Грядущее. Тайга.

Небольшой водопад урчал, излечивая уставшую душу. Чистый, холодный поток огибал поросшие мхом камни и ниспадал в углубленную столетиями яму. Запах озона носился в воздухе, как во время грозы. Деревья по краям водостока доносили слова ветра и помогали услышать себя. Двое существ возлежали на мягком ковре проросшего, тысячелетнего дуба, который упал так давно, что уже должен был обратиться в пыль. Было мягко и спокойно. Хищники леса знали о присутствии двоих чужаков, но не дерзали приблизиться, даже гнус не тревожил покоя посетителей дебрей. От них почти зримо исходило ощущение внутренней силы.

Первое существо — огромный, в два центнера весом тигр, приподнял голову от поваленного древа. Карие с проблесками желтого глаза заинтересованно посмотрели в даль леса. Левое ухо дернулось, словно поймало сигналы за пределами доступного диапазона. Но прошло несколько секунд, и тигр отвернулся. Вновь рыже-полосатая голова легла на передние лапы, потеряв интерес к окружающему миру. Глаза прикрылись, даже хвост застыл неподвижно. Грудная клетка приподнялась, опустилась, и дыхание амурского тигра замедлилось.

Второе существо лежало на спине и смотрело голубыми глазами сквозь кроны деревьев в небо, ибо было человеком и могло ценить природу, физически ощущать те потоки чистой энергии, что давала тайга, взамен требуя лишь одного — сильно не вмешиваться, оставляя круговорот энергий как есть.

— Коготь, я не чувствую его, — обронил светловолосый мужчина, со сплетенными за плечами в пучок волосами.

Взгляд продолжал пронзать голубизну неба и редкие белые крепости. Мысли о летающей тарелке на полянке в сотнях метров от водопада отступали. Сема пытался успокоиться и принять за минуты то, что Скорпион принимал месяцами, годами. Услышать тайгу.

Тигр полностью проигнорировал человека, наслаждаясь природой, забывая все битвы и жизнь на других этажах реальности, коих в последние годы ничуть не убавилось.

— Эх ты, полосатый эгоист. — Блондин приподнялся от завалинки и взъерошил тигру шевелюру.

Коготь недовольно оскалился, отмахиваясь от старшего брата хвостом. Второй тотем Семы изображал лень и полное игнорирование человека, фактически являющегося хозяином не только тела тигра, но и духа. Хозяином всего, кроме души.

Когда дело касалось сражений, Коготь всегда приходил на зов, но когда Сема выпускал тотем «погулять», тигр выказывал свой непокорный нрав.

Семен Корпионов был одет в кожаную куртку поверх серой майки, светлые джинсы и армейские ботинки. Из всех вещей при нем был лишь охотничий нож на поясе. Взял по старой привычке. Припоминались поездки с братом в лес. Может, пригодится, если полоса отчуждения вздумает вновь попробовать на зубок.

— Почему мне надо прибегать к последнему средству, чтобы наш отшельник вышел из заточения? Сколько можно? Пять лет по лесам шарится. В волхвы, что ли, подался? Двадцать два года, самый сок жизни, а он березки окучивает, — забурчал Сема. — Меня давно простил; что было, то было. Так к чему все это? Того, что случилось, не изменить, да и нельзя было по-другому в той ситуации.

Тигр вновь пропустил слова блондина мимо ушей, безмятежно греясь на солнышке.

— Побрею я тебя когда-нибудь, мой полосатый друг, — усмехнулся блондин и сконцентрировался.

Солнечное сплетение разогрелось, волны тепла пошли по телу, кончики пальцев запульсировали. Минуя астральный диалог и сакральный шепот, Сема перешел на диалог души. Если от первого и второго можно отказаться, закрывшись, то от нитей Творца нельзя уйти и после смерти.

— Это, что ли, твое последнее средство? — пришел смысловой пакет.

— Ты вынудил меня. Подумай о матери, отце, друзьях и обо всех, кто тебе доверился. Прерви заточение. И дай хоть на сестренку поглядеть. Она же у тебя. Я знаю.

— Ты порвал купол.

— Ну так покажись и дай мне по морде. Хоть какой-то повод показаться мне на глаза.

На другом берегу водопада появился стройный длинноволосый мужчина с черными локонами, плотно связанными за плечами в подобие косы и переплетенными синими и красными оберегами. Был он в белой рубахе, штанах, подпоясан кожаным ремнем. Ноги были босы. Изумрудные глаза светились бледно-зеленым пламенем, скрывая зрачки. Они переливались внутренним светом, и человек казался неземным гостем из сна. Он сделал шаг в сторону воды и… пошел по водной глади. Спокойный после падения с небольшого обрыва поток даже не мочил ступней, как будто гладь была не мягче январского льда.

Сема привстал. Несколько осторожных шагов к кромке берега заставили вспомнить все события почти пятилетней давности. И меч Родослава в Пустотах был готов лечь в руку при первом требовании. Если брат не изгнал из себя ЭТО, рука не должна дрогнуть. Иначе…

«Как там говорил Меченый? Пригодится и секира, и меч? М-да… Меченый много чего говорил в последнее время».

Но огонь в глазах брата не был огнем жажды убийства. Умиротворенный спокойствием, Скорпион стоял напротив и смотрел словно сквозь. Или внутрь Семы.

«Да сколько ж он ступеней за это время прошел? Я не смогу его и ранить. Но я должен… Должен… Должен вернуть его», — думал Сема, разглядывая человека, взор которого пылал зеленым огнем.

Тот, кого при рождении назвали Сергеем Корпионовым, преодолел водную преграду и перешел берег. Огонь в очах потух, и зрачки вернулись на прежнее место, став по-человечески привычными. Широкая, добродушная улыбка заняла лицо.

— Добро здравствовать, брат, — первым обронил Сема.

— Здравь будь, кровник.

«Интересно, кровный брат или кровный враг?»

Обнялись, пробуя ширину плеч и крепость мышц под одеждой.

Тигр приподнялся с бревна и приблизился к лесному человеку. В желтых зрачках блеснула заинтересованность.

Рука Скорпиона прошлась по холке. Сема хмыкнул, когда Коготь едва не прикрыл глаза от удовольствия: прикосновение было жарким и приятным, в ладони человека чувствовалась мощь. Тигр отдаленно припоминал образ лесного отшельника и слал Хозяину информацию о том, что человек, им повстречавшийся, не враг. Почему же хозяин так насторожен?

«Все-таки брат…»

— Исцелился, — облегченно вздохнул Сема, улавливая мысли тотема. — Скорп, пора за работу. Человек на Марсе — не та высшая планка, которой мы собирались достичь. Ты нам нужен не только как советчик. Люди хотят тебя видеть. Во-первых, потому, что мы и этой планки не достигли…

— Советчик?

— Ну, эти приказы из тайги. Мистерии твои, откровения. Мы все получали.

— Сем…

— Что?

— Я не давал приказов.

— Да с мягким знаком. Кто давал?

«Конечно, ты не давал, но давай сделаем вид, что все мы балбесы, и Меченый чуть успокоится», — подумал Сема.

Сергей припомнил слова брата по матери, сказанные Меченым в обмен на небольшую услугу пять лет назад.

«Так вот что он имел в виду! Доносить антисистеме „мои“ мысли, пока я отсутствую», — подумал Скорпион.

— Я говорю тебе, ДОВОЛЬНО!!! — Крик Скорпиона прокатился по лесу. Но не для Семена, зверья и деревьев был он предназначен.

Услышал этот крик за много тысяч километров совсем другой человек.

— Вот и славненько. — Послал Сема смысловой пакет. — Теперь, когда твой братец думает, что мы в точности выполняли его указания, он сделает следующий шаг.

— А вы не выполняли?

— Помнишь, когда-то ты сказал, что ты — не весь Совет? Ты только половина голосов. Так вот, больше шести маршалов были несогласны по множеству вопросов с «твоими» приказами. К тому же Рысь ненавязчиво после каждого спора подталкивал Совет в ту или иную сторону. Но иногда, надо признаться, Меченый давал вполне сносные решения. Мы даже не сразу видели последствия…

— Много разгребать?

— Хватает.

— Что ты про Марс говорил?

— Юса не долетела.

— Не пустили?

— Ну… не то чтобы не пустили…

— Не тяни смысловой пакет. Это клинит отстающий мозг.

— В общем, я только что с орбиты. Довольно странный случай произошел. Лечу я, значит, на тарелочке своей вблизи спутников ГЛОНАСС, никого не трогаю, Дмитрию машу рукой. Они на космодроме все видят, все снимают.

— На тарелке?

— Да, на тарелке. Возле купола валяется. Поле, генерируемое ею для преодоления физических законов, прошло сквозь ваш купол, как сквозь воду. Иначе бы никак. Против своих ты защиту поставил первоклассную.

— Сема…

— Да ладно… Понимаю. Не перебивай. Значит, забрал я с космодрома у отца тарелку…

— Свободного? Как она туда попала?

— Ну, я ее еще раньше у юсовцев умыкнул, когда с братишкой твоим поспорили, успею или нет.

— Куда?

— Тебя спасти.

— Успел?

— Хватит винить меня в ее смерти! Я сделал то, что должен был. И больше не ломаю голову, подстава это Меченого с молчаливого согласия всей твоей родни и прочих игроков исторических сюжетов или мой путь. Если бы могли вернуться к тому моменту, поступил бы точно так же. Потому что не во мне дело. Это был ее выбор. Золо вложил в ее руки оружие, но удар она нанесла сама.

Сема приготовился к битве. Ладони разжались. Лишь успеть отскочить от первого удара и заставить информацию меча и секиры воплотиться в физическом мире вновь, достать из себя. Ну а потом бой будет почти на равных, пусть даже брат с голыми руками. Кровь у него в жилах с превосходством, как-никак.

Удара не последовало. Сема, заставляя себя вновь быть собой, контролируя страх, выдохнул и продолжил слать пакеты.

— Вижу, забрал я тарелку, взмыл в небо. Переборщил. На орбиту выкинуло. Не привык к управлению. А хорошая мысля — перенастроить восприятие корабля с их вида на наш, человеческий — пришла после.

— Ты подчинил себе их управление?

— Эй, у нас мыши тоже могут крутить колеса.

— Подчинил собственному контролю, значит. Силен, братец. Продолжай.

— Взмыл в космос. Вижу, летит наш землянский кораблик. Ну, юсовский. Чахленький такой, словно из «Лего» собранный. Сначала вроде ничего, а потом вбок накренился и на детальки распался. Ну действительно, словно из конструктора китайского. Сейчас, наверное, часть деталек на околоземной орбите, часть в космос улетела, а последнюю часть антисистема с НАСА наперегонки со дна морей собирают.

— Так что же случилось?

— То ли Дмитрий системе истребителей спутников неправильно команду какую с горя дал, и металлические шарики диаметром полтора сантиметра в количестве нескольких тысяч на скорости прошили обшивку корабля; то ли я такой балбес забыл, что система управления моей тарелки настроена по большей части на мыслепередачу. Ну и подумал в сердцах такое, от чего у юсовского корабля все движки оплавились. Дмитрий, наверное, тоже подумал — и не на ту кнопку там, на космодроме, нажал.

— Сема, уничтожать корабли, преследующие одну с нами цель — вырваться за пределы родной планеты в физическом плане, нехорошо. Даже если это корабли конкурентов. Думаю, юса тебе понятнее, чем инопланетные формы жизни.

— Да ты не парься. Свои, конечно, понятнее. Но дело вот в чем. Мы бы за это, возможно, поплатились, но всех прикрыло следующее событие. Приборы тарелки за секунду до моего и нашего отца вмешательства зафиксировали яркую вспышку на Луне. По большей части на обратной стороне. Но того, что я успел заметить со стороны, на видимой части, хватило, чтобы предположить: по кораблику кто-то шмальнул. Так что мы только добили. Кто-то успел раньше.

— Надзиратели. А что с нашей космической программой?

— Нашей? Что-то в этих словах есть. Если все пойдет по плану, летит через два года. Если только тайконавты не наступят на пятки сильнее, чем обычно.

— Тайконавты?

— Раньше я не понимал, зачем Китаю подарили ядерное оружие, теперь не понимаю, почему выпустили в космос. Короче, Скорп. Дела у нас. Хватит сидеть в своем болоте. Тепло, конечно, привычно, но запах… Каждый из генералов стал слишком самостоятельной фигурой. Ты знаешь, чем это грозит, без идеологической поддержки. А старый костяк Совета прохудился. Даня переработался, Кот со своим детским садом паранормов отдалился, Василия замкнуло на работе синдромом трудоголика, Дмитрий не вылезает с космодрома. Мне продолжать, или ты уже пустишь слезу?

— Обо всем по порядку, и не здесь.

— Ага, совесть замучила!

— Рыси сам о куполе расскажешь.

— Обидится?

— Нет, просто твою энергию заберет на восстановление.

— Зачем восстанавливать? Нам же еще обратно лететь, снова порвем.

— Сема, эта территория — сакральное место. Место выхода силы. Через какое-то время, когда Рысь наберет столько энергии, что сможет преодолеть свой потолок, ограниченный силами Отшельника и Волхва, он сможет стать младшим демиургом. Младшим богом, если так понятнее. А они привязаны к местам своего «кормления». Потерять это место значит лишиться контроля. Силы без контроля… Этого лучше не видеть.

— Гм, я снова поторопил какие-то события?

— Эх, Сема, Сема.

— Но здесь раньше жил твой дед.

— Дед должен был стать демиургом, но не успел. Не сил не хватило, а не успел. Энергию надо копить долго, ее требуется много. И потому источники этих энергий охраняются больше жизни. И купол, ты не видишь, но я чувствую, уже зарастает. Рысь работает. Но на мгновение каждый из пятнадцати (или сколько там их в живых осталось? после наших похождений, они, по идее, должны перевыбираться для баланса) заглянул сюда. И оценил возможности врага. Точнее, количество энергии, которое тот накопил.

— Они так и делают — набирают энергию со своих территорий и потом используют ее против друг друга?

— Атака, защита или в запас. Год от года, столетие за столетием. Но никакого баланса. Когда Сильный захватывает несколько источников сил, он становится сильнее. То есть у него больше энергии для своих ходов.

— Он может прессануть слабого, пытаясь забрать его источник, атаковать догоняющего и еще немного отложить в каморку? А потом еще и младшим богом стать?

— Вот поэтому такие, как Родослав, Миромир и Меченый, следят, чтобы кто-нибудь не ушел далеко вперед.

— Но за тысячи лет, видимо, это надоедает? Схемы, наверное, повторяются?

— Нам по двадцать два. И мы понятия не имеем, как и о чем могут мыслить ТАКИЕ опытные люди.

— Так нас тогда всех использовали, как пешек.

— Возможно.

— А еще родня.

— Родня по мыслям ближе.

— Но не всегда крепче.

— Но ты же прилетел.

— О, от меня не так-то легко избавиться. Вопрос можно?

— Валяй.

— Рысь. Ему чуть больше тридцати только и уже кандидат на демиурга?

— Младшего.

— Большое различие со старшим?

— Как у старшего с Творцом.

— Мой мозг не способен это сравнить. Ты бы на примере муравьев и слонов.

— Не упрощай.

— Значит, он стал Отшельником для собирания энергии и теперь копит ее тихонько под куполом для рывка?

— Почти так.

— Так дед берег это место для него?

— Возможно.

— Тем не менее бонус этого места оказался таким, что на место одного из Пятнадцати не нашлось никого сильнее.

— Именно.

— И сильно я получу за сорванный купол?

— Соразмерно содеянному.

— А ты, значит, за баланс?

— Кто, если не я?

Смысловые пакеты закончились. В реальном мире прошло секунд двадцать, две трети из которых заняло ожидание нападения между невербальными диалогами.

— Ладно, давай руку, пойдем, — обронил Скорпион вполне вербально.

— Зачем руку? Я давно вроде не маленький. Или ты так рад меня видеть, что решил проявить братские чувства в такой крайней форме?

Скорпион, смеясь, взял Сему за руку. По брату соскучился не меньше, чем по матери.

— Не тупи, Сема. Просто так быстрее. — Он положил вторую руку на голову Когтя, и все трое исчезли.

Тигрица Марта задумчиво посмотрела из кустов на опустевшее место и тихо вздохнула.

Запах другого тигра остался витать в воздухе и манить, как медведя мед.

* * *

Настоящее.

Атлантический океан.

Серая птица лишилась управления и разрезала небо одинокой дымной линией. Металлический монстр класса «боинг» последней модели больше не подчинялся ни первому пилоту, ни второму. Экипаж не мог объяснить отсутствие связи с землей. Силовой кокон окутал корпус махины, и все двигатели вышли из строя. Все, что оставалось делать самолету без управления и мощностей, — падать. Чем он и занимался, становясь все ближе и ближе к поверхности спокойного океана. Светлого и солнечного, какой и должна быть дорога в рай после падения…

Кислородные подушки и спасательные жилеты не спасли пассажиров от гибели. Самолет, упавший с высоты более чем десяти километров, с такой силой ударило о водную гладь, что корпус развалился на несколько частей. Хвост и задняя часть успели вспыхнуть недожженным в баках керосином, прежде чем пошли ко дну. Но этот прощальный всполох ритуального огня вряд ли кому повредил — люди погибли при столкновении. Силовое поле добавило мощи, приложив конструкторское изделие о поверхность с утроенной силой.

Непотопляемый мусор из салона всплыл и закачался на волнах. Всякая мелочь: части кресел и обломленное с двух сторон крыло с внутренними пустотами — медленно расползались по океану, подгоняемые течением. Среди мусора всплывали тела тех, кто успел надеть жилеты. Кровь быстро растворялась в соленой воде, и акулы за десятки километров уже знали, где будут пировать.

Над одной из тонущих частей корпуса материализовалась тело, нелепо шлепнулась о воду и ухватилось за тонущий кусок металла. Крик смешался с бульканьем в воде:

— Будь ты проклят, Мертво! Ты за это ответишь!

Этот странный пассажир, кривясь от боли в отшибленной при падении спине, набрал в грудь больше воздуха и нырнул в морскую гладь. На поверхности показался спустя три с половиной минуты. И не один.

Парень с татуировками скорпиона и орла на предплечьях вытащил брата из воды и затащил на обломок крыла, которое не собиралось тонуть и выглядывало из воды, забитое полостями воздуха внутри.

Было неудобно давить на грудь, примостившись на крыле, которое плохо держится на воде и грозит перевернуться, а то и вовсе пойти ко дну, едва начнется хоть малейший шторм. Вихрастый дрожащими руками подтянул к себе тело брата, обхватил его грудь и сдавил. Затем еще раз, крепче.

Из легких блондина брызнула вода. Затем тело странно затрясло, словно от электрического разряда. От рук к груди пошло тепло. Диафрагма сжалась, надавливая на легкие, разряды запустили остановившееся сердце. Отдельным потоком энергия устремилась к мозгу, чтобы лишенные кислорода клетки не спешили умирать. Без контроля со стороны хозяина они безвозвратно умрут, и тогда спасение напрасно. Тело жить будет, откачанное, а вот бывшее сознание угаснет.

Губы черноволосого побелели, словно от обезвоживания или слабости, а спасенный открыл глаза. Зрачки расширились — не мог дышать. В легких по-прежнему оставалось немало воды, а, чтобы закашляться, требовался воздух, который никак не хотел проходить внутрь. Паника возобладала над спасенным.

— Замри! — Послал Скорпион.

Эта невербальная команда тараном прошлась по сознанию. Блондин остановился, усмиряя страх. Скорпион схватил его за шею, подтянул к себе и прокачал в легкие немалую порцию воздуха. Искусственное дыхание позволило вытолкнуть из легких остатки воды.

Спасенного стошнило остатками завтрака и морской водой. Желудок отчистился, забрав последние силы. Обессиленный Леопард распластался по крылу и отключился. Рядом отключился истощенный спасатель.

Океан, словно в раздумьях, кидал кусок крыла по волнам, намереваясь то ли потопить, то ли выбросить на берег. Старики Посейдон и Тритон еще не решили, что делать с жертвами искусственной катастрофы.

* * *

Свершенное.

6500 год от сотворения мира.

(992 от Рождества Христова).

Окраина Переяславля.

Сема очнулся посреди поля. Тело не ощущалось, морской плот был где-то далеко. Блондина после клинической смерти выкинуло в дебри родовых снов или астральных наведений. Сема, в отличие от Скорпиона, в этом не слишком разобрался. Судя по рассказам брата, это была проекция прошлого. А по ощущениям так и вовсе словно стороннее наблюдение.

«Неужели каждый момент прошлого сохраним? И вселенная помнит все, что когда-либо происходило? Но для кого эта память? Или прошлое и будущее так же неразрывно связаны, как все в зримом и незримом мире? Если все связано и предопределено, Творец когда-нибудь устанет от бесконечных повторений бесконечных комбинаций прогнозируемого мироздания. Или когда Великий в депрессии, за дело берется Хаос?»

У стен незнакомой крепости, на большой поляне, друг напротив друга замерли противоборствующие рати. Одна, что больше, сплошь состояла из конных. Всадники были облачены в легкие, кожаные доспехи. Через плечи были перекинуты короткие луки и ятаганы, да редкие булавы были подвязаны у седел, рядом с округлыми щитами. По школьному курсу и рисункам в учебниках Леопард признал степняков. То ли хазары, то ли половцы, а может, и вовсе печенеги. Свита лучших телохранителей сгрудилась вокруг чернявого предводителя. Он посмеивался и что-то говорил им. Видимо, предстояли переговоры, но на случай их неудачи войско вооружалось и готовилось к битве. Луки легли поперек седел, и тулы за плечами были полны коротких стрел.

Вторая рать была более знакома глазу: длинные волосы торчат из-под яловидных шлемов, широкие плечи несут кольчугу, в руках топоры, мечи, булавы, реже луки. Русовласые, светловолосые, хмурые русичи. Частью конными, частью пешими. В небо взмывает стяг с изображением бородатого мужика в ореоле света и нимба. В центре войска хмурый, бородатый князь в неполных доспехах. Шлем и сбруя сияют золотом, глаза странно пустые — витает мыслями где-то далеко.

Сема захотел получше рассмотреть русичей, но тут от обоих войск отделились представители-дипломаты. По трое. Один впереди и двое чуть поодаль. Сема не особо удивился, когда оба главных дипломата приблизились к тому месту, где он стоял, и застыли в пяти шагах друг от друга. Первым заговорил моложавый степняк с серьгой с красным камнем в ухе.

Сема понял каждое слово.

— Печенежский князь мудр. Не обнажая мечей, решит он исход битвы. Велит он Владимиру: «Выпусти ты мужа своего, а я своего, пусть борются». Как наш победит вашего, данью откупитесь.

Седой воевода, правая рука Владимира, загудел густым басом:

— Не престало собаке велеть Красному Солнышку. Как наш богатырь поборет вашего, по конурам попрячетесь.

Моложавый засмеялся:

— Кто богов своих предает, силы теряет. Так и вы, русичи, слабы теперь.

— Не слабей степных псов, что и крова своего не имеют. Мы же дома имеем и будем защищать их, не жалея животов.

— Нет при вас больше Святослава, погубит вас Владимир. Сегодня богов меняете, завтра ножи друг другу в спины вонзите. Погубит вас далекий бог незнаемый. Как можно мертвому кланяться?

— Больно длинный у тебя язык — жизнь укоротит. Чего попусту молоть? Пусть все решит поединок. Выбирай оружие, а там и посмотрим, наш распятый возьмет или ваши живые.

— Мой князь выбирает битву без оружия. Пусть могучие воины борются один на один. Сам на сам, по-вашему.

— Быть посему, — отрезал воевода, и дипломаты развернули коней.

Сема, как бесплотный дух полетел следом за воеводой.

«Владимир? Византийский агент уже надоумил принять христианство и в мнимом величии князь рассорился с побратимами? Эх, а ведь еще с десяток лет рука об руку на Константинополь ходили. Оттолкнул от себя степняцкую конницу, что как острие копья служило прошлым князьям. Бр-р… и когда это я начал рассуждать, как Скорпион?»

Воевода, добравшись до Владимира, с ходу бросил:

— Бороться желают. Выбирай кого из дружины, кто в борьбе умел.

Едва слова воеводы прокатились по строю, как со стороны печенегов вышел в поле могучий богатырь, поперек себя шире. Голая грудь, волосатая, как у медведя, перевита жилами. Вышел в поле, покачиваясь. Умелый глаз зрел поступь могучего борца. Видно по тому, как переступает — словно медведь перекатывается. Одет в одни лишь портки, ноги босые. Выглядит великаном. Степняк не только выделялся среди собратьев, но и возвышался почти на голову над рослыми русичами.

Сема расслышал пробежавший по рядам шепоток дружины:

— Богумир…

— Знатный борец…

— Со Святославом на Царьград ходил…

— Воротился без царапины…

— Заговорен, не иначе…

— Из печенегов едва ли не единственный воротился…

— Эх, в дружине Святослава знатные борцы сгинули…

— Волхвы бы указали на борца, да нет больше божьих посланников…

К князю пробился сухонький старичок, залепетал, кланяясь:

— Княже, вели слово молвить!

— Ты почто, холоп, на колени не падаешь?! Али не христианин?! — взревел стоящий подле князя бородатый лысый мужик в черной рясе, жирный, как не престало человеку, что должен держать себя в узде. Конь под ним едва спину не прогибал.

Старичок упал в ноги коню, достал из-за пазухи деревянный крест, лопоча:

— Как можно, святой отец, христианин. Как есть, христианин. И ноги распятью целую и на коленях перед старшими… Бог поставил людей в разные условия: одним кланяться, другим поклоны принимать. Одним слушаться, другим поучать, слово Божье нести нам, неучам малограмотным.

Сема услышал звуки сплевывания среди рати, недовольный шепот. Родные боги издревле другому учили — почитанию мудрых, равенству и уважению к тем, кто проявил доблесть, кто делами своими заслужил похвалу и честь. А грамоте волхвы учили всех желающих, коли было к тому стремление. Но то ли не слышат старые боги, то ли Дый на глаза повязку набросил. Не видят, что с внуками их делается, и позволяют учителям-волхвам на кострах гореть да под лезвиями кровью истекать, когда в диспутах с чернорясенными у тех слова заканчиваются.

Не все еще приняли нового бога и свыклись с унижением. На лицах читалось, что князь теперь всех вокруг в грязь вбивает, а новую свиту свою превозносит. На лице князя, который недовольно посмотрел на сплевывающих, читалось, что в бой радетели старой веры пойдут в первых рядах. Так скоро и сгинут, забираемые в Ирий детьми Рода. Если вначале в дружине христиане были в диковинку, то со временем состав обновлялся.

— Говори, раб… божий, — без эмоций ответил Владимир.

— Сын мой меньшой, борец добрый. С детства положить на землю его никто не мог. Вели ему бороться. Твоего слова не ослушается. А коли не веришь, испытай его.

И старичок, подскочив с колен, подбежал к строю и выхватил за руку ничем не выдающегося мужа. Был парень в светлой рубахе и кольчуге поверх нее. Отдернул он руку старика и отбросил с презрением:

— Не отец ты мне, прихвостень иудейский. Умер отец мой, а тебя леший привел. Нашел бы того лешего — как есть убил бы.

По строю прокатился здоровый, раскатистый смех. Плечи подтянулись, спины расправились. Словно светлее стало.

Священник новой веры поднял к небу здоровый золотой крест, инкрустированный драгоценными камнями, заорал, брызжа слюной:

— Ты борец? Да этот старик больший борец, чем ты!

Дружина снова поникла.

— Испытай его, великий княже, — процедил сквозь зубы старик с земли.

— Ведите быка. — Ровным голосом приказал Владимир, поглядывая на нетерпеливых степняков. Те начинали разогреваться недовольными выкриками. Ждать не любили.

Гридни стеганули коней к стенам Переяславля, и через некоторое время смерды уже вели в четыре руки здорового черного быка. Глаза быка были красны, размах рогов поражал.

— Победишь быка — выйдешь против степняка, — обронил воевода борцу.

— Не велика честь — животину заломать. Почто тварь родовую мучить? Не велит бог, кабы не обряд, — раскатисто обронил борец и скинул кольчугу, оставшись в рубахе да закатав рукава.

— Так и скажи, что борец только на словах, — хмыкнул священник. — Может, бог твой и слова твои подтвердит?

Борец лучезарно улыбнулся и подошел к быку. Дружина расступилась, давая круг для боя. Смерды опустили веревки и разбежались.

Бык вырвал копытом дерн земли, и его ноздри выпустили тяжелый воздух. Борец хлопнул в ладоши, растер ладони и пошел на быка. Дал бык резвый старт на жертву, и Сема едва не вскрикнул, когда рога почти поддели мужика. Борец извернулся, одной рукой обхватил быка за рог, а другой схватил за мохнатый бок. Рогатый застыл, затем взревел — в руке борца оказался кусок бока: кожа с мясом и обломки ребер. Внутренности посыпались наружу. Жалобный вскрик копытного прокатился по округе, бык припал на колени и завалился в траву, истекая кровью. Борец обошел быка, взял за рога и, шепча, вывернул шею, избавляя животное от мучения долгой смерти.

Борец повернулся к князю и бросил кусок мяса под ноги коню. Коника повело в сторону, и гридням пришлось подскочить к Владимиру, чтобы удержать.

— Знатный борец, — обронил Владимир. — Иди и принеси нам победу.

— Не буду драться, — сухо обронил борец.

— Отчего же? — донеслось от воеводы.

— На кой мне за чужого бога жилы рвать? Нападут, буду биться, а пока стоят, чего мне в битву лезть?

— Так не за бога дерись, за князя своего, за землю родную. Переяславль отдадим, еще придут. — Перебил отец борца. — Не те они уже, что при Святославе. Осерчали.

— Не буду драться, пока князь не поклянется, что не заставит меня ни сейчас, ни потом клятву новому богу давать. Пусть позволит мне держаться старых устоев, — обронил борец.

— Да как ты смеешь, смерд?! Головы лишиться захотел! — Вскипел священник. — На колени и моли о пощаде!

— Не престало русичу на коленях стоять. А за Рода и головы не жалко. Ты же за своего бога волхвов рубишь, на кострах палишь, так и я за своего голову оторвал бы тебе, кабы ты не подле князя был, кабы не клятва. Только клятву я давал старому князю, Владимиру, а не Василию, как ныне зовется крещеный. Смотри, монах, могу и передумать.

