После формального замирения Гизенги с властями в Леопольдвиле главным «нервом» конголезского кризиса стала отколовшаяся Катанга. Создание коалиционного правительства не усилило позиций СССР в Конго, и он не мог оказать существенного влияния на урегулирование катангской проблемы. Кто и как справится с катангским сепаратизмом? Или Чомбе все же удастся отделить провинцию от Конго? От этого зависело не только будущее страны. В Катанге решалась и судьба советского присутствия в «сердце Африки».

 

Операции «Рампанч» и «Мортор»

Для Адулы решение проблемы катангского сепаратизма было делом архиважным, вопросом политического выживания. Это обстоятельство отметили авторы аналитической записки американских спецслужб о положении в Конго: «Если Адуле в короткие сроки не удастся реинтегрировать Катангу, его отстранят от власти экстремисты. То же самое случится, если он проявит уступчивость и пойдет на примирение с Чомбе на условиях последнего. Очевидно, что его позиции существенно укрепятся не только в отношении политических противников из стэнливильского правительства, но и в отношении Чомбе, если ему удастся показать, что у него есть доступ к значительным финансовым ресурсам, военным поставкам и зарубежной помощи, коими не обладают другие конголезские политики». Выступая с программной речью в парламенте 2 августа, Адула заявил: «Ни Чомбе, ни некоторые его министры, ни Юнион Миньер, ни бельгийцы, стоящие за отделением Катанги, не помешают конголезцам восстановить историческую территорию страны».

Катангская «заноза» сильно досаждала и Хаммаршельду. После того как СССР фактически оказался вне конголезской игры, у ООН появилась большая свобода рук. Хаммаршельд не без оснований считал своим личным успехом создание правительства, легитимность которого признали все международные игроки конголезского кризиса. Не лишенный тщеславия, он хотел появиться на очередной XVI сессии ГА ООН триумфатором, которому удалось добиться мира в горячей точке холодной войны, успокоить «сердце Африки». Это был верный способ восстановить свою репутацию защитника интересов развивающихся стран, сильно подмоченную неспособностью ООН предотвратить убийство Лумумбы.

Пока решения ООН по Катанге, отраженные в резолюции 21 февраля, не были выполнены, о лаврах главного конголезского миротворца можно было забыть. Все помнили, как Хрущев обвинял Хаммаршельда в пособничестве Чомбе и возлагал на него долю вины за убийство Лумумбы. Для поворота в политике ООН в сторону объединения Конго под властью центрального правительства генсеку в Элизабетвиле нужна была сильная фигура, свободная от влияния западных покровителей отделившейся Катанги и способная к решительным мерам.

На ключевой пост своего представителя в Катанге Хаммаршельд подобрал мексиканца Осорио Тафалла, хорошо зарекомендовавшего себя в качестве представителя ООН в Индонезии. Накануне отъезда в Катангу Тафалл счел необходимым сообщить генсеку деталь своей биографии, о которой тот не знал. Во время гражданской войны в Испании он был генерал-лейтенантом испанской республиканской армии, генеральным комиссаром обороны и министром внутренних дел республиканского правительства. Пришлось срочно искать замену. Выбор Хаммаршельда пал на сотрудника министерства иностранных дел Ирландии Конора О’Брайена. В ООН он зарекомендовал себя «’’радикальным” членом ирландской делегации», который действовал в вопросах деколонизации «несколько более энергично, чем казалось благоразумным».

После назначения О’Брайен вместе с тунисцем Махмудом Киари не раз во время долгих бесед пытался убедить Чомбе и его министров поехать в Леопольдвиль для участия в переговорах о составе нового правительства, а партии КОНАКАТ присутствовать на сессии парламента в Лованиуме. Результаты оказались равны «абсолютному нулю».

На что рассчитывал Чомбе, отстаивая «суверенитет» Катанги? От Чомбе не отказались главные спонсоры, крупные западные компании, они же истинные хозяева горнорудной провинции. «Юнион миньер дю О Катанга» (ЮМОК) со штаб-квартирой в Бельгии обеспечивала 60 % мировой добычи кобальта и около 10 % меди, добывала цинк, редкоземельные металлы, урано-радиевую руду. Налоговые поступления от ЮМОК составляли львиную долю катангского бюджета. Для поддержки режима Чомбе компании использовали свои обширные финансовые, административные, медийные ресурсы.

Карикатура из газеты «Правда»

На руку Чомбе было и то, что в западном лагере не было единства по катангскому вопросу Не все союзники США по НАТО были готовы двигаться к единому Конго по разработанному в Вашингтоне плану. Сказывался расклад на мировом рынке добычи меди. Месторождения в Чили разрабатывала американская компания «Анаконда», чьими крупными акционерами были родственники президента Дж. Кеннеди. Брат Д. Хаммаршельда был членом совета директоров американо-бельгийской «Ламко», добывавшей минеральное сырье в Катанге и Родезии. Для американского бизнеса месторождения в Катанге с их более высоким содержанием меди в руде, чем в Чили, были лакомым куском. Чомбе благоволили главные держатели акций ЮМОК – Бельгия, Великобритания, Франция. Они опасались, что после воссоединения Катанги с Конго американские конкуренты могут поглотить ЮМОК.

Явную поддержку режиму Чомбе оказывала Великобритания. Британская Танганьика Консешнс («Танке») владела 14,5 % акций ЮМОК. Через Катангу проходила принадлежавшая Британии трансафриканская (от западного побережья до восточного побережья) Бенгельская железная дорога, грузовое движение по которой в значительной степени зависело от ЮМОК. В британской политической элите существовали опасения, что нестабильность может перекинуться из Катанги и других районов Конго на граничившие с ним британские владения – Танганьику, Уганду и Федерацию Родезии и Ньясаленда. В консервативной партии сложилось влиятельное катангское лобби. Его видными фигурами были такие политические тяжеловесы как маркиз Солсбери (Роберт Гасконь-Сесиль), Чарльз Уотерхаус, председатель правления директоров «Танке» и член совета директоров ЮМОК. Лобби требовало признания независимости Катанги и предоставления режиму Чомбе всесторонней помощи.

Официальный Лондон ратовал за восстановление стабильности в Конго, но без советского присутствия и при «дружественном» правительстве. Эту позицию емко сформулировал в январе 1961 г. в записи на полях секретного доклада о положении в Конго министр иностранных дел А. Дуглас-Хьюм: «Нам нужно правительство, которое сохранит порядок и не допустит захвата власти коммунистами». Режим Чомбе вполне отвечал этим требованиям. Британия была категорически против применения силы для ликвидации квазинезависимости Катанги, твердо и последовательно отстаивала эту позицию.

Чомбе слыл внутри Катанги руководителем «умеренной» фракции. А были еще «ультра», «твердолобые элементы», готовые «стоять насмерть» за «независимость Катанги». Их позиции укрепились, пока Чомбе сидел в тюрьме. Лидер противников любого компромисса с центральным правительством министр внутренних дел Годфруа Мунонго 20 июля 1961 г. провел «самую важную в истории Катанги пресс-конференцию». После нападок на ООН он заявил: «И наконец, если интересы будущего нашей страны этого потребуют, то, поскольку свободный мир не желает давать никаких обещаний, и только СССР, видимо, способен в настоящее время эффективно помогать своим друзьям, мы, не колеблясь, вместе с нашими конголезскими братьями будем просить у него действенной помощи в деле организации и будущего освоения ресурсов нашего молодого государства». Это заявление, равно как и разговоры о поездке катангской правительственной делегации в «восточную страну», были расценены всеми как примитивный блеф и неуклюжая попытка шантажа. Единственной страной, куда нанесла визит делегация Катанги, стала ЮАР.

Когда О’Брайен прибыл в Элизабетвиль 8 июня 1961 г., в Катанге насчитывалось около 500 иностранных советников и наемников, «немедленной эвакуации и вывода» которых требовала резолюция Совбеза от 21 февраля.

Режим Чомбе пользовался услугами различных категорий иностранных советников. Политические советники занимались главным образом отношениями провинциального правительства с ООН. О’Брайен потратил много времени и сил, добиваясь их высылки. Одни уезжали сами, других выдворяли силой. В числе последних оказался и советник Чомбе А. Белина-Подгаецкий, отметившийся информационным прикрытием убийства Лумумбы.

По итогам парламентских выборов в конце апреля 1961 г. в Бельгии было сформировано коалиционное правительство с участием представителей Социально-христианской партии и социалистов. Их лидер Поль-Анри Спаак, занявший посты вице-премьера, министра иностранных дел и министра по делам Африки, в отличие от своего предшественника Пьера Виньи, был сторонником единого Конго. Хаммаршельд и Спаак достигли 12 июля принципиальной договоренности о высылке из Катанги бельгийских советников. Прибывший в Элизабетвиль Шарль Мюллер, личный секретарь заместителя министра иностранных дел Бельгии Анри Файа, вручил О’Брайену утвержденный шефом «список бельгийских политических советников, подлежащих высылке силами ООН». Новые бельгийские власти были катабельгийцам и чомбовским силовикам не указ. По приказу Мунонго Мюллер был арестован и выслан из Катанги. О’Брайен в ответ выслал самую важную фигуру из списка Спаака предпринимателя Жоржа Тиссена, основателя партии КОНАКАТ, одного из авторов декларации о независимости Катанги. Выполнявшим приказ офицерам войск ООН пришлось вступить в рукопашную с его сыновьями и применить оружие, чтобы нейтрализовать собак, которых на них натравили. Вечером того же дня жандармерия совершила налет на бельгийское консульство в Элизабетвиле. Кризис разрешился созданием совместной комиссии из представителей ООН и Катанги, после чего процесс высылки со скрипом, но пошел.

Сложнее оказалось с военными советниками. Из состава 11-тысячной жандармерии (фактически вооруженных сил) высылке подлежали 512 человек. Это были бельгийские офицеры, которые остались в Катанге после расформирования колониальных «Форс пюблик», офицеры, прикомандированные к жандармерии по линии министерства иностранных дел Бельгии, и наемники.

Наемников вербовали в ЮАР, Родезии, Великобритании, других западноевропейских странах. Среди этой разношерстной публики можно было найти наемных убийц, неудачников, искателей экстрима, идеалистов. Большинство привлекали хорошие заработки, среди мотивов назывались и «домашние неприятности, жажда приключений», желание участвовать в «хорошем деле». Наиболее опытными вояками были французы, прошедшие школу войны в Индокитае и Алжире. Среди французов было много тех, кто прибыл в Катангу не ради «экстрима», а по идейным соображениям. Они рассматривали катангское «дело» как продолжение алжирской миссии, считали себя защитниками «последнего бастиона белого человека в Центральной Африке».

Руководитель гражданских операций в Конго, друг Хаммаршельда Стуре Линнер вспоминал в 1990 г., что сильной мотивацией для катангских наемников была «ненависть ко всему, что имело привкус коммунизма». Это было «частью их психологии», они считали, что «в Леопольдвиле заправляют люди типа коммунистов, а Элизабетвиль был для них оплотом капитализма». Еще Линнер отметил, что наемники испытывали «неописуемую ненависть к войскам ООН» и превосходили их по боевым качествам: «Наши солдаты не были такими бойцами, как наемники. Наемники находились там для того, чтобы убивать. Они не могли понять солдат, которые считали своей миссией спасение жизней».

Чомбе использовал наемников в карательных операциях против балуба в северной Катанге. Летчики-наемники составили экипажи трех реактивных истребителей Фуга «Мажистер», французского производства, поставленных режиму Чомбе американской фирмой, связанной с ЦРУ. В августе 1961 г. только один истребитель находился в боевом состоянии, но у войск ООН не было никакой авиации.

Многие наемники уезжали только для того, чтобы вскоре вернуться маршрутами, которые ООН не контролировала. Так что «в августе улицы Элизабетвиля, как и улицы Жадовиля, Колвези, Альбервиля и других городов, по-прежнему были полны белыми людьми в военной форме». Они не таились, напротив, вели себя шумно и отличались буйным нравом. Имели обыкновение напиваться в барах Элизабетвиля, «навесив на себя всякие ножи, револьверы и гранаты».

О’Брайен убедился, что проблему сепаратизма Катанги невозможно решить, пока вокруг Чомбе находятся иностранные силовики. Он подготовил операцию по немедленной высылке из Катанги всех зарубежных советников и наемников. Хаммаршельд дал добро. По просьбе О’Брайена 24 августа конголезское руководство издало распоряжение: «Все неконголезские офицеры и наемные солдаты, которые служат в катангских вооруженных силах и которые не имеют договорных отношений с Центральным правительством Республики Конго, высылаются с территории Республики Конго и должны немедленно покинуть конголезскую территорию». В тот же день премьер Адула обратился к главе миссии ООН в Конго с письменной просьбой помочь его правительству в исполнении этого распоряжения. У О’Брайена появились юридические основания для использования войск ООН против наемников в случае необходимости.

М. Киари с согласия Хаммаршельда санкционировал проведение операции «Рампанч» («Сокрушительный удар»). 28 августа войска ООН под командованием индийского генерала К. А. С. Раджи начали аресты европейских военнослужащих в Элизабетвиле и других городах Северной Катанги, в которых дислоцировались гарнизоны ООН. В качестве «меры предосторожности» части ООН заняли штаб жандармерии, почтамт, радиостанцию и окружили виллу Мунонго.

Войска ООН не встретили никакого сопротивления и даже противодействия. Чомбе выразил готовность к сотрудничеству, если «меры предосторожности» будут отменены. О’Брайен распорядился снять охрану с занятых объектов, и снова перешедшее под контроль Чомбе радио передало его обращение. Чомбе заявил, что его правительство «подчиняется решениям Объединенных Наций», и выразил благодарность за «преданную службу» всем иностранцам.

«Улов» О’Брайена оказался хорошим, по данным ООН к 8 сентября 273 «неконголезских офицеров катангской жандармерии» были высланы, а 65 ожидали репатриации. Хаммаршельд поздравил О’Брайена и выразил ему благодарность «в связи с исключительно важной операцией, проведенной с большим искусством и смелостью». В ооновской штаб-квартире в Элизабетвиле пили шампанское. «Мы, – вспоминает О’Брайен, – в тот момент были счастливы, так как считали, что операция “Рампанч” увенчалась полным успехом, ибо была бескровной».

Вскоре эйфория противников Чомбе сменилась озабоченностью. В ооновские сети попались далеко не все. По официальным и, как считает О’Брайен, заниженным данным «без вести пропали» 104 кадровых бельгийских офицера и наемника разных национальностей. Многим из них удалось скрыться. На большей части территории Катанги, включая два центра горнорудной промышленности – Жадовиле и Колвези, – где не было войск ООН, аресты не производились. Там европейские офицеры продолжали занимать командные должности в жандармерии, сняв знаки отличия с униформы.

Реакция части западных СМИ на операцию «Рампанч» не могла не ободрить Чомбе. Британская и бельгийская правая пресса изображала ее как грубый наезд «антиколониального Джаггернаута» ООН на Катангу, этот остров стабильности и процветания среди конголезского хаоса, оплот противостояния коммунизму, где мирно и счастливо уживаются черные и белые. Оказавшийся в центре этой информационной войны О’Брайен, которого именовали «головорезом», так описал образ Катанги, «преподносившийся миру с усердной помощью людей типа Яна Колвина» – «многорасовый рай, где мудрое африканское правительство, опирающееся на почти единодушную поддержку народа, пользовалось только технической помощью европейцев, и, где чувство любого различия между черными и белыми, которое, может быть, и существовало в прошлом, теперь растворилось в belle amitw [651]Прекрасной дружбы (фр.).
и осознании общности катангской нации». И ООН разрушила эту идиллию!

Ян Колвин, корреспондент «Daily Telegraph», в книге о Чомбе привел эту цитату и назвал ее «саркастической, но точной фиксацией моих впечатлений».

На правительственном уровне прямо поддержал катангских сепаратистов только глава британского протектората Федерация Родезии и Ньясаленда Рой Беленский. 30 августа выступая в парламенте в Солсбери, он обвинил ООН в попытке подчинить правительство Катанги и пообещал «принять необходимые меры для помощи соседям в рамках закона». У Федерации и Катанги была общая протяженная граница, тесные экономические связи. Между режимами Беленского и Чомбе сложились партнерские отношения. Сценарий, когда родезийские войска могли войти в Катангу по просьбе ее «законного правительства», не принадлежал к разряду фантастических.

Храбрости Беленскому придала позиция Великобритании. Утром 30 августа его представитель в Лондоне встретился с «высокопоставленным чиновником» министерства иностранных дел. У того сложилось впечатление, что «Соединенное Королевство будет проводить более жесткую линию» в отношении действий ООН в Катанге. Вечером того же дня представитель Великобритании при ООН П. Дин по поручению правительства сделал Хаммаршельду представление по поводу целей и масштабов операции «Рампанч». Он поставил вопрос, была ли применена сила до того, как были исчерпаны другие средства, и заявил, что у ООН не было мандата высылать необходимых для администрации Катанги иностранцев и тем самым создавать угрозу ее функционированию. На эту «едва замаскированную поддержку» режима Чомбе генсек ответил, что О’Брайен действовал строго в соответствии с резолюцией 21 февраля, за которую голосовала Британия.

Вдохновленный заявлением Беленского и молчаливым сочувствием Британии, Чомбе вообразил, что он «может продержаться и что родезийские войска даже придут к нему на помощь». Он провоцировал ООН на применение силы. Перебежчик из стана наемников бельгиец Андре Кремер сообщил О’Брайену, что министр внутренних дел Мунонго дал ему задание сколотить диверсионную группу для вооруженных нападений на персонал ООН. Среди намеченных жертв был заместитель О’Брайена Мишель Томблэн. Показания Кремера подтвердили захваченные силами ООН документы службы безопасности Катанги. О’Брайен потребовал увольнения Мунонго. Чомбе отказался, и 2 сентября О’Брайен заявил, что ООН не будет «поддерживать “нормальные отношения” с правительством, если в его состав входит человек, на которого падают столь серьезные подозрения».

Мунонго спровоцировал этнический конфликт, который серьезно осложнил обстановку в Касаи. Проживавшие в Катанге балуба делились на балуба из Касаи и катангских балуба. Касайские балуба в большинстве поддерживали Я. Сендве и П. Лумумбу. Верховный вождь балуба Касонго Ниембо был сторонником КОНАКАТ, партии Чомбе. Накануне парламентских выборов в мае 1960 г. люди Ниембо напали на касайских балуба после визита в Камину и выступления на предвыборном митинге Я. Сендве. Среди шести убитых был ребенок, которому отрезали голову. После выборов Калонжи и Чомбе договорились, что завоевавший мандат в катангский парламент протеже Калонжи Рафаэль Бинту будет поддерживать КОНАКАТ, что обеспечило партии большинство. Взамен Чомбе гарантировал безопасность гражданам Касаи на территории Катанги. Стороны соблюдали договоренность, пока в начале августа 1961 г. по приказу Мунонго не был арестован Бинту. Это была провокация, месть Чомбе Калонжи за признание соглашений в Лованиуме и вхождение Южного Касаи в состав Конго. Как по сигналу, лунда, народ, к которому принадлежали Чомбе и Мунонго, начал погромы и преследования балуба (местных и касайских). Многие из них искали защиты у ООН. 12 сентября в лагере беженцев находилось 45 тыс. человек, а дальше сотрудники ООН «потеряли счет».

Лагерь стал символом оппозиции катангцев режиму Чомбе. О’Брайен описывает его как «огромный лачужный город, разделенный на “авеню” с магазинами, барами и ресторанами», где «была не только “авеню Лумумбы”, но и “авеню Хрущева”». Это, конечно, не означало, что «обитатели лагеря были настоящими коммунистами»: «Мало кто из них мог иметь сколько-нибудь ясное представление о коммунизме, а о Хрущеве они, по-моему, знали только две вещи. Во-первых, он поддерживал Лумумбу, которого они считали героем и мучеником, тогда как западные страны и даже ООН затравили его. <…> Второе, что они знали о Хрущеве, – это то, что он коммунист, а так называли в Катанге всякого, кто поддерживал ту или иную партию, не одобряемую Юнион Миньер».

ООН стало готовить новую силовую операцию против катангских сепаратистов. 9 сентября войска ООН получили серьезное подкрепление. В Элизабетвиль прибыл индийский батальон непальских гуркхов, которые отличались строгой дисциплиной и высокими боевыми качествами. Киари подготовил план, предусматривавший захват административных зданий в Элизабетвиле, арест Чомбе и четырех его главных соратников. Генеральный прокурор, назначенный правительством Адулы, подписал необходимые ордера. Ознакомившись с планом, Хаммаршельд его в принципе одобрил. Он планировал прибыть в Леопольдвиль 13 сентября и рассчитывал помочь Чомбе «спасти лицо», убедив его прибыть в столицу для переговоров с Адулой.

12 сентября прибывший в Элизабетвиль Киари и О’Брайен сделали последнюю попытку договориться с Чомбе. Он заявил, что «настроен в пользу разрешения африканских проблем на основе конфедерации, в духе решений Тананаривской конференции». А на приглашение Хаммаршельда приехать в Леопольдвиль Чомбе ответил, что там он встречаться с Адулой не будет, и в свою очередь пригласил генсека в Элизабетвиль. Киари дал указание О’Брайену начать в 4 часа следующего дня операцию «Мортор». «Самое главное, – сказал он напоследок, – никаких полумер». Киари выполнял инструкции представителя генсека ООН в Конго С. Линнера. Тот заявил впоследствии, что «Хаммаршельду не было заранее известно об операции “Мортор”, и эту операцию он, Линнер, предпринял под свою личную ответственность в соответствии с общими указаниями и известными ему пожеланиями Хаммаршельда».

Одни исследователи считают, что это соответствовало действительности. Другие доказывают, что Хаммаршельд дал разрешение на операцию «тайно, через Киари», полагая сделать Чомбе более сговорчивым.

В соответствии с планом операции «Мортор» надлежало арестовать Мунонго, вице-президента и министра финансов Катанги Жана-Батиста Кибве, министра иностранных дел Эвариста Кимбу и спикера катангского парламента Шарля Мутаку. Чомбе «следовало арестовать лишь в крайнем случае», ибо «предполагалось «отрезать его резиденцию, перекрыть все входы и выходы». После этого О’Брайен «должен был вступить с ним в переговоры и объяснить, что единственная для него надежда – это начать сотрудничество с Организацией Объединенных Наций и пойти на мирное воссоединение Катанги с Конго. Тем временем войска ООН должны были овладеть почтамтом, радиостудиями и радиостанцией, занять здания министерств безопасности и информации и вывезти их архивы».

