршельда от конголезских дел», как обещал Брежневу. Напротив, он подчеркнул первостепенную роль ООН в урегулировании конголезского кризиса и поддержал действия генсека. Нкрума заявил, что «Конго должно быть вне холодной войны» и поставил на одну доску СССР и США: «Политика великих держав в Конго была направлена не на обеспечение реальной независимости страны, а на сохранение существующих позиций или установление новых сфер влияния».

На следующий день состоялась беседа между Нкрумой и президентом Кеннеди. Ганский лидер стремился «максимально минимизировать разницу между своим видением ситуации в Конго и позицией Соединенных Штатов». Он «подчеркнул, что поддерживает ООН» и, по его ощущениям, «практически все афро-азиатские страны за Хаммаршельда». Нкрума поведал, что во время встречи с Громыко осенью 1960 г. он убеждал советского министра иностранных дел «прекратить кампанию за отставку» генсека и напомнил, что на Касабланкской конференции он в одиночку выступал против вывода войск ООН из Конго. Говоря о внутренней ситуации в Конго, президент Ганы «несколько неуважительно высказался о качествах Гизенги как политика и выразил сомнение в его способности быть лидером». В совместном коммюнике по итогам встречи подчеркивалось, что оба президента «убеждены в необходимости безоговорочной и искренней поддержки, моральной и материальной, усилий Объединенных Наций по налаживанию мира в Конго».

Советское посольство в Аккре оценило «пространное и путанное выступление Нкрумы» на ГА ООН как признак «постепенного изменения внешнеполитического курса Ганы в сторону тесного сближения с западными странами, и, в частности, с США»: «В самом деле, в своей программе из 8 пунктов, представленных Ассамблее Нкрумой, последний настаивает на необходимости решения конголезского вопроса только в рамках ООН (точно такая же позиция США). Ни в одном из пунктов не упоминается, что единственным законным правительством Конго является правительство Антуана Гизенги, хотя Нкрума сам лично присутствовал на конференции в Касабланке и подписал ее декларацию в этом отношении. Предложение Нкрумы провести новые всеобщие выборы под контролем ООН фактически означает, что Нкрума больше не признает правительство Гизенги единственной законной властью в Конго, а поддерживает известный американский план создания в Конго конфедерации. В своей речи Нкрума нигде не упомянул необходимость привлечения к международному суду основных виновников зверской расправы с Лумумбой – марионеток Касавубу, Чомбе и Мобуту, он также больше не поинтересовался вопросом о том, кто же до сих пор финансирует и направляет банды Мобуту в Конго, хотя раньше он не только прямо называл США, но и направлял специальные послания правительству США по этому вопросу. Вместо того чтобы, по меньшей мере, осудить предательскую роль Хаммаршельда в Конго, президент Нкрума считает и дальше возможным надеяться на “порядочность” Хаммаршельда и поддержать его действия в Конго».

Прогноз посольства оказался верным. Нкрума наладил испорченные в результате конголезского кризиса отношения с США, и в декабре 1961 г. Гана получила американские кредиты и заем на реализацию проекта сооружения промышленно-энергетического комплекса на р. Вольта. В сентябре 1960 г. администрация Эйзенхауэра приняла соответствующее решение, но вскоре заморозила средства из-за «недружественной» позиции Ганы по Конго. Теперь Нкрума добился финансирования проекта, который он называл «мотором индустриализации Ганы». Ганский президент выгодно разменял свою позицию по Конго на твердую валюту от американцев на развитие ганской экономики.

9 марта посол США в СССР Левелин Томпсон вручил Хрущеву личное послание Кеннеди, в котором американский президент выражал надежду, что советско-американские разногласия по конголезскому вопросу не станут «серьезным препятствием» для улучшения двусторонних отношений. Кеннеди предложил провести встречу на высшем уровне поздней весной в Вене или Стокгольме. В ходе беседы обсуждались в основном проблемы, связанные с конголезским кризисом. Томпсон изложил позицию Соединенных Штатов. Она состояла в следующем: «1) любую военную или двойного назначения помощь Конго следует оказывать только через ООН…; 2) деятельность ООН в Конго дает веские основания считать, что она наилучшим образом решит конголезскую проблему…; 3) Касавубу сместил Лумумбу законным путем, однако состав правительства должен утвердить парламент, поэтому необходимо созвать парламент в ближайшем будущем; 4) Хаммаршельд пользуется полной поддержкой и доверием США; 5) все политические заключенные должны быть освобождены, как только ООН сможет гарантировать им личную безопасность».

Карикатура из газеты «Правда»

Хрущев назвал позиции СССР и США «диаметрально противоположными», и сказанное им послу не вселяло надежд на их сближение. Он поднял вопрос о виновниках гибели Лумумбы: «Касавубу отправил его в Катангу, Чомбе убил его при попустительстве Хаммаршельда, все трое должны предстать перед судом». Поэтому СССР «не признает Хаммаршельда и будет его игнорировать». Хрущев заявил, что «в Конго уже есть избранный парламент, правительство [Гизенги] создано и его следует признать». Советский лидер изложил мотивы предлагаемой им реформы ООН: «Возможно, в будущем США окажется в ООН в таком же положении, в каком сейчас находится Советский Союз, в меньшинстве. ООН – это не парламент, где решения принимаются большинством. <…> Разве плохо, когда есть три секретаря ООН, “ваш”, “наш” и “от нейтралов”? Если одна из сторон против, лучше не принимать никакого решения». Томпсон обратил внимание, что, оценивая внутреннюю ситуацию в Конго, Хрущев «говорил о прошлом и избегал обсуждения возможных путей урегулирования».