Воевода взялся за меч, дернул коня.

Борец рванул рубаху и, обнажив грудь, приблизился к воеводе:

— А руби ты меня, воеводушка. А не буду биться!

— Упрямый черт! — обронил воевода, сдавливая эфес меча. — Ума нет и не будет. Нет больше старых богов, за что умирать собрался?

— Как же нет, когда по-прежнему светит солнце Ярилы, дует ветер Стрибога, гремит гроза Перуна? Я есть, значит, и боги есть. Не паду на колени и биться не выйду, пока князь слово не даст, что не будет заставлять окаянный крест надевать и православие на правоверие менять.

Владимир вновь посмотрел на борца на другом конце поля. Печенежская рать с минуты на минуту грозила броситься в битву. Борец верное время выбрал, чтобы требовать. Либо дружину в крови утопить, либо пойти на уступки. Оставить смерду жизнь — значит, дать выбор дружине: переходить в новую веру али держаться старой, а отрубить дерзкому голову — значит, броситься в безнадежный бой.

— Коли нет мозгов, держись своих богов, — обронил Владимир, а глаза досказали недосказанное: «Да проси защиты, чтобы не прирезал тебя лихой человек не сегодня, так завтра».

Борец вновь расплылся в лучезарной улыбке и смело пошел сквозь расступившийся строй на поляну, где печенежский богатырь уже поносил русичей за то, что растеряли храбрых людей, за то, что новому богу храбрые и вольные не нужны, только рабы и смиренные.

Оба сошлись посреди поля.

Печенег был выше на полторы головы и шире в плечах, а русич держался правды и верил своим богам. Обхватили друг друга, и сдавил печенег так, что едва не хрустнули ребра русича, дыхание остановилось, и лицо покраснело от напряжения. Давил, давил печенег, да не падал замертво русич, а как чуть ослабил хватку, так сдавил русич. И хрустнули ребра печенега и потекли по губам багровые ручейки.

Пал печенег замертво и дрогнуло войско на той стороне поляны. Подались кони вражины от стен Переяславля, и не возвращались больше печенеги к градам русским.

Так Сема узнал, как Владимир Святой, «не потеряв ни одного человека, отогнал врага от земель русских».

«Так вот почему двоеверие еще несколько сот лет гуляло по Руси. Неужели действительно те, кому писанная нужными людьми история присвоила эпитеты „Великий“, „Святой“, „Мудрый“ на самом деле не были таковыми?» — подумал Сема.

* * *

Атлантический океан.

Некоторое время спустя.

— …Знаешь, у каждого нет денег на свои цели. У кого-то на хлеб или проезд в автобусе, у кого-то на автомобиль, катер, самолет. Вот у тебя на что нет? — Сгоревший на солнце черноволосый юноша с длинными растрепанными локонами повернул голову к названому брату.

— Да что я? Ты у Билла спроси. Или этого… как его… мексиканца. Не помню Ф.И.О., к сожалению. Он уже богаче Гейтса. На нефти поднялся. А я чего? Я так, живу потихоньку, помаленьку. На патроны хватает, да и ладно, — ответил голубоглазый блондин, кривясь от зуда в шелушащихся губах. Морская соль разъела, и палящее солнце не способствовало заживлению.

— Да и у этих много на что нет. Сам посуди. На покупку Юпитера нет, на билет до Дальнего космоса нет. Даже на бессмертие и то не хватает.

— Бедолаги, — протянул блондин, ощущая, как кристаллики соли забили все поры в коже и тело вопит, требуя пресного душа. Соль полезна в ограниченных количествах. Когда происходит перенасыщение, организм начинает чиститься. Если же возможности чиститься нет, происходит сбой.

Разговаривать о становлении новых вер после сна не хотелось. Чем больше проходит времени, тем менее кровавы становятся тираны и тем длиннее вырастают у ангелов крылья. Про святых великомучеников и чудотворцев и говорить нечего — чисты, как слеза младенца.

Два бывших пассажира рейса Москва — Нью-Йорк вообще-то должны были сейчас находиться в аэропорту делового центра Штатов, как и две сотни прочих пассажиров, но вместо этого они седьмой час бороздили волны на обломанном куске крыла самолета среди бескрайней морской глади.

— Ну, как тебе ощущение клинической смерти? Куда тебя приписали за три с половиной минуты? — вспомнил Сергей. — Ад? Рай? Что показал тебе мозг, напичканный постулатами?

Сема загрустил, плечи поникли. Весь как-то уменьшился в размерах. Печально обронил:

— Там, по крайней мере, тепло. Не такая жара, как здесь. Просто тепло. И на свет не скупятся. Ангел-хранитель только снова взъярился. Странный какой-то. Крыльев нет, рогов тоже.

— Крыльев нет потому, что крыльев у них никогда не было, и ты это знал, твой контуженый разум не дорисовывал ничего лишнего. С рогами сложнее. Понимаешь, изначально демон — дух земли, защищающий планету от энергетических вторжений. Это еще до того момента, как под влияния падших гелов попали. Я поражаюсь человеческой фантазии. Не поскупились на краски в описании всех мук ада для тех, кто будет иметь свое мнение.

Сема забыл про смерть — не умер, да и ладно. Чего о ней грустить?

— Скорп, а почему Владимир христианство выбрал?

— Выбрал потому, что они взяли все лучше на тот момент: краски, фреска и архитектурное величие забивает рецептор зрения, ладан обонятельный, сводчатое строение принижает дух всякого входящего в здание. Свечи — огонь. По-моему не было народов, которые не любили бы и не почитали огонь. Разве что африканские… Золотом расписано все — символ богатства, а значит, величия. Бояре с радостью повелись на сверкающие штучки.

— …Колокола с Востока, маковки с символа Рода, красу с Византии, а книгу, идеологию и структуру подчинения, у иудеев, — продолжил Сема. — И поощряют употребление алкоголя при каждом причастии. Если здоровому мужику «крови христовой» нужно много, чтобы опьянеть, то младенцу ложечки — как тому мужику стакан спирта. В какого здравомыслящего субъекта превратиться ребенок, которого еженедельно причащают на службах? К тому же, если тебе каждый день внушать, что ты изначально греховен, в возрасте разовьется комплекс неполноценности и все — хватай голыми руками.

Скорпион улыбнулся:

— Но знаешь, почему страна простояла тысячу лет?

— Стойкие люди? Подстройка обрядов, часть языческих обычаев и праздников осталась неизменной? — посыпал предложениями блондин.

— Это тоже, но мало кто знает, что у нас своих три Христа были. Раньше, до четвертого века под этим словом понимали «спасителя». И никому и в голову не приходило связывать его с малоизвестным Иисусом Христом с Галилеи. До времени его пиара было еще далеко.

— Трое? О чем ты?

— Первое воплощение — Крышень. Второе — Коляда, третье — Бус Белояр. В разное время, до и после начала новой эры, нового летосчисления. И когда миссионеры шагали по землям всего известного мира, народу было просто принять весть о спасителе. Ведомые религиозными мировоззрениями с ведических начал, многие племена сохранили память о спасителе. Его и не думали помещать на крест, на распятье. Крест вообще святой знак солнца тысячи, десятки тысяч лет. На солнце с прищуром посмотри.

— У-у-у, понаплетешь тут сейчас.

— Да если бы врал. Ты знаешь, что церковь беспошлинно торгует табаком и спиртным? А протестанты контролируют наркотрафик. Эй, эй, не делай такие круглые глаза. Ты же знал, что когда Великобритания имела колоний на половину планеты, весь опиум проходил через ее руки. Думаешь, с тех пор что-то изменилось? Нет, королевская семья по-прежнему неплохо поднимается с порошка, тактично улыбаясь в объективы камер и фотоаппаратов.

«Кровавая эпоха становления единоверия закончилась… И черт с ней, честно говоря», — думал Сема и пытался вникнуть в слова брата. Его откровения иногда не укладывались в голове. Но как-никак все веры теряли смысл и переходили на новый уровень, едва первые корабли колонизируют ближайшие планеты. Космическая эра должна быть более человечной.

— Скорп, какой смысл в ступенях и астрале, если не можем применить сейчас ни первого, ни второго?

— Плавая в акватории вод Испании, шансов выжить больше, чем, разогнав разум до ступеней Творца, дождаться второго удара Мертво. Этот удар будет последним.

— Что ему делать в Испании, если он в Лондоне? Ну ладно самолет подбил, наплевав на договор, но сейчас-то он что может? Испания от Англии не на другом конце света, но и не в двух шагах.

— Сем, у тебя что по географии было, краснодипломный ты обладатель двух высших образований?

— Напомни мне тебя ударить.

— Только если поймаешь чудо-щуку, достанешь волшебную палочку или… рыбки, Сема, рыбки… Солененькой.

Сознание нарисовало то, о чем мечтал в последнюю в жизни очередь, и блондина снова вывернуло наизнанку.

— Хватит тут акул травить. — Для порядка буркнул Скорпион. — И так ни одна рыбка не запрыгивает к нам на крыло. Потравили всех нефтяными пятнами. Даже дельфинов не осталось. Это раньше в древнегреческих эпосах ко всем терпящим бедствие приставали. Либо дельфины, либо акулы. А сейчас что? Тоска одна.

— Придержи коней, так что там с Испанией? Пока ты меня поднимал со дна океана, поменялась карта мира?

Скорпион лежал на крыле, подставляя лицо сползающему за горизонт солнцу. Ощущал, как кожа из малиновой медленно остывает в сторону коричневой. Невеселые мысли клубились в голове.

«Едва скроется солнце, как начнет знобить. Укутаться не во что, так что придется туго. Вдобавок, вода постоянно смачивает спины, ноги, не давая высохнуть и согреться да избавиться от соли. Скоро кожа начнет бунтовать. Ко всему прочему организм начнет чистку и истратит последнюю драгоценную жидкость. А если постоянно пить понемногу морскую воду, протянуть можно дольше, но чистка начнется раньше. Замкнутый круг. Если и третий многопалубный лайнер пройдет в каком-то километре и снова не заметит обрывок крыла с двумя терпящими бедствие, то Мертво может победить. Хотя, возможно, он и отводит глаза. Никто не знает пределов силы эмиссаров. Будут поисковые патрули или он уже замял дело, заставив поверить, что все погибли? И даже если нас найдут, передадут в руки ему. Даже если сбежим, он будет знать, что живы, и не успокоится, пока не завершит дело».

— Нет, просто если самолет упал чуть севернее Испании, или, на худой конец, Португалии, то течением нас отнесет к Англии, — вспомнил о разговоре с братом Скорпион.

— Гольфстрим?

— Не делай такую рожу, словно ты не любишь теплые течения. Мне было бы сложнее нырять за тобой, будь температура воды ниже. Хотя с другой стороны мозга бы больше сохранилось!

— А как мы вообще выжили, когда самолет с десяти километров рухнул о водную гладь, что по плотности с такой высоты для куска железа стала сама подобна железу?

— Пустоты.

— Что пустоты?

— Я засунул нас в Пустоты, как показал Родослав.

— Почему из-за каких-то Пустот Мертво получил право на падение самолета? Не такие уж и прикольные эти Пустоты, раз я едва не захлебнулся… Точнее, совсем даже захлебнулся.

— Вместе с мечом нам обоим было во мне немного тесновато…

— Нам в тебе? — запутался Сема.

— Не заморачивайся. Я сказал то, что сказал. Именно почти что во мне, если брать физический уровень. В промежутках между моими атомами. В энергетически-информационном уровне, если хочешь. Я поместил три тела в одно. Но так как не хотел, чтобы после выхода из пустот мы бы оба слились в одно целое, припечатав и меч на лоб, пришлось выкинуть тебя в воду чуть раньше. Сразу после падения, когда самолет развалился на запчасти и начал тонуть. Я бы вместе с тобой и мечом не выбрался. Я едва материализовался над тонущим самолетом…

— Довольно! Я уже забыл, как мою бабушку зовут, хочешь, чтобы еще и дедушку? Я не до такой степени отличник, чтобы на моих глазах рушились законы физики и положение дел в мире. Как ты носил в себе меч между пустотами? Ты разобрал его как конструктор? И почему он не влиял на вращение твоих атомов, почему не разорвал сцепление этих атомов?

— Хочешь физики, тогда забудь о полете.

— О чем ты вообще, чернявый?

Сергей приподнялся на локте, повернув голову к обгоревшему брату. Лицо того вскоре должно было начать шелушиться. Энергии обоих хватало только на то, чтобы удержать в себе воду и заставить организм смазывать кожу жиром. Так как жира в обоих было немного, организм сжигал мышцы.

— Родослав летал на моих глазах, словно гравитация отключилась. Летал не с крыльями, как какой-нибудь дятел, а просто… Просто стоял в воздухе. Раз — и как взобрался на ступеньку, два — и еще выше. Да и что я тебе говорю? В общем, такие, как он, отрицают физических законы. Законы просто перестают на них действовать. Полагаешь, Родослав мыслит такими же материальными категориями, в какие ты меня хочешь опустить для разъяснения?

— Я хочу разобраться в сути вещей. Одно дело — сделать себе харакири, вонзив в себя меч. И совсем другое — хранить в себе меч как часть себя. И это не красивые слова или метафора. Ты же действительно держишь в себе меч… Черт, это немного сложновато после падения… Еще и королевская семья с этими наркотиками. Странно, люди изображают доброту, о них говорят лишь хорошее, а на самом деле торгуют смертью… Все, не смотрю больше телевизор. Который раз обещаю?

— Да что телевизор? С каких это пор ты стал во всем сомневаться? Я заметил, что на Кавказе ты немного опустил руки, но думал, все прошло. А теперь снова. Или, как говорят умные люди, — депрессия?

— Люди много чего говорят. Но депрессия? Не-е-е. Депрессия — видеть, как твоего четвероногого друга умертвляют, чтобы дух его поселился в тебе, в физическом плане проявляясь татуировкой на плече. Вот это депрессия. А меч где-то меж клеток всего тела — это так, стресс небольшой…

— С чего ты взял, что Коготь мертв?

— А что? Это что, по-твоему? — Сема присел и кивнул на предплечье. Кожа вокруг татуировки была малиновая, а сама тату словно отражала солнце, не давая коже сгореть.

— Не глупи, тигр в тебе жив, как и орел во мне. Они не мертвы. Просто с физического плана сместились на более высокие сферы. Уверяю тебя, Коготь жив.

— Стоп! То есть тигр во мне, как меч в тебе? Тоже меж атомов?

— Как ты меня достал своими тормозами. На физическом плане с нами только меч, а тотемы где-то в районе сакрала. Сакрального мира. В стране эфира, если тебе нужны физические термины, скептик ты этакий… Почему из шести с половиной миллиардов собеседников Творец послал мне на плот именно тебя?

— Причем здесь Творец, когда самолет подбил именно Мертво? Родослав говорил, что Творец не всесилен, так как во всемогуществе не было бы смысла, и человек был в рамках, а рамки суть рабство. То есть Он не надзиратель и не Пастух, как трактуют написанные эмиссарами священные книги. Он дает выбор! У нас был выбор: лететь или ползти. И еще тысячи выборов. Не Он же ведет к этому, мы сами выбираем. Выбора не оставляет только Надсмотрщик. Сатана в людском понимании. Выходит, что Надсмотрщик влияет на нашу жизнь больше, чем Отец?

— Вот в этом все и дело.

— В чем?

— В толковании. Ты же понимаешь, что каждая религия — способ управления. Берешь какую-нибудь умную мысль, обрабатываешь ее и толкаешь народу от имени Бога в красивой обертке. Красивой оберткой представляется жертва за веру в эти слова — в мысль. Чем больше народу гибнет за мысль, тем праведнее паства. Заносишь все мысли в книгу, и реликт готов.

— Толкование не имеет смысла?

— Чтобы услышать кричащего с горы, надо не только повыше взобраться на ту же или соседнюю гору (ну или хотя бы прислушаться), надо еще и затычки из ушей вытащить. Но вытащить самому! Просить посредника, что стоит ближе к горе передать тебе слова кричащего — поступок довольно глупый. Посредник просто вытащит из твоего уха затычку, нашепчет от себя и вернет на место. Потому что ты уже ему должен, так как обратился…

— Знаешь, что, Скорп?

— Что?

— Я смотрю, не только мне голову напекло.

— Предпочитаешь вернуться к политическим темам?

— А чем они отличаются от Толкования, если ущербна вся система управления?

— Все зависит от Главы.

— И кто у нас во Главе?

— Его величество Сомнение. Именно поэтому ты терзаешься каждым вопросом, вместо того чтобы просто знать ответ.

— А ты знаешь?

— А я не спрашиваю. Я… делаю.

— И что делаешь?

— Делаю все, чтобы сменился Глава. Мы не должны сомневаться.

— Революция?

— Эволюция!

Сема повернулся спиной и, обхватив колени, погрузился в мысли. Сергей не знал, о чем сейчас думает брат. Скорпион знал одно — Творец не в ответе за созданное. Каждый из детей делает свой выбор сам. От времени и места рождения до пройденных жизненных уроков. Отец лишь наблюдает, вмешиваясь в критические моменты. А Деструктор вмешивается всегда. Изменить это могут только сами люди.

Пора.

* * *

База «Тень».

Тринадцатый уровень под землей.

Василий грыз карандаш и часто вздыхал. Последние сводки новостей неукоснительно подводили к тому, что разросшейся Антисистеме пора заново структурироваться. А именно — вводить иерархию. Более пяти тысяч сотрудников порядком запутались, кому подчиняться, а Совет больше не мог разгребать все дела. Все шло к тому, что скоро пойдут сбои. Если не решить эту проблему сегодня же, ошибки потом придется разгребать уйму времени. Каждая же из них — шаг к пропасти.

Времени как всегда не хватало.

Василий подхватил со стола очередной дротик и метнул в сторону мишени на двери. Большой, профессиональный дротик пролетел помещение, но не попал в большую мишень и близко, стукнулся о стальную стену и без звука упал на прорезиненный пол.

— Вот черт, и как они это делают, что всегда в десятку? — буркнул Вася.

Раздосадованный мозг Антисистемы подошел к столу и щелкнул на кнопку связи:

— Всех башковитых сюда. В авральном порядке. И из Совета, кого найдете.

— Большая часть групп вне базы, на офисах. Из Совета только Евгений, — отрапортовал секретарь научной базы.

— Тогда всех способных кивать головой в такт.

— Будет сделано, Координатор. Хакеры на месте.

Василий взял дротик меж двух пальцев и метнул сбоку, как это делал Сергей, кидая зубочистку, но дротик даже не долетел до двери. В отчаянии Гений схватил сразу три дротика за острия и швырнул изо всех сил. Один из трех зацепился за край мишени, вне полей и жалобно повис, разрушая все мечты стать ниндзя.

— Пять метров! Они иголку в десятку на ветру, а я профессиональный дротик едва докидываю, — снова буркнул Вася.

Дверь уползла в сторону, и на пороге с ноутбуком в руках и сумкой через плечо возник заросший, лохматый Евгений с опухшими веками, порядком заросший щетиной. За ним клином выстроилась группа помощников. Пятеро хакеров практически не вылезали из базы, так как основной деятельностью занимались на местах. С оборудованием и системой связи проблем не было. Учли ошибки прошлого и на этом не экономили.

— Физкультпривет! — С ходу оценил обстановку Женя. — Что, в спортсмены пошел? Гантель подарить?

— Не докину. Мне бы дротик докинуть.

— Ну дык, каждому свое. Кому копья кидать, кому на Марс лететь. Кстати, что там с Марсом?

— Да погоди ты с Марсом, — взгрустнул Василий, вспоминая уровень сальдо и списки расходов, которые каждую неделю засылал Дмитрий с космодрома Свободного. — Тут внутренние проблемы. Что, кроме тебя нет никого? Секретарь снова сказал правду?

— Самую безжалостную, — подтвердил Евгений, передавая ноутбук бригаде. — Дмитрий Александрович на Свободном, Даниил в Грузии прецеденты улаживает, Кот с Санычем и Никитиным в Москве проблемы с конторами решают. С постиндиго связи нет, либо у детей конфетки отбирают, либо снова где-то старый мир рушат. Там, где еще не разрушено… Эх, молодежь.

Василий притворно вздохнул по-стариковски и рухнул в кресло:

— Пора расширять Совет. И вообще бы неплохо систематизацию ввести. Мы хоть и антисистема, но не анархисты. Что думаешь?

Ребята достали из сумки проектор, подсоединили, и на стене возникла пустая картинка. На безмолвный вопрос Василия Женя лишь пожал плечами:

— Не, у нас хорошие компы, софт тоже ничего, но пока твои веяния с информационными кристаллами в стадии разработки, у меня нет альтернативных носителей информации, да и с видео у нас проблемы. Вот и пользуемся трофеями. С чего начнем?

— Полагаю, для хорошей структуры нам нужны рядовые исполнители двух степеней. Ну, вроде курсантов и рядовых в армии.

— И в армейскую одежду оденем. Что-нибудь вроде цвета хаки, — подтвердил Женя и шепнул помощникам. Те, посовещавшись, застучали по клавиатуре, выводя звания, количество человек, отличительные знаки, форму одежды и аналогии в мире, с чем сопоставлять.

— Знаки отличия? — буркнул Василий. — А где конспирация? Хотя какая там уже конспирация, не масоны же…

— Масоны не масоны, а каждой ступени свою форму, свой знак. Ты как знал, выкупил торговый центр, где раньше швейная фабрика была…

— Торговый центр больше доходов приносит, — вздохнул Василий, уже рассчитывая в уме комбинации, где доставать оборудование. По всей видимости, придется закупать в Китае.

— Что, про Китай думаешь, патриот ты липовый? А поднять отечественного производителя? — перехватил взгляд Евгений.

— С каких это пор ты мысли читаешь?

— Их не надо читать — Москва далеко, через Урал, а Китай здесь, рукой подать. Оборудование, а то и продукция, мигом, только плати. Все равно конкуренции нет. Не конкуренты мы тем, кто поднялись на спортивных штанах «Абибас». Так что большая фабрика нецелесообразна, только если что-нибудь из разряда мини. Пусть по тихой штопает…

— Не умничай. У нас козырь есть.

— Козырь?

— Зеки…

— Зеки?!

— Не кричи. Их много. Всех не перебьешь. И делают почти все, что закажешь… А если еще и условия создать…

— О, сдаюсь. Сырье — копейки, и много плюсов в числе новых рабочих рук. Только армия возмутится: они для нее заказы штопают. Хотя разве мы не армия? — Евгений кивнул в сторону сутулых, бледных очкариков с просаленными волосами. Те в один миг разогнули плечи.

Василий хохотнул. На базе не только столовая и душевые, но и комнаты отдыха, а эти разве там бывают?

— Зекам — буржуйский провиант, начальству — больше копеек, и все будет в порядке с формой. Будет тебе и отечественный Гучи и Дольче Габбана. Так что с единицами?

— Ну, думаю, самым мелким званием может быть безокладный «удалец». Добровольный помощник, несовершеннолетний. Иногда от детей больше помощи, чем от взрослых. А следом за ним совершеннолетний Дружинник, тоже безокладный.

— Экий ты жадный, Евгений.

— Не ты ли строжайшую экономию на прошлой неделе ввел?

— Сам хотел на Марс!

— Тогда хотя бы скажи, что там с Марсом?

— Сначала космическая станция, потом уже на Марс. А корабль… конструкторы чертят эскиз, в начале следующего года на стропила пойдет, благо наработок в этой области у отечественной космонавтики хватает. Дмитрий говорит, что сам корабль доделать и сконструировать можно, сложнее с двигателями и новым топливом. Даже переработанное твердое топливо не дает столько мощности, сколько хотелось бы. Пробуют вариант с твердым и жидким, плазмой балуются, порой даже в вакууме. Можно предположить, что через пару лет получится что-то вроде кусочков льда, которые при окунании в кипящую воду быстро испаряются, выдавая столько энергии, чтобы хватило на рывок туда, потом еще рывок — и обратно. Вот Дмитрий и бьется над тем, чтобы эти «кусочки» …эээ… «таяли» как можно дольше. Понял?

— Нет… Ты лучше скажи, когда еще спутников подкинут? Мне семь маловато. Вы же оружия туда столько напихали, что свою основную функцию — передачу информации — они выполняют не в полную силу. Как итог, спутники-шпионы пеленгуют попытку перехвата информации, а ребята жалуются, что не успевают залезть на видеокамеры, когда симпатичные блондинки по кабинкам раздеваются.

— Солнце! — воскликнул Василий.

— Что солнце?

— Пока ты тут в юмористы подался, я для удальцов отличительный знак придумал. Пусть будет вышивка солнца. Не свастика. Ее все равно испохабили, и как бы Скорп не бился, человеческие массы слишком долго переубеждать. Пусть будет просто солнце. Красивое, с лучами, доброе. Дай заказ Владлене, мигом нарисует. И звание не забудь присвоить.

— А почему солнце?

— А потому что прозрели!

— Тогда дружинник будет носить к солнцу еще и луну. Прозрел, что есть две стороны. Это ж эволюция. И зарплата начинается неплохая, по количеству выполненной работы. И полный социальный пакет, хе-хе.

— Логично, — обронил Василий, глядя, как на стену наползает заполненная строка. — Кстати, иерархия будет общей не только для военных. Пусть в структуре будет пять путей получения званий: военный, спортивный, научный, инженерный и творческий.

— А может, еще и бизнес?

— Нет, финансовыми вопросами Совет занимается. Если начнешь продавать звания, что толку от такой структуры? Пять путей вполне достаточно.

— А спортивный разве…

— Это те, кто добывает стране престиж на самых разных соревнованиях. С футбола неплохо бы начать. Потом додумаем. Давай дальше.

— А что дальше? По логике, должны быть младшие офицеры. Уровня, я бы сказал, три. Сержанты. Форму по типу ОМОНа — серый комбез. Чтобы вконец запутать другие структуры. Пусть на плечах будут животные: волк, медведь и тигр.

— Хорошо, так и пиши: волк, волкодав и волкодлак. Младшие офицеры. Третья, четвертая и пятая ступень иерархии. Звериная.

— Станешь тут зверем, когда столько пахать приходится, — вздохнул Евгений.

— Я даже гимн им подходящий знаю. Бодрый, вызывающий споры. У Симонова есть стихотворение вполне в этом духе, записывай. Эх, дай Бог памяти…

— Это не весь, там дальше сложности начинаются. Пока так оставим, — добавил Василий.

Евгений, широко вздохнув, продолжил:

— Лады, теперь средний офицерский состав. Тоже три ступени, что-то вроде лейтенантов. Черные комбезы. Пусть будут людьми серьезными. Щит антисистемы.

— Пойдет, так и пиши: шестая ступень — щит, седьмая — щит с топором и восьмая — щит с мечом.

— А что, меч намного круче? — буркнул кто-то из хакеров.

— Дороже, по крайней мере, — добавил сосед.

Евгений посмотрел на скудную таблицу, пожевал губы и повернулся к Василию:

— Гений, даешь людям звания! Думай, мозг, думай.

— А что тут думать? Поскольку всю структуру начал создавать Скорпион, а он у нас язычник, продолжим в его стиле. Пусть будут: урядник, борец и воевода. Для щитов вполне подходят.

— Кстати, мы забываем про количество. Должна быть пропорция.

— Пусть варьируется в зависимости от верхов, — ответил Василий и спокойно швырнул дротик, не вставая с кресла. Прокрутившись в воздухе, оружие преодолело пространство и воткнулось в «восьмерку». — Вот! Уже неплохо. — Подскочил, расхаживая по комнате. — Что дальше, старшие офицеры? Восьмая, девятая и десятая ступени? Значит, капитаны, майоры и всякие полковники?

— Никакие не всякие. Этих уже должно быть строго определенное количество. Давай каждого разберем. Итак, девятая ступень. Человек работал долго и напряженно. Верха. Хорошая зарплата.

— Ветеран! — воскликнул Василий и чуть тише добавил: — А знак — орел. Эта птица уже гордо реет в облаках. Кстати, у старших офицеров должна быть белая форма. Непосредственно в заданиях практически не участвуют или редко. Командный состав. Значит, ветеран, мастер и…

— Старейшина! — добавил Евгений.

— Вот именно, — кивнул Василий и затряс в воздухе пальцем, словно тот горел. — Значит, орел, феникс…

— Почему феникс?

— Потому что орла поджарили, а фениксом он воскрес из пепла. Не перебивай. Орел, феникс и…

Евгений подхватил со стола дротик и без всяких выкрутасов кинул его в «семерку» мишени, вскричав:

— Береза!

— Точно, старейшина, это уже полная и бесповоротная береза. Значит, теперь пишите ограничения. Ветеранов не может быть больше тысячи, мастеров больше пятисот, а вот старейшинами могут стать только сто человек. Это и будет наш самый разумный коллектив, последняя инстанция, последний проверяющий пост, перед тем как дела уходят исполнителям.

— Хорошо, — кивнул Евгений и, подумав, добавил: — Но ступенью выше, на двенадцатой, должен стоять генералитет. Генералы нашего дела, каждый информированный в своей области. Пусть их будет в четыре раза меньше, двадцать пять. Отличительный знак — скорпион, одежда белая, и у каждого свой цвет скорпиона.

— М-да, вот и фетиш пошел…

— Ничего, народ втянется. Главное, что каждая нижняя ступень не должна знать больше, чем о том, что есть ступень выше. И все. Это поможет, если какие-то из отсеков нашей «подводной лодки» затопят. Пусть будет как у масонов.

— Да чего тебе все эти масоны? У них пятнадцатимиллионная армия, структуры по всему миру, а у нас едва ли пять тысяч.

— Василий Васильевич, так мы ж только начали. Вот вихрастый вернется, этот вопрос еще не раз поднимется.

— Хорош вперед паровоза, — обрубил Гений, понимая, что в мечтах можно уйти и до эмиссаров, а проблемы давят сегодняшние, насущные. И развалиться все может быстрее, чем началось. — Значит, двенадцатая ступень, генералитет, в белых одеждах со скорпионами. Так и быть. Как назовем?

— Витязи, как еще? Помнишь как у Пушкина: «Двенадцать витязей прекрасных…»

— Но у нас их двадцать пять!

