Летом 1964 г. прозападный режим Конго оказался на грани краха. В августе повстанцы, которые называли себя симба (в переводе с суахили – лев), полностью контролировали 5 и частично 8 из 21 провинции. Знаменем симба стал Лумумба, лумумбисты возглавили восстание. Правительственные войска беспорядочно отступали. Американская разведка прогнозировала «полное разрушение государственной структуры» в ближайшее время. Подавить восстание удалось только при помощи внешнего военного вмешательства. Советский Союз не использовал восстание и новую интернационализацию конголезского кризиса для возвращения в «сердце Африки». Был ли это упущенный шанс из-за чрезмерной предосторожности? Или выверенная «реальная политика», вызревшая после череды неудач в Конго?

 

Обманутые ожидания

Призывы оппозиции свергнуть правительство Адулы падали на благодатную почву, находили поддержку у обнищавшего, замордованного чиновниками, армией и полицией населения. Конголезский историк точно описал настроения соотечественников в конце 1963 г. Смутное время, казалось, закончилось, и забрезжила надежда на то, что они наконец-то вкусят плоды независимости. В 1960 г. политики обещали золотые горы, говорили, что после ухода колонизаторов наступит светлое будущее и благоденствие. У всех будет работа и высокая зарплата. Не надо будет платить налогов. Станут доступными дома, автомобили, бытовая техника, появится водопровод и электричество. Бесплатными станут образование и медицинская помощь. Далеко не все принимали эти посулы за чистую монету, но многие верили, что на смену колониальному господству придет подлинная свобода, а несметные богатства страны станут достоянием народа. Лумумба обещал золотой век и отстаивал суверенитет Конго. Его враги – те, которые сместили и убили его, оказались похуже белых господ. Установили репрессивный, коррумпированный, проамериканский режим. Погрязли в коррупции и роскоши. Смотрели на простых людей свысока, считали их быдлом. Безжалостно расправлялись с недовольными. Их называли «новыми белыми», черными по цвету кожи, но чужими по духу.

Верхи стремительно отдалялись от низов не только ментально, кричащей становилась разница в уровне жизни. Миллионы конголезцев потеряли работу и стабильный заработок, созданная в колониальные времена социальная инфраструктура пришла в негодность и оказалась на грани необратимого разрушения. Резко сократилось сельскохозяйственное производство, деревня откатилась к натуральному хозяйству и нищете. Сотни тысяч крестьян, по большей части молодых мужчин, ушли в города. За четыре года независимости население Леопольдвиля выросло с 350 тыс. до 1 млн. 200 тыс.Мигранты пополнили ряды городских люмпенов, исход из деревни усугубил и без того тяжелую жизнь горожан с ее перенаселенностью, нехваткой товаров, астрономической инфляцией, массовой безработицей, разгулом преступности.

Консул США в Элизабетвиле Джонатан Дин сообщал в посольство 2 июля 1964 г.: «Здесь и в соседних районах почти все очень недовольны правительством. Первые четыре года независимости принесли всем слоям населения глубокое разочарование. Повсюду коррупция, некомпетентность, разгул насилия, экономический упадок. Конголезцы, пусть и необоснованно, ожидали от независимости совсем другого».

После вывода войск ООН в июне 1964 г. в Конго образовался силовой вакуум. В соответствии с программой модернизации КНА Израиль взял на себя подготовку парашютно-десантного батальона, бельгийские офицеры занимались боевой подготовкой во всех частях и подразделениях, несколько конголезских офицеров отправились на учебу в военные академии США. Позитивных результатов не наблюдалось: армия не стала боеспособной, зато лихо кошмарила мирное население: убивала, насиловала, грабила. ЦРУ дало воинству Мобуту исчерпывающую характеристику в меморандуме «Ситуация с безопасностью в Конго» от 17 июня 1964 г.: «КНА отличилась на поприще мародерства и изнасилований, ее ненавидят и боятся. Командный состав производит удручающее впечатление, солдаты склонны к мятежу, оружие для них – всего лишь источник доходов».

Загнанная в подполье оппозиция перешла к вооруженной борьбе.

 

Восстание басени

Ее начал соратник Лумумбы Пьер Мулеле. Он был министром образования в правительстве Лумумбы и Гизенги. В январе стал представителем стэнливильского правительства в Каире, где поддерживал контакты с советским посольством. В марте 1961 г. возглавил делегацию, которая безуспешно вела переговоры в Москве о предоставлении правительству Гизенги военной помощи.

Мулеле был политиком с твердыми убеждениями и принципами. Он разочаровался в Гизенге, считал его «неспособным противостоять натиску неоколониальных сил», не поддержал компромисс с врагами Лумумбы ради «национального примирения», которое походило на капитуляцию. 21 марта из Каира он написал Нкруме письмо, где «описал трагическую ситуацию» в Конго и попросил о помощи. Ганский президент ответил уклончиво. В апреле 1962 г. Мулеле уехал в Китай, где полтора года изучал теорию «народной войны» Мао-Цзэдуна и прошел военную подготовку, необходимую для ведения партизанских операций.

Выходящая в Лусаке газета «Daily Mail» 2 января 1964 г. опубликовала документы, якобы захваченные в ноябре 1963 г. у советских дипломатов, возвращавшихся в Леопольдвиль из Браззавиля, где они встречались с руководителями СНО. Конголезцы так объяснили Воронину причины отъезда Мулеле в Китай: «Мы сделали все, чтобы убедить наших русских товарищей помочь нам, но они не осознали, какие мы испытываем трудности, не вошли в положение. Поэтому товарищ Мулеле отправился в Китай. В Китае он получил направление для поступления в военное училище. <…> Не хотим обидеть наших русских друзей, но считаем, что нам лучше обратиться к Китаю. <…> Китай помог Мулеле». Подлинность документов не доказана, но в свете неудачных переговоров, которые в марте 1961 г. Мулеле вел в Москве, не исключено, что такие слова могли быть сказаны Воронину.

В июле 1963 г. Мулеле вернулся в Леопольдвиль официально для того, чтобы занять предложенный ему Партией африканской солидарности пост в правительстве провинции Квилу на юго-западе страны. В правительство он не вошел, а скрылся в лесах этой провинции. Там он без всякой поддержки извне создал сеть лагерей, где наладил политическую учебу и военную подготовку сторонников. Их костяк составляла малоимущая сельская и городская молодежь. Мулеле не оставил никаких программ или манифестов. Судя по записям слушателей политических курсов в его лагерях, мулелисты или, как они называли себя, басени (лесные люди), изучали маоизм, слегка адаптированный к конголезским условиям.

Мулеле учил, что общество делится на два класса – капиталистов и обездоленные массы. В Конго капиталистический класс состоял из иностранцев, «империалистов», и конголезцев, работающих на правящий режим, «реакционеров». Существовали две формы борьбы: «реформизм», лишь облегчавший страдания масс, и революция, которая делала их хозяевами своей судьбы. Революционную борьбу должны были вести бойцы, чувствовавшие себя в деревенской среде, «как рыба в воде». Инструкции Мулеле требовали от партизан соблюдения дисциплины, примерного поведения в быту, сохранения достоинства в любых ситуациях, уважительного отношения к местному населению, отказа от личной выгоды во имя общего дела. Им запрещалось пользоваться европейскими вещами, общаться с миссионерами, использовать французский язык. Подлинными у мулелистов считались только проверенные временем коллективистские ценности сельской общины, которые не допускали существования имущественного неравенства.

Неотъемлемой частью подготовки повстанцев был психологический тренинг через привычные и понятные им магические ритуалы. По традиционным верованиям человек, принявший снадобье дава, становился неуязвимым для пуль. Они либо проходили сквозь него, не причинив вреда, либо превращались в воду, соприкасаясь с телом. Дава превращала воина в супермена со сверхъестественными способностями. Он мог одним пристальным взглядом парализовать волю врага, сделать его беспомощным. Дава представляла собой воду, настоянную на злаках, которую готовили и «заряжали» знахари, выполнявшие определенные обряды. При посвящении снадобье пили из специальных маленьких пиал и обрызгивали им тело. Авторитет Мулеле зиждился и на приписываемых ему сверхъестественных способностях. Народная молва утверждала, что пули врагов ему не страшны, что он может стать невидимым, превратиться в птицу, летать на аэроплане размером в человеческую ладонь и т. п.

За полгода Мулеле удалось развернуть сеть лагерей, подготовить боевые группы во главе с «политическими комиссарами», заручиться поддержкой многих вождей. В районах, где большинство населения составляли пенде (народность Гизенги) и мбунда (народность Мулеле), мулелистские группы существовали в каждой деревне. Завершив первый этап, Мулеле приступил к организации партизанских районов. В январе 1964 г. партизаны начали совершать вылазки и рейды, атаковали военные посты, устраивали засады, нападали на христианские миссии, магазины и склады европейских компаний. 5 февраля из засады был убит отравленной стрелой начальник генерального штаба КНА полковник Евгений Илейя. Правительственные войска были окружены в городах, которые повстанцы, следуя тактике «деревня окружает город», и не собирались захватывать. На «освобожденных территориях» повстанцы расправлялись с полицейскими и военнослужащими, чиновниками, осуществляли конфискацию и раздел имущества «реакционеров».

В Квилу было введено военное положение, власти объявили награду в 10 тыс. долларов за живого или мертвого Мул еле. Когда в апреле 1964 г. на подавление восстания были брошены лучшие части КНА, мулелисты скрылись на своих лесных базах, осуществили «стратегическое отступление» на заранее подготовленные позиции. Партизанская война в Квилу продолжалась до ноября 1967 г., когда Мулеле отправился в Браззавиль, где надеялся поправить пошатнувшееся здоровье. Там Бомбоко передал ему письмо от президента Мобуту, в котором тот обещал амнистию во имя национального примирения. После долгих колебаний Мулеле приехал в Киншасу в октябре 1968 г. И прожил там 10 часов: его подвергли жестоким публичным пыткам и казнили.

 

«Они неуязвимы»

Пример басени вдохновил Совет национального освобождения, хотя мулелисты действовали автономно, изолированно от других оппозиционных сил. В январе 1964 г. из Браззавиля в Бужумбуру, столицу Бурунди, прибыл Гастон Сумиало. Он участвовал в создании НДК. Придя к власти, Лумумба назначил его главой провинции Киву на востоке страны. После смещения Лумумбы Сумиало лишился должности. Путь оппозиционера привел его в СНО. Сумиало имел поручение Гбение организовать вооруженное сопротивление силам центрального правительства в восточном Конго и на севере Катанги, где влияние лумумбистов было традиционно сильным.

Сумиало преуспел на этом поприще. Первые вооруженные столкновения повстанцев с армией произошли в апреле 1964 г. Действия симба носили иной характер, нежели маоистская стратегия партизанской войны, которой следовали басени. Главной целью симба был захват городов и создание там центров новой власти.

Карта № 3. Восстание симба

17 мая был взят город Увира. Теперь через озеро Танганьика открывался беспрепятственный путь в Бурунди, откуда повстанцы стали получать китайское оружие. На первых порах винтовки были у симба редкостью, преобладали мачете, копья, ножи, дубинки. Экипировка являла собой причудливую смесь традиционных воинских облачений и по большей части неуместных для военной формы деталей европейской одежды. Британский журналист Ян Колвин описал колоритных персонажей, которых он увидел в захваченном повстанцами Альбервиле: «Несколько человек были в касках, украшенных цветами бугенвиллеи и пальмовыми листьями. Один носил женскую шляпу с цветочками, какие обычно попадаются на деревенских барахолках. Голова другого была покрыта шоколадного цвета беретом с фетишем из леопардовой шкуры. Среди убранства их головных уборов попадались перья белой цапли, розочки из пластика, крылья птиц, полковник из Физи прикрепил на фуражку чучело головы журавля – талисман, приносящий удачу. Они носили джинсы, комбинезоны, шорты цвета хаки, леопардовые шкуры, разные детали военной формы».

Увира стала местом рождения Народной армии освобождения (НАО), там повстанцы провинций Киву, Катанги и Восточной объединились в единый фронт под руководством Сумиало. Реальное командование боевыми операциями осуществлял Николас Оленга. До независимости он работал железнодорожным служащим в Кинду. Лумумба был кумиром Оленги, он стал активистом

НДК. Занимал руководящий пост в администрации Гизенги. С началом восстания проявил себя жестким командиром и хорошим организатором.

Как и басени Мулеле, симба верили в чудодейственную силу давы. Все воины проходили обряд посвящения, чтобы стать неуязвимыми для пуль, в каждом отряде обязательно были знахари Они получали подписанные руководителями восстания мандаты с полномочиями «сопровождать и лечить военных во время боевых операций». У вождей повстанцев были свои личные колдуны. Генерал Оленга за большие деньги уговорил поддерживать свою даву некую Маму Марию Онему. Магия этой маленькой, сморщенной, одногрудой женщины неопределенного возраста считалась самой сильной в восточном Конго.