Хрущев не спешил менять свою позицию по Конго: нелегко было признать провал мощной пропагандистской кампании против Хаммаршельда, застрельщиком которой стал ты сам. И кампания продолжалась. 18 марта «Правда» опубликовала подборку цитат из писем читателей под заголовком «Хаммаршельду не место в ООН! – заявляют советские люди». Москвичка Г. Квитинцкая выразила «мысли и чувства, которые разделяют миллионы советских людей»: «Ни одно из слов не кажется мне достаточным для определения всего того низкого, что сделано Хаммаршельдом, бельгийскими колонизаторами и их ставленниками в Конго. Вечный позор этим выродкам! Совершенно ясно, что пребывание Хаммаршельда на каком бы то ни было посту в такой организации, как ООН, абсолютно немыслимо. Я не удивляюсь тому, что он цепляется за свой пост и не подает в отставку: у него нет ни стыда, ни совести. Но его надо гнать из ООН». Другие читатели тоже не выбирали слова, браня генсека – «палач», «предатель», «холуй бельгийских колонизаторов», «политический труп».

Выступивший 21 марта на XV сессии ГА ООН министр иностранных дел СССР А. А. Громыко повторил старые советские рецепты выхода из конголезского кризиса:

«осуждение агрессора и принятие решений о немедленном удалении с территории Конго всех находящихся там бельгийских войск и всего бельгийского персонала; применение против агрессора соответствующих санкций в соответствии с Уставом ООН;

арест и предание суду Чомбе и Мобуту, разоружение всех воинских частей и жандармерии, находящихся под их контролем;

прекращение в месячный срок так называемой “операции ООН” в Конго;

оказание необходимой помощи и поддержки законному правительству Конго, возглавляемому Антуаном Гизенгой».

Громыко подтвердил необходимость «реорганизовать структуру Организации Объединенных Наций на справедливых началах» .

В выступлениях большинства делегатов звучали две основные идеи: ведущая роль ООН в решении конголезской проблемы и необходимость созыва парламента Конго, который должен назначить новое правительство. За разрешение кризиса парламентским путем высказался и Гизенга. «Парламент, – заявил он в интервью французскому журналисту, – это единственный суверенный орган, который может решать вопрос о будущем страны». Появились признаки подвижек в позиции СССР. Его представитель воздержался при голосовании резолюции Совета Безопасности 21 февраля, которая, в частности, требовала созыва парламента и принятия необходимых мер по его охране. А 31 марта перед возвращением из Нью-Йорка в Москву Громыко заявил журналистам, что для нормализации положения в Конго необходимо, чтобы «парламент незамедлительно приступил к работе».

7 апреля советская делегация внесла проект резолюции с требованием «безотлагательного созыва парламента Республики Конго». Безопасность парламентариев должно было обеспечить командование войск ООН. Ни о каком выводе этих войск, а тем более о «прекращении так называемой “операции ООН” в Конго» речи не шло. Советский проект не прошел, «за» было подано 29 голосов, «против» – 53, 17 воздержались.

15 апреля Генеральная Ассамблея приняла три резолюции по вопросу о Конго. Резолюция, предложенная 20 афро-азиатскими странами и Югославией, обязывала отозвать и эвакуировать из Конго «весь бельгийский и другой иностранный военный и полувоенный персонал и политических советников, не находящиеся в ведении командования Организации Объединенных Наций, а также всех наемных солдат». Представитель СССР В. А. Зорин проголосовал «за».

Другая резолюция была внесена рядом прозападных афро-азиатских стран. Они считали «существенно важным, чтобы Генеральный Секретарь немедленно принял необходимые и эффективные меры для предотвращения ввоза в Конго оружия, военного снаряжения и материалов, иначе как в соответствии с резолюциями Организации Объединенных Наций». И настаивали «на безотлагательном созыве парламента с предоставлением Организацией Объединенных Наций охранных свидетельств и обеспечением безопасности членам парламента…». Делегат СССР поддержал аналогичную формулировку касательно поставок оружия на IV чрезвычайной сессии ГА ООН в сентябре 1960 г., и, судя по итогам переговоров в Москве с Мулеле, придерживался установленных правил. Пункт о созыве парламента по существу не отличался от советского проекта. Принципиальные возражения у Зорина все же нашлись. Он проголосовал «против» из-за того, что в проекте упоминался Генеральный секретарь ООН. Тот самый Хаммаршельд, с которым, по словам Громыко, «советское правительство прекратило какие-либо отношения» и не признавало его «как должностное лицо ООН». Зорин оказался в явном меньшинстве. Пункт о генсеке был поставлен на отдельное голосование и получил поддержку 83 делегатов. «Против» проголосовали только 11 – социалистические страны, Гвинея и Куба, 4 страны воздержались.