— Ну, вот и правильно. А двенадцать будет нас, князей… Ты ж сам говорил, что пора бы Совет расширить. Вот и будет наш Верховный Совет состоять из двенадцати человек. Только чур, никаких отличительных знаков, и одежда повседневная… для конспирации. Мне, наверное, даже хакеров придется нейтрализовать. — Евгений кровожадно посмотрел на подопечных. Один из хакеров побледнел, еще один сглотнул. — Эй, да шучу я, парни. Расслабьтесь. Мы своих не режем. От побратимов и то в крайнем случае берем подписку и честное пионерское. Клянусь священной «линейкой», «контрой» и «квакой».

Народ выдохнул.

— Ты чего народ пугаешь? Давай уже закончим это дело. Значит, нас сейчас в Совете девять, возьмем еще троих из отличившихся. Торопиться не будем… Кстати, нас не девять, нас восемь…

— Почему? Ты, я, Дмитрий Александрович, Кот, Медведь, Сан Саныч, Никитин, Сема и Скорп…

— Нет уж, если мы князья, то Скорпион — Светлый князь… Фельдмаршал над всеми маршалами так сказать. Вот только право вето у него заберем, чтобы никакого тоталитаризма, просто духовный вождь, по типу аятоллы. Пусть будет половина голосов в Совете. В случае конкретных разногласий по каким-либо вопросам, наше мыслящее большинство перекрывает решение верховного князя. Ну, это на тот случай, если обезумит и возжаждет крови младенцев или разрушения всей цивилизации. Мало ли бывает форс-мажоров.

Евгений потер виски, вспоминая увиденные тренировки чернявого и блондина.

— А ты думаешь, мы сумеем его остановить?

— А для чего еще нужны друзья?.. К тому же, для чего мы создаем эту антисистему? Ты думал для борьбы с масонами? Ха-ха, слепец. — Гений ехидно подмигнул.

Евгений поперхнулся, а Василий подхватил последний дротик и спокойно выбил на мишени заветное «яблочко».

Детище Скорпиона продолжало саморазвиваться и жить собственной жизнью.

* * *

Англия.

Особняк на побережье.

Она прижималась к нему, обнимала. Он, ощущая тепло, бессознательно отвечал ей. Уста девы с горьким привкусом трав были на его губах. И на щеках, и на веках. Она сеяла поцелуи, спускаясь и поднимаясь. Он ощущал лишь тепло губ и горячее, обжигающее дыхание. Она что-то шептала, и Сема, всплывая из дремоты, тоже шепотом отвечал ей. Оба пылали в страшном огне, оба были в этот миг одинаковы, хотя она уже испытала когда-то роскошь тела, а он еще не вышел за пределы детства. Возможно, потому и она возвратилась в состояние первой нетронутости.

Ее образ покрылся дымкой, и Сема подскочил с кровати, пытаясь остановить уходящее мгновение.

Он был в мягкой постели в большой, просторной комнате, озаренной светом. Роскошные, золотые шторы пытались этот свет сдержать, и сквозь раскрытое окно ветер подергивал тюль и доносил запах моря. Слышался рокот прибоя и редкие вскрики чаек.

Сема долго приходил в себя и ощущал в воздухе аромат ее духов. Едва слышимый, он тем не менее был во всей комнате, и на кровати, и на подушке рядом. Значит, это был не совсем сон.

Леопард осмотрел руки, коснулся плеча. Кожа не жгла и не болела, лишь была оливкового цвета, как при хорошем загаре. Ожоги отсутствовали, что было странно после стольких дней на плоту.

«Кстати, скольких?» — вспыхнула мысль.

Последнее, что помнил, — осточертевшее солнце, плеск волн о крыло самолета и… провал? Еще какое-то время ощущал, как брат каждые полчаса переворачивает его со спины на живот и обратно, чтобы прожаривался равномерно… Заботливый.

Сема вскочил с кровати и ощутил слабость в ногах. Голова кружилась, и тошнило. Краем периферийного зрения приметил на тумбочке стакан апельсинового сока. Жажда была такая, что выпил весь стакан в несколько глотков. Сок, по ощущениям, вроде бы даже не успел докатиться до желудка.

Блондин был обнажен, и халат на кресле в углу комнаты пришелся как нельзя кстати. Облачившись в шелк и найдя у кровати тапочки, Сема, покачиваясь, побрел прочь из комнаты.

Блуждание по второму этажу небольшого особнячка ни к чему не привело. Тогда он приглушил головокружение и спустился по лестнице на первый этаж. В большой комнатной зале его ожидал сюрприз — у камина в мягком кресле сидел Скорпион. Был он в белой рубахе с закатанными рукавами, просторных штанах и мягких тапках. Волосы были сплетены в конский хвост, взгляд изумрудных глаз блуждал где-то вдалеке. Лишь руки держали тарелочку и чашку. Он методично прихлебывал чай с молоком, полностью погруженный в мысли. Рядом у пылающего камина Сема заметил небольшой столик на колесиках, заставленный чайным сервизом и вазочками, тарелочками с печеньем, сахаром, медом, маслом и джемом.

— Время ланча? — обронил Сема, присаживаясь в соседнее кресло и двигаясь поближе к пламени камина. Немного знобило, и камин в довольно теплый день был кстати.

— За четыре дня на плоту нас спасли четыре вещи, — обронил Скорпион, не меняя застывшей мимики. — Теплое течение, пасмурная погода, отсутствие штормов и… Зея. Вот вещь так вещь…

— Зея? — Сема вспомнил запах на подушке и перед глазами всплыл укоряющий взгляд Марии. Треснул себя по лбу. — Так это точно был не сон. Черт… Да кто она такая, эта Зея?

Взгляд Скорпиона ожил. Он поставил чашку с блюдцем на стол и повернулся к брату:

— Я чувствовал шлейф ауры Мертво. Она близка к нему. Или помощница, или очень приближенный человек. Мне кажется, совсем неслучайно ее яхта бороздила океан. Я только не понимаю, почему мы еще живы. Вероятно, ей…

Воздух в комнате потяжелел и поплыл. Словно незримым паром заволокло помещение, и на ковре материализовалась длинноногая дева с короткой модельной стрижкой черных волос. Она была в облегающем красном платье с глубоким разрезом и невысоких туфлях со сверкающими камнями у носков. Туфли полетели в сторону, а дева приблизилась к камину и неожиданно ловко присела на колени Семы. Блондин оторопел и попытался свалиться с кресла, но хрупкая девушка, которая почти ничего не весила на коленях, каким-то странным образом удержала его. Вдобавок впилась страстным поцелуем в губы.

Сема ощутил, как отнялись руки. Он не мог ими пошевелить, чтобы отстранить ее, он не мог встать и не мог заставить себя поверить в то, что этот поцелуй ему… неприятен.

Сергей сидел в кресле и смотрел в огонь. Голова была странно пуста. Помогать в такой ситуации не видел смысла. Брат вполне мог оттолкнуть ее и сам. Да и помощи не просит. Неужели эта дева за три ночи лечения заткнула за пояс Марию, с которой брат дружил более трех лет? Любовь — странная штука. Видимо, люди непостоянны. И этот случай не хуже, чем у него. Сам уже не мог понять, любит ли ту, рыжую, или то, что пытается догнать, всего лишь миф, всего лишь убеждение и форма эгоизма? Ей, скорее всего, просто нужна была свобода…

Зея наконец разомкнула объятья и отстранилась от блондина. Тот пылал багровой краской, и в глазах горел огонь:

— Зачем?.. Чем я теперь отличаюсь от…

Зея молча прислонила палец к губам. Сема затих. Волной накатило безразличное чувство. Хотелось тепла и покоя. Тело снова начало морозить. Дева словно ощутила этот холод и крепче прижалась. От нее пошло умиротворяющее тепло, и запах ее тела казался Семе близостью ангелов.

Зея повернулась к Скорпиону:

— В моем доме вы под силовым коконом. Можешь использовать ступени без боязни быть застигнутым. — Она разговаривала на английском, а Сергей уже и забыл различие в языках. Со смысловым переводчиком Тосики все языки мира были, как родной, только странно короче, как будто людям было лень договаривать слова, и они ограничивались обрубками.

Сергей едва заметно кивнул и прикрыл глаза. Последовательно в теле всплыли двадцать врат, а затем открылись двадцать первые и… двадцать вторые. На «плоту» было много времени, чтобы подумать, и чем больше он слушал океан и смотрел слезящимися глазами на затуманенное солнце, тем ближе подступал к этим воротам, осознав, как можно распахнуть «материальное физическое тело». Эта ступень была весьма кстати, так как за время плавания в организме скопилось много соли и ее требовалось нейтрализовать, чтобы слабость ушла и тело заработало, как и прежде.

На коже выступили капельки пота. Если бы кто вздумал попробовать их на вкус или провести лабораторные анализы, то обнаружил бы, что состав пота напоминает воду Мертвого моря.

Рубашка промокла, штаны тоже. Скорпион поднялся с кресла:

— Я в душ.

Сема попытался рвануть следом, но новый поцелуй еще надолго пригвоздил его к спинке дивана. Ее чарам в нынешнем состоянии противостоять Сема не мог. А брат, то ли не придавая этому значения, то ли осознанно, и не пытался помочь.

Блондин был в плену и едва ли хотел на волю. Где-то даже понимал, почему на этих землях веками назад пылали костры инквизиций.

* * *

Грузия. Тбилиси.

Даниил Харламов тянул из стеклянной бутылки светлое пиво и ловил на себе недоброжелательные, нейтральные и одобрительные взгляды с соседних столиков. Кафешка под открытым небом разделилась на три фронта: тех, кого в стране все устраивало, тех, кому все равно, и тех, кто сегодня будет зажигать. В прямом смысле. Ночь будет полна огней не только от фонарей, вывесок и фар автомобилей. Коктейли Молотова примут участие вместе с гранатами слезоточивого газа, дымовухами, резиновыми пулями, водометами и бронетранспортерами. Оба лагеря готовятся к противостоянию. Скучать не придется.

Первых настроенных было два человека, вторых три, а последних семь… столиков. Терпение народа лопнуло. Власть, словно изгаляясь, настроила против себя абсолютное большинство. Пусть большой северный медведь не бьет лапой, занятый суетой вокруг олимпиады, но антисистема отрезанные головы солдат-миротворцев не забывает. И еженедельные бессмысленные провокации порядком надоели. В конце концов, если Золо выкупил мозг и руки президента, то почему все остальное тело должно напрягать окружение, махая незаряженным автоматом? Триста лет спины и плеча не должны заканчиваться ножом в копчик.

Даниил допил бутылку и кивнул официантке, показывая палец повтора. До задания еще четыре часа. Стоит убить время и остыть, чтобы не начать разносить все в пух и прах, припоминая и не относящиеся к делу обиды.

Девять человек — по введенной вчера Василием классификации семеро «ветеранов» и двое «мастеров» — ждали в разных концах города. В условленное время, когда небо окрасится багровым, будут ждать в условленном месте. С оружием проблем не возникало — посредники снабдили всем необходимым и даже больше. Но огнестрельного брали по минимуму. Не шумиху пришли делать, просто прибраться. Вынести мусор, пока не начал гнить, разнося полчища крыс и заразные болезни. Да и специалисты военного промысла антисистемы носили свои звания не просто так. Харламов (Медведь) ручался за каждого, раздавая звания. При себе держал только самых опытных ликвидаторов.

Взгляд привлек рослый мужик с ранней плешью. Он с самого начала смотрел на русые волосы гостя столицы враждебно. Те по длине закрыли уши, но еще не сползли на плечи. Он походил на борца и, привлекая внимание, кивком в сторону показал, что хочет продемонстрировать заезжему стандарт моды. В ответ Даниил сжал пустую бутылку.

Стекло разлетелось.

На миг кафешка погрузилась в тишину, лишь телевизор у бара продолжал докладывать обстановку в стране: «В Грузии все спокойно». Затем двое за «враждебным» столиком молча поднялись и ушли восвояси. С ними еще пара стариков, не собирающихся ввязываться в какие-то проблемы.

Харламов кивнул официантке, и кафешка снова настороженно загудела. Через три минуты, когда косые взгляды убедились, что тряпка официантки осталась сухой, без кровавых пятен, говор разгорелся ярче. И Даниил, обладая отличным слухом, мог лишь вздыхать — по-грузински знал лишь пять десятков обиходных слов.

Пригубив вторую бутылку и всем видом показав, что не собирается уходить раньше, чем захочется, снова погрузился в мысли.

«Горэ затих, взяв безвременный отпуск, и Золо возликовал, полагая, что раз Дух выбыл, а Слава все еще спит, район автоматически перешел под его юрисдикцию, но антисистема слишком закрепилась на Кавказе, чтобы не пытаться обрубить эти щупальца. Да, Рыси достался во владение огромный кусок: от Курил и Маньчжурии, до Урала и Казахстана. Не по возрасту и сложно усваиваемый, но наследник старается. Было бы больше силенок, взял бы земли до Белоруссии, но Бодро вроде как смотрит за вотчиной спящего. Странная игра. Даниил в принципе не понимал, почему место спящего вакантно. Неужели у Славы не было ближайших помощников? Правой и левой руки?»

Повеяло холодом. Изумленный Даниил отбросил едва открытую бутылку. Та покрылась изморозью, и узор снежинок при температуре воздуха выше нуля на двадцать пять градусов по Цельсию казался бредом.

— Брось каку, — спокойно сообщил появившийся за столиком напротив синеглазый собеседник. — Так детям неразумным говорят. Ты дите малое или отвечаешь за себя целиком и полностью?

— Я устал, надо расслабиться.

Бутылка вместо того, чтобы разбиться об асфальт, просто исчезла. Харламов завертел головой, глядя, как отреагируют посетители на собеседника, но те и ухом не повели. Говор продолжался, словно мужик в светлой одежде и с белым «конским хвостом» за плечами пришел вполне естественным путем — пешком.

— Пиво убивает тебя больше, чем любой другой алкоголь. Хуже только шампанское. Так что оставь первую ересь мозга немцам, вторую — французам. Мой племяшек придумал этот напиток для больших смут. — На столе появился высокий стакан свежевыжатого апельсинового сока. — Вот, выпей лучше этого. И силы восстановит, и — готов поспорить — гораздо вкуснее и полезнее на жаре. Отбивает желание стрелять и сквернословить.

Даниил, справившись с сердцебиением, большими глотками опустошил полстакана и отставил. Стоило взять себя в руки. От собеседника веяло мощью. Чудовищной внутренней силой.

— Племяшик, значит, — улыбнулся Даниил. — И кто ваш племянничек?

— Слушай, зачем так быстро пьешь? — Поморщился Родослав. — Ты же должен наслаждаться жизнью. Пей маленькими глотками, постарайся ощутить вкус, почувствовать, как по телу бегут витамины. А ты наоборот: две бутылки пива — и стрелять. Вот и сынок мой сейчас палить начнет, а то и разрушит чего-нибудь старинное, дорогое. Молодой, неопытный. — Родослав чуть отстранился. — В принципе, имеет право. Его пытались убить не по договору. Но он же не остановится, пока все с ног на голову не перевернет. Кровь кипит. В мамку весь пошел. У той тоже всегда проблемы с послушанием. — Синеглазый придвинулся. — Хотя ты спрашивал другое. И первым твоим вопросом было, почему Слава не оставил преемника…

— Откуда вы… — Даня осекся.

Кафешка исчезла. Свет тоже. Столик и стулья с собеседниками вдруг на сантиметр-два врезались в грунт, движения стали легкими. Серая местность вокруг казалась холодной. Даниил мог поспорить на что угодно, что это место могло убить его тотчас же, если бы не покровительство загадочного собеседника. «Что это был за сок?» — почти хотел спросить Харламов, но блуждающий по округе взгляд выхватил Луну над головой… и… это была не Луна… Огромный голубой шар, светящийся на фоне космоса был подозрительно знаком… ЗЕМЛЯ?!

— Люблю это место, — обронил светловолосый. — С этой стороны Луны можно даже увидеть, как на тебя смотрят с самого мощного телескопа, и услышать, как убыстряется сердечный ритм смотрящего, а по лбу начинает струиться пот. Здесь хорошо размышлять на тему суеты вон того голубого шарика.

Даня замер. Происходящее казалось сном. Но если это не сон, то не хотелось бы выпасть за пределы кокона. Или во что там посадил его собеседник, раз он еще жив, находясь на Луне, где нет атмосферы и солнце должно было убить его раньше, чем он задумался бы «как?». Еще не хотелось даже думать о том, что собеседник может вдруг позабыть о нем, как о предыдущих вопросах.

— Да ты не переживай. Я-то за витаминным балансом слежу, склерозом не страдаю. Пей сок, наслаждайся видом, — отмахнулся синеглазый. — Я отвечу только на те, что тебе стоит знать. С остальными повремени. У Славы были помощники. Его главную помощницу и любимую отравил прапредшественник Нежити. Отравил вместе с ребенком Славы. В ядах этой линии эмиссаров даже я мало чего понимаю. А аватар сломался почти на столетие, прозевав в тоске принятие крещения вотчины. Потеря любви и сына была для него большим ударом… А помощником меньшей силы был тот, кто после назовет себя Бодро. Их единицы, Даниил. Найти замену тем, кто рождается раз в века, сложно. И я понятия не имею, что будет, когда Скорпион всех… Впрочем, меня и брата тридцать седьмой век волнует другой вопрос: «Как же преодолеть оставшиеся три единицы, что отделяют нас от них?»

— Единицы? От них? От кого? — опешил Даниил, теряя нить разговора и путаясь в мыслях.

— Обернись, — кивнул Родослав.

Даниил медленно, стараясь не улететь со стула под влиянием лунной гравитации, повернулся. Перед ним стояли трое. Их можно было назвать существами гуманоидного типа сложения. Первый был совсем маленький и чахленький, как рахитичный голодающий ребенок Африки, и не превышал двух третей метра. Был он в облегающем сером костюме, и лицо его закрывала то ли дыхательная, то ли защищающая от излучения маска. Второй — гигант выше трех метров, его комбинезон переливался, как капля воды, сливаясь расцветкой с внешним фоном. Даниил отметил, что этот гуманоид при желании мог бы стать невидимым. Крупное, плотное телосложение, два черных глаза и уши, торчащие кверху, как антенны. Шлем если и был, был невидим. Третье существо около двух с половиной метров было одето в длинный балахон. Переливающийся белым шлем скрывал лицо.

— Кто… кто… это? — Даниил попытался проснуться, но не получилось.

— Я это и пытаюсь выяснить. То ли надсмотрщики, то ли исследователи, а то и вовсе будущие солдаты враждебных армий, Даня. Я не знаю, одной они расы или нескольких, враждуют или сотрудничают. Чего хотят? С Сириуса или Альфа-Центавры? Со мной, в отличие от правительств и индивидуумов на Земле, они не разговаривают. А за пределы пояса Купера я не заходил, как и брат. Нам нужен третий, чтобы страховал во время путешествий до Бетельгейзе или Андромеды практически вслепую, а его сын не интересуется космосом. Все, что мне удалось, Даниил, это узнать про три безликие Единицы. Проклятые три неопознанных уровня разделяют нас, чтобы начать полноценную беседу. Пока мы для них ниже уровня зверей на физическом плане. — Существа исчезли так же быстро, как появились, словно были всего лишь фантомами, голограммами, которые создал синеглазый из своих воспоминаний.

Родослав придвинулся ближе, хватая Харламова за ворот рубашки. — Но тогда, когда я встретил одного из них в первый раз, этих единиц было ПЯТЬ. Так что что-то за тысячи лет я сделал правильное. Надеюсь, мой сын поймет остальное.

Лунный пейзаж пропал. Даниил снова сидел за пустым столиком. Реальность десятью минутами назад и реальность сейчас различались только тем, что теперь вместо пива на столе стоял сок, а в голове вместо приятной лености помещался до боли трезвый факт — не привиделось.

— Дети должны превосходить своих родителей, — прошептал потрясенный Харламов и потянулся к одной из двух кнопок передатчика связи с группой.

Операция с возмездием сегодня отменялась. Предстояло обдумать более важные вещи. Конечно, предполагал, что из войнушек вырос, но чтобы настолько…

«Кстати, скажи Василию, что это они не пустили юсу и СССР на колонизацию Луны. На обратной, неосвященной стороне, их база. И вряд ли пустят, пока не преодолеем еще одну хотя бы единицу. Так что смело начинайте с Марса, а там посмотрим», — раздалось в голове Харламова.

«Передай Скорпиону, ему придется многое объяснить мне при возвращении» — одними губами прошлепал Медведь.

«Если вернется…» — пришел последний посыл.

* * *

6530 год от сотворения мира.

(1022 от Рождества Христова).

Переяславль.

— Сигнал, воевода! Дымит застава! Половцы! К стенам города идут! — Прокричал, забегая в избу, молодой гридень и стрелою помчался подводить к избе коней.

Семен услышал эти крики и ощутил себя в просторной, светлой комнате. Мыслительный процесс включился сразу, едва не выкидывая из проекционного сна. Леопард едва удержал поток информации, перетекающий из тонкого мира в подсознание и проецирующийся на эту современность в виде своеобразного фильма, где помимо свершенного в истории человечества, был и он, бестелесный посторонний наблюдатель.

Сюжет для одного зрителя.

«Половы? Значит, где-то XI век. А что вокруг?»

Русская деревянная изба. В углу большая печь, на стенах висят обереги, ставни окон распахнуты. За широким столом на лавках сидят семеро: пятеро рослых парней в кольчугах с хмурыми лицами, шлемы на столах, мечи на поясах, усатый воевода и седой старик в серой, потрепанной рубахе и плетеной повязке на лбу. Повязка сдерживала локоны, когда корпел над книгами или варил зелья.

— Пора нам, Велимир, — поднялся воевода. — Смерть заждалась. Лучше пасть от меча, чем плач по сожженному урожаю слышать.

— Почто смерть? Не торопись к богам раньше времени. Обожди, авось старый и поможет, — старичок бодро подскочил и подхватил с печи глиняную крынку, в каких молоко удобно держать было. — Дай хлопцам, пусть испьют.

— Зелье? Им и так не страшно. Правда? Ты учил добро. — Воевода оглядел десятников.

— Твоя правда, старший, — вразнобой ответили пятеро.

— Не зелье, но сил прибавит, — ответил старик Велимир. — Али врал когда старик? — и протянул крынку.

Кони уже рвали дерн копытами у порога избушки старого волхва. Стоило скакать к вратам города, принимать командование обороной. Опытные, лучшие бойцы к князю в Киев на услужение подаются, а в городке остаются только птенцы, и те безголовые, когда воевода с ближними в отъезде. При воеводе бойцы еще старой школы, рубятся — любо смотреть.

— Пейте, — велел воевода.

Волхв протянул крынку первому, нашептывая:

— Силы ваши удвоятся, скорость утроится, а мужеством всех степняков вместе взятых превзойдете. Пейте, боги своих сберегут.

Пятеро опорожнили крынку до дна, каждый испив по богатырскому глотку. Лица разрумянились, глаза загорелись. Крякнув так, что едва не разлетелась изба, и похватав шеломы, все повыскакивали на улицу.

— Опять зелье? — кивнул воевода, собираясь выходить.

— Да Род с тобой, какое зелье? Обычный квас, — пригладил бороду Велимир.

— Морочишь голову молодым? Они-то на силы надеются.

— Силы в них вдоволь, не ведают Слова. А тебе Слово скажу. Люб ты Перуну, — и старик так резво придвинулся к уху усача, что тот едва не лишился шлема. Шелом не был до битвы застегнут ремнями на подбородке.

Сема не расслышал шепота. Но плечи воеводы раздвинулись, а грудь выгнулась колесом. Стремительно вышел он на крыльцо, и конь молодой встал на дыбы, когда вернулся хозяин. Резво помчалась дружина к стенам Переяславля.

Сема, постояв немного с волхвом на крыльце, взмыл в воздух. Пока летел над головами всадников, раздумывал над зельем и словом. Квас как квас, да слово, волхвом сказанное, не было волшебным. Все просто походило на психофизическое воздействие. Одним нужно испить эликсира, чтобы поверить в свои силы, другим достаточно слова, чтобы открылись внутренние резервы и человек перестал бояться…

Половцы успели к городищу раньше. Стены города успели закрыть, но шестерым всадникам дорогу преградили сотни степняков. Сема застыл в небе, осматриваясь, куда можно уйти дружине, чтобы переждать. Да только успеют ли уйти?

Но дружинники, словно и не собирались останавливаться, мчались прямо на степняков, не придерживая коней. В руках появились мечи. Ни копий, ни луков, ни щитов — выезжали из города налегке.

Сема обогнал шестерых и приблизился к половцам. Те ржали, глядя на безумных. Руки и не думали доставать лука и стрел. Предводитель крикнул, что у русичей больше нет воинов, одни рабы и безумцы. Рабы прячутся за стенами городов, а безумцы ищут в поле смерть.

Половцы до последнего не верили, что одинокие русичи вклиняться и устроят сечу такими мизерными силами. Но с криками «ура!» те в первые же мгновения взяли по нескольку жизней каждый. Мечи засвистели, начиная танец боя.

— Изрубить безумных в клочья! — закричал половецкий командир.

Кони увязли в схватке, лишив маневра. Попрыгав с седел, шестеро завертелись волчками на боле боя, каждый отходя друг от друга на приличное расстояние, чтобы ненароком не задеть соратника.

Сема смотрел не отрываясь. Открыл ли волхв внутренние резервы или просто внушил непобедимость, но мастерство владения мечом и телом было налицо. Шестеро двигались с поразительной быстрой, движения почти расплывались в воздухе. По ученику и учитель виден. Возможно, старый вестник богов и учил воеводу по молодости, а тот ближних. Эти были из тех, что не спешили за славой в Киев, а в родных стенах оставались при наставнике.

Битва продолжалась две трети часа. Лютая, злая, кровавая. Степнякам удалось посбивать шлемы у троих воинов, ранить двоих вскользь да вонзить две стрелы в левую руку третьего — синяки и кровоподтеки не в счет. А дружина, верная воеводе и старому волхву, замедлила темп, сберегая силы, но жизни отнимала по-прежнему. Битва шла, пока из двух с лишним сотен на конях не осталось и трети. Едва пал в битве командир, изрубленный воеводой, половцы бежали.

Шестеро застыли на поляне, глядя, как от стен города спешат гридни. Позже весть об этой победе достигнет и Киева. И монахи-летописцы отметят на бумаге, что «воевода Демьян Куденевич с пятерыми молодцами и божьей милостью сотни поганых от стен Переяславля отогнали». А вскоре достигнет ушей их другая весть, что «Демьян Куденевич один, да с Богом рать половецку побити». Но Сема об этом уже не узнает. Он потерял нить сна, едва воевода лишил жизни командира…

Сема открыл глаза, глядя в плиточный потолок. Рядом сопел Скорпион. К нему пришел ночью, закрывшись в этой спальне, как в крепости, от Зеи. Стоило поспать хотя бы пару часов в ночи. Третья бессонная ночь порядком вымотала.

— Что, по любимой соскучился? Не спится? — не открывая глаз, обронил Сергей.

— Кто, она? Эксплутаторша, а не любимая! Ты лучше вот что скажи, почему мне всегда сны боев попадаются?

— Стадия воина. Никак не повзрослеешь, вот и липнет к тебе, что больше по нраву, — зевнул брат. — Подсознание.

Сема скинул одеяло, рывком вскочил. Одеваясь, обронил:

— Так, все, уходим. Я не могу быть зависимым от женщины. Я молодой, глупый, неопытный, но еще не всего себя потерял.

— Уходим? Я думал, она тебя ступеням учит. Так, глядишь, и меня скоро догонишь. Я думал, ты любишь халяву.

— Какая халява? Какие ступени? Мы в каком-то тумане. Я хотел узнать, как впредь противиться подобным домогательствам. Должен же я знать, как устоять с любой другой.

— Да? И как успехи? — приподнял бровь Сергей.

— Пока не очень… Скорп, это уже не смешно. Я же любил Машу.

— Любил бы, устоял бы, — брат рывком подскочил с кровати и, подойдя к креслу, стал одеваться. — Слушай, это твоя жизнь. Никто тебя не осуждает.

— Ты бы не сломался.

— Да что ты на меня всегда равняешься? Я что, пример для подражания? Я убивал, судил, карал, считая себя вправе решать, кому как поступать. Я просто вышел из леса и начал менять этот мир под те понятия справедливости, что воспитал во мне дед. Вот только дед не учил меня убивать, а я… Я не знаю… Приспособился.

— Скучаешь по ней? — понимающе кивнул Сема.

— Уже не знаю, — вздохнул Сергей.

— Не закрывайся, не получится. Ты сейчас прозрачнее стекла. И даже со своим «не знаю» ты бы вряд ли посмотрел на другую, а тем более позволил вот так, как я… В тебе пропала внешняя ярость, ты не бежишь рушить эмиссаров, как раньше. Даже за то, что нас едва не убили, ты не спешишь мстить. Ты просто рядом с ней. И все остальное не важно. Вот только она тебя отодвинула, а ты не можешь себе позволить вернуться или вернуть. Ты ценишь свободу, а потому мы все еще здесь.

Скорпион присел в кресло, глядя в окно на краснеющий восход. Внутри было холодно и мрачно, стоял туман, как прошлым днем на этом Альбионе.

— Морок, — наконец обронил он.

— Что?

— Морок. Зея морочит тебе голову. Твое подсознание воспринимает ее как любимую. Разве что облик Маши не принимала. Ты вроде понимал, что что-то не так, но доверял внутренним чувствам. А именно на них она и влияла. Слышал когда-нибудь про инкубов с суккубами?

— Но… но, почему ты мне не сказал…

— Я сам только что очнулся. Благодаря тебе, брат. Ты… Ты сказал то, в чем я сам боялся себе признаться, копаясь во всем лишнем, кроме главного.

Сема улыбнулся:

— С добрым утром, брат.

— Да… пора делать его добрым, — сверкнул глазами Скорпион.

* * *

Хабаровск.

Офис Антисистемы.

— Следующий, — обронил Андрей Ан, по кличке Кот. Вернувшись из командировки в Москву, поскучав пару дней, он занялся контролем за распределением новых кадров. Поток в последнее время настолько увеличился, что создавалось впечатление — берут всех подряд. В целях эксперимента решил посидеть на одном из офисов день-другой.

И вот новый человек протискивается в дверной проем. Этот некто был настолько поперек себя шире, что даже боком он едва смог войти в кабинет. На глаз он весил не менее двухсот килограмм. И если бы жира было менее пятидесяти процентов этой массы, Кот готов был съесть собственные берцы.