Дава проявляла свою чудодейственную силу, если человек соблюдал ряд строгих запретов и ограничений. Нельзя было употреблять алкоголь, вступать в половые связи, прикасаться к другим людям, не прошедшим обряд посвящения, есть пищу, приготовленную беременной женщиной, ступать в воду. Дабы оставаться неуязвимыми, воины должны были соблюдать определенные правила и в бою: идти в атаку строго по прямой, вытянув перед собой руки, смотреть только вперед, не отводя взгляда, кричать «май Мулеле» (вода Мулеле). Если пуля все-таки настигала прошедшего обряд посвящения, у знахарей было готово объяснение: неудачник делал что-то не так. Убит – значит, испугался, совершил кражу или спал с женщиной, ранен – значит, только испугался. Знахари не прятались за спины воинов, им надлежало сопровождать атаковавших и размахивать пальмовыми ветвями, чтобы отгонять злых духов. Перед атакой многие курили марихуану, что поощрялось.

По наблюдениям кубинского революционера-интернационалиста Че Гевары, находившегося среди конголезских повстанцев в апреле-ноябре 1965 г., вера в даву была настолько сильной, что никто не шел в бой, не пройдя соответствующий ритуал. Он неоднократно говорил с командным составом о необходимости отучить бойцов от связанных с давой предрассудков. Все было напрасно: «К даве относятся как к символу веры. Наиболее политически образованные говорили, что она является природной, материальной силой, и они, будучи диалектическими материалистами, признают ее силу и секреты, которыми владеют знахари».

Правительственная армия беспорядочно отступала. Солдаты КНА верили в волшебную силу давы не меньше, чем повстанцы. Не отличавшиеся меткой стрельбой и высоким боевым духом мобутовцы обращались в бегство, придя в ужас от «неуязвимости» противника. Типичным можно считать бой, случившийся около Касонго в провинции Киву в июле. Участвовавший в сражении офицер КНА описал его так: «Орда [повстанцев] продолжала неумолимо приближаться, так щупальца осьминога скользят к человеку, чтобы схватить его мертвой хваткой. Солдаты стреляли без перерыва. Не обращая внимания на пули, “мулелисты” шли на них, крича во всю силу легких: Мулеле-Май, Мулеле… Наши жандармы стали сомневаться в действенности своего оружия. Дистанция сокращалась: 200 метров… 150…, и в наших рядах появился страх. <…> Их [повстанцев] шеи и талии были увешаны амулетами и пакетиками с “давой”, которые ритмично раскачивались в такт шагам. <…> Орда приближалась, словно ужасное чудовище. До нее оставалось только 100 метров – очень близко. Страх начал одолевать солдат. Вдруг стрельба прекратилась, тишину нарушало лишь монотонное бормотание мятежников. Минутное замешательство – и одна мысль, словно вспышка, поразила всех наших жандармов: “Они неуязвимы… неуязвимы… Бегите, спасайтесь, чтобы остаться в живых!” Приказ не был отдан, но был исполнен. <…> Симба сочли ниже своего достоинства преследовать спасавшихся бегством».

Народная армия освобождения овладела всей северной Катангой, рядом крупных городов восточного Конго и стремительно продвигались к Стэнливилю.

 

Возвращение Чомбе

США лихорадочно искали эффективные способы подавления восстания. Самым подходящим на роль усмирителя из конголезских политиков был находившийся в добровольной ссылке в Испании Моиз Чомбе – жесткий, решительный, энергичный, не лишенный харизмы. Слухи о возможном возвращении опального лидера Катанги начали циркулировать среди дипломатов западных стран в Леопольдвиле в начале апреля 1964 г., когда Чомбе «с частным визитом» прибыл в Лондон из Мадрида и выступил на заседании Королевского института международных отношений. Британское правительство оказало ему прием, который полагался государственным деятелям зарубежных стран.

В середине июня Чомбе сообщил послу Конго в Лондоне Томе Канзе, что, по словам посетившего его представителя США, они не возражают против его, Чомбе, кандидатуры на пост премьер-министра, «когда Адула уйдет». Это стало сигналом для напуганных размахом восстания конголезских политиков. Они, как по команде, решили «не поминать старое» недавнему врагу, который, как они надеялись, сможет оградить от мятежа хотя бы Катангу. Вскоре Мобуту заявил о необходимости пригласить Чомбе в Конго. Затем в Мадрид направился президент провинции Леопольдвиль Клеофас Камитату, который привез письменные гарантии от Касавубу.

26 июня Чомбе прилетел в Леопольдвиль. На рассвете он появился в резиденции Адулы. Тот встретил гостя в пижаме и произвел на него жалкое впечатление: «Он потерпел неудачу и стоял на пороге неминуемой катастрофы. Он это понимал, он больше ничего не контролировал и не имел представления о том, что надо делать. <…> “Чомбе, сказал он, только вы можете с этим справиться”».

Правящий режим находился в отчаянном положении. Вернувшийся из провинции Киву Мобуту, в отчаянии воздев руки к небу, рассказал Чомбе как «несколько тысяч мятежников, вооруженных дубинками и копьями, наголову разбили несколько батальонов национальной армии». В столице было неспокойно: «Почти каждый день звучали взрывы, люди опасались худшего. Иностранные посольства и международные организации готовились отозвать свой персонал. У правительства Адулы практически не осталось сторонников, народ роптал и жаловался».

Возвращение Чомбе не осталось не замеченным в Москве. В заявлении представительства СССР при ООН итог ооновской операции в Конго изображался провальным: «Израсходовано 433 млн. долларов, погибло 126 солдат и офицеров вооруженных сил ООН. В докладе [ООН] не говорится, сколько погибло конголезских патриотов. Но каждый знает, что эта цифра во много крат больше. Пролито немало крови, а положение в Республике Конго не лучше, а, пожалуй, даже хуже, чем оно было 4 года тому назад, когда начинались операции ООН». Вероятное назначение Чомбе премьером могло только ухудшить ситуацию: «Желая обеспечить себе условия для бесцеремонного хозяйничанья в Конго, колонизаторы пытаются превратить конголезское правительство в колоду карт, которую можно перетасовывать по своему желанию. Они хотели бы, не считаясь с волей конголезского народа, иметь во главе правительства Конго послушных им марионеток, запутавшихся в сетях иностранных монополий. Сейчас они делают ставку на бывшего правителя Катанги Чомбе, роль которого в трагических событиях в Конго хорошо известна. Желая перечеркнуть память о совсем еще свежих событиях в этой стране, империалистическая пропаганда стремится изобразить Чомбе как человека, который может “спасти” Конго, восстановить спокойствие в республике».

9 июля Чомбе по поручению Касавубу сформировал правительство. Его состав не оставил сомнений, что новый премьер собирается править железной рукой. Себя он не обделил: стал премьер-министром, министром иностранных дел, информации, планирования, почты и телекоммуникаций. Пост министра внутренних дел ожидаемо достался верному единомышленнику и подельнику по ликвидации Лумумбы Годфруа Мунонго. Кресло министра обороны благоразумно сохранил за собой Касавубу. Нашлось место и для бывшего главы Южного Касаи Альбера Калонжи, который вернулся из Европы, чтобы стать министром сельского хозяйства. Остальные посты достались слабым малоизвестным фигурам.

В качестве «жеста доброй воли» Чомбе освободил политических заключенных, в том числе Антуана Гизенгу, который провел в тюрьме два с половиной года. Касавубу был против, но Чомбе настоял, поскольку «Гизенга был авторитетным лидером в охваченной восстанием провинции Квилу, а на международной арене он для многих стал символом».

24 июля президент США Линдон Джонсон заявил о признании правительства Чомбе и выразил «твердое намерение налаживать с ним взаимопонимание и сотрудничество». Другой была реакция африканских лидеров. Большинство из них не скрывали неприязни и презрения к этому «ходячему музею колониализма», чьи руки были обагрены кровью Лумумбы и его соратников. «Разве может кто-нибудь представить себе, что я, Хасан II, <…> могу допустить, чтобы во время минуты молчания, объявленной на официальном мероприятии в память о наших африканских героях, среди нас будет сидеть один из их убийц?», – заявил король Марокко в радиообращении к нации 14 июля.

Надеясь улучшить свой имидж в африканских странах, Чомбе собрался приехать вместе с Касавубу на вторую конференцию глав государств и правительств африканских стран, проходившую в Каире 17–21 июля. Это вызвало «бурный протест» Алжира, Ганы и Египта, за которым последовало официальное заявление Организации Африканского Единства (ОАЕ) о нежелательности присутствия конголезского премьера на форуме. Касавубу там готовы были принять, но ему была послана телеграмма с просьбой не включать Чомбе в состав конголезской делегации. После этого Касавубу отказался от поездки в Каир.

Чомбе рискнул посетить несколько городов Восточной провинции. 18 июля он прилетел в Стэнливиль, ездил по городу в открытом джипе, возложил венок к монументу Лумумбы. Нераскаявшийся, скрывавший свое преступление палач публично чтил память жертвы! Толпа горожан молча наблюдала за этим запредельно циничным, кощунственным действом.

Смена власти в Леопольдвиле никак не повлияла на ход восстания, оно распространялось со скоростью лесного пожара. Ни массированная американская помощь, ни храбрившийся Чомбе не могли его остановить. Гарнизоны КНА редко оказывали сопротивление, чаще разбегались, сдавались или переходили на сторону повстанцев. Бывало, что симба звонили в городскую администрацию по телефону, говорили «мы идем» и беспрепятственно входили в город. Их главным трофеем были арсеналы современного оружия.

5 августа повстанцы заняли Стэнливиль, который обороняли 1500 военнослужащих КНА. «Правда» сообщила, что «после продолжительных уличных боев части конголезских повстанцев установили контроль над столицей Восточной провинции Конго – городом Стэнливилем». По свидетельствам очевидцев бои были недолгими. Оставшиеся в городе американские дипломаты наблюдали из окон консульства, как взвод КНА поспешно ретировался по авеню Эйзенхауэра на грузовике от противника: «Шедших в колонне по одному тридцати или сорока человек, которых вел высокий импозантного вида человек. Они были одеты в белое, махали пальмовыми ветвями, у них, похоже, не было оружия. Они двигались грациозно и молча. От них веяло чем-то жутким и потусторонним».

Оленга начал путь к Стэнливилю во главе небольшого отряда, который быстро превратился во внушительную силу. После занятия каждого крупного населенного пункта он присваивал себе очередное звание. Взяв Стэнливиль, он произвел себя в генералы.

После захвата Народной армией освобождения Стэнливиля советская пресса, доселе весьма скупо освещавшая восстание, стала писать о положении в Конго едва ли не каждый день. 8 августа «Правда», рассказав об очередных успехах повстанцев – взятии стратегически важного города Маноно в северной Катанге и продвижении к столице провинции Касаи Лулуабургу, – охарактеризовала положение в Леопольдвиле как «панику». Это не было преувеличением. Став премьер-министром, Чомбе почувствовал себя «капитаном тонущего корабля с многочисленными пробоинами». А после падения Стэнливиля совсем запаниковал: «В августе 1964 г. стало очевидным, что революция (sic!) продолжится. Она охватила три пятых территории страны. Еще несколько недель, и повстанцы будут в Леопольдвиле, они будут везде».

По заказу правительства США американские специалисты по контрпартизанской войне подготовили исследование о магии и ее влиянии на «военные и полувоенные операции в Конго». Они предложили изучить возможность использования против повстанцев «контрмагии», состряпать с помощью лояльных знахарей некую «антидаву». Приоритет все же отдавался обычным методам: «Есть все основания считать, что в Конго, как и повсюду в Африке, дисциплинированные и искусные в стрельбе войска под командованием знающих свое дело офицеров могут легко развеять представления о магической неуязвимости». Таких войск в Конго не было.

 

«Псы войны»

Оставалась только внешняя военная интервенция. Американская дипломатия попыталась подвигнуть на нее Бельгию. С этой целью 7 августа в Брюссель прибыл заместитель госсекретаря Аверелл Гарриман. Министр иностранных дел Поль-Анри Спаак категорически отверг его предложение направить в Конго бельгийские войска или хотя бы офицеров для восстановления командной структуры КНА. Спаак заявил, что «все как один» бельгийские предприниматели против военного вмешательства и готовы вести дела с Гбение, который понимает необходимость сохранения бельгийского присутствия в Конго и важность экономической помощи для экономики страны.

США не могли допустить прихода повстанцев к власти, это означало конец проамериканского режима, который создавали и укрепляли три администрации (Эйзенхауэра, Кеннеди, убитого в ноябре 1963 г., и его преемника Джонсона) на протяжении четырех лет. 11 августа положение в Конго обсуждалось на заседании Совета национальной безопасности. Директор ЦРУ Джон Макоун констатировал, что «необходимы западные войска». Гарриман согласился: «Конголезская армия в большинстве случаев показала свою полную негодность. <…> Правительство деморализовано, Леопольдвиль в опасности». «Время уходит, Конго надо спасать», – резюмировал президент Джонсон.

В тот же день в Леопольдвиль вылетел помощник Госсекретаря по африканским делам Меннен Уильямс. Вместе с ним летела сводная тактическая группа ЛЕО – взвод десантников, который должен был обеспечить эвакуацию американского посольства при возникновении чрезвычайных обстоятельств. Чомбе прямо заявил Уильямсу, что «готов принять помощь хоть от дьявола». Накануне отъезда из Вашингтона Уильямс беседовал с послом ЮАР, который сообщил, что Чомбе попросил Преторию поставить ему две эскадрильи истребителей. От американского представителя Чомбе потребовал ни больше ни меньше как немедленно направить в Конго три батальона парашютистов для взятия Стэнливиля. Последовал «жесткий отказ». В планы Белого дома не входило посылать американские войска в Конго с перспективой получить оттуда гробы незадолго до президентских выборов. Уильямс предложил Чомбе четыре или пять «почти новых» бомбардировщиков Б-26К. Чтобы смягчить негативную реакцию африканских стран и ООН на появление у Чомбе американских штурмовых бомбардировщиков, помощник Госсекретаря настоятельно посоветовал ему «африканизировать военную ситуацию в Конго» – публично обратиться за помощью к африканским странам «ввиду попыток вмешательства внешних сил с подрывными целями».