Имя Хаммаршельда осталось в советском черном списке и после его трагической гибели в сентябре 1961 г. В сборнике документов, изданном Госполитиздатом в 1963 г., обычно приводятся полные тексты резолюций, принятых Генеральной Ассамблеей или Советом Безопасности ООН. Резолюция 1600 (XV) приведена с купюрами, которые позволили избежать упоминания слов «Генеральный Секретарь».

Согласно третьей резолюции во исполнение решения Совета Безопасности от 21 февраля 1961 г. была учреждена комиссия для расследования обстоятельств смерти П. Лумумбы и его соратников. Комиссия начала работать в августе 1961 г. На территорию Конго ее не пустили. Комиссия нашла доказательства о несостоятельности официальной версии гибели Лумумбы и причастности к его убийству руководства Катанги.

Это была последняя сессия ГА ООН, созванная в связи с событиями в Конго и обсуждавшая в основном конголезскую проблематику. Обозреватель «Правды» В. Маевский верно оценил значение этого форума: «Это была одна из самых широких дискуссий, в которой приняли участие представители около 60 стран. Иначе и не могло быть: вопрос о Конго – это вопрос не только о будущем конголезского народа, но и о будущем Африки и самой Организации Объединенных Наций».

В актив Хрущев мог записать себе резолюцию о выводе бельгийского военного персонала и наемников. А в остальном… XV сессия показала ошибочность дипломатической стратегии советского лидера, решившего компенсировать неудачи в Конго наступлением на идеологическом фронте и реваншем в ООН. Он использовал отстранение от власти Лумумбы, а затем и его убийство для дискредитации Дага Хаммаршельда, потребовал отставки генсека и кардинальной реформы ООН. Приглашая в состав «тройки» представителей афро-азиатских стран, Хрущев надеялся заручиться их поддержкой в противостоянии с Западом. Результат оказался обратным. Осуществление хрущевской концепции «коллективного руководства», создание «тройки» при сложившемся соотношении сил в мире лишила бы ООН исполнительной дееспособности. Афро-азиатские государства справедливо сочли, что предложения СССР являются пропагандистским маневром для прикрытия советского отступления в Конго и не поддержали их.

Это вовсе не означало, что развивающиеся страны одобряли конголезскую политику западных держав и тем более действия Мобуту и Чомбе. «Мы, – писал Неру британскому премьеру Макмиллану в конфиденциальном послании от 17 февраля 1961 г., – не согласны с некоторыми предложениями, внесенными [на заседании Совета Безопасности 14 февраля 1961 г.] от имени Советского Союза. Однако мы должны помнить, что сложившаяся в Конго ситуация, когда стало возможным убийство Лумумбы, является прямым результатом политики властей Леопольдвиля и Катанги, а также поддержки, которую они получают извне. <…> Мы имеем дело с режимами [Чомбе и Мобуту], чья правовая и конституционная легитимность вызывает большие сомнения. Они используют гангстерские методы и виновны в жестоком убийстве [Лумумбы]. Оно совершено вопреки позиции ООН и мировому общественному мнению».

 

Поиски консенсуса между конголезскими центрами силы

1 апреля во исполнение резолюции Совета Безопасности от 21 февраля на базу Камина прибыл тысячный индийский контингент войск ООН. Чомбе назвал это «актом войны» и объявил кампанию «гражданского неповиновения и саботажа» для удаления ООН из Катанги. 4 апреля он издал декрет «о состоянии вражды с ООН». «Гражданам Катанги» запрещалось «вступать в любые отношения с Объединенными Нациями или связанными с ними лицами». За нарушение полагалось тюремное заключение (сроком до 5 лет), штраф (до 100 тыс. франков) или оба наказания.

Декретами дело не ограничилось. Чомбе распорядился отключить электричество и воду в занимаемых миссией ООН зданиях и запретил передвижение автотранспорта ООН по территории Катанги. «Правда» со ссылкой на корреспондента агентства Рейтер в Элизабетвиле сообщала: «тысячи чомбовцев, “вооруженных копьями, палками, ружьями и ножами, захватили вчера аэропорт, охраняемый шведским контингентом войск ООН”. В аэропорту был учинен настоящий разгром: порваны телефонные провода, выбиты окна, разорван в клочья флаг ООН, разграблен контрольно-диспетчерский пункт. Несколько шведских солдат были захвачены в плен». И делала следующий комментарий: «Марионеточный правитель Катанги Чомбе, после того как ему сошел с рук отказ выполнить последнюю резолюцию Совета Безопасности о выводе всех иностранных наемных офицеров и солдат, перешел к открытому диктату в отношении миссии ООН».

Касавубу, напротив, пошел на компромисс с ООН. 17 апреля после трудных переговоров он подписал с представителями Хаммаршельда соглашение о признании резолюции Совета Безопасности от 21 февраля. Это означало, что Чомбе отныне придется вести войну на два фронта: против войск ООН и КНА. Министр иностранных дел Конго Бомбоко заявил: «Из соглашения с ООН автоматически вытекает необходимость разоружения катангских войск <…> Конголезские и международные власти согласились изучить способы взаимодействия между КНА и силами ООН для выполнения определенных задач».