— О, сразу видно, что хорошего человека должно быть много. Вы по какой части: ученый, инженер, творите что-нибудь эксклюзивное? Или спортсмен-штангист? — мысли о том, что некто перед ним хотел зачислить себя в ряды военной линейки, и не возникало. Охранников хватало с избытком.

— Я это… военный я… Хочу быть…

— Да без проблем, — подскочил Кот. — Давайте проведем эксперимент. — Я бросаю вам под ноги монетку и если не успею зевнуть, пока вы ее поднимаете, вы приняты.

— Не… — протянул толстяк. — Не надо монетку.

— О, без проблем. Тогда вам надо пройти тест. Как насчет пяти приседаний?

Толстяк присел раз, другой, на третий безнадежно схалявил, четвертый присед не засчитал бы ни один судья.

— Может, у нас не работал лифт, и вы поднимались на второй этаж пешком?

— Ага…

— Тогда я делаю вам скидку. Давайте три отжимания.

И туша задвигалась, складываясь и стараясь лечь на пол. Руки едва достали до пола. Он отсчитал четыре отжимания, но их не было видно.

Кот сел сверху, как в кресло, горестно вздохнул, резюмируя:

— Слушай, как ты собрался у нас работать? За кофе бегать? Так ты много не набегаешь. Как ты вообще стране своей помочь можешь? Ведь вместо того, чтобы себе помочь, ты себя ненавидел, зверски желая себе третий подбородок. Я понимаю, тебя в детстве мама запирала в мясной лавке, а позже папа в пивном ларьке, но сам подумай, как будешь лежать в окопах, если первый же голодный день ополчит против тебя весь взвод. А если на необитаемый остров попадешь? Думаешь, ты станешь предводителем каннибалов? Или ты считаешь себя больным? Твое тело здорово, не обманывай себя. У тебя болен мозг. А на кой нам солдаты с больной головой? Или лечи голову, и, если при следующей встрече на тебя налезет каска, я подумаю, увольнять ли кофейного мальчонку.

Пока нечто поднималось, Кот подошел к столу, ткнул кнопку:

— Вероника, если это был первоапрельский розыгрыш, то ты ошиблась со временем. Ошибку на неделю или даже месяц я бы тебе простил, но тут почти полгода. Может, в отпуск пора?

— Андрей Андреевич, но он же такой добрый, — протянул динамик.

— Тогда подари ему садок и отправь на природу! В тайгу, где до ближайшей жилой местности километров этак пятьдесят. Пусть либо бабочек ловит, либо выжить попытается!

Отключил связь и достал сотовый. Пара цифр, и ждать ответа Василия долго не пришлось:

— Ну как там? Медом все дороги намазаны?

— Полный бардак. Пора стандарты вводить. Что-то вроде не брать людей ниже тридцати сантиметров и выше двух с половиной, двухголовых и смотрящих телевизор больше двадцати четырех часов в день.

— А что, можно больше?

— Ну, когда часы на час назад переводят, то да.

— Вот и займись. Бери ручку, бумажку и вспомни, как смотрела на тебя мама, когда перезанимавшись на тренировке, ты приходил домой и вместо уроков падал спать.

— А почему я-то? Вдруг я человечество не люблю?

— А кто его любит? — резонно ответил Василий. — По отдельности можно, а всех вместе как-то… времени, что ли, не хватает. Давай работай. И неплохо бы проверить, кто направляет эти забракованные кадры. Намекни, что тащить на хорошую работу всю семью, родню и ближайших друзей чревато. Можно только в том случае, если они чего-то стоят и желают это доказать. Ну все, котяра, лови мышей, мне к старейшинам…

— Сам дурак, — улыбнулся Андрей и вышел из кабинета.

Начинать следовало с таких, как Вероника.

Для профилактики.

Появились первые субпассионарные двуногие.

* * *

Школа СКП-1.

Лес приглушенно гудел, полный тревожных звуков, но огражденная территория школы исключала проникновение посторонних, так же как диких зверей или змей. Компьютеризированная система охраны выявляла все живое в радиусе нескольких километров, и охранники были начеку.

Звезды висели над головой яркие и крупные. Небо с полосой Млечного Пути выдалось чистым от больших туч и мелких воздушных завихрений. Это была лучшая ночь наглядной астрономии из отведенной недели ночных бдений. Около двухсот учеников школы Совершенного курса преподавания № 1, в возрасте от пяти до четырнадцати, разбросанные на четыре мальчишеских и четыре девчоночьих класса, смотрели на четвертинку месяца и россыпь белых точек через двадцать телескопов. Четверо молодых преподавателей — мужчины у мужских классов и женщины у женских — неторопливо, с интересом повторяли расположение ближних и дальних планет и созвездий. Дети, тепло одетые и накормленные, в порядке очереди с большим интересом крутили ручки и наблюдали звезды в глазок. Младшие и старшие классы не подвергались конкуренции за право дольше смотреть в небо. Большие электронные часы каждому отводили по три минуты, после чего ребята менялись и снова становились в очередь.

Владлена отпрянула от глазка и отошла от очереди. Созвездие Гончих Псов и туманность Конская Голова, белые карлики, голубые сверхгиганты, далекие красные солнца, правильные и неправильные строения галактик, спиральные рукава, Магелланово облако… Еще весной не могла бы и поверить, что узнает о мире за месяц обучения больше, чем за всю свою на момент до встречи со спасителем серую, мрачную жизнь, полную боли пустых глаз наркоманов. Ждала смерти и почти поверила в жуткого, рогатого демона или седую даму в черном и с косой, что придет и заберет опустевшую после смерти родителей жизнь, лишь втайне надеялась, что явится ангел, потом и эта надежда пропала. На все мольбы о скорейшей смерти пришел человек. Он изменил ее жизнь до неузнаваемости и за полгода вернул к жизни так же бесповоротно, как наркоторговцы эту жизнь угробили. Новая семья, тепло отчего дома, дружелюбные отношения и добрые глаза зеленоокого, что стали сниться по ночам вместо криков и плача. Неудивительно, что ее творчество в корне сменилось. Новые условия, новая жизнь — сказка, из которой не хочется выходить, сон, от которого не хочется просыпаться. Мировоззрение девочки менялось. В этой школе к ней обращались как к равной. Группа специалистов, практикующая новые концепции обучения, быстро нашла к ней ключик, развивая то, что было в ней от природы. Так что пробелы заполнились быстро.

На четыре класса ребят разделяли не по возрасту, а по способностям. Здесь не мешали гуманитариев, математиков, спортсменов и смежных людей. Здесь к каждому был не индивидуальный подход, но определенная линия. Основной принцип школы был в обучении детей основам знаний о мире и жизни до того, как окружающий мир начнет навязывать свое мнение и половое созревание отвлечет от того, что можно и нужно успеть до него. Уже к лету первые ученики из сдавших систему определенных работ, перейдут в открывающийся институт СКП-1, где с четырнадцати до семнадцати получат знаний больше, чем дадено специалистам за семь лет теории и практики. В восемнадцать все без исключения найдут работу по способностям в Антисистеме. И эти кадры постепенно составят костяк структуры. За несколько лет работы каждый, саморазвиваясь, найдет свою нишу, по душе. Старые алгоритмы постепенно перестанут работать. Система, с детского сада и до института взращивая человека, получает его в рабочем состоянии на пятнадцать-двадцать лет, после чего по состоянию здоровья ссылает на пенсию и обеспечивает столько же, сколько взращивала. Коэффициент полезного действия менее тридцати процентов. Учитывая смертность, тяжелые условия работы и отсутствие физической профилактики — двадцать. А если по существу, мало кто из стариков, уходя на пенсию, может похвастаться удавшейся жизнью и блеском в глазах. Сломленных и согбенных «этой чертовой жизнью» большинство. По разработанному же Василием и Советом старейшин плану-долгострою, КПД должен будет составить не менее семидесяти процентов, трансформируя страну, а позднее и мир под новые, более приемлемые условия жизни и труда. Антисистема замахнулась на программу-максимум: каждый в частице своей как бог, а не каждый под своим богом. Приоритеты должны смениться. Первые шаги сделаны. Детские сады СКП, школы и институты начали функционировать. Страна ждала первых живучих гениев. Это капля в море, но ведь важно начать.

Владлена вышла из очереди и нашла чуть в сторонке Ладушку. Пятилетняя сестричка училась с ней в одном смежном классе. Пусть она, Владлена, уйдет в институт раньше, но Ладу все чаще забирают на индивидуальное обучение. Способности ее как экстрасенса заставили совет школы направить Василию, куратору проекта, послание с просьбой ввести в школе девятый класс, где будут учиться не совсем обычные ученики, как мальчики, так и девочки. Пока таких в школе трое. Это выяснили за два первых месяца. Лада владеет телекинезом, еще одна девочка читает мысли и один паренек видит на расстоянии. Перспектива.

— Не замерзла? — Владлена обняла сестренку, которая не отрывала взгляда от неба и даже с затекшей шеей продолжала смотреть на небесные своды.

— Не-а… Звезды падают. Красиво. Анжелика Петровна говорит, что это не звезды, а метеоры и болиды, что сгорают в верхних слоях атмосферы, но я продолжаю называть их звездами, хотя понимаю, что со звездами они ничего общего не имеют, — выдала Лада. — Астероиды, метеориты, кометы, метеоры, болиды… Столько всего интересного. Желающим глубже заниматься обещали показать скорости и формулы. Миша хочет стать космонавтом.

— Миша?

— Ага, вон тот белобрысый мальчик. Будет на курсы ходить. Он даже скорость света в вакууме знает и расстояние до Луны. Ты знаешь, сколько до Луны пешком?

— Пешком нет, но в километрах около трехсот восьмидесяти пяти тысяч. Ты хоть, сколько до солнца, запомнила?

— Конечно, одна астрономическая единица.

— Не увиливай, — улыбнулась Владлена.

— Около ста пятидесяти миллионов, — ответила Лада и показала язык. Подошла ее очередь смотреть в телескоп, и ребенок прильнул к аппарату.

Влада отошла от очереди и присела на скамейку рядом с преподавательницей. Учителя вели по нескольку предметов, систематически выдавая общую картину знаний. Обучение шло не только на слух или из книг, но и с помощью компьютерных программ, визуально. Неделя астрономии подразумевала вечером просмотр научных фильмов и чтение, а ночью — наглядную практику.

— Анжелика Петровна, напомните скорость света в вакууме.

— Около трехсот миллионов метров в секунду.

— А если точно?

— Зачем тебе перегружать мозг информационным потоком?

— Сознание обрабатывает и запоминает часть, но подсознание — все. Вдруг потом вспомню?

Учительница, улыбнувшись, достала карманный компьютер. Экран зажегся, высвечивая цифры: 299 792 458 метров в секунду.

— Запомнила?

— Сейчас да, потом нет, — подумав, ответила Владлена. — Спасибо.

— На здоровье. Спрашивай обо всем, что интересует. У нас работа такая — пробудить в вас интерес к учебе. Без техники я, признаюсь, вряд ли бы смогла отвечать на все вопросы. Программ только пока маловато. Пользуйся электронными энциклопедиями на любом компьютере. В обычных школах астрономию давно отменили, то ли считая слишком сложной, то ли из-за нехватки часов и оборудования. Вам везет — будете больше знать. Больше и по существу.

Влада кивнула и снова посмотрела в небо. Сегодня ярко горел Марс, маня людей познать его тайну и поверить в свои силы.

* * *

Нью-Йорк.

Подземные этажи.

— …Да, да, да, моя девочка. Именно так. — Золо поправил руку Леры, и повторный удар клинком отсек манекену руку. — Для начала он должен ощутить боль, почувствовать страх и ужас от того, что прошлого не вернуть. Того, что оторвано, не пришить обратно, как и эту руку. Представь его глаза с застывшим вопросом и кровь, которая, стекая на пол, неумолимо лишает его жизни.

Лера, поправляя кожаный плащ, отошла от манекена, повернувшись спиной. Затем резкий поворот, и в стремительном рывке лезвие пропороло горло. Небольшой нож, выхваченный из кармана облегающих штанов, тут же вонзился в грудь, в самое сердце. Золо закатился булькающим смехом, аплодируя. Перед Лерой появился стол, заставленный фруктами и вином, мягкий стул. Эмиссар мог себе позволить играть с окружающим пространством, меняя атомную решетку. Редко когда предметы получались не совсем такими, как он хотел. Чаще при неудачном построении предмет просто не появлялся на свет. Но сегодня, на подъеме сил и глядя на девочку, которая вскоре станет его лучшей помощницей, Золо мог все. Материализация предметов была искусством гораздо более высоким, чем игра с внутренними пустотами, когда просто разбираешь предмет, якобы пряча внутри себя, а на самом деле просто храня информацию об атомах, которые в один момент снова явятся из ниоткуда, из своеобразного параллельного мира, и слепятся в прошлую форму. Память построения и построение нового различались в десятках годах практики. Нередко со смертельным исходом.

Лера, оставляя клинок и нож в манекене, села за стол. Рука подхватила персик и белые зубы впились в мякоть.

— Устала я что-то, тебе обязательно оставлять эту молочную кислоту в моих мышцах? Я хочу и завтра тренироваться. И послезавтра. Каждый день. Мне надо многое успеть, — и молящие глаза, лукавая улыбка и все данное от природы обаяние направились на моложавого мужчину напротив. Этот мужчина обладал властью, и бразды правления сконцентрировали в его руках большую часть мира. И он не собирался останавливаться на достигнутом. Как и она. В этом и были похожи, как две капли воды. Наверное, поэтому он пришел на зов.

Золо, покачав головой, сел рядом на возникший из пустоты стол. Эмиссар сконцентрировался, и Лера ощутила подъем сил. Сердце перестало трепетать, разгоряченное тело остудилось, а во всем теле стала ощущаться легкость, словно его хозяйка хорошенько выспалась и размялась.

— Скоро тебе не нужно будет оружие, чтобы справиться с врагом, — обронил Золо.

— Ты встроишь в меня пистолет?

— Я сделаю кое-что получше. Боишься молнии?

— Молнии? К чему этот вопрос? Люди пугаются грома, а не самой молнии. Хотя смертелен не гром… Вроде каждый это понимает, но продолжает пугаться грома. Так к чему ты это про молнии? Оденешь меня в доспехи и выпустишь в поле?

— Это идея, ха-ха-ха, но нет… Я же обещал кое-что получше. — Глаза Золы сверкнули черным. Бледно-зеленая радужная оболочка вдруг потемнела, и весь белок заволокло черным туманом.

Лера не успела испугаться. Было мимолетное ощущение, что внутри что-то взорвалось, потом перед глазами поплыло и резко все встало на свои места. Мир вокруг ничуть не изменился. На столе также стояли фрукты, и рука невольно схватила бокал вина. Тем более что мужчина напротив поднял второй бокал, и его баритон прокатился по пустому просторному помещению, без окон и дверей, но освещенному так, словно солнце проникало и сюда.

— За новую тебя!

И бокалы встретились.

Через три глотка свет в глазах Леры померк. Золо подхватил падающее тело.

— Нет, ты не умрешь, проснешься другой в нужный день. И если выживешь в ту встречу, будешь моей ученицей. Пока же просто спи, подождем следующего хода. — Золо подошел к стене и в сплошной стали образовался проход. Он и она исчезли в нем, погружая комнату во мрак.

Над Нью-Йорком сгущались тучи.

* * *

Трасса на пути в Хабаровск.

Вечерело. Три бронированных джипа составляли кортеж Василия Васильевича Ботаникова. Член Совета в кои-то веки выбрался с базы домой. Повод был железобетонный — день рождения матери. В этот раз отказать по какой-либо причине считал кощунством.

Его автомобиль двигался в центре колонны, и Гений, занимая все переделанное заднее сиденье, ни на миг не отрывался от дисплея ноутбука. Сводки мелькали перед глазами, и даже закат не мог привлечь к себе больше чем на мгновение. Лютый и Седой впереди по обыкновению вполголоса переговаривались. Речь шла о званиях. У самих была форма офицеров; у Лютого черный комбинезон с нашивкой щита, у Седого — щит с топором. Парни в ведущей машине и в машине позади были «волкодавами», в сером.

В висок кольнуло. Вася прикрыл крышку ноута и склонил голову к коленям. Сейчас должна была снова начаться головная боль. Хронический недосып делал свое дело. Стоило помять виски, понажимав активные акупунктурные точки, и продышаться. Стоило забыть о работе на пару часов и посвятить время матери. Она, конечно, обеспечена и живет теперь в новой квартире, ни в чем не нуждаясь, имеет возможность строить новую жизнь, но очень скучает. Годами он был с ней рядом, бок о бок. И вот каждый день, каждую ночь живет где-то в другом мире, с другими законами и правилами игры.

— Е-мое!!! — заорал Седой, выворачивая руль в кювет.

Автомобиль спереди вдруг подбросило в воздух, и мгновением позже к небу вздыбилось пламя, а за ним черный дым — направленным взрывом прошибло топливные баки.

Взрывная волна повернула машину с Василием, выкидывая на обочину мощной пощечиной. Почти одновременно в прошитую броней дверь прилетел снаряд, выпущенный из РПГ. Только тот факт, что автомобиль в этот момент разворачивало взрывом и водитель успел вывернуть руль, спас Василия от прямого попадания. Снаряд ударил по касательной, проломив первую дверь, прошил насквозь Седого и, вылетев во вторую дверь, рванул невдалеке от машины. Бронированное лобовое стекло приняло большую часть осколков. Водителю Лютому отскочившей шрапнелью срезало половину щеки. Джип грохнулся о деревья и перевернулся на крышу.

Лютый, Василий и Седой повисли на ремнях безопасности.

Задней машине повезло меньше. Сумевшей затормозить и не врезаться охране досталось целых три выстрела противотанковых гранатометов. Пробивая целые стальные крепости со стационарной броней, усиленный РПГ последней модели разорвал автомобиль, сжигая и корежа людей заживо.

Василий пощупал разбитый лоб и благословил ремни безопасности. Об ноутбук вышиб передние зубы и харкал крошевом вперемешку с кровью. Но если бы не был пристегнут, противоударный корпус вполне мог сломать гортань.

Соображая, где верх, где низ, Вася обронил, едва ворочая челюстью:

— Мать вашу… на танках, что ли, ездить… Лютый, Седой… вы как?

В ответ послышалось бормотание Лютого:

— Абзац… У меня шея сломана… Сам не выберусь… Седого вижу… Только он меня… больше нет… Голову не могу повернуть… Вася, кто там машину обступает?

Словно отвечая на вопрос, перед автомобилем выстроился ряд людей в полевой форме. До слуха докатился звук пилы-болгарки. Чуть спустя Вася увидел искры, бьющие в лицо. Отвернулся, ощущая запах подпаленных волосков. За тонированным окном вверх ногами стояли солдаты.

— Не двигайся, Лютый… зафиксируй шею… они в форме армии… контора?

— Не контора, не верь… — просипел Лютый. — Руки свободны? Дотянись до пистолета. У меня на поясе. Быстрее…

Вася больше на ощупь расстегнул кобуру, доставая ГШ-18. Обращаться с ним учил еще Скорпион. Холодная, рифленая рукоятка немного успокоила, вселяя уверенность, но руки дрожали, а по телу гуляли неприятные волны страха пополам с холодом.

— Что толку? Их там с десяток…

— Не продавай жизнь… задешево. — Голос Лютого истончился и пропал.

— Лютый! Лютый, не отрубайся! Лютый?!

В ответ тишина.

— Мать вашу за ногу! — Вася снял с предохранителя и отстегнул ремень, поддерживаясь руками и перекатываясь на дно машины. Дуло уперлось в сторону искр, палец напрягся, готовый спустить курок. — Князя так просто не взять.

«Автомобили облеплены датчиками. Спутники следят за передвижением. На базе уже дан сигнал тревоги, и группы мчатся к месту происшествия, в том числе со стороны города. Надо только продержаться. Потянуть время. Если двери заклинило, вытащить его будет не так-то просто. Только зачем я им живой?» — подумал Василий.

Искры дошли до конца двери, и мощный пинок вывернул ее на бок. Тут же руки подхватили и отбросили кусок металла в сторону. И едва увидев просвет, Вася нажал на курок. И еще раз. Еще. Пауза. Еще. Пауза. Надо тянуть время. Выстрел. Пауза. Восемнадцать патронов должны дать преимущество. Хвала небу, не «пустынный орел» с жалкими семи патронами.

Стальной шарик прилетел в лицо, сломал нос. Прикрываясь бронежилетом, рука схватила за волосы и, выдирая их с корнем, потянула на себя. Не успел еще раз нажать на курок, как вытащили на свет. Пистолет быстро вырвали, а чья-то пята опустилась на хилый пресс, выбивая дух и давая бонус — перехват дыхания. Впору было синеть лицом и кататься по пожухлой траве. Не мог вдохнуть, словно легкие схлопнулись. Диафрагма как взбунтовалась, корчась от болевого шока.

Пинки посыпались гурьбой. Берцы резали кожу на лице, как ножи. Видел шестерых. Еще двое лежали у машины. Недвижные. Значит, кого-то все-таки задел. Умрет не зря. И сломанные ребра не зря. Обидно умирать целым.

— Хватит! В машину его! — рявкнул голос чуть сбоку. — По дороге порезвитесь.

«Нет уж, лучше убейте», — подумал Вася, все еще не в силах дышать.

— На том свете порезвишься, — услышал чей-то ответ Василий, и тут же сдавленный хрип, выстрел, снова хрип.

Рысь убивал без эмоций. Гостей на своей территории не ждал, а на заступников силы не сдерживал. Безымянные солдаты не принадлежали к внутренним силам России.

Вася, корчась, поднялся. Удалось вдохнуть, и теперь он жадно хватал воздух.

Шестеро тел в масках разбросало возле автомобиля. Последний живой, кто отдавал приказ и выглядел старшим, лишился маски. Рысь держал его за горло на вытянутой руке и смотрел в заледеневшие зрачки. Едва он, серый нейтрал, появился, те глаза потеряли разум, присущий человеку. Управленец покинул тело. Марионетка обмякла.

— Ну вот, Вася, вас и приняли всерьез. На установки полезете, совсем всполошатся.

Василий улыбнулся окровавленными деснами с кусочками зубов, хрипя.

Рысь осмотрелся по сторонам и пригляделся к двери, за которой висел Лютый.

— Тебе помочь или ему?

— Ему, — просипел Гений, щупая сломанные ребра. Дышать стало больно, и было стойкое ощущение, что гематомы вскоре этот процесс усугубят.

Рысь рывком вырвал дверь. Кусок металла, сжавшись, просто отлетел метра на четыре в лес, как пенопласт. Отшельник потянулся к Лютому и, подхватив за плечи, щелкнул кнопкой «открыть ремень».

Через пятнадцать минут, когда приедет первая машина поддержки, Лютый не сможет объяснить, почему, кроме царапин, на нем ничего.

Отшельник, прикусив губу оттого, что не может позволить себе облегчить боль Василия, исчез. В воздухе растаяли грустные глаза. Баланс никто не отменял. И если давать право прочим отшельникам или эмиссарам на действие, это может обернуться куда как более сложным случаем. Отшельник мог применять силу, когда дело касалось обозначенных границ или подопечных, но замешивать посторонних людей — тут существовали ограничения. В данном случаем мог помочь лишь одному.

Вася прижался к покореженному автомобилю. Ноги дрожали. Разбитые губы и десны стабильно заливали белую рубашку и ветровку красным. Голова плыла. Нашел в себе силы выудить из внутреннего кармана сотовый. Уже не видя кнопок, набрал номер на ощупь.

— Да, Васенька. Ты где?

Ответить не смог. Все погрузилось в черноту.

* * *

Англия.

Домик у моря.

Дубовый паркет скрипнул. Блондин и чернявый остановились, глядя на дверь. Скорпион протянул брату катану со словами:

— Пригодится. В доме нашел. Выглядит как муляж, но, снимая морок, ощущаешь заточенное лезвие, справленное мастером несколько веков назад. Полагаю, трофей Зеи от времен «открытия» Англией Японии.

Сема взял катану, отстранил брата и потянулся к ручке. Обронил:

— Это мой бой. Не вмешивайся, даже если прирежут. Как я Маше в глаза буду смотреть, если не спрошу с суккуба за обманутую любовь?

— Ты хочешь ей доказать? Или самому себе? Люди физически не способны противостоять суккубам. Эти существа так задуманы. Что я скажу твоей Маше, если не выйдешь из этой комнаты?

Сема не ответил, ладонь провернула ручку. Брат схватил за катану, вырывая из руки и выкидывая в угол комнаты. Блондин повернулся с каменным лицом. Он мнения своего не изменит и все равно зайдет в ее комнату. С оружием или без.

— Я ценю твою решимость, кшатрий. Возьми вместо катаны это. — И у Сергея в руках появился меч Славы. Чернявый погладил лезвие, коснулся губами и протянул брату. — Бери. Не обожжет. Он тебя знает. Я же даю слово, что за дверь не войду, что бы ни случилось.

Сема крепко, до побелевших костяшек, обхватил рукоять и решительно потянул дверь на себя. Первый шаг был самым сложным.

Она сидела в мягком кресле посредине комнаты, обнаженная и сияющая совершенством форм и нереальной красотой. Лукавая улыбка не сползала с лица. Возле кресла сидели пантера и пума. Без ошейников и поводков.

— А вот, мальчики, и наш милый пришел. С игрушками. Милый хочет поиграться, — комната залилась мелодичным смехом.

Звери на миг повернулись к двери и тут же потеряли интерес к входящему. Пара зевков, и головы легли на лапы.

Сема продышался, подбирая слова:

— Зея, ты хорошо к нам относилась, но копаться внутри меня я тебе не разрешал. Для тебя это всего лишь похоть, для меня удар по душе. Этого я тебе простить не могу.

— Малыш злится. Малыш хочет ласки? Иди сюда. — Она расставила ноги, сползая по спинке кресла ниже. Палец лег на спелые губы, и она облизнула кончик наманикюренного ногтя.

Сема закрыл глаза, застыв у двери как изваяние.

Зея погладила кожу рук, коснулась спелых грудей с торчащими сосками. Томный голос продолжал ломать на щепки:

— О, малыш стойкий? Стойкий оловянный солдатик. Думаешь, не расплавишься?

Сема представил, что врос ногами в пол, пустил корни. Ее голос обладал чарующим действием. Тело рвалось бросить меч и в два прыжка оказаться у ее ног. Совсем как те звери. Или они и есть такие же порабощенные самцы? Звери на коротком, незримом поводке. Под чарами и каблуком.

По лбу потек пот. Слабость навалилась на тело. Да с такой силой, что едва не рухнул на колени. Затем резкий скачок сил едва не заставил стартануть к ней, как спринтера. Но Сема снова не сдвинулся с места, и повторная слабость навалилась втрое сильнее. Хотелось пить, губы пересохли, словно не один день брел по песчаным дюнам. Едва слышно прошептал, едва удерживаясь на ногах:

— Нет, Зея… Ты больше… надо мной… не властна.

— Что? Ко мне! К ногам!! Быстро!!! — В голосе звучала сталь. Этот командный посыл влиял на мозг. Волны влияли на подсознание, и оно уже подчинилось оратору. Но под контролем Леопарда оставалось сознание. Малая часть, толика, самая слабая при всех внешних воздействиях, но он мог ей управлять.

— Черта с два! Возможно, я не заслужу прощения Марии, но ты больше ко мне не прикоснешься.

— Она не узнает, дурачок. Иди ко мне… Иди же, милый. — Она встала во весь рост, и голос снова стал слаще меда.

Сема стоял с опущенными веками, и тело мелко дрожало. Уже не понимал, где находится и зачем. Все вокруг казалось сном, и внутренний защитный барьер падал. Открывался ей уровень за уровнем. Она брала в свои руки, гипнотизировала, как змея добычу. И он был этой добычей, мелкой, ничтожной мышкой по сравнению с ней. И так хотелось просто отдать ей всего себя… Она красива, она королева, она богиня… Она…

Руку обожгло. Это взбодрило всплеском адреналина. Сема открыл глаза и рефлекторно выставил меч над головой. Черная тень едва не сшибла с ног. Отклонился вбок, не опуская клинка.

Рука выбросила меч в последний момент, и лезвие пропороло живот пантеры, найдя мягкую плоть от последнего ребра и почти до хвоста. Зверь закричал, кровью и внутренностями залило пол и ковер. Подскочив и покачавшись на ногах, рухнул и больше не встал. Зато самец пумы не заставил себя долго ждать и бросился на грудь, стараясь сбить передние лапы с ног, а потом впиться клыками в горло. Когти и зубы мелькнули в воздухе.

Сема сверкнул желто-карими зрачками. Зрачками Леопарда. Тотем отозвался мгновенно. Лезвие отрубило пуме передние лапы, меч выпал — перестал контролировать тотем, потеряв управление — и руки со странной силой схватили зверя еще в воздухе. Обхватил за шею. Послышался хруст. На пол зверь упал с вывернутой головой. А Леопард оскалился. На человеческом лице это был оскал зверя едва ли не страшнее самого леопарда.

— Киса хочет поиграться? — обронила Зея, и бархатная кожа королевы красоты спала, порванная на лоскуты. Суккуб увеличилась в высоту и ширь. Вместо красивой человеческой женщины, с гладкой, атласной кожей перед Леопардом стояла демонша. Если точнее — вампирша. Демонизированное существо женского пола, питающееся сексуальной энергией человека.

Они прыгнули друг на друга. Монстр и зверь схлестнулись посреди комнаты, оглашая весь дом гулким басом и рыком…

А у Скорпиона за дверью события разворачивались не менее быстро. Из воздуха в коридоре материализовалась фигура лысого мужчины в дорогом костюме-тройке, при галстуке и в лакированных кожаных туфлях.

— Зея, что тут у тебя… — незнакомец оборвал себя, поправляя манжеты на рубашке. Долго смотрел вихрастому подростку в глаза.

Скорпион ощутил пустоту в руках. Меч был за дверью, а войти туда даже под угрозой смерти не мог. Обещал. Не было еще случая, чтобы нарушил слово. Да и Сема не из тех, кто простит за помощь, если он ее не просил.

Ситуация получилась более чем странная. С двух сторон обхватили смерть и честь. Оставалось только расслабиться и принять бой всей душой. Шансов вывезти правую руку эмиссара мало, но кто сказал, что их совсем нет?