Чомбе упирался. Он помнил, что ОАЕ отказало ему в праве участвовать в каирском саммите. В конце концов, под нажимом американского посла в Конго Джорджа Го дли Чомбе 16 августа направил послания главам Либерии, Мадагаскара, Сенегала, Эфиопии, а впоследствии и Нигерии, с просьбой прислать в Конго войска для помощи в подавлении восстания. Лишь Нигерия выразила готовность принять участие в операции по поддержанию мира в Конго, но только «под эгидой ОАЕ».

Советская пресса резко отреагировала на визит Уильямса. «Переброска парашютистов и техники США в Конго, – писала “Правда”, – не может быть расценена иначе, как начало американской интервенции в этой стране. Действия США не имеют никаких оправданий. Известны резолюции Совета Безопасности ООН, по которым военные поставки или посылка военного персонала в Конго не могут производиться в обход Организации Объединенных Наций. Вашингтон открыто попирает эти решения, полностью игнорируя ООН». Автор использовал против США тот же аргумент, которым они мотивировали свою позицию в отношении советской помощи правительствам Лумумбы и Гизенги. Объявить об «американской интервенции» в Конго он поторопился.

После падения Стэнливиля США сделали выбор в пользу другого способа привлечь в Конго военную силу, способную справиться с восстанием, – воспользоваться услугами наемников. «С точки зрения Соединенных Штатов, – телеграфировал Годли Госсекретарю Раску 5 августа, – использование наемников выглядит предпочтительнее, поскольку дело с ними будет иметь конголезское правительство, а прямое вмешательство Запада (бельгийское или американское) будет сведено до минимума. <…> Бремя ответственности ляжет на правительство Конго, а не на нас или бельгийцев».

Спустя два дня Раск дал указание находившемуся в Брюсселе Гарриману «договориться с бельгийцами о помощи Чомбе в рекрутировании наемников». Спаак гарантировал содействие. Вашингтон и Брюссель условились о совместном финансировании «солдат удачи» и поставках им оружия. Официально это должно было выглядеть как помощь правительству Чомбе.

В бытность главой Катанги у Чомбе был опыт вербовки и использования наемников. Там впервые проявил себя Майк Хоар, «Бешеный Майк». Он участвовал в североафриканской кампании во время II мировой войны, дослужился до звания капитана британской армии. После войны переехал в Дурбан, где работал бухгалтером, продавал подержанные автомобили, организовывал сафари. Еще в апреле 1964 г., почувствовав, что в Конго снова запахло жареным, Чомбе послал в Южную Африку своего представителя. Тот передал майору предложение патрона возглавить отряд катангских жандармов, которые вторгнутся в Катангу из Анголы и начнут новую войну за отделение провинции. Хоар, любивший риск, но не авантюры, ответил коротко и ясно: «В кости не играю».

Теперь же расклад был другим. Риска никакого, и поддержка сильных мира сего обеспечена. 8 августа загодя вызванный из Дурбана в Леопольдвиль Хоар был приглашен на заседание, где присутствовали руководители силовых структур кабинета Чомбе. Премьер дал поручение: «привлечь белые наемные войска для помощи национальной армии в подавлении восстания, которое грозит захлестнуть страну». Главнокомандующий КНА Мобуту поставил конкретные задачи в тут же написанной директиве. Решили и вопрос об оплате ратного труда наемников.

От желающих не было отбоя, вербовочные пункты работали расторопно. Через три недели тысяча человек, «готовых сражаться в Конго в качестве наемных солдат», была завербована. 23 августа американский самолет доставил первую группу на военную базу Камина. Так был сформирован Конголезский иностранный легион, который называли преторианской гвардией Чомбе. Подавляющее большинство «гвардейцев» составляли южноафриканцы и родезийцы, были граждане европейских стран и Израиля – бельгийцы, немцы, итальянцы, французы, евреи – всего 19 национальностей. Чернокожим претендентам указывали на дверь в вербовочных пунктах. Такой была принципиальная позиция Хоара. Его взгляды на расовую проблему, мягко говоря, не отличались толерантностью. «Африканцы, – говорил он другу-наемнику, – вбили себе в головы, что они могут поступать с нами, белыми, как хотят: топтать нас, плевать на нас». В способность африканцев вести современную войну майор не верил. «Кто знает, – задавал Хоар риторический для себя вопрос, – не окажется ли наемный солдат единственной позитивной и реальной силой, способной на адекватные и жесткие меры чтобы остановить коммунистическое вторжение в Африку?».

Что влекло наемников в Конго? В интервью журналистам они обычно говорили: «Борьба с коммунизмом». И потом хохотали. Хоар был откровенен: «Мне очень хотелось бы сказать, что мы руководствовались антикоммунистическими настроениями, но, положа руку на сердце, я не могу этого сделать. Иногда встречались идеалисты, чьим главным мотивом был антикоммунизм, или просто искатели приключений, которые не думали о заработке, но почти все мы были в Конго ради одного – денег».

Деньги были единственной ценностью, верховным божеством в мире наемников. Хоар имел много случаев убедиться в этом. Он попытался проводить что-то вроде политинформаций, но отказался от этой затеи после первого раза. Построив личный состав, он убедительно говорил, что их миссия состоит не только в подавлении восстания, они должны «изменить лицо Конго», выполнить «историческую задачу, поставив заслон реальной угрозе проникновения коммунизма в эту страну» и т. п. Из явно скучавшего строя последовало два вопроса: «Что насчет нашей зарплаты?» и «Как выполняются наши контракты?». Хоар заверил, что операция не начнется, пока они не получат деньги. Все как в прачечной – «Нет оплаченной квитанции – нет выстиранного белья». Это вызвало оживление и одобрительный смех.

Низкое качество оказавшегося в его распоряжении человеческого материала тревожило Хоара, и он в первую очередь избавился от тех, кого считал негодными – алкоголиков, наркоманов, люмпенов, гомосексуалистов. Отсев оказался значительным. Для оставшихся он разработал «Правила ведения боя», своеобразный устав. Из 10 правил только одно относилось к сфере духовной («Ежедневно молись Богу»). Остальные касались внешнего вида («Выгляди так, чтобы гордиться своим внешним видом даже в разгар боя, каждый день брейся»), поддержания боеготовности («При любых обстоятельствах чисть и береги оружие»), поведения в бою («Не рискуй без необходимости»).

Соблюдение этих правил обеспечивало поддержание воинской дисциплины, но не морали. Несмотря на формальный запрет грабежи для «солдат удачи» были обыденным занятием. Динамит редко использовался для военных целей, им взрывали сейфы банков и торговых фирм в «освобожденных» городах. Прихватывали все ценное из магазинов и лавок – слоновую кость, золото, алмазы, украшения, магнитофоны, радиоприемники. Кроме склонности к мародерству ЦРУ отмечало и другие «подвиги» наемников – убийства, изнасилования и грабежи мирных жителей.

Война против симба была войной без правил. На конголезских «львов» Запад спустил своих «псов войны», жестоких и беспощадных. Пленных пристреливали сразу или после допроса с пытками. Нередко, дабы сэкономить патроны, им перерезали горло. Как и туристы, наемники посылали домой открытки. Но не с красотами природы, а с видами иными. Английский еженедельник «Обсервер», куда попало несколько таких фотографий, решился опубликовать далеко не все, поскольку «там были запечатлены не только сцены расстрелов и повешения пленных после пыток, но и то, как наемники используют их еще живые тела в качестве мишеней для стрельбы, заключают пари, сколько потребуется выстрелов, чтобы убить жертву». В неформальных беседах Хоар называл своих бойцов «отъявленными головорезами». А публично оправдывал: «Правила Куинсберри годны для боя с джентльменами, когда против вас дикари, никаких запретов быть не может».

Попасть в плен к наемникам было для повстанцев еще везеньем. Участь тех, кто оказывался в руках КНА, была поистине ужасной. Расстрел пленного по-конголезски выглядел так. Сначала стреляли в запястья и лодыжки, потом, по прошествии нескольких часов, – в колени и локти, проходило еще несколько часов, и следовал последний выстрел – в сердце. Другой способ умерщвления был не менее изощренным и мучительным для жертвы. Ее связывали мокрыми ремнями из сыромятной кожи и ставили под палящее солнце. Ремни сохли и стягивались, стягивались, разрезая плоть до костей. Бывало, что с пленными поступали совсем уж по-варварски, так, что даже наемники старались остановить изуверов. Взвод КНА решил сварить своего пленника заживо. Развели костер под бочкой с водой и бросили в нее связанного офицера повстанцев. Солдаты подбрасывали дрова, подливали в огонь бензин, радостно и оживленно комментировали агонию несчастного. Случайно проходивший мимо рядовой из отряда Хоара приказал прекратить жуткую казнь. Конголезцы отказывались подчиниться, пока наемник не пригрозил им пистолетом. Они неохотно погасили пламя и вывалили тело из бочки на землю. Было уже поздно.

Из наемников было сформировано три отряда. Отряд 5 под командованием Хоара был англоязычным подразделением. Франкоязычный Отряд 6 возглавил француз Боб Денар. Личный состав Отряда 10, подчинявшегося бельгийцу Жану Шраму, говорил на двух языках – французском и фламандском. Как и Хоар, два других командира имели солидный боевой опыт и не были новичками в Конго. Шрам (кличка Черный Джек) (1929–1988), окончив школу, служил в армии, в 1953 г. купил плантацию в Конго. Владел 15 кв. км земли, на него работала тысяча африканцев. После отделения Катанги стал доверенным лицом Чомбе, шефом полиции Катанги. Денар (урожденный Жильбер Бурегард) (1929–2007) был профессиональным военным. Служил в Индокитае, Алжире, Марокко. Карьеру наемника начал в Катанге в декабре 1961 г.

Первый боевой успех КНА обеспечили «военно-воздушные силы Конго», в составе которых не было ни одного конголезца. За штурвалами сидели наемники-кубинцы. После революции 1959 г. в США оказались сотни профессиональных летчиков из числа кубинских эмигрантов. Многие из них имели боевой опыт – поддерживали с воздуха неудачную высадку антикастровских сил в Заливе Свиней в апреле 1961 г. В ноябре того же года ЦРУ организовало на базе одной из летных школ в Майами учебно-тренировочный центр для кубинских пилотов. Их рассчитывали использовать в горячих точках по всему миру. Завербованные кубинцы давали ЦРУ подписку о том, что в течение тридцати лет будут хранить в тайне свое участие в боевых действиях в Конго, столько же лет правительство США отрицало их причастность к конголезским операциям. В отличие от «сухопутных» наемников у кубинцев была сильная нематериальная мотивация. Они были ярыми убежденными антикоммунистами, готовыми защищать «свободу и демократию» в любой точке планеты.

В конце 1962 г. первая группа из семи пилотов прибыла в Конго. Боевая мощь «ВВС Конго» была нулевой: пять стареньких учебно-тренировочных АТ-26 без вооружения. На них и стала летать «Кубинская добровольческая группа» (Grupo Voluntario Cubano). Конголезская правительственная армия называла ее Макаси, «сильный, могучий» на языке лингала. В апреле 1964 г. американские техники установили на АТ-6 вооружение: по два крупнокалиберных пулемета и две подвески для пуска неуправляемых ракетных снарядов (НУРС). К началу лета по каналам ЦРУ на вооружение Макаси поступили истребители Т-28. Эта была уже не тренировочная, а боевая машина с мощным вооружением – четыре крупнокалиберных пулемета, две подвески с 28 НУРС.

К середине августа центральное правительство контролировало только один город в Восточном Конго – Букаву, столицу провинции Киву. Там сосредоточились остатки отступавших частей правительственных войск. Деморализованные, они бежали бы и дальше, но было некуда. За спиной озеро Киву, а за ним другая страна – Руанда. Народной освободительной армии необходимо было захватить город, чтобы консолидировать свой восточный фланг и начать наступление в западном направлении, на Леопольдвиль.

Повстанцы, которыми командовал Оленга, вошли в Букаву, после ожесточенного боя прижали защитников города к озеру и окружили их. Тут в небе появились два Т-28 и обрушили на симба град огня, выкашивая их ряды. 19 и 20 августа Оленга предпринял еще несколько атак, но они захлебнулись под пулеметным и ракетным огнем с воздуха. 21 августа симба отступили от города, понеся тяжелые потери.

Использование боевых самолетов американского производства против повстанцев вызвало первую официальную советскую реакцию на ситуацию в Конго после начала восстания симба. В заявлении ТАСС от 25 августа утверждалось, что «Республика Конго вновь стала объектом вооруженной интервенции империалистических держав». Среди доказательств приводилось и следующее: «американская авиация начала боевые операции, обстреливая ракетами и пулеметным огнем отряды патриотических сил Конго». «Колониальные авантюры», попытки «сломить борьбу конголезских патриотов» не должны были остаться без ответа: «Правительства многих африканских государств, руководствуясь идеалами африканского единства, уже заявляли о своей готовности предоставить помощь силам, которые ведут борьбу за свободу и национальную независимость. Призывы о такой помощи всегда найдут отклик и у других народов. <…> Те, кто посягает на свободу конголезского народа, не могут не знать, что продолжение вооруженного вмешательства во внутренние дела Конго может привести к расширению конфликта. У народа Конго есть настоящие друзья в Африке и не только в Африке, которые смогут оказать ему необходимую поддержку».

