И снова Санкт-Петербург.

У парадного подъезда особняка Диктатора вертится взмыленный жеребец. Изо рта пена. Удила закусил. Хрипит, крутится. С него лихо соскакивает не менее взмыленный всадник. Это Максимилиан. На лице шефа полиции паника. Пот бежит ручьями по вискам. Всадник бросает поводья солдату. Бежит вверх по лестнице… Максимилиан влетает вихрем к изумленному Диктатору и с порога выпаливает:

– Мой Диктатор, Голевский объявился в Казани, с ним отряд казаков и жандармов! Отступник приближается к Москве! Прокуратор Енисейской губернии Катилина убит, убит и его брат, легионер Гораций!

Диктатор вскочил с кресла как ужаленный.

– Что-о-о?! – взревел он. – Что ты сказал?! Ах, какая сволочь этот Голевский! Он все-таки жив! Жив несмотря ни на что! Так, так. Дело принимает серьезный оборот. Вот что, любезный мой Максимилиан, экстренно направь в Казань надежный отряд гусар и драгун. Самых отъявленных и ловких кавалеристов! Пусть порубят на куски этих негодяев! Никого не оставлять в живых. Никого! А Голевского в первую очередь покрошить в капусту!

– Есть!

Максимилиан выбежал из кабинета. Бешеными прыжками преодолел ступеньки парадной лестницы и, толкнув что есть силы парадную дверь, вылетел во двор.

– Коня! Срочно! – заорал шеф полиции.

Ему тут же подвели свежую лошадь. Он вскочил в седло и дал шенкеля. Лошадь галопом понеслась к ближайшей заставе. За главой полиции Союза хвостиками приклеились двое надежных всадников. Почетный эскорт. Максимилиан спешил. Надо скорее отдать приказ на уничтожение Голевского. Диктатор прав: этот гвардеец просто дьявол во плоти! Он неуязвим, он неуловим, он просто заговоренный! Живуч, как гидра. Отрубишь голову – отрастает новая! Ну, держись, Отступник, Максимилиан наконец-то отрубит твою голову и прижжет. Собственноручно. И тогда закончится твоя везучесть и уязвимость. Если не сделает этого, не видать ему поста главы тайной полиции России. Это точно!

Когда Максимилиан выбежал, Диктатор в ярости ударил кулаком по бюро.

– Будь ты проклят, полицейский прихвостень Голевский! Он неуязвим, тысячи чертей! Так где же его ахиллесова пята? Где?!

Четыре года назад ищейки Бенкендорфа уничтожили Нижегородскую ячейку Гурова и Снегурова по их же глупости. Нынче нанесен губительный удар по Енисейской армии. Убит ее командир Рощин-старший, он же – Катилина. Отсечен палец, но не вся рука. Капитан Голевский – вот кто несет погибель Союзу. Его надо уничтожить любой ценой. Задушить как маленького кутенка!

– Ах, какая сволочь!

Диктатор в бессильной злобе скомкал бумагу и швырнул в угол. Как он в эту минуту ненавидел Голевского. Если бы его сейчас привели к нему на допрос, то он бы самолично разорвал на куски этого капитанишку!

Пока Диктатор ходил по кабинету, как тигр в клетке, поручик Снетков уже докладывал Бенкендорфу:

– Ваше превосходительство, хорошая весть. Голевский и Шепелев движутся к Казани с отрядом енисейских казаков. Везут какой-то важный документ. Прислали срочно курьера.

Бенкендорф чуть не подпрыгнул на месте от радости.

– Отлично, отлично! Это действительно хорошая весть, Снетков! Надобно срочно, не откладывая ни на секунду, выслать навстречу Голевскому отряд гусар и жандармов на подмогу! Повторяю, срочно! Ступай, возьми павлоградцев и жандармов из бывших кирасир или драгун. Поезжай с ними и руководи.

– Слушаюсь, ваше сиятельство.

– Чует мое сердце, заговорщики предпримут попытку остановить отряд Голевского и убить его, а документы похитить. Снетков, головой отвечаешь за операцию! Голевского нужно непременно встретить. Кровь из носу! Иначе его перехватят заговорщики. И тогда полетят наши погоны к чертовой матери.

– Хорошо, ваше превосходительство, я бегу, – и поручик исчез.

Вскоре сводный отряд гусар, драгунов и жандармов во главе со Снетковым поскакал к Казани.

К Голевскому экстренно шла помощь.

А в это время Бенкендорф стоял у окна в своем кабинете и усиленно молился за здравие отряда Снеткова и в первую очередь за здравие капитана лейб-гвардии Московского полка Александра Голевского. Вот кто нужен был ему живым и только живым. Именно от этой героической личности зависел успех хитроумно разработанной операции, а также дальнейшая карьера сиятельного генерала. Или грудь в крестах, или голова в кустах! За успех – точно крест или орден, за неудачу – точно отставка! Император не будет шутить! Он спросит, еще как спросит. И не сносить действительно Бенкендорфу головы, если он провалит тайную миссию.

Так что будь здрав, капитан Голевский! Будь здрав! Да поможет тебе крест и сила небесная!

Аминь!

* * *

Пока экстренная правительственная помощь двигалась быстрыми темпами к Казани, отряд Голевского уже перебрался за Волгу. На том берегу остался Казанский Кремль и гостеприимный город.

– Вот и Казань позади, Шепелев! – крикнул ротмистру довольный капитан. – Скоро будем в Москве!

– Не будем бежать впереди саней, капитан. Надобно еще добраться до Белокаменной, заговорщики ведь не дремлют. Порой мне кажется, что они повсюду, караулят нас, сидят в засадах, заряжают ружья, точат сабли, как пить дать караулят нас, – начал осторожный Шепелев.

– Доберемся, – уверенным тоном заявил Голевский. – Непременно доберемся. Иначе зачем все это. А бояться заговорщиков не стоит. Пусть они нас боятся. Знаешь, ротмистр, одну такую поговорку?..

– Какую?

– Русак на трех сваях крепок: авось, небось да как-нибудь. Как-нибудь прорвемся к Москве, и не в таких переделках бывали. Вспомните, Шепелев, острог Солнца.

– Так-то оно так, – пугливо озирался по сторонам Шепелев. – И все же нам надо осторожнее быть.

– Непременно будем, ротмистр, непременно.

Голевский был уверен, что сейчас ничего не должно с ним случиться. И так он вынес много испытаний. Сердце у капитана радостно билось. Скоро он увидит Москву, Петербург. За два месяца он уже успел соскучиться по родным улицам и местам. А самое главное, наконец-то увидит свою ненаглядную Дашу!