— Вторая «шестерка» Мертво, если не ошибаюсь? — бросил Скорпион на английском, жалея, что на нем строгие штаны и рубашка, а не спортивный костюм или военный комбез.

— Ты еще что за шелуха? Где Зея?

— Ты не женщина, и кипы на голове я не замечаю. Отвечать вопросом на вопрос некультурно. Что до Зеи, она занята. Можешь со мной поговорить.

Кулак разрезал воздух. Скорость была такой, что Сергею удалось отклонить голову лишь в последний момент. Сознание пришлось спустить на тормозах, отдавая власть бессознательному бою и двадцати одной подвластной ступени. Время вокруг замедлилось, сам ускорился во временном потоке.

Помощник эмиссара не ожидал подобной прыти, рассчитывая убить одним ударом жалкую муху. И удар костяшками в грудь, в область сердца, был неожиданным.

Скорпион выиграл секунды полторы и не собирался терять это время даром. За первым ударом пошел на сближение, сломав локтем два ребра и, хватая за пиджак, коленом впечатывая… воздух.

Помощник быстро оправился от шока, и сломанные ребра не особо мешали движению. Оставляя куски пиджака в руках настырного юноши, развернулся за спину и пятерней припечатал по лопаткам. Этот шлепок был воздушным ударом. Хотя сама ладонь едва коснулась тела, Скорпиона отбросило на лестничные ограждения. Кусок рубашки в районе удара изодрало в клочья, словно та попала в мясорубку. Сергей врезался в ограждение и едва не улетел на первый этаж. Только в последний момент зацепился за край и, развернувшись, отталкиваясь руками и ногами, прыгнул, разрезая воздух туфлей.

В помощника не попал, лишь сбил пальцы узкой обувкой и проломил стену, едва не застряв. И удар в плечо развернул волчком, отбрасывая на противоположную стену. Ударился не только лопатками, но и затылком. Перед глазами мир смазался. Но этот бой был рефлекторным, мозг снял блоки, расширив канал восприятия и диапазон всех чувств. Противника ощущал всем телом. Закрыл глаза и снова попытался достать помощника ногой, отталкиваясь от пола, но снова лишь воздух оценил удар. Зато на этот раз незнакомец бить не стал. Перехватив ногу и крутанув ее, он всем телом припечатал о дверь. Дверь комнаты, где шла битва демона со зверем. Дубовая дверь устояла, но удар был настолько силен, что снес сами створы, как картонку. В пыли и крови, заглушая до минимума диапазон осязания, Скорпион влетел в комнату.

Леопард дрался руками и ногами. Один против всех. Для него сейчас не существовало союзников. Разум Семы дремал, полностью подчиненный зверю и желанию убивать. Контроль мог вернуться, только когда победит или не останется врагов. Влетевший в комнату с дверным проемом и загнувший на небывалой скорости за ним лысый были такими же противниками, как все.

Еще не коснулась пола дверь, а Скорпион ощутил добивание. Кулак впечатал в проем, и нога подбросила в воздух, как футбольный мяч. Без ступени минералов, что прошел ранее, укрепив скелет, большинство костей было бы переломано. Также эффект давал нефизический комплекс защиты, который он практиковал не один год. Про себя называл эту защиту «кольчугой», некоторые звали «рубашкой». Отражая часть энергии, как зеркало, этот эффект сглаживал и смягчал удары. Что не раз спасало жизнь и внутренние органы от фатального сотрясения или кровоизлияния. А сколько раз ребра в целых оставил — не счесть.

— Что за… — помощник остановил натиск, глядя чуть в сторону.

Скорпион перекувыркнулся через голову и боковым зрением приметил, что демонша-вампирша лишилась головы. Блондин вырвал гортань, сломал окаменевшими до состояния когтей пальцами шею и, наступив на излом, выдрал голову, поднимая высоко над собой.

— Ты? Ты завалил Зею? — опешил помощник. По его удивленному тону можно было понять, что он числился в помощниках Мертво после нее.

«Он не был сильнее ее. Ну Сема дает», — подумал Сергей, хватая валяющийся в углу меч Славы.

— Зря отвлекаешься!

Помощник повернулся.

— Даю тебе последний шанс убить меня, — обронил Скорпион.

— Он… ты… как… — помощник вертел головой, смотря то на человека-леопарда, то на человека с мечом.

За двоими углядеть не удалось.

Скорпион, вздыхая, убрал меч. Железный артефакт лучшей стали почернел, обагренный кровью, словно его не только «воронили на сталь», но еще и обогатили углеродом, как современные метательные ножи повышенной проникающей силы и прочности. Меч растаял в воздухе, растворяясь энергией в Оруженосце и сохраняясь памятью в подсознании.

Они попали в помощника одновременно. Клинок сверху вниз пропорол ребра, легкие и диафрагму, дойдя до кости. А каменные пальцы духа царя Леопардов в пару ударов снесли шею человеку. Семин тотем отличался особой жестокостью. Повзрослевший за годы с момента получения, леопард в Семе был опасней любого льва на свободе и молодого тигра на плече. Только тигр поддавался разуму, а леопард — нет. И напротив Скорпиона застыл яростный берсеркер с янтарными глазами, что переливались то желтым, то карим, то почти светились. Зрачок стоял, как у кошки. Янтарный взор был признаком того, что Сема может не вернуть разум вовсе. Но Скорпион больше не собирался доставать меч из Пустот.

— М-Е-Р-Т-В-О!!!

Стены завибрировали от призывного гласа. А от глаз не укрылась деталь, что кожа на правой руке Семы порастает пятнистой шерстью. Тотем самолично начал трансформацию, окончательно подавив волю хозяина.

Эмиссар возник в комнате. Плотное тело, короткая, стоящая ежиком шевелюра русых волос, серый костюм, три платиновые серьги в левом ухе, на шее шелковый платок. Он кардинально изменил имидж.

— Я слышу знакомый голос. Ты все еще жив? — Он смотрел на Скорпиона, мало обращая внимания на пронзенного, растерзанного лысого и демоншу, которая так и лежала на полу в естественном облике демона. Потеря ставленников его если и расстроила, то не сильно.

— Я-то жив и почти не расстроился, а вот у брата к тебе разговор, — и Скорпион демонстративно вышел из комнаты, в коридоре ускоряя шаги в сторону ванны, эмиссар повернулся. В глаза смотрел человеко-зверь с обросшими пятнистой шерстью руками и удлинившимися клыками. Начиналась трансформация черепа.

— Ты это еще что за фрукт?

— Агр-р-р, — ответил человек-зверь и прыгнул…

Скорпион забежал в ванную и, не обращая внимания на откат боли после драки, судорожными движениями включил все краны и закрыл дно ванны крышкой. Затем прикрыл ванну занавеской и побежал обратно к месту боя.

Когда пулей влетел в комнату, эмиссар стоял в изодранном костюме с оторванным ухом. Зверь напротив него обзавелся хвостом и жевал это ухо, выплюнув, когда на зуб попала сережка. Он не опустился на четвереньки, стоял, как человек, а вот в плечах раздался, и одежда рвалась под давлением мышц.

— Что за черт с твоим братом?

— С ним? А что не так? — пожал плечами Скорпион, скрывая боль внутри себя, не давая отразиться на лице. — Наверное, есть хочет. Терпеть не может ваши фастфуды. Вот и решил перекусить. Заморить, так сказать, червячка. Или мышку поймать. Ты же поступил не лучше, когда по самолету прямой наводкой бил. Или это были не твои наводчики? Тебе со товарищем вдруг стало начхать на наш уговор, по которому мы отправлялись охотиться на Золо с вашей помощью. Так что мешает в ответ тебя убрать?

— Хе, ну попробуй.

Эмиссар шагнул и растворился в воздухе. Леопард проломил стену, выпав в соседней комнате. Словно не пострадав, встал и, рыкнув, с человеческой усмешкой на зверином лице прыгнул навстречу очередному удару.

Скорпион почесал висок и присел в углу комнаты. Сначала все начиналось хорошо: он не нарушал слова, влетев в комнату не по своей воле, помощник Мертво пал, а Сема лишил жизни суккуба, но дух неистового леопарда, воюя в теле хозяина слишком долго для изнеможенного разума, взял контроль над телом. И возвращать его не собирался. Так что с Семой пришлось бы драться. А надо не драться — вернуть.

«Но как драться с братом, если тело — его, а разум — нет. Бить в полную силу психологически невозможно, а драться наполовину, сдерживая удары — убьет, не почуяв разницы с другими врагами. Кто же тогда будет мстить Мертво за две сотни погибших по той лишь причине, что летели вместе с нами? И договор надо чтить. Или сильные мира сего не признают таких договоров? Или, что хуже всего, их признают только аватары и отчасти нейтралы, а эмиссары творят, что заблагорассудится? Тогда какой смысл в балансе? В этом хаосе каждый действует, как считает нужным. С выгодой для себя. Это уровень Разрушителя. А Земле и одного с избытком. Тогда моим шагом будет убрать этих эмиссаров, как лишние фигуры с шахматной доски. Человечеству и так не сладко из-за постоянных конфликтов. Но не стану ли я сам подобен Разрушителю? Об этом придется подумать после… После возвращения Леры».

Скорпион подскочил. В комнате дым стоял столбом. В стенах было четыре пролома. Бой шел двумя комнатами левее, ближе к ванной, где копилась вода. Эмиссар и Зверь поочередно пробивали телами все, что было на пути. Едва Мертво старался применить психоэнергетику ступеней, зверь бил. Едва Зверь старался более мощно трансформировать тело, бил эмиссар. Они ощущали возможности друг друга. Один невероятным чутьем, что развилось во сто крат по сравнению с человеческим, другой внутренней силой, которую поднял до невероятных для человека высот, но направил не в то русло. Блоки сняты, маневр ограничен. Силы выглядели равными. Оба тяжело дышали.

Дух Леопарда не смущал тот факт, что противнику более двух веков, царь леопардов был старше. И видимо, только Сема мог знать, почему его тотемом стал Верховный, а не рядовой дух. Складывая эту догадку с воспоминанием о Японии, о той битве с Ино, когда отшельница отпустила их, Скорпион неожиданно понял, что с Семой что-то происходит в последнее время. Что-то, что делает его сильнее. При получении тотемов Рысь загадочно молчал, но так и не поднял вопрос о внутренней сути брата. Выходит, намеренно? Или еще не был способен увидеть что-то внутри? Кто же дал Семе эту внутреннюю силу?

Сергей, тряхнув головой, снял опостылевшие туфли, содрал остатки рубашки. На предплечье вспыхнул и завертел жалом скорпион, активировал внутреннюю суть, а с другого предплечья в пролом стен полетел орел. Размах крыльев был таков, что птице сложно было лететь, ничего не задевая. Скорпион побежал сквозь проломы следом, отмечая, что птица с последней встречи порядочно подросла. Значит, и он стал сильнее. Попечительство Родослава?

На эмиссара обрушился град ударов. С одной стороны бил Зверь, и каждый удар мог быть смертельным, если не уходить с линии атаки. Над головой кружился орел, выставив когти и ожидая удобного момента. С другой стороны обрушился недобитый подопечный Родослава.

Мертво впервые испугался за свою жизнь. Холодок успел пустить корни, и плавное движение получилось рваным и неоконченным. Этим тут же воспользовался орел, обрушившись на голову. Когти разорвали лицо и вырвали клок одежды с груди. Орел тут же взмыл под потолок, заходя на повторную атаку, но его место тут же занял леопард, и грудная клетка эмиссара проломилась под мощным ударом тотема. Кости ребер пронзили органы; сердце лопнуло, легкие наполнились кровью, как и белки глаз темного врага. Впопыхах прогнанные ступени взялись за «починку» тела, но почерневший меч уже блеснул в руках черноволосого. Меченосец продолжил атаку орла и леопарда.

— Передавай привет всем тобой убитым пассажирам, — услышал напоследок Мертво, перед тем как из попечителя смерти превратиться в ее клиента.

Несколько взмахов меча, и истерзанное туловище без головы рухнуло на пол. Лужа быстро скапливалась под бездыханным телом. Эмиссар отошел в небытие, что давало ему силы для управления миром и влияния на все сущее.

Но для Скорпиона бой не закончился. Растворив в себе меч сразу после удара, он схватил леопарда за руку, которая почти что стала лапой и, потянув на себя, отодвинулся, толкая со всей доступной силой в последнюю стену. Последнюю перегородку, что разделяла их с наполненной ванной.

Леопард разбил спиной последнюю стену. Скорпион про себя благословил дом за то, что он кирпичный, а эти панельки на деле не такие уж и прочные, как кажется. Орел рванул в проем вслед за зверем, и послышался крик и плеск. Когда Сергей запрыгнул в проем, зверь сражался с занавеской, плюхаясь в воде. Орел сидел на умывальнике, и ярый птичий клекот оглушал.

Леопард попытался рвануть из ванны одним прыжком, но Сергей ударом колена отправил его обратно. Оба упали в ванну, за борт хлынуло едва ли не две трети воды. Вода уже не только залила ванну, но и устремилась по коридору.

Леопард обхватил Сергея за торс, царапая так, что кожа рвалась. Вода окрасилась красным.

— Врешь! Не возьмешь! Купаться! — орал Скорпион, не выпуская леопарда из воды. — Киске нужна ванна! Глупый, грязный кошак!

Как Скорпион и предполагал, кошачья неприязнь к воде свойственна и леопардам. Первыми пропали звериные зрачки. Сема перехватил контроль над телом. Рык еще рвался из груди, но слабел.

За какую-то минуту тело вернуло себе прежнюю форму.

— Я победил? — обронил, придушенный коленом Сема, глядя снизу вверх на брата.

— Победил все, что видел, — ответил Сергей, ослабляя давление ноги. — А потом догнал и снова победил.

Сема отключился с улыбкой.

— Мне становится страшно от того, с какой легкостью ты все это делаешь, — добавил шепотом Скорпион, убирая колено.

Птичий клекот изменился. Было похоже на то, что орел одобряет или рад победе.

Сергей отключил краны, перевалился через борт ванны и из последних сил вытащил брата, уложив его у окна. Сам, обессиленный и уставший как физически, так и морально, прижался к бортику спиной. Взгляд зацепился за радостно машущий крыльями тотем.

— Благодарствую, гордый небесный воин. Ты хоть и не царь и духом в момент посвящения не был, но сил-то в нас, собрат, не меньше. Правда? Что там королевские духи тотемов?

Орел расправил крылья и, спикировав прямо с умывальника, врезался в грудь Сергея, исчезая в ней, как прыгун с вышки в водной глади. Спустя секунду на правом предплечье снова обозначилась татуировка. А на соседнем, последний раз шевельнув жалом, замер скорпион.

— Подождите! Я еще не спросил вашего мнения, что с домом и суккубом делать? Растерзанные тела людей полиция еще поймет, а вот с чудищем этим сложнее… — кривя губы, обронил Сергей.

Тотемы молчали, застывшие, неживые. Скорпион сидел на мокром полу, ощущая холод и жизнь. Связки болели отдачей, тело ломило, и боль в груди говорила, что несколько ребер все же было сломано. Свербило в потревоженном позвоночнике, немела левая рука, кровоточила рваная рана на спине. Состояние не из лучших. Вдобавок нервы сдают, хочется перестать существовать. Снова эта череда преодолений самого себя. Тяжелейший противник из всех возможных.

Сергей рассмеялся сквозь боль. Беззаботно, освобожденно.

— Блондин, я говорил, не заходи! Упрямый балбес. Где я тебе святую воду на суккуба возьму? Крематория поблизости нет. Или… — Сергей осекся, зачерпнув здоровой рукой с пола в ладошку немного воды. Губы почти прикоснулись к воде, сосредоточился. Горло завибрировало глубинным гортанным звуком. — Б-Л-А-Г-О!!!

Не глядя, плеснул водой за борт ванны. Продышавшись, прикусив губу, схватился за борт и, корчась, привстал. Взгляд наткнулся на воду в ванной. Красная от его крови минуту назад, она была кристально чистая. Информация заряженной воды передалась, и первичный состав восстановился.

Скорпион повернулся к Семе, бормоча:

— Спорим на тысячу отжиманий, что донесу суккуба до ванны одной левой?

Сема не ответил, а Сергей, подумав, добавил:

— Ну не всего, конечно. Сначала голову. — Еще немного подумав, снова добавил: — И кто вообще сказал, что затопленный дом не горит? Хочешь опыт на практике?

Сема валялся у окна, всем видом показывая умиротворенность.

Свой опыт он уже провел. Анализ будет позже.

* * *

Франция.

Ресторан на Эйфелевой башне.

Ресторан странно пустовал. Лифт больше не поднимал вверх и не спускал вниз. Люди: городские, приезжие, туристы и иногородние, полиция и технический обслуживающий персонал перестали бродить возле груды металла, грозящего вечернему небу. Площадь пустовала, лишь немногие, преодолевая себя, ходили вокруг. В ресторане не было и прислуги. Но на следующий день люди этого не вспомнят. Головы заполнят обычные для жителей города воспоминания.

Рыжий, кареглазый богатырь, которого в разные времена называли Локки, Вий, Шайтан, Морок, Богоборец, Святой отшельник, Магог, Сет и просто Наваждение, на самом деле носил с рождения имя Миромир. И был он сыном Световита, внуком северного бога Рода, и братом-двойняшкой Родослава. Братья, рожденные смертными, жили душа в душу, но много позже, с получением бессмертия, приобрели в союзники богов Раздора, Смуты и Противоречий. С тех пор мир не знал более непримиримых противников. Объединялись только в крайних случаях. Последний случай был связан с рождением у Миромира сына сто двадцать веков назад…

Но об этом позже.

— У моего сына не было таких союзников несколько веков после рождения, — пророкотал рыжий, пробуя на вкус вино, разлитое еще до рождения Иешуа. Буркнул недовольно: — Что за гадость? Вот был у Диониса помощник, который имел грибок на ногах чудной. Вот мужичок этот чахленький топтал виноград, так потом за этим вином все цари в очередь становились. Эх, было времечко…

Родослав вздохнул, потягивая горячий сбитень с черникой, ответил:

— Дионис был дивным архитектором. Он мог воздвигнуть для мира что-нибудь затмевающее Колосс и Александрийский маяк, но твои беседы «в жизни надо все попробовать» привели его к вечному веселью. И скольких потом в этом убедил он? А скольких продолжают убеждать его последователи?

— Да ладно, не бурчи. Я, что ли, кристалл атлантов активировал?.. Знатно волна пошла… — Рыжий развел руками, задевая блюдо с вымоченной в вине крольчатиной. Но до пола оно не долетело, плавно вернувшись на место.

— Нечего было совращать все, что движется и нет! — гаркнул синеглазый, оставляя сбитень и принимаясь за греческий салат.

— Ты еще про Содом и Гоморру вспомни. Как тебя Велес развел на подработку? В итоге ты вне игры, а он бог, — засмеялся Миромир.

От этого смеха завибрировало помещение.

— Он и так был богом. Только чуть поменьше рангом, Янус похлеще тебя. С тобой можно много спорить, но не у моего сына имени нет, — ответил Родослав, убирая вибрации. Эту башню он любил. И Гитлер в свое время передумал подрывать знамя Франции.

— Еще не время, — буркнул рыжий.

— Ты обломаешься. Ты говорил мне про его союзников. Да, Меченый долго был один. Зато потом? Иштар, Арес, Перун, Велиал… Тех, кто не дожил, перечислить?

— Тех, кого ты остановил?

— А что, я должен был смотреть, как они сжигают все «посевы»?

— Никто и не надеялся. Тех, кто выжил, вполне хватило на обновление.

— Я своего племянника не трогал. Разве тронешь ты своего?

Миромир посмотрел на залитые жиром пальцы, перевел тяжелый взгляд на брата:

— Когда же ты скажешь Скорпиону о родстве? Объяснишь дитятке, почему поставил этот эксперимент с выживанием. Кто больше ненавидит детей? Неужто я? Или не решишься сказать? Правда сама всплывет, знаешь.

— Когда схлынет первый порыв или когда покажется мать.

— Да, черт возьми. Детишки похожи. Оба в мать: чернявые, зеленоглазые. Им не достались наши плечи, наш рост. Верно говорят — мельчает народ. Наши правнуки будут еще слабее?

— Мне бы внуков дождаться. Дед не заводил потомства миллионы лет, отец — сотни тысяч лет, мы десятки тысяч, а сколько понадобится нашим детям? Если сила передается с такой скоростью…

— Зачем? — резко оборвал рыжий.

— Что зачем?

— Твой сын сломал Барьер и поставил снова, — напомнил брат события последних месяцев.

— Предпочитает развиваться по времени. Не скачет вперед. Осознание своих сил без знаний контроля опасно. Зачем тебе новые Потрясения? Хороший мир, не резервация какая-нибудь…

— Он мог сидеть с нами.

— Твой тоже мог, но не стал.

— У него много работы, — пожал плечами Миромир.

— Ты лжешь даже самому себе. Неудивительно, что твой сын перестал тебе доверять. И этот брат говорит мне про отцовство…

— Мой сын обратился за помощью к тебе, а не ко мне!

Башня снова завибрировала. Родослав повторно сконцентрировался на вибрации, обронил:

— Я не пытал его собственными руками!

Вибрация погасла так же резко, как началась.

— Я хотел срезать эти знаки на всех уровнях, — взгляд Миромира притух, плечи поникли. Гусиная печень, намазанная на зажаренное мясо редко встречающейся в природе двуносой собаки, перестала терзать аппетит.

— Почему же не начал с себя? Или меня? — Родослав попытался припомнить, сколько раз они загоняли друг друга в угол так, что оставалось лишь нанести последний удар? То ли сил не хватало добить, то ли понимание приходило раньше.

— Ты можешь обидеться, а я как-то… крови боюсь, — снова пожал плечами рыжий сын Световита, заливая подбородок соком с корочки мяса с намазанной на нее печенью.

— Испанские сапоги, четвертование, колесование, гильотина, срезанные на солнце веки, снятие скальпа, набитая соломой шкура, крюки под ребрами, сажание на кол, пылающие костры, демонократия… — с ходу напомнил Родослав. — Кто там крови боится?

— Не порть аппетит, ты тоже был молодым. Кто старое помянет, тому бог Один одноглазый друг.

— А кто забудет, тот вовсе с Хароном дружит… Твой сын поднял под знаком пятиконечной звезды огромные державы, ослабляя нити воздействия твои и мои. И в этот момент ты проявляешь вдруг «отцовские чувства»?

— Ты не поддержал развитие ислама, не желая оставаться в Средневековье, так почему в данный момент добиваешь Волохатого? Пусть себе скрывается среди людей.

— Он встал с трона, но никуда не ушел. И дело не в Средневековье. Меня, как и Природу, привлекает разнообразие видов, а не одно знамя. Сам знаешь, стоит одной религии стать преобладающей, слившись в одно целое со всеми прочими, как тут же появятся ветви, иные толкователи, дочерние конфессии, умеренные последователи, радикальные, полные отрицальщики, тотальные фанатики… Все вновь закрутится и начнется такой же бедлам, как и раньше. Так какой смысл в становлении единоверия? Пусть будет выбор.

— Да брось, после зачистки вполне могли разделить на пару лагерей, не больше. Реформаторы будут всегда, но не десятками тысяч мнений.

Родослав дожал:

— От тебя отвернулся собственный сын! Самый верный реформатор. Ты думаешь, я должен остервенело цепляться за прошлое?

— Он молод… Ты же никогда не отличался благоразумием. Как говорится — в семье не без уродов.

— Лилит не повезло, когда первым повстречала тебя. Выбравшись из подземелья, на кого только не наткнешься. Шляются всякие, от ледника убегают. Не повезло. Так что, теперь за невезенье всю жизнь расплачиваться?

— Ты хочешь узнать, что она в это время ощущала? Я покажу тебе, дай-ка руку. — Миромир усмехнулся, и Родослав отключился.

* * *

Палестан.

Много лет назад.

Босые ноги ступали по жесткой, прожженной неземным огнем земле. Ступни должны были обуглиться и сгореть, но зеленоглазая девушка не замечала этих мелочей. Из ранга людей ее вывели тьму лет назад. Взамен получила кое-какие способности.

Лилит покинула земли ада. Впервые с момента ее добровольного изгнания. Семьсот с лишним лет она ждала встречи с любимым во тьме подземелья, пока срок его жизни на земле не истек. Но Адам и Ева покинули землю в одно время. И Лилит за века добровольного заточения так и не решилась приблизиться к нему, когда Ева рядом.

В один момент в груди что-то надломилось, и сердце запросилось на волю, прочь из подземного царства. К свету, далекому, младому, новосотворенному миру, навстречу неизведанному. И она впервые послушала сердце, уйдя прочь из царства тьмы.

Девушка была нага, и солнце немилосердно жгло молочную кожу. Долгое пребывание во тьме не лишило зрения, но забрало живые краски. И сейчас светило жгло, покрывая красным налетом, что к ночи остынет и оставит следы ожога — ровный загар.

Лилит брела по сухой земле в неизвестном направлении. В еде или сне не нуждалась, отвыкла от пищи. Ей казалось, что она уже вообще ни в чем не нуждается, ее одиночество продлится до скончания времен. В мире нет больше никого, кто смог бы скрасить ее одиночество. Она одна во всем мире. Вся безразмерная земля отдана ей во владения. Только что с нею делать?

— Эй, стой!

Лилит непроизвольно улыбнулась — снова ее посещают бредни галлюцинаций, голоса, видения. Сейчас начнется.

— Стой, тебе говорю!

Девушка замерла, пораженная. Тело невольно взяла дрожь. Чья-то рука легла на плечо, уверенно повернула к себе. Слова были понятны. Человечество еще разговаривало на едином языке:

— Кто ты? И что делаешь, нагая, посреди этих негостеприимных земель?

Чернявая подняла глаза. На нее смотрели темно-коричневые зрачки. Глаза не зверя, но человека.

«Таких глаз не бывает!»

Гигант, на две головы выше Лилит, с локонами рыжих, как самое яркое пламя, волос, что лежали на плечах в суровом беспорядке, требовательно смотрел в глаза и ожидал ответа.

— Ты… — только и смогла вымолвить Лилит, потеряв дар речи.

— Я Миромир, сын Световита, внук Рода. А кто ты?

Ноги зеленоокой подкосились. Лилит упала на колени, обхватив голову руками. Ей захотелось или избавиться от галлюцинаций, или забыться тяжелым, беспробудным сном. Происходящего не могло быть по определению…

«В мире же нет больше людей?!»

Мощные руки подхватили с легкостью, гигант перекинул через плечо и бодро зашагал в одном ему известном направлении, здраво посчитав, что странная девица перегрелась на солнце и не сможет ответить ни на один вопрос, пока ее не обдать водой и не положить в тень…

Лилит очнулась на мягких звериных шкурах, посреди прохладной пещеры, в углу которой сиротливо горел огонь. Послышалась мягкая поступь босых ног по камням, и в пещеру вбежал еще один человек — ребенок, с кипой хвороста для костра. Он быстро покидал еду для костра в угол, побросал пару веток в пылающие огоньки и, не говоря ни слова, лишь окинув быстрым, любопытным взглядом, убежал прочь из пещеры.

Дева лежала на шкурах, шокированная и потрясенная, перебирая целые горы хаотичных мыслей, которые метались в голове быстрее ветра.

«Значит, каким-то чудом она все-таки не одна».

Слух уловил тяжелую мужскую поступь. Миромир нарочно шлепал по камням сшитой из плотной шкуры обувью, чтобы незнакомка вновь не упала в обморок, прежде чем он задаст хотя бы пару вопросов. Но сначала…

Миромир приблизил к глазам Лилит что-то похожее на звериные шкуры, только странно обрезанное и перевитое воловьими жилами в местах соединений. Гигант склонился перед ней, громовой голос заставил вздрогнуть:

— Прошу тебя, надень. В нашем племени не пристало ходить обнаженной. Даже дети носят одежду. Это дань тем временам, когда мы пришли с севера, отступая от ледника и диких морозов. Мои люди — самое южное племя, ушедшее дальше всех. — Голос Миромира звучал уверенно, твердо, но угрозы в себе не нес, Лилит протянула руки, вопрошая:

— Одежда?

— Да, одежда. Ее носят вот так. — Мужчина помог водрузить лоскуты на бедра Лилит, добавил: — Женщины нашего племени надевают еще и так. — И он повязал второй лоскут одежды на грудь Лилит, одергивая себя от мысли повалить эту дивную деву на шкуры и захватить в объятья. Все-таки незнакомка, гостья. А Покон, данный дедом Родом, явно говорит, что гостям в любом обиталище все лучшее, кров и защиту.

— Какая неудобная одежда. Зачем люди это носят? — обронила Лилит, поправляя повязки.

— Ничего, привыкнешь… Скажи же мне свое имя. Мое тебе известно.

— Я Лилит. — И она опустила глаза. Не могла заставить себя долго смотреть в глаза этому могучему человеку. — Я раньше думала, что на всем белом свете больше никого нет… Не осталось после изгнания… Но есть ты…

Миромир широко улыбнулся, схватил Лилит за руку и повел на свет из пещеры:

— Да что я? Пойдем, я покажу тебе мое племя. Людей много. Только в нашем племени целых два десятка!

— Целых два раза по десять?

— Были тысячи, десятки тысяч, но боги чистили мир от бремени прошлого. Земля гневалась, забирая самых слабых, больных и глупых. Теперь же многие боги взяли разных людей под свое покровительство и велели множиться.

Лилит вышла на свет и снова обомлела. На нее смотрели десятки пар глаз. Три женщины костяными ножами кромсали кожу. Костяными иглами сшивали края кож в то, что они называли одеждой. Еще двое занимались детьми. Младенцев, завернутых в шкуры, взрослые держали на руках, дети постарше делали первые шаги, другие бегали по полянке друг за другом. Черноволосая дева увидела и суровых, заросших мужчин, колдующих над добычей у костра: двое стругали палку-жердь, еще двое разделывали тушу неведомого Лилит животного. Все на миг прекратили свои занятия, разглядывая ее, но только на время, чтобы поприветствовать гостью. Еще бы, ведь новая женщина в племени — залог жизни и процветания. А то, что сын бога, предводитель Миромир, держит ее за руку, так это уже сказало больше, чем смогли бы объяснить они все вместе. Своей же она станет сразу, как только отведает мяса у костра за общим очагом. Вкусивший с племенем сам становится частью племени.

Одиночество Лилит подошло к концу.

«Как хорошо, что другие боги позаботились о сохранности рода человеческого».