Руководство НСО увидело в заявлении то, что хотело увидеть – шанс получить советскую помощь. После обсуждения документа 26 августа на заседании НСО в Браззавиле «было принято решение выразить благодарность правительству Советского Союза за решительную позицию, занятую им перед лицом конголезского кризиса». И тут же, в комментарии «Правды» к сообщению о заседании, последовал вполне определенный ответ: «Заявление ТАСС, выражающее авторитетное мнение Советского Союза, является большим моральным (выделено мной – С. М.) подспорьем для конголезских патриотов, которые с оружием в руках ведут борьбу за свободу и независимость Конго, против империализма, колониализма и неоколониализма».

Отечественные архивные материалы о повстанческом движении не рассекречены. Американский исследователь холодной войны в Африке Пьеро Глейджесес исследовал архивы бывшей ГДР на предмет выяснения советской позиции. Он сделал вывод, что «Советы не были склонны оказывать помощь восстанию симба, о котором они практически ничего не знали». «Наши советские товарищи, – сообщало в свое министерство иностранных дел посольство ГДР в Москве в середине сентября 1964 г., – не имеют ясного представления о ситуации в освободительном движении Конго. Они знают только, что… лидеры восстания… заняты борьбой за власть и руководствуются личными амбициями, а не политическими соображениями». Конголезский кризис принес СССР столько неудач и разочарований, что его руководство не собиралось снова лезть в это пекло.

Неудача под Букаву стала первым крупным поражением повстанцев. В их тылу остался занятый противником анклав, куда американские С-130 доставляли подкрепления, оружие и боеприпасы. Сотни трупов «защищенных» магией воинов были наглядным аргументом в пользу ее бессилия перед смертоносными самолетами, которые для ружей и винтовок симба были действительно неуязвимы.

Радио Леопольдвиля объявило о гибели Оленги, но поторопилось. С остатками войск, штурмовавших Букаву, он прибыл в Кинду 21 августа. Это укрепило многих конголезцев во мнении: у генерала такая сильная дава, что ему нипочем и обстрелы с воздуха. Сам же Оленга был в ярости от обидного поражения, когда близкая победа ускользнула из рук из-за этих проклятых американских самолетов. В Стэнливиль полетела депеша: «Приказываю арестовать всех находящихся в Конго американцев и судить их военным судом без снисхождения, невзирая на религиозную принадлежность». Лишь по счастливому стечению обстоятельств этот приказ не был исполнен.

 

Заложники в Стэнливиле

Приближение симба к административному центру Восточной провинции не вызвало паники среди иностранцев. Многие из них не воспользовались возможностью эвакуироваться. В последнем самолете, вылетевшем из Стэнливиля до захвата его симба, было 60 свободных мест. Повстанцы ассоциировались с правлением Гизенги, когда по отношению к белым бывали эксцессы, но убийств не случалось. Не было и экспроприаций. Симба считались более опасными, но не настолько, чтобы от них надо было спасаться, снявшись с насиженного места, бросив бизнес и все нажитое. В Стэнливиле остались около 1600 иностранцев – 500 бельгийцев, 700 европейцев других национальностей, 400 индийцев и пакистанцев.

Отказались от эвакуации и 29 американцев, в основном миссионеры. По приказу посла Годли осталась и часть персонала консульства, в том числе консул Майкл Хойт и вице-консул Дэвид Гринвис (офицер ЦРУ). Они понимали, что встреча с симба, «агрессивными, антиамерикански настроенными парнями», не сулит им ничего хорошего. Но приказ есть приказ, да и мотивы начальства были понятны. Американское присутствие должно сохраняться на территории, прежде подконтрольной правительству Гизенги, который пользовался поддержкой СССР.

Оставшиеся в Леопольдвиле американские дипломаты быстро убедились в правильности своих опасений насчет повстанцев. Утром 5 августа с десяток вооруженных симба вошли на территорию консульства, обстреляли здание из автоматов, выбили двери и вошли внутрь. Хойт, Гринвис и радист Джеймс Стауффер успели укрыться в комнате-сейфе. Она примыкала к кабинету Гринвиса, входить в нее разрешалось только сотрудникам ЦРУ Хотя его архив, как и другие секретные документы консульства вместе с шифровальной машиной, были накануне уничтожены, в комнате оставалось много того, что ни в коем случае не должно было достаться врагу. Например, средства связи, которые обеспечивали защищенный доступ к глобальной системе коммуникаций, связывавшей американские посольства и консульства по всему миру с Государственным департаментом, Белым домом, Министерством обороны, ЦРУ и другими правительственными учреждениями.

Комната была надежно защищена двумя дверями. С массивной деревянной дверью симба справились довольно быстро, а вот находившаяся за ней толстая бронированная дверь выдержала автоматный огонь и удары увесистой кувалдой. Подкрепившись найденным в буфете вином и едой, симба ушли. Просидевшие несколько часов в тесном помещении с отключенным освещением и кондиционером американцы смогли выбраться из укрытия.

Связь работала, и они подробно проинформировали посольство о нападении на консульство. Пентагон и ЦРУ в течение суток разработали операцию по освобождению дипломатов. Планировалось уничтожить повстанцев на прилегающей к консульству территории огнем с Т-28. Вслед за авианалетом должна была последовать высадка вертолетного десанта: восемнадцати кубинских эмигрантов, прошедших курс подготовки в частях специального назначения армии США. Кубинцами командовал американец, офицер ЦРУ Уильям Робертсон. Сигнал к началу операции должен был поступить из консульства. Если перед зданием припаркована зеленая машина – вперед, если нет – ждать. В разработке операции «Флагшток» принимал участие и получивший повышение Лоуренс Девлин, начальник восточноафриканского отдела ЦРУ. Название возникло из курьеза. «Никто из нас, – вспоминает Девлин, – не знал, где находится флагшток. А это было критически важно, т. к. мы планировали, что вертолет сядет у флагштока на газоне перед зданием консульства, заберет персонал и через несколько секунд взлетит». Это рискованное предприятие планировалось осуществить 11 августа, но утром Хойт телеграфировал, что вокруг консульства наблюдается скопление крупных сил симба, да и зеленую машину у консульства конфисковали. Операция была отменена.

Американцы были единственными белыми, к которым симба относились с нескрываемой враждебностью. Остальные иностранцы чувствовали себя в относительной безопасности. Всем консулам и менеджерам крупных компаний была выделена охрана, которая сопровождала их во время передвижения по городу.

10 августа Оленга собрал примерно 100 представителей иностранных диаспор Стэнливиля – консулов, предпринимателей, врачей. «Повелитель симба» был высоким, хорошо сложенным мужчиной средних лет благообразной внешности. Бельгийский мундир цвета хаки с тремя золотыми звездами генерал-лейтенанта на лацкане был ему великоват. На ремне висели сабля и кобура, на офицерскую фуражку был нашит кусочек шкуры леопарда, что в Конго традиционно символизировало высшую власть. Генерал заверил, что иностранцы «будут «защищены от неприятностей», но выехать из Стэнливиля им будет позволено лишь после того, как его армия «завоюет все Конго». Американские дипломаты, подчеркнул Оленга, это «особый случай».

«Особое» отношение к себе американцы испытали уже на следующий день. В консульство нагрянули симба, перевернули все вверх дном в поисках «скрывавшихся солдат КНА». Сотрудников консульства избили прикладами. Всем, кроме Хойта, засунули в рот обрывки американского флага и заставили жевать. Американцев посадили в грузовик и привезли в военный лагерь Кетеле. Им приказали снять носки и обувь и стали колоть штыками, целясь в оголенные ступни. Приходилось быстро отдергивать ноги от земли и невольно исполнять судорожно-нелепый танец под смех и улюлюканье симба. С тех пор американцы находились под арестом.

«Правда» тем временем сообщила, что жизнь в Стэнливиле «входит в нормальную колею, в городе открываются магазины». И со ссылкой на агентство ЮПИ опубликовала явную дезинформацию: «Руководители повстанческого движения Конго предъявили требование американскому консульству в Стэнливиле покинуть город» в связи с тем, что «американские военнослужащие были замечены среди солдат Чомбе».

Приказ Оленги 21 августа судить американцев военным судом «без снисхождения» означал высшую меру. От расстрела, а, возможно, линчевания, сотрудников консульства спас находчивый консул Бельгии барон Патрик Нотомб. Он надоумил Хойта направить в Леопольдвиль телеграмму с требованием к администрации США прекратить военную помощь режиму Чомбе. Это был шанс отсрочить казнь и выиграть время. Хойт решил им воспользоваться и обратился с соответствующим предложением к офицерам НАО, отвечавшим за охрану консульства. Те рассудили, что хуже от такой депеши не будет, а разделаться с американцами можно и потом, после возвращения Оленги в Стэнливиль. Тем более что генерал отличался неуравновешенностью и часто отменял решения, которые он принимал в гневе или подпитии, что бывало нередко.

В присутствии офицеров Хойт отправил с телеграфа в Стэнливиле телекс «президенту Линдону Б. Джонсону» с настоятельной просьбой «пересмотреть политику оказания военной помощи центральному правительству Конго». Чтобы в Вашингтоне не решили, что он сошел с ума, и оценили серьезность ситуации, Хойт подчеркнул, что «это вопрос жизни, повторяю жизни, для всех находящихся здесь американцев». После чего сотрудников консульства отвезли в хорошо охраняемый аэропорт и заперли в женском туалете – небольшом помещении с бетонными стенами и полом, разбитыми унитазами и стойким запахом.

Телеграмма Хойта произвела впечатление в Вашингтоне. Пентагон срочно разработал план освобождения находившихся в Стэнливиле американцев. Группа военнослужащих частей специального назначения должна была десантироваться у реки Конго, вверх по течению неподалеку от города, доплыть на резиновых плотах до города, освободить заложников и эвакуировать их на вертолетах. Предусматривалось мощное воздушное (восемь истребителей) и наземное (две роты десантников) прикрытие. Несколько групп из элитных частей США в обстановке секретности ежедневно отрабатывали элементы операции «Золотой ястреб»: десантирование в ночное время, надувание плотов, ход на веслах вниз по течению, освобождения заложников и их доставка в безопасное место. Большое внимание уделялось многоплановым мерам, чтобы исключить «засветку» принадлежности «золотых ястребов» к вооруженным силам США. Никаких переговоров, общение только жестами, иностранное оружие, черные маски и перчатки. Не забыли и о татуировках, тем, у кого они были, пришлось их свести. Операция была признана «трудноосуществимой» и отменена.

Вернувшись из Букаву, генерал Оленга, похоже, забыл о своем приказе судить американцев «без снисхождения». У него появились более важные дела. Приняв ложное сообщение о гибели генерала в бою за чистую монету, губернатор Восточной провинции Альфонс Кингис и третий человек в командовании НАО полковник Кифакио попытались захватить власть. Оленга быстро расправился с соперниками. Губернатор был отстранен от должности и помещен под домашний арест. Полковника генерал прилюдно средь бела дня пристрелил на улице.

 

Наролная Республика Конго

5 сентября в присутствии многотысячной толпы в Стэнливиле Оленга провозгласил создание Народной Республики Конго (НРК). Ее президентом стал Гбение, Сумиало занял пост министра обороны. Командование над вооруженными силами и реальную власть сохранил Оленга. Территория самопровозглашенного государства охватывала 7 из 21 конголезской провинции.

Лидеры повстанцев объявили себя духовными преемниками и продолжателями дела Патриса Лумумбы. Он стал символом и идейным знаменем восстания. Его почитали как «посланца бога», человеческую инкарнацию несбывшихся надежд и чаяний, связанных с «первой независимостью». Народ верил, что Лумумба вернется в этот мир, и тогда наступит «золотой век», который он обещал во время предвыборной кампании 1960 г. На партийных карточках НДК образца 1964 г. печатали красное пятно – символ пролитой «великомучеником» Лумумбой крови. «Вторая независимость» означала выполнение двух сформулированных им целей: разрыв с колониальным прошлым и сохранение единого унитарного Конго. Подлинное освобождение было невозможно без свержения «марионеточного режима» в Леопольдвиле. Потом предполагалось разработать и осуществить программу «качественной трансформации экономических, политических и социальных структур», отложить оружие и, «взявшись за мотыги, восстановить нашу прекрасную родину».

Большинство симба теорией не интересовались. Они понимали «вторую независимость» как наконец-то открывшуюся возможность доступа к власти и благам, который узурпировал режим, уничтоживший Лумумбу. Клерки, учителя начальных школ, бывшие солдаты и полицейские, лидеры молодежных секций лумумбовской НДК принялись яростно мстить, руководствуясь «революционной законностью». Пыткам и казням подвергались и правые, и виноватые, основанием для расстрела могло стать европейское образование, принадлежность к «интеллектуалам».