В европейской части России не так сурово, как в Сибири. Градусов девять мороза. Тепло!

– А ну, запевай, казачки, – распорядился Голевский. – Эй, Фрол, давай командуй! Гряньте какую-нибудь удалую песню, чтоб пробило душу до слез. На боевые подвиги настроимся.

– А то и верно, братцы, – оживился Фрол. – Аристарх, запевай нашу походную.

– Ага…

Казаки приосанились, и песня грянула:

– Во дают казачки, забирает до косточек. Ай да песня! – подивился Шепелев.

– Что и говорить, молодцы сорвиголовы, – согласился Голевский.

Песня звенела в воздухе. Вдоль дороги потянулся густой величественный ельник, припорошенный легким снежком. Вдруг из-за деревьев зазвучали оглушительные выстрелы и вылетели вооруженные всадники. Это был люди Максимилиана. Песня враз смолкла. Раздались крики: «Засада!»

– Я же говорил, Голевский! Заговорщики не дремлют! – завопил Шепелев.

– Да ну вас, ротмистр! – в сердцах воскликнул Голевский. – Не паникуйте раньше времени. Лучше-ка приготовьтесь к бою!

И выскочил из кибитки.

– Братцы, постоим за Россию-матушку! Умрем, но не отступим! – крикнул он казакам.

Фрол и развернул лошадь в направлении противников. Пика подъесаула грозно нацелилась на приближавшихся всадников.

Едва казаки успели опомниться, как двое из них были ранены, а один убит. Завязалась настоящая сеча! Заскрежетала сталь, захрипели лошади, заорали устрашающе рубаки. Бились изо всех сил. Фрол проткнул какого-то гусара пикой. Одного ранил. Но вот еще один казак упал, сраженный саблей. Потери несли обе стороны.

Голевский вскочил на бесхозную лошадь и пришпорил ее. Она вылетела навстречу двум драгунам. Гвардеец выхватил из седельных кобур пистолеты и выстрел в неприятелей. Попал только в одного. Но весьма удачно. Всадник слетел с лошади в снег и остался совершено недвижимым. Ранен или убит, не все равно ли. Лишь бы вышел из строя. Зато второй противник чуть не срубил капитану голову. Гвардеец вовремя пригнулся к гриве лошади. Клинок просвистел над головой совсем близко. Голевский скинул пистолеты на снег и выдернул из сугроба чью-то пику. Развернув лошадь, он, как рыцарь на турнире, выставил пику и помчался навстречу неприятелю. Драгун тоже успел развернуться и устремился на капитана, размахивая саблей.

Голевский сжал зубы, напряг тело…

Враг все ближе и ближе. Видно его яростное лицо, бешеные глаза, злобный оскал.

Ну, держись, голубчик!

Голевский направил оружие прямо в грудь заговорщику…

Удар! Хрясть!.. Лезвие копья воткнулось прямо в горло драгуну, древко переломилось. Кровью оросило капитана. Драгун слетел с лошади. На двух бойцов стало меньше у неприятеля. Кажется, теперь преимущество на их стороне. Эффект внезапности у заговорщиков уже потерян.

Максимилиана кто-то из казаков вышиб из седла сломанным древком пики. Заговорщик кубарем покатился по земле, но отделался лишь легкими ушибами и царапинами и сумел быстро подняться.

К нему уже летели спешившиеся с коней казаки. Один из них держал в руках веревку, желая пленить главу тайной полиции Союза. Но Максимилиан оказался не так-то прост. Он достал свое тайное оружие – «терцероль» – английский карманный пистолет с привинченным штыком. Выстрелив в одного нападавшего, он ударил штыком второго, да так, что штык застрял в животе у бедняги. Два казака рухнули. Кто мертвый, кто раненый. Максимилиан подобрал казацкую шашку.

Слава Богу, он жив!

Виват Диктатору!

А капитан все теснил одного рыжего ротмистра. Тот лихорадочно отбивался и пятился. Вот ловкий удар бывалого рубаки – и эполет драгуна срезало как бритвой. Заговорщик выругался крепким словечком. Пару раз отбил мощные сабельные удары. Но в одно мгновение он потерял концентрацию и не смог отразить хитроумный удар капитана. Сверкнул острый клинок – и Голевский рассек голову ротмистру. Неприятель упал с коня, застряв одной ногой в стремени. И когда конь потащил за собой безжизненное тело ротмистра, по снегу заструилась длинная кровавая полоса.

Голевский увидел, как Максимилиан расправился с двумя казаками и поскакал к нему. Максимилиан не стал избегать рандеву с Отступником. И вот капитан оказался напротив главы тайной полиции Союза. Гвардеец не спешил убивать заговорщика.

– Я вас узнал, милостивый государь! А борода купца была вам к лицу!

– Изменник! Ты предал наши идеалы и умрешь!

– Я к вашим услугам, господин убийца! Но я слезу с коня, чтобы быть в равных условиях.

– Мне все равно! Готовься к смерти, мерзавец! – воскликнул шеф секретной полиции.

Голевский соскочил с коня и обнажил саблю. Но Максимилиан оказался хитрее. Откуда-то в руках у него появился пистолет – английский карманный револьвер Коллиера производства 1810 года. Шеф тайной полиции поднял его на уровни груди капитана. Он целился прямо в сердце.

Голевский застыл на месте от ужаса.

Все! Это конец! Сейчас раздастся выстрел, и он погиб! Как глупо…

Капитан заворожено уставился на вороненое дуло пистолета. Миг показался вечностью.

И вот раздался выстрел…

– Ваше высокобродие, берегись! – крикнул кто-то и закрыл своим телом капитана.

Пуля попала в спасителя и сразила того насмерть.

То был красноярец Григорий.

«Эх, Гриша, не уберег ты себя, но ценой собственной жизни спас меня! Вечная слава тебе, казак!»

– Ах ты, подлая особа! – кипел капитан. – Страшишься честного боя! Так берегись, вероломный подлец! Я тебя искрошу в куски!

– Как бы не так, сударь хвастун! Попробуй меня достать! – запальчиво воскликнул полковник.

Капитан ринулся на полковника. Сабля гвардейца со всей силы обрушилась на голову Максимилиана, но тот, хотя и с трудом, но отразил резкий выпад. Яростные и мощные удары посыпались на шефа тайной полиции Союза со всех сторон. Трагическая смерть Григория придала капитану дополнительные силы. Словно открылось второе дыхание. И хотя полковник фехтовал весьма умело, капитан был все же искуснее него. Полковник не думал об атаке, он лишь защищался и отступал.