Карикатура из газеты «Правда»

Калька с операции «Рампанч» на этот раз не сработала. У ООН не было такого важного преимущества как эффект неожиданности. Из-за утечки информации из парламента в Леопольдвиле катангское руководство знало о готовившейся акции и сообщило о ней по радио. При захвате почтамта и большинства других объектов войска ООН столкнулись с ожесточенным сопротивлением жандармерии. Доходило до рукопашной. В качестве снайперов, экипажей бронемашин, пулеметчиков войска Чомбе эффективно поддерживали нелегально вернувшиеся в Катангу бельгийские офицеры и белые наемники.

Операция «Мортор» была плохо организована и скоординирована. По так и невыясненным причинам резиденция Чомбе не была окружена, что поломало весь план. Через 15 минут после начала боевых действий он позвонил

О’Брайену. Тот предложил прекратить огонь, если Чомбе выступит по радио и объявит о конце независимости Катанги. Чомбе согласился и попросил охрану для приезда на виллу, где жил О’Брайен. После чего скрылся в британском консульстве, куда проник через забор, а потом сбежал в Родезию. Из пяти подлежащих аресту руководителей Катанги удалось задержать только Кибве. К полудню все намеченные объекты были захвачены войсками ООН, но жандармерия продолжала сопротивление, переходила в контратаки, обстреливала позиции голубых касок.

Прилетевший в Леопольдвиль Хаммаршельд узнал, что запланированная как «краткосрочная, ограниченная операция без применения силы, повторявшая тактику 28 августа», на деле обернулась крупномасштабными боями с катангской жандармерией, а надежды на быстрое прекращение кровопролития «исчезли вместе с Чомбе».

Международная реакция не заставила себя ждать. Уже вечером 13 сентября посол Великобритании в Конго Дерек Ричес в личной беседе с Хаммаршельдом выразил озабоченность своего правительства событиями в Катанге и заявил о возможности «прекращения всякой помощи миссиям ООН в Конго», если Хаммаршельд «не представит приемлемого объяснения» и «не даст заверений, что в ближайшее время военным действиям будет положен конец». Р. Беленский отдал приказ о сосредоточении войск, бронетехники и авиации на границе с Катангой ввиду «серьезной угрозы» безопасности Родезии. Операцию «Мортор» он назвал «самым позорным актом в истории международных организаций». Правая бельгийская печать обвинила силы ООН в «преднамеренном преступлении», сравнивала О’Брайена с нацистами.

Менее жесткой, но однозначно негативной была реакция США. Госсекретарь Д. Раск 15 сентября сообщил американскому послу в Конго Эдмунду Гуллиону, что президент Кеннеди и он «озабочены ходом событий в Конго». Раск поручил послу «оказать необходимый нажим» на Хаммаршельда, чтобы «срочно перевести нынешнюю ситуацию военного противостояния в плоскость переговоров с возможным привлечением Чомбе». Позиция США стала неприятным сюрпризом для генсека, ранее получавшего неизменную поддержку США в борьбе против катангского сепаратизма.

«Мортор» в переводе с хинди означает «разгром». Поступавшие из Катанги сводки свидетельствовали, что разгрома чомбовских сил не случилось. Чомбе скрывался в Родезии и на контакт с представителями ООН не шел. В Жадовиле была окружена и атакована ирландская рота из контингента ООН. Посланное ей на выручку подкрепление попало в засаду. Жандармерия спорадически открывала огонь, в том числе и из минометов, по местам дислокации войск ООН. Катангские ВВС в составе одного реактивного истребителя господствовали в воздухе. Он подверг обстрелу резиденцию О’Брайена, ирландскую роту в Жадовиле, позиции сил ООН в Элизабетвиле, аэродром в Камине, военной базе в Катанге, находившейся под контролем ООН. Его пилот, родезийский наемник Жозеф Делэн, сыпал в эфире проклятиями в адрес ООН и громко смеялся, упиваясь безнаказанностью. Обеспечить решающий перелом в пользу ООН могли подкрепления и авиация.

Хаммаршельд проинструктировал своего заместителя Р. Банча сделать запрос властям Индии, Швеции и Эфиопии относительно возможности предоставить ООН несколько боевых самолетов аналогичных по классу катангской «Фуге». Правительства этих стран ответили положительно, но Британия запретила пролет самолетов через воздушное пространство ее колоний Кении и Уганды. Осталась без удовлетворения и просьба ООН к США использовать их транспортные самолеты для переброски эфиопского батальона сил ООН из Леопольдвиля в Камину. Самолеты поднялись с американской военной базы в Кано (Нигерия) и взяли курс на Конго, но были отозваны «по команде сверху». Раск объяснил это решение так: «Мы можем оказать требуемую помощь, только если (а) мы точно знаем, что генсек собирается делать, и каковы его планы; и (б) мы одобряем эти планы».

Советские журналисты одобряли действия войск ООН, что не мешало им критиковать Хаммаршельда за половинчатость и нерешительность. Корреспондент «Правды» выражал негодование по поводу того, что «главные преступники и лютые враги катангского народа» – «палач патриотов» Мунонго и «предатель» Чомбе – «каким-то “непонятным образом” скрылись от возмездия». И призывал ООН действовать более энергично, чтобы окончательно подавить «бандитские гнезда в Катанге».

Хаммаршельд оказался в незавидном положении. Вырисовывалась реальная перспектива лишиться поддержки всех постоянных членов СБ ООН. СССР прекратил с Хаммаршельдом всякие отношения. «Озабоченность» США и Великобритании действиями ООН в Катанге грозила перерасти в действия по смещению генсека, и его некому было защитить. Президент Франции де Голль заявил, что силовыми акциями в Катанге Хаммаршельд превысил свои полномочия. Этого следовало ожидать, поскольку де Голль был в принципе против ввода войск ООН в Конго, считал, что конголезский кризис должен быть урегулирован тройкой в составе Великобритании, Франции и США. Провал же операции «Мортор» автоматически лишал генсека поддержки афро-азиатских стран. Военные сводки оптимизма ему не внушали. 17 сентября окруженная в Жадовиле и лишенная воды ирландская рота сдалась. Капитуляцию принял Мунонго.

Хаммаршельд принял трудное решение. Он подготовил послание Чомбе, где сообщил, что готов встретиться с ним за пределами Конго, чтобы «вместе попытаться найти мирные методы урегулирования нынешнего конфликта и открыть путь для разрешения нынешнего конфликта в рамках Конго». Утром 16 сентября письмо было отправлено для вручения Чомбе в британское консульство в Элизабетвиле.

Хаммаршельд торопился с посланием Чомбе, чтобы упредить предсказуемый демарш заместителя министра иностранных дел Великобритании лорда Ленсдауна. Высокопоставленный эмиссар из Лондона вручил генсеку ООН ультиматум, где ему было предложено выбирать между прекращением огня в Катанге и британской поддержкой. Генсек сообщил о своем послании Чомбе и назвал возможное место встречи – город Ндола в Северной Родезии примерно в 10 км от границы с Катангой. Приятно удивленный Ленсдаун тут же проинформировал об этом Форин офис.

За лордом пожаловал американский посол. Гуллион передал Хаммаршельду демарш, подписанный президентом Кеннеди, Раском и британским министром иностранных дел Дуглас-Хьюмом. Они требовали, чтобы Хаммаршельд оставался в Конго, пока там продолжаются военные действия, чтобы «продемонстрировать, насколько серьезно генеральный секретарь относится к своим обязанностям по выполнению резолюций ООН». Диктуя генсеку ООН, словно своему подчиненному, где и что он должен делать, авторы демарша публично его унизили. «Я полагаю, – раздраженно телеграфировал Хаммаршельд Банчу, – что лучше бы уважаемые министры иностранных дел с такой же серьезностью и рвением, на самом деле напускными, сами занимались выполнением ооновских резолюций».

Но деваться Хаммаршельду было некуда, он был приперт к стене. 17 сентября в 16 часов 51 минуту его самолет взлетел с аэродрома Нджили и взял курс на Ндолу.

 

Гибель Хаммаршельда

Генсеку выделили самолет командующего войсками ООН в Конго генерала Шона Маккьюэна, надежный американский винтовой авиалайнер DC-6. «Альбертина» только утром 17 сентября вернулась из Элизабетвиля, где при взлете была обстреляна катангской «Фугой» и получила несколько пулевых пробоин. В Нджили самолет не охраняли должным образом, четыре часа он находился без присмотра, двери были закрыты, но оставался открытым люк, открывающий доступ к гидравлической системе. Экипаж, состоявший из шведов, накануне выполнил «левый» рейс и предельно устал. Летчики по «соображениям безопасности» указали в полетном листе ложный маршрут – до Лулуабурга. Лететь пришлось ночью, по незнакомому маршруту, соблюдая режим радиомолчания. Он был прерван на исходе пятого часа полета, когда летчики сообщили в центр полетов Солсбери, что самолет находится над южной частью озера Танганьика и расчетное время прибытия в Ндолу – 00 часов 35 минут по местному времени.

В аэропорту Ндола Хаммаршельда встречали официальные лица, в том числе верховный комиссар Великобритании в Федерации Родезии и Ньясаленда лорд Олпорт. В 00 часов 10 минут «Альбертина» с включенными навигационными огнями пролетела над аэропортом и проследовала на северо-запад по установленному маршруту захода на посадку. Больше ее не видели. Примерно в 12 км от взлетно-посадочной полосы самолет задел левым крылом вершины деревьев, врезался в холм и взорвался. Не дождавшись «Альбертины», лорд Олпорт заявил, что Хаммаршельд неожиданно изменил планы и принял решение сесть в другом месте. Все присутствовавшие на аэродроме почему-то в это поверили и показали позже, что не слышали взрыва и не видели яркого зарева, замеченного многочисленными свидетелями, находившимися значительно дальше от места катастрофы.

Поиски начались спустя 10 часов. Место падения «Альбертины» обнаружили африканцы, выжигавшие поблизости древесный уголь, а не кружившие пять часов над Ндолой поисковые самолеты, не заметившие выгоревшую в лесу полосу длиной в 200 и шириной в 50 м и дымящиеся обломки. Из 16 пассажиров один был еще жив. Это был сержант Гарольд Джулиан, один из охранников генсека. Джулиан умер от ожогов через 5 дней. Хаммаршельд погиб сразу. Такой же оказалось участь и сопровождавшего генсека секретаря Первого (политического) комитета ГА ООН Гейнца Вишгофа.

18 сентября «Правда» сообщила, что 17 сентября в Ндоле «состоялась встреча между Хаммаршельдом и главарем катангской марионеточной клики Чомбе». Согласно газете генсек благополучно прибыл в Ндолу из Леопольдвиля. Новость о встрече Хаммаршельда с Чомбе, которой не суждено было случиться, напечатали все ведущие газеты мира. Они основывались на соответствующей информации Ассошиэйтед Пресс, корреспонденты которого, очевидно, по ошибке приняли за самолет генсека другой самолет, на котором в Ндолу 17 сентября в 22 часа 35 минут прилетел лорд Ленсдаун.

19 сентября «Правда» напечатала сообщение о гибели генсека ООН в авиационной катастрофе. На следующий день газета опубликовала сделанное накануне заявление председательствовавшего в Совете Безопасности Натана Барнса, где, в частности, говорилось: «Смерть г-на Хаммаршельда – большая потеря для Организации Объединенных Наций и для всех миролюбивых государств мира. Генеральный секретарь Хаммаршельд был, пожалуй, одним из выдающихся лидеров в укреплении мира во всем мире в последние годы. Его исключительное дипломатическое искусство помогло Организации Объединенных Наций преодолеть многие кризисы и превратило организацию в растущий по важности инструмент создания мирного сообщества в мире. Действительно, Даг Хаммаршельд олицетворял собой идеал Организации Объединенных Наций в умах миллионов людей во всем мире». Выражалось «глубокое соболезнование Швеции и семье генерального секретаря, а также семьям г-на Вишшофа [sic.] и других преданных международных чиновников, которые погибли вместе с ним». Советский представитель присоединился к соболезнованиям, но «отметил при этом, что Советский Союз, как известно, не признавал г-на Хаммаршельда в качестве должностного лица ООН и не разделяет содержащейся в коммюнике оценки его политической деятельности».

20 сентября Хрущев в беседе со шведским послом заявил: «Наши отношения были иногда своеобразными, но сейчас я отдаю должное человеческому аспекту. <…> Хаммаршельд был великим человеком».

«Правда» озвучила две версии катастрофы. Основываясь на показаниях свидетелей, видевших неопознанный самолет над Ндолой незадолго до крушения, представитель шведской авиакомпании «Транс эйр компани», которой принадлежал разбившийся самолет, заявил, что он был сбит «катангским реактивным истребителем». Сержант Джулиан, единственный уцелевший пассажир, успел рассказать, что «в самолете произошел взрыв, за которым последовало несколько взрывов меньшей силы. После этого самолет рухнул на землю».

Обе версии – обстрел самолета и диверсия – не получили подтверждения по итогам официальных расследований. Их провели четыре комиссии – две родезийские (одна ведомственная, созданная департаментом гражданской авиации, другая – учрежденная правительством), комиссия ООН, собственное расследование провела Швеция.

Родезийская комиссия департамента гражданской авиации пришла к выводу, что «не существует достаточных оснований для точного определения конкретной причины» катастрофы. Родезийская правительственная комиссия отвергла 11 возможных причин крушения, в том числе диверсию, воздушную атаку, обстрел с земли, и сделала однозначное заключение, что катастрофа случилась из-за ошибки пилота, который «при визуальном контроле посадки, снизил самолет до недопустимо низкой высоты».

В докладе комиссии ООН говорилось, что «не найдено доказательств, подтверждающих какую-либо из имеющих хождение версий, но и нет оснований исключать любую из рассмотренных причин аварии». Среди причин значились: диверсия или вмешательство изнутри, нападение или вмешательство извне, техническая неисправность, ошибка экипажа. Комиссия особо подчеркнула, что не обнаружила подтверждений тому, что родезийская версия об ошибке пилота могла считаться приоритетной. Она отметила неоправданную задержку начала поисковых операций и их слабую результативность. Самолет Хаммаршельда разбился всего в 12 км от аэродрома, где «стояли восемнадцать военных самолетов, способных вести поиск с воздуха». Тем не менее «место крушения было обнаружено лишь спустя 15 часов после катастрофы и через 9 часов после рассвета». В докладе констатировались очевидные последствия промедления: «Если бы при поисковой операции была проявлена должная при сложившихся обстоятельствах настойчивость, шансы на выживание сержанта Джулиана были бы значительно выше. Если бы он выжил, то как непосредственный свидетель мог бы дать информацию о причинах и обстоятельствах трагедии».

Много исследователей критиковали методы расследования и подвергали сомнению выводы комиссий. Наиболее обоснованными выглядят претензии британского журналиста Артура Гэвшона и советского дипломата В. М. Лесиовского, долго работавшего в Секретариате ООН. Гэвшон обратил внимание на то, что тела погибших были изрешечены пулями, которые летели под углом, характерным для прямых выстрелов, а не в результате подрыва при пожаре боеприпасов, которые были у охраны генсека. Оба автора не считали случайностью стечение обстоятельств, помешавших полноценному и объективному расследованию. 17 и 18 сентября в Ндоле не велись магнитофонные записи переговоров диспетчера на контрольной вышке с экипажами самолетов, не работала система радарного слежения, пропал диспетчерский журнал. Так и не была выяснена причина задержки поисковых и спасательных работ. Медсестра «не успела» включить магнитофон, когда на время пришел в сознание и начал говорить Джулиан. Были «утрачены» обломки передней части фюзеляжа и заднего пассажирского отсека, именно тех частей самолета, на которых могли находиться пробоины от пуль, следы атаки с воздуха.

Расследование не было объективным. На некоторых свидетелей оказывалось давление. Были проигнорированы показания, которые могли бы сыграть ключевую роль для выяснения истины. Многие наблюдали еще один, меньший по размерам самолет, рядом с самолетом генсека и слышали взрывы до момента, когда последний врезался в гору. Один свидетель, африканец, показал, что примерно через 30 минут после падения самолета к месту катастрофы подъехали две автомашины и из них вышли люди. После отъезда машин обломки самолета вспыхнули с новой силой.

Время не стерло интерес к обстоятельствам гибели Хаммаршельда, выходили новые исследования, не было недостатка в версиях. Появился даже «советский след». Аркадий Шевченко, высокопоставленный советский дипломат-перебежчик, завербованный ЦРУ и получивший в 1978 г. политическое убежище в США, утверждал: «Друзья, работающие на африканском направлении, однажды рассказали мне, что видели совершенно секретные документы КГБ, указывающие на то, что самолет [Хаммаршельда] был сбит просоветскими конголезскими силами под руководством проникших туда сотрудников спецслужб СССР». По степени правдоподобности эта версия тянет разве что на экзотическую.

Появлялись новые важные свидетели. В 1976 г. некто Роланд Куллиган был арестован за использование поддельного чека. Своему адвокату он поведал, что является наемным убийцей, работающим на ЦРУ В числе своих заказных жертв он назвал Хаммаршельда, чей самолет он якобы сбил с земли на подлете к Ндоле. Целью Куллигана было не предание этой информации гласности, он хотел, чтобы ЦРУ вытащило его из тюрьмы. В 1977 г. он был освобожден за недоказанностью обвинений.

Всплывали, казалось бы, надежно упрятанные в архивах секретные документы. В августе 1997 г. Комиссия истины и примирения, которая занималась расследованием преступлений, совершенных в ЮАР во времена апартхейда, обнаружила документы о причастности к гибели генсека ООН спецслужб Великобритании, США и ЮАР. На совместном совещании представителей разведывательных ведомств этих стран якобы обсуждались детали операции «Селена», в рамках которой планировалось заложить взрывное устройство в самолет Хаммаршельда. Представитель посольства Швеции в Претории заявил, что правительство его страны не располагает данными о заговоре, а дипмиссии Великобритании и США опровергли причастность к нему своих спецслужб. Представитель Форин офиса назвал документы «советской дезинформацией». Председатель Комиссии архиепископ Десмонд Туту заявил, что документы могут быть фальшивкой, но призвал «не отвергать их целиком как совершенно не заслуживающие доверия».

Ситуацию, сложившуюся вокруг расследования обстоятельств гибели Хаммаршельда, точно описал Б. Уркварт: «О смерти Хаммаршельда написано много и появляются новые работы. Примечательно, что никто из тех, кто считает, что он был убит тем или иным способом, не потребовал нового расследования, сославшись на открывшиеся серьезные обстоятельства. Основные теории заговоров взаимно исключают друг друга, если одна верна, другие должны быть ложными. И ни одна из них не основана на чем-то другом, кроме слухов, домыслов и фантазий».

Так продолжалось до выхода в 2011 г. книги британской исследовательницы и журналистки Сьюзан Уильямс «Кто убил Хаммаршельда? ООН, холодная война и господство белых в Африке». Она провела огромную работу по сбору документов и устных свидетельств, касающихся гибели Хаммаршельда. Работала в архивах восьми стран, провела многочисленные интервью, в том числе с очевидцами катастрофы, привлекла судебных, медицинских экспертов, специалистов по баллистике для повторного изучения материалов расследований, проведенных Родезией и ООН.

Уильямс первой из исследователей удалось получить доступ к архиву Роя Беленского, премьер-министра Федерации Родезии и Ньясаленда (1957–1963 гг.), хранящемуся в Бодлианской библиотеке Оксфордского университета. Там оказались засекреченные документы и материалы, не нашедшие отражения в докладах родезийских комиссий. Вкупе со вновь открывшимися обстоятельствами, которые сообщили Уильямс собеседники, они дали серьезные основания еще более обоснованно подвергнуть сомнению официальную версию об «ошибке пилота».

Вот лишь два сенсационных открытия автора. Свидетели сообщили, что видели на лбу мертвого Хаммаршельда отверстие похожее на пулевое. Судебные эксперты, изучившие по просьбе Уильямс хранившиеся в архиве Беленского фотографии тела генсека, установили, что они были подретушированы, чтобы скрыть что-то у него на лбу.

Уильямс нашла отставного разведчика Чарльза Саузхолла, который в бытность офицером Агентства национальной безопасности в 1961 г. служил на Кипре, на ретрансляционной станции ВМФ США, которая занималась и прослушиванием радиообменов и телефонных разговоров по всему миру. Ночью 17 сентября он вместе с несколькими коллегами услышал переговоры пилота, известного «разведывательному сообществу» как «Одинокий Рейнджер», которые сопровождались звуками выстрелов из пушки его самолета и не оставляли сомнений, что он намеренно сбил «Альбертину» Хаммаршельда.

Уильямс пришла к выводу, что «Хаммаршельд, возможно, стал жертвой покушения; он мог быть убит во время неудавшегося угона самолета. Но как бы там ни было, почти очевидно, что его смерть стала результатом тайного вмешательства. Почти невероятно, что “Альбертина” потерпела катастрофу из-за ошибки пилота, как явствует из результатов расследования, проведенного в Родезии в 1961-62 гг. и частного расследования для правительства Швеции в 1993 г. Доклад комиссии ООН, вышедший в 1962 г., не содержит окончательных выводов и не исключает версий саботажа или подрыва самолета. Он выдержал проверку временем». Чье же «вмешательство» погубило Хаммаршельда? Уильямс называет следующих интересантов: власти Родезии, наемники, действовавшие в Катанге транснациональные корпорации, правительство Великобритании, ЦРУ.

Книга получила хорошую прессу и широкий общественный резонанс. Наконец-то открылись «серьезные обстоятельства», ставшие основанием для нового расследования гибели Хаммаршельда. Этим занялась созданная в июне 2012 г. международная комиссия. У нее нет официального статуса, но состав представительный: судья из ЮАР Ричард Голдстоун, отставной британский лорд-судья Стивен Седли, бывший шведский дипломат Ханс Карелл, член Верховного суда Нидерландов Вильхельмина Томассен. Председатель комиссии член британского парламента Дэвид Ли заявил, что «полная правда во всех подробностях все же должна быть сказана».

 

Катангский вопрос и внутриполитическая борьба

3 сентября 1961 г. Антуан Гизенга решил покинуть Стэнливиль и прибыл в Леопольдвиль для исполнения обязанностей вице-премьера. Вряд ли он был преисполнен энтузиазма, а тем более оптимизма. Его ждало враждебное окружение: премьер Адула был «человеком американцев», Касавубу и Мобуту – давними и заклятыми врагами.

Судя по его мемуарам, Гизенга негодовал по поводу «предательства сторонников», но считал, что еще не все потеряно. Он рассчитывал создать на основе парламентского большинства объединенную партию «Пан-Лумумба» и через нее оказывать эффективное давление на правительство Адулы. Гизенга объяснил свое решение стать вице-премьером стремлением «служить стране». Он позиционировал себя политиком, обладающим не меньшим весом и влиянием, чем премьер. Правительство Адулы было «компромиссом между Леопольдвилем и Стэнливилем, “правительством национального примирения”, в котором Адула представляет интересы Леопольдвиля, а я – Стэнливиля».