На центральной площади Стэнливиля стоял «памятник Лумумбе» – его цветная фотография в полный рост и натуральную величину в застекленной рамке, вертикально закрепленной на бетонной плите. Он стал местом «суда единодушного одобрения» и экзекуций. По приказу губернатора Кингиса туда в течение пяти дней привозили арестованных. Обвиняемого подводили к памятнику, и Кингис вопрошал: «Виновен или нет?» «Виновен!» – ревела толпа. Несчастного тут же расстреливали. Так было убито 120 человек.

Все это происходило при отсутствии в городе Оленги. Вернувшись, генерал осудил «произвольные аресты, убийства, проявления варварства и вандализма». Кингис был освобожден от должности и арестован. Подобного рода наказания были редкостью. Учитывая во многом спонтанный характер формирования отрядов повстанцев и быстрое развитие событий, лидеры симба не могли эффективно контролировать свои кадры на местах. Террор носил массовый характер. Свои «памятники Лумумбе» были во всех городах, находившихся под контролем симба.

Провозглашение Народной Республики Конго не принесло повстанцам военных успехов. После неудавшегося штурма Букаву в боевых действиях наступил перелом. Наступление симба остановилось, они терпели поражение за поражением. 30 августа КНА при поддержке 20 наемников во главе с Хоаром заняла Альбервиль – важный порт на озере Танганьика, через который повстанцы получали из Руанды оружие. И опять решающую роль сыграла авиация, которая уничтожила подкрепление, спешившее на помощь гарнизону города. В первых числах сентября Отряд 10 под командованием Шрама атаковал и разгромил две колонны повстанцев в Экваториальной провинции, наступавших на Леопольдвиль. 15 сентября Отряд 6 Денара захватил крупный город Лисала в Экваториальной провинции.

Дикторы радио Стэнливиля клеймили «тысячи» американских наемников и военнослужащих, воюющих на стороне «марионеточного режима в Леопольдвиле», регулярно зачитывали приказ Оленги от 7 октября: «Если самолеты НАТО будут бомбить и убивать мирных конголезцев, пожалуйста, убивайте одного иностранца за каждого убитого конголезца».

25 октября симба потерпели чувствительное поражение под г. Бени. Командование НАО получило сведения об участии в сражении бельгийских наемников. Отныне бельгийцы наряду с американцами стали считаться «врагами Народной Республики Конго». Гбение сообщил в обращении по радио к королю Бодуэну, что «мы больше не гарантируем безопасность бельгийских граждан и сохранность их собственности». Вооруженные симба задерживали всех бельгийцев, включая женщин и детей, на улицах Стэнливиля и свозили их в отель «Виктория». К вечеру 27 октября их там скопилось 365 человек.

Приехавший в отель 30 октября генерал Оленга прилюдно избил бельгийского консула Патрика Нотомба и вице-консула Поля Дюке. Дипломатов отвезли к монументу Лумумбы, где устраивали публичные казни противников режима. На этот раз генерал передумал. Дипломатов отвезли на радиостанцию. Под дулом автомата консул зачитал подготовленное штабом Оленги заявление: «Все бельгийские и американские граждане, находящиеся в Стэнливиле, включая сотрудников консульств, находятся под домашним арестом». Нотомб просил от имени 5 тыс. бельгийцев, живших на «освобожденных территориях», запретить бельгийским офицерам участвовать в боевых действиях и прекратить воздушные налеты. «От этого зависит наше освобождение». По приказу Оленги Нотомба и Дюке доставили в центральную тюрьму и посадили в камеру № 8, где сидели Хойт и другие американцы.

Вечером того же дня в камере появился еще один бельгийский подданный Глеб Глебович Макаров. Его судьба во многом типична для нескольких сотен эмигрантов из России, осевших в Конго и много сделавших для его экономического и социального развития. Родился в 1910 г. в Ярославской губернии, потомственный дворянин. Сумел уехать из России в первые годы НЭПа сиротой: отец, уездный предводитель дворянства, погиб в тюрьме в 1919 г., мать умерла от голода. В 1937 г. окончил Лувенский католический университет в Бельгии по специальности «горный инженер». Приехал в Конго в 1938 г., работал в бельгийской золотодобывающей компании. В 1940 г. перебрался в восточное Конго, искал золото около г. Касонго, потом алмазы в Касаи. После окончания II мировой войны женился на графине Надежде Петровне Апраксиной. В 1953 г. возглавил строительную службу компании «Форминьер». Был глубоко религиозным человеком православной веры. Бурные события лета 1960 г. заставили Макарова, находившегося с семьей в отпуске в Бельгии, отказаться от очередного контракта на работу в Конго, но уже в 1962 г. он поехал, правда, без семьи, в провинцию Киву, где поступил в бельгийскую транспортную компанию «Се-Эф-Эль». Вскоре его перевели директором компании в Стэнливиль.

Имя Макарова много раз упоминается в дневниках Хойта и Нотомба. Хойт познакомился с Макаровым вскоре после приезда в Стэнливиль, консулу «сразу понравился» «крупный пожилой мужчина с окладистой черной бородой». В рабочем кабинете Макарова была радиостанция, и он знакомил Хойта с приказами, которые рассылал Оленга из захваченного Кинду. С приходом повстанцев помощник-бельгиец Макарова под присмотром офицера симба передавал по всему свету послания Оленги.

26 августа Нотомб и Макаров добились приема у Оленги. Генерал согласился с мнением Макарова о недопустимости намерения созданного в «Се-Эф-Эль» «совета рабочих» «выгнать руководящие кадры». Ободренный Глеб Глебович попросил отменить введенные Оленгой искусственно заниженные «цены 1960 г.», которые автоматически разоряли всех иностранных предпринимателей. Отменить это экономически абсурдное, популистское решение генерал наотрез отказался. Шпиономания повстанцев не обошла стороной и Макарова, его арестовали 30 октября. Предъявленное обвинение свидетельствовало о богатой фантазии его авторов: Макаров якобы навел по радио американские самолеты на одно из судов его компании, ходящих по реке Конго. Судно потопили самолеты «ВВС Конго», пилотируемые кубинскими эмигрантами, без какого-либо участия Макарова, который заказал в городском католическом соборе мессу за упокой душ погибших в результате воздушной атаки. В камере, чтобы успокоить нервы, Макаров, Нотомб и Хойт часами играли в бридж.

 

Новая интернационализация конголезского кризиса

5 сентября, в день провозглашения НРК, в столице Эфиопии Аддис-Абебе открылась чрезвычайная сессия министров иностранных дел 34 стран-членов Организации Африканского Единства. Конго представлял Чомбе, его сопровождала внушительная делегация из 58 человек. В повестке дня был один вопрос – положение в Конго. Созыв сессии стал возможным благодаря позиции США, которые рассчитывали привлечь внимание к проблеме заложников и изменить позицию африканских стран в отношении правительства Чомбе. Американской дипломатии удалось добиться от императора Хайле Селассие гарантий, что Чомбе будет допущен на форум, а от самого премьера – согласия пойти на компромисс ради улучшения отношений с африканскими странами.

Президент Ганы Кваме Нкрума продолжал отстаивать необходимость «африканского решения» конголезского кризиса. Он предложил ввести в Конго под эгидой ОАЕ войска, которые должны были обеспечить прекращение огня и проведение свободных выборов для избрания «истинно демократического правительства». В пику Нкруме Чомбе выдвинул собственный план «африканского решения». Он отказывается от услуг иностранных наемников и любой помощи из неафриканских стран в обмен на военную помощь Либерии, Малагасийской Республики, Нигерии, Сенегала и Эфиопии, к которым он уже обратился с просьбой прислать войска. Замысел Чомбе был прозрачен: подавить восстание силами прозападных африканских стран. Представителей НРК в Аддис-Абебу не пригласили, но обращение Гбение к ОАЕ было распространено на сессии. Он назвал целями НРК «восстановление суверенитета конголезского народа», «возрождение национальной независимости» и «восстановление национальной свободы и демократии».

После долгих дискуссий министры приняли план из шести пунктов. Он предусматривал «немедленное выдворение» из Конго иностранных наемников. ОАЕ призвала «все конголезские политические партии достичь национального примирения», а все государства, входившие в организацию – «воздержаться от любых действий, которые могли бы осложнить ситуацию в Конго». Для реализации плана решили создать специальную комиссию из представителей 10 стран-членов ОАЕ.

«Правда» охарактеризовала итоги конференции как «провал планов колонизаторов»: «ОАЕ вместо “уничтожения мятежников” чего требовал нынешний конголезский премьер, предложила решить конголезскую проблему на базе прекращения иностранного вмешательства, т. е. именно так, как требуют ее решить патриоты Конго». Чомбе со свойственной ему хвастливостью считал, что в Аддис-Абебе ему удалось «пробить окружавшую его стену ненависти» и завоевать репутацию «реалистичного лидера Африки». Конференцию могли записать себе в актив обе конголезские стороны. Чомбе участвовал в ней как глава единственного законного правительства Конго, трибуна форума в АддисАбебе не была предоставлена представителям НРК. Ему удалось воспрепятствовать включению в план ОАЕ пункта о прекращении огня. Повстанцы могли быть довольны призывом выдворить наемников из Конго и тем, что вопрос об освобождении заложников не нашел отражения в решениях сессии.

Созданная по решению сессии Комиссия по примирению в Конго собралась в Найроби 19 сентября. В ее состав вошли представители Верхней Вольты, Ганы, Гвинеи, Камеруна, Нигерии, ОАР, Сомали, Эфиопии. Председателем был избран президент Кении Джомо Кениата. 23 сентября Комиссия призвала США прекратить поставку вооружений и другую военную помощь правительству Чомбе. Кениата сообщил на пресс-конференции о решении направить делегацию из представителей пяти стран (в том числе Ганы, Гвинеи и ОАР) для встречи с президентом Джонсоном. «Пока в Конго поставляется разрушительное оружие, – говорилось в телеграмме Кениаты Джонсону, – наши цели в этой стране не могут быть достигнуты».

Это вызвало резко негативную реакцию президента Касавубу, который объявил о выходе Конго из ОАЕ, поскольку поездка ее миссии в Вашингтон является вмешательством во внутренние дела страны. Джонсон поддержал союзника. Он заявил, что примет делегацию только в том случае, если в ее составе будет представитель леопольдвильского правительства. Госсекретарь Дин Раск дал указание послу в Найроби Уильяму Эттвуду «решительным образом подтвердить, что мы не хотим приезда миссии ОАЕ в Вашингтон, и приложить все усилия, чтобы не допустить этого». Телеграмма пришла поздно, когда посланцы ОАЕ находились на пути в Вашингтон, куда они прибыли 25 сентября.

Там их ждал подчеркнуто холодный прием. Неделя в американской столице прошла в бесплодных попытках встретиться с президентом. Времени для этого у него не нашлось. На «рабочем завтраке» в честь миссии госсекретарь

Раск произнес протокольные и общие слова о том, что США с «благожелательной симпатией» относятся к усилиям ОАЕ по мирному разрешению кризиса в Конго. Нкрума констатировал очевидное: «Отношение американского президента к миссии отчетливо показало, насколько низко он оценивает значимость ОАЕ».

Вскоре самому Чомбе пришлось испытать, каково это быть нежелательным визитером. Он решил принять участие в конференции ^присоединившихся стран, проходившей 5-10 октября 1964 г. в Каире, вопреки предупреждению президента Насера о том, что от Конго может приехать только Касавубу. 4 октября весь дипломатический корпус Леопольдвиля собрался на аэродроме Нджили, чтобы проводить делегацию из 46 человек во главе с Чомбе в Каир. Не было только посла ОАР. В последний момент перед вылетом одетый в шорты и футболку клерк из египетского посольства привез паспорта с визами. На подлете к Каиру «Боингу» Чомбе была запрещена посадка. Самолет сел в Афинах, где Чомбе встретился с летевшим на конференцию Хайле Селассие и рассказал ему о своих злоключениях. Император взял конголезскую делегацию в свой самолет, и Чомбе «контрабандой» долетел до Каира, прежде чем египетские власти узнали об этом. По указанию Насера Чомбе привезли во «дворец “Аль-Уруба”, обычно предоставляемый в распоряжение приезжающих гостей, но “на всякий случай” выставили охрану». И три дня держали фактически под домашним арестом в номере, где был отключен телефон.

Касавубу заявил о разрыве дипломатических отношений с Египтом и Алжиром. «Правда» с удовлетворением отмечала, что «дело Чомбе» «обернулось звонкой пощечиной тем, кто хотел взорвать конференцию»: «В пресс-центре можно было иногда от западных журналистов услышать слова о том, что с Чомбе поступили неделикатно. Однако вопрос, связанный с приездом Чомбе на конференцию, не является юридическим. Это вопрос политический. Руководители неприсоединившихся стран не против участия в конференции Демократической Республики Конго. Они выступили против Чомбе, который запятнал себя связями с империалистами. Сейчас, когда персонал алжирского и египетского посольств покинул Леопольдвиль, Чомбе также разрешено покинуть Каир. Сегодня утром он и сопровождающие его лица вылетели в Афины».

29 октября по радио Стэнливиля прозвучал призыв Гбение к главам Алжира, Ганы, Гвинеи, Мали и ОАР: «Довожу до сведения ваших превосходительств, что вы разделяете со мной ответственность за потерю Африки. Я сделал все возможное для сохранения африканского достоинства, а вы оставили меня один на один с американскими и бельгийскими бомбардировками. Я обращаюсь к вам в последний раз, умоляю во имя Лумумбы, вмешайтесь в течение нескольких часов. Если вы не сделаете этого, я применю тактику выжженной земли, и американцы с бельгийцами окажутся в пустыне». Это был жест отчаяния, оставшийся без ответа.