Но вот последовал решающий удар! Хитроумный, точный, мощный, стремительный. Клинок, скользнув по клинку, попал в цель. Макимилиан вскрикнул, выронил саблю и, заливаясь кровью, упал на снег.

Голевский, тяжело дыша, склонился над заговорщиком. Мерзавец был еще жив, хотя рана получилась ужасная.

– Вас повесят, полковник! – мстительно прокричал Голевский. – Непременно повесят как последнюю собаку!

– Не повесят, капитан, не повесят… Я скоро умру… Я чувствую это… Силы куда-то уходят. Я слабею…

– Послушай, облегчи душу пред смертью. Изволь сказать, кто на самом деле убил Милорадовича? Ведь это был отнюдь не Каховский, ведь так?… Так кто же?

– Я.

– По приказу вашего великого Диктатора? То есть… – Голевский что-то прошептал на ухо умирающему. – По его приказу, не так ли, милостивый государь?

– Откуда вы узнали о нем, Голевский? Его фамилию знают только наши консулы, сенаторы и я.

– Я нашел в Белояре то, что нужно. Единственную бумажку, где черным по белому указано его имя. Это самый последний недописанный лист из мемуаров Боташева, на нем есть даже капли крови штабс-капитана. Это лист дорогого стоит, цены ему нет. Эту бумагу Катилина, он же Николай Рощин, почему-то не отослал вашему Диктатору, а сохранил. Возможно, как козырь в хитроумной игре под названием «борьба за власть». Я думаю, на тот случай, если бы Диктатор принял решение устранить его. Ведь у Катилины были честолюбивые планы. Он вообще хотел быть правителем Сибири.

– Понятно… Тогда слушайте далее…

– Я весь внимание.

– Милорадович был… нашим первым Диктатором, а этот… не захотел быть вторым в Союзе, хотел абсолютной власти… Он и приказал мне убить графа, когда узнал, что тот поехал уговаривать мятежников. Я быстро переоделся в солдатскую шинель, нацепил усы, взял два пистолета. Я видел, как Каховский нервничал, то вскидывал пистолет, то опускал… Наконец изготовился… А я тут как тут. Я не мог полагаться на отставного поручика как на искусного стрелка. Ведь он оставил службу в девятнадцатом году и не имел достаточной стрелковой практики. А промах был нежелателен. И я чуть опередил поручика. Это был великолепный выстрел. Я всегда… метко стрелял. А Каховский попал в руку. Он вошел в историю, а я нет, жаль… Зря его повесили. Я, как и Каховский, тогда был влюблен в Софью Салтыкову и тоже хотел жениться на ней. Выходит, поручение Союза пересекалось с моими интересами. Выполнив поручение, я заодно устранил соперника. Но… все зря. Софья предпочла нам Дельвига, а этим летом вышла замуж за Баратынского.

– Ясно. Буковская – ваша работа?

– Да. Она не справилась с заданием и могла попасться жандармам, а там и в лапы к Бенкендорфу, а он бы развязал ей язык. Она знала много, могла выдать нас. Это она отравила по заданию Союза генерала Боташева.

– Горничная Маша?

– Она самая.

– Какие еще важные сведения вы можете сообщить?

– Ростовцев по указанию Диктатора и при негласном одобрении Милорадовича сдал императору Рылеева, Оболенского и всю их компанию. Они не хотели признавать наше первенство и тянули всех на погибель. Так пусть лучше один перст отрежут, чем всю руку, сказывал наш покойничек Цезарь, то есть Милорадович. Тайного агента Шервуда тоже вели мы. Это наш человек под видом кучера организовал убийство любовницы Аракчеева, и поэтому граф так и не прислал к Шервуду своего курьера, а тот не смог передать важные сведения о заговоре, поэтому и состоялось выступление на Сенатской площади этих самонадеянных глупцов. Якубович был нашим разведчиком в стане заговорщиков на Сенатской. Оттого он ничего и не предпринимал стоящего, а его сочли за труса. Булатов не пошел на крепость, потому что выполнял приказ Милорадовича, а убил Булатова в камере наш человек, плац-майор Куропаткин по приказу Диктатора, ударив того несколько раз головой об стенку. Списали на самоубийство. Мол, совесть его замучила.

– Да, приходится сказать, что это ценные сведения. Они проливают истинный свет на природу декабрьского заговора. Прощайте, господин полковник. Бог вам судья.

– Увидимся на том свете, капитан. Вы были достойным соперником, жаль, что вы были не на нашей стороне. Но вас не пустят в Петербург. Вас убьют, это очевидно. Не может вам, Голевский, все время везти. Вы – баловень судьбы. Пули не берут, сабли тоже. Сколько я делал попыток устранить вас, и все тщетно, все безуспешно. Вы словно заговоренный, капитан… Но, берегитесь, Голевский, удача скоро отвернется от вас… Волк всегда попадает в охотничью яму. И вы тоже капитан попадете-е-е…

Это были последние слова полковника. Глаза его закрылись, он дернулся, последний вздох – и заговорщик испустил дух.

– Кого берегись?.. Кого?! Говори!.. – Голевский тряс безжизненное тело полковника.

Гвардеец во что бы то ни стало хотел знать, кого же ему опасаться на пути в Петербург. Что за враги его ждут, где следующая засада и где очередная ловушка. Но увы, полковник был уже мертв и поэтому ничего не мог сказать Голевскому. Прощайте, месье Максимилиан! Вы тоже были достойным соперником.

Прибежал запыхавшийся Шепелев с саблей в руке. Без полушубка, шапки, сюртук порван, царапина на лице.

– Ну и сеча, как на войне! Еле отбился. Уф… Ну, что поведал этот мерзавец? Что-нибудь ценное успел сказать?

– К сожалению, ничего не успел сказать. Испустил дух прямо у меня на руках, – соврал капитан.

– Жаль, что не поведал. Многое могли бы узнать.

– Поскакали быстрей, месье Шепелев. Время не терпит.

– Да, действительно не терпит. Если будем медлить, нас всех перерубают на кусочки, и, поди, сложат как мозаику. Садитесь в кибитку!

– Сей же час, ротмистр!

Фрол отозвал Голевского. Подъесаул подытожил потери отряда.

– Несколько раненых, шестеро убитых, среди них один агент, Аристарх в том числе.

– Аристарх?! Быть не может!

– И Григорий.

– Я знаю про Григория. Он умер у меня на глазах. Герой заслонил меня от вражеской пули. Коли не он, я бы был уже убит… Жаль казаков! Храбрые были воины. Вот выполню поручение, непременно замолвлю слово об этих казаках, пусть их близким двойною пенсию определят. А что за наших противников? У них какие потери?