Моментом истины в противостоянии Леопольдвиля и Элизабетвиля стала очередная Конференция круглого стола, которая открылась в административном центре Экваториальной провинции Кокийявиле, где 24 апреля собралось около 200 делегатов, включая всех ведущих конголезских политиков, кроме Гизенги. Советская печать прокомментировала ее перспективы с прогизенговских позиций. «Правда» сообщила о встрече «участников тананаривского совещания, на котором, как известно, состоялся сговор конголезских марионеток о расчленении Конго». Шансы прозападных политиков предотвратить окончательный распад Конго газета оценила скептически: «Чувствуя шаткость своих позиций, Касавубу пытается сейчас по подсказке Вашингтона укрепить свое положение с помощью ООН, представляя себя в качестве “главы” конголезского государства. Одновременно, пытаясь нажить себе политический капитал перед предстоящими переговорами с Чомбе, Касавубу способствует распространению всякого рода фальшивок о каких-то контактах, которые якобы установлены между Леопольдвилем и законным правительством, контролирующим ныне около половины всей территории страны и без участия которого какие бы то ни было решения о судьбе Конго теряют всякий смысл».

Информация о переговорах между представителями Касавубу и Гизенги не была «фальшивкой», они действительно имели место. Каждый из участников преследовал собственные цели. Без союза с Гизенгой или хотя бы нейтралитета с его стороны Касавубу было не одолеть Чомбе. Гизенга использовал противоречия между Леопольдвилем и Элизабетвилем для изменения баланса сил в свою пользу с видами на новое правительство. Он был готов вести диалог при условии «возвращения в русло законности и возобновления работы парламента». Войска Гизенги и центрального правительства заключили перемирие. В конце апреля была снята блокада Восточной провинции. В Кокийявиль тем не менее Гизенга не поехал по соображениям безопасности. Стэнливильское правительство представляла группа военных.

Во вступительной речи на конференции Касавубу призвал пересмотреть тананаривские соглашения «по существу». В ответ Чомбе потребовал, чтобы федеральное правительство аннулировало соглашение с ООН от 17 апреля о реорганизации КНА и выводе иностранных наемников, и удалило из зала делегацию БАЛУБАКАТ во главе с Ясоном Сендве. В противном случае, пригрозил Чомбе, делегация Катанги не будет участвовать в конференции. Демарш главы Катанги не встретил поддержки, и 26 апреля он демонстративно покинул конференцию и направился в аэропорт, откуда собирался вылететь Элизабетвиль.

Перед посадкой в самолет Чомбе, министр иностранных дел Катанги Эварист Кимба и 6 бельгийских советников были арестованы конголезскими солдатами по приказу Мобуту. Два дня их продержали в аэропорту. Бомбоко напрасно уговаривал Чомбе вернуться на конференцию. Чомбе отказался «признать власть Касавубу» и объявил голодовку. 28 апреля Чомбе и его команда были переведены на виллу в Леопольдвиле, где они содержались под домашним арестом до 9 мая, когда министр внутренних дел Сирил Адула объявил о возможности интернирования Чомбе за «создание угрозы для безопасности государства». Бельгийские советники в тот же день были высланы из Конго. Бомбоко обвинил Чомбе в «государственной измене», в том числе в убийстве Лумумбы.

Карта № 2. Конго (Леопольдвиль). Июль 1960 – декабрь 1961 гг.

Арест Чомбе вызвал резкие протесты в Катанге. Министр внутренних дел Г. Мунонго заявил, что Катанга скорее готова «сражаться до последнего человека», чем согласиться с диктатом Леопольдвиля. Бельгийские наемники подготовили план специальной операции по освобождению Чомбе и даже свержения правительства Илео.

Конференция продолжила работу без Чомбе. Участники отказались от принятого в Тананариве плана создания «конфедерации суверенных государств» и договорились, что формой государственного устройства Конго будет федерация провинций. Было принято решение созвать сессию парламента для избрания «законного правительства». Конференция уполномочила Касавубу принять все необходимые меры для разоружения сепаратистских формирований в провинциях Катанга, Восточная и Киву.

Конференция завершилась 28 мая, не определив сроков и места созыва сессии парламента. 12 мая Касавубу заявил, что парламент начнет работу в Леопольдвиле под охраной войск ООН сразу после окончания конференции. Это был открытый вызов Гизенге, поскольку тот лишался времени для консолидации сторонников Лумумбы, составлявших в парламенте большинство. Гизенга решил выиграть время. Его ответ состоял из двух частей. 14 мая по его приказу были арестованы несколько «проамериканских» членов стэнливильского правительства. Через два дня он назвал решение президента «незаконным» и сообщил, что его правительство постановило созвать парламент на военной базе в Камине под охраной войск ООН, состоящих из военнослужащих Ганы, Гвинеи, Индии, Мали, Судана, ОАР и Того. В конце второй декады мая Гизенга официально заявил, что кризис, «раздирающий страну на протяжении одиннадцати месяцев, может быть разрешен мирным путем лишь в результате консультаций с народом, то есть через его представителей в парламенте».