Это была хорошая мина при плохой игре. Реально у Гизенги не было выбора относительно участия в правительстве Адулы. Л. Намикас верно оценила его положение и имевшиеся альтернативы: «Если бы он продолжал отказываться от сотрудничества с Леопольдвилем, он неминуемо стал бы объектом силовых акций как “сепаратист” Отсутствие необходимой поддержки со стороны Советского Союза, Египта или даже Китая, долгая блокада Восточной провинции силами Мобуту, создавали Гизенге серьезные проблемы обеспечения ресурсами. Афро-азиатские страны, которые относились к Гизенге с симпатией, признали правительство Адулы, и это тоже ослабило его позиции». Оставалось отправиться в Леопольдвиль и играть на поле «национального примирения».

19 сентября в Леопольдвиль из Стэнливиля прибыл временный поверенный в делах СССР в Конго Л. Г. Подгорнов, а 24 сентября – остальные члены миссии. Советские дипломаты сразу убедились, что в правительстве Адулы задают тон вовсе не «сторонники Лумумбы-Гизенги». Конголезский МИД не признал полномочий Подгорнова, и наладить работу посольства быстро не удалось, поскольку этому «долгое время препятствовали конголезские деятели, связанные с империалистическими кругами».

О подробностях поведал О. И. Нажесткин: «Через несколько дней после переезда миссии в Леопольдвиль Подгорнов был вызван в министерство иностранных дел Конго, где чиновник невысокого ранга от имени министра иностранных дел Бомбоко заявил: “Вы въехали в Конго через заднюю дверь, не спросив разрешения хозяев, и должны покинуть страну”. Правое крыло правительства Адулы, возглавляемое Бомбоко, начальником службы безопасности Нендака и начальником генерального штаба конголезской армии Мобуту, отказывалось выполнять решение объединительной сессии конголезского парламента о признании дипломатических миссий, аккредитованных в Стэнливиле при Гизенге. Началось “выживание” советской миссии. Подгорнову, который добивался встреч с Бомбоко и требовал аккредитации, настойчиво повторяли, что его группа не пользуется дипломатическим статусом, не имеет права на радиопередачи, диппочту, не пользуется дипломатическим иммунитетом».

Девлин тоже подготовил «теплый прием» русским. Узнав, что они собираются разместить посольство в «десятиэтажном многоквартирном доме» и ведут переговоры о его покупке, он послал своих агентов к владельцу дома под видом покупателей. Получив доступ внутрь «для осмотра», они составили подробный план здания, и вскоре прибывшие из США технические специалисты нашпиговали его подслушивающими устройствами, причем «главными целями» были помещения, где, как предполагал Девлин, будут размещены «кабинет посла, центр связи, кабинеты старших офицеров КГБ и ГРУ». ЦРУ использовало не только современные технические средства, чтобы «осложнить жизнь» персоналу посольства. Агент Жак нанял колдуна, который часами пританцовывал у посольства, выкрикивая проклятья в адрес здания и всех, кто в нем находился.

Советский МИД «в какой-то момент дрогнул» и направил в Леопольдвиль запрос «о целесообразности оставления советской дипмиссии в Конго и возможности ее выезда из страны». Резидентуре КГБ удалось «через свои связи» инициировать обсуждение в парламенте и правительстве вопроса о выполнении «решения об аккредитации дипломатического корпуса Стэнливиля». В правительстве необходимость сохранения полноценных отношений с СССР энергично отстаивал министр внутренних дел Кристоф Гбение.

Совместные усилия принесли результат. Бомбоко заявил Подгорнову 2 декабря 1961 г., что конголезское правительство признало его полномочия как временного поверенного в делах СССР в Конго, «приняло решение об аккредитации советской дипломатической миссии в качестве полноправного посольства и готово рассмотреть вопрос о выдаче агремана послу СССР, когда такая просьба поступит».

После гибели Хаммаршельда США спешно приняли меры для укрепления сил ООН в Катанге, сделали то, о чем их просил покойный генсек, и в чем ему было отказано. В распоряжение сил ООН в Конго предоставили 4 военно-транспортных самолета, так что проблемы с переброской подкреплений не должно было возникнуть. Кеннеди распорядился направить в Конго истребители ВВС США. Их задачи ограничивались обеспечением безопасности американских и ооновских наземных перевозок. Исключались действия по уничтожению катангских истребителей. Американцы укрепляли боевую мощь войск в Конго, чтобы «увеличить шансы на скорейшее прекращение огня на условиях благоприятных для достижения целей ООН в Конго». Речь шла о сохранении присутствия ООН в Катанге. Урегулирование на условиях Мунонго-Чомбе Белый дом категорически не устраивало, поскольку оно «существенно усилило бы позиции Гизенги» и «ударило бы по престижу ООН».

20 сентября Киари и Чомбе подписали в Ндоле соглашение о прекращении огня. Чомбе сохранил прежние полномочия и полный контроль над Катангой. Все забыли о назначении леопольдвильского «государственного комиссара» по делам Катанги. Лежавшие в столе О’Брайена ордера на арест катангского руководства превратились в ничего не значившие бумаги. Возвращенное катангскому министерству информации радио Элизабетвиля сравнивало Чомбе с Иисусом Христом, распятым и вновь воскресшим, истерично осуждало действия войск ООН.

Чомбе чувствовал себя победителем, триумфатором и не собирался идти на уступки. «Пока Чомбе контролирует военную ситуацию в Катанге, и пока им эффективно руководят его бельгийские сторонники и советники, он будет вести переговоры только о разделе Конго», – точно описал ситуацию заместитель госсекретаря Джордж Болл в меморандуме президенту 23 сентября. В секретном документе Болл емко сформулировал суть проблемы катангского сепаратизма, которая замалчивалась официальной пропагандой западных стран: «Политика Чомбе пользуется широкой поддержкой только среди его племени лунда на юге Катанги (единственный район, который он контролирует). Его реальная сила состоит в том, что его движение организовано, финансируется и используется белым населением и горнорудными компаниями, которые хотят сохранить над Катангой реальный колониальный контроль».

Постоянный представитель СССР при ООН В. А. Зорин охарактеризовал соглашение как «незаконный акт», поскольку оно было заключено «без получения необходимых на то полномочий от Совета Безопасности и без проведения соответствующих консультаций с центральным правительством Республики Конго». Он назвал многие положения соглашения «прямой капитуляцией командования ООН перед лицом действий Чомбе и стоящих за ним колонизаторов, направленных на отделение от Конго его богатейшей провинции Катанги».

Адула предупредил, что его правительство не считает себя связанным условиями соглашения о прекращении огня и готово применить против Чомбе находящиеся под его командованием вооруженные силы. Воинственный пыл премьера охладил американский посол Гуллион. Он долго расписывал «нелогичность, неосуществимость и нецелесообразность» военных действий против Чомбе, которые выльются в гражданскую войну. Адула заверил посла, что сделает все, чтобы избежать гражданской войны и постарается утопить призывы «действовать немедленно» в процедурных вопросах.

Из конголезских политических лидеров только Чомбе устраивало соглашение о прекращении огня. «Правительство Адулы, – отмечал Болл в меморандуме президенту от 23 сентября, – выступает за объединение страны. Все остальные лидеры, не связанные с группой Чомбе, согласны с этим. Они считают воссоединение необходимым условием для политического и экономического выживания страны». Если Адула, как считал Болл, в вопросе о Катанге «проявлял выдержку», то гизенгисты, будучи «экстремистами», «предпочитали бы раздавить Катангу, развязав гражданскую войну».

Советский МИД оценивал позицию Адулы более критично: «В катангском вопросе Адула не может не реагировать на требования парламента, поддерживаемые подавляющим большинством населения Конго, ликвидировать откол Катанги и поэтому на словах выступает за решительные действия против сепаратистов Катанги, а на деле уходит от принятия решительных мер».

Адула не мог больше «топить» в процедурных вопросах требования о военном вторжении в Катангу. Он заявил 28 октября, что «правительство исчерпало все средства мирного урегулирования и намеревается продолжить полицейские действия в целях восстановления законности и порядка в Северной Катанге и прекращения отделения Катанги». Военная операция против располагавших авиацией чомбовских формирований была обречена на провал. Бомбоко попросил у США предоставить КНА два или три истребителя. Получив отказ, он попытался разыграть карту советской угрозы, и заявил, что правительство может принять военную помощь, включая боевые самолеты, которые ему якобы предложили советские дипломаты в Леопольдвиле. Американцы понимали, что Бомбоко, скорее всего, блефует, но прихода к власти Гизенги на волне затягивания решения катангской проблемы действительно опасались. Гуллион на всякий случай предупредил Мобуту, что если правительство Адулы согласится на поставки советских самолетов, «оно повторит фатальную ошибку Лумумбы и перережет себе горло».

Блефовал ли Бомбоко? М. Калб без ссылок на источник утверждает, что работавшие в конголезской столице советские дипломаты «призывали правительство вторгнуться в Катангу и намекали, что Москва готова предоставить военную помощь в обмен на восстановление дипломатических отношений». Автор не обнаружил в архивах записей бесед с подобными просьбами.

1-2 ноября два вторгшихся в Катангу батальона КНА были разбиты. Решающую роль в разгроме мобутовских частей сыграла катангская авиация и белые наемники. Советские дипломаты правильно описали причины поражения правительственных войск: «Военная операция, предпринятая правительством из района Касаи против Чомбе, была с самого начала обречена на неудачу в связи с тем, что воинские части не были обеспечены должным образом транспортными средствами, а планы их продвижения стали известны Чомбе». Гизенга назвал операцию Мобуту «самоубийством для его войск», поскольку перевозившие их бельгийские пилоты сообщали Чомбе «точную численность солдат, информацию об их вооружении и местах, где планировалось наступление на Катангу».

Сам Гизенга 4 октября уехал в Стэнливиль. Он взял недельный отпуск «по семейным обстоятельствам». Истинной причиной отъезда были опасения за собственную жизнь. После переезда в Леопольдвиль Гизенга постоянно чувствовал недомогание. Анализы крови и мочи, проведенные в одной из клиник Бейрута, показали наличие «следов мышьяка в количестве, которое приводит к дискомфорту, но не к летальному исходу».

Возвращаться в столицу вице-премьер не спешил. Группа Бинза захватила ключевые посты и не собиралась выполнять условия, на которых националисты вошли в правительство Адулы. Авторы аналитической записки, подготовленной II Африканским отделом МИД, констатировали крах надежд Гизенги и его сторонников на то, что «Адула будет проводить в жизнь принятую ранее правительством П. Лумумбы программу, <…> направленную на обеспечение независимости и территориальной целостности Республики Конго». Истинный план «западников и их ставленников в Конго» состоял в том, чтобы «расправиться с националистами в парламенте и правительстве, имея в своем распоряжении мобутовскую армию, деньги и пользуясь поддержкой аппарата ООН в Конго. С первых же дней существования правительства Адулы они повели борьбу против сторонников Гизенги. В этих целях широко используются такие средства, как подкуп, угрозы, шантаж. В результате некоторые из бывших сторонников Гизенги в правительстве и парламенте встали на путь если не открытой, то косвенной поддержки Касавубу».

Правительство Адулы характеризовалось в записке как неэффективное и коррумпированное: «В самом правительстве нет ни политического, ни организационного единства. Деятельность министерств и ведомств по существу не координируется. Среди многих министров, членов парламента и других политических деятелей Конго процветает борьба за лидерство, коррупция и стремление к личному обогащению». Такая команда ничего не сделала для выправления удручающей социально-экономической ситуации: «Экономическая жизнь в стране парализована, большинство промышленных предприятий и плантаций бездействуют, наблюдается непрерывное падение курса конголезского франка и рост дороговизны. Безработица достигла угрожающих размеров (свыше 50 % всех занятых по найму)».

Прогноз, сделанный в записке, не исключал шансов на благоприятное для СССР развитие событий. Ее авторы называли позицию премьера Адулы «колеблющейся», а его правительство «непрочным», куда «входят, с одной стороны, представители демократических сил Конго, а с другой – представители реакционных прозападных кругов страны. И те и другие ведут борьбу за создание “однопартийного” правительства Конго». Было ясно, что победителем в этой борьбе окажется тот, кто решит проблему катангского сепаратизма.

В Стэнливиле, Гизенга «развернул активную деятельность, направленную на сплочение национально-демократических сил для борьбы за достижение независимости и обеспечение территориальной целостности Конго». Через три недели ему удалось сместить лояльного центральному правительству главу Восточной провинции, поместить его под домашний арест и посадить в его кресло своего соратника. Ответный ход Адулы не заставил себя ждать. По его требованию в Леопольдвиль из Стэнливиля прибыл генерал Лундула. Он принес присягу центральному правительству и перешел в подчинение Мобуту, чьи войска начали неудачную операцию против Катанги. В провинции Киву гизенгисты сформировали правительство района Маниема с местопребыванием в г. Кинду «в противовес ставленнику Адулы» – Жану Мирухо. Гизенга начал работу по созданию «единой националистической партии “Пан-Лумумба”, основным ядром которой должны стать члены партий Национальное конголезское движение (МНК-Лумумба) и Африканская партия солидарности». Основанная Гизенгой организация Лумумбистская националистическая молодежь должна была по его замыслам стать «оплотом борьбы за свободу Конго».

Неудача войск Мобуту в Катанге давала Гизенге неплохой шанс коренным образом изменить ситуацию в свою пользу. Ему подчинялась дислоцированная в восточной части страны 3-я армейская группа конголезской армии. Памятуя о поражении войск Мобуту в Катанге, Гизенга дал указание ее командующему полковнику Виталу Пакасе «обмануть бдительность противника». Войска и оружие должны были перевозиться только наземными видами транспорта – грузовиками, поездами или речным транспортом – и никогда воздушным, где все пилоты – бельгийцы. По приказу Гизенги 3-я армейская группа начала наступление в Северной Катанге 4 ноября. Надев форму и получив автомат «как обычный солдат», вице-премьер на автомобиле в сопровождении нескольких военных отправился из Стэнливиля к границе Катанги.

Наступление развивалось успешно, но формирования Гизенги не отличались дисциплинированностью. Когда был взят г. Бендера, где находилась мощная электростанция, туда прилетел О’Брайен. Представшее его взору воинство мало походило на регулярную армию, представляло собой «нечто вроде партизанского отряда», где «влияние командира было относительно невелико». Номинальный командир капитан Мика называл свой отряд «альбервильской миссией». 13 ноября «миссия» вошла в Альбервиль и занялась грабежами и массовыми арестами, а Мика «пришлось искать защиты у ООН от собственных людей».

Грабежи в Альбервиле были не единственным эксцессом с участием войск Гизенги. 11 ноября в Кинду солдаты захватили 13 итальянских летчиков, экипаж двух транспортных самолетов, доставивших груз для малайского батальона войск ООН, расквартированного в Кинду. Конголезские солдаты «конфисковали» оружие и деньги со склада малайцев и окружили их расположенный на аэродроме лагерь, требуя отдать им две бронемашины. Командующий малайским батальоном начал переговоры с Пакасой об освобождении летчиков, возврате оружия и денег. Полковник заявил, что «располагает лишь незначительным влиянием на свои войска» и телеграфировал генералу Лундуле и Гизенге просьбу приехать в Кинду и навести порядок. Прибывшим в Кинду 13 ноября представителям Лундулы Пакаса объявил, что летчики арестованы «по подозрению в шпионаже в пользу провинциальных властей Катанги», пленные «в безопасности» и с ними «хорошо обращаются». Он отказался признать полномочия присланного Лундулой штабного майора из Леопольдвиля, который показался ему «подозрительным». 14 ноября Пакаса сообщил должностным лицам ООН, что пленные «сбежали». Приехавшие в Кинду в тот же день Лундула и министр внутренних дел Гбение потребовали немедленно освободить итальянцев, вернуть имущество ООН и отвести войска КНА от аэродрома.

Гизенга в официальных переговорах с Пакасой не участвовал. Он приехал в Кинду на автомобиле 13 ноября и выяснил у военных детали инцидента. Солдаты заподозрили, что летчики работают на бельгийцев и Чомбе, арестовали их и поместили в казармы. Узнав о случившемся и выяснив, что это ооновские пилоты, Пакаса немедленно отправился в казармы и приказал освободить пленных. Солдаты не подчинились и, угрожая полковнику оружием, вывели итальянцев на улицу и расстреляли на глазах у собравшейся толпы «как белых людей, неважно бельгийцев или нет, которых следует считать наемниками, находящимися на службе у Чомбе». Гизенга не сообщил об этом Лундуле и Гбение.

Пакаса выполнил приказ Лундулы об отводе войск от аэродрома, но сказал, что «никаких сведений о бежавших итальянских летчиках не имеется». Судя по докладу ООН, их судьба была ужасной. Пленников не только расстреляли, но и «разрезали на части». Куски тел «были розданы отдельным лицам в большой толпе, которая собралась, чтобы наблюдать за расправой». Некоторые части бросили «в направлении неконголезцев, находившихся в толпе». Два изуродованных трупа протащили по главной улице Кинду, где их оставили на всеобщее обозрение. «Остатки тел» выбросили в реку.

Советское представительство при ООН расценило расправу над летчиками как провокацию, организованную «агентурой колонизаторов в Конго, с тем чтобы попытаться дискредитировать и бросить тень на вооруженные силы центрального правительства Конго, которые направлялись в Катангу для ликвидации сепаратистских выступлений банд Чомбе в этом районе республики». Такую же версию выдвинул и корреспондент «Правды» в Конго Т. А. Колесниченко: «Поразительно, но факт – войска ООН в Конго, насчитывавшие в своих рядах около 20 тысяч человек, не смогли организовать достаточную охрану своего персонала. Видно, кому-то нужен был предлог для расправы с прогрессивными силами. Теперь удобный случай представился, и зловещий план начал осуществляться».

Противники Гизенги внутри и вне Конго использовали это чудовищное убийство для диффамации вице-премьера и срыва наступления на Катангу. Адула заявил по радио, что виновные будут найдены и наказаны. Премьер официально попросил ООН «нейтрализовать» силы Гизенги. Войска ООН разоружили наиболее боеспособные части 3-ей армейской группы.

Их возможный успех в Катанге создал бы реальную угрозу реализации конголезских планов США. Это признал госсекретарь Дин Раск в меморандуме президенту Кеннеди от 11 ноября. Чомбовский «вызов территориальной целостности страны» предоставлял Гизенге шансы на реванш: «Гизенга вновь отступил в Стэнливиль, у него нет легитимных оснований для действий против правительства в Леопольдвиле, он лишился поддержки сторонников, вошедших в это правительство. Он очевидным образом пытается создать политическую организацию, с помощью которой он может прийти к власти, если Адула быстро не решит катангскую проблему». Такой сценарий был для США неприемлем, равно как и отделение Катанги. Обретение ею независимости было бы для Адулы «политическим самоубийством»: «Парламент обязательно заменит его на экстремистского лидера (необязательно Гизенгу), новое правительство Конго обратится за военной помощью сначала в ООН, потом к США и, в конечном счете, к советскому блоку для ведения войны в Катанге. Эта война независимо от хода боевых действий ввергнет Конго в еще больший хаос по сравнению с тем, что страна уже пережила, и сделает коммунистическое проникновение почти неизбежным».

С отделением Катанги следовало покончить как можно быстрее и лавры объединителя страны должны были достаться только Адуле: «Возвратив Катангу в состав Конго, Адула приобретет необходимую политическую силу, чтобы быстро разобраться с Гизенгой и другими антизападными политиками, которые ныне используют национализм для достижения собственных целей. Кроме того, Адула сможет установить контроль над армией и обеспечить безопасность и порядок в самых отдаленных частях страны».

Шокирующие подробности расправы над итальянскими летчиками получили широкий резонанс в ООН, где Совет Безопасности обсуждал положение в Конго.

 

Новый генсек ООН и проблема Катанги

После гибели Хаммаршельда СССР не стал упорствовать в продвижении хрущевской концепции «тройки» и согласился с кандидатурой У Тана на пост генсека ООН. Постоянный представитель Бирмы при ООН в ранге посла оказался наиболее приемлемой фигурой для всех групп стран во всемирной организации. 3 ноября 1961 г. У Тан был избран и. о. генсека ООН.

Кризис в Катанге стал первым вопросом, которым ему пришлось заняться. Положение в провинции Совет Безопасности рассматривал 13–24 ноября 1961 г. Цейлон, Либерия и ОАР от имени афро-азиатского блока подготовили проект резолюции. Она «категорически» осуждала «сепаратистскую деятельность, незаконно проводимую администрацией провинции Катанга с помощью ресурсов извне и руками иностранных наемников» и давала генсеку ООН полномочия «принять энергичные меры, включая, если это необходимо, использование силы» для ареста, задержания и высылки иностранных советников и наемников. СБ впервые охарактеризовал действия администрации Чомбе как «незаконные» и наделил генсека правом применять силу для выполнения резолюции от 21 февраля 1961 г. СССР поддержал этот проект, «направленный на устранение основной причины нынешнего конголезского кризиса – на ликвидацию очага вмешательства колониальных держав и их агентуры в Катанге».

Чомбе отреагировал уже на следующий день и вполне предсказуемо. Он заявил, что «У Тан развяжет войну на нашей территории» и призвал к сопротивлению: «Когда придет время, катангские воины появятся на каждой улице, на каждой тропе, на каждом шоссе, в каждой деревне. Не у всех нас есть винтовки и автоматы, но у нас есть отравленные стрелы, копья, мачете, топоры и храбрые сердца. Ни одна дорога не должна оставаться открытой, ни один из наемников Объединенных Наций нигде не должен чувствовать себя в безопасности». Сторонники Чомбе услышали его призыв.

Вечером 28 ноября американский консул в Элизабетвиле Льюис Хоффакер устроил прием в честь прибывшего в катангскую столицу сенатора Томаса Додда, имевшего репутацию «решительного сторонника» режима Чомбе и независимости Катанги. Среди гостей, собравшихся на вилле компании «Мобил Ойл», были иностранные дипломаты и чиновники ООН. Прием еще не успел начаться, как в дом вломились вооруженные катангские жандармы. На глазах у присутствовавших они избили пресс-атташе миссии ООН в Конго Джона Смита и Брайена Уркварда, которому прочили пост О’Брайена. Их и попавшего под горячую руку бельгийского банкира выволокли на улицу, втолкнули в грузовик, чтобы отвезти в военный лагерь «Массар», где их, вероятно, ждала жестокая расправа. Тут к вилле подъехала машина, в которой на прием приехали Додд и Хоффакер. Консулу удалось вызволить Смита и банкира, но Уркварта «уволокли в темноту». «Мои заявления о консульской неприкосновенности, – вспоминает Хоффакер, – не подействовали на солдат мятежников, чей вид не оставлял сомнений в употреблении какого-то местного наркотика. Они наставили на нас оружие. Я подумал, что наши дни сочтены и попросил водителя отвезти нас обратно в консульство». Всю ночь консул вел интенсивные переговоры с властями Катанги об освобождении Уркварта и с трудом удерживал командиров сил ООН от штурма резиденции Чомбе. Утром два катангских министра доставили в консульство «окровавленного, но живого» Уркварта.