– У них восемь убитых и семеро раненых. Трое или четверо ускакали.

– Пиррова победа, – сказал Голевский.

Это древнее крылатое выражение было как раз к месту. Да, сражение выиграно, но какой ценой!

– Да, пировать еще рано, – не понял своего командира Фрол.

– Оставим раненых здесь. Надо двигаться далее.

– Что-то, Александр Дмитриевич, мне не нравится этот господин от жандармерии. Чует мое нутро, гадкий он человек, нехороший.

– Мне он тоже не нравится.

– Давай сделаем вот что, ваше благородие…

Он заговорщицки подмигнул Голевскому и зашептал что-то на ухо. Капитан одобрительно закивал головой.

Шепелев вскочил на коня. Возле ротмистра крутился оставшийся в живых агент.

– Я поскачу вперед за подкреплением! – крикнул ротмистр. – А вы покамест, Александр Дмитриевич, ждите меня здесь. Без охраны нам непозволительно оставаться. Сил у нас мало. А вдруг впереди еще засада? Кто знает?

– Удачи вам. Мы будем ждать, – помахал ему рукой капитан.

Когда Шепелев ускакал, капитан подозвал Фрола.

– Мы не будем ждать его, Фролушка. Приведет ли он подкрепление или нет – еще неизвестно. А промедление в нашем предприятии – смерти подобно. Надо спешить в Петербург. Время идет не на часы, а на мгновения. Заговор надо предупредить. Отечество в опасности.

– Так точно, ваше высокобродие. Токмо следовало бы расседлать коней хотя бы на час, облегчение им учинить, скакали они воно скоко, бились. К тому же надо смазать им ссадины и раны.

– Ты прав, братец, лошади измотаны, но часа слишком много в нашей непростой ситуации, хватит и полчаса. Отбери самых лучших лошадей.

– Есть, ваше высокоблагородие.

– Фрол, сколько нас еще осталось в строю?

– Мы с вами, господин капитан, да еще четверо казаков. У одного легкая царапина, у другого незначительная рана – до свадьбы доживет.

– Берем их с собой.

– Слушаюсь, ваше высокобродь.

– Ничего, прорвемся. Бог не выдаст, свинья не съест, добрый конь не подведет.

– И то верно, Александр Дмитриевич, Илья пророк нас защитит.

Фрол поспешил к казакам с приказом расседлать лошадей на полчаса и готовить кибитку к отъезду.

* * *

Кибитка мчалась все быстрее и быстрее.

Комья снега летели из-под саней. В купе экипажа – сам Голевский, на облучке кибитки – казак-хорунжий. Служивый хлестал лошадей вожжами, подгонял, кричал на них: «Но, родимые, давайте, выручайте!» За экипажем мчались, не отставая еще трое казаков. Все они спасались от погони. За ними гнался подоспевший на помощь к заговорщикам еще один отряд кавалеристов. А возглавлял их не кто иной, как… предатель Шепелев, он же – Красс! Прав был Фрол, ох как был прав, что не доверял этому жандарму.

Более свежие кони заговорщиков начали догонять подуставших лошадей казаков. Погоня приближалась. Заговорщики начали доставать оружие. Теперь расстояние уменьшилось до пистолетного выстрела…

Бабах! – раскатисто прозвучал первый выстрел.

Ба-бах! – взвизгнул второй.

Вразнобой захлопали остальные выстрелы.

Один казак упал с лошади. Жив он или мертв, никто не знал. Двое смельчаков-казаков развернули своих жеребцов и помчались навстречу отряду. Надо задержать преследователей. Пусть кибитка уйдет подальше. И вот в двоих бесстрашных казаков врезался многочисленный отряд. Схватка, увы, была жестокой, но скоротечной, оба казака пали смертью храбрых. Но перед тем как погибнуть, они успели убить одного преследователя, а другого ранить. Что и говорить, настоящие вояки, герои. И погибли как герои. Казаки никогда не отступают и не сдаются. В том-то их сила.

А кибитку все продолжали преследовать… То настигали, то отставали. То снова настигали. Снежные комья летели из-под копыт. Пар из лошадиных ноздрей. Топот, ржание, окрики, свист, выстрелы.

Вдруг на повороте одно колесо зацепилось за корни здоровенной сосны. Раздался ужасный треск. Колесо отлетело в сторону и врезалось в ствол другой сосны. Кибитка накренилась набок и перевернулась. Разлетелась. А справа – крутой каменный обрыв!

Вылетел Голевский из разлетающегося на куски экипажа – и в обрыв! А там под снегом – острые камни! Лошади понесли ямщика. Тот запутался в вожжах и погиб мучительной смертью. Долго тащили лошади мертвое изодранное в кровь тело возницы.

Шепелев осадил разгоряченного коня около перевернутой кибитки.

– Эй, братья, живо сыщите саквояж с документами! Тщательно осматривайте каждый сугроб, каждый пень, каждую кочку.

Заговорщики спешились с коней и рассыпались по лесу. Вскоре нашли ценную вещь и отдали Шепелеву. Один из преследователей, переодетый в мужицкое платье драгун, встал на краю обрыва и посмотрел вниз.

Ротмистр крикнул ему:

– Проверь, что с ним, прапорщик?

Драгун еще раз посмотрел вниз:

– Готов, ваше высокоблагородие!

– Точно готов? Погляди внимательнее!

– Да, точно готов! Мертвее не бывает. Разбился, весь в крови. Мундир – в клочья. Вместо рожи – кровавое месиво. О, господи, ужасная смерть, себе не пожелаю. Лучше умереть в бою, чем так по глупости.

– Ясненько. А где этот казак, как его, Фрол, его среди убитых нету. Сыщите его обязательно! Вдруг ему капитан что-то передал важное. Он не должен от нас уйти. Возвращаемся!

Отряд дружно поскакал назад. Теперь первостепенной задачей заговорщика Шепелева стал поиск и задержание подъесаула Фрола Рогожина.

* * *

К Диктатору вошел расстроенный прапорщик Измайловского полка Хронов, он же – Гораций. Четко доложил главнокомандующему:

– Мой Диктатор, смею доложить, что прибыл курьер от Красса и Максимилиана.

– Так, так и что же?

– Отступник убит, уничтожен и весь его сопровождавший отряд. Документы захвачены, приказ выполнен. Все.

– Ах, какие молодцы! Ай да, молодцы, дай-ка я тебя расцелую, – осчастливленный долгожданным известием глава Союза троекратно расцеловал прапорщика. Заметив печальные глаза гонца, поинтересовался. – А почему ты расстроенный, что-то случилось? Ну, говори.

– Максимилиан…

Диктатор встревожено взглянул на Горация.