 

«Спасайтесь! Белые гиганты идут!»

Внешнее вмешательство было для повстанцев единственным шансом спасти ситуацию. Их положение стало критическим. 1 ноября началась операция по захвату Стэнливиля. Ее план разработал полковник бельгийской армии Фредерик Вандерваль. Он прослужил в Конго более четверти века, входил в ближайшее окружение Чомбе во время отделения Катанги.

Главный удар наносился с юга силами сводной колонны Лима I. Ее ударную силу составляли три отряда англоязычных наемников (по большей части южноафриканцев) численностью примерно по 40 человек под командованием Хоара. Еще 20 наемников (бельгийцы, французы, итальянцы, немцы) составляли экипажи пяти разведывательных бронемашин. Остальной личный состав передвигался на грузовиках, доверху набитых всем необходимым – «от боеприпасов до горшков для приготовления пищи», и джипах. На отдельном джипе ехали подполковник армии США Дональд Раттан с водителем-сержантом. Раттан отвечал за связь. В колонне было 150 конголезцев: инженерный взвод и рота катангских жандармов.

Колонна выдвинулась из города Конголо. До столицы Народной Республики Конго было 470 миль. Через провинцию Киву, оплот армии Оленги. По проложенным сквозь джунгли узким дорогам, изобиловавшими идеальными местами для засад. Хорошо обученная рота с пулеметами и базуками могла разгромить колонну. Тем более что грузовики, по выражению Раттана, были «зажигательными бомбами на колесах», т. к. везли боеприпасы, топливо, горюче-смазочные материалы. Командовавший колонной подполковник Альбер Льежуа прослужил в бельгийской армии 30 лет, большую часть из них в «Форс пюблик». Он хорошо знал сильные и слабые стороны конголезцев и был уверен, что интенсивного огневого контактного боя с наемниками симба не выдержат, да и сам вид колонны посеет среди них панику. Льежуа предпочел скрытности и хитроумным маневрам «ставку на скорость, превосходство в огневой мощи и решительность». Колонна двигалась в светлое время суток, не маскируясь, ревя моторами и поднимая клубы пыли.

Разведку вела авиация. Она же с бреющего полета обстреливала позиции симба. Помимо Т-28 в налетах участвовали бомбардировщики Б-26К. Эти штурмовики, хорошо зарекомендовавшие себя в контрпартизанских операциях, значительно превосходили Т-28 по огневой мощи, их вооружение состояло из четырех крупнокалиберных пулеметов и четырех подвесок с 76 ракетами. Для кубинских летчиков наступили горячие деньки. «Пилоты Макаси, – вспоминал обслуживавший их самолеты техник Сежиберто Фернандес, – всегда были впереди пехоты. Они обнаруживали противника и уничтожали цели. Летали по 12 часов в день, смены длились 2,5–3 часа. Возвращались на базу, заправлялись топливом, перезаряжали боекомплект, и уже надо было менять в небе товарища. Это была трудная кампания как для летчиков, так и для нас, наземного персонала».

У симба не было зенитного оружия и тем более самолетов. Они не понимали необходимость маскировки и не владели ее приемами. Они обвешивали мосты, грузовики и другие возможные цели пальмовыми листьями, веря, что так отгонят злых духов. Пикирующие самолеты повстанцы встречали, как учили знахари: глядя прямо перед собой и вытянув вперед руки. Ревущие стальные птицы за секунды разносили в клочья все, что должны были уберечь пальмовые листья и заклинания, поражали воинов. Посеяв смерть и разрушения, они снова взмывали в небо. Оставшиеся в живых впадали в панику, утрачивали способность к сопротивлению. «Если бы у противника были самолеты, – признавал Хоар, – результат мог бы быть совсем иным».

Самыми тяжелыми были для колонны дни, когда погода не позволяла летать. Тогда случались обстрелы, иногда даже минометные. Они не приносили большого урона, но наводили страх на приданных наемникам конголезцев. Вот как описывает их поведение Хоар: «Солдат охватила массовая паника, они мгновенно бросились врассыпную – под грузовики, где они лежали друг на друге, в заросли кустарника, в любое место, где можно было найти хоть какое-то укрытие. Через несколько секунд они открыли огонь. Без устали палили (многие зажмурившись) в воздух, по стоявшим перед ними нашим грузовикам, по кустам, вокруг себя. Это было ужасное зрелище. Когда я понял, что они стреляют и по моим людям, я заорал: “Прекратить огонь!”». Беспокоили колонну и засады, устроенные в джунглях вдоль дороги, где летчики не могли их обнаружить. Даже на одиночный выстрел из «зеленки» колонна отвечала ураганным огнем из всех стволов и калибров, следуя негласному приказу: «Убивай все что движется». Льежуа оказался знатоком психологии конголезцев. По пути колонны от деревни к деревне летели тревожные дроби тамтамов: «Спасайтесь! Белые гиганты идут!».

НАО пыталась оборонять крупные города, но ничего не смогла противопоставить сокрушительному превосходству противника в огневой мощи. Штурм начинала авиация. Огневые точки, как правило, незамаскированные, подавляли ракетными ударами, а не имевшую привычки окапываться пехоту расстреливали из крупнокалиберных пулеметов. Не успевали деморализованные симба опомниться, как появлялись наемники на джипах, которые расстреливали оставшихся в живых, как в тире. Сержант-наемник в порыве откровенности даже сожалел, что взятие г. Кинду вылилось в кровавую бойню: «После авиаудара Б-26 началась резня. Мы расстреливали всех и вся. Я первый, кто признает, что многих погибших в Кинду убивать было необязательно. <…> Мы просто сметали все, что попадалось на глаза. Я полагаю, что в Кинду мы, должно быть, убили три тысячи человек. Я буду с вами честен: большинство из них напрасно».

Части КНА в штурмах не участвовали, их держали в тылу и выпускали для зачистки. Жестокость конголезских солдат поражала даже головорезов-наемников: «У них другое представление о войне, чем у нас. КНА считает мятежниками все гражданское население в охваченных мятежом районах. И все. Точка. Все гражданские должны быть уничтожены». Отбитый у повстанцев город подвергался разграблению и погружался в вакханалию насилия. Итальянский журналист, очевидец взятия г. Боэнде в конце октября, описал то, что происходило везде: «Заняв город, наемники вышибали двери магазинов выстрелами из базук, врывались внутрь и брали все, что можно было унести и увезти. <…> Покончив с грабежами, принимались за убийства. Расстрелы продолжались три дня. Три дня казней, линчеваний, пыток, пронзительных криков и террора».

Колонна под командованием Льежуа взяла Кинду 5 ноября. Это было чувствительным поражением повстанцев. Кинду была центром района Маниема провинции Киву, где симба пользовались наиболее массовой поддержкой населения. В Кинду, где Лумумба основал свою партию НДК, разместился главный штаб НАО.

Армия едва не лишилась главнокомандующего. Несколько сотен уцелевших защитников Кинду пытались переправиться через р. Луалабу на пароме, но двигатель заглох, и они стали легкой мишенью для подоспевших наемников. «Вода в реке покраснела от крови», – вспоминал Хоар. На пристани стоял «Мерседес» генерала Оленги с трупом, одетым в генеральскую форму, внутри. Из воды выловили головной убор Оленги из шкуры леопарда. Конголезское правительство поспешило объявить по радио о смерти генерала. И снова, как и после неудачного штурма повстанцами Букаву, выдало желаемое за действительное. Оленга каким-то чудом спасся, переплыл Луалабу и на велосипеде доехал до ближайшего города. Погибни Оленга – и его армия могла бы разбежаться. Узнав, что командир жив, воины воспрянули духом: он, а значит, может быть, и они оставались неуязвимыми даже для пуль «белых гигантов».

 

Операция «Красный дракон»

После взятия Кинду наступление на Стэнливиль приостановилось почти на две недели. Шла перегруппировка сил, чинили износившуюся на ухабистых дорогах технику. Колонна Лима I получила подкрепление – колонну Лима II (50 франкоязычных наемников и 300 военнослужащих КНА), отряд бельгийских наемников («Пятая механизированная бригада») и подразделение под командованием офицера ЦРУ Уильяма Робертсона, состоящее из восемнадцати отлично подготовленных кубинских эмигрантов, «вооруженных восемью видами оружия». Стэнливильская колонна, как ее стали называть, выступила 18 ноября.

В тот же день на далеком Острове Вознесения, где находилась британская военная база, высадились бельгийские парашютисты. Они должны были войти в Стэнливиль одновременно с колоннами под командованием Вандерваля.

После того как сотни бельгийских граждан фактически стали заложниками симба в Стэнливиле, правительство Бельгии стало предпринимать срочные усилия для их спасения. 8 ноября Спаак в Вашингтоне предложил Гарриману провести совместную операцию. США обеспечивают воздушный мост до Стэнливиля, где высаживается бельгийский десант и вызволяет всех иностранцев. Гарриман согласился. 10 ноября было получено «добро» от президента Джонсона и высшего руководства Бельгии, включая короля Бодуэна.

11 ноября в американском посольстве в Брюсселе собралась группа планирования. Она состояла из генерала и трех офицеров армии США и семи офицеров бельгийской армии. 14 ноября план операции под кодовым названием «Красный дракон» (Dragon Rouge) был готов. Он состоял из трех этапов. На первом 12 американских транспортных самолетов С-130 должны были перелететь со своей базы в Эвре (Франция) на бельгийскую авиабазу Кляйн Брогель, взять на борт 545 десантников и перевести их на расстояние 4134 морские мили на остров Вознесения, британское владение в Южной Атлантике. На столь протяженном маршруте планировалась одна посадка для заправки топливом в Испании, на американской базе Морон. На втором этапе предстоял перелет с острова Вознесения на базу Камина в Катанге (2405 мили), которая становилась плацдармом. Третий этап – полет до Стэнливиля (550 миль) и высадка десанта с боем. В условленной точке за 100 миль до Стэнливиля С-130 должны были встретиться с самолетами сопровождения – звеном Б-26.

До начала десантирования руководство операцией осуществляли американцы, потом бельгийцы. Бельгийские офицеры из числа разработчиков «Красного дракона», служили в Конго до независимости, принимали участие в интервенции 1960 г. и хорошо знали местные условия. Они не видели в симба серьезных противников, относились к ним с «самоуверенным патернализмом». Шапкозакидательские настроения выразил полковник Чарльз Лоран, командир задействованного в операции парашютно-десантного полка. Ему выполнение задачи казалось делом простым: «Спрыгнуть на Стэнливиль и забрать заложников».

План был рискованным, особенно с точки зрения выполнения основной задачи – спасения заложников. Вряд ли найдется боевая десантная операция, которую готовили на основе столь скудных разведданных. Не было информации о наличии или отсутствии у повстанцев средств ПВО, численности и вооружении сил Оленги, их дислокации в городе. Неизвестно было даже, где находятся заложники, которых предполагалось спасать. Требование генерала ВВС США Рассела Доугерти о проведении авиаразведки Стэнливиля Комитет начальников штабов отверг, опасаясь, что появление самолетов над городом может спровоцировать симба на резню заложников. Не существовало никакого резервного плана.

Днем 17 ноября 14 С-130 взлетели с базы Кляйн Брогель и вечером 18 ноября приземлились на острове Вознесения. Никогда столь внушительная армада не прилетала на этот Богом забытый вулканический островок. Местный британский гарнизон предоставил бельгийским десантникам все необходимое, и уже на следующий день около аэродрома вырос палаточный городок со столовой, душевыми, пунктом обмена валюты и даже кинотеатром.

По плану операции стэнливильская колонна должна была начать штурм города одновременно с высадкой десанта. Чтобы выйти к Стэнливилю, колонне надо было преодолеть за ночь пару десятков километров. Хотя колонну возглавил сам Вандерваль, наемникам не удалось выполнить приказ к установленному сроку. В каждой деревне их ждала засада, ожесточенность сопротивления нарастала. Повстанцы направили на колонну горящий грузовик, она остановилась, завязался рукопашный бой. Наемники понесли потери убитыми и ранеными. Смертельное ранение в голову получил корреспондент американской телекомпании Эн-Би-Си, записывавший звуки боя. Хоар решил, что колонну надо остановить и дождаться рассвета, когда сможет действовать авиация. Вандерваль, узнав о потерях, согласился. По признанию Хоара, эта ночь была для него «самой ужасной и горестной в жизни».

Проблемы, возникшие у сухопутных сил на подступах к Стэнливилю, не повлияли на сроки проведения операции «Красный дракон». 21 ноября воздушная армада перелетела на базу Камина и находилась в трехчасовой боевой готовности. Приказ к выступлению поступил из Объединенного комитета начальников штабов США 24 ноября в 1.30, в 3.00 операция началась. В 6.00 самолеты появились над аэродромом Стэнливиля. Впереди шли Б-26, они должны были подавить огневые точки повстанцев, но целей не было обнаружено.