1 декабря находившийся в Нью-Йорке О’Брайен подал У Тану заявление об отставке. Он объяснил этот шаг «непримиримым отношением» к себе Великобритании: «Со мной произошло, по-моему, то, что обычно называют “списыванием в расход”. Это весьма разумная доктрина. Согласно этой доктрине, священными являются цели и принципы Организации; людей же, которые ей служат, можно списывать. Так, с моей точки зрения, цели ООН в Катанге остались прежними. Но я в попытках достичь этих целей вызвал враждебность одной крупной державы – Англии, а ее сотрудничество было очень желательным для Организации, если она хотела достичь этих целей в будущем. Поэтому появилась необходимость устранить меня с пути». В заявлении для прессы О’Брайен обвинил Великобританию и Францию в закулисном саботаже выполнения резолюции от 21 февраля, против которой они не решились голосовать открыто.

Вскоре наступил момент истины, когда всем пришлось открыть свои карты. Провокации против войск ООН в Катанге продолжались. Жандармы застрелили двух индийских военнослужащих, похитили и взяли в заложники десятки сотрудников ООН, установили блокпосты на дорогах. 3 декабря шведские военнослужащие попытались проехать через один из них. Их машину обстреляли, один швед был убит, двое ранены. Прибывшие для оказания им помощи медики-шведы были арестованы. У Тан дал указание своим представителям в Конго «действовать энергично для восстановления закона и порядка, защиты права на жизнь и собственность в Катанге». 5 декабря начались бои между силами ООН и формированиями Чомбе.

Военная ситуация была иной по сравнению с сентябрем 1961 г., когда проводились операции «Рампанч» и «Мортор». Тогда США отказались удовлетворить просьбу Хаммаршельда предоставить самолеты для переброски подкреплений в Катангу. Теперь администрация Кеннеди поддержала силовую акцию ООН. А. Стивенсон заявил 6 декабря после встречи с У Таном: «Соединенные Штаты довольны планом генсека ООН установить контроль над Катангой». Слова не разошлись с делами. 6 транспортных самолетов ВВС США доставили из Леопольдвиля в Катангу 250 шведских и 700 эфиопских военнослужащих. Они усилили шеститысячную группировку, которой командовал индийский генерал К. А. С. Раджа. Ей противостояли вооруженные силы Катанги численностью 12 тыс. человек.

На этот раз у армии Чомбе не было господства в воздухе. Напротив, 15 истребителей ООН обеспечили прикрытие наземным войскам и интенсивно бомбили позиции и инфраструктуру противника. Ведомые наемниками чомбовцы оказывали упорное сопротивление. За десять дней войскам ООН удалось отбить наступление на аэропорт и занять несколько кварталов Элизабетвиля. Там против них действовали снайперы из белых поселенцев. Успешной оказалась тактика боя в условиях города, которую применяли наемники: «Эти головорезы, прошедшие школу колониальной войны в Алжире и Индо-Китае, создали вооруженные минометами, противотанковыми ружьями и пулеметами небольшие мобильные группы, которые, передвигаясь на автомашинах, совершают быстрые и внезапные налеты на различные участки позиций войск ООН».

Операция ООН в Катанге не нашла поддержки у союзников США по НАТО. Кабинет Макмиллана оказался в сложной ситуации. Надо было спасать репутацию Великобритании, подмоченную заявлением О’Брайена, которое одобрили многие влиятельные члены Содружества, включая Индию, чьи войска сражались в Катанге. И одновременно выдерживать натиск катангского лобби, которое требовало немедленного прекращения боевых действий. У Тан обратился с просьбой к Макмиллану поставить бомбы для самолетов ООН. 8 декабря правительство заявило об «условном согласии», но 10 декабря объявило о решении задержать поставки, выразив «беспокойство по поводу налетов самолетов ООН на невоенные объекты». Оно было обоснованным, ооновские бомбы и ракеты попали в больницу, школу, жилые дома, вызвав жертвы среди мирного населения. 13 декабря министр иностранных дел лорд Хьюм направил У Тану памятную записку с требованием «обеспечить немедленное прекращение огня в Катанге». С аналогичным посланием к генсеку обратился бельгийский министр иностранных дел Спаак, назвав операцию ООН в Катанге незаконной. Его французский коллега Морис Кув де Мюрвиль охарактеризовал действия ООН как противоречащие Уставу организации. Франция закрыла свое воздушное пространство для самолетов, перевозящих личный состав и грузы для сил ООН в Катанге.

II Африканский отдел советского МИДа по сути верно, хотя и не избежав пропагандистских штампов, описал позицию «колониальных держав»: «Англия, Франция и Бельгия, стремясь вновь спасти режим Чомбе, повели дело к срыву выполнения резолюции Совета Безопасности и открыто потребовали прекращения операции ООН в Катанге. Ими же были инспирированы аналогичные требования, с которыми выступили президенты Юлу (Браззавиль) и Циранана (Мадагаскар). Англия, Франция и Бельгия по-прежнему снабжают Чомбе наемниками, оружием и деньгами, действуя через свою агентуру в Родезии и Браззавиле». Авторы этого документа точно охарактеризовали и позицию США: «Стремясь утвердить в Леопольдвиле угодный им режим, они не препятствовали включению Катанги в состав Конго. Однако, как об этом открыто заявляют официальные представители США и их печать, американские круги вовсе не ставят своей целью ликвидацию Чомбе [sic!]. Их намерение – ослабить позиции западноевропейских стран в Конго, в особенности в Катанге, и усилить свое влияние в этой стране».

США тоже были не против прекращения огня, но не раньше, чем войска ООН достигнут «ограниченных военных целей», т. е. овладеют «ключевыми объектами в Элизабетвиле и установят контроль над коммуникациями». «Мы, – телеграфировал шефу заместитель госсекретаря Джордж Болл, – хотим добиться переговоров между Адулой и Чомбе, но согласны с ООН в том, что прекращение огня не должно вступить в силу до начала переговоров, поскольку считаем важным, чтобы у Чомбе были максимальные стимулы вести переговоры конструктивно». По словам Кеннеди, «целью операции было заставить Чомбе шевелиться». Тот «зашевелился» 14 декабря, направив телеграмму Кеннеди, где сообщил, что готов встретиться с Адулой при условии, что боевые действия прекратятся, и ему будет гарантирована безопасность. Чтобы сделать Чомбе более сговорчивым, войска ООН 15–18 декабря провели наступательную операцию и захватили центр Элизабетвиля. Теперь можно было приступать к переговорам.

Подготовка встречи между Адулой и Чомбе детально исследована и подробно описана в опубликованных документах. Кратко и точно этот сюжет изложен в упоминавшемся документе II Африканского отдела: «В середине декабря, когда войска ООН фактически овладели положением в Катанге, американское правительство в ответ на призыв Чомбе о помощи, игнорируя решение Совета Безопасности, пошло на ничем не прикрытое вмешательство в дела Конго. Президент Кеннеди назначил посла США в Леопольдвиле своим личным представителем, поручив ему организовать переговоры и “примирение” между Чомбе и Адулой. Одновременно США по существу потребовали от и. о. генсекретаря ООН прекратить военные действия в Катанге, угрожая в противном случае лишить войска ООН американских транспортных средств, а также вынудили Адулу согласиться на встречу с Чомбе».

Встреча прошла 20–21 декабря на контролируемой ООН военной базе в Китоне в низовьях р. Конго. Переговоры велись при участии и под контролем западных держав: «Делегацию Чомбе сопровождал американский посол, а также английский, французский и бельгийский консулы в Элизабетвиле; делегацию премьер-министра Адулы – американец Банч и Гардинер (представители ООН). Во время переговоров американский посол и представители других западных держав оказывали постоянное давление на их участников, особенно на Адулу». Посол Гуллион в кулуарах «интенсивно работал по отдельности с Адулой и Чомбе».

Подписанное 21 декабря соглашение обязывало Чомбе признать конституцию, принятую в мае 1960 г., «нерушимое единство Республики Конго», Касавубу – главой государства, «власть центрального правительства над всеми частями Республики». Лидер Катанги согласился передать жандармерию в распоряжение президента Конго, уважать решения ГА и Совбеза ООН и обеспечивать их выполнение.

Это был большой успех американской дипломатии, которая урегулировала к своей выгоде кризисную ситуацию в ареале стратегических интересов колониальных держав, не осложнив отношений с ними. «Соглашение между Чомбе и Адулой, основанное на результатах переговоров в Китоне, – телеграфировал госсекретарь Д. Раск президенту Дж. Кеннеди, – полностью отвечает интересам Соединенных Штатов и создает возможность для достижения целей Соединенных Штатов и ООН в Конго».

Чего нельзя было сказать об СССР. Впервые с начала конголезского кризиса он оказался в роли пассивного наблюдателя. Спустя почти неделю после китонского соглашения временный поверенный в делах СССР в Республике Конго Подгорнов встретился с Бомбоко и «имел продолжительную беседу, касавшуюся советско-конголезских отношений и положения в Конго, в частности обстановки в Катанге». Детали беседы выяснить не удалось, но ее итоги вкупе с другими событиями позволили советским дипломатам сделать неутешительный вывод: «Подготовка и ход переговоров в Китоне лишний раз показали, что правительство Адулы не свободно в своих действиях, а сам Адула не принимает никаких решений без консультации с США и миссией ООН в Конго».

Советская оценка событий в Катанге определялась толкованием резолюции от 24 ноября как мандата генсеку ООН на восстановление территориальной целостности Конго путем ликвидации режима Чомбе военной силой, хотя о последнем в резолюции речи не было. «Правда» сетовала, что «войска ООН воздерживаются от решительных наступательных операций», и в результате «бандитское гнездо в Катанге остается нераздавленным». Когда наметилось урегулирование по американскому сценарию, состоялся «сговор колонизаторов», к коим были причислены и США: «В последние дни, опасаясь полного разгрома Чомбе и победы патриотических сил в Конго, американские, английские и французские колонизаторы открыто вступили в сговор о том, чтобы спасти Чомбе и удержать в руках монополий богатейший район страны – Катангу». Итоги встречи в Китоне «Правда» охарактеризовала как «сделку с

Чомбе» и привела его заявление, что заключенное с Адулой соглашение «всего лишь временное и должно быть утверждено катангским парламентом».

Собравшийся 15 февраля 1962 г. парламент Катанги одобрил китонское соглашение «как возможную основу для переговоров» с центральным правительством, но выдвинул такие предварительные условия, которые по справедливому замечанию Адулы, «по сути сделали соглашение недействительным и лишили его смысла». Чомбе саботировал решения ООН по наемникам. Документ Совбеза констатировал: «Власти провинции Катанги не приняли еще никаких положительных мер к тому, чтобы способствовать проведению в жизнь соответствующих постановлений резолюций Совета Безопасности от 21 февраля и 24 ноября 1961 года». В администрации Кеннеди усиливались настроения в пользу принятия экономических санкций, а, возможно, и новых силовых действий против Катанги, чтобы заставить Чомбе выполнять соглашение.

 

Гизенга: дорога в Буда-Бембу

Формальное признание Чомбе территориальной целостности Конго укрепило позиции Адулы и развязало ему руки для устранения Гизенги как политического конкурента.

Нейтрализация Гизенги была одним из условий американской поддержки Адулы в его противостоянии с Чомбе. 13 декабря посол Гуллион заявил премьеру, что если тот «более категорично выскажется в отношении Гизенги, его политика будет пользоваться еще большей поддержкой» США. Адула был готов не только «высказываться», но и действовать. Он заверил посла, что вице-премьер будет смещен до конца года.

Гизенга оставался опасным противником Адулы. Стало очевидно, что выполнять китонские соглашения Чомбе не собирается, и вожделенные лавры объединителя Конго Адуле снискать не удалось. Гизенга продолжал критиковать правительство за неспособность справиться с сепаратистами и говорить о своей решимости «ликвидировать отделение Катанги военной силой вопреки намерению Адулы, действующего под диктовку хозяев из ООН».

Гизенга блефовал, большинство верных ему войск были разоружены частями ООН после убийства итальянских летчиков. Его властный ресурс быстро таял.

Адула развернул бурную деятельность по дискредитации соперника среди парламентариев, и многие «лумумбисты» перешли на сторону премьера. Памятуя о судьбе Лумумбы, Гизенга отказывался ехать в Леопольдвиль, оказываясь все в большей изоляции.

Противники Гизенги обвинили его в сепаратистской деятельности и создании частных вооруженных формирований. Конголезский парламент 8 января 1962 г. принял резолюцию с требованием к вице-премьеру в течение 48 часов вернуться в Леопольдвиль и ответить на обвинения. Гизенга 10 января письмом уведомил парламент, что сделает это только после того как правительство выполнит решение парламента о «возвращении Катанги в объединенное Конго». Когда на следующий день он согласился прибыть в столицу без всяких условий, было уже поздно. Вероятность его добровольного приезда вызвала у американских должностных лиц опасения, что он может склонить парламент на свою сторону, призвав к вторжению в Катангу. По настоятельному совету Гуллиона Адула 12 января обратился к парламенту с просьбой поставить на голосование вопрос о вотуме недоверия Гизенге.

13 января в Стэнливиле начались столкновения между верными Гизенге частями и войсками генерала Лундулы, которые подчинялись центральному правительству. Обе стороны понесли потери. Адула немедленно обратился за помощью к ООН. У Тан приказал ооновцам «приложить все усилия для восстановления и поддержания закона и порядка в Стэнливиле и предотвращения там гражданской войны». Около тысячи солдат из эфиопского контингента совместно с отрядами Лундулы разоружили сторонников Гизенги.

Все что оставалось сделать Гизенге – это проиграть красиво. 14 января он направил Адуле следующую телеграмму: «Извещаю Вас, так же как и все население, о моем возвращении в Леопольдвиль в субботу 20 с. [его] м.[есяца]. Будьте добры прислать за мной накануне, в пятницу вечером, самолет Организации Объединенных Наций, который мог бы взять весь мой багаж, меня и мой персонал. Прошу привести в порядок мою канцелярию и мой дом. Известите Совет [министров], парламент и все население».

Самолет ООН ему предоставили, но не как высокопоставленному должностному лицу. Адула 15 января в беседе с Гуллионом назвал требования Гизенги «нелепыми» и сообщил, что готовится ордер на его арест. В тот же день парламент почти единогласно выразил Гизенге недоверие. Звучали требования арестовать его без лишних формальностей за «открытый мятеж». По поводу этого решения бывший представитель Конго в ООН Т. Канза сказал в беседе с сотрудником советского посольства в Каире, что «на заседания парламента, как правило, из 200 парламентариев, находящихся в Леопольдвиле, ходят лишь 60–70 сторонников группы Касавубу-Мобуту. Большая же часть депутатов опасается преследований и физической расправы над ними со стороны мобутовцев». 16 января Адула заявил об увольнении Гизенги с поста вице-премьера на основании указа президента Касавубу.

19 января Гуллион связался по секретному каналу связи с Госдепом и запросил инструкций относительно судьбы Гизенги, которого Адула обещал арестовать по прибытии в столицу Премьер находился в «затруднительном положении». Гизенге собирались предъявить обвинение в государственной измене, за что полагалось 20 лет тюрьмы или смертная казнь. Оба варианта для власти не годились. Длительное тюремное заключение сделало бы из Гизенги «мученика», а смертная казнь – «еще одного Лумумбу». Посол посоветовал оставить Гизенгу на свободе, но не в Конго: пусть он «пропадет», а потом объявится в Каире. Такой вариант Адула категорически отверг. Госдепу идея о высылке Гизенги показалась приемлемой, судебный процесс над ним «оказался бы на руку советскому блоку». Администрация Кеннеди считала «насильственную смерть» Гизенги недопустимой, а в остальном оставляла свободу рук Адуле. Только с одним условием – следовало всячески избегать действий, которые «могли создать впечатление, что США участвует в этом».

20 января самолет ООН доставил Гизенгу в Леопольдвиль. Три дня он провел в штаб-квартире ООН фактически в качестве пленника. 23 января Гизенгу доставили в его бывшую резиденцию, которую охраняли десантники Мобуту, арестовали, не предъявив обвинений, и поместили в военный лагерь «Бинза». Депутаты конголезского парламента сообщили корреспонденту ТАСС в Леопольдвиле, что «во время переезда Гизенге предложили при выходе из машины держать руки за спиной». Министр внутренних дел Гбение отказался подписать постановление об аресте Гизенги. Он хотел удостовериться, жив ли Гизенга, но охрана не пустила его в лагерь. 25 января Гбение заявил представителям прессы, что «на сегодняшний день не существует никакого официального документа, который бы содержал обвинения против Гизенги, равно как не существует никакого законного мандата на его содержание под стражей. Поэтому его содержание в лагере “Бинза” незаконно». Демонстрации с требованием освободить Гизенгу состоялись у резиденции ООН и американского посольства в Леопольдвиле.

Адула в беседе с Гуллионом выразил сомнение, что парламент лишит Гизенгу неприкосновенности и затруднился ответить, когда состоится и будет ли вообще суд над ним. Посол потребовал заверений в том, что «Гизенга отстранен от участия в общественной жизни, и так будет впредь». Адула ответил, что «нет вопроса, так и будет». Слово свое премьер сдержал. Гизенга провел в «предварительном заключении» без суда и следствия два с половиной года.

Арест Гизенги поставил Советский Союз в сложное положение. Резидент ЦРУ в Конго Л. Девлин не без оснований считал, что «Гизенга не обладал популярностью Лумумбы как политика, его харизмой и способностью быстро действовать в конкретных обстоятельствах». Прагматические резоны требовали не портить с таким трудом налаженные отношения с правительством Адулы ради проигравшего Гизенги. Тем более что сохранялась, пусть очень слабая, но все же вероятность того, что нежелание Запада добить режим Чомбе вынудит Адулу обратиться за помощью к СССР. Верность идеалам требовала другого, поддержки преемника Лумумбы, символа антиколониальной и антиимпериалистической борьбы. Как справедливо отметила М. Калб, «если Хрущев хотел сохранить репутацию радикала и не дать повода для критики слева на международной арене и внутри страны, он не мог допустить, чтобы Гизенга томился в заключении, не сказав ни слова в его защиту». Советский лидер попытался найти разумный компромисс между прагматическими и ценностными императивами.

Советская пресса обвиняла ООН в очередном «умывании рук», выражала беспокойство за жизнь Гизенги. «Руководители операции ООН в Конго, – писала “Правда”, – отказали А. Гизенге в защите и под охраной отправили его в специальную резиденцию конголезской службы безопасности, которую возглавляет небезызвестный Виктор Нендака, один из организаторов убийства Патриса Лумумбы. Таким образом, представители ООН умыли руки, предоставив черному делу идти своим чередом». После перевода Гизенги в Бинзу зловещие параллели между участью Лумумбы и возможной судьбой Гизенги стали еще более очевидными: «Жизнь Антуана Гизенги в опасности <…> Верный соратник Лумумбы, один из руководителей национально-патриотических сил страны, депутат парламента и до недавнего времени заместитель премьер-министра Конго А. Гизенга фактически арестован при помощи руководства войск ООН и передан в руки тех самых людей, которые несут прямую ответственность за расправу над Лумумбой. Он отправлен в военный лагерь “Бинза” близ Леопольдвиля, в логово мобутовской шайки. С ним не имеют возможности связаться его соратники по борьбе, члены парламента и правительства, журналисты».

С резкими заявлениями в защиту Гизенги и разоблачением «нового заговора империалистических сил против свободы и национальной независимости конголезского народа» выступили Советский комитет солидарности стран Азии и Африки, Советская ассоциация дружбы с народами Африки, Союз журналистов СССР. По всей стране прошли митинги под лозунгами «Свободу Гизенге!», «Прочь руки от Конго!». Газеты публиковали гневные письма читателей. Все было как во время кампании протеста в связи с убийством Лумумбы. Кроме заявлений Советского правительства.

Советский Союз попытался сделать арест Гизенги предметом рассмотрения в Совете Безопасности ООН. Постоянный представитель СССР при ООН В. Зорин 25 января направил письмо на имя председателя Совбеза с просьбой срочно собрать заседание «для рассмотрения вопроса о выполнении резолюции Совета Безопасности от 24 ноября 1961 г. по конголезскому вопросу». Зорин считал, что резолюция не выполняется «вследствие прямого сопротивления определенных колониальных держав, имеющих свои интересы в Катанге»: «Как показывают факты, ставленник иностранных монополий Чомбе игнорирует решения Организации Объединенных Наций и продолжает непрерывную линию на отделение Катанги от Конго. С ним ведутся “переговоры”, его уговаривают, оставляют в его распоряжении вооруженные банды наемников, фактически дают ему возможность получения от других стран, не стесняющихся открыто нарушать постановления Совета Безопасности, нового вооружения и пополнения вооруженных сил».

Зорин не упомянул о судьбе Гизенги, но было очевидно, что он собирается поднять этот вопрос на заседании. Администрация Кеннеди сочла советскую инициативу опасной. В Госдепе считали, что рассмотрение Совбезом положения в Катанге «даст Советам возможность повернуть вспять наметившуюся благоприятную тенденцию в развитии конголезской ситуации и использовать в своих целях моменты, которые потенциально могут разделить западный лагерь, особенно вопрос о наемниках». Гуллиону было поручено убедить Адулу сделать публичное заявление о том, что «он не видит необходимости рассмотрения Советом Безопасности конголезского вопроса в настоящее время».

26 января, когда посол получил это указание, Адула вылетел в Нигерию для участия в саммите 20 прозападных африканских стран. ЦРУ сработало более оперативно. Девлин успел растолковать Адуле и Бомбоко, «какую ловушку готовит им Советский Союз». Гуллион направил Адуле в Лагос личное послание, где сообщил, что СССР, вероятно, использует заседание Совбеза для критики его правительства за арест Гизенги.

Конголезский премьер не разочаровал американцев. Он выразил сожаление относительно советской инициативы «с целью созыва Совета Безопасности для обсуждения положения в Конго», предпринятой «дружественным правительством без предварительной консультации с законным правительством Республики Конго». Адула не видел «никакой необходимости в таком совещании, равно как и цели его созыва». Он собрал в Лагосе пресс-конференцию, на которой назвал требование СССР о созыве заседания «недружественным актом». Ему удалось добиться отправки в ООН телеграммы, где говорилось о «нецелесообразности и вредности для интересов Конго» вмешательства Совбеза в ситуацию в стране в настоящее время. Телеграмма была подписана председателем саммита президентом Нигерии Ннамди Азикиве.