– Что с ним?

– Погиб.

– Как погиб?!

– В стычке с Отступником и казаками.

– Ох уж этот Голевский! Всю кровь из меня высосал, негодяй! Чтоб ему пусто было! Вот подлец, ему мало, что он убил мою лучшую лазутчицу, моего лучшего бретера. Он еще убил моего верного Максимилиана, мою правую руку. Черт возьми! Максимилиан… Как же ты себя не уберег!

Диктатор сокрушено вздохнул.

«Какая потеря. Максимилиан был превосходным воином. Но зато Голевский-Отступник наконец-то уничтожен, а найденные им секретные документы вернутся ко мне. Назначу Красса главой тайной полиции».

* * *

Бозатти влетел в имение со своим денщиком Бруно поздно вечером. Взгляд безумный, страшный. Лошади все в мыле. Управляющий выскочил навстречу незваным гостям в распахнутом халате и ночном колпаке.

– Что случилось, капитан? Что за срочность? – встревоженно воскликнул управляющий.

Бозатти поднял жеребца на дыбы.

– Эй, синьор, я должен забрать княжну в другое имение! Приказ Диктатора. Ее необходимо перепрятать, иначе ее найдут. Жандармы идут по пятам. С минуту на минуту они будут здесь. Кто-то указал на это имение. Распорядитесь заложить лошадей и соберите пленницу. Пошевеливайтесь!

– Мне нужно письменное распоряжение от Диктатора или хотя бы от Максимилиана.

– Бумаги, какие бумаги, вы мне не верите? Mama mia! Senta! Ho poco tempo! Дело срочное, пока поедет курьер, пройдет немало времени. А у меня нет времени! Это экстренное устное распоряжение Диктатора. Вы что, мне не верите, своему брату? Или вы хотите, чтобы нас всех вздернули на виселице? Вы это хотите, старый упрямый осел!

Исправник помялся. А вдруг действительно дела обстоят так, как описывает этот темпераментный итальянец. И вскоре сюда нагрянут жандармы и арестуют всех. А его – седого старца – бросят в каземат, а потом пошлют на вечную каторгу в Сибирь. Он же не выдержит на старость лет такого тяжелейшего испытания. Возьмет да помрет на пути в Сибирь. А если еще хуже – возьмут и предадут смертной казни. Да и не простит ему Максимилиан. За преступную медлительность могут лишить жизни. Достанут даже и на каторге.

Старик сдался.

– Хорошо, капитан! Делайте, что вам приказывают! Иван, закладывай лошадей. Эй, девки. Что встали, собирайте княжну!

На Дашу надели соболий салоп. Собрали сундук, вещи. Бозатти усадил ее в кибитку. К Даше кинулся Иван. Стал размахивать руками.

«Возьмите с собой!»

– Что ему надо, этому убогому?! – воскликнул Бозатти.

Княжна сердито сказала:

– Это мой новый слуга. Я без немого не поеду. Я привыкла к нему. Вы же убили моего прежнего слугу. Кто будет ухаживать за мной? Таскать вещи, топить печь, смотреть за лошадями?

– Бруно.

– Бруно? Ваш денщик не умеет готовить русские блюда, а Иван может. Он будет еще и поваром.

– Повар, повар, – проворчал капитан. – Пусть лучше будет кучером.

«Немой подойдет, – подумал капитан. – Никому не сболтнет лишнего. А устранить его можно в любой момент».

– Берем! – сказал Бозатти.

Иван радостно замычал и залез на облучок.

Бозатти сказал Даше:

– Andiamo a Roma. На мою родину. Но сначала Париж. Non sono sposato. Вы будете составлять мое счастье. Мой замок к вашим услугам. Ты будешь синьорой Дарьей Бозатти. Звучит. Я всегда мечтал увезти из России какую-нибудь милую барышню. Я никого и ничего не боюсь. Я сам по себе. Я служу тем, кто больше платит. Хоть черту, если надо.

– Я помолвлена, – соврала Дарья.

– Это нестрашно. Ты примешь католичество и будешь моей веры. Нас повенчают по нашим законам.

– Я даже не попрощалась с батюшкой и матушкой. Она у меня больна. Сестра тоже будет переживать, что меня нет.

– Они приедут к нам в гости. Но потом.

…Остановились в какой-то избе. Хозяева, взяв деньги за постой, предоставили продукты и ушли во времянку, чтобы не мешать. Капитан, его денщик и княжна расположились в доме. Немого Бозатти отправил к хозяевам. Нечего здесь мешаться, следи лучше за лошадями, чтоб не украли. Бруно приготовил поесть. Княжна отказалась от ужина. Итальянец в расстегнутой рубахе сидел за столом и пил вино. Одна кружка, вторая, третья – вот и бутылка опустела. Лицо Бозатти покраснело. Он достаточно опьянел.

– Зря вы отказались пить вино. А я вот пью. Я праздную нашу помолвку, княжна!

Он подошел к ней. Она сидела пред иконой и молилась. Он криво ухмыльнулся.

– Моя милая принцесса, что вы плачете. Не плачьте. Вы думаете, ваши Боги спасут вас. Как бы не так. Мои Боги сильнее, потому что наша вера, католическая, самая истинная. Как бы не хотели, но вы будете моей женой. Вот возьмите кольцо моей madre. Оно обручальное.

– Ах, отстаньте! – гневно сверкнула глазами Даша и в сердцах бросила кольцо на пол.

Кольцо со звоном покатилось.

– Ах, так! – рассвирепел темпераментный итальянец. – Porca madonna! Подумаешь, какая недотрога!

Он схватил ее за руку.

– Не прикасайтесь ко мне! Отпустите, мне больно! – стала сопротивляться княжна.

– Больно?! Это хорошо. Я люблю причинять боль, – он швырнул ее на кровать. – Ты – моя жена, а это будет первая наша брачная ночь!

Княжна в ужасе закричала:

– Помогите!

– Кричи, кричи, здесь тебе уже никто уже не поможет.

Княжна отбивалась как могла, брыкалась. Но мерзавец был явно сильнее. Он схватил ее за волосы и перевернул на живот, заломил ей руки за спину, пояском от платья скрутил их. Стал задирать подол платья… Какие у нее стройные ноги! А это…

Глаза негодяя зажглись похотью.