* * *

Франция.

Ресторан на Эйфелевой башне.

10 секунд спустя.

Родослав подскочил, взбешенно отвешивая хлесткую пощечину брату. Голова Миромира, не ожидавшего удара, повернулась. На щеке вспыхнули кровавые рубцы, словно ладонь была покрыта чем-то острым.

— Мне не нужны полные воспоминания! — Заорал синеглазый. — Хочешь мыслей, смотри, о чем хочет донести людям твой собственный сын!

Миромир, хмуро улыбнувшись и убрав порез, оскалился и рванул в сторону, исчезая со стула и расплываясь по комнате. Но ладонь брата коснулась его частиц, выбрасывая из сжатого времени и передавая смысловой пакет раньше.

Убежать не удалось.

* * *

Нигде.

Имя мне — Меченый. Я родился сто двадцать веков назад, в эпоху смены трона. В то время Велес занял место Люцифера.

Пришло время Волохатого морочить миру голову вместо брата Денницы, или Сатаны, что привычнее вашему слуху. Новое время, железный век и последний шанс человечества. В неплохое время угораздило меня появиться на свет.

Кстати, кто я? Я пытался найти ответ на этот вопрос и получить имя, достойное имя. На поиски себя ушло порядка десяти тысяч лет, но я так и не нашел ответа. Предпочитаю называться Меченым. Меченым судьбой. Обреченный тыкать людишек носом в их ошибки.

Скверная работа, на любителя.

Но давайте обо всем по порядку. Начнем с эпох, ибо это самое главное в мире. Эпоха длится двенадцать тысяч лет, во время которых одной из сторон баланса правит Владыка, а другой… Я пока не выяснил кто. Я еще довольно молод.

По современному летосчислению, примерно шестьдесят тысяч лет назад, то есть за пятьдесят восемь тысяч лет до нашей эры, Хранителям надоело наблюдать инертный конгломерат, и импульс дуального развития вселенной подтолкнул оппозицию восстать против Смотрящего.

Я еще не сломал ваш мозг? Да, вам нужно попроще, доступнее, на пальцах. Вы стали умнее своих предков, ежедневно купаясь в постоянно усиливающемся информационном потоке, но по сути мало изменились. Меняются ваши дети, ваше потомство. С такой скоростью, что вы не успеваете замечать нечто новое.

Буду изъясняться проще.

Сильнейшая и умнейшая сущность, имя которой Денница — «утренняя заря» — восстала против смотрящего за конгломератом. Я бы тоже восстал, если бы в течение довольно долгого времени ничего не менялось. Совсем ничего. Вселенная медленно катилась вперед по инерции от первичного пинка. Тысячами, десятками тысяч, сотнями тысяч лет, что постепенно сливались в миллионы.

Пинка, но не взрыва. Большого взрыва, из которого якобы появилось все, никогда не было. Вселенная вечна и бесконечна. Это сложно объяснить.

Конгломерат — это ответвление нашей вселенной, оторванное, отрезанное связями от «головы».

Мы как обширная автономия. Ветка огромного дерева, на каждом стебле которого иные формы жизней — плоды. И у каждого конгломерата есть свои хранители и смотрящий. Я не буду писать его с большой буквы. На самом деле он ничего не сделал. Древо взрастил Творец, а наместник — лишь цепной пес, обученный гавкать на тех, кто тревожит тишину. Или пустоту.

Не путайте с Хаосом. В нем есть хоть какой-то смысл. В Пустоте же нет ничего. И сколько я живу, все больше убеждаюсь, что конгломерат наш похож на планету-ссылку, в которой, однако, каждому заключенному дана свобода выбора. Чаще без информации о выборе, но все же.

Это физический мир тюрьмы, большого чистилища, куда ссылают нежелательные души. Кого-то как «уголовника» (по нашей земной терминологии), кого-то как «проповедника», «миссионера». Разным душам, прошедшим настолько различные слои прошлых жизней, сложно ужиться вместе.

Их несовместимость позволяет планете пылать. Наш совокупный, общий менталитет постановил, что без войны развитие невозможно. А те самые смотрящие и надзиратели всячески поощряют эту линию поведения.

Итак, пинок. Восстание. Кровавые будни высших сил конгломерата, о которых нет ни слова в современных хрониках. Одни пересказы, не раз сожженные и восстановленные. И в священных писаниях можете не смотреть, не найдете. Велес стер память о той эпохе, выжигая каленым железом все материальные источники. Они остались только в высших инстанциях.

Я могу залезть в этот самый недоступный в мире тайник, но зачем мне разрушать свои владения, пилить сук, на котором сижу? Демиург привязан к месту своего «кормления». Получает от него силу. Если же теряет свое пастбище, становится зверем. И еще одним, подобным Дьяволу, становится больше.

Творца уважает каждый разумный. Его система сигнализации в случае моего проникновения не оставит от этого мира ничего. Придется довольствоваться тем, что выудил у мамы. Самый надежный источник — очевидец тех дней.

Мою мать зовут Лилит. Отца — Миромир. Из-за этого полубога, который никак не может выбрать между смертью и окончательным статусом средней руки бога, мне пришлось порядком повоевать за свои права и с папашкой, и с его братцем Родославом, проклятым на вечные поиски счастья человечеству.

Все никак не могу подойти к главной цели. Просто за последние двенадцать тысяч лет я дал себе слово освоить каждую человеческую профессию. И освоил. Кроме двух — писателя и певца. Эти люди мне непонятны и неподвластны. Могучие, как легионы тьмы, и хрупкие, как полевые одуванчики. То поднимают словом или звуком тысячи, то ставят их на колени, а после воодушевляют и снова заставляют лить слезы. Я говорю только о настоящих представителях этих профессий.

Перейдем, наконец, к эпохам.

Денница восстал против надзирателей, но с башковитыми кадрами в то время была большая проблема. Один источник силы, одно мнение, одно намерение. Жуткая вещь. И сил Дэну не хватило. Слетел мой далекий-предалекий родственник, лепивший мамку с «небес райских».

Вы когда-нибудь видели сборочный цех на тропическом острове посреди океана? Примерно то же самое. И сборщики какие-то неквалифицированные. И лемурийцы у них не получаются — восстают и разбегаются, приходится уничтожать. И титаны конструктор по всей земле собирать не желают, бунтуют и воюют друг с другом. И вроде бы атланты кое-как удались, но переразвились и подсели на аналог современных наркотиков.

Столько монстров наклепали, динозавры бы обзавидовались. Вы можете себе представить, что творилось на Земле, когда туда выпустили недособранных людей? Пришлось и топить возмущенных, и модернизировать существующих. Все на ходу, бегом… Я люблю этот мир. Столько недоработок есть только в «нашей ветке».

Столько возможностей к развитию.

Велес ушел, но его приспешников за эпоху наплодилось…

Итак, эпохи.

В эпоху пятьдесят восьмого — сорок шестого тысячелетий до нашей эры в оппозицию встал сам Денница. Но солдат было мало, союзников — тем более. Малочисленных людей почти никто не трогал, и почти каждый желающий мог стать младшим богом, духом, носителем силы, знаний. Мир был открыт нараспашку. Человек мог свободно общаться с ветром и дождем, слушать камни, при желании даже летать. Вдоволь было мутантов от экспериментов «сборщиков цеха»: полканов, крылатых людей, четырехруких, многоглавых.

При смешении человека с титанами плодились великаны. Как я уже говорил, монстров было до черта. И чертей с бесами хватало в каждом болоте. По головам ходили. Самих людей только мало было, потому Денница и не надеялся взять реванш у смотрящего в первую эпоху, просто подкидывал знания о природе мира, настраивал мировоззрение, обучал охоте и разъяснял природу вещей. Вы думаете, это делал смотрящий или его псы? Черта с два, первым учителем был Дэн. Как неструганые полена, он доводил тела до совершенства и исправлял ошибки сборщиков. То время звалось золотым веком.

Люди почти не знали перемен, не тревожились толчеей знаний. Правда была правдой, и сестра ее еще не родилась. Болезни можно было сосчитать по пальцам одной руки: несварение и синдром «глаз за глаз». То были издревле славные люди. Одни сильные и совершенные, как неандертальцы, другие хрупкие, но сообразительные кроманьонцы. Черт возьми, это были одни и те же люди, просто первые оставляли все, как есть, а вторые стремились к большему.

И Дэн этот толчок поддерживал. Он был искусным генетиком. Эта наука — его рук дело. Не зря же он, бросив стремящихся в войну с консерваторами, оставил место на Земле только одним. Соскучившись по экспериментам, где-то в конце своей эпохи Денница положил начало расовому разделению. Он не забывал функцию селектора до последних дней пребывания на троне. Подтверждаю, что люди в это время имели колонии на каждой из планет Солнечной системы. За пояс Купера не заглядывал, пока тут дел хватает.

Надо же, я смог в двух словах описать первую эпоху. Ставлю себе плюс.

Кто разграничил сроки, я не знаю, но ровно двенадцать тысяч лет спустя Денница понял, что слабеет и пора выбирать преемника. Весы баланса неумолимы. Это еще первый закон Творца. Кто думает, что в мире чего-то больше, а чего-то соответственно меньше, тот… гм… неандерталец. В нашей ветке все строго пятьдесят на пятьдесят, просто никто из-за чахленьких сборщиков не видит первопричин.

Итак, вторая эпоха.

Серебряное время. Самым прытким оказался хромой рогач — Сатана. То, что осталось от Денницы. Самая черная его суть.

Падение с небес никому из падших не пошло на пользу, но семирогий треснулся так, что кое-какие раны заживить не мог в принципе. Зато он посвящал время развитию. И доразвивался до такой степени, что заслужил право преемника.

Рогач был более прогрессивным, и за эпоху с сорок шестого по тридцать четвертое тысячелетие до нашей эры научил людей разделять друг друга. Ввел понятие кланов, семей, врагов, друзей, союзников, неприятелей. Единства кроманьонцев не стало. Оружие охоты и войны модернизировалось. Даже те, кто стал богами, покровителями своих народов, вели своих подопечных в разные углы света, чтобы до поры до времени накопить силы, а потом схлестнуть в огне, проверяя, чей народ крепче и кто сильнее. Но в связи с еще малым количеством людей, тотальных войн не наблюдалось. Взорвались пара-тройка складов с законсервированным ядерным оружием предыдущих «ученых», но это мелочи.

Время все же могло называться серебряным, пусть даже избранные, дорвавшись до знаний предыдущих, обреченных рас, копили мудрость совсем не для повышения кармического интереса. Кстати о карме — интересная вещь. В золотом веке люди, умирая, перерождались во что угодно: в камни, растения, в животных, птиц или даже снова в людей. Никто не уходил безвозвратно. И если бы появился проповедник, вздумавший пудрить мозги о рае и аде, его бы просто в одиночку пустили в лес на обед зверям. Народ понимал происходящее, не ощущая гнета наставников. Ведал истину. В серебряном веке истину брали на себя боги. Появились ритуалы, поклонения. Рогатый раздумывал, как бы разрядить сгущающуюся обстановку, но ничего путного не углядел, потерял время. А тем временем оружие стало применяться не только для защиты, но и для атаки.

Третьим на престол взошел Дьявол. Племянник Денницы, правивший с тридцать четвертого по двадцать второе тысячелетие до нашей эры. Смешал все карты. Гений войны привил людям жажду наживы, захвата земель и окончательно спутал умы старейшин да ослабил влияние богов. Родные наставники больше не пестовали детей, меняя приоритеты, да и сам народ стал называться стадом. Это стадо перестало различать векторы «правда — ложь». В конце правления вектор «правда — ложь» сменился на «ложь — ложь».

И мир запылал…

Магия, технологии, силы…

Все смешалось в одну круговерть. Дьявол опустил человечество в темный омут, отбирая все нажитое. Все, что копилось тысячелетиями, сгорело, потонуло и разрушилось. Так племянничек разрядил обстановку, но цивилизации скатились до уровня каменного века. Бронзовый век стал каменным, откинув людей в развитии на добрую эпоху назад. Колонии в Солнечной системе, лишившись поддержки, зачахли. Кто-то все-таки свалил в Дальний космос, надеясь вернуться в лучшее время, кто-то просто вымер, как мамонты. Со свалившими я встречался много позже. Они уже под другим руководством и не считают себя землянами. Мы, оставшиеся здесь, как одичавшие псы для них. И я не могу понять, что значат осточертевшие «три единицы».

Люциферу, родному брату Денницы, воссевшему на престол в двадцать втором тысячелетии и правившему двенадцать тысяч лет, пришлось изрядно потрудиться, чтобы остатки первых атлантов, лемуров и титанов не загнали человечество в мрачное время да чтобы разрозненные боги и сильные маги-чародеи не взяли бразды правления в свои руки. Фактически Люцифер начал с чистого листа, прорвав Дарданеллы и утопив остатки прошлых цивилизаций. Это был первый потоп в истории человечества. Тот, о котором не осталось письменных источников. Запечатлели только второй, сравнив повышение уровня Черного моря на сто метров со всемирным потопом. Мелкий потопчик был пять тысяч лет назад, а вот первый, глобальный действительно затрудняет работу археологам и по сей день.

Найденные артефакты первых эпох я заботливо вырываю из рук «научного мира». Если вы думаете, что Дьявол превзошел человека в жестокости и гениальности разрушения, то вы… гм… неандерталец?

Так вот, я родился за несколько десятков лет до смены трона Люцифера Велесом. Мой мохнатый дядюшка столько натворил во всем мире, что я еще не раз захлебнусь, разгребая эту муть. Он ввел религии. Одну за одной. Теперь каждый человек понятия не имеет, что в мире происходит. Потеряли первопричину. Прожорливые эгрегоры заботливо расхватали любителей «знаний». Те, кто мог стать богоподобным, стали потребителями. Человечество в новое время — с десяти тысяч лет до нашей эры до второго тысячелетия нашей эры забыло, что знания не вовне, а внутри.

Я старался разбудить вас, как мог. Сами посудите. Не постулатами, а тем, что осталось на дне душ со времен сборки.

Пожалуй, начнем. Не зря же за двенадцать тысяч лет человечество существовало мирно лишь триста тридцать три года. Люди любят воевать. Уж поверьте мне.

* * *

Франция.

Ресторан на Эйфелевой башне.

19 секунд спустя.

— Нет! Он не сделает этого! — Вернулся Миромир, собрав тело воедино.

— Сделает… я помогу.

— Его мысли сгорят!

— Булгакову ты так же говорил. А он тебя куда послал? До сих пор идешь.

— Мир привык к ежедневным заголовкам о встрече с инопланетянами, одних только объявлений о мракобесии в СМИ больше, чем у меня было женщин. Кто поверит какому-то странному Меченому?

— Отгадай с трех раз?

— Вы не сделаете этого! Я заставлю его сомневаться во всем. Я сгною твоего сына, он примет яда. Этот яд лишит его веры. Самой главной веры. Веры в себя. Он падет…

— …И поднимется. До скорой встречи, братик.

Париж скинул наваждение.

Люди из разных концов города, все как один, посмотрели в сторону Эйфелевой башни.

* * *

Окраины Лондона.

Частная гостиница.

Сергей Корпионов уснул. И сон, стоящий перед глазами, был большей явью, чем сама жизнь. Он ощущал все с необыкновенной ясностью и мыслить мог о чем угодно, от прошлого до будущего; мог рассуждать, что во сне обычно делать сложно — не то что в астральных проекциях, но в них просто так не выкидывает.

Перед Сергеем стоял он сам: черные, длинные волосы, зеленые глаза, преисполненные силой, тренированное тело. Темная одежда: черная безрукавка, кожаные штаны, — только плечи голые, без татуировок, и на правом запястье почти клеймом выжжены расплывающиеся цифры.

— Нет, я не ты. Не обольщайся, — сказал тот, напротив.

Скорпион молчал, продолжая рассматривать незнакомца. Хотелось разглядеть плавающие цифры, но что-то не позволяло.

— Хм, ты неразговорчивый. Я ожидал кучу вопросов.

Сергею что-то не понравилось. Постарался сконцентрироваться на пробуждении, освобождаясь от пут. Наваждение могло быть навеяно эмиссарами. А он навязанное не любил.

— Да подожди ты, мне есть что тебе сказать, — незнакомец постарался убрать возникшую перед глазами рябь, и мир перестал расплываться.

— Хотел бы поговорить — пришел бы наяву, — буркнул Сергей, но попытки пробудиться делать перестал. — Даю тебе шанс объясниться.

Гость сна наклонил голову, посмотрел исподлобья:

— Я твой брат.

Помолчали.

Скорпион стал снова предпринимать попытки к пробуждению. Меченый скривился:

— Я тоже думаю, что картинками объясниться проще. И не езжай сразу к Золо, в океане тебя ждут. Бери курс на восток, повремени. Нам надо многое обсудить. Я не хочу тебя потом перехватывать…

Сергей открыл глаза, на миг ощутил кровать, услышал сопение Семы и увидел потолок, но зрение вдруг пропало. Чернота заволокла картину перед глазами, но сознание осталось ясным.

* * *

10033 год до нашей эры по современному летосчислению.

Ливень стоял стеной. Яростные капли разили землю, оставляя целые выемки. Периодически казалось, что водные струи прерывались, отдыхая, и за дело брался град. Застывшие «голубиные яйца» заставили попрятаться все живое. Небо пылало гневом, отрицая саму жизнь, и старалось изничтожить лик земли.

— Он бы еще метеоритный дождь послал. Тоже мне, тученагнетатель, — презрительно обронил Миромир и перехватил обоюдоострый топор покрепче, не сводя глаз с крышки землянки.

Топор в руках рыжеволосого древнего периодически вспыхивал синим. Зримая аура окутывала оружие, и казалось, что метеоритный топор дышал. Блеклые, розоватые руны вдоль остриев светились едва-едва. Слабо ощутимая вибрация проходила по рукояти, словно напоминая, что не стоит ее сжимать до белизны пальцев. И так не выпадет, пусть хозяин не беспокоится.

Светловолосый, как блики самого света на солнечных камнях, богатырь Родослав привстал с лежанки и расправил широкие, как валуны, плечи. Мощные скулы раздвинули челюсть, зевнул во всю мощь лица. Небесно-синие глаза подернула поволока, обронил скупо:

— Побереги силы, брат. Он еще далеко. Будет к полуночи.

— Да, по мне, так хоть сейчас. Все равно мой ребенок родится и будет топтать эту землю, хочет он того или нет, чертов ревнитель. Все не может смириться, что предпочла смертного бессмертному…

— Я тоже не сразу смирился… И тебе понадобилось бы немало времени, чтобы меня разубедить.

— Но я справился, пусть она и не сразу признала меня мужем.

Лилит вскричала, дернувшись на соседней лежанке. По щекам потекли кровавые слезы. Багровые капли добежали до скул и исчезли, словно иссохнув. Они не успели коснуться смоляных волос. Девушка прикусила губу и почти выгнулась дугой, презрев округлый живот. Но сильная, холодная ладонь Мары легла на лоб, седовласая дева прикрыла глаза, и ладонь на лбу роженицы вспыхнула синим. Лилит отключилась. А холодные губы богини едва слышно прошептали:

— Еще не время, Лилит. Дай ему впитать последние силы. Не торопи предначертанное.

Часы тянулись, как смола древа. Мир над землянкой укутала черная пелена, и яркое око взошло над миром, вспыхнули звезды, утопая в молоке, как мелкие мошки. Миромир не находил себе места, слоняясь из угла в угол. То и дело поглядывал на спящую жену и тревожно подергивающийся живот. Нерожденный то затихал, то снова принимался биться изнутри, требуя скорейшего выхода. Удары становились такими, что Лилит бросало из стороны в сторону. Мара распростирала над челом белые длани, которые при каждой передаче успокаивающего импульса покрывала сеть морщин, и кожа становилась сухая и желтая. Синий холод на время заставлял плод угомониться, но вскоре тот возобновлял попытки.

— Успокой дитятку, — обронил Родослав, отвязывая из-за плеч перевязь с мечом и водружая ножны подле себя на ложе.

Большой двуручный меч, скованный подгорными умельцами из самого редкого на Земле метеоритного железа, запрыгал по лежаку, намереваясь свалиться на землю, но лишь бы выбраться из плена ножен и броситься в сечу. Рукоять, перевитая синими рунами, заканчивалась пирамидальным навершением, что в отличие от «яблока», позволяло схватить меч во время боя и за самый краешек рукояти двумя пальцами.

Заговоренный меч тревожился, предчувствуя скорую битву.

Миромир положил топор рядом с мечом, сам подошел к Лилит. Топор недовольно дернулся, прыгнул на меч. Меч извернулся, словно мелкий клинок, высек на рукояти топора искру. Родослав подхватил меч, отодвинул. Оружия намеревались броситься в бой друг с другом. Двухсотвековая война так быстро не завершится.

Даже оружие помнило всю злобу, ненависть и жажду крови брата, когда дело касалось любви к Лилит. Двадцать тысячелетий не могли двое решить свой спор за обладание дивной женщиной, утверждающей, что она первая женщина во всем мире и никакие другие боги не слепили, не выстругали, не выплавили и не наваяли женщину раньше.

«О, сколько сил и жизней ушло на тот спор? Сколько крови пролилось и какова сумма сил, которые призывали принять свою сторону? И почему мир наступил в один момент, когда брат попросил помощи? У Лилит намечался первый ребенок. Первый за все время противостояния», — подумал Родослав.

Рыжевласый положил обе руки на дергающийся живот. Мара улыбнулась, отходя от семьи подальше. Серебровласая, но отнюдь не седая богиня, что в числе первых взяла на себя нелегкую роль древних, старших богов, села рядом с синеоким богатырем. Руки с легкостью подхватили пудовые оружия, положила себе на колени, пробегаясь взглядом.

— Зрю руны Рода и мои руны, но где руны моей сестры Макоши?

— Руны матери мне неизвестны, — склонил голову Родослав. — Брату тоже. Ему даже твои руны не под силу. То еще двуногое…

— Сакральное осталось за семью печатями для вас обоих, потому как единственное, чему предавались вы, — вражда… Но что было, то быльем поросло. Ты завершил борьбу, согласившись помочь, тебе и открою.

Рука прошлась по рукояти, и рядом с вязью двух рунниц синего и алого цветов вспыхнула третья, темно-зеленая.

Факелы вспыхнули, словно обмотанные новой паклей, и закоптили, очерняя потолок. Землянка затряслась, гул и вибрация нарастали. Руны на топоре Миромира полыхнули багровым. Меч Родослава заворочался в руке, полыхнули все три ряда знаков.

— Время, — сухо обронила Мара и вернулась к Лилит.

Роженица проснулась, и дикий крик прокатился по землянке, живот дернулся, еще и еще, по ложу потекла кровь.

Родослав и Миромир откинули крышку землянки, и холодный, злой ливень ударил в лицо, потек по выдолбленным в толще земли ступенькам.

Молния разрезала небосклон, вычерчивая огромную фигуру в полтора роста тысячелетнего дуба. Руки чудища сами были как те дубы, а грудь — такой ширины, что не хватит и десятка рук, чтобы обхватить. Уродливые, короткие, но крепкие, как тысячи скал, ноги заканчивались копытами, каждое прочнее любых сплавов. Все тело было обрамлено роговой броней, два огромных, острых рога торчали на голове, а за плечами развевались опаленные огнем преисподней три пары черных крыльев. Дьявольские очи пылали черным огнем, который был хорошо виден даже ночью, даже в отсутствие молнии. Он был чернее самого мрака, темнее самого глубокого дна. Денница потерял силу первопристольного, но сам по себе был настолько могуч, что ни один бог не мог победить его в честной битве. Его мог свергнуть только создавший. Но Творец покинул конгломерат, едва мир начал дышать.

Двое полубогов застыли у входа, сжимая топор и меч, как последнюю надежду, готовые до последней капли крови защищать ту, которую любили всю жизнь. Грохот, как камнепад тысяч камней, прокатился по поляне:

— В тот день, когда люди нарекут рожденного, наступит самая кровавая эпоха человечества. Умы распадутся, и прошлый мир подернется пеленой, старые боги падут один за одним, и народы окажутся без наставников, как малые дети без родителей. Придет Единый, но не Творитель. Не сплотит он народы, лишь усилится вражда за право толкования слов. Семьи и пантеоны богов и полубогов сменит небесная иерархия, сонмы бесполых существ возьмут бразды правления в свои руки и заполнят пустоты, отберут силы прежних. Мир никогда более не станет прежним.

— Чему быть, того не миновать!!! — изо всех сил закричал Миромир, перекрикивая грохот грома, шум ливня и холодный ужас, что сковал члены судорогой, не позволяя двигаться от всеобъемлющего страха.

— Как прозреешь ты, сам возьмешь в руки меч, чтобы помешать приходу эпохи, но не хватит сил, ибо старое древо погибло и орел покинул ветвь, новое древо забрало все соки, но оно ядовито для небесной птицы. Бог одного народа суть бог всех…

Лилит закричала так, что крик прорвал заслон земли. От мокрой травы на поверхности пошло мощное испарение воды. Туман поднялся над поляной вопреки могучему ливню. Луна покраснела, словно политая кровью. Трава на месте пара иссохла и загорелась. Родослав и Миромир стояли молча в огне горящей поляны и смотрели в первородно черные глаза. Они лишь внуки сильнейшего из северных богов. Бог суть человек. Человек создан Творцом. Творец ушел, но оставил миру дуальность, два полюса для развития. И один из полюсов стоял прямо напротив.

— Цифры его шесть, шесть, шесть, и знак его — пятиконечная звезда… Я ухожу. И теперь вам решать, что случится с миром.

Могучий символ исчез. Оба закричали. Нестерпимой болью вспыхнули на руках багровые цифры: три девятки на левой руке Миромира и три единицы на правой руке Родослава. Но их крики утонули в плаче новорожденного, когда под руками Мары на ладони младенца вспыхнули три шестерки.

— Рожден, — прошептала Лилит.

— Рожден, — обронила Мара.

Двое на поляне свались на колени от невероятной усталости. Но прежде чем отключиться, Родослав прошептал брату:

— Демоны — порождение земли…

— …для своей защиты, — добавил Миромир, и обоими завладел сон.

Поляна потухла, сдаваясь перед напором дождя. А по всему миру боги, полубоги, маги и кудесники обоих миров ощутили, как с уходом Повелителя Утренней Зари невероятно медленно, но столь же неотвратимо начинает иссякать… магический дождь.

* * *

Альфа-здравница № 1 города Хабаровска.

Лютый вышел из ординаторской, поправляя неудобный пластиковый ворот на шее. Охранник-пациент расписался на посту, перебросившись парой фраз с миловидной медсестрой, и прошел по залитому светом коридору. Толкнул дверь палаты.

Палата залита солнцем, обставлена растениями в аккуратных горшочках. Одни чистят воздух от микробов, бактерий, вирусов, просто пыли и грязи, другие насыщают воздух полезными для человека веществами, третьи страхуют от возможного геопатогенного воздействия, а четвертые просто радуют глаз цветастыми красками, разгоняя тоску и хмарь. Воздух насыщен приятными запахами цветения. Атмосфера в палате цветущая.

Фишка первого варианта больницы нового поколения — «здравницы» — растения на каждом подоконнике, в кадках в холле, коридоре и по всему зданию. Для ухода за ними в графе персонала присутствует специальность сродни флористу, но на русский манер — цветовод.

Василий безотрывно смотрел в окно и даже не повернул головы к вошедшему. Он был пока единственным пациентом во всем отделении. Помещение выкупили буквально неделю тому назад, ремонта еще не было, и высококлассная аппаратура отсутствовала, как и воплощение задумок с фонтанчиками в холле.

Подобие лечебницы было наспех создано в здании бывшего детского сада, приходилось терпеть, пока построят новое здание и закончится обучение врачей и лекарей нового типа, называемых на старый манер «знахарями». Потому что не от слова «врать» и «лекарство» должно было происходить название профессии, а от словосочетания «знает, как хворь лечить».

Пока же смежный состав восточной медицины и ортодоксов науки не внушал доверия, и болеть никто из работников не собирался. Больничные выписывали по месту работы.

Впрочем, Василию, судя по настроению, было все равно, лечат его, врачуют или изгоняют из него хворь.

— Шеф, я принес хурмы. — Лютый пошуршал полным пакетом спелых, оранжево-коричневатых фруктов. — С ложечки — самое то.

— Сол бы тхы со своей фурмой, — пробурчал Василий. Передние зубы отсутствовали и слова получались не так, как раньше. — Ках там пофороны?

— Все по-человечески, по уставу структуры — тела сожжены и развеяны по ветру. Ни надгробий, ни памятников. Память в нас. Скорпион запретил структуре поощрять расширение городов мертвых, — вздохнул Лютый и присел на стул рядом. — Первые семь потерь со времен основания структуры, первые семь бойцов не вернутся домой. — Взгляд застыл под кроватью.

— Пенфии обеспечили? Или ках там их… пофобия?

— Конечно, шеф. Пять семей теперь на нашем обеспечении.

— Пять?

— У двоих погибших не было никого. Детдомовские… недавно из армии.

— Тсерт! Наф се как лофоф в упох!

— Бойцы знали, на что шли. Главное, что вы живы. Жив мозг — тело живо.

— Глафное? Потефи — фсехда потефи! Нам нефся терхять людей, они у наф не финтики! Надо перефмотреть фсю сифтему бефопафности! — дернулся Вася и скривился от боли в боку.

Ребра давали о себе знать.

— Уже работают, шеф, не волнуйтесь. Кстати, дантист ждет вас, как только полегчает.

— Зубфы фтафить мофно, а фот людей не вехнуть.

Лютый невольно сжал кулаки, в шее кольнуло.

Дверь распахнулась, вихрем влетел Андрей Ан, весь энергичный, на подъеме сил, глаза светятся бодростью духа:

— Вася, ты совсем мозги растерял? Вставай давай, пойдем домой! А то симбиоз иглоукалывания и клизм с ромашками тебе не к лицу. И так худой — кожа да кости. Ветром сдует. Так Даня и с парашютом никогда не сбросит.

— Андрей Андреевич, у него все ребра переломаны, ему нельзя никуда идти! — подскочил Лютый.

— Е-мое! Лютый, ты старше меня наполовину, какой еще Андрей Андреевич? А этому кренделю никто и не говорил выздоравливать, иначе на следующий же день бы козликом скакал. — Кот приблизился к постели, притворно покачал головой. — Вася, три дня в постели. Это ж где это слыхано?