«Правда» назвала «фарсом» предложение Касавубу «созвать послушный ему парламент в Леопольдвиле» и выразила уверенность, что «законное правительство в Стэнливиле не согласится участвовать в этом очковтирательстве». Прогноз не оправдался. 12 июня в Леопольдвиле при посредничестве ООН начались переговоры между представителями стэнливильского и центрального правительств. 19 июня была достигнута договоренность о проведении в июле сессии парламента в кампусе Лованиумского университета под охраной войск ООН.

Американским дипломатам, а также Бомбоко и Адуле, удалось склонить находившегося под домашним арестом Чомбе к признанию итогов конференции в Кокийявиле. На пресс-конференции 22 июня он пообещал, что если его освободят, депутаты от Катанги примут участие в сессии парламента в Лованиуме и сообщил о подписании с центральным правительством ряда соглашений, выполнение которых означало, что Катанга становилась одной из провинций Конго. Мобуту и Чомбе договорились, что реорганизация катангской жандармерии будет проходить под руководством Мобуту, для чего в Элизабетвиль с Чомбе должна была вылететь группа офицеров КНА.

После возвращения в Катангу 24 июня Чомбе отказался от договоренностей с центральным правительством. Он заявил, что делегаты от Катанги примут участие в работе парламента, только если конголезские руководители обсудят с ним, Чомбе, условия отделения Катанги. 4 июля Чомбе выступил в катангском парламенте с речью, которую закончил лозунгом «Да здравствует независимая Катанга!» Парламент аннулировал все соглашения с правительством Илео. Прибывшие вместе с Чомбе офицеры мобутовской армии, которые должны были обеспечить подчинение катангской жандармерии главнокомандующему КНА, были отправлены обратно за «подрыв дисциплины», т. е. попытки отстранить от командования европейцев.

Гизенга от договоренностей отказываться не собирался. На это косвенно указывала и новая советская позиция в отношении возобновления работы конголезского парламента. «Правда» представила соглашение, достигнутое 19 июня между Гизенгой и центральным правительством как триумфальный успех сторонников Лумумбы. По версии газеты, соглашение «явилось результатом настойчивых усилий правительства, возглавляемого Антуаном Гизенгой и поддержанного значительным числом депутатов и сенаторов конголезского парламента». Касавубу же и его сторонники «не осмелились выступить против созыва парламента, опасаясь подорвать свой и без того подорванный престиж».

СССР поддержал созыв парламента, рассчитывая, что гизенгистам удастся занять доминирующие или хотя бы сильные позиции в будущем правительстве. Ставка была рискованной: Гизенгу поддерживали 40 из 137 депутатов нижней палаты парламента, а харизмой Лумумбы, которому при подобном раскладе удалось стать премьер-министром, его преемник не обладал. И рисковать в отличие от Лумумбы не любил, отличался рассудительностью и порой чрезмерной осторожностью. В Кремле риск сочли оправданным: это был шанс для Советского Союза остаться в числе игроков в «сердце Африки».

 

Создание правительства «национального единства»

Из Москвы в Стэнливиль направили дипломатическую миссию «для поддержания постоянной связи с Гизенгой и оказания ему советнической помощи». Миссия состояла из двух офицеров внешней разведки под дипломатическим прикрытием (глава миссии Л. Г. Подгорнов и О. И. Нажесткин), двух военных, дипломата и трех радистов-шифровалыциков. Путь был долгим и нелегким. Его последний отрезок – от судано-конголезской границы до Стэнливиля – группа преодолевала на джипах времен Второй мировой войны через экваториальный лес на северо-востоке Конго и достигла административного центра Полис, «находившегося на полпути к Стэнливилю». На летном поле стоял небольшой самолет, и летчики-бельгийцы «за хорошую плату» согласились доставить путешественников в столицу Восточной провинции. Однако, не без оснований заподозрив, что среди дипломатов могут быть разведчики, бельгийцы потребовали вскрыть багаж, а охранявшим аэродром конголезским солдатам сказали, что там «русское шпионское снаряжение». Выполнить это требование было невозможно: в опечатанном «дипломатическом багаже» хранились «секретные шифры, деньги, радиостанции». После двухчасовых переговоров Подгорнова с летчиками и солдатами разрешение на полет было получено, и через два часа миссия была в Стэнливиле. Радиостанцию развернули прямо в номере гостиницы, отгородив «простынями от взоров случайных посетителей». 6 июля 1961 г. миссия вышла в эфир.

Нажесткин, поведавший эту историю в мемуарном очерке, не сообщает, в чем заключалась «советническая помощь» Гизенге. Архивные документы об этом не рассекречены. Ссылаясь на агентурные источники ЦРУ, Девлин утверждает, что «Подгорнов и его сотрудники пытались убедить Гизенгу отправиться в Лованиум и возглавить парламентскую группу лумумбистов. Они, видимо, считали, что присутствие Гизенги обеспечит ему избрание премьер-министром. Они работали с ним более двух недель, но безуспешно». Сверхосторожный Гизенга покидать Стэнливиль не торопился. Его пытался уговорить принять участие в сессии парламента и прибывший в Стэнливиль председатель правительства провинции Леопольдвиль Клеофас Камитату. «Правда» сообщила, что в честь Камитату состоялся прием, где звучали призывы «объединить свои силы и выступить единым фронтом на открывающейся сессии конголезского парламента».