Вот перед ним лежит одна из красивейших девушек Петербурга и Москвы. Особа из высшего света, особа знатного рода. Перед ней трепещут все лучшие женихи Европы, мечтая хоть на миг прикоснуться поцелуем к ее нежной щечке или ручке. Они, глупцы, пишут ей восторженные оды, посвящают романтические поэмы, напыщенные витиеватые стихи. И вот эта гордая, холодная богиня, блистающая надменной красотой, в его власти. Беспомощная, беззащитная, и он может делать с ней все, что захочет. Он – флибустьер, разбойник, сорвиголова. Ему все нипочем! Ему не страшны ни Диктатор, ни император, ни Папа Римский, ни сатана, ни даже Иисус Христос! Сейчас он, Франческо Бозатти, уроженец Неаполя, бывший капитан мюратовской гвардии, – властитель мира. А эта княжна – его законная добыча! И он ею сполна воспользуется. Победитель получает все!

Бозатти торжествовал.

Вот он, желанный миг победы! Вскоре он вкусит этот сладкий и запретный плод. Плачь, бейся, как рыбка в сетях, драгоценная княжна! Ничто тебе не поможет. И никто! Потной ладонью насильник с вожделением гладил девичье тело.

Сейчас все свершится…

Aspetta un momentino, bella!

Княжна извивалась, плакала. Слезы лились из ее глаз ручьем. Она была беспомощна. Вот-вот ее честь будет потеряна. Тогда ей не стоит жить после этого. Такого позора она не вынесет…

Вдруг послышался резкий звук.

Будто ударили топором. И тут же – нечеловеческий крик.

Княжна почувствовала, как тяжелая туша сползает с нее и с грохотом падает на пол.

Что произошло?!

Кто-то стал развязывать ей руки. Кто ее спаситель? Знакомое сопение и мычание. Это же Иван! И вот руки свободны. Она обернулась, привстала с кровати. Точно Иван! Кто бы мог подумать, что он придет ей на помощь. Алые пятна крови везде – на лице Ивана, на руках, одежде. На полу – недвижимо лежащий мерзавец Бозатти. Вся голова его залита кровью. Широко открытые глаза остекленели навечно, гримаса ужаса застыла на ее лице. Рядом валялся окровавленный топор.

Поняв, что насильник мертв, княжна вскрикнула от ужаса. Постепенно пришла в себя и спросила:

– Иван, это ты сделал?

Глупый вопрос, но это была первая фраза, пришедшая ей на ум.

Слуга радостно закивал и замычал.

– Ты его убил?

Опять глупый вопрос. Но это все от пережитого потрясения.

Снова счастливое кивание. Он стал показывать знаками, что нужно бежать.

– Бежать? – догадалась Даша. – Стало быть, говоришь, бежать? Да, да, ты прав, надо бежать. Как можно скорее.

Он закивал головой. Схватил ее сундучок и вынес к кибитке. Пока Дарья надевала верхнюю одежду и повторяла про себя как заклинание слово «бежать», Иван перетаскал к экипажу все ее вещи.

Когда они проходили сени, княжна снова закричала от страха: там лежал убитый Бруно. Это тоже была работа Ивана. Слуге итальянца хватило и одного удара ножом. Удар был нанесен сильно, прямо под лопатку. Бруно даже не смог предупредить хозяина.

Перескочив через труп Бруно, княжна в ужасе вылетела на улицу и кинулась к экипажу. Иван летел следом. Едва Дарья села в кибитку, как тут же вспомнила:

– Господи, Иван! Моя шкатулка! Она осталась там! Ваня, милый, извольте принести ее мне, там самое мое ценное и дорогое: письма, фамильные драгоценности. Ваня, пожалуйста!

Немой услужливо закивал и побежал в дом. Вошел в комнату, где лежал убитый Бозатти и нашел шкатулку.

И вдруг оглянулся… Чуть не лишился рассудка!

Перед ним стоял… Бозатти! Весь в крови, но живой! Правда, взгляд недвижимый, как у настоящего мертвеца. Немой невольно попятился. Бозатти подскочил к нему и, вцепившись ему в горло, стал душить. Иван еле разжал ледяные, холодные пальцы. Бозатти засмеялся зловещим смехом. Схватил нож. Немой в ужасе отступил.

Это дьявол! Точно дьявол!

Немой перекрестился. Достал топор из-за пояса – и вовремя! Бозатти со страшным криком кинулся на немого…

– Хрясть! – острое лезвие вонзилось промеж глаз офицера.

От сильного удара итальянец упал, топор и так и остался торчать между глаз. Невероятно, но Бозатти никак не хотел умирать. Живуч как сказочное чудо-юдо о трех головах. Рубил ему головы Иван-крестьянский сын, рубил, все вроде срубил, вроде смерть чудищу, а Змей Горыныч чирк огненным пальцем по кровоточащим шеям – и головы снова на месте, и чудовище снова в строю. Отруби сейчас Иван-глухонемой сын итальянскому злодею голову – насильник и без нее будет жить! Это точно.

Бозатти снова рассмеялся могильным смехом, попытался встать, поскользнулся в луже собственной крови и упал. Но поднялся. Иван содрал штору, отделявшую кухню от горницы, и накинул на злодея. Схватил свечку и, навалившись на Бозатти, поджег штору. Материя загорелась, загорелся и Бозатти. Он вскочил на ноги, запнулся, снова упал, причем с оглушительным грохотом. А в это время Иван сообразил поджечь занавески и кинуть в Бозатти свечу. Сам Иван вылетел из дома, схватил первое попавшееся бревнышко и подпер дверь. И сделал это вовремя! В запертую дверь уже ломился охваченный пламенем Бозатти.

– Скорей, Иван, скорей. Ехать нужно! – звала его уже княжна.

Если бы она увидела ожившего Бозатти, она точно бы умерла от сердечного приступа.

Немой с безумными глазами вскочил на козлы и хлестанул лошадь по хребту. Кибитка со скрипом сорвалась с места и помчалась вперед.

Из окон избы уже вылетали снопы пламени, пожар набирал силу. Вскоре дом запылал, как гигантский факел. Из окна выскочило обугленное тело Бозатти и упало замертво. Больше он не шевелился. Выходит, победил итальянского змея Иван-крестьянский сын.

* * *

Кибитка, проехав верст десять, вдруг встала.

Княжна тут же насторожилась.

«Отчего Иван остановился? Что-то случилось? Какое-то препятствие, овраг, мост, река? А может быть, разбойники, мятежники? Или опять появились люди таинственного похитителя?»

Если это они, то княжна этого больше не переживет. Сердце ее бешено заколотилось в груди. Страх неумолимо вползал в ее душу. Но вроде не слышно ржания чужих лошадей, звука выстрелов или звона сабель. Там нет разбойников. Тогда что там? Что за пугающая неизвестность!

– Иван, что там?