— Да я фто?

— Он переломан весь! — Лютый попытался отстранить новый источник тотальной подвижности, что ворвался и сбил привычный старому типу больниц уклад отделения.

— Ты по сводкам тоже со сломанной шеей в машине висел, так что залез под кроватку! — Андрей ткнул пальцем под колено Лютому, и тот свалился на колени, не ощущая ноги.

Второй тычок под лопатку обездвижил тело. Андрей заботливо усадил телохранителя на стул.

— Лютый, не все, что видишь, — существует, и не все отсутствующее зримо. Сиди и смотри, а потом выберешь, во что верить, — сказал по-восточному непонятно Кот и, потирая руки, повернулся к Гению.

Глаза загорелись искоркой садиста.

— Уфди от менфя! — Василий подозрительно быстро сполз на край кровати и встал у окна.

— Больно не будет, обещаю, — обронил Андрей и захихикал.

— Лютый, помохи. Перфонал! Не подфпуфкайте ефо ко мхне!

— Тебе не дали импульса к восстановлению! Задействуй свои резервы! Используй мозг. Заставь его приказать чинить тело! Меня этому Бодро научил.

— Мефефстра! Фрач!

— Нет, Вася, медицина против меня бессильна. А вместо врача знахаря бы звал. Глупый, глупый Гений.

Андрей перемахнул через кровать, но Василий уже рванул к двери. Пациент скрылся в коридоре.

Андрей рассмеялся:

— Ну, вот видишь, Лютый? А ты говоришь — больной. Человеческие ресурсы почти безграничны… Стоит только об этом вспомнить.

Лютый сидел не в силах пошевелиться. Руки-ноги не двигались. Мог лишь моргать и дышать, отказал даже язык.

— Ты же тоже думаешь, что я тебя обездвижил ударом по нервным центрам, да? А это был просто волевой импульс.

Андрей приблизился к самому уху Лютого, голос стал низким и вибрирующим:

— А теперь вставай, солдат, ранения не было.

Андрей отклонился.

Лютый недоумевающее поднял руки, повертел головой:

— Что за черт? — Язык зашевелился, тело заработало.

— Просто ты поверил в свои силы, — пожал плечами Андрей. — На самом деле я так треснул по твоим нервам, что ты мог никогда и не встать больше…

Лютый задумчиво поднял взгляд.

— Ладно, пойду Гения подлечу. А то перепугает всех врачей… Тут же пока врачи? — Кот подмигнул и вышел в коридор…

Василий злостно стучался в ординаторскую, крики отражались по всему коридору, но медицинский персонал закрылся и пил чай, предупрежденный Андреем.

— Лафно, сдаюс. Леси. — Василий повернулся к Коту и протянул руки, как для наручников.

— От чего лечить-то? Одевайся и пошли домой. У тебя выходные до конца недели. С матерью побудешь. Только к дантисту заедем, а то всех тараканов в доме распугаешь своим видом.

— Это ф не осин ден надфо… — Вася повертел руками, прислушиваясь к ребрам — боли нет. Еще более того удивило, что стоит в коридоре и организм полон сил. Только сейчас понял, что только что бегал. Поднял глаза к Андрею. — Фто за деха? Я по мосхам спец, не по телу.

— Да ладно, не обращай внимания… Я вышел на того Сергея. Нет, не Скорпа. Ну, помнишь, Сема говорил про человека, который давно тренируется по части бесконтактных боев под Хабаровском. Так вот, он одной своей волей убивать может. Посмотрел, сказал «умри» — и нет человечка… Я у него за несколько дней немного напрактиковался. Скорп учил волевым рапортам, но где те редкие тренировки? А тут я нашел неплохого учителя.

— Убифать?

— Почему убивать? Ты вот минуты две назад ускорил регенерацию тканей. А я ведь только попросил… Ладно, иди, откачивай от новостей Лютого, а я исчезну на пару дней… Мир прост, Васька. Хочешь — живи, не хочешь — существуй. Третьего не дано. Третье чревато вторым.

Андрей махнул на прощанье и пошел к выходу.

Василий встряхнул головой, в груди кольнуло. Но не настолько больно, чтобы вновь ложиться в кровать.

— Да ну фас фсех, — буркнул Вася и пошел за Лютым.

Андрей шагнул в коридор и, убедившись, что Вася больше не смотрит, припал плечом к стенке, стараясь отдышаться и перебороть нахлынувшую слабость. Волевые пакеты были в новинку и передача энергии забрала много сил.

— Так, теперь за город, на природу, на восстановление, — шепнул он сам себе, и, отрываясь от стенки и покачиваясь, побрел к выходу.

Главное, чтобы Гений начал сам в себя верить. В следующий раз сам запустит программу ускоренного восстановления.

* * *

Хабаровск.

Амурский бульвар.

Бодрящее утро осыпало город первым снегом. Серое небо казалось спокойным и умиротворенным. Воскресное утро не спешило тормошить город на работу, и пушистые комья лежали непримятыми. Медведь бежал по дорожкам, слушая приятный хруст. Остывший за ночь город почти проветрился от смога. Пробежка была в радость и порядком разгружала измученную командировкой психику.

В этот момент странно было понимать, что человек не был на Луне тем способом, какому привыкли верить, и вдвойне странно было осознавать, что на обратной стороне ночного ока есть кто-то, кому не безынтересна твоя жизнь, жизнь твоей расы. Втройне странно, что люди собираются покорить Марс в обход ближайшей базы. Еще и улететь предстояло так, чтобы, не дай бог, шмальнули с той базы по летящему куску металла.

«И какой смысл был убегать за ореол обитания, если у самой границы стояли неизвестные? Стоило сначала с ними разобраться. Понимает ли это Золо, собирая первую настоящую экспедицию? В прошлый раз ему удалось обмануть мир, но на сей раз мир умнее. И одним Голливудом не отмажешься. И наработок Духа хватит, чтобы перегнать тебя. Стоит только чему-то пойти не по плану, и дети Поднебесной обоснуются там всерьез и надолго. Эти уж точно своего не упустят. База их не остановит, возьмут нахрапом вместе с технологиями. Сколько бы ни сбивала спутники чья-то чужая рука, не остановятся».

Конечно, Медведь предполагал тот факт, что это все могло быть иллюзией или действием какого-то наркотика, но наркотик не мог вызвать то ощущение мощи, что исходила от синеглазого полубога.

«Дмитрий, что же предпримем мы? Погонимся ли за маскарадом НАСА или начнем клепать оружия ближнего космического боя? И враги ли те наблюдатели? С этим не мог разобраться даже синеглазый, сможет ли Скорп? Что-то затягивается его командировка на Урал. И Сему с собой захватил. Мало, что ли, здесь проблем? Васю еще чуть под нож не пустили».

Пробежал из конца в конец Уссурийский бульвар, обогнул набережную и половину Амурского, как возникло желание заскочить в спортивную секцию. Уже почти месяц работала первая кузня здоровья, и ученики известных мастеров России должны были заложить в группы кое-что поинтереснее азов. Спортзал не закрывался в принципе, тренировались и глубокой ночью. Просто одни учителя сменяли других и учебный процесс не прекращался. Желающих было много. Очень много. Но не все были бойцами антисистемы или спортсменами. Были и подростковые, и детские, и женские группы. Требовалось еще как минимум три помещения в разных концах города, чтобы спортзал мог закрываться хотя бы на ночь.

Домчался до двухэтажного помещения, скидывая толстовку и подставляя разгоряченную спину падающему снегу. Усталости или одышки после пробежки не было, только тело сливало лишнюю воду.

Во всех окнах спортзала горел свет. Вереница девушек, смеясь, высыпала из-за двери. Данила посмотрел на часы — 5.45. Третья группа. Женщины — преимущественно работницы силовых ведомств. Внедренные в систему глаза и уши. Самые прелестные.

Харламов накинул толстовку и, прорываясь сквозь хихикающую толпу, забежал в спортзал. Охранник в сером комбезе с эмблемой тигра сработал быстро, пресекая неожиданное вторжение. Не из тех увальней, что охраняют школы, институты и поликлиники системы, даже не тот, что стережет банки, кассы и офисы. Вот и сейчас в несколько прыжков отскочил от стола и зашел сбоку, хватая руку для залома. Другой рукой уже выхватывал пистолет, чтобы приставить к виску и смотреть на дверь за следующими входящими, если таковые будут.

— Свои, боец, — обронил Даниил, стряхнув захват, как тряпку.

— Извините, Даниил Сергеевич, просто вчера вооруженная холодным и огнестрельным оружием группа прорваться пыталась. Если б не тренеры, охранник один бы не отбился. Сегодня с обеда на входе двое стоять будут.

— Группа? Приезжие, что ли? — Даня скривил губу, соображая, кто мог себе такое позволить. Местная отморозь была прижата, конторы сотрудничали, а у гопов силы бы не хватило.

— Мужики какие-то. Не из дохлячков. Опознание ведется. Аналитики работают.

— А в какое время было нападение? То есть во время какой группы?

— Дети занимались.

— Хотели заложников? Кто из «видных» занимается?

— Смежный состав. От бывших беспризорников до детей престижных родителей, — отрапортовал «волкодлак».

— А почему на улице не напали?

— За домом, во дворе, Андрей Андреевич урядников, бойцов и воевод тренировал. Мастер-класс. Потом еще на бульваре массовая рукопашка была. Показательная. Для привлечения народа. Разминка перед игрищами. Может, спугнули?

— Тогда б сюда никто не сунулся.

— Может, проверить хотели?

Даня поскреб затылок, разгоняя мыслительный процесс:

— Сколько человек было?

— Девять.

Даниил перешел на царапание подбородка, провожая взглядом последнюю девушку. Она шла грациозной походкой и не смотрела по сторонам, словно витая в думах и стремясь в жизни к одной лишь цели. Ее промелькнувший взгляд рассказал, что эта цель у ней есть и она достигнет ее несмотря ни на что. В груди Даниила что-то отозвалось. Едва дверь закрылась, повернулся:

— Ранг охранника?

— Волк. Парни тоже владели рукопашным, но его сломал только пятый, прострелив плечо. Охранник, однако, успел позвать на помощь. На зов прибежали тренеры, раскидали оставшихся.

Даня представил парня двадцати лет, что только отслужил и прошел спецкурс Антисистемы. Представил девятерых мужиков с пистолетами, ножами, обрезами, кастетами. Для пробы сил вполне хватает. Это как случаи с гопниками, что, проходя мимо восточных секций, забавы ради раскидывают всех тренирующихся и идут дальше пить пиво. Но эти не были простыми налетчиками, это продолжилась череда давления. Замысел недруга работал и напоминал о себе там, где не ждали.

— А что это была за девушка, которая вышла последней?

— Оксана Федорова. Эфэсбешница.

— Возраст?

— Самое то, — подмигнул волкодлак.

Даня откинул прядь волос назад и поспешил к двери, напевая под нос: «Наша служба и опасна и трудна…»

* * *

Окраины Таллина.

Частная гостиница.

Мгновение после последнего сна.

Ноябрь.

Скорпион подскочил. Сердце стучало, как у загнанного кролика. Рука дрожали, тело взяло судорогой. Упал с кровати, ползая по полу, как побитая собака. Потом покрылся с ног до головы. Ужас стоял перед глазами. Не брат, но ощущение нечеловеческой мощи из воспоминаний незнакомца из странного сна.

— Эй, эй, ты чего? Скорп, очнись! — Сема подскочил, но, запутавшись в одеяле, треснулся лбом о покрытый ковром пол. Голова загудела. Мир на миг раздвоился. Когда справился с собой, обомлел.

Скорпион лежал распластанный на полу и по спокойному лицу текли… слезы.

— Серый, ты ли это?

Сергей приподнялся, подгибая ноги под себя. Понадобилось четыре полных вдоха-выдоха на три с половиной минуты, чтобы взять контроль над разумом. Сема терпеливо сидел на кровати, успев вспомнить все за прошедший год. Событий накопилось столько, что рыдать можно всю оставшуюся жизнь напролет. Неудивительно, что во сне психика дает слабину и раскрывается. Но на кой черт аятолле психика?

— Давай, говори, что случилось. Если совсем плохо, я прерываю радиомолчание и звоню кому-нибудь из наших, пусть даже перехватит Нежить. Пусть приезжают, забирают. А там нас всех вылечат, — привычно забормотал Сема.

— Я видел прошлое.

— Что, так страшно? Мне вот тоже иногда математичка снится. Жуть, я тебе скажу, неописуемая. Или вот помню лицо Маши, когда разбил ее любимую копилку с бантиком. Этот взгляд мне до пенсии покоя не даст… Куда там Альфреду Хичкоку.

— Я четвертый в поколении… людей. То есть не совсем людей… Волоты мы… Или… Это… сложно объяснить.

— Не понял, — Сема посерьезнел, присаживаясь на полу напротив.

— До меня было только трое. Кто был «нулем», не знаю.

— Ты хочешь взорвать мой мозг? Я хоть и все равно сразу все забуду, но пора бы тебе и честь знать…

— У меня брат Меченый! — взорвался Сергей, устав от того, что Сема старается увести от горьких мыслей.

— Эй, я, конечно, допускал ошибки, но чтобы… меня Меченым. Я что, в кучу наступил? Тогда щас мигом в душ.

— Да не ты! У меня есть брат по матери. Родной.

— Слушай, я понимаю, без денег и документов фигово. Наши паспорта на дне морском. Еще этот тотальный контроль кинокамер в Лондоне, попутки до юга Англии, заплыв вразмашку через Ла-Манш, побеги от французских копов, скитания вдоль границ, веселая Балтия… Мы много пережили, два месяца добираясь до Таллина. Я даже не спрашивал, зачем мы здесь. Но сейчас ты меня поражаешь…

— Он мне сказал… — оборвал Скорпион, глядя в одну точку и стараясь унять дрожь.

— Кто он?

— Брат, — легко ответил Сергей, вспоминая ощущения матери и страх, что тот, кто стоял в нескольких метрах над землей, может перечеркнуть все одним взмахом. Вспоминал и импульс брата, что одним своим рождением стал вызовом для более крупных сил.

— Твои родители погибли в автокатастрофе. Разве нет? Откуда взяться брату? Я твой брат, и Рысь — твой брат, а также немного Даня и Андрей. Куда тебе еще-то? Это уже братвой попахивает. А там и крестный отец пойдет, мафия… Романтика, конечно, но у нас есть дела поважнее. Не подводи нашу структуру под ранг ОПГ или еще чего хуже — секту. Тебе проблем мало, что ли?

— Может, и погибли, может, и нет. Я теперь ни в чем не уверен. Мне перетекло много информации… Но там нет о моей жизни с рождения и до больницы. Совсем нет. Сколько я ни пытался найти это внутри себя, разыскивая тайники подсознания, нет! Ничего нет! Словно морок растаял. Это было внушенное!

— Хреново, но могло быть и хуже, — легко согласился Леопард.

— Куда хуже?

— Тяжко как-то с этими родственниками. То совсем никого, то спелыми гроздьями с деревьев сыплются. Откуда только эти деревья берутся? Магический лес?

— Сема…

Блондин вышел из раздумий, подхватил под локоть, бормоча:

— Ну да ладно, не для того мы родились, чтобы родословную раскапывать. Хватит уже этих снов, пойдем к Нежити, размажем по стенке. И по дороге парнишек освободим.

— Парнишек?

— Ну, тех, что неонацистам по зубам надавали. Их за это на пятерку закрыли. Еще надо защитников памятников Второй мировой вытащить. Поразительно, историю великих побед в грязь втаптывают, а на страну даже имбарго не наложили.

— Эмбарго! — поправил Сергей.

— Я и говорю, надо было газ перекрыть. Нужны мне эти шпроты. Я их и сам могу наловить и продавать.

— Шпроты в Риге, а мы в Таллине! Это немного разные страны. Хотя бы по анекдотам.

— Да, разные, как цвет носков. Но от разного цвета носки не перестают быть носками. Мало того что в их анекдотах россияне на уровне зверей, так еще и учебники истории похабят. Мы, значит, оккупанты, а они тут в Таллине ничего. Вот такой тебе и Европейский союз. Слушай, давай уже в НАТО войдем. И Китай с собой возьмем. Будем с Монголией воевать. Один на один. Монголия — НАТО. Честно же?

— Все, все, не продолжай. У тебя в одно ухо влетает, блокируется, а потом как растрясется — и пулей из другого… Где там твои ребята сидят? — Скорпион чуть повеселел и поднялся с пола.

— Они не мои, они общие, одной страны, одной державы. Я бы даже сказал: могучей державы. Да они тут уже в каждой второй тюрьме сидят. Политические. Интересно, у них тут политическим отдельные камеры дают или вместе с уголовниками сидят?

— Сема!!!

— Слушай, умник. Ты, даже все свои прошлые жизни вспомнив, не забывай, что твоему биологическому телу только восемнадцать лет. Мне, конечно, запомнилось твое празднование дня рождения в полицейском автомобиле с погонями, мигалками, но обещай, что мой мы отметим в кругу семьи.

— Это что за пенсионерские мысли? Стареешь?

— Вот это другой разговор. Узнаю своего брата. Не помнишь, у них на рынке оружие продают?

— Тебе южнее и восточнее на пару тысяч километров, спросишь Ахмеда.

Сема на секунду задумался, воскрешая в голове карту мира, что-то для себя расставил, поспорил для порядку с внутренним «я», кивнул.

— А ты уверен, что мы родились в то время, которое надо?

— Мы родились там, где надо. Разброс осколков и радиус поражения не в счет. Что же касается Меченого… Мы еще поймем, кто это такой.

Сема кивнул, показал большой палец и первым вышел из гостиничного номера. Колени от слов брата немного тряслись, но родню не выбирают. Если у брата есть брат с многотысячелетней историей жизни, значит, так тому и быть.

Се ля ви.

* * *

База «Тень».

Аналитический отдел.

Кот безотрывно сверлил глазами каждую строчку последних сводок по паранормам. Особый класс в новой Школе совершенного курса преподавания непрерывно пополнялся. Было отчего зрачкам расширяться. Как страна могла упорно не замечать детей нового типа, не понимал. На Западе для их изучения отводились закрытые институты, детей отбирали и изучали. В родной же стране они жили по деревням и городам с клеймом «странных», и, кроме редких журналистов желтой прессы, ими никто не интересовался.

Егор Кольцевой. 13 лет. Пирокинетик. Зажигает легковоспламеняющиеся предметы с расстояния до двух метров. Наблюдается рост возможностей по мере тренировок. Повышенная нервная возбудимость, подконтролен, психически устойчив, твердый характер. Тестирован, уровень интеллекта — выше нормы. Рекомендуется продолжать наблюдение и исследования с целью выявления патологий головного мозга. Запрашиваем оборудование.

Андрей подхватил ручку, выставляя плюс, «разрешаю» и роспись. Этого хватало, чтобы, минуя совет, указания шли напрямую исполнителям.

Влада Корпионова. 6 лет. Телекинетик. Обладает способностью поднимать и передвигать предметы весом до тридцати килограммов. Наблюдаются и другие, малоизученные и нераскрытые возможности — смещение пространства, изменение хода времени, ускорение регенераций ткани прикосновением, воздействие на мозг собеседника и электронику. Требуется детальный анализ. Психически устойчива, нервная возбудимость в пределах возрастного развития, полностью подконтрольна, обладает мягким характером. Частично тестирована. Возрастной уровень интеллекта превышает норму в три раза. Настоятельно рекомендуется обеспечить надлежащие условия для исследований и продолжения наблюдений.

Ручка задергалась, вырисовывая указания и спецразрешения. Сделав ошибку в слове, Кот вздохнул, сожалея, что с подобными документами нельзя работать в электронном варианте даже с собственным софтом и на отечественном оборудовании. Совет в связи с событиями последних недель ужесточил меры безопасности.

Юлия Приходько. 14 лет. Телепатка всех форм. Читает мысли собеседника, передает смысловые пакеты на расстоянии, обладает дальновидением, развивает способности к чувственному восприятию, обладает начальной телепортацией предметов.

«Этой девочкой стоит заняться посерьезней. Например, катартический вид телепатии опасен для общества. Она может убрать негатив в человеке, но также и убить любого одной лишь мыслью, воздействующей на подсознание. Злить ее точно не стоит. И стоит пообщаться лично, чтобы объяснить ей меру ответственности. Скорпион дважды в жизни использовал катартическую телепатию, так называемый посыл смерти. Оба волевых приказа убили на месте. А так девочка запросто может убирать негативное кодирование и развивать способности уровень за уровнем. Перспективна».

Андрей выписал мысли на бумагу, с холодком в груди осознавая, что против психитроники сверхдержав теперь будет что выставить. Пригодится при подъеме структуры. Если есть орудие нападения, будут и щиты.

Максим Началов. 8 лет. Потребность в отдыхе, сне — 2 часа в сутки.

«Сверхбыстрое восстановление без прилагаемых усилий? Я долго тренировался, чтобы организму хватало пяти часов. Оказывается, это не предел. Что ж, буду учиться у ребенка».

Руслан Гудко. 9 лет. Поднимает вес, в четыре раза превосходящий массу тела.

«Нет, не у ребенка, у детей буду учиться. Это я для них буду ребенком».

Анжелла Костеко. 12 лет. Обладает развитой формой телепатии — телепортацией. Способна перемещать предметы небольшого размера на расстояние до полутора метров.

«Почему я еще на базе сижу, а не в той школе с одаренными детьми?»

Артем Помидоров. 10 лет. Генерация в позвоночнике электричества мощностью до 70 вольт. Наблюдается рост напряжения с изменениями настроения. Протекающий по телу ток не влияет на собственные мышцы и не сокращает сердце. В большинстве случаев управляет разрядами по собственному желанию.

Андрей подхватил доклад, щелкнул на кнопку передатчика на столе:

— Я в школу. Повышать образовательный уровень. Место зама главы аналитического отдела отныне вакантно.

* * *

Эстония.

Таллин.

Реки людей текли по городу, коктейли Молотова боролись с ночью, взметая в небо огни пожарищ. Взрывались машины, бились витрины, народ продолжал шествие, превращая город в ад. Накипело.

Сема, возглавляя шествие, понятия не имел, откуда понабралось столько недовольных. Ну, подтолкнули с братом толпу демонстрантов к тому, чтобы ворваться в полицейский участок, помогли немного уложить охрану и освободить ребят с прошлых демонстраций. Но это оказалось только началом: еще три участка, тюрьма, суд, здание администрации… Как-то неожиданно запылал весь город. Цивилизованные люди превратились в мародеров, прочие — в реформаторов по совместительству. И правительство подняло на уши все вооруженные силы, окружив центр беспорядков кольцом военных и бронетехники. Освобождение ребят грозило перейти в свержение правительства. По рукам помимо бейсбольных бит, цепей, кастетов и ножей уже гуляло огнестрельное оружие. Среди ружей, винчестеров и пистолетов можно было увидеть автоматы и гранатометы.

— Мы что, оказались последней каплей? Народ-то готовился к бунту, — послал пакет информации Скорпиону Сема. Они были метрах в трехстах друг от друга, возглавляя видных деятелей восстания.

— Не народ, а заинтересованные структуры. Кто-то подставил Нежить.

— Смута?

— Смута сделал ответный ход после падения Мертво. Но чего гадать? Нас берут в кольцо, надо прорываться, а то крови прольется столько, что хватит всем телеканалам мира месяца на полтора. Ты как будто не видишь сотни камер…

— Не вижу, но слышу звуки бэтээров. Прошел слух, что в город стягивают танки.

— Я тебе говорил не вмешиваться. Ограничились бы освобождением ребят в другой день.

— Да откуда я знал, что у них есть бэтээры?

— Мой бы догадаться.

— Я думал, спецназом обойдутся.

— Это наш спецназ на танки грудью, а их слабенький!

— Что делать будем? С нами уже тысяч двадцать. Хотя кто их считает?

— Прорываться. Пусть камеры готовят, снимают каждого стрелявшего в толпу. Любое действие здесь и сейчас шандарахнет на другом конце планеты так, что…

— Европа заполыхает от действий террористических организаций?

— Спонсировали, теперь пусть пожимают плоды. Придумай быстро лозунг.

— А чего думать? За Кавказ, за спонсорство убийств, за наркотики, за разжигание расовой ненависти, за…

— Это для нас, а для них?

— Для них все гораздо проще: «За свободу!»

Киборги выстроились в ряд и сомкнулись в цепь.

За спинами появились машины с водометами. С задних рядов без предупреждения полетели дымовухи и гранаты со слезоточивым газом.

— Вперед! За свободу! — закричал Скорпион и взял разбег.

Первым ногой врезался в пластиковый щит одного из «легионеров», лишь издали похожих на людей.

Человека со щитом отбросило, тут же еще двое рядом отлетели, поймав бревно, как ловушку. Сема пробивал строй чуть вдалеке рядом. Толпа, убегая от слезоточивого газа, догнала предводителей и навалилась на киборгов. Дубинки взвились в воздух, послышались крики. Замелькали биты, ножи. Разомкнутые Скорпионом и Леопардом легионеры потеряли устойчивость, завалились назад. Какая-то минута — и спецназ утонул в реке протестующих. Шлемы и щиты полетели в стороны. Их затоптали, ножи неотвратимо находили цели. С задних рядов пришла команда стрелять. Потекла кровь. Выстрелы не остановили разгоряченных, движимых в одном направлении бывших людей.

Сема запрыгнул на бронетранспортер, кинулся к люку выкидывать людей, сожалея, что нет гранаты. Скорпион запрыгнул следом, протянул гранату и резко схватил за плечо. Оглушительная пощечина от брата была чем-то совсем неожиданным.

Сема застыл, ничего не понимая.

— Хватит уже, Сема. Не видишь, что ли, что все вокруг — бред?

— Бред? — Сема пощупал пылающую щеку и осмотрелся. Мир вокруг погрузился в войну, и люди с наслаждением лишали врагов жизни.

Скорпион спрыгнул с транспортера, остановился и взмахнул руками. От ладоней в разные стороны пошла волна огня. Этот огонь, как круги от камня на пруду, прошелся по площади, и в огне сгорело все живое. Быстро, как тонкая бумага. Сема зажмурился, пропуская огонь через себя, и… открыл глаза.

Они с братом стояли в просторном, светлом помещении, и трое напротив ухмылялись: голубоглазый эмиссар, широкоплечий лысый качок, больше похожий на небольшую подвижную гору, и пожилая седая женщина.

— Браво, малыш, догадался все-таки, — едва-едва похлопал в ладоши Нежить. — Хоть Родослав и не говорил тебе, что я не только мастер ядов, но и специалист по иллюзиям.

— О чем он, Скорп?

— Нас поймали в ловушку наведенной иллюзии.

— Иллюзии? Когда?

— Полагаю, это началось с того момента, как мы приблизились к демонстрантам. Просто с той поры мир перестал быть реальным. Все, что происходило, — морок, наведенный эмиссаром. Он воздействовал на сознание, показывая не то, что есть. Я до конца и не понял, как удалось выбраться. Сжигая наведенный мир, как-то не подумал, что сознание может позволить сгореть и нам обоим. Иллюзия была такой, что любое якобы воздействие там отразилось бы на теле. И вряд ли криминалисты удивились бы, обнаружив наши обгоревшие тела.

— Еще боль от ударов, усталость, другие ощущения? Моя пылающая щека?

— Мозг был обманут… У меня такое ощущение, что я с этим сталкивался… Не было ничего, только мысли Нежити, что преобразовывались в окружающий мир.

— Зато трое напротив сейчас самые что ни на есть настоящие? М-да, не успел я парней освободить. Как же ты догадался?

— Все было слишком просто… А когда последний раз все было слишком просто?

Сема не ответил.

— У меня растаяли последние сомнения, когда мысли стали преобразовываться в физические предметы. Попросту он подсовывал то, что хотели увидеть… Последней каплей была протянутая парнем граната.

— М-да, недалеко мы к брахманам придвинулись. Все кшатрии и кшатрии.

— Ты думаешь, ты действительно специалист по иллюзиям? — закричал Сема, возвращаясь на вербальный способ общения и обращаясь к эмиссару. — Тогда почему мы так просто выбрались?

Нежить захохотал. Старушка и качок чуть приподняли уголки губ.

— Чего смешного? Ты думаешь, тебе осталось долго смеяться? — Сема двинулся вперед, но Сергей схватил за плечо, останавливая.

Эмиссар, отсмеявшись всласть, довольно обронил:

— Вы здесь, потому что я позволил. А позволил я, потому что пробую новый яд, что струится по вашим венам. Я назвал его «Правда-ложь». — Нежить глянул на часы. — И действовать он начинает через четыре секунды. Остались вопросы? Тогда приступаем к опыту.

Сема со Скорпионом переглянулись и, не сговариваясь, рванули к Нежити.

Показалось, что тела врезались в скалу. Но мутнеющий взгляд и расплывающийся мир еще говорили, что это просто качок, только что стоявший подле эмиссара, преградил путь крепкой грудью, которая больше походила на гранит.

Оба свалились под ноги помощнику эмиссара.

Поверженные.

* * *

Сема.

Светло, тепло. Меня окутывает облако, словно парю в невесомости. Вокруг ласкают слух приятные мелодичные звуки, настолько приятные, что нет сил сконцентрироваться на чем-то другом. Я не могу вырваться из цепких объятий и плыву в этом незримом мареве. Крылья за спиной ритмично, лениво разгребают пену, облака. Я плыву без цели, без мыслей, я как будто простое облачко, легкое, невесомое и вряд ли существующее вообще. Я — мысль.

Что-то привлекает мое внимание, что-то тяжелое и непонятное, непознанное моим разумом приближается. Оно не агрессивно, оно не враждебно, просто непонятно, непознанно. И это Нечто манит меня, как огонек манит любопытного мотылька. Я подплываю ближе и ближе, я почти вижу, что это… это…

Тень. Она окутывает меня, захватывает в свои объятия. Объятия крепки, и нет надежды на освобождение. Я пытаюсь кричать, вырваться, но понимаю, что не испытываю боли, и кричать незачем, нет причины, я просто внутри этого темного облака…

Это другой свет, внутренний, это другое тепло, настоящее.

Я больше не слышу райского пения, но я словно открываю глаза и вижу тысячи таких же, как я, что бродят среди облаков без цели и помыслов, прозябая в пространстве. Они совсем такие же, как я. Смотреть на это невыносимо, я должен им помочь найти себя.