320 бельгийских парашютистов беспрепятственно десантировались на примыкавшее к аэродрому поле для гольфа. Им хватило получаса, чтобы захватить аэродром и расчистить взлетно-посадочную полосу от бочек с водой, сломанных транспортных средств и других препятствий. Охрана практически не оказала сопротивления, покинув оборудованные пулеметные точки, симба скрылись в лесу. Несколько очередей по самолетам успели дать два крупнокалиберных пулемета китайского производства на диспетчерской вышке, но и их расчеты обратились в бегство при приближении парашютистов. Три джипа пытались выехать из аэропорта, два десантники уничтожили, один захватили. В нем нашли загранпаспорт на имя Гбение, его удостоверение личности, справку о прививках и «значительную» сумму денег.

Около 7 часов на диспетчерской вышке, где командир десанта полковник Лоран развернул свой штаб, неожиданно зазвонил телефон. Мужской голос сообщил на французском языке, что заложники находятся в отеле «Виктория». Спустя несколько минут к вышке подошел голландский миссионер и подтвердил эту информацию. Лоран отдал приказ немедленно выдвигаться в город. Три километра рота парашютистов преодолела меньше чем за час, уничтожая стрелявших по ним симба метким и плотным огнем. Достигнув последнего поворота перед отелем, когда до него оставалось всего ничего, десантники услышали стрельбу.

В отеле «Виктория» находились 298 заложников – 280 бельгийцев, 17 американцев и 1 итальянец, в том числе примерно 100 женщин и детей. 24 ноября они проснулись в шесть утра от гула самолетов. Те, кто занимал номера на верхних этажах, могли наблюдать в окна высадку десанта, некоторые даже вышли на крышу, чтобы лучше видеть это редкое зрелище. Обитателям нижних этажей вид на аэропорт закрывали дома, но они сразу же догадались в чем дело. Радио Стэнливиля окончательно развеяло сомнения: «Мы получили нож в спину от бельгийцев и американцев. Берите мачете и убивайте белых людей. Убивайте белых людей!» Спасение было близко, но до него надо было еще дожить.

В тревожном ожидании прошел час. В семь часов в коридорах появились вооруженные симба. Они распахивали двери номеров и приказывали заложникам выходить на улицу. Их построили перед отелем. В колонне оказалось примерно 250 человек, полусотне удалось остаться в отеле, спрятавшись на крыше, в туалетах, платяных шкафах. Двенадцать симба окружили заложников, держа автоматы наготове. «Ваши братья пришли с неба. Сейчас вы будете убиты», – повторяли они. У командовавшего конвоем полковника Жозефа Опепе, похоже, были несколько другие планы. «Вы должны заплатить за бомбардировки. Мы отведем вас в аэропорт, где вы погибнете от ваших же бомб», – заявил он заложникам, оставляя им пусть призрачный, но шанс остаться в живых. Услышав слова Опепе, пленники воспрянули духом. Еще недавно полковник пребывал в немилости у Оленги «за симпатии к европейцам», поговаривали даже о связях Опепе с разведкой Чомбе. «Давайте убьем их сейчас», – зароптали солдаты. Полковник сказал, что белые будут живым щитом, и скомандовал: «Марш!»

По мере продвижения колонны становилось ясно, что Опепе ведет собственную игру, тянет время и не жаждет крови. Один из конвоиров опознал Хойта и Нотомба и предложил не мешкая убить консулов, которые «водили нас за нос с переговорами». «Не сейчас», – ответил Опепе. Нарастал звук интенсивной перестрелки, бельгийские парашютисты были уже близко. Конвоиры стали нервничать. Надо покончить с заложниками сейчас, настаивали они. «Я прикончу первого, кто начнет убивать белых», – пригрозил командир. Подчиненные стали смотреть на него с подозрением. Навстречу колонне вылетел джип с двумя офицерами НАО. Они удирали от парашютистов и были вне себя от ярости. «Расстреляй их всех», – крикнули они Опепе. Тот схитрил: «Расстрелять? Это для них легкая смерть. Мы порвем их на куски копьями и ножами». Выругавшись, офицеры уехали. Конвоиры приказали всем сесть. Со стороны аэропорта подъехал пикап. Из кабины вылез майор Бубу, один из приближенных Сумиало, глухонемой бородатый гигант, боксер-тяжеловес. Бубу отчаянно жестикулировал, показывая Опепе, что парашютисты совсем рядом и с белыми пора кончать. Полковник от него отмахнулся.

Дальше описания очевидцев расходятся. Одни пишут, что Бубу не понял жеста Опепе и открыл огонь по заложникам, другие утверждают, что первым на спусковой крючок нажал самый молодой конвоир, у которого не выдержали нервы. Все сходятся на том, что Опепе не давал команды стрелять.

Так или иначе, но через несколько секунд все 12 конвоиров без разбору палили по сидящим заложникам. Кому не достались первые пули, бросились врассыпную. Хойт бежал рядом с Гринвисом. Это был опасный забег: «Несколько человек, бежавших вместе с нами, упали на землю. Надо было бежать дальше! Я слышал свист пуль, а, может быть, это мне казалось. Вопли женщин, мужчин и детей сливались с гортанными криками симба». Шедший в первом ряду «марша смерти» Макаров попытался спрятаться за узким деревом. Русского заметил один из конвойных, прицелился, но тот успел упасть в траву.

Выстрелить в Макарова симба не успел, подоспели парашютисты. Увидев их, конвойные бросились наутек. Позже полковник Опепе был расстрелян симба за невыполнение приказа Оленги уничтожить заложников сразу после начала вторжения. Парашютисты смогли предотвратить полное истребление заложников, но жертвы были велики. 33 заложника были убиты на месте, шестеро умерли от ран, 40 получили ранения.

Раненых на первом попавшемся транспорте отправляли в аэропорт, те, кто был в состоянии самостоятельно идти, брели туда же под охраной десантников. Стоявшие наготове С-130 взмывали в воздух и брали курс на Леопольдвиль. Хойт и Гринвис улетели на одном из первых бортов. Перелет был тяжелым. «На полу салона, – вспоминает Хойт, – стояли лужи крови. Медики трудились над ранеными. Остальные пассажиры лежали и находились в шоковом состоянии».

В городе продолжалась перестрелка. Десантники двигались от дома к дому, собирали иностранцев и направляли их под охраной в аэропорт. Два дня воздушный мост Стэнливиль-Леопольдвиль функционировал без перерывов. Были задействованы самолеты бельгийской компании «Сабена» и конголезской «Эр Конго». Воздушные суда прислала Британия, Италия и Франция. Всего были эвакуированы примерно 1500 иностранных граждан и 150 конголезцев. Поиски руководителей повстанцев результатов не дали. Оленга, Гбение и Сумиало тайно покинули город еще до начала высадки десанта.

В 11.00 в Стэнливиль вошла колонна Вандерваля. Через полчаса он встретился с командиром парашютистов Лораном. Договорились, что бельгийцы обеспечат охрану аэропорта и эвакуацию иностранцев, а люди Вандерваля займутся городом. И они им занялись. КНА устроила в конголезских кварталах «день охоты», как выразился Хоар. Озверевшие солдаты стреляли во всех без разбору на улицах, врывались в дома, убивали мужчин, насиловали женщин. Местом жуткой бойни стала штаб-квартира партии Лумумбы НДК, где были убиты десятки человек, все, кто не успел покинуть здание. Даже видавших виды бельгийских военных коробило. «Я никогда в жизни не видел такой резни. Пленных не брали. Их резали, расстреливали или забивали до смерти. Это было отвратительно», – вспоминал Лоран. Полковник приказал поскорее вывести из города своих молодых парашютистов, дабы созерцание таких «торжеств по случаю победы» не травмировало их юную психику.

Город подвергся тотальному разграблению. Военнослужащие КНА без затей вышибали витрины магазинов и брали все, что им нравится. Наемники на мелочи не разменивались, при помощи динамита и ацетиленовых горелок вскрывали бронированные сейфы с наличностью и драгоценностями. Пьяные наемники устраивали дикие выходки. Осушив содержимое винного погреба одного из крупных отелей, патруль зашел в городской зоопарк, где выпустил из клеток голодных львов.

После зачистки конголезских кварталов «мятежников» и «подозреваемых пособников» свезли на городской стадион. Таких набралось более 20 тыс. человек. Их держали в страшной тесноте, антисанитарии, почти не кормили. Даже наемники из отряда Хоара проявили к ним сострадание, пригнали на стадион грузовик риса, чтобы задержанные не умерли от голода. Увиденное там произвело на Хоара неизгладимое впечатление: «На мокрой от дождя освещенной деревянной платформе работал трибунал. Это был “суд единодушного одобрения”. Наблюдая за этим действом, я все больше проникался мыслью, что стрелки часов переведены на тысячу лет назад. На помост выводили мятежника, и его имя объявлялось по системе оповещения. Если собравшиеся его приветствовали, пленника освобождали. Если же освистывали, то его выводили и расстреливали прямо у стадиона». Заправлял судилищем известный пренебрежением к нормам закона глава службы безопасности Чомбе Виктор Нендака. У него были личные причины лютовать в Стэнливиле – там симба казнили его жену и детей.

В специальном заявлении администрация США разъяснила, что целью операции в Стэнливиле было «спасение жизней невинных мужчин, женщин и детей, конголезцев и граждан по меньшей мере восемнадцати стран». Утверждалось, что если бы акция не состоялась, погибло бы еще больше заложников. Президент Джонсон тоже объяснил прямое военное вмешательство гуманитарными мотивами и провозгласил победу Запада на конголезском фронте холодной войны: «Конго было ареной борьбы держав и идеологических войн. Я надеюсь, что теперь у этой страны появился шанс на мир».

Высадка десанта и расправа над повстанцами вызвала широкий международный резонанс. ОАЕ осудила иностранную вооруженную интервенцию на стороне режима Чомбе. Кваме Нкрума расценил ее «как наглую агрессию против Африки, напомнившую, что колониализм не умер». Президент Алжира Ахмед Бен Белла заявил, что направит добровольцев и оружие для помощи «конголезским братьям». Словесным осуждением дело не ограничилось. В Каире толпа прорвалась на территорию американского посольства и сожгла носившую имя президента Кеннеди библиотеку культурного центра, где хранилось 27 тыс. книг. В Кении прошла демонстрация под лозунгом «Повесить президента Джонсона!» Массовые демонстрации протеста против действий Бельгии и США прошли в Джакарте, Пекине, Софии, Праге, где в здании американского посольства были выбиты стекла. В Москве демонстранты, среди которых было много студентов из Азии и Африки, атаковали американское и бельгийское посольства, зданиям был причинен ущерб.

Официальная советская реакция была предсказуемо жесткой. 26 ноября в МИД был приглашен посол Бельгии, где его ознакомили с заявлением советского правительства. Оно охарактеризовало «высадку бельгийских парашютистов и захват силой оружия города Стэнливиль» как «грубый акт вооруженного вмешательства во внутренние дела со стороны Бельгии, США и Англии, продолжающих политику произвола и насилия в отношении конголезского народа». Ссылка на необходимость освобождения заложников была сочтена фальшивым предлогом, раскрывающим «колониальную сущность этого агрессивного акта»: «И дело не в том, что в Стэнливиле оказалось какое-то количество иностранцев, а в том, что колониальные державы, убедившись в неспособности своего ставленника Чомбе справиться с положением в стране, решили оказать ему открытую помощь в подавлении национально-освободительного движения частями регулярной армии». Советское правительство потребовало «прекращения военной интервенции и вывода из Конго всех бельгийских войск и всех иностранных наемников». Заявления аналогичного содержания были сделаны послу Великобритании в СССР и временному поверенному в делах США в СССР. 25 ноября постоянный представитель СССР в ООН Федоренко направил письмо председателю Совета Безопасности. Его текст отличался от заявления лишь мелкими деталями.

Волна протестов вынудила руководство США и Бельгии внести коррективы в военные планы в Конго. Помимо «Красного дракона» планировались еще три операции по спасению заложников. Из них была проведена только одна – «Черный дракон». 26–27 ноября десантники Лорана освободили 375 белых в г. Полис, где накануне симба убили 22 заложника в отместку за Стэнливиль. Несмотря на настойчивые просьбы посла Годли продолжить военные операции, 28 ноября «на самом высоком правительственном уровне США и Бельгии» было принято решение немедленно вывести бельгийских парашютистов. Один из членов ситуационной группы по Конго неофициально объяснил это так: «Мы струсили».

В СССР развернулась пропагандистская кампания против «новых преступлений империалистов в Конго» со всеми ее атрибутами: митингами трудящихся, заявлениями общественных организаций, подборками сообщений в центральных газетах об акциях протеста в других странах. Пресса старалась создать впечатление, что «стэнливильский орешек оказался слишком крепким для агрессоров», и конголезские патриоты вот-вот отобьют город. Это не только не имело касательства к реальному положению дел, бывало, что одна газета публиковала взаимоисключающую информацию. К примеру «Правда» сообщила 5 декабря: «В Стэнливиле повстанцы по-прежнему удерживают левый берег [р. Конго] и во многих местах проникают на правый берег. Около 50 измученных наемников и части КНА, поредевшие от минометных и пулеметных обстрелов, удерживают в настоящее время лишь аэропорт и узкую полоску прибрежной территории. <…> Наемники Чомбе <…> показали свое бессилие перед лицом повстанцев». Непонятно, как, пусть и при поддержке авиации, «белым наемникам и отрядам катангских жандармов удалось форсировать реку и создать небольшой плацдарм». О чем газета сообщила 7 декабря.