Открылась дверь. Слава Богу, это слуга. От сердца княжны сразу отлегло. Хорошо, что не бандит. Если бы к ней сунулась какая-нибудь зверская рожа оголтелого головореза, она бы не пережила, сошла с ума наверно. А тут молчаливо-простодушная физиономия преданного Ивана. Слуга мычал и показывал куда-то вперед.

– Что случилось, Иван?

И снова мычание, и снова знаки.

– И кто тебя право поймет, горе ты мое, – пожурила слугу княжна, но все же вылезла из кареты.

Немой указывал рукой на дорогу. Там стояла какая-то лошадь. Откуда здесь лошадь? Чья она, и где ее хозяин? Княжна, натянув поглубже меховой капор, придерживая одной рукой поднятый воротник салопа, а другой – полы платья, твердо и решительно зашагала по заснеженным рытвинам и ямкам. Иван семенил рядом, забегая то с левой, то с правой стороны. Хотя он ничего не мог сказать княжне, он вел с ней мысленный диалог.

«А я, стало быть, гляжу, чья-то кобыла стоит, а возле нее, батюшки, лежит какой-то человек. Да, вот странно, на снегу лежит и не шевелится. Убили, что ли. А с другой стороны, думаю, не засада ли это, не притворяется ли человек. Вдруг выйдем из экипажа, а на нас как из-за деревьев выскочат супостаты похлеще предыдущих! И в самом деле опаска у меня была в этот раз. Осмотрелся, ан нет, не засада это, позвал вас».

И ему показалось, что барыня понимает и кивает ему в ответ. Дескать, молодец, Иван, правильно сделал.

Княжна со слугой приблизились к лежащему на снегу человеку. В руке его зажаты поводья. Ясно, что всадник выпал из седла. Но в результате чего? Почему он не подает признаков жизни? Его убили, ранили? Может, незнакомец замерз? Он все-таки живой или мертвый? И кто он такой? По одежде вроде казак.

– Иван, посмотри, что с ним? – попросила слугу княжна.

Немой согласно кивнул и перевернул всадника навзничь. Смахнул рукавицей прилипшие комья снега с его лица. Незнакомец застонал, открыл глаза. Живой! Все-таки он живой!

– Пить, – попросил оживший.

– Потерпите, сударь, сейчас.

Княжна вгляделась в лицо всадника. Черты до боли знакомые. Если убрать бородку, то это…

Незнакомец, похоже, тоже узнал княжну. Глаза его удивленно расширились, он попытался улыбнуться, но не смог: замерзли губы.

– Даша, – простонал казак, и веки его закрылись.

– Ах, – только и воскликнула княжна и потеряла сознание.

Иван мигом привел княжну в чувство, потерев ее виски снегом. Едва она поднялась на ноги с помощью слуги, тут же бросилась на колени перед незнакомцем, принялась обнимать и целовать казака. Слезы радости брызнули из глаз. Она узнала незнакомца. Это был ее суженый Голевский!

– Александр Дмитриевич? Вы живы! Как я вас искала. Как переживала за вас! Как я люблю вас! Боже, ты услышал мои молитвы!

– Даша, родная! Голубушка! Радость моя. Мы все-таки встретились.

Слезы вновь обретенного счастья выступили на его глазах. И поцелуи, поцелуи, поцелуи… Торопливые, жадные, страстные, ненасытные.

Он держал ее лицо в своих ладонях и счастливо шептал:

– Меня пытались раз десять убить, но я всему наперекор выжил, потому что я во что бы то ни стало хотел увидеть тебя, моя любушка, Дашенька, светоч мой. Я люблю тебя.

– Я тебя тоже.

Она жадно поцеловала его в губы.

– Мы никогда не расстанемся, – сияла Дарья.

– Никогда и ни при каких обстоятельствах, – твердо уверил ее Голевский.

– Я искала вас по всему свету.

– Я знаю.

И снова нежные поцелуи.

Голевский прослезился. Потом вздохнул.

– Путешествие благополучно завершилось, то, что я искал, я нашел. Мы благодаря небесному провидению все же встретились. Единственное, жалко Фрола.

– Какого Фрола, дорогой?

– Ты его не знаешь, он был моим лучшим другом там, в Сибири. Если бы не он и его казаки, я бы не избежал смерти. Мы обманули наших преследователей. Фрол переоделся в мой мундир, а я – в его. Он отвлек заговорщиков. Наверняка его догнали и убили. Я получил ранение при стычке с заговорщиками. В дороге у меня неожиданно открылась рана, засочилась кровь, я потерял много сил и, видимо, упал с лошади. Если бы не ты, моя любимая, я бы погиб на этой Богом забытой дороге. Вот что, Даша, спрячь меня в какой-нибудь деревне, а сама скачи прямо в Петербург, к генералу Бенкендорфу. Я везу важный документ, отдай его ему. Лично в руки. Только ему и больше никому. Береги себя, ибо много людей заинтересовано, чтобы завладеть этой бумагой. Спрячь ее подальше. Милая Даша…

Голевский прервал фразу и потерял сознание…

– Иван, неси господина капитана в кибитку.

«Есть!» – оживленно затряс головой слуга.

Он взвалил капитана на руки и понес к экипажу. Теперь уже Даша шла рядом, с любовью вглядываясь в родное лицо.

Достигнув ближайшей станции, княжна первым делом нашла местного лекаря, тот перевязал капитана, дал ему попить настой из трав. Дарья, уступая настойчивым просьбам суженого, оставила его и направилась в Петербург.

* * *

Вот и Санкт-Петербург. Знакомый дом на Фонтанке. Приемная шефа жандармов.

– Княжна Дарья Николаевна Боташева! – громко докладывает ошеломленный Снетков.

В приемную входит… юный казак! А где же, собственно, княжна Боташева? Непонятно. Генерал строго смотрит на адъютанта, не шутит ли тот, но поручик невозмутимо кивает в сторону служивого.

Бенкендорф присматривается внимательнее к бравому казачку… Неужели это девушка? Точно девица, только переодетая в мужское платье. Изумленный Бенкендорф шагнул навстречу княжне Боташевой. На Даше был явно великоватый для ее комплекции казацкий мундир, в руках она сжимала большущую папаху.

– Княжна Боташева? – воскликнул генерал. – Это вы? Где же вы скрывались, сударыня? Вас же сыскивают по всей огромной России. Вас нигде нет, а ваши родители сходят с ума, переживают, плачут. У вас каменное сердце, княжна. Неужели вам не жалко своих родных? И что это, сударыня, за маскарад? Мужское платье, казацкое, объясните? Зачем вам это? И почему вы так взволнованы?