Западные страны получили сильные аргументы для доказательства нецелесообразности рассмотрения положения Конго в Совбезе. Его председатель П. Дин (Великобритания) предоставил первое слово американскому представителю А. Стивенсону. Сославшись на телеграммы Адулы и саммита, тот заявил, что СССР настаивает «на созыве заседания, которого, насколько мне удалось установить, не хочет никто из тех, кто поддерживает деятельность Организации Объединенных Наций, осуществляемую в интересах народа и Центрального правительства Конго». Стивенсон сообщил, что Адула «собирается прибыть в Нью-Йорк, чтобы рассказать Генеральной Ассамблее о положении в его стране», и предложил закрыть заседание без обсуждения. С трудом получивший слово В. Зорин обвинил Дина и Стивенсона в попытках «согласованно и дружно» заткнуть ему рот и заявил, что советская делегация консультировалась «с представителем правительства Конго здесь в Нью-Йорке» относительно своей инициативы». Это не произвело впечатления на большинство членов Совета. Против продолжения заседания проголосовали семь его членов, воздержались двое (Гана и ОАР), два (Румыния и СССР) проголосовали за.

Гана и ОАР, прежде часто голосовавшие по конголезскому вопросу солидарно с СССР, на этот раз воздержались ввиду однозначной позиции Адулы, которого они признали легитимным премьером. В заявлении советского представительства при ООН подчеркивалась «желательность» его участия в обсуждении конголезского вопроса. Хрущев, похоже, не потерял надежду наладить отношения с правительством Адулы.

Тот тем временем отправился с официальным визитом в США. Чтобы укрепить у заокеанских партнеров положительное о себе впечатление, он распорядился реально изолировать Гизенгу от внешнего мира. 3 февраля опального премьера перевели на остров Була-Бемба в эстуарии р. Конго. В этом царстве москитов с гнилым климатом его «резиденцией» стала строго охраняемая камера 3 на 3,5 метров, где «стояли две больничные койки, накрытые москитной сеткой, два маленьких стола, один для еды с двумя стульями, другой для работы с четырьмя стульями, хлипкий деревянный шкаф для одежды». За тонкой перегородкой находился санузел с туалетом и душем, но без зеркала. Ночью мешали спать крысы.

4 февраля «Правда» сообщила, что «Гизенга переведен в новое место заключения», о митингах протеста против его ареста. И на той же странице позитивно оценила выступление Адулы на заседании XVI сессии ГА ООН. У читателя могло создаться впечатление, что премьер-министр не причастен к аресту своего бывшего заместителя. В Нью-Йорке Адула встретился с Зориным. Снизился накал кампании в защиту Гизенги в советской пропаганде на зарубежные страны. Во время беседы с Подгорновым Бомбоко выразил удовлетворение, что в последнее время «значительно сократилось число передач московского радио по делу Гизенги, и заметил, что дело Гизенги – это внутреннее дело Республики Конго».

На конголезско-американских переговорах в Белом доме Адула посетовал на «очень медленное начало» осуществления китонских соглашений и заявил, что Чомбе «тянет время», надеясь, что обстоятельства позволят ему «добиться сохранения отделения Катанги». В ответ он услышал, что надо вести переговоры с Чомбе и искать с ним компромисса.

Такой путь Адула считал тупиковым, и, вернувшись домой, он попробовал разыграть советскую карту. Выступая в парламенте, он заявил, что Зорин пригласил его посетить СССР, и он принял приглашение. Тактика игры на противоречиях между сверхдержавами, опробованная применительно к Конго П. Лумумбой, уже не была действенной, поскольку СССР лишился былых позиций и влияния.

 

Размышления советского врача о конголезской независимости

Сотрудники советского посольства в Леопольдвиле констатировали «сдачу» Гизенги его бывшими соратниками и свою неспособность повлиять на ситуацию. Председатель Палаты представителей и вице-президент партии МНК-Л Жозеф Касонго заявил временному поверенному в делах СССР в Конго Л. Г. Подгорнову, что арест Гизенги был обоснованным, поскольку он призывал к «развязыванию гражданской войны». Касонго считал, что «в последнее время Гизенга занял позицию, которая противоречит линии действий всех националистических партий», и «особенно возмущался тем, что Гизенга после создания правительства национального единства уехал в Стэнливиль». Подгорнову «стало определенно ясно, что Касонго перестал быть националистическим лидером и превратился в откровенного агента бельгийско-американских империалистов». Вряд ли Касонго заслуживал таких резких эпитетов. Он выразил мнение многих конголезских политиков. Так, министр внутренних дел К. Камитату считал, что «Гизенга допустил грубую политическую ошибку, покинув Леопольдвиль и отказавшись возвратиться, несмотря на просьбу главы правительства и на рекомендации своих друзей». Касонго был не самым беспринципным представителем конголезской элиты, которая в противоборстве между Гизенгой и центральным правительством встала на сторону победителя. Если не за Гизенгу, значит агент империализма. Такой упрощенной, чернобелой логикой руководствовались советские дипломаты.

Результатом была политическая маниловщина вроде следующего предложения Подгорнова: «Было бы неплохо лишить Касонго поста председателя палаты депутатов, предложив на эту должность виднейшего лидера МНК-Лумумбы Бошеле[-Дэвидсона]. Он пользуется большим авторитетом среди депутатов парламента, и мы полагаем, что если его кандидатура будет выдвинута, он будет избран». Подгорнова не смутило то, что «Бошеле сам по себе недалекий человек». Зато «он предан идеям Лумумбы и Гизенги» и при наличии «хороших советников» из него выйдет «хороший председатель палаты депутатов». Резолюция на документе за неразборчивой подписью гласила: «Неплохо! Но как это сделать?» Сделать уже ничего было нельзя, реальных рычагов влияния на ситуацию в Конго у СССР не осталось.

Экономические и другие связи отсутствовали. В отличие от августа-сентября 1960 г., когда в Конго работали сотни советских специалистов разного профиля, теперь Советский Союз представляли только немногочисленные дипломаты и журналисты. Это давало сильные козыри западной пропаганде. «В настоящее время, – сетовал сотрудник советского посольства в Леопольдвиле, – враждебные нам круги, особенно всякого рода католические миссионеры, пытаются внушить конголезцам мысль, будто СССР покинул Конго и не хочет больше помогать многострадальному народу этой страны, как, например, это делают США и т. д.»

В начале января 1962 г. в Леопольдвиль прилетели советские врачи и медсестры, оформленные по линии Красного Креста. Трое из них – хирург А. П. Кузьмичев, педиатр В. Б. Цыбульский и эпидемиолог Л. В. Хейфец – уже работали в Конго в августе-сентябре 1960 г. С министром здравоохранения Конго была достигнута договоренность, что врачи в течение дня будут доставлены в Стэнливиль, где приступят к работе. Посольство США усмотрело в этом «угрозу ведения подрывной деятельности». Посол Гуллион позаботился о том, чтобы предназначенный для перевозки врачей самолет ООН оказался «технически неисправным», и после нескольких недель ожидания в Леопольдвиле они были направлены в отдаленные районы конголезской глубинки.

Одну группу в составе врачей В. Я. Давыдова, Кузьмичева, Хейфеца и переводчиков Л. В. Аппель и Е. К. Захаренко отправили в городок Ошве в провинции Леопольдвиль, где она работала с 17 января по 27 апреля 1962 г. Это была типичная конголезская глубинка, где остро ощущалась переживаемая страной разруха. Описанию экономических трудностей и бытовых неудобств посвящена значительная часть отчета руководителя группы Кузьмичева: «Все служащие города уже по нескольку месяцев не получают зарплаты. В городе нет совершенно продуктов. Электрическое освещение и весьма примитивное водоснабжение, имеющиеся только в европейской части города, бывают далеко не постоянно и порой с большими перебоями. Уже несколько месяцев здесь не было парохода, не работала почта, телеграф». Привезенные с собой и полученные в дар от Красного Креста продукты через пару месяцев кончились, и пришлось покупать припасы у войск ООН. Солдатские рационы «были в консервированном виде и крайне недоброкачественными».

О трудностях «первых дней» написал и посетивший Ошве в начале марта корреспондент «Правды» Л. Володин: «В городке почти не было продуктов, отсутствовало водоснабжение и электричество. Даже керосина негде было достать». Судя по его репортажу, бытовые неурядицы врачей, как настоящих советских людей, не страшили, тем более что они «искупались исключительно радушным отношением местного населения». Конголезцев можно было понять: полтора года они не получали медицинской помощи, ближайший врач находился в 350 километрах.

Вот и приходилось советским медикам принимать до сотни пациентов в день со всей округи, быть и хирургом, и педиатром, и терапевтом, и паразитологом, ездить по отдаленным деревням. Трудности оказались по плечу не всем. «Принимая во внимание настойчивые требования» Хейфеца, Кузьмичев принял решение откомандировать его «в распоряжение посольства». Вместе с ним 5 марта, по прошествии 2,5 месяцев, в столицу была направлена переводчица Захаренко.

Судя по отчету Кузьмичева, отношение населения и властей к советским врачам было действительно благожелательным и радушным: «Мы работали в спокойной обстановке при полном уважении и доверии со стороны больных. Также было полное взаимопонимание со всеми работниками госпиталя и администрацией территории».

Вторая группа, которой руководил Цибульский, включала терапевта (А. И. Ишмухамедов), медсестру (К. И. Николаева) и переводчицу (М. В. Макарова). Группа работала в госпитале города Кахемба в 80 километрах от ангольской границы с 26 января по 9 апреля 1962 г. Много лет спустя, в 2007 г., Цибульский подробно рассказал В. К. Ронину о работе, бытовых условиях и повседневной жизни. В отчете, направленном в МИД сразу по окончании командировки, эти сюжеты изложены лаконично: «Климат хороший. Экономическое положение тяжелое, население голодает. Наше пребывание было спокойным и полностью безопасным. Администрация госпиталя и территории удовлетворяли в силу возможности все наши нужды».

Интересна часть отчета «Политическое положение в территории Кахемба провинции Леопольдвиль», где автор излагает свои представления о конголезцах. Они поражают откровенностью и неординарностью, которые редко встретишь даже в закрытых советских документах. Население Кахембы и окрестных деревень, писал Цибульский, «живет очень плохо, голодает, питается только маниокой и гусеницами, иногда ест картофель. Фруктов и овощей почти нет». И причина тому «ленивость» – они «не привыкли и не любят работать», а попытки администрации заставить их трудиться «наталкиваются на большое сопротивление».

Сознание подавляющей части населения «находится на самой низкой ступени развития (о какой нам даже не приходилось слышать)». Цивилизацию несут христианские миссии, которые «проводят очень большую работу по вовлечению в веру», однако «людей с каким-либо образованием (не выше среднего) в городе очень мало». Большинство не интересуется политикой. «О Гизенге вспоминают мало, говорят, что он обещал всем золотые горы, но их никто не видел». Многие ничего не знают о Советском Союзе. Только редкие «люди с образованием» очень интересуются нашей страной. Среди них и чиновники – глава администрации Кахембы и начальник полиции, «бывшие члены партии Лумумбы». Они «слушают передачи нашего радио для Африки, очень отрицательно настроены в отношении нынешней власти в Леопольдвиле».

Отношение конголезцев к независимости Цибульский назвал «своеобразным»: «Все очень благодарны бельгийцам за то, что они принесли “цивилизацию” в их страну, хотя бельгийцев не любят, считают их очень грубыми, особенно фламандцев». Типичное мнение, высказываемое в разговорах, такое: «Если до независимости в их районе были электричество и водопровод, работали магазины, бары, можно было купить всюду пиво, то после провозглашения независимости они всего этого лишились». От независимости они ждали халявы, дармовых благ, сытой и беззаботной жизни: «Конголезцы глубоко уверены в том, что им нужно помогать, а помощь они понимают очень просто – “нужно, чтобы нам дали бесплатно все необходимое”. Неоднократно к нам обращались с просьбами: “Напишите в Советский Союз, пусть нам пришлют медикаменты, часы, нейлоновые рубашки”, причем все это бесплатно. Они не могут понять, что для того, чтобы построить независимое государство, нужно самим много работать. Очень больно было видеть, как легко конголезец протягивает руку, просит все, что увидит, один больной прямо потребовал отдать ему мои собственные штаны. Больные в госпитале не получали питания, и многие считали, что врачи сами обязаны их кормить».

«Да, – делал крамольный для советского человека и обидный для конголезцев вывод Цибульский, – этому народу потребуется еще очень много времени, чтобы они поняли, что только труд человека создает все богатства. Может быть, рано они получили независимость, во всяком случае, пока они совсем не понимают, как они должны использовать эту независимость, как нужно строить независимое государство».

Суждения Цибульского очевидным образом противоречили тогдашнему тренду отечественной пропаганды, которая тиражировала образ африканца как добродетельного и бескорыстного борца против колониализма и империализма. И походили на восприятие конголезской независимости бельгийцами, как, впрочем, и большинством белого населения западных стран. Исследователь эволюции коллективных представлений о Конго и их использования в политике Кевин Данн считает, что это восприятие определялось патернализмом, верой в благотворность цивилизаторской миссии колониализма, жесткой дихотомией «отсталость» – «современность» в рамках модернизационной парадигмы. Независимость считалась «скорее даром, чем правом». Уже в первые дни независимости для бельгийцев стало очевидно, что конголезцы недостаточно «цивилизованы» и «развиты», чтобы разумно распорядиться «дарованным» суверенитетом.

Все советские врачи профессионально и честно выполнили свой долг в Конго вопреки трудностям. Они, как писал министр здравоохранения провинции Леопольдвиль Ж. Ванту, «оказали нам величайшую услугу, и население, получившее от них помощь, очень им благодарно. Эти врачи выполняли свой долг самоотверженно и со знанием дела». Министр просил начальство позаботиться о замене двух групп, работавших в населенных пунктах, «где так нужна медицинская помощь». Его просьба не была удовлетворена.

 

«Национально-патриотические силы в Конго разобщены и не организованы»

Сторонников развития отношений с СССР в правительстве Адулы становилось все меньше. Под заголовком «Конголезская реакция наглеет» «Правда» сообщила, что в конголезских газетах, «известных своей угодливостью перед Западом, выражаются требования о выводе из правительства министра внутренних дел Кристофа Гбение, политика которого не устраивает империалистов». «Наглость» была отражением борьбы внутри правительства сторонников Гизенги и членов группы Бинза. Ее ключевым элементом было противостояние между Гбение и Нендакой, «старыми политическими врагами из Восточной провинции». Нендака провоцировал конфликт, не посвящая Гбение, своего формального начальника, в планы и операции возглавляемой им службы безопасности. Министр освободил Нендаку от должности «за злоупотребление властью, взяточничество, но этот справедливый и законный акт не нашел должной и активной поддержки среди националистов, хотя каждый из них был в этом деле полностью солидарен с Гбение. В результате Нендака остался на своем посту, хотя его следовало судить». Гбение обратился к Адуле с требованием уволить Нендаку.

Для посвященных в политическое закулисье Конго решение премьера было очевидным. Между Девлиным и Гуллионом состоялся разговор на тему противостояния между Гбение и Нендакой. Посол сказал, что предпочел бы победу Гбение, поскольку «у него есть политический стержень», а Нендака «всего лишь чиновник». Девлин заметил, что все уже решено, «есть план избавиться от Гбение». И объяснил мотивы: «Нендака, Бомбоко и Мобуту являются ключевыми фигурами в этой стране. Если мы атакуем одного, двое других его поддержат. Смотри. Если Адула попытается сместить Нендаку, Мобуту может при помощи армии удалить Адулу и Гбение. Не будь Нендаки, мы бы с тобой здесь сегодня не сидели. Он всегда был потрясающим союзником».

В начале марта Адула уволил Гбение и назначил министром внутренних дел Клеофаса Камитату. Это вызвало «поток телеграмм протеста из Восточной провинции». И. о. генерального секретаря Партии африканской солидарности Мунг Бернардэн охарактеризовал это назначение как «вознаграждение» Камитату за то, что он «сыграл одну из первых ролей по вопросу о голосовании недоверия Гизенге и в его аресте».

Отсутствие конкретных мер по развитию отношений со странами социалистического лагеря Адула объяснял советским дипломатам продолжавшейся кампанией в защиту А. Гизенги. Едва ли не каждый день СМИ СССР и других социалистических стран сообщали об узнике Була-Бембы, плохих условиях, в которых он содержался, требовали допустить к нему адвокатов. Во время беседы с временным поверенным в делах СССР в Конго В. С. Силкиным 10 апреля Адула «выразил уверенность, что через некоторое время Гизенга снова понадобится стране, пытался уверять, что он не заинтересован в дискредитации Гизенги и что лично он сделает все возможное, чтобы с ним ничего не случилось. Он бы уже сейчас освободил Гизенгу, но, по его словам, есть решение правительства и парламента, а бороться против правительства и парламента он якобы не в состоянии». Затем Адула пожаловался на то, что «радиостанции Москвы, Праги и Каира распространяют якобы тенденциозную информацию о положении Гизенги, о состоянии его здоровья, нападают на него (Адулу) и его правительство, обвиняя их в намерении расправиться с Гизенгой. Сослался при этом на распространение слухов о том, что Гизенга якобы отравлен, а также на ложную информацию о его смерти. Подобные передачи, которые не соответствуют действительности, затрудняют, по его мнению, решение вопроса о Гизенге, препятствуют развитию добрых отношений и мешают ему (Адуле) проводить политику “неприсоединения”».

Стиль изложения беседы Силкиным не оставляли сомнений в его скептическом отношении к словам Адулы, которые были сущим лицемерием.

Вскоре премьер сделал ответный контрпропагандистский ход: правительство Конго пригласило двух иностранных журналистов посетить Гизенгу в местах заключения. Одним из них был заведующий отделением ТАСС в Леопольдвиле Г. Федяшин. 23 апреля «Правда» опубликовала его репортаж. Гизенга содержался на военной базе, окруженной естественными препятствиями: «По одну сторону дороги протекала река [Конго], по другую простиралось непроходимое болото». Узника надежно охраняли. Он содержался в одноэтажном доме, «у подъезда которого стояло несколько часовых», застекленная терраса «с внутренней стороны сплошь опутана колючей проволокой», «в вестибюле – кровать часового, покрытая москитной сеткой». Федяшин, видевший Гизенгу последний раз 20 января, заметил изменения в его внешности: «Его подбородок закрывала курчавая борода. Несмотря на темный цвет кожи, на лице проступала болезненная бледность, обращала на себя внимание худоба».

Описывая встречу с журналистами в мемуарах, Гизенга утверждал, что отвечал на их вопросы «с большой осторожностью». По репортажу Федяшина этого не скажешь. Гизенга «твердо заявил»: «Никаких обвинений мне до сих пор не предъявлено. Моя парламентская неприкосновенность грубо нарушена. Меня в чем-то обвиняют, и я хотел бы ответить на эти обвинения перед органом, в который меня избрал мой народ. Я хочу одного – предстать перед парламентом и держать перед ним ответ, чтобы конголезское и международное общественное мнение само судило о том, виновен я или нет. Меня бросили на военно-стратегическую базу Болабемба [sic.]. Я считаю это незаконным и протестую против этого. Я требую, чтобы мне предъявили обвинения и разобрали их». Гизенга пожаловался на изоляцию от внешнего мира, назвал «обманом» отказ предоставить ему свидание со «старухой-матерью» и женой, которые специально приехали из Югославии, «где они были обеспечены», а теперь «остались без средств к существованию». «Эта волнующая поездка, – писал в заключение Федяшин, – и длившаяся больше часа беседа с Гизенгой решительно опровергли утверждения некоторых официальных представителей и реакционной печати о “законности” ареста Гизенги и о “гуманном” обращении с патриотом Конго».

Адула быстро обеспечил «законность» изоляции соперника. 7 мая парламент в отсутствие Гизенги после недолгих, но ожесточенных дебатов лишил его парламентской неприкосновенности 64 голосами против 22. Это решение задним числом узаконило арест Гизенги и открывало возможность организовать судебный процесс над ним.

Советская сторона ответила на вызов. Международный отдел ЦК КПСС счел «целесообразным провести некоторые дополнительные мероприятия по разоблачению происков сил реакции и в защиту Антуана Гизенги». ЦК КПСС утвердил план соответствующих действий. СМИ было поручено «продолжить публикацию и передачу по радио материалов, разоблачающих новые происки сил реакции в Конго. В этих материалах вскрыть беспочвенность обвинений, выдвинутых против лидера национально-освободительного движения в Конго Антуана Гизенги, и показать, что организаторами судебной расправы над А. Гизенгой являются иностранные империалисты и их конголезские приспешники». Планировалось «провести на некоторых предприятиях в Москве, Ленинграде и Ташкенте, а также в Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы митинги в защиту Гизенги». Кампания должна была носить международный характер. С «соответствующими заявлениями» поручалось выступить Советскому комитету солидарности стран Азии и Африки, советскому представителю в Постоянном секретариате Организации солидарности народов Азии и Африки, вице-президенту Международной ассоциации юристов-демократов К. П. Горшенину.

Кампания оказалась скоротечной и вялой. Видимо, чтобы окончательно не испортить отношения с Адулой, «Правда» не публиковала сообщений о митингах и письма трудящихся. В заявлении СКССАА проводилось различие между «политическими противниками Гизенги» и Адулой, но указывалось на несоответствие между декларациями и делами премьера: «Заявление главы центрального правительства С. Адулы, сделанное им при формировании правительства, о том, что правительство будет продолжать дело Патриса Лумумбы и будет всячески способствовать объединению Конго, было положительно встречено общественностью всего мира. Тем более вызывает недоумение, что сегодня жизнь одного из соратников П. Лумумбы – А. Гизенги, неутомимого борца за единство Республики Конго, находится в опасности».

Советская пресса не жалела гневных эпитетов по поводу решения конголезского парламента, но о позиции Адулы молчала. Г. Федяшин сообщал, что заседание нижней палаты «проходило под знаком грубейшего нарушения норм регламента». Один из парламентариев зачитал положение конституции о праве депутата предстать перед парламентом и ответить на обвинения. Тогда «на трибуну под крики “убийца” выскочил сам министр иностранных дел Бомбоко. Суть его выступления сводилась к одному: “Нам нечего здесь обсуждать. Надо голосовать. От нас требуется сказать “да” или “нет”, и все”». Федяшин не сомневался: «Выступи Гизенга в парламенте, от вздорных обвинений по его адресу не осталось бы и следа, а сегодняшние обвинители сами оказались бы в положении обвиняемых». Но «машина голосования сработала. Под грубым нажимом реакции палата приняла решение, которое черным пятном ложится на репутацию высшего органа республики». Выходило, что решение протащили Бомбоко и «реакция», а Адула вновь оказался ни при чем.