Я должен.

Эта темнота… Едва я понимаю, что она хотела мне показать, темнота исчезает.

И я один. За спиной все так же растут крылья, а я уже не смотрю так сосредоточенно под ноги. Я зрю вперед. Я словно ощущаю новую цель, я вижу небо без прикрас, истинное небо. И я бегу сквозь пену, сквозь облака до ближайшего похожего на меня пленника. Самого себя в прошлом.

Я кричу ему в ухо:

— Проснись, эй, очнись! Ты можешь прозреть, поверь в себя!

Но он меня не слышит. Я бегу ко второму, третьему… Кричу. Ничего не меняется, все так же. Все то же. Они слепы и глухи. У них нет сердца, они все в той же прострации, слушают свое райское пение, не замечая ничего вокруг.

Но кто же я? Я? Я мысль. Помогать ли им? Я в смятении. Может, им так лучше. Кто подскажет?

Я в смятении. Такого раньше никогда не было. Мои крылья машут что есть мочи, поднимаюсь над пеной, вверх, к солнцу, к свету… Но он странно слепит, я кричу… я что-то кричу, но крик распадается на тысячи осколков…

Проходит много времени, я летаю над облаками в поисках таких же, как я. И — о чудо! — нахожу немногих. Мы держимся за руки и смотрим друг на друга прозревшими глазами, мы словно отчего-то свободны.

Наша немногочисленная группа ангелов летит в этом воздушном океане, собирая прозревших. Их мало, но они есть. Примерно в том же отношении, в каком встречаются золотые песчинки среди простого песка на берегу моря.

Я чувствую себя свободным, я веду этих свободных к какой-то цели, мы стремимся к высшему, лучшему, вечному… Я это чувствую.

Мы летаем, пока что-то не хватает нас за шеи и не начинает тянуть в самое сердце этих облаков. Это что-то совершенно противоположно тому, что я ощущал в облаке. Оно кричит в гневе, в самой свирепой ярости:

— Отступники! Я забираю ваши имена! Вы низвергнуты!

Отступник? Нет, я не отступник. Я Сема. Я Сема, который всего лишь мысль. Я мысль о том, что я считал себя Семой.

Мы не можем вставить и слова. Нас не спрашивают. Словно и незачем.

Долгое падение.

Удар.

Жуткая боль.

Вопросы без ответов: «За что? ЗА ЧТО?!»

Ответов нет, мы вырваны из облаков, и крылья наши уже не те. Они опалены и покрыты копотью, слабы, но огонь самого Дна Мироздания дает им новую силу. Я подчиняю его себе. Я принимаю свое новое имя. Со старым меня уже ничто не связывает.

Нет, я Сема. Со старым меня связывает желание. Желание вернуться к Марии. Этот свет бессмыслен. Он — ложь. Ощущения лживы, я не тот, о ком говорит мне отравленный разум. Я Сема!

Я мысль.

Проходит время, я думаю, размышляю, пытаюсь найти выход, компромисс, ответы на мои извечные вопросы.

А друг мой от моего имени собирает армии.

Мне приходится возглавить поход.

Мы идем к этой воздушной массе, мы хотим справедливого разговора, ответов на свои вопросы, но нас не слушают, нас не слышат и не видят.

С нами сражаются все те же слепые глупцы.

Мы можем в один миг уничтожить их всех, но того Старца нет, он куда-то ушел.

И того темного облака нет…

Ничего нет…

Но главное — нет ответов на вопросы. Значит, смысла в этом периоде времени не существует. Я приказываю остановить бойню, все равно нет смысла в убийстве слепцов.

Мы уходим.

Я не нашел ответов на свои вопросы.

Нет! Я знаю ответы! Я знаю, кто я…

Я мысль?

* * *

Скорпион.

Пытки памяти.

Невнятный сумрак обозначил его тело. Тот, кто назвался моим братом, вновь предстал передо мной.

— Ты глуп. Вместо того чтобы активировать тотем, который взял бы на себя хоть часть яда, ты бросился в безнадежную атаку.

— У нас с братом должны быть равные шансы.

— У вас разные дозировки… Братом ты по-прежнему называешь не того…

— Я знаю, кого называть братом.

— Ты не знаешь ничего!

— Как же было на самом деле?

— Что ты хочешь услышать? То, что я отговаривал его в ночь перед преставлением? Давай я лучше покажу тебе, что было после его ухода, но до времен скитаний в горах Тибета.

— Хочешь воспользоваться моментом, пока я подвержен яду? Ты же сам являешься не меньшим мороком, чем то, что будет тобой показано.

— Полезные мысли. Ставь фильтр.

В голову ударило. Сумрак сменился мраком, и я окончательно потерял восприятие мира…

Земля разверзлась по велению его слова. Обширный пласт вдруг вспучился, поднялся с сухим треском и надломился пополам, как будто лопнул засохший корж хлеба.

Небу открылся вход в подземное царство.

Тот, кто открыл при жизни все пятьдесят врат силы, став богоподобным, кого прозвали вторым «спасителем», — Христос на современный лад, а в северных странах просто Коляда — опустил взор к клубящемуся дымом разлому. Второе воплощение ведического Спасителя собиралось спуститься в ад. Настало время забрать первосотворенных…

Из тьмы валил пар, тянуло затхлым воздухом вперемешку с серой. Он вдохнул во всю грудь, и ноги повели во мглу, туда, куда никогда не проникали лучи солнца.

Стоило сделать десяток шагов по незримым ступеням, как земля с гулким грохотом соединилась над головой, погружая во мрак. Пришлось остановиться, чтобы дать глазам время привыкнуть. Постепенно во мгле стали различаться смутные тени, мрак из иссиня-черного стал серым, отодвинул видимую грань вдаль. Выживший пророк поправил перевязь меча за спиной, и уверенная глухая поступь продолжилась.

Двуручный меч с широким перекрестьем, таким, что сам меч походил на крест, приятно тяжелил плечи, окутывая аурой теплоты и надежности. Сила духа силой духа, вера верой, но от надежного холодного оружия какой воин света откажется? Еще и с таким могучим противником, как Велес, что гордо именует себя Богом. Лицемер.

Чем глубже спускался, тем, как ни странно, становилось светлее. Земля вокруг стала подсвечиваться бледно-розовым, красноватым, сгущаясь до яркого багрового цвета, запах серы стал плотнее и ощутимее. Под ногами то и дело мелькали мелкие насекомые, шныряли здоровые крысы ростом с приличную собаку. Двоим пришлось хорошенько наподдать, чтобы уступили дорогу, их толстые заплывшие морды лениво скалили острые, как бритвы, зубы, глухо рычали, но как только доводилось увидеть пару карих глаз, что горели незримым светом внутри, так предпочитали подвинуться.

Вихрастый чудак сорока лет и вправду на многое был способен. Он до тридцати лет слонялся по миру в поисках истины, искал правду, варианты, как сделать мир лучше, чище, как остановить кровопролитное колесо войны. Но мир становиться лучше и не собирался. Люди не только не оценили мудрых советов, но и попытались как можно быстрее отправить его на тот свет, особое рвение здесь проявили избранные шпионы Велеса. Как будто нареченный Спасителем не ведает, когда придет его время переступить грань, а когда мир может и подождать?

И вот настало время путешествия в Гиперборею, к Алатырским горам, где таится спуск в Нихель, Тартар, или ад. Каждый народ зовет по-своему.

Немногим известно, что каждые шестьсот лет на Земле рождается Посланник, способный сделать мир лучше: огненный Заратустра, свирепый Моисей, загадочный Буддай, милосердные Спасители, непримиримый Мухаммед… Будут еще и еще, вот только не всех мир примет или хотя бы услышит. Эпохи идут одна страшнее другой — сомнут и не заметят. Лишь побрякушки, что останутся после них, будут людям немым укором.

Коляда, как его назвали на славном Севере за годы скитаний, потерял счет шагам. В поле зрения вместо багровых стен попали черные врата. Массивные створки, каждая как гора, отделаны толстыми слоями черной стали — рецепта подгорного народца. Ворота испещрены узорами, колдовскими знаками, звездами с множеством граней, самая большая — стадвадцативосьмигранная.

— Прости, Люци, жаль такую красоту разрушать, но я пришел за родителями… Родителями рода. А это — святое.

Коляда достал меч — черный булат, ни у кого в мире таких давно нет и еще долго не будет — замахнулся на ворота, разгоняя меч и силу удара внутренней силой.

Перед вратами вспыхнул свет, обозначая крылатую фигуру в белой мантии. Тоненький голосок пропищал:

— Я послан, чтобы остановить тебя. Дальше дороги нет, там царство отступников. Посланнику неба там не место.

Коляда опустил меч, свободно держа тяжелый двуручник одной рукой. Постранствовал по миру, прокачался, побегал и по северным землям, воинской науки поднабрался. Не всегда люди понимают слово. Иногда нужно и по зубам. Меч в этом случае — надежная наука. Свободной рукой пригладил прядь волос, ответил низким голосом:

— Прочь, Ахаим. Меня уже не обмануть. Все мы рано или поздно взрослеем.

Голосок жалобно дрогнул:

— Зачем подгоняешь время смертного часа? Еще столетье тебе шагать под небом, а не на нем. Заслужил…

— Люди за вами не потянутся, планка слишком высока. У нового Пророка будут более весомые аргументы, ближе к человеку.

— Раньше ты говорил другое. Зачем пришел?

— Адам и Ева не заслужили вечного изгнания. За что мучаются в огне вечном? Прочь с дороги!

— Ничто не вечно! — неожиданно прорычал басом бывший ангел.

Белая плоть порвалась, крылья опалились и вспыхнули синим пламенем, обнажая красную кожу с роговой броней по всему телу. Вместо оперенных крыльев обозначились кожаные, как у летучей мыши, только вместо хилых соединений и костяшек эти крылья сплошь были усеяны мышцами и сухожилиями, концы заточены острее бритвы.

Коляда вздохнул:

— Ахаим… Демон подстрекательства.

— Да! Уходи!

— Куда уходить-то? Вы и так уже полмира переиначили! Погибнет гораздо больше людей, чем когда-либо. Я вел их к свободе, а вы облачили в мантии рабства.

— Так в чем же дело, Спаситель? Создадим новую!

— Ахаим, мысли — всего лишь мысли. Старший тоже много мыслил, и получились не только ангелы, но и ваши подобия, потому что мысль неуловима. Не важно, что ты мыслишь, важнее, как это поймут другие, как воплотят в действие. Мир постепенно движется к пониманию, ломая все палки, что вы вставили в колеса…

— Очнись, ты же умен! Мы ничего не ставили! — вскричал Ахаим и уже печально добавил: — Они сами… Не веришь? А все как и встарь: начало, возвышение, пик, падение, начало.

— Так было всегда?

— Не всегда, но в большинстве случаев после нашего изгнания. Души засорились. Чистить некому.

Коляда тяжело сел на землю, на плечи словно положили гору, тяжесть мира давила без всяких поблажек. Расплата за разум — ответственность. Положа меч на колени, залепетал:

— Им нужна свобода… Свобода от веры…

Ахаим опустился рядом:

— Они не будут верить в себя. Им либо идол, либо смерть. Те, кто бродит во тьме, слепнут даже от пламени свечи.

— Просто еще не пришло время. У них должно получиться. Я же не один!

— Не обманывай себя. Пройдут эпохи, а человек будет тем же, пока всплеск гнева Старшего не утопит его. Доведут — проведет еще несколько зачисток. А пока мы вольны проводить эксперименты, пробовать, искать варианты… пока… пока не найдем.

— Открой ворота, Ахаим, я должен забрать прародителей. Не хочу ломать, ты же знаешь, я уважаю чужую работу, даже вражескую. Не один же год чертил.

— Нет врагов, Коляда, есть недопонимание. Не мы их поместили в ад. Старший сам сделал выбор.

— Мы все сейчас не те, что были раньше. Даже Он меняется. Не меняются только глупцы.

— Или святые… — поспешно добавил Ахаим.

— Или святые, — кивнул Коляда. — Опыт прошлого неприменим, время требует перемен, или перемены пройдут через тебя.

— Растешь, малыш, растешь. Что ж, пора и останавливать. — Ахаим поднялся, расправил крылья. Когти сверкнули, как на солнце, глаза запылали огнем. — Докажи, пройди через меня.

— Рискуешь, Ахаим, рискуешь. Твоего имени нет в записях людей. Канешь в Лету, как сотни до тебя. — Коляда поднялся, приготовившись к битве. Рельефные мышцы вздулись, готовые к любому движению.

— Как и многих других… Со временем все забывается, все исчезает… Это все когда-нибудь должно кончиться. Мы слишком много знаем… Прощай… — Ахаим взревел так, что откуда-то сверху посыпались камни, бросился на заступника, замахиваясь широкой пятерней с ножами-когтями, что с легкостью рубят камни. Подземные воины — идеальные орудия войны.

Но перед демоном стоял уже не человек. Оболочка редко говорит о внутреннем содержании. Сейчас в человеке перед ним ожил бог, такой же, как в каждом. Но не всем удавалось разбудить его.

Крестообразный меч описал дугу и застыл. Ахаим прекратил движение, рухнув на землю двумя половинами.

— Не свет я вам принес, но меч… — прошептал Коляда и переступил через сгорающий пепел демона. Демона, чье имя умерло вместе с ним.

Ворота разнесло в щепки после первого же удара, внутренней силе Пророка позавидовал бы любой из демонов или ангелов. Рожденный человеком может достичь великих высот, если не будет сам себя останавливать.

Меч Спасителя пылал, горел огнем, по клинку бегали алые искры. Воздух вокруг раскалился, потрескивал, как камни в пустыне к вечеру. Один широкий замах — и от ворот осталась лишь оплавленная груда камня, обломки железок и опаленных досок. Магические знаки исчезли вовсе, как будто были написаны на воздухе.

Коляда перешагнул обломки врат, попав на самый высший, то есть первый, адский круг. Едва нога ступила за пределы ворот, как со всех сторон, словно из-под земли, в атаку бросились полчища мелких бесов, желтоватых созданий не больше двух локтей роста с мелкими хвостиками и кошачьими коготками на всех четырех лапах.

Тяжелый двуручный меч в борьбе с сотнями бесов был малоэффективен, практически не применим — по одному замаху на каждого воина, так и к вечеру не управишься.

Посланник судьбы воздел левую руку над головой. Красный адский свет прорезал синий цвет от руки, сначала он образовался на ладони, потом спустился по запястью, пока не охватил все тело. Упругий кокон замерцал, пошел играть бликами света, затем произошел взрыв. От тела во все стороны потянулась синяя взрывная волна. Земля на пути волны и стаи опешивших бесов — все покрылось ледяной коркой. Полчища мелкой нечисти застыли на месте, словно вырезанные из камня фигурки.

Коляда довольно кивнул, опустил меч острием к земле, коснулся ее кончиком и сказал два слова. Он говорил негромко, но эта пара слов покатилась по подземелью, отдаляясь от него, словно жила сама по себе. Земля под острием меча отступила, пошла ступеньками, давая возможность уйти на второй адский круг…

Грудь тяжело вздымалась, липкий пот стекал со лба и путался в длинных иссиня-черных волосах уставшего человека. Мышцы рук сводило судорогой, меч давно не казался легким, но с тех пор как он впервые извлек его из ножен в этом месте, обратно в ножны пихать не приходилось. Угольки тлеющих глаз в черных мрачных разломах никак не давали покоя.

Часто ловил себя на мысли, что уже заставляет себя идти, через силу, словно ноги в зыбучем песке. Будь он простым человеком, давно бы уже рухнул от истощения — в бесконечных подземных просторах скитался уже седьмой день, без еды, воды и полноценного воздуха. Дышал ядом разломов. Он не испытывал потребности даже во сне, но сама атмосфера этого места настойчиво истощала внутренние силы. Как лужа иссыхает под палящими лучами полуденного светила, так иссыхал он. Хотелось просто прилечь на голую сырую землю, подложить под голову камень и забыться долгим беспробудным сном. Ад поощрял любые слабости, низменности: «Зачем идешь дальше? Отдохни, дорога никуда не денется», «Тебе это надо? Пусть другие этим занимаются!», «Да за твой подвиг тебя еще и проклянут».

Странник понимал, что поддаться этим навязчивым мыслям означает то же самое, что отдать врагу оружие и повернуться спиной. Стоило отступить хоть на шаг от намеченного, как ты уже бежишь от себя самого. И ведь на земле, среди людей, под «подставь другую щеку» подразумевал совсем другое. Откуда только потом понабралось этих последователей в рясах? Возомнили себя толкователями. Стоило обронить слово, как оно становилось нерушимым законом, и ведь не понимает человек, где действительно законы, а где просто мысли вслух… Толкователи его мыслей, вереницы святых, последователей, мессий… Люди вообразили, что кто-то их пустит наверх, бездельников, не совершивших ничего доброго из того, что проповедуют.

— Мало жить, не совершая грехов, надо еще и добро творить, — услышал он свой шепот, который прокатился по гулким пещерам чередой взрывов и грохотом камнепада.

Боковым зрением узрел руку, тянущую за полы одежды. Почему-то только сейчас понял, что трудно идти из-за тысяч подобных рук, оттягивающих назад, останавливающих. Так вот они и есть — души, незримые, словно ветер, и такие же невесомые. Недаром за три дня пути не узрел ни одного котла с булькающей смолой, высокой дыбы, кипящей сковороды, компостных ям.

Понапридумывали же. Пытки, совершающиеся на земле, не применимы в аду, ибо ад и рай там, где существуешь. Существуют, конечно, фанатики, коим обязательно в Вальхаллу, Вифлеем, Преисподнюю, Ирий, Нирвану, Нихель, Небеса и Подземелья, Иномирье… Каждый зовет по-разному, но не придумано еще лучшего испытания после смерти, чем одиночество. Остаться один на один со своим пройденным путем, подумать, переосмыслить, решить, разрешить, покаяться, поклясться, придумать, перепланировать, вспомнить, забыть, вернуться, остановиться. И рай, и ад у каждого свой. Мысли порождают миры. Вариантов столько же, сколько придумано.

Скитаются мириады душ по всем мирам от первого Творения до последнего мгновенья, воплощаются, исчезают, создают, разрушают и растворяются в потоках времени, скачут в прошлое и ныряют в будущее. Они окутывают каждую минуту существующего, их число не поддается счету. Они и есть то, что каждый зовет по-разному, но смысл один — Творец.

Коляда отмахнулся от душ — всего времени бесконечности не хватит, чтобы объяснить каждой из душ ее предназначение, сама должна понять, для этого и существует. Обронил:

— Не ждите утешения ни в жизни, ни после. Все равно в итоге все придется постигать самим, без оглядки и мудрого руководства. Ибо мудрец в каждом из вас, прозрейте же наконец!

Души шарахнулись от него. Идти сразу стало легче. И ведь привыкли, что один, обязательно избранный, знает больше других, ждут, что укажет, поможет и объяснит. Избранный, конечно, и объяснит, и укажет, но только туда, куда ведет один из множества вариантов. Из бесконечно возможных.

Шагая, закрутил головой: мелкие глазки чертей и бесов куда-то исчезли. Или они притомились шпионить за живым в бесконечном царстве мертвых, или он дошел до того места, где обитают совсем другие монстры.

Красная земля под ногами быстро желтела, то и дело попадались россыпи песка, и наконец, все вокруг превратилось в сплошную пустыню. Ноги стали утопать по щиколотку, хорошо еще песок не был раскаленным, как в пустынях под солнцем, здесь вместо солнца светит сама земля, разбрасывая ненадолго мрак.

— Дороги, дороги, все в мыслях и слове, — шептал он сам себе, чтобы не забыть, как вообще слышится человеческая речь. — И почему, чтобы сделать плохое дело, достаточно и мгновения, а для достижения хорошего может не хватить и жизни?

Вопрос укатился вдаль. Порыв неизвестно откуда взявшегося ветра откинул пряди волос, песок вздыбился, закружился, обрисовывая могучую песочную фигуру без ног. Через минуту перед глазами на четыре метра возвышался могучий воздушно-песочный элементаль. Джинн.

— Ашаим! — Странник вскинул меч. — Подкинь до геенны огненной, с братом повидаешься.

— Как ты можешь называть моим братом жалкого эфрита? — Голос джинна прокатился рокотом, так похожим на рев урагана.

— Джинны, эфриты, ундины, големы… Воздух, огонь, вода, земля… Четыре стихии из общего начала… Как можете вы отрицать друг друга?

Джинн взъярился, песок закружил пуще прежнего, пустыня вокруг в один миг обратилась в песчаную бурю, частицы песочной пыли застлали и без того неяркий свет. Джинн пытался уничтожить дерзкое двуногое создание, одно из многих, коим во владения Творец отдал весь мир.

— Ашаим! Ты ведешь себя, как человек в гневе! — Коляда постарался, чтобы его слова были услышаны непокорным джинном. — Ты унизишь себя до подобия двуногого? Как сможешь сам себя уважать?

Воздушного элементаля пробрала дрожь, настолько этот «двуногий» был силен. Бурю пришлось прекратить.

— Почему ты сравниваешь меня с двуногими?

— Да так же все от одного корня произошли, а грызутся меж собой по любому поводу, малейшее расхождение — повод для войны.

Джинн сложил могучие руки на груди, затих.

— Ашаим, а может, это вы их научили? Как-никак, элементали — древнейшие создания, первоосновные.

— Не ищи оправданий! Мы ни при чем!

Пророк усмехнулся:

— Уже и за всех говоришь? А как же братья? Сестры?

Джинн воздел руки к небу, прогрохотал:

— А вот у них и спроси, ближайший — эфрит. Может, он чего. А я нет!

Джинн охватил незримой, прозрачной пеленой воздуха, вскинул над землей и помчал что есть мочи к огненной геенне.

Коляда не успел опомниться, как уже стоял в десятке метров от пылающего жаром разрыва. Насколько хватало глаз, в огромном котловане пылало целое море раскаленной магмы, переливаясь желтым, красным и зловещим оранжевым цветом.

Геенна не только давала колоссальную температуру, но и освещала все вокруг не хуже дневного светила. То и дело в сотнях метрах друг от друга в небо взвивались гигантские буруны, фонтаны взрывались и взлетали на десятки метров вверх, швыряя во все стороны мириады брызг. На солнце такие явления назвали бы протуберанцами.

Глаза оторвались от дивного зрелища в поисках джинна, но того давно и след простыл.

— М-да, древнейшее бессмертное создание, силы немерено, но с разумом беда, — обронил Коляда сам себе.

— В семье не без уродов, — раздалось со стороны геенны.

Магма взорвалась совсем близко к берегу, капли раскаленного вещества едва не попали на ноги. Из чудовищного фонтана появилась пылающая голова с огнем вместо волос и парой угольков вместо глаз.

— Ах, Эфраим… Как дела в центре Земли?

— Греется старушка, тепла еще хватает. Уже, конечно, не то время, когда огнем было охвачено все вокруг, но пока еще есть где разгуляться. Живем.

— Рад за тебя. Скажи же мне, а не видал ли ты в геенне двух перводуш?

— Сам знаешь, растворяются они здесь быстро, не выдерживают.

— Первые души не так-то легко растворить.

— Нету здесь таких, — эфрит, совсем по-человечески печально вздохнул, — наверное, на другом берегу. Там же сидит и Она, ждет.

Коляда вскинул брови:

— Как? Разве Лилит до сих пор здесь? Она же…

Эфрит перебил:

— Да, здесь, здесь. Непонятно мне это человеческое: страдают, ждут, печалятся, грустят… Сидит уж которую тьму лет, иногда только Каин навестить приходит. Они оба отверженные, непонятые…

В горле встал ком, язык прилип к небу, Коляда просипел:

— Эфраим, молю тебя, перенеси меня к ней.

— Но…

— Никаких «но»… Она грустит из-за него… и не уйдет отсюда, пока они там. А ведь она живая, смерть обходит ее стороной. Живым надо быть наверху, но…

— Ты же сам сказал никаких «но»… Садись… Эх, люди… Как еще живете?

* * *

Скорпион.

Пытки памяти — 2.

Скорпион закричал:

— Довольно! Хватит! Не хочу видеть Лилит! Зачем мне ее память?

Фигура Меченого появилась, прервав видение:

— Не хочешь видеть мать, отец не является, брату не веришь. Может, на деда глянешь? Семья так просто не отстанет, поверь мне на слово.

— На деда?

Еще одним ударом пробрало все тело Скорпиона…

Новое видение захватило сознание…

Световит поставил ногу на валун. Взгляд устремился вдаль, благо с холма видно весь дивный сад, от самого начала у подножий одиноких гор до соседних скал, что лежат на самом закате. Сад словно находится в некоей резервации — сотворенная неведомыми богами ложбина посреди огромной пустыни. Оазис с густой растительностью и подземными ключами чистейшей воды посреди вечного зноя. Сборочный цех новых людей. Старые уже не устраивают.

Глаза зацепились за две фигуры, понуро идущие прочь из сада. Только что два человекоподобных существа выдворили их прочь и загородили вход обратно. В руках огромных созданий неведомое оружие — бронзовые мечи. Мечи блестят так, что, кажется, пылают огнем. Отражают свет тысяч бликов солнца.

«За что выгнали тех двоих? Заступники?»

Световит замер в ожидании. Все равно рано или поздно придут на эту возвышенность, так как из зеленой ложбины можно выбраться только здесь, другого пути нет. Еще дети — Родослав с Миромиром об этом говорили. Поскитались по миру, знают многие места… А идти навстречу, убивать бугаев и ломиться в сад силой смысла, да и причины, нет. Но за что же наказали тех людей? Бредут так понуро.

Время шло, а изгнанники не торопились покидать дивный оазис, сидели напротив единственного входа, словно чего-то ждали — милости или прощения. Но хозяин этого оазиса выходить не торопился.

«Велес ждал? Или просто горд? К чему ему этот цех? Почему ушел с цветущего севера на знойный юг?»

Световиту прискучило торчать на камне высеченной песками и ветрами каменной статуей. Поправив за спиной огромных размеров лук с полным тулом каленых стрел с белым оперением, уверенным шагом направился в ложбину.

Первым его заметил изгнанный мужчина, привстал и сделал пару шагов навстречу, всматриваясь в него так, словно увидел самое небывалое на свете чудо. Световит хоть и был богом, сыном самого Рода, но к чуду себя не причислял — нагляделся чудес уже под завязку. В мире творений его отца удивительного столько, что восхищаться он в первые же века разучился вовсе.

Световит замер в десяти шагах от мужчины, давая ему время, чтобы привык, успокоился. Угрозы от него никакой. То, что лук за спиной, их не смутит: такое оружие им еще не ведомо. Недавно изобрел. Вряд ли догадаются.

— Кто вы и за что вас выгнали? — первым подал голос бог.

— Я Адам, а это моя… Ева, — ответил с запинкой Адам, — мы… ммм… прозрели… вот и выгнали.

Световит широко зевнул, мигом потеряв интерес к изгнанникам и саду в целом. Теперь понятно: просто Велес еще один конструктор, который, стремясь превзойти Творца, слепил и не смог воспитать. Сколько таких он уже видел за свою бессмертную жизнь? И зачем отец позволяет такие эксперименты в своей вотчине? Отсеивает племя? Улучшает породу людей? А может, вовсе потерял ко всему интерес? Вот мелкие божки и пользуются его благосклонностью, ограждаясь в своих экспериментах от всего мира, объявляя себя избранными, единственными богами всего сущего, объявляя себя чуть ли не Творцами. Каковы демиурги…

Бог резко повернулся и зашагал прочь. Резкий окрик заставил остановиться:

— Погоди, в мире ведь есть еще люди? Змей был прав?

Световит хмыкнул. Образ змея несет людям прозрение. Хитрая и подлая тварь везде норовит залезть первой.

Сухо обронил:

— Ты даже не представляешь, сколько в мире вариантов людей. Одни приходят, другие уходят… А сколько еще будет… Одних задумок сотни тысяч: от идеи изготавливать людей из подручных материалов до идеи выращивать из разных зверей…

Световит остановился, оборвал себя на половине слова. И зачем об этот рассказал человеку? Все равно ведь в своей одномерности дальше глаз никогда не узрит. Может быть, и заслужил только такой резервации в саду, ничем не отличаясь от растений или животных… О неясный конгломерат возможностей, как понять тебя единственно верно?

— Ты бог? — донеслось от мужика.

Световит резко развернулся:

— У тебя остался всего лишь один вопрос, и ты меня больше не увидишь. Ни ты, ни твоя… Ева. Да, я бог, сын Рода.

Адам погрузился в раздумья. Это новое ощущение, которое он обрел едва ли пару часов назад. До этого словно и не жил вовсе. Так, существовал. Сегодняшний день принес столько сюрпризов, сколько не давала вся жизнь в целом, с момента сотворения. А из чего, кстати, творили? Но заинтересовался другим:

— Прошу тебя, скажи мне, что у тебя за плечами?

На лице светлого бога заиграла понимающая усмешка:

— Ты вроде бы и не вопрос задал, а нашел способ выжить в час голода, в самый трудный час, когда начнешь постигать реальный мир, начнешь трудиться и работать.

Световит снял лук с плеча, протянул с разъяснениями, показал тул, полный стрел, наконец, наложил стрелу на тетиву из жил тура, поискал взглядом цель. Единственной целью были те самые двое застывших, как бездушные големы, сторожил у врат.

Светлый бог не раздумывая, пустил стрелу. Она захватила локон волос стражей, чуть коснулась макушки. Суровый страж лишь перевел взгляд вверх, силясь посмотреть себе на макушку, но ничего не получилось. Со вздохом опустил глаза, покрепче сжимая свой бронзовый меч, который как-то странно поблек.

— На, попробуй. Только не в этих. Убивать научатся твои дети, не ты. Дети всегда прогрессивнее родителей, а сейчас такие времена пойдут: реки крови, все в огне, потопе, смутные времена на тьму веков и так… пока не прозреете.

Адам пустил стрелу высоко в небо, пристально рассматривая, как оперенная палка улетает за пределы сада, прочь в горы, из душной резервации, зовущейся раем, навстречу неизвестной свободе.

— А скоро прозреем-то? — задал Адам вопрос, на который уже не мог получить ответа.

Третий вопрос.

Световит уходил вдаль, навстречу новым землям…

Скорпион закричал. Отчаянно и безнадежно.

Но брат больше не появлялся.

Одиночество разума плотно обхватило со всех сторон.