16 июля 73 члена палаты депутатов и сенатора на самолете ООН прибыли в Леопольдвиль из Стэнливиля. Гизенги среди них не было, он по официальной версии «на несколько дней» остался в столице Восточной провинции «из-за болезни». Лидером лумумбистов на сессии парламента стал Кристоф Гбение. «Правда» аттестовала его как «преемника Патриса Лумумбы на посту председателя партии Национальное движение Конго, министра внутренних дел законного правительства». И привела заявление Гбение перед отъездом: «Борьба, которую мы ведем, направлена на достижение одной главной цели: сохранение единства и нераздельности нашей страны. Это придает нам силы и уверенность, это указывает нам единственно правильные средства к достижению успеха – объединение всех националистов. Только так мы добьемся победы».

СССР сделал ставку на Гизенгу, которого парламент должен был избрать премьер-министром правительства, где большинство составят лумумбисты. Позиции других игроков точно описал Девлин. Хаммаршельд «был полон решимости иметь созданное парламентом правительство с участием Гизенги к следующей сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке». Администрация Кеннеди «хотела умеренное коалиционное правительство, которое желательно не контролировалось бы Гизенгой». Временный поверенный в делах США в Конго МакМертри Годли, возглавивший посольство после отставки Тимберлейка 15 июня 1961 г., «был готов принять коалицию, но он был за правительство, где влияние гизенгистов было бы сведено к минимуму». Сам Девлин «хотел бы видеть правительство без Гизенги, Мулеле, Кашамуры или других парламентариев, которые якшались с Советами». Группа Бинза «хотела, чтобы правительство было умеренным и в идеале таким, которое она могла бы контролировать».

Выбор американцев пал на 39-летнего члена группы Бинза Сирила Адулу. Он получил среднее образование в миссионерской католической школе, работал в торговых фирмах, служащим Центрального банка Конго. Политическую карьеру начал в лумумбовской НДК, после раскола присоединился к группе Калонжи, НДК-К. В начале 1960 г. возглавил Всеобщую федерацию труда Конго. У Адулы были тесные связи с руководством Бельгийской социалистической партии. В правительстве Илео он занимал пост министра внутренних дел, а затем по совместительству и пост министра обороны. Девлин приводил следующие резоны в пользу кандидатуры Адулы. Как сенатор он «помогал нам сместить Лумумбу путем выражения недоверия правительству в начале сентября 1960». Как профсоюзный лидер «хорошо работал с американцами». Адула «был популярен, пользовался уважением в парламенте и демонстрировал качества лидера».

В Лованиуме собралось 188 из 221 депутатов нижней палаты и сената. Отсутствовали представители Катанги. Чомбе запретил парламентариям от Катанги ехать в Лованиум несмотря на усилия руководителя гражданской миссии ООН в Конго тунисца Махмуда Киари убедить его в обратном. Участники сессии парламента делились на два примерно равных по численности блока: лумумбисты («блок националистов») и сторонники правительства в Леопольдвиле и депутаты от Касаи («национально-демократический блок»). Так что заявление Гбение о том, что, объединившись, националисты победят, не выглядело утопией.

Расклад сил во вновь созванном конголезском парламенте вызвал обеспокоенность в Госдепартаменте. 27 июня госсекретарь Дин Раск направил инструкцию Годли задержать начало парламентской сессии в Лованиуме, «поскольку неспособность леопольдвильских руководителей обеспечить поддержку Чомбе, возможно, приведет к победе гизенгистов». Годли не согласился с мнением шефа, он полагал, что «в нынешней ситуации тактика проволочек нецелесообразна», и «сомневался, что Гизенга достаточно силен, чтобы стать главной фигурой в новом правительстве». Он доказывал, что «нажимать на тревожную кнопку рано» и приводил сценарий недопущения благоприятного для Гизенги голосования по кандидатуре премьера: «если шансы Гизенги станут очевидными», Касавубу как президент приостановит сессию парламента и общими усилиями удастся заставить Чомбе послать своих депутатов в Лованиум.

Госдепартамент дал Годли добро. Решающей оказалась поддержка его плана ЦРУ, которое интенсивно работало на победу в Лованиуме «умеренных». Период перед открытием парламентской сессии был для Девлина горячей порой. Он ежедневно встречался с Бомбоко, Нендакой и Мобуту. Дал задание всем своим агентам, которые «имели прямые или косвенные контакты» с Касавубу, втолковать президенту, что Илео некомпетентен и необходимо предложить парламенту кандидатуру Адулы для избрания главой правительства. Через «Жака», одного из своих лучших агентов, Девлин организовал публикацию в «ведущей газете» Конго заказной статьи главного редактора о претендентах на пост премьера. Тот написал, что «Гизенга будет бедствием для страны», Илео непригоден для этой должности, а наиболее подходящей фигурой является Адула.