Премьеру был послан ясный сигнал, что его по-прежнему ждут с визитом в Москве. Расчет на диссонанс в тандеме Адула-Бомбоко свидетельствовал о непонимании расклада сил в правящей верхушке Конго. Все ключевые посты занимали члены группы Бинза, которую плотно опекали американцы. Адула по определению не мог занимать отличную от Бомбоко позицию по принципиальным вопросам. 23 мая Адула сообщил Гуллиону, что отныне не собирается ехать в Москву. Он объяснил, что во время беседы с Силкиным тот пытался выяснить отношение Адулы к делу Гизенги. И услышал в ответ, что премьер отменяет свой визит в СССР.

Для советских СМИ и даже сотрудников посольства в Леопольдвиле конголезский премьер оставался фигурой вне критики. Третий секретарь посольства Л. Петров по сути верно, хотя и переборщив с идеологическими клише и ярлыками, оценил деятельность правительства Адулы. Правительство «национального примирения», которое рассчитывали создать националисты, т. е. сторонники Гизенги, с самого начала оказалось «фикцией», поскольку власть в Леопольдвиле оказалась у «реакционной клики Касавубу-Мобуту-Бомбоко», «послушного орудия реакционных конголезских кругов и стоящих за ними империалистических держав, прежде всего США». «Правящая клика», используя «подкуп, шантаж и запугивание», превратила «министров-националистов в технических исполнителей распоряжений главы правительства» и «открыто взяла курс на подавление национально-освободительного движения в стране, преследование лидеров патриотических сил». «Контролирующая правительство леопольдвильская группировка» на словах ратовала «за осуществление политики Лумумбы», а на деле «проводила политику, способствующую укреплению в Конго позиций колонизаторов». Описав «кампанию преследования Гизенги», Петров отметил, что наиболее активную роль в ней, «особенно в решающие моменты, играли Адула и Камитату». Попытки правительства решить катангский вопрос «убедительно показали», что оно «неспособно принимать собственные решения и действует по указке американцев».

Петров не зачислил в состав «реакционной» правящей «клики» премьер-министра, которому формально подчинялись Бомбоко и Мобуту. «Неведение» дипломата объяснялось тем, что даже после отказа Адулы приехать в Москву, контакты с ним оставались для СССР единственным шансом не только сохранить формальное присутствие в «сердце Африки», но при благоприятном стечении обстоятельств (неспособность решить проблему Катанги с помощью ООН и Запада) хотя бы частично восстановить там влияние, достигнутое при Лумумбе. Бомбоко или Мобуту советское посольство просто бы закрыли.

На оппозицию надежд было мало. Ее положение и состояние представлялось советским дипломатам удручающим. Второй секретарь посольства Ю. Сидельников сообщал в Москву: «Интервенция империалистических держав в Конго развивается, не встречая в настоящее время организованного отпора со стороны национально-патриотических сил. Отдельные их представители в парламенте и правительстве, политические группы и группировки и их лидеры выступают против расчленения Конго, в меру возможности оказывают сопротивление американцам, пытаются как-то отстаивать и защищать национальные интересы, однако все эти действия носят единичный характер, не являются организованными и не поддерживаются массовыми выступлениями. Националисты не имеют совместной программы действий». От руководимых соратниками Лумумбы политических партий «остались фактически лишь лидеры». Попытки создать единую организацию националистических партий «ни к чему не привели». Национальное движение Конго-Лумумбы (НДК-Л) «расползлось по провинциям». Партия африканской солидарности (ПСА) «оказалась расколотой». Центр африканской перегруппировки (СЕРБА) и Ассоциация балуба Катанги (БАЛУБАКАТ) «раздираются внутрипартийной борьбой». У оппозиции «не осталось газеты», она «потеряла серьезные позиции в парламенте».

Другой оппозиции в Конго не было, и ее СССР приходилось поддерживать. Девлин утверждает, что сотрудники советского посольства в Леопольдвиле «открыто передавали деньги оппонентам Адулы». Документы из российских архивов свидетельствуют, что им оказывалась помощь, но скрытно. 30 мая в Женеве состоялась встреча заместителя министра иностранных дел В. А. Зорина с и. о. Генерального председателя ПАС М. Бернардэном. Бывший посол правительства Гизенги в Пекине признал, что «во время руководства страной и партией» патриотические силы «совершили ряд ошибок, которые проистекают главным образом из-за неопытности государственных и партийных деятелей». «Сейчас, – заверил он собеседника, – мы стараемся постепенно исправить это положение, чтобы служить народу и родине». После свержения Лумумбы ПАС была вынуждена поддерживать контакты с «представителями Советского Союза и других братских стран в отдаленных ресторанах и даже движущихся машинах». Вначале, посетовал Бернардэн, его партия получала от СССР «большую финансовую поддержку», но затем ее «практически не было». Он долго описывал организационные и финансовые трудности ПАС, доказывая, что только «материальная и финансовая помощь братских партий, в частности КПСС», поможет ей провести реорганизацию и встать на ноги. Бернардэн передал Зорину «бюджет расходов партии на один год», заметив, что «в случае благоприятного рассмотрения нашей просьбы», помощь должна оказываться через Коммунистическую партию Бельгии, а не через советское посольство в Леопольдвиле, «так как охранка Адулы может это обнаружить и закрыть ваше посольство». Зорин заверил собеседника, что проинформирует Москву о встрече, но ничего не пообещал «относительно ответа на изложенную просьбу».

Представитель другой оппозиционной партии, Генеральный секретарь НДК-Л Антуан Кивева, посетил советское посольство 15 июня 1962 г. Его беседа с В. С. Силкиным проходила примерно в том же ключе, что и разговор между Бернардэном и Зориным. Кивева заявил, что националистические лидеры «учли опыт поражений» и «значительно активизировали свою деятельность». Их лидеры «пришли к осознанию необходимости серьезной реорганизации своих сил и проведения широкой политической работы в массах, а также воссоздания блока всех левых партий для отпора реакции». Обширные планы были и у руководства НДК, оно намеревалось «уже в ближайшие дни принять меры по организационному укреплению своих рядов путем введения строгой партийной дисциплины и удаления из партии всех лиц, предающих национальные интересы, погрязших в коррупции и игнорирующих партийные решения. Оно намерено также приступить к изданию своей газеты и направить в различные районы страны своих активистов для проведения разъяснительной работы в массах и оказания необходимой помощи местным организациям партии». Правильные намерения плохо сочетались с практической деятельностью НДК. В состав «временного ЦК» партии в качестве заместителя председателя вошел Ж. Касонго, хотя из партийных рядов раздавались требования исключить его «как предателя дела Лумумбы». Кивева пообещал, что руководство «возьмет курс на исключение из партии слишком скомпрометировавших себя деятелей типа Касонго, но пока решило не форсировать этого, так как в настоящее время, когда положение партии еще не укрепилось, подобные деятели могут, блокируясь с реакцией, нанести серьезный вред партии».

Кивева запросил стандартный «пакет» помощи, которую обычно хотели получить от СССР оппозиционные конголезские организации – денежная помощь «на издание газеты и покрытие некоторых других организационных расходов», несколько автомашин, типографское оборудование, кинопроекторы, микрофоны. Он «подчеркнул, что было бы желательно, чтобы на аппаратуре не было клейма, свидетельствующего о том, что она произведена в Советском Союзе». В числе «срочных нужд» Кивева просил напечатать в СССР миллион экземпляров «фотопортрета Лумумбы» и организовать поездку в нашу страну группы членов НДК до 50 человек «для изучения опыта организаторской и организационно-пропагандистской работы, подготовки и проведения выборов». В записи беседы Силкин не проинформировал о своей реакции на просьбы НДК. Ясно, что он передал их содержание в Москву. Резолюция на документе за неразборчивой подписью гласила: «Вопрос рассматривается в Отделе ЦК».

Рассматривался он не в спешном порядке. Спустя почти 3,5 месяца, 27 августа 1962 г., Кивева в ходе беседы с Силкиным «напомнил о просьбе руководства его партии относительно оказания ей материальной помощи». Кивева сказал, что понимает «сложность и деликатность» вопроса «о путях доставки тяжелых грузов», но «у них есть возможность подыскать соответствующих посредников в Конго и за рубежом, в частности, в Европе». НДК, сообщил Кивева, «остро нуждается в посильной финансовой помощи» не только для организации текущей работы, но и для «подготовки и проведения объединительного съезда националистических партий», предполагаемую дату которого он не назвал. Руководство НДК рассчитывало на пополнение партийной кассы средствами от продажи фотопортретов Лумумбы, которые оно хотело получить из СССР.

Кивева выразил «недоумение» по поводу того, что СССР «не оказывает достаточно активной помощи в ее борьбе против незаконного правительства Адулы». Силкин ответил, что «Советское правительство, имеющее с Республикой Конго нормальные дипломатические отношения, не может выступить с официальной поддержкой оппозиции. Такое выступление не принесло бы пользы ни нашим отношениям с Республикой Конго, ни самой оппозиции, а скорее всего наоборот». Кивева заметил, что можно оказывать «неофициальную помощь и поддержку». Его реплика осталась без ответа.

Сомнительным просителям посольство отказывало с ходу. Представившиеся как «национальный президент и национальный секретарь Временного комитета Африканской народной партии», некие П. Ионго и А. Етени заявили, что «их партия намеревается строго следовать учению о коммунизме и попытается распространить его по всей стране». Руководители неизвестной партии попросили «научно разработанный устав Коммунистической партии», «директивы для их партии» и, конечно же, «посильную материальную помощь». Беседовавший с ними второй секретарь посольства Ю. Сидельников разъяснил, что «создание политической партии и ее деятельность является внутренним делом самих конголезцев». Дипломат не видел, «каким образом Советское Посольство могло бы помочь в этом деле», поскольку оно «занимается вопросами развития дружественных отношений и сотрудничества между СССР и Республикой Конго, взятыми в целом». И его статус в стране пребывания «не позволяет заниматься вопросами организации политической партии или направлять ее деятельность, так как это является грубейшим вмешательством во внутренние дела страны».

В ответ он услышал, что «дипломатические представители западных держав вмешиваются во внутренние дела Конго, всячески поддерживая антинациональные, проимпериалистические элементы внутри страны». «Советское правительство, – объяснил Сидельников, – не может встать на этот путь, так как политика невмешательства во внутренние дела других государств, уважение их суверенитета является основой, на которой социалистические страны строят свои отношения с другими странами, независимо от существующего в этих странах строя». Осторожность советских дипломатов была понятной: не хотелось нарваться на провокаторов и создать предлог для закрытия посольства.

Позитивных сдвигов в советско-конголезских отношениях не намечалось. Отмена визита Адулы в СССР стала одним из многих признаков нарастания проамериканской ориентации его правительства. 11 июля он провел реорганизацию кабинета, число членов кабинета было сокращено с 42 до 28, и только 16 министров сохранили свои посты. НДК-Л получила 5 постов по сравнению с 9 постами, которые ее представители занимали в первом правительстве Адулы.

Единственным местом, где еще был слышен голос оппозиции, оставался парламент. Во время обсуждения вопроса о доверии новому составу правительства 16 июля «многие депутаты резко критиковали деятельность прежнего правительства». Они подчеркивали, что правительство «не выполнило обещаний, данных народу. Вместо объединения страны оно развернуло борьбу против патриотических сил, допустило произвол в отношении видных националистических лидеров, оказалось не в состоянии решить катангский вопрос». Впервые, правда, со ссылкой на оппозицию, советская пресса критиковала Адулу. Оказалось, что и он несет ответственность за деяния, которые ранее приписывались Бомбоко и анонимным «реакционерам».

 

Капитуляция Чомбе

М. Калб верно и образно охарактеризовала конголезскую политику СССР после китонских соглашений: «обращаться с Адулой, надев лайковые перчатки, надеясь, что в конце концов он придет за помощью, чтобы решить проблему Катанги». Л. Девлин считал такую тактику «неплохой ставкой», попыткой ударить в «уязвимое место Соединенных Штатов». У союзников по НАТО не было консенсуса относительно действий в Катанге. Президент Кеннеди не исключал новой военной операции в случае провала переговоров между Адулой и Чомбе. Бельгия, Великобритания и Франция были против использования силы против сепаратистов Катанги.

Противоречия среди западных держав придали уверенности Чомбе. Начатые по инициативе США его переговоры с Адулой вылились в два длительных (18 марта – 17 апреля и 18 мая – 26 июня 1962 г.) раунда безрезультатных переговоров. Возвратившийся в Элизабетвиль Чомбе с гордостью заявил: «Я ничего не подписал». 1 1 июля 1962 г. во вторую годовщину отделения Катанги в Элизабетвиле состоялся парад военных формирований Чомбе. Представители ООН назвали парад провокацией и установили в центре столицы контрольно-пропускной пункт. 17 июля на него напала многотысячная толпа женщин, которые били находившихся там индийских солдат дубинками и забрасывали их камнями, жгли хижины, переворачивали машины. Их удалось разогнать только штыками и выстрелами в воздух. Погибли двое детей и одна женщина, вину за их смерть катангские власти и командование силами ООН сваливали друг на друга.

Чомбе не замедлил использовать кровавый эксцесс в пропагандистских целях. Он направил главам многих государств телеграмму следующего содержания: «Вчера, во время мирной демонстрации, в которой участвовали только женщины и дети, индийские вооруженные силы Объединенных Наций по приказу своего командира открыли огонь, убили одну женщину, двоих детей и ранили 13 человек. Такой образ действий является недопустимым со стороны организации мира. Убедительно просим Вашего высокого вмешательства с тем, чтобы эта организация, если она намеревается вести войну в Катанге, вела ее общепринятыми методами». Такая телеграмма поступила в Москву, «господину Президенту СССР». И была оставлена без ответа.

После неудачи переговоров с Чомбе о реализации китонских соглашений Адула заговорил о необходимости рассмотрения катангского вопроса на заседании Совета Безопасности. И. о. генсека У Тан поддержал эту идею. Ему надоела несговорчивость Чомбе и постоянные провокации против ООН в Катанге. Комментируя события 17 июля, У Тан назвал Чомбе и его министров «сборищем клоунов», с которыми невозможно достичь соглашения.

Западу созыв Совета Безопасности был ни к чему, поскольку он констатировал бы очевидный провал китонских соглашений. Заместитель Госсекретаря Джордж Болл заговорил о необходимости «конкретных предложений», которые «помогут ООН публично и частным образом заставить Адулу и Чомбе согласиться с разумным решением» катангской проблемы. Африканский отдел Госдепартамента в июне разработал проект плана национального примирения в Конго с целью «остановить опасное развитие ситуации, быстро покончив с отделением Катанги, и избежать скорого созыва заседания Совета Безопасности, на чем, как мы предполагаем, будут настаивать СССР и африканские националисты».

Помощник Госсекретаря по политическим вопросам Джордж МакГи вспоминает, что после внесения многочисленных поправок документ был одобрен президентом Кеннеди, Бельгией, частично Великобританией, но не поддержан Францией. Затем он был представлен У Тану. Тот с ним согласился, и американские предложения получили название «план У Тана». План датируется 20 августа 1962, когда и. о. генсека впервые в официальном документе упомянул комплексный план мероприятий, «которые могли бы побудить г-на Чомбе к отказу от своих сепаратистских амбиций и к принятию серьезных мер в направлении к национальному единству».

План предусматривал разработку «федеральной конституции, распределение доходов и поступлений в иностранной валюте между Центральным правительством и провинциальными правительствами, объединение валюты, слияние и объединение всех военных, полувоенных и жандармских частей в рамках национальной армии и жандармерии, отзыв всех провинциальных представителей и дипломатических или консульских миссий за границей, которые не находятся в ведении Центрального правительства, объявление общей амнистии и преобразование Центрального правительства с тем, чтобы в нем были представлены все политические и провинциальные группировки».

В плане имелся «порядок действий», который должен был гарантировать его своевременную реализацию. Он состоял из четырех этапов. В случае задержки разработки или одобрения новой конституции (этап I) или «непринятия властями Катанги плана национального примирения» в десятидневный срок (этап II), надлежало принять экономические санкции в отношении режима Чомбе (этап III). Они включали запрет на вывоз из Катанги меди (75 % которой импортировала Бельгия) и кобальта (75 % которого импортировали США) «без разрешения Центрального правительства в Леопольдвиле». Если санкции не сработают, «то правительства будут консультироваться между собой и с Организацией Объединенных Наций относительно других мер, которые могли бы быть приняты при создавшейся обстановке» (этап IV).

У Тан подчеркивал, что план не является «основой для переговоров», его следовало принять целиком или отвергнуть. И. о. генсека не исключал применения военной силы для объединения Конго: «Я надеюсь, что с твердой поддержкой и помощью со стороны всех государств-членов Организации окажется возможным достигнуть в ближайшее время некоторой меры реального прогресса в направлении решения, которое, конечно, должно означать прекращение попыток отделения Катанги». В противном случае «Организация Объединенных Наций <…> очень скоро столкнется с необходимостью решить, должна ли она вывести из Конго свои военные силы, или же прибегнуть к другой крайней мере и конкретно уполномочить ОНУК принять все необходимые меры, чтобы положить конец всем попыткам отделения Катанги».

20 августа начальник операций ООН в Конго Роберт Гардинер представил план У Тана премьер-министру Адуле. 23 августа тот ответил письмом, где назвал план «проявлением доброй воли» и «в основе своей приемлемым». Адула зарезервировал за собой право на «свободу действий» в случае «затруднений» с реализацией плана. 24-го Гардинер передал план трем министрам, представлявшим президента Катанги. Чомбе находился на лечении в Швейцарии. Ответ последовал 2 сентября: «Ввиду священного права катангского народа на самоопределение правительство Катанги заявляет, что оно с энтузиазмом приветствует решение дать Конго федеральную конституцию, которая будет способствовать достижению этой общей цели, и оно искренне поддерживает этот план в целом», ибо он создает «необходимые основы для жизнеспособного Конго».

У Тан 5 сентября назвал ответы Адулы и Чомбе «положительными» и «обнадеживающими», «необходимым и важным шагом вперед, но не более того». «Подлинное значение» принятия плана, считал он, «выявится только тогда, когда будут проведены конкретные мероприятия, предусмотренные планом».

Перспективы урегулирования катангской проблемы по западным рецептам вызвали в советской прессе резко отрицательные и скептические комментарии. «Правда» назвала «достижение компромиссной формулы» «новым англо-американским сговором по Конго», который «продиктован не заботой о ликвидации конголезского кризиса, а является империалистическим дележом богатств Конго за спиной конголезского народа».

В ответ на обращение У Тана ко всем странам – членам ООН поддержать его план по Конго советское руководство выдвинуло собственный. Он предусматривал принятие «эффективных мер» для полной изоляции режима Чомбе от внешнего мира, высылку из Катанги наемников и помощь правительству Конго «в установлении эффективного контроля над деятельностью иностранных монополий, с тем чтобы лишить их возможности оказывать поддержку катангским сепаратистам и заставить их платить налоги и выполнять все обязательства перед правительством Республики Конго». Вряд ли в Кремле рассматривали эти предложения как реальную альтернативу плану У Тана. Расчет делался на пропагандистский эффект, обозначение иной позиции.

Едва началась практическая реализация плана У Тана, СССР стал наращивать свое дипломатическое присутствие в Конго. 20 сентября новый посол СССР в Конго С. С. Немчина вручил верительные грамоты президенту Касавубу. Впервые с сентября 1960 г. советскую миссию в этой стране возглавил посол. Ему надлежало или «сдвинуть Адулу влево», предложив любую помощь для борьбы против Чомбе, или «отодвинуть его совсем» с помощью левой оппозиции, если очередной западный план усмирения мятежной провинции потерпит неудачу. Для такой миссии требовался опытный кадровый дипломат, каким был Немчина.

Для давления на Адулу и подъема духа оппозиции назначению Немчины предшествовал новый раунд кампании в защиту Гизенги. «Правда» сообщила со ссылкой на руководство ПАС, что Гизенга объявил голодовку, и власти «готовы силой принудить» его принять пищу. Хотя и косвенным образом, но было признано, что за преследованием Гизенги стоит и Адула. СКССАА направил премьеру телеграмму «с призывом принять меры для того, чтобы спасти жизнь Антуана Гизенги». В последней декаде августа «Правда» опубликовала 5 материалов, посвященных Гизенге.

Развитие событий вокруг Катанги создавало благоприятные возможности для советской дипломатии в Конго. Выполнение плана У Тана пробуксовывало. Переговорный процесс между представителями ООН, центрального правительства и Катанги не приносил результатов. «Все указывает на то, – писал Дж. Болл в меморандуме президенту Кеннеди накануне его встречи с британским министром иностранных дел А. Дуглас-Хьюмом 30 сентября, – что наши планы в отношении Конго медленно тонут в африканской трясине».

Катангская сторона виртуозно использовала тактику проволочек. «Чомбе, – сетовал Болл, – с присущей ему талантливостью занимается обструкцией: выступает с надуманными жалобами, изображая уверенного в своей правоте борца за правое дело, открыто срывает любую серьезную инициативу, направленную на интеграцию». Например, «из-за юридического крючкотворства Чомбе не может толком начаться» работа финансовой комиссии, которой поручено разработать механизм распределения доходов между Центральной провинцией и Катангой.

Поведение Чомбе диктовалось его истинными, как считало ЦРУ, мотивами принятия плана У Тана: «восстановить “независимость” Катанги после ухода сил ООН. Сообщают, что он ожидает вывода войск ООН в конце [1962] года». Посол Гуллион сообщал, что Чомбе продолжает наращивать силы своей военной авиации и пополнять формирования наемников, «очевидно, ожидая военного столкновения».

Адула представил на рассмотрение парламента разработанный комиссией ООН проект конституции, но не выказывал энтузиазма, чтобы добиться его принятия. Болл считал проект «слишком сложным документом, который предусматривает гораздо большую степень централизации, чем та, на какую когда-либо соглашались катангцы». И выражал сомнение, что конституция будет принята парламентом. Миссия заместителя госсекретаря по политическим вопросам Джорджа МакГи в Конго (2–7 октября) с целью добиться прогресса на зашедших в тупик переговорах между Адулой и Чомбе, окончилась неудачей.

Представитель США в ООН Адлай Стивенсон в беседе с Кеннеди назвал последствия для США провала плана У Тана «чрезвычайно серьезными»: «Правительство Адулы падет, и его преемник будет для нас гораздо менее подходящим. В ООН, особенно со стороны африканских государств, будут раздаваться требования провести военную акцию против Чомбе. Отказ США осуществить ее будет означать потерю веры в способность ООН и США решить конголезскую проблему. Избрание У Тана на пост генсека станет проблематичным, и неясно, захочет ли он избираться. Конго ждет распад и длительная гражданская война, а у Советов появится золотой шанс».