– На это есть ряд важных причин, сударь. Во-первых, я не скрывалась, а занималась поисками моего жениха Александра Дмитриевича Голевского. Во-вторых, меня похитили.

– Кто?

– Сие не столь важно. Какие-то разбойники. Один из них итальянский офицер. Волею небес я вырвалась из плена и благодаря невероятному стечению обстоятельств и необъяснимо редкому везению отыскала Александра Дмитриевича.

– Он живой?! – обрадовался и взволновался Бенкендорф. Подскочил к княжне и схватил ее за руку. – И где же он, сударыня?!

– Недалеко от Москвы, на одной почтовой станции. Раненый.

– Раненый?! Боже мой! Что с ним?

– Не беспокойтесь, ваше превосходительство, он в сознании, там с ним лекарь. Александр Дмитриевич просил на словах передать вам, что Шепелев – предатель.

– Вот как?!

– Да, это так. А еще он сказал, что на них напали из засады. И срочно послал меня передать вам одну важную бумагу. А в казацкий мундир я облачилась для маскировки. Вот, прочтите. Это он вам передал. Это то, за чем вы посылали его в Сибирь. Он сказал, что этот листок – разгадка тайны заговора.

– Так, где же эта бумага?! – в великом волнении воскликнул генерал.

Даша извлекла из-за пазухи вчетверо сложенный листок, помятый и с пятнами крови.

– Вот, возьмите, сударь.

– Боже, Всевышний, это его кровь! Он несомненно герой! Ай да молодец! Ахиллес, да и только!

Граф дрожащими руками, бережно, словно это был знаменитый алмаз Орлова, взял листок и медленно развернул его. От сильнейшего эмоционального возбуждения он поначалу не мог прочитать ни одной строчки: пальцы дрожали, бумага тряслась, строчки так и прыгали перед глазами. Но вскоре Бенкендорф взял себя в руки и, уняв сердцебиение, приступил к чтению. По мере прочтения текста лицо его удивленно вытягивалось и мрачнело. Внезапно его глаза грозно заблестели, и он негодующе воскликнул:

– Не может быть?! Что за черт! Вот уж никак не ожидал. Мерзавец, а?! Каков мерзавец! Ох, извините, княжна, за грубые слова. Все это солдафонская несдержанность.

– Что вы, ваше превосходительство, я не придала значения.

– Благодарю.

Бенкендорф позвонил в колокольчик. Тут же примчался Снетков. Генерал быстро отдал поручику распоряжения:

– Вот что, милейший друг, скачите к генерал-губернатору, пусть распорядится, чтобы командиры полков срочно отправлялись по казармам и поднимали гвардию в ружье. Пошли фельдъегеря к московскому губернатору с тем же поручением. Над отчизной нависла опасность. Вот список генералов-заговорщиков, которые могут поднять в любую минуту мятеж… А к особняку этой фигуры пошлите особый отряд. И чтобы взяли его живым. Понятно? Ах, каков подлец! Мерзавец!

– Слушаюсь, ваше превосходительство!

– Так же срочно направь ротмистра Зыкова с отрядом в семь, нет, десять человек, а также лучшего лекаря на почтовую станцию к Голевскому. Как ее название, сударыня?..

Даша назвала.

– И пусть охраняют его как зеницу ока, – приказал генерал адъютанту.

– Есть! – гаркнул Снетков и умчался.

Бенкендорф тут же обратился к княжне:

– А вам, сударыня, тысяча благодарностей. Вы сделали весьма важное дело. Вы вместе с Александром Дмитриевичем спасли Россию. Именно спасли. От напрасной ненужной крови, от злых людей. Государь император век не забудет вашего с Александром Дмитриевичем подвига.

– Я спасала своего любимого, милостивый государь. И только. И вовсе не думала, что сим поступком я спасаю наше государство. Здесь я ни при чем. Это Александр Дмитриевич – молодец. Его и надо благодарить. Его и только его несгибаемое мужество, решительность и смелость помогли вам, ваше превосходительство, раскрыть сей подлый заговор.

– Я его еще отблагодарю, княжна. Впрочем, как и наш император. Он тоже отблагодарит его. Со всей монаршей щедростью и размахом. Не сомневайтесь, сударыня.

– Я нисколько не сомневаюсь в этом. Щедрость его величества безгранична.

Княжна подняла глаза вверх и молитвенно сложила руки. Бенкендорф кивнул.

– Виват императору. Нашему благодетелю и властителю…

– Виват.

– Хорошо, что я не ошибся в вашем женихе, Дарья Николаевна. Покамест в отчизне есть такие герои, как Голевский, нас не победить неприятелю. Уверяю, не победить…

– Я знаю, сударь.

– …А вас, любезная беглянка, сию минуту доставят к вашим родителям в Москву. Князь за вас волнуется, княгиня, сестра…

– Но Александр Христофорович, я бы хотела как можно скорее отправиться к моему жениху. Он нуждается во мне. Не для того я спасала его, чтобы снова оставить.

– Дарья Николаевна, голубушка, красавица, я хотел бы, чтобы вы как можно скорее прибыли к родителям. Сейчас наступает опасное время – время подавления разветвленного заговора. Вы должны постараться их предупредить, дабы они не выходили в ближайшее время из дома. Как и вашу сестру. Возможны уличные бои, стычки. В минуту опасности надобно быть рядом с ними. Они так нуждаются в вас и скучают по вас. А Александра Дмитриевича вы еще увидите. Его обязательно привезут в Петербург. А пока ему нужен покой, врачебный уход и сильнодействующие лекарства. Вы его еще не раз увидите. А сейчас немедленно к родителям.

– Но…

– Никаких но, езжайте.

…Подали карету. Княжну сопровождал слуга Иван и сводный отряд жандармов и драгун. Путь Боташевой лежал обратно в Белокаменную. К своим папеньке и маменьке. А потом княжна поедет к Голевскому. Наверняка уже скоро. Вот подавят мятеж заговорщиков, и она поедет.

А Бенкендорф уже мчался на доклад к Николаю I в Зимний дворец.

Раскрыт крупнейший заговор – и это его заслуга. Государь император, несомненно, примет это обстоятельство во внимание, осмыслит и наградит генерала по заслугам. Император лишний раз убедится, что Бенкендорф самый что ни на есть преданный ему человек и что он всегда искренне печется о благе России и монаршем троне. После этой виктории шефу жандармов можно помечтать и о долгожданном графском титуле, а после и о новом чине или должности.

Возок его мчал уже по заснеженной Дворцовой площади. И даже противный холодный ветер с Невы не остужал его счастливый пыл. Приближалась его встреча с монархом, приближался его звездный час.

Бенкендорф мчался к славе…

И она уже была близка.