Контактировал Девлин и с парламентариями. Он умалчивает о цели и характере этих встреч, но даже опубликованные документы дают веские основания утверждать, что имел место банальный подкуп. Специальный помощник президента по национальной безопасности МакДжордж Банди 10 июня уведомил Кеннеди, что в рамках ранее согласованного плана «тайной поддержки политических лидеров и партий» он, Банди, в отсутствие президента «ввиду срочности» и при «полном согласии Госдепартамента» одобрил выделение 23 млн. долл, на «укрепление умеренного лагеря в Конго». Свое решение Банди обосновывал тем, что в случае задержки выделения денег возникнет «опасность потери нами важной группы умеренных политиков». Он напомнил президенту, что «гораздо большие суммы тратились в прошлом на те же цели, через те же каналы и без всяких затруднений».

Свой план достижения победы в Лованиуме был и у сторонников Гизенги. Сам он должен был оставаться в Стэнливиле, чтобы обеспечить «политические и военные» тылы и не допустить «сюрпризов» со стороны войск Мобуту. Фракцию «националистов» в Лованиуме должен был возглавить министр внутренних дел в правительствах Лумумбы и Гизенги Кристоф Гбение. Согласно плану председатель нижней палаты в парламенте первого созыва Жозеф Касонго должен был на первом заседании пригласить на трибуну Патриса Лумумбу «как главу конголезского правительства до 13 сентября 1960 г.», и в его отсутствие предложить исполнять обязанности премьер-министра Гбение. «Правительство Лумумбы» после переходного периода должно было организовать парламентские выборы «на основе новой конституции», после чего парламент изберет нового главу правительства.

Университет в Лованиуме, что в 25 милях от Леопольдвиля, был идеальным местом для сессии парламента в условиях Конго. На обширной территории только что построенного кампуса расположились учебные корпуса с просторными, удобными для заседаний аудиториями, комфортабельные жилые коттеджи. Он был обнесен высоким забором и охранялся войсками ООН, у которых был приказ не пропускать посторонних. Парламентариям было запрещено покидать территорию университета, употреблять спиртные напитки, иметь при себе деньги, ценности, огнестрельное оружие, общаться с женщинами. Действо в Лованиуме пресса сравнивала с конклавом, процедурой избрания Папы Римского.

В отличие от кардиналов конголезские парламентарии не были изолированы от внешнего мира. По крайней мере от ЦРУ В автомобиле Бомбоко была установлена рация, по которой он регулярно информировал Девлина о ходе сессии. Еще об одном и самом важном способе коммуникации с депутатами разведчик умалчивает. Оперативники ЦРУ проделали подземный ход под оградой университетского кампуса, беспрепятственно проникали через него на «изолированную» территорию и щедро подкупали наличными тех, кто обещал проголосовать как надо.

24 июля на пост председателя нижней палаты был избран Касонго. Он считался креатурой Гизенги, но не стал во исполнение плана объявлять Гбение главой правительства. На следующий день «умеренные» взяли реванш: председателем сената был избран их кандидат Виктор Коумарико. 27 июля начались прения по кандидатуре на пост главы правительства. Отсутствие Гизенги давало сильный козырь леопольдвильскому блоку. 24 июля Камитату вылетел в Стэнливиль, где напрасно убеждал Гизенгу принять участие в парламентской сессии и баллотироваться на должность премьер-министра. 2 августа парламент почти единогласно одобрил предложенную президентом Касавубу кандидатуру Сирила Адулы на пост премьер-министра. Антуан Гизенга стал вице-премьером.

Новость об избрании Адулы премьером окружение Гизенги встретило с «недоверием, переходящим в отчаяние». Радио Стэнливиля сообщило об этом только 6 августа после приезда туда Гбение. Он проинформировал Гизенгу о принятых в Лованиуме решениях и посоветовал вернуться в Леопольдвиль и приступить к работе. Новоиспеченный вице-премьер отказался. Теперь уже всем стало ясно, что «болезнь» Гизенги была дипломатического свойства.

В своих мемуарах он обвинил в поражении «прогрессивных националистов» Касонго и Гбение. Касонго «напоминал человека, которому промыли мозги, он думал только о сохранении собственного поста и привилегий». Гбение вместо того, чтобы убедить соратников в «необходимости объединения против общего врага», впал в панику, считая, что «все его предали». О том, как сказалось на голосовании его отсутствие в Лованиуме, Гизенга умолчал.

16 августа в Стэнливиль прибыл Адула и провел переговоры с Гизенгой. Уже на следующий день, как сообщала «Правда», Гизенга «пригласил руководителей дипломатических представительств, находящихся в Стэнливиле, и представил их главе правительства Республике Конго Сирилу Адуле». Гизенга «выразил благодарность правительствам дружественных стран за большую моральную поддержку» его правительству и признал легитимность кабинета Адулы как «прямого преемника правительства Лумумбы».

В мемуарах Гизенга пишет, что представил премьеру десять пунктов, которые «мы, прогрессивные националисты, считали необходимым немедленно реализовать для выхода страны из кризиса». Он не раскрыл содержание этих пунктов. Сотрудник советского посольства в Леопольдвиле утверждал, что Гизенга и его сторонники вошли в правительство Адулы на следующих условиях: «наказание убийц Лумумбы и их пособников, проведение политики Лумумбы, предоставление националистам постов министра обороны, главнокомандующего армии и представителя в ООН, ликвидация в самый короткий срок сепаратистских режимов в Катанге и Южном Касаи, прекращение операции ООН и определение порядка вывода войск ООН из Конго» .