С. Немчина пытался использовать любой шанс, чтобы «сдвинуть Адулу влево». Он публично выражал сомнения в реализации плана У Тана и советовал конголезцам выдворить ООН из страны. М. Калб со ссылкой на неопубликованные депеши Гуллиона в Вашингтон сообщает, что советский посол предложил направить в Конго специалистов из СССР для работы на транспорте и военную помощь для борьбы против Чомбе после провала плана У Тана и ухода ООН. Бомбоко заявил МакГи, что советские дипломаты якобы говорили ему: «Вот вам помощь, но чтобы Чомбе был арестован через 15 дней».

Адула не преминул в очередной раз использовать советский козырь в игре с американцами. 6 октября он пожаловался Гуллиону, что Турция, союзник США по НАТО, поставляет Чомбе боевые реактивные самолеты, и ему, Адуле, не остается ничего иного как обратиться за помощью к кому угодно, если США откажутся поставлять центральному правительству самолеты. Гуллион советовал Госдепу отнестись к очередному намеку конголезского премьера на «альтернативные источники» помощи серьезно, поскольку имелась информация, что «энергичный новый советский посол» выражал готовность поставить правительству Адулы «значительное число транспортных самолетов». Американский посол выражал опасения, что Адула может согласиться на «ограниченную советскую помощь».

Автору удалось ознакомиться всего лишь с несколькими архивными документами о контактах посла Немчины с конголезскими официальными лицами в 1962 г. В них ничего не говорится о предложениях какой-либо советской помощи режиму Адулы. Уровень советско-конголезских отношений был таков, что не удавалось установить обычные торговые связи. В одной из бесед Немчина посетовал, что у министра внешней торговли Конго Андре Анеконзапы не было «каких-либо конкретных предложений для развития торговли между нашими странами». Министр заявил, что «Конго может продавать свои товары только на американские доллары». Немчина считал, что такие условия «не могут служить реальной основой для развития торговли». Наиболее «подходящей и выгодной» формой могла бы стать клиринговая торговля, «то есть на основе обмена товарами». Именно таким образом «Советский Союз ведет обширную торговлю с большинством стран мира и, в особенности, со странами Африки и Азии».

Некоторые результаты в военном сотрудничестве с правительством Адулы были достигнуты, когда в его составе находился А. Гизенга. В августе-сентябре 1961 г. по его просьбе в военно-учебные заведения Министерства обороны

СССР было принято 38 конголезских военнослужащих. Их выпуск состоялся в феврале 1962 г. вскоре после ареста опального вице-премьера. Советское посольство в ОАР сообщило Министерству обороны, что на родине прибывшие из СССР конголезские военнослужащие будут арестованы как сторонники Гизенги. Министерство приняло решение о «временной отсрочке» выпуска 30 конголезских курсантов Ташкентского высшего общевойскового командного училища, о чем им было сообщено. Все они оказались патриотами своей страны: «выставили ультимативное требование отправить их в Конго не позднее 17.2.62 года, угрожая в случае невыполнения этого требования, использовать все средства “протеста” вплоть до самоубийств». Удерживать новоиспеченных офицеров не стали и отправили в Конго, где все они были арестованы, но вскоре «освобождены, разжалованы в рядовые и направлены для прохождения службы в воинских частях, дислоцированных в провинциях».

В ноябре 1962 г. переговоры о реализации плана У Тана окончательно зашли в тупик: «Властями г-на Чомбе не было принято никаких мер для выполнения той части Плана Генерального Секретаря для национального примирения, которая приходилась на долю Катанги. В Элизабетвиле происходило обсуждение различных вопросов между представителями Катанги и Центрального правительства в комиссиях по валютным и таможенным вопросам, но никаких шагов не было предпринято для объединения с Катангой». Чомбе был верен себе, нагло тянул время: «Время от времени г-н Чомбе предпринимал некоторые показные шаги, главным образом, процедурного характера. Он был готов приступить к длительным переговорам на условиях и основаниях, которые он заранее указывал; он писал длинные письма и выступал с заявлениями; однако он не предпринимал никаких существенных шагов для достижения объединения Катанги с остальной частью Конго».

Чомбе не только уклонялся от реальных шагов для реинтеграции Катанги, но и демонстративно нарушал Китонские соглашения. Вопреки его заявлениям о намерении «раз и навсегда» покончить с проблемой наемников, их численность в катангских формированиях увеличивалась. Среди вновь прибывших наемников были и летчики, ВВС Катанги быстро наращивали боевую мощь. Закупались новые самолеты, расширялись действующие и строились новые взлетно-посадочные полосы.

Против персонала миссии и войск ООН в Катанге участились провокации – аресты должностных лиц, похищения военнослужащих. Жандармы нападали на ооновские патрули, обе стороны несли потери. 20 сентября был сбит ооновский самолет, проводивший воздушную разведку.

Чомбе и его министры действовали как вполне «суверенные» власти Катанги. Устроили демонстрацию у американского консульства в Элизабетвиле с битьем окон в знак протеста против содействия США выполнению плана У Тана. После того как итальянское правительство заявило, что предоставит войскам ООН в Конго истребители, министр иностранных дел Ж-Б. Кибве «выслал» консула Италии «с предупреждением за 30 минут». Консула насильно вывезли в Родезию.

Неспособность Адулы добиться позитивных сдвигов в решении катангской проблемы ухудшило и без того шаткое положение его правительства. В парламенте звучали требования освободить Гизенгу. Анисет Кашамура, министр информации в правительстве Лумумбы и Гизенги, в начале октября объявил в провинции Киву о создании Движения сопротивления Конго в составе НДК-Л, СЕРБА, ПАС и БАЛУБАКАТ. Адуле с трудом удалось избежать вотума недоверия в парламенте. Правительство удержалось благодаря отмене чрезвычайного положения в Леопольдвиле и амнистии политических заключенных. Гизенга остался в заключении, но арестованный 10 октября Гбение вышел на свободу.

Провал плана У Тана и падение правительства Адулы грозили обернуться новым раундом конфронтации в Конго между противниками по холодной войне. Отдел Госдепа, курировавший разведслужбы, предупреждал Кеннеди, что Советский Союз может предложить Адуле оружие и военных специалистов для решения катангской проблемы или направить ему помощь «через радикальные афро-азиатские государства». Не исключалось, что премьер может не устоять перед соблазном «в отчаянной попытке» удержаться у власти и «обезоружить критиков», пенявших ему на чрезмерную зависимость от США. ЦРУ тоже не исключало такого сценария. И нарисовало мрачную перспективу укрепления позиций русских в Конго и превращения его «в базу распространения революции и нестабильности» на сопредельные колониальные территории, Южную Родезию и Южную Африку.

Расстановка сил в ООН не могла не насторожить администрацию США. Среди государств Касабланкской группы нарастало убеждение, что действия ООН в Конго «вместо того чтобы служить делу объединения на самом деле защищают Чомбе», поскольку «под давлением западных держав ООН и сама не предпринимает эффективных мер и не дает правительству Конго осуществить их». Неспособность ООН справиться с катангским сепаратизмом вызывала недовольство и у прозападных африканских стран, например, Нигерии. Африка требовала или заставить Чомбе выполнить план У Тана или вывести войска ООН. И тогда «пусть правительство Конго при содействии африканских стран возьмется за объединение». У Тан был «глубоко разочарован вялой поддержкой западных держав своего плана». Представитель США в ООН А. Стивенсон считал, что есть 2–3 недели чтобы убедить У Тана и африканцев, что «США и Бельгия действительно намерены приструнить Чомбе и объединить Конго посредством мирных экономических санкций». Иначе: «Генсек попытается самостоятельно предпринять более рискованные меры, и если Запад заблокирует их, доложит Совету Безопасности о провале конголезской операции. Если СБ окажется не в состоянии действовать, что весьма вероятно, у ООН не будет другого выхода, кроме как вывести войска из Конго, предоставив разрешение кризиса африканцам, среди которых США и Советы будут поддерживать своих лошадок». Пора, резюмировал Стивенсон, делать выбор между убеждением Чомбе вкупе с экономическими санкциями и силовыми методами. Проводить «беззубую промежуточную линию больше нельзя».

Опасения, что правительство Адулы падет или согласится принять советскую помощь, изменили позицию администрации Кеннеди относительно применения силы в отношении режима Чомбе. 13 декабря президенту был представлен меморандум о конголезской политике. Авторы признали «неверность» прежнего курса, основанного на предположении, что «добиться реинтеграции Катанги в Конго, создать в Леопольдвиле эффективное умеренное правительство» можно «убеждением и дипломатией, подкрепленных угрозами экономических санкций». Основной причиной неудач была неуступчивость Чомбе и его окружения: «Чомбе становится все сильнее и продолжает маневрировать, пытаясь добиться независимости Катанги». Все, что США до сих пор предпринимали, не «убедило» его начать реальное воссоединение. Поэтому «следует силой заставить его сделать это». Предлагалось так усилить войска ООН в Конго, чтобы «даже мысль о сопротивлении Чомбе стала абсурдом». США должны были внести в это конкретный вклад – предоставить силам ООН истребители и разведывательные самолеты.

Участники представительного совещания у президента 14 декабря согласились с предложением заместителя Госсекретаря Честера Боулса о необходимости «более впечатляющей демонстрации силы со стороны ООН, чем она это делала раньше». Идея о поставке в Конго боевых самолетов была одобрена. Кеннеди подчеркнул важность предоставления Чомбе «определенных гарантий».

18 декабря США направили делегацию военных из восьми человек во главе с генералом Льюисом Трумэном для оценки потребностей войск ООН. Администрация надеялась, что это напугает Чомбе и придаст сил У Тану и Адуле.

У Тан американскую военную помощь не принял. 19 декабря представитель СССР в ООН уведомил генсека, что его правительство готово внести вклад в конголезскую операцию, «любую необходимую помощь». Это поставило У Тана перед трудным выбором. Он счел за благо отказаться от военных поставок из сверхдержав и попросил самолеты у нейтральных стран.

Позиции Адулы демонстративный визит американских военных не усилил. Напротив, оппозиция увидела в нем «угрозу конголезскому суверенитету», и парламент проголосовал за освобождение Гизенги в течение 48 часов.

Визит в Конго американских военных спровоцировал Чомбе на отчаянные, провокационные действия. Члены молодежной секции КОНАКАТ устроили перед консульством США многолюдную демонстрацию, «в ходе которой одна из построек, находившихся на участке консульства, была сожжена, и большая часть окон в здании была разбита». Дальше последовала эскалация военных действий. 24 декабря жандармерия начала обстреливать позиции войск ООН, сбила вертолет. Один из его пассажиров, индийский лейтенант, погиб, остальные (индийский капитан и два сержанта, норвежский лейтенант и шведский капрал) «были жестоко избиты катангцами и посажены в тюрьму». Их освободили после того, как ооновские блокпосты получили приказ не выпускать из Элизабетвиля чомбовских министров.

Чомбе 27 декабря направил представителю ООН в Элизабетвиле письмо, где охарактеризовал ограничения в передвижении своих министров как часть «общего плана», который предусматривает арест его и «всех министров Катанги с тем, чтобы парализовать страну и ввергнуть ее в хаос на тот случай, если Организация Объединенных Наций решит приступить к проведению военных мер». На состоявшейся в тот же день пресс-конференции Чомбе заявил, что в Элизабетвиле состоялось «совещание высших должностных лиц Организации Объединенных Наций с консулом Соединенных Штатов и генерал-лейтенантом Трумэном», на котором был разработан «план военного нападения войск ООН на Катангу для установления американского господства».

Такого совещания не было, но насчет «общего плана» Чомбе оказался прав. 28 декабря силы ООН приступили к реализации операции «Большой Шлем», начался третий раунд противостояния с формированиями Чомбе. На этот раз ооновцы не встретили серьезного сопротивления. Для установления контроля над Элизабетвилем им понадобилось несколько часов при нескольких раненых. В городе «во время операции царило полное спокойствие. Улицы патрулировались тунисскими войсками, которые также заняли почтово-телеграфную контору, президентский дворец и радиовещательную станцию Катанги. Индийский майор проехал по улицам, объясняя населению по громкоговорителю на французском языке, в чем заключается характер операции войск ООН, и сообщая жителям, что им нечего бояться, если они не участвуют во враждебных действиях. Отклик населения был дружественный, и в нем заметно было облегчение».

К 31 декабря войска ООН установили контроль над районом в радиусе 20 км вокруг Элизабетвиля. Их потери составили 7 убитых и 29 раненых. На этот раз у Чомбе не было превосходства в воздухе. 29–30 декабря поставленные Швецией истребители уничтожили на земле все боевые самолеты Катанги. Чомбе бежал в Родезию, где 29 декабря выпустил декларацию с призывом «к беспощадному сопротивлению против подлой агрессии» всеми способами, «включая ловушки, яды, копья, отравленные стрелы». Патетический тон воззвания не помог, жандармерия беспорядочно отступала, жители приветствовали войска ООН.

Единственный шанс Чомбе давала, как и в сентябре 1961 г., непоследовательная позиция западных держав. США снова повели двойную игру, сочетая публичную поддержку действий ООН с закулисными маневрами, чтобы предотвратить полный разгром Чомбе. Чиновники администрации требовали от У Тана «призвать все стороны выполнить его план», приостановить наступление и заняться «примирением». Нажим усилился, когда войска ООН без санкции из Нью-Йорка заняли город Кипуши на родезийской границе. 31 декабря У Тан заявил, что ООН не добивается в Катанге победы или чьей-то капитуляции, поскольку она «не ведет войны против кого бы то ни было в этой провинции». Генсек предложил сосредоточиться на «мирных мероприятиях» и «приложить усилия для поведения плана национального примирения». Он объявил о прекращении огня и дал Чомбе две недели на выполнение условий плана.

У Чомбе появилась возможность тянуть время, ведя бесконечные переговоры при сохранении контроля над двумя важнейшими центрами горнорудной промышленности Катанги – Жадовилем и Колвези. А войскам ООН вновь светила «украденная победа», как в сентябре 1961 г. Остановившийся на пути к Жадовилю перед взорванным мостом через реку Луфиру индийский контингент не получил, а скорее всего проигнорировал приказ У Тана о прекращении огня. 2 января индийцы по изогнувшейся ферме взорванного моста перебрались на противоположный берег, где создали «прочный плацдарм». Затем саперы быстро навели временную переправу. 3 января войска ООН без боя вошли в Жадовиль, где их «радостно встретило местное население».

Взятие Жадовиля сделало поражение чомбовских войск неизбежным. Несмотря на очевидно успешный результат операции «Большой Шлем» напряженность в Катанге сохранялась еще почти три недели. Капитулирует ли Чомбе? Выполнит ли он угрозу применить тактику «выжженной земли» и вывести из строя предприятия горнорудной промышленности?

Пессимистичных прогнозов было много. Их делала и советская пресса. В. Маевский считал, что события в Катанге подтверждают, что «командование войск ООН имеет все возможности покончить с провокационными маневрами жалкой кучки сепаратистов во главе с Чомбе. Эти возможности (и права!) существуют давно». Их нереализованность автор объяснял «непрекращающимся вмешательством новых и старых империалистических колонизаторов во внутренние дела конголезского народа»: «Конго стало ареной столкновения интересов иностранных монополий. Торг идет прежде всего из-за сырьевых богатств Катанги. Бельгийские, английские, французские монополисты, десятилетия грабившие народ Конго с помощью могущественной горнорудной компании “Юнион миньер”, не хотят расставаться со своими прибылями, уступить хотя бы часть их американским монополиям. Старые колонизаторы носятся с идеей отторжения Катанги и присоединения ее к “медному поясу” в английских владениях в Южной Африке. Новые американские колонизаторы хотят прибрать богатства Катанги вместе с богатствами остального Конго».

Маевский не исключал, что и на этот раз западные покровители выручат Чомбе, и проблема катангского сепаратизма не будет решена в соответствии с решениями ООН: «Сбежав в Солсбери, Чомбе попал в объятия премьер-министра “Федерации Родезии и Ньясаленда” Роя Беленского и английского верховного комиссара лорда Олпорта. Его благополучием немедленно заинтересовался министр иностранных дел Англии лорд Хьюм. Английскому делегату в ООН Патрику Дину было дано указание призвать У Тана воспользоваться приглашением Чомбе о посылке представителей в Леопольдвиль, чтобы они договорились там о “справедливом (?!) разделе государственных (??) доходов между Катангой и центральным правительством” а заодно и выхлопотать “личную безопасность” Чомбе в случае возвращения в Элизабетвиль. <…> Империалистические круги США, Англии, Бельгии вместе с заправилами “Юнион миньер” пытаются сейчас предотвратить окончательный разгром Чомбе. Сообщается о том, что наступление войск ООН приостановлено. Тем временем готовится сделка, которая позволила бы Чомбе вести переговоры с центральным правительством» [922]Маевский В. Схватка в Катанге // Правда. 06.01.1963.
.

Опасения обозревателя «Правды» и других пессимистов не оправдались. «Старые» и «новые» «колонизаторы» не без труда, но все же договорились о судьбе Катанги и Чомбе. Этот вопрос обсуждался на американо-британской встрече в верхах по проблемам НАТО, проходившей в начале последней декады декабря в столице Багамских островов Нассау. Кеннеди и Болл предупреждали о большой вероятности падения правительства Адулы, что приведет к «хаосу» и «создаст условия для возвращения в Конго Советов», которые «будут поддерживать преемника Адулы». Новое конголезское правительство не будет церемониться с Чомбе, оно получит поддержку «других африканских стран», и, конечно, «обратится за помощью к Советам», а «Западу придется туго». Лорд Хьюм выразил опасение, что «нынешний курс приведет к оккупации Катанги Соединенными Штатами, одним из последствий которой вполне вероятно будет разрушение горнодобывающей промышленности провинции». Британский министр иностранных дел саркастически заметил, что ему нравится идея о том, что США «должны захватить новую колонию в Африке». Он назвал советскую интервенцию в Конго «нереальной». Консенсус все же был достигнут: «В конце концов, – вспоминает британский премьер Макмиллан, – нас убедили согласиться с тем, что, если быстро не будет достигнуто ясное соглашение (о выполнении плана У Тана – С. М.), должна быть предпринята военная операция, чтобы сломить сопротивление Чомбе и усилить позиции Адулы как главы федерального правительства».

Чомбе метался между Колвези, Элизабетвилем и Ндолой, то призывал к переговорам, то делал угрожающие заявления вроде: «Катангцы будут драться до последнего человека» и применят тактику «выжженной земли». Английский консул убеждал его сотрудничать с ООН. Поняв, что ресурсов для сопротивления не осталось вовсе, Чомбе капитулировал. 14 января У Тан получил «Послание от имени Чомбе и его министров, собравшихся на совет в Колвези». Они выразили готовность объявить всему миру, что «с отделением Катанги покончено» и «предоставить войскам Организации Объединенных Наций свободу передвижения на всей территории Катанги».

21 января войска ООН беспрепятственно вошли в Колвези. Чомбе произнес прощальную сентиментальную речь перед строем двух тысяч катангских жандармов, призвал их сотрудничать с ООН. «Катангская жандармерия, – констатировал начальник операций ООН в Конго, – перестала существовать в качестве организованной силы». Операция «Большой шлем» успешно завершилась с небольшими потерями для ооновцев: 10 убитых и 70 раненых. Территориальная целостность Конго была восстановлена, два с половиной года «независимости» Катанги стали историей.

Не без оснований опасаясь ареста ооновцами, Чомбе 29 мая сбежал в Родезию, откуда вскоре вылетел в Париж «для лечения болезней глаз и желудка».

Капитуляцию Чомбе Советский Союз не считал концом отделения Катанги. «Катангская проблема, – писал Е. М. Примаков, – осталась нерешенной ни в политическом, ни в экономическом, ни в военном отношении». И предостерегал от переговоров с Чомбе: «Если и остались какие-нибудь проблемы, хором говорят на Западе, то все они будут решены путем переговоров центрального правительства с Чомбе и “Юнион Миньер”. Но разве не известно всему миру, к чему уже не раз приводил “путь переговоров” с Чомбе? Сепаратист тянул их до бесконечности, а в это время через границу с Родезией перебрасывались многочисленные наемники и оружие. Есть ли гарантии того, что не сломленный и окончательно не изолированный Чомбе на этот раз откажется от своего вероломства?»

Примаков не исключал рецидива катангского сепаратизма: «Уверения западных деятелей и некоторых представителей ООН в том, что “страница конголезского кризиса уже перевернута”, преследуют цель замаскировать новую сделку колонизаторов», суть которой «свелась к сохранению международного колонизаторского пула, при преобладающем американском влиянии, для долговременного управления и эксплуатации Конго». Обеспечить свои интересы США планировали посредством сохранения «оккупационного режима в Конго», «еще больше приспособив» войска ООН «для использования их в интересах колонизаторов» и оставив их в Конго на продолжительное время. И после разгрома Чомбе, резюмировал автор, «не рассеялись черные тучи над Конго».

Если эта метафора обозначала, что конголезский кризис не завершился, то автор, скорее всего, неожиданно для самого себя, оказался прав.

 

И снова высылка советского посольства

После завершения операции «Большой шлем» Советский Союз возобновил кампанию за вывод войск ООН из Конго. В письме У Тану постоянный представитель СССР в ООН Η. Т. Федоренко указал на несоответствие Уставу ООН предложения Секретариата оставить в Конго «некоторое количество» войск на год или дольше, чтобы «продолжать оказывать конголезскому правительству военную помощь <…> в деле поддержания законности и порядка». Выполнение «чисто полицейских функций», напоминал советский представитель, является прерогативой национальных правительств. После «ликвидации сепаратистской деятельности в Катанге» задачи, поставленные перед ООН в Конго, «в значительной мере выполнены». В этих условиях, утверждал Федоренко, войска ООН превратятся в инструмент западных держав, которые «не прекращают своего вмешательства во внутренние дела Республики Конго и всячески препятствуют ей встать на путь свободного национального развития». СССР же «исходил и исходит из своей принципиальной позиции, что народу, парламенту и правительству Республики Конго должна быть предоставлена возможность самим решать свои собственные дела». Только «безотлагательный вывод» войск ООН из Конго, считал советский представитель, «даст возможность конголезскому правительству распространить юрисдикцию на всю территорию страны, что будет полностью отвечать национальным интересам конголезского народа и соответствовать решению Организации Объединенных Наций о восстановлении единства и территориальной целостности Республики Конго».

Письмо Федоренко не было гласом вопиющего в пустыне. Скорейшего вывода войск ООН требовал конголезский парламент, У Тан не собирался использовать их для подготовки КНА, как это планировал Хаммаршельд. Генсек заявил, что численность войск ООН в Конго будет сокращена, и они покинут страну до конца 1963 г.

Это решение встретило противодействие США, которые рассчитывали на более длительное присутствие ООН в Конго, в частности, и для проведения под ее «зонтиком» реорганизации и перевооружения конголезской армии, чтобы исключить всякую возможность участия в этом СССР.