О ситуации в Конго высказались первые советские официальные лица. Избранный вместо смещенного Н. С. Хрущева Первым секретарем ЦК КПСС Л. И. Брежнев не поскупился на гневные эпитеты в адрес «колонизаторов»: «Кровопролитная резня, устроенная в конголезских городах бельгийскими парашютистами, доставленными на американских самолетах с благословения Белого дома и с одобрения Совета НАТО, – это разительный пример коллективного пиратства колонизаторов». Об ответных мерах советский лидер говорил обтекаемо: «Конголезские патриоты не сдаются <…> На их стороне – вся Африка, на их стороне – силы свободы и мира во всем мире. <…> Верный своему интернациональному долгу, неизменно поддерживающий национально-освободительную борьбу народов, Советский Союз решительно отстаивает дело свободы и независимости Конго. Коллективная акция колонизаторов должна встретить солидарный отпор всех сил, отстаивающих свободу и независимость народов!»

«Можно ли представить, – гневно вопрошал с трибуны XIX сессии ГА ООН министр иностранных дел Громыко, – более грубую форму вмешательства во внутренние дела независимого государства, чем объединенная акция колонизаторов в Конго, осуществленная бельгийскими парашютистами, переброшенными в Стэнливиль на американских военно-транспортных самолетах с находящегося под контролем Англии острова Вознесения?»

Ситуация в Конго после высадки десанта в Стэнливиле неоднократно обсуждалась в Совете Безопасности. 1 декабря 22 неприсоединившиеся страны, в основном африканские, обратились к его председателю с просьбой «в срочном порядке» созвать заседание для «рассмотрения положения в Демократической Республике Конго». Они назвали «военные операции в Стэнливиле и в других частях Конго», к которым приступили правительства Бельгии и Соединенных Штатов с согласия правительства Соединенного Королевства, «вмешательством в африканские дела, явным нарушением Устава Организации Объединенных Наций и угрозой миру и безопасности африканского континента».

Срочно Совет не собрался, обсуждение конголезского вопроса началось 9 декабря. На нем четко обозначились позиции противников по холодной войне. Представитель СССР Федоренко назвал высадку десанта «агрессией колонизаторов, которые самым вызывающим образом попрали принципы Устава Организации Объединенных Наций, грубо нарушили национальный суверенитет Конго». Представитель США Стивенсон заявил, что «акция, предпринятая Соединенными Штатами и Бельгией, представляет собой лишь чисто спасательную миссию, заранее согласованную с законным правительством Конго».

Африканские страны акцентировали внимание на расовом аспекте вызволения заложников, подчеркивали недопустимость «спасения жизни нескольких людей, принадлежащих к белой расе, в то время как жизни лишаются тысячи африканцев». «Агрессия в Стэнливиле, – заявил представитель Конго (Браззавиль) Ш. Д. Ганао, – является исключительно серьезным делом. Она только что доказала разительным образом, что в этом мире нет места для черного человека, кто бы он ни был, будь то в стране, в которую он приехал, <…> или на его собственной родине, в Африке». Представитель Ганы К. Ботсио не преминул указать в весьма жестких выражениях на наличие расовой проблемы в США: «Согласно международному праву, у Соединенных Штатов не больше прав на вмешательство [в Конго], чем, скажем, у Ганы в дела южных штатов Соединенных Штатов Америки в целях защиты жизни афро-американских жителей этих штатов, которые постоянно подвергаются пыткам и которых убивают за то, что они требуют своих законных прав, и защищать жизнь которых поручено правительству Соединенных Штатов». Ему вторил представитель Гвинеи Л. Беавоги. «Так называемые цивилизованные правительства и страны, которые сейчас осуждают то, что они называют зверствами повстанцев», не выражали негодования, когда американские самолеты, пилотируемые кубинскими наемниками, «бомбили города, удерживаемые силами Совета национального освобождения, убивали конголезских и европейских мирных жителей, например в Альбервиле и Букаву». «Не по той ли причине, что тысячи конголезских граждан, убитых южноафриканскими, родезийскими, бельгийскими авантюристами, а также кубинскими эмигрантами, были чернокожие, как и цветные граждане Соединенных Штатов, которых убивали в Миссисипи?»

Стивенсон ответил, что за семь лет работы в ООН он «не слышал такого бессмысленного, безответственного, оскорбительного и отвратительного языка в этом зале, языка, используемого, если хотите, бесцеремонно с целью очернить и оболгать смелые и успешные усилия по спасению человеческих жизней представителей многих национальностей, людей различного цвета кожи».

С сожалением отметив возникновение в зале «призрака расового антагонизма и конфликта», представитель США заявил, что черный расизм не является «противоядием против белого расизма».

Результатом острых и продолжительных дебатов стала «беззубая» резолюция, принятая Советом 30 декабря. Призывы «всем государствам воздержаться от вмешательства или прекратить вмешательство во внутренние дела Конго» и «прекратить огонь в Конго» были не более чем благими пожеланиями. Не предусматривалось никаких конкретных мер, генеральному секретарю всего лишь предлагалось «следить за развитием положения в Конго и представить Совету Безопасности доклад в соответствующий момент». Федоренко справедливо отметил, что резолюция «далеко не в полной мере выражает законные требования африканских государств, которые обратились к Совету Безопасности за помощью», в ней «не названы по именам те, кто несет ответственность за агрессивные действия против конголезского народа, <…> и не содержится должного осуждения совершенной этими странами вооруженной интервенции в Конго».

Советская реакция на интервенцию не ограничилась вербальным уровнем. Посольство Демократической Республики Конго в СССР было закрыто. Временный поверенный в делах ДРК в СССР Г. Ньямбани 22 декабря покинул Москву. На аэродроме его провожали дипломаты из Бельгии, Великобритании и США, но не было ни одного представителя африканского дипломатического корпуса.

Советский Союз начал военные поставки повстанцам через третьи страны. До операции «Красный дракон» оружие симба в небольшом количестве поставлял только Китай. После высадки бельгийских парашютистов в Стэнливиле военную помощь антиправительственным силам стали оказывать Алжир, Египет и Гана. В декабре к поставкам подключилась советская военно-транспортная авиация. Пилотируемые советскими экипажами АН-12 доставляли грузы из Алжира в суданскую Джубу, откуда грузовики перевозили их в восточное Конго. С провозом грузов через Судан в отличие от 1961 года проблем не было. 15 ноября 1964 г. И. Аббуд передал власть временному гражданскому правительству, которое открыто поддержало конголезскую оппозицию. Данные об объеме советских поставок не опубликованы, отечественные архивные документы на этот счет остаются засекреченными. Л. Намикас установила по материалам из архивов бывшей ГДР, что СССР договорился с Восточной Германией о поставках симба 2 тыс. ящиков с боеприпасами, 100 танков (?!), средств связи и других военных грузов всего на сумму более 3 млн. марок. «Сомнительно, – резонно считает автор, – что все или хотя бы большая часть этого было доставлено в Конго».

К середине 1965 г. Египет свернул помощь конголезским повстанцам в обмен на реальные дивиденды от улучшения отношений с Западом. В Алжире 19 июня был свергнут Бен Белла, а новый лидер Хуари Бумедьен быстро нашел общий язык с западными странами по Конго. Основные силы повстанцев были разбиты бригадой из тысячи наемников под командованием М. Хоара. В результате операции «Белый гигант» пути снабжения симба из Судана и Уганды были перерезаны.

Лишь Танзания по-прежнему пропускала через свою территорию грузы для повстанцев и дала пристанище многим их лидерам. В танзанийскую столицу Дар-эс-Салам и прибыл в январе 1965 г. Че Гевара. Неблагоприятное впечатление от встреч с лидерами конголезского и других африканских освободительных движений не отвратило его от намерения лично наладить партизанскую войну в восточном Конго и превратить его в «еще один Вьетнам». В апреле он под чужим именем, изменив внешность, вместе с небольшим кубинским отрядом переправился через озеро Танганьика в «освобожденный район» в северной Катанге.

Че называл свою конголезскую эпопею «историей поражения» и «историей разложения конголезской революции». Человеческий материал, с которым он столкнулся, оказался совершенно непригодным для формирования революционных кадров и организации вооруженной борьбы. В конголезском дневнике много ярких и обескураживающих наблюдений на этот счет. Вот его мнение о рядовом составе Конголезской народно-освободительной армии: «Солдаты – все из крестьян и совершенно не отесаны. Для них главное получить винтовку и форму, иногда и ботинки, и, конечно, некоторые властные полномочия в своем районе. Они испорчены бездельем и привычкой распоряжаться крестьянами, их головы забиты фетишистскими представлениями о смерти и враге, у них нет никакого политического образования, полностью отсутствует революционная сознательность, чувство перспективы, их воображение не распространяется дальше пределов обитания их племени. Ленивые и недисциплинированные, они лишены духа борьбы или самопожертвования. Они не доверяют своим лидерам, которые первые только в соблазнении женщин, пьянстве, чревоугодии и устройстве для себя легкой жизни. У них нет постоянного боевого опыта, что могло бы способствовать их становлению как бойцов, весь их опыт состоит разве что в убийстве безоружных людей. У них отсутствует какая-либо подготовка, строевые занятия – это все, чем с ними занимались по нашим наблюдениям».

Помимо пьянства и распутства, командный состав отличала коррупция, желание «нажиться на революции». Из всех руководителей восстания Че Гевара дал позитивную характеристику только полевому командиру Лорану Кабиле, чьи силы действовали на западном побережье озера Танганьика: «Кабила – определенно единственный из них, кто помимо ясной головы и способности логически мыслить, обладает качествами лидера». Николас Оленга жил на широкую ногу, «компрометируя дело революции». Этот «генерал в ссылке», саркастически замечал Че, «проводит военные операции посредством телепатии, находясь в Каире или другой столице». Бывший министр обороны НРК Гастон Сумиало – «революционный лидер средней руки. При правильных советах и руководстве он может принести пользу как председатель Высшего совета революции. Основное его занятие – поездки, красивая жизнь и сенсационные пресс-конференции. Это все, на что он способен. У него начисто отсутствуют организационные способности». В отношении бывшего президента НРК Кристофа Гбение Че был лаконичен – «он просто агент контрреволюции». Основанием для столь жесткой оценки послужила информация о сепаратных переговорах Гбение с властями в Леопольдвиле.

Че Геваре и его кубинским бойцам не удалось подготовить из конголезцев боеспособной силы и провести хотя бы одну успешную крупную операцию. Повстанцы бежали с поля боя или стреляли, закрыв глаза и не отпуская спусковой крючок, пока не кончались патроны. В конце ноября кубинцы покинули Конго, пробыв там семь месяцев. Для Че это было трудным решением, но другого выхода не было. «Мы, – писал он, – руководствовались идеей, что необходимо создать такую ситуацию, когда люди, получившие опыт в освободительных сражениях (и в дальнейшем в борьбе против реакционных сил), сражались плечом к плечу с неопытными, необстрелянными людьми, т. е. обеспечить “кубинизацию” конголезцев». Получилось же наоборот, произошла «конголезация» кубинцев, которые оказались на грани деморализации.

13-25 сентября 1965 г. в СССР по приглашению Советского комитета солидарности стран Азии и Африки в Москве находилась делегация Высшего революционного совета Конго. 24 сентября делегация во главе с Сумиало была принята в ЦК КПСС, где с ней беседовали секретари ЦК М. А. Суслов и Б. Н. Пономарев. Содержание беседы не рассекречено. Советская помощь конголезским повстанцам ограничивалась поставками оружия через Танзанию.

Неудачный кубинский опыт отправки в Конго военных советников показал, что СССР занял в отношении восстания симба взвешенную, осторожную позицию. Опасения относительно слабостей восстания оказались обоснованными. Оно было подавлено, конголезский кризис закончился полной победой Запада. Мобуту, захвативший власть 26 ноября 1965 г. в результате бескровного переворота, был его верным союзником на протяжении более тридцати лет.

Премьер-министр Республики Конго Патрис Лумумба. 23 июня 1960 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Генеральный секретарь ООН Даг Хаммаршельд. 10 апреля 1958 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Выступление первого заместителя министра иностранных дел В.В. Кузнецова на заседании Совета Безопасности ООН 20 июля 1960 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Председатель Совета Министров СССР Н.С. Хрущев в зале заседания XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Сентябрь 1960 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Н.С Хрущев и президент Гоны Кваме Нкрума в здании постоянного представительства СССР при ООН на XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН 22 сентября 1960 г.

Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Демонстрация протеста против убийства Патриса Лумумбы и его соратников Мориса Мполо и Жозефа Окито у здания посольства Бельгии в Москве 14 февраля 1961 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Рабочие сборочного цеха Московского завода малолитражных автомобилей во время митинга принимают резолюцию с требованием призвать к ответу виновных в убийстве П. Лумумбы и его соратников 15 февраля 1961 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Митинг рабочих завода «Фрезер» им. М.И. Калинина в защиту Антуана Гизенги 29 мая 1962 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Парламентская делегация Республики Конго в СССР 25 июля 1963 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Один из лидеров восстания симба Гастон Сумиало. Август 1964 г. Из фонда РГАКФД г. Красногорск

Иностранные студенты, обучающиеся в Москве, у здания посольства США во время демонстрации против иностранной интервенции в Конго 28 ноября 1964 г.

Из фонда РГАКФД г. Красногорск