Адула признал предложения Гизенги «целесообразными», но «ничего конкретного не обещал». Это его насторожило: «Я быстро понял, что хозяева Адулы четко проинструктировали его на этот счет. Однако время для открытой борьбы еще не пришло, и я не мог вышвырнуть его за дверь». На следующий день на массовом митинге перед парадом в честь Адулы вице-премьер Гизенга сказал: «Я торжественно заявляю, что никогда не буду участвовать ни в каких сомнительных действиях правительства, и, если таковые будут иметь место, я сразу же поставлю об этом в известность наш народ. Я буду бороться за то, чтобы новое правительство проводило свою политику в соответствии с идеями и принципами лумумбизма».

«Правда» сообщила об избрании главы конголезского правительства 4 августа, не дав комментариев. Приводились высказывания Адулы, которые можно было трактовать и как его положительную характеристику. Среди целей правительства он назвал «восстановление мира и порядка в Конго», позитивный нейтралитет во внешней политике. МИД СССР характеризовал Адулу как «умеренного деятеля», «сторонника примирения между соперничающими политическими группировками» и политика «прозападной ориентации», кандидатуру которого «всячески продвигали американцы и аппарат ООН в Конго». Однако состав возглавляемого им правительства, по мнению МИД, давал основание считать, что оно будет проводить «нейтралистскую политику». Новое правительство состояло из 27 министров и 15 статс-секретарей. «Сторонники Лумумбы-Гизенги» заняли 23 поста (15 министров и 8 статс-секретарей), в том числе министра внутренних дел (им стал Гбение), юстиции, экономики, сельского хозяйства, горнорудной промышленности, внешней торговли, коммуникаций и средних классов. Это была политическая арифметика, которая не учитывала, что почти все ключевые ведомства контролировали прозападные политики из группы Бинза: внешнюю политику (Бомбоко), оборону (Мобуту), службу безопасности (Нендака).

В адресованном Кеннеди меморандуме о создании конголезского правительства госсекретарь Раск счел итоги парламентской сессии в Лованиуме большим успехом американской политики. Адула, «наиболее сильный и перспективный среди умеренных конголезских лидеров», стал премьер-министром, как «мы и надеялись». Его избрание госсекретарь расценивал как самый крупный удар по позициям СССР в Конго после отстранения от власти Лумумбы: «Победа Адулы лишает Гизенгу всяких правовых оснований претендовать на то, что его режим является законным правительством Конго. Это второе поражение Советов в Конго. Недавно прибывшие в Стэнливиль советская и чешская миссии оказались в затруднительном положении». Раск заверил президента, что «включение гизенгистов в правительство в качестве меньшинства, контролирующего малозначимые посты, менее рискованно, чем оставить Гизенгу в его редуте в Восточной провинции. Оттуда он постоянно призывает коммунистов вмешаться, и, оставаясь там, он может только еще больше сблизиться с советским блоком». Раск прогнозировал, что Гбение, «самый влиятельный сподвижник Лумумбы», долго не останется на посту министра внутренних дел. Сделанный Госдепартаментом анализ состава правительства Адулы был убедительнее арифметических выкладок II Африканского отдела советского МИД, поскольку оперировал политической алгеброй. И не оставлял сомнений, что это было «правительство среднего пути», где доминировали «умеренные», создание которого и предусматривал американский план по Конго.

Правительство Адулы получило признание мирового сообщества, включая афро-азиатские государства. Руководство СССР решило признать новое правительство Конго, исходя из того, что оно «получило доверие парламента, было признано законным преемником правительства» Лумумбы, и «большинство постов в нем получили сторонники Лумумбы-Гизенги». Хрущев 31 августа направил Адуле телеграмму, в которой заверил премьера, что СССР «будет продолжать поддерживать дипломатические отношения с Республикой Конго и со своей стороны прилагать усилия к развитию отношений дружбы и взаимопонимания между нашими странами на основе равноправия, уважения суверенитета и невмешательства во внутренние дела». Адула ответил, что «отношения дружбы и взаимопонимания» могут быть установлены на основе независимости Конго «от какого бы то ни было вмешательства извне».

Дальнейшие события показали, что «вмешательство» конголезская сторона трактует весьма широко.

Ставшие актуальными после убийства Лумумбы радикальные сценарии развития конголезского кризиса не реализовались. План создания «африканского командования» в Конго остался на бумаге. Не получив прямой военной помощи от СССР, Гизенга вынужден был пойти на компромисс с леопольдвильскими властями, согласившись войти в правительство «национального примирения». Убийство Лумумбы не изменило намерение Хрущева не предпринимать шагов по эскалации конголезского кризиса. Советский лидер пытался компенсировать неудачи в Конго и сохранить репутацию наиболее последовательного борца против колониализма и империализма наращиванием пропагандистской кампании против Дага Хаммаршельда и операции ООН в Конго. Здесь у Советского Союза был сильный козырь – сохранение «независимой» Катанги.