Чиновники Госдепа убедили Адулу направить У Тану официальное письмо. Премьер утверждал, что для прекращения миссии войск ООН в Конго «еще не наступило время», и просил сохранить контингент численностью 3 тыс. до конца 1964 г. Генсек ответил, что «в настоящее время» он «не располагает средствами» для выполнения просьбы Адулы. У Тан принципиально не возражал против продления сроков пребывания контингента в Конго, но считал его вывод делом времени: «Не приходится сомневаться, что присутствие войск Организации Объединенных Наций в Конго будет и впредь весьма полезным правительству и стране в течение первой половины 1964 года или еще дольше. Но нельзя также сомневаться, что вскоре должно наступить время, когда правительству Конго придется принять на себя полную ответственность за безопасность и поддержание законности и порядка в стране».

27 июня ГА ООН приняла резолюцию, которая устанавливала конечную дату нахождения войск в Конго – 31 декабря 1963 г. Расходы на конголезскую операцию (свыше 401 млн. дол. на 31 августа 1963 г.) усугубили перманентный финансовый кризис, который переживала ООН. СССР отказался внести вклад в содержание ооновских войск в Конго. Советское руководство считало, что расходы должна нести Бельгия как главный виновник конголезского кризиса. По другим мотивам, но тоже отказалась участвовать в финансировании Франция. Деньги на операцию в Конго собрали через Фонд Конго под эгидой ООН, куда сделали основные взносы западные страны. «Голубые каски» находились в Конго до июня 1964 г.

Несмотря на официальную просьбу Адулы ООН не стала участвовать в модернизации конголезской армии. У Тан считал, что она должна осуществляться национальными правительствами на двусторонней основе. Адула заключил соответствующие соглашения с Бельгией, Израилем и Италией. Бельгийцы обязались обеспечить подготовку офицерского состава, израильтяне – десантников, итальянцы – пилотов ВВС.

17 апреля премьер-министр объявил о создании «правительства национального примирения». В его состав вошли представители АБАКО и КОНАКАТ, но сторонникам Гизенги там места не нашлось. Силовой блок остался под контролем группы Бинза. Посты министров внутренних дел и обороны заняли ставленники Мобуту Жозеф Маботи и новоиспеченный генерал Жером Ананий. Бомбоко стал министром юстиции, уступив пост министра иностранных дел новичку в политике Аугусту Каланда-Мабите.

Состав нового кабинета оставлял впечатление временности, он вряд ли мог справиться с острыми социально-экономическими проблемами. Обозреватель «Правды» не сгущал краски, когда писал, что «экономика Конго серьезно подорвана»: «Сельскохозяйственное производство сократилось, понадобилось ввозить рис и кукурузу. Резко возросли цены на продовольствие и промышленные товары. Валютная выручка от экспорта сократилась в 1962 году по сравнению с 1960 годом почти в четыре раза. Усиленный выпуск банкнот ведет к инфляции. Наполовину увеличены прямые и косвенные налоги».

Подавление катангского сепаратизма спасло Адулу от отставки, но не превратила его в лидера нации. Лаврами победителя западные СМИ наградили Мобуту, хотя роль КНА ограничилась охраной базы в Камине и несколькими рейдами в северную Катангу. По приглашению Министерства обороны 19 мая 1963 г. Мобуту прибыл с двухнедельным визитом в США. Мобуту на встрече с Кеннеди 31 мая заверил президента, что сможет обеспечить порядок после ухода ООН, если «немедленно получит американскую военную помощь». Атмосфера встречи не оставляла сомнений, что у конголезского главнокомандующего есть все шансы ее получить. Президент пригласил Мобуту сфотографироваться в розовом саду и сказал: «Генерал, если бы не вы, все бы рухнуло, и Конго захватили бы коммунисты». Мобуту ответил: «Я делаю все, что в моих силах». Кеннеди заметил, что он сделал «великое дело».

Через два месяца Кеннеди подписал комплексную программу военной помощи Конго. Были удовлетворены и частные просьбы Мобуту: он прошел курс подготовки американских десантников, ему предоставили «самолет для управления войсками» с американским экипажем. Зарегистрированный в Конго как борт JDM (Joseph-Desire Mobutu) Дуглас DC-3, ближнемагистральный транспортный самолет в версии для важных персон, стал символом особого расположения американских властей к Мобуту. Он использовался ЦРУ и Пентагоном для сбора информации о Мобуту и других высокопоставленных конголезских должностных лицах.

Прекращение существования «независимой» Катанги лишила СССР шанса укрепить свои позиции в Конго. Теперь, когда Чомбе был повержен, ничто не могло заставить Адулу обратиться за помощью к Советскому Союзу. Перспектив на нормализацию отношений с его правительством не осталось, и советское руководство стало поддерживать левую оппозицию без оглядки на премьера, которому не прочили политического долголетия.

Еще до начала операции «Большой шлем» советские дипломаты в Конго прямо говорили о нежелательности визита Адулы в Москву, хотя официальное предложение оставалось в силе. Посол Немчина заявил секретарю по иностранным делам Марселю Ленгеме 5 декабря 1962 г.: «Общественное мнение в Советском Союзе в настоящее время не подготовлено к приезду Адулы, и оно по-прежнему весьма чувствительно относится к событиям в Конго и к преследованию конголезских патриотов, которые ведут борьбу за независимость и целостность Конго. Следовательно, необходимо правительству Конго заботиться со своей стороны, чтобы подготовить приезд премьер-министра Адулы в Советский Союз с тем, чтобы он способствовал укреплению дружественных связей СССР и Конго, а не наоборот».

В конце апреля приглашение было отозвано. Зато в Москве на высоком уровне, Председателем Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежневым 25 июля была принята парламентская делегация Республики Конго во главе с заместителем председателя палаты представителей Франсуа Фуму-Тамусо.

Сторонники Гизенги в нижней палате конголезского парламента требовали освободить его. Выпустить Гизенгу из тюрьмы потребовали и участники массовых манифестаций, прошедших 26–27 сентября 1963 г. в Леопольдвиле и в Восточной провинции. Через два дня президент Касавубу распустил парламент, последний государственный институт, где звучал голос оппозиции, и наделил правительство чрезвычайными полномочиями.

На совещании, проходившем в Леопольдвиле 29 сентября – 3 октября 1963 г., лумумбисты учредили Совет национального освобождения (СНО). В принятом манифесте подчеркивалась необходимость «завершить эффективную деколонизацию Конго и освободить страну от господства иностранных держав». СНО потребовал сформировать временное правительство и провести демократические выборы в парламент. В противном случае Совет оставлял за собой право начать вооруженную борьбу.

Начались аресты оппозиционных политиков. Прекратилось издание выходившей в Стэнливиле газеты «Ухуру», печатного органа сторонников Гизенги. Были запрещены Национальное движение Конго и Партия африканской солидарности.

Оппозиция ушла в подполье. СНО обосновался в Браззавиле, столице соседнего бывшего французского Конго, где к власти пришли левые силы. Он был аморфной структурой, куда вошли представители различных политических сил, которые по тем или иным причинам находились в оппозиции режиму Адулы: его бывшие министры, оставшиеся не у дел политики провинциального масштаба, радикальная часть сторонников Гизенги, уволенные офицеры КНА. Председателем СНО был избран К. Гбение. По призыву Совета забастовку объявили учителя, лидеры крупнейших профсоюзов потребовали отставки Адулы и создания «правительства национальной безопасности».

Группа Бинза обвинила Адулу в неспособности подавить оппозицию и справиться с экономическим кризисом. 20 октября Касавубу подписал декрет о введении чрезвычайного положения в Леопольдвиле и учреждении правительственного комитета, наделенного особыми полномочиями. В него вошли три министра с «откровенно антикоммунистическими взглядами» – обороны (Ананий), внутренних дел (Маботи) и юстиции (Бомбоко). Комитет, а точнее группа Бинза сосредоточила всю полноту власти. Адула формально остался премьер-министром, но все важные решения принимались без него.

Бинза вознамерилась продемонстрировать свою силу испытанным способом – выслать «коммунистические посольства». 25 октября генерал Ананий заявил Гуллиону, что все посольства социалистических стран (кроме Югославии) будут высланы. Предостережения посла, что столь жесткая мера разрушит образ Адулы как сторонника политики неприсоединения и нанесет вред престижу США в Африке, не возымели действия. Предлог нашелся быстро.

С прибытием в Конго посла С. С. Немчины в резидентуре КГБ произошли кадровые изменения. «Вконец измотанного» Подгорнова сменил советник посольства Б. С. Воронин. Заменили и А. Г. Федяшина. Перед отъездом в Конго Воронин был приглашен для инструктажа в Международный отдел ЦК КПСС. Разведке поручили «поддержание конспиративных контактов» с лидерами «оппозиционных правительству национально-патриотических партий», которые «по всей вероятности», «будут запрещены и уйдут в подполье». По воспоминаниям Нажесткина «Воронина тревожило предчувствие, что это к добру не приведет. Кроме того, это поручение “инстанции” отвлекало резидентуру от основной работы по приобретению агентуры среди представителей западных стран и добыче информации об их деятельности в Конго. Партии эти были организационно слабы, опыта работы в подполье не имели. Поддерживать конспиративную связь с ними было трудно, а провал грозил крупным международным скандалом, возможно, разрывом дипотношений, как это было в сентябре 1960 г.»

После роспуска парламента и создания СНО «задачи контактов с запрещенными партиями Москва не снимала, “инстанция” давала новые поручения, требовала информации». Встречи с оппозиционерами проходили в Браззавиле, так было безопаснее, но оставалось «узкое место – возвращение в Леопольдвиль. Полученные на встречах материалы надо было провозить через государственную границу».

Сотрудники советского посольства в Леопольдвиле часто совершали «закупочные туры» в Браззавиль. «В конголезской столице тех лет, – вспоминает второй секретарь посольства Ю. П. Викторов, – жить было нелегко. Дело не только в непривычном для нас климате. Мы сразу же столкнулись с проблемой продовольствия, одежды, сервиса и т. д. В магазинах пусто, все, что можно было там купить – американские, кажется, времен войны, замороженные куры, иногда рыба, на местном рынке – много тропических фруктов по очень низкой цене – бананы, ананасы, папайя, манго и т. д., но полное отсутствие фруктов, к которым мы привыкли, т. е. яблок, груш, слив и т. п. Лишь изредка можно было купить мясо и, что особенно плохо, почти не было молока и молочных продуктов». За продуктами регулярно ездили «через реку Конго в соседнюю страну со столицей в Браззавиле, где снабжение продовольственными и другими товарами было более-менее нормальным. Оказалось это очень просто. В Леопольдвиле заезжаешь в своем автомобиле на паром и через 10 минут в том же автомобиле съезжаешь на берег соседней страны. Виз и даже паспортов не требовалось, мы только предъявляли свои дипломатические карточки, выданные в Леопольдвиле МИД Конго».

Внешне ничто не предвещало грядущее выдворение посольств социалистических стран. Прием, который посол СССР дал 7 ноября 1963 г. по случаю очередной годовщины Октябрьской революции, посетил Адула, министры его правительства. По впечатлению Викторова, прием прошел «в хорошей, дружественной обстановке». После ухода гостей праздник продолжился «в своем кругу». Он включал друзей из посольств Польши и Чехословакии, поверенного в делах Болгарии. Советские дипломаты «строили планы на будущее, обсуждали различные варианты развития» советско-конголезских отношений, «наполняя их новым содержанием».

19 ноября 1963 г. Воронин и атташе посольства Ю. Н. Мякотных отправились в Браззавиль не за покупками. Там Воронин провел «ряд ответственных встреч» с оппозиционными политиками и «получил объемные пакеты с материалами, предназначавшимися для “инстанции”». Когда паром вернулся в Леопольдвиль, машину посольства неожиданно окружила «плотная группа жандармов и людей в штатском». Воронин «успел блокировать двери и поднять стекла, начал рвать бумаги, пытаясь уничтожить их». Мякотных ему помогал. Жандармы прикладами выбили двери машины, дипломатов выволокли за ноги из машины и тут же на пристани избили. Воронин потерял сознание.

В советском посольстве узнали о случившемся от британского дипломата, который оказался свидетелем захвата. Викторов по поручению Немчины заявил протест конголезскому МИД и потребовал освободить задержанных дипломатов. Сам посол тщетно пытался добиться приема у премьер-министра или президента. Тогда около двух часов ночи посол в сопровождении двух сотрудников посольства на «чайке», «буквально протаранив часовых у ворот», ворвался в резиденцию президента. Сонный, одетый в халат Касавубу «обещал дать команду к утру освободить наших дипломатов», но было ясно, что Мобуту ее проигнорирует.

Воронина и Мякотных привезли в здание службы безопасности. Во время допроса Воронин понял: «Все было нацелено на то, чтобы доказать существование заговора, направляемого из советского посольства, в целях свержения правительства Конго. Идея примитивная, но связь с запрещенными политическими партиями Лумумбы и Гизенги налицо. И это могло сыграть свою роль. Кому объяснишь, что такие контакты, да еще на территории третьего государства, – вещь обычная в дипломатической практике». Как ни странно, у ареста оказалась и отрадная сторона: «Но зато не последовало ни одного вопроса о разведывательной работе резидентуры, которая велась в Конго. Не было названо ни одной оперативной связи, ни одного контакта. А ведь они были. Были и в окружении Адулы, в службе безопасности, в ряде других важных объектов. “Значит об этом ничего не известно, – с удовлетворением подумал Воронин, – значит, не так уж плохо мы работали”».

Вечером захваченных дипломатов доставили в тюрьму Ндоло, находившуюся на территории военного лагеря. Там было «“Царство Мобуту”: пьяная солдатня, побои, издевательства». Ночью солдаты под командованием изрядно пьяного Мобуту вытащили Воронина и Мякотных во двор и поставили к стене. Дальнейшие события Нажесткин описывает так: «Мобуту заплетающимся языком заявил, что настала последняя возможность признаться в участии в антиправительственном заговоре. Иначе – расстрел. Затем Мобуту отдал команду солдатам. Те вскинули винтовки. Наступила жуткая минута. Но тут появился Нендака и в чем-то долго убеждал Мобуту. После весьма эмоционального разговора с Нендакой Мобуту приказал увести пленников обратно в камеру».

Советское посольство в Леопольдвиле окружили десантники. Вышедшего к подъехавшей машине чехословацкого посольства атташе В. С. Черпаченко тут же задержали и выпустили только утром с помощью чехословацких дипломатов. Утро принесло новые неприятности – отключили свет и телефон. Перестали работать лифт, холодильники, кондиционеры, электроплиты. Персонал посольства позавтракал всухомятку. Детям приготовили еду на костре. Помогали «соседи из местных бельгийцев». Посол принял решение отправить на родину женщин и детей.

Вечером 20 ноября они в сопровождении нескольких сотрудников посольства прибыли в аэропорт, чтобы вылететь в Брюссель. Неожиданно в здании аэровокзала появился Мякотных в сопровождении двух вооруженных солдат. К нему бросилась жена, все обрадовались, что он на свободе и полетит со своими. Радость оказалось преждевременной. Викторову как старшему из провожавших объявили решение властей: «Все советские граждане должны покинуть самолет, на котором полетит только Мякотных. Протестуем – не помогает. Узнаем, что это делается по приказу все того же шефа службы безопасности Нендаки. Пытаюсь по собственной инициативе связаться с ним по телефону, но добиваюсь только разговора с секретарем, который лишь подтверждает иезуитское решение». Семьи вернулись в посольство, дабы Мякотных вновь не оказался «гостем» Мобуту.

Ю. П. Викторов что-то напутал в хронологии событий. 20 ноября Мякотных не улетел из Конго. «Правда» сообщила, что «советник посольства СССР в Конго В. С. Воронин был освобожден 22 ноября из заключения и вечером того же дня прибыл самолетом в Москву. О местонахождении атташе Ю. Н. Мякотных сведений нет». На следующий день в газете появилась информация об освобождении 23 ноября Мякотных. Перед высылкой из Конго «внезапно появившийся американец» сделал Воронину и Мякотных «дежурное предложение поменять “сибирскую ссылку” на “прелести” западного мира, на что получил ответ, что и тот и другой уже имели возможность испытать эти “прелести” на своих спинах».

Сообщила «Правда» и об освобождении корреспондента АПН в Конго Б. Г. Бекназара-Юзбашева. 21 ноября в 6 часов утра в корпункт АПН в центре Леопольдвиля, где он жил, «ворвались» два офицера конголезской службы безопасности. Они предъявили ордера на обыск и арест, подписанный Нендакой. Результатом обыска стало изъятие в качестве «улики» пропагандистской деятельности панорамного снимка XXII съезда КПСС, предназначенного для выставки в витринах корпункта.

Журналиста доставили в Ндоло и поместили в «привилегированную камеру» – «пустоту, окруженную камнем на площади в четыре квадратных метра со щелью в стене для воздуха и глазком в двери для надзирателя». Там не было никакой мебели, даже табурета, зато в изобилии наличествовала грязь. Пребывание Бекназара-Юзбашева в Ндоло было недолгим и мало походило на тюремное заключение. Основной контингент заключенных составляли «последователи Лумумбы» и «сторонники Гизенги». Эти «умные и, в большинстве своем, образованные люди» распропагандировали охрану, и советский пленник мог «выходить в коридор и во двор, общаться с узниками и даже беседовать с ними в камерах». Спустя 12 часов после ареста Бекназар-Юзбашев был освобожден. Извинений ему не принесли, назвав произошедшее «недоразумением».

Официальная советская реакция последовала 21 ноября. Министр иностранных дел А. А. Громыко вручил временному поверенному в делах Республики Конго Себастьяну Кини ноту. Правительство СССР уведомило власти Конго, что «рассматривает нападение на советских дипломатов в Леопольдвиле, нанесение им побоев, обыск арест и заключение в тюрьму, а также фактическое установление блокады вокруг здания посольства СССР» как «грубое нарушение общепризнанных норм международного права» и «провокацию, которой нельзя найти никакого оправдания». В ноте прозвучали необычные для этого жанра укоризненные, отдающие патернализмом мотивы: «И если вместо благодарности за честную и доброжелательную в отношении Конго позицию, если вместо даже простого соблюдения элементарных норм порядочности, органы конголезской охранки, в которой активную роль играют известные иностранные “советники”, устраивают подобные провокации против официальных советских представителей, то это не в последнюю очередь удар по престижу и международным позициям самой Республики Конго». Советское правительство заявило «решительный протест» против «полицейского нападения на советских дипломатов и их ареста», потребовало освобождения Воронина и Мякотных и выразило надежду, что «виновные будут строго наказаны, причиненный ущерб возмещен» и будут созданы условия для «нормальной деятельности посольства СССР в Леопольдвиле».

Надежды оказались напрасными. 21 ноября Адула заявил на пресс-конференции, что у русских дипломатов найдены документы, подтверждающие их контакты с СНО. Среди них якобы было письмо «с просьбой к Советскому Союзу напечатать пять миллиардов фальшивых конголезских франков, чтобы подорвать денежную систему Конго после недавней девальвации». В тот же день в ответной ноте конголезское правительство объявило сотрудников посольства СССР персонами нон грата и потребовало их отъезда в течение 48 часов. Нажесткин пишет, что ноту вручили послу Немчине в министерстве иностранных дел. Викторов утверждает, что ноту к воротам посольства принес курьер и «без особых церемоний» передал документ ему.

23 ноября последовала новая советская нота. Правительство выразило «недоумение» по поводу утверждений Адулы, назвав их «инсинуацией». Ответных мер в отношении персонала конголезского посольства в Москве СССР не предпринял, «дорожа достоинством Советского государства, а также принимая во внимание то, что в данном случае дело касается молодого независимого государства, независимость которого в настоящее время поставлена под серьезную угрозу».

После неоднократных и резких протестов Немчины его все-таки принял премьер-министр. «Встреча проходила в атмосфере явной напряженности», и «диалог не получился». 24 ноября персонал посольства без происшествий вылетел в Брюссель, а оттуда в Москву. Посла и нескольких сотрудников посольства принял Громыко, который «отметил нашу работу, стойкость, умение преодолевать возникшие трудности».

Почему СССР не выслал конголезское посольство? Очевидная причина – нежелание разрывать дипломатические отношения – называлась в ноте: «Советское правительство принимает к сведению, что решение конголезского правительства не означает разрыва дипломатических отношений с СССР и что персонал советского посольства, который признается нежелательным правительством Конго, будет заменен другими лицами, назначенными Советским правительством в соответствии с обычным порядком».

Был и менее очевидный, но важный резон «остаться» в Конго, хотя бы номинально. «Советы, – отмечает канадский исследователь советской политики в Африке, – понимали, что разрыв дипломатических отношений с Конго подтвердит “правильность политической линии Китая”, который не признал коалиционное правительство Адулы-Гизенги». В сентябре 1961 г. СССР и другие страны, установившие отношения с правительством Гизенги, признали коалиционное правительство Адулы. И только КНР закрыла посольство в Стэнливиле, ввиду того, что «законное правительство Республики Конго объявило о прекращении своей деятельности». Китайские дипломаты вернулись в Пекин. Китай критиковал решение СССР открыть посольство в Леопольдвиле, как легитимацию «антилумумбистского режима» Адулы. Разорвать с ним отношения для СССР означало косвенно признать правильность и последовательность китайской линии в конголезском вопросе, который был одним из эпизодов разногласий между КПСС и КПК по стратегии и тактике в отношении национально-освободительных движений.

Первые две попытки ООН покончить с катангским сепаратизмом окончились неудачей и трагической гибелью генсека Хаммаршельда. Провал в Катанге ослабил позиции Адулы. Он не собирался делить власть со сторонниками Лумумбы, стал проводить откровенно прозападный курс. Гизенга оказался в ловушке, сооруженной для него американцами и группой Бинза. Они пресекли попытки преемника Лумумбы вернуть Катангу и стать общенациональным лидером. С третьего раза войска ООН нанесли поражение силам Чомбе, и Адула использовал этот успех для устранения Гизенги с политической арены. Вице-премьер оказался за решеткой и вполне мог разделить ужасную судьбу Лумумбы. Развернувшаяся в СССР кампания в защиту Гизенги не затрагивала Адулу, с чьим правительством советская дипломатия настойчиво пыталась наладить полноценные отношения. И лишь когда бесперспективность такой линии стала совершенно очевидной, советское руководство начало поддерживать левую оппозицию без оглядки на премьера, которому не прочили политического долголетия. Поворот оказался запоздалым. Когда ООН окончательно решила катангскую проблему, Адула не замедлил выслать советское посольство. СССР лишился даже формального присутствия в «сердце Африки».

Неожиданное обострение и новая интернационализация конголезского кризиса дали СССР шансы на